Текст книги "Бредущая по мирам (СИ)"
Автор книги: Елена Евдокименок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
Глава вторая. Новая встреча с Аланом
Шла первая пара потокового дня.
В общем, тягомотина страшная.
Я сидела на своем обычном месте у окошка и грустила, переживая все заново.
Одногруппники вели себя по-разному – кто слушал, кто беседовал, кто рисовал в тетрадках цветочки и звездочки.
Катя, сидящая слева от меня, активно изучала классику американской литературы в лице Хемингуэя. Испанские войны, речь о которых шла в произведении, чрезвычайно увлекали ее, как историка. А я к своему стыду, как художница, не имела о них даже смутного представления.
Читать на паре я себе не позволяла.
Вместо этого я начала набрасывать будущую картину прямо на записях.
Вдохновение текло по венам и пылало в груди, словно жгучая нестерпимая жажда. Будто любовь... Когда ты задыхаешься каждую несчастную секунду без того, кого обожаешь безмерно. Словно острое лезвие ножа взрезало он мою душу, и моя рука рисовала черные долины мира Алана.
– Как-то слишком мрачно,– заметила Катя, склоняясь к рисунку. Ее длинные светлые волосы скользнули по парте.
– Ну, знаешь ли,– сказала я недовольно,– в мире должно быть все.
И ликующий глаз солнца, и мрак нежнейшей тьмы.
Я наметила угол дома Алана робкими линиями, заштриховала серое небо, проложила серебряную в блеске прожектора дорогу и воздвигла над всем этим царский лик мрака.
Маленький испуганный котик присел, прядя ушами прямо под пугающим снопом искристого света.
Игривые звездочки угнездились в тумане небес, поблескивая фтанитовыми слезинками.
Должно быть еще что-то?
Только что?
Не так, как все было...
Я вырвала лист и спрятала рисунок в конспектах.
Я напишу все это.
Я вышла во двор, перебежала через него и направилась в столовую своего корпуса. Это длинная комната с маленькими столиками и стульями. Свет рассеяно ложится на вытертый поколеньями студентов пол, падая через современные окна. Столовая постепенно заполняется ребятами. Они шумят: беседуют и смеются. Обсуждают университетские новости.
Заказала суп и сок, и стала ждать свою подружку Линку.
С Линкой я познакомилась в начале курса, даже раньше когда мы подавали заявления. Личико у нее несимпатичное, несимметричное с неправильными чертами. Губы тонкие, нос слишком вздернутый горделиво, веснушки осыпали ее щеки, зато глаза были серые, глубокие и волосы пышные – коса до середины спины. Роста она была среднего, значительно ниже меня. Косметикой никогда не пользовалась.
Мы сразу же с ней разговорились, хотя я вначале дичилась ее. Позже выяснилось, что она из богатой семьи, но мать хотела, чтоб Линка сама искала свою дорогу, и поэтому Линка и поступила сюда, на бюджет. А может, матери денег было жалко.
Вскоре появилась Линка. Она шла меж столиков уверенной походкой, гордо вскинув голову и выпрямив спину. Шла так точно весь мир – всего лишь раб ее.
Я помахала ей, и Линка степенно села рядом со мной.
– Привет,– кивнула она мне,– что-то случилось?
Я попыталась отпираться, но Лина всерьез насела на меня.
– Ну, выкладывай все! – Лина улыбнулась, склоняясь над тетрадкой с конспектами и, пытаясь, погрузится в "чарующий мир" науки.
– Да ничего вроде...
Лина отбросила тетрадку и зевнула:
– Что за ерунда эта философия!
– Не смей так говорить о моем любимом предмете! – возмутилась я.
– Ладно, ладно. Так что произошло, от меня все равно ничего не скроешь. Недаром я мечтала стать журналистом, хотя художницей тоже неплохо – И она уставилась на меня так точно собиралась свирепым взглядом выпытать признание
– Я... – вдруг она сочтет меня сумасшедшей,– влюбилась. – Опять,– Лина скривилась. Она не признавала любви,– сколько можно? А я уж думала, случилось, что поинтересней.
– Да, случилось, – неосознанно пробормотала я и уставилась на нее в испуге: услышала ли? Лина довольно усмехалась. Вечно я сначала выбалтываю секреты, а лишь потом думаю! Причем получаю огромное удовольствие, их выбалтывая! Но Линке можно довериться, она никому не проговорится. Но я не хочу прослыть сумасшедшей.
– И что? – она наклонилась ко мне.
Да, правильно говорят: " Язык мой – враг мой!"
– Я видела сон,– я опираюсь на стол и наклоняюсь вперед.
Лина ждет ответа, заинтересованно уставившись на меня.
Мне жутко не хочется рассказывать ей. Это мой сон, мое сокровище, моя прекрасная неисполнимая греза... Другое, быть может, я бы рассказала.
– Его,– шепчу я.
– Которого из всех? – спросила Лина.
Нет, я когда-нибудь ее прибью!
– Настоящего! – выпалила я, выпила сок и поставила кружку на место с грохотом.– Как будто ты никогда не ошибалась!
Лина передернула плечами и поправила воротник офисной блузки.
– Нет,– тихо ответила она.– Мне никто не нужен.
– Это печально,– заметила я.
– Мне и так хорошо! – она сладко потянулась.
Нет, наверное, я не буду ей ничего рассказывать.
Тайна жгла язык, словно переперченное кушанье.
Вернувшись домой, я побилась над старым портретом и принялась за новую картину.
Перенеся все, что было на бумаге, я села напротив полотна и задумалась. Кот обнюхал мольберт и улегся рядом с ним, решив составить мне компанию и подарить вдохновение.
–Ты мой лирический муз,– сообщила я ему, почесывая его макушку.
Девушка в светлом платье. Призрак мечты и надежды... Тонкие черты лица. Стоит за котенком.
Вот так! Я была готова прыгать от счастья! Или придушить в объятиях музу! Наконец – то я придумала. Платье слегка просвечивает, похоже на невесомую паутинку. Это почти единственный кусочек света (не считая фонаря и кота) во мгле!
В ее глазах пылает небо... Она застенчиво улыбается в ответ на чьи-то слова. Она протягивает руку вперед, словно собираясь, коснуться кого-то невидимого зрителю. Тонкие, длинные пальцы. Каштановые волосы косой текут по левому плечу. Ветер играет с невесомым подолом платья, приоткрывая круглые колени.
Момент жизни. Тянется, тянется... сквозь вечность серебряной нитью.
Только он имеет значение.
Один лишь момент. Лишь один изгиб дороги.
Извечный выбор. Есть выбор, который рушит жизни. Есть выбор, который поднимает мертвых душой. Есть выбор, поступок, который заставляет солнце цвести на небе или же заливает землю мглой.
И главное лишь ты должна найти свой путь.
А иногда нет верной дороги, как нет чистого добра и зла, света и тьмы, ибо в любой тьме есть лучик света, а в любом злодее хорошая черта, хотя бы одна.
Правильно ли я делаю, изучая миры, правильно ли я делаю, рискуя своей жизнью?
Я смею надеяться, что да!
Я не могу не ходить по мирам, как не придумывать и не рисовать…
Особенно если он там!
И я улыбаюсь, отступая от холста.
Я шла по улицам города Алана.
Ночь звенела тихим шелестом диковинных машин, легкий ветерок овевал мое лицо, пахло гарью и химикатами. Черный диск солнца был закрыт светлыми, трепещущими облаками.
Я вздохнула...
Сколько здесь времени?
Я остановилась перед домом Алана. Я не могла заставить себя позвонить и не могла заставить себя уйти.
Я подняла руку.
Иголочки волнения текли сквозь пальцы по венам, в груди клубился страх, и я нажала на звонок – на маленькую черную кнопочку и прошептала его имя.
– Кто?– спросил его низкий голос.
– Я…– прошептала я,– Мария.
Молчание упало стеклянной стеной между нами. Мне даже самой стало противно, что я так переживаю, и захотелось сделать нечто ужасное.… К примеру, дать себе самой по голове за то, что я пришла сюда, или броситься прочь – домой, в мягкую кровать под бок к Ангелу.
Наконец он сказал хрипло и напряженно:
– Мери, входи, я сейчас встречу тебя,– и дверь сама открылась предо мною.
Я начала подниматься по ступеням и на полпути встретила его.
– Привет.
– Привет,– ответил он, и лицо его медленно начало светлеть и искорки света заплясали в глазах, но потом вдруг тьма упала на весь его облик, и счастье потухло, как угли прошлогоднего костра.
– Ты немного не вовремя пришла,– извиняющимся и в то же время безразличным тоном произнес он.
– Я тогда пойду,– я сделала такой вид, как будто его слова не ударили меня, не удивили, как будто места для обиды нет в моем сердце. И отвернувшись от него, принялась спускаться по лестнице.
– Подожди,– его пальцы сомкнулись на моем запястье.
Я хотела вырвать руку, но не могла – что-то помешало мне, а именно его лицо – оно перекосилось будто от боли, а смотрел он так, как будто хотел выпить мою душу.
Я уперлась взглядом в землю. Меня убивало его поведение.
– Что? – Я постаралась сделать голос гневным и грозным.
Алан улыбнулся.
– Я, пожалуй, пойду,– и я высвободила свою руку из его.
– Мери,– укоризненно проговорил Алан.
– Извини,– я села прямо на ступеньки.– А почему ты не хочешь меня видеть?
– Не то, чтобы не хочу, а не могу. Тебе далеко идти до дома?
– Нет, а что?
– Я тебя провожу,– говорит он ласково и мягко, почти нежно.
Я передергиваю плечами. Я не знаю, что мне ответить и хочется побыть с ним и нельзя открыть тайну.
Мы идем по дремлющему городу. Мы идем под серыми бликами звезд, меж домов, тянущихся к небу в печальной мольбе. Тихий ветерок ласкает мои кудри, треплет их несмело и робко.
Но эта тишина.
Я никак не могу привыкнуть к ней. Тишина мрака. Тишина ненависти, затаившийся злобы, и в… то же время обреченности.
Этот мир мертв.
Я пылко клянусь, стирая слезы, клянусь как никогда в жизни, клянусь в последний раз в железной решимости. Клянусь навеки, что мой мир никогда не умрет… от руки человека.
Клубы дыма, летящего из труб заводов, даже ночью, свиваются в какие– то диковинные, чудовищно-прекрасные цветы.
Отблески от странных фонарей, вогнутых, как линзы, и таких же блестящих, стоящих без столбов, словно подвешенных к синему, агатовому небу, пляшут на лице Алана.
Я смотрю на него жадно, словно задыхаясь без него. Я смотрю на него искренне, трепетно.
Он перехватывает мой взгляд, и я с интересом тут же начинаю рассматривать землю.
Коричневая, иссушенная она, будто плачет, взывает ко мне.
Я вижу печальное лицо девушки – земли с широко открытыми, кричащими карими глазами.
– Мери,– Алан зовет меня.
Я поднимаю лицо и проваливаюсь, проваливаюсь, проваливаюсь в живительную зелень его глаз. Он смотрит так, как будто знает, что со мной, как будто утешает меня. Как будто гладит мои волосы и прижимает к себе.
Заблудившуюся в потемках.
Я вздыхаю и говорю:
– Пойдем дальше.– Это всего лишь мысли. И они ничто не изменят. Но есть мысли, которые ломают вселенную, и есть мысли которые, как цемент не дают ей развалиться.
Просто, не время для слов.
Ведь есть время для идей и слов, а есть время для красок и чувств. И они бушуют во мне, как мечущаяся бабочка в шторме ветра и темноты.
– О чем ты думаешь? – хриплый шепот Алана разрезал мои мысли, вырвав меня из грез безжалостно и беспощадно.
И я так рада…
Я бездумно улыбнулась, купаясь в свете звезд глазами.И пожала плечами. Я не могу разобраться в себе, я страстно хочу, чтобы он знал меня истинную и в тоже время боюсь обнажать душу перед ним.
И не хочу быть трусихой и поэтому говорю:
– Я мечтаю,– и это правда – единственная правда на свете – единственное пристанище, которое даровано мне.
– О чем?– спрашивает он, наклонившись ко мне.
– О том, каким все может быть,– зеленеющий луг улыбается каждой травинкой, солнце пляшет на небосклоне и смеется, откинув золотистую голову и брызгая лучами, и лазурное небо трепещет и льется, все льется и льется на нас, зависая осколками меж ветвей.
– Жаль, что я не могу показать тебе…– но я могу, просто на самом деле я боюсь. Боюсь его реакции, когда он узнает, какая я. И боюсь, что ничего не выйдет, если он не поверит, потому что если не верить в волшебство, оно не сбудется.
К моему удивлению он смотрит на меня прямо сквозь мое лицо, как будто оно прозрачное, в глубину меня, за тайную дверь, которую я каждый раз запираю, отходя от холста, и говорит серьезно и тихо:
– Ты можешь. Только ты можешь…
Я отворачиваюсь и делаю вид, как будто он ничего не сказал.
Несколько минут мы идем молча.
Свет луны трепещет, словно крылышки бабочки, на гладком асфальте, который так не похож на наш.
– Здесь все другое,– произношу я, наконец.
– А где что-то иначе? – в изумлении спрашивает Алан.
– У меня дома,– говорю я и блаженно улыбаюсь,– там все иначе. Там солнце ярче и травы нежнее. Они зеленеют под ветром легким. И алое…
Алан перебивает меня:
– Такого не может быть!
– Это всего лишь мечта,– печально признаю я, и думаю: «это всего лишь моя настоящая жизнь».
– Хватит о грустном…– Алан меняет тему.
– А у тебя много друзей? – затем улыбается он.
– Да есть немного,– я пытаюсь убрать печальное выражение со своего лица, но у меня не очень-то получается,– почему лучшие друзья часто исчезают из твоей жизни, именно когда они нужны больше всего? – вспоминаю я свою «лучшую» школьную подружку.
– Значит такие друзья,– мрачно заявляет он, и между бровей у него вспухает морщинка, как будто это его обидели, а не меня.
Хотя если все хуже некуда, то такое поведение не особо волнует.
– Да уж на друзей мне не везет. А так, в вузе есть две подружки,– сообщаю я затем,– да знакомых несколько штук.
– А ты их в штуках меряешь? А в стриолях не пробовала?– ухмыляется Алан.
– Обязательно,– обещаю я с невинным видом,– начну с тебя.
– Спасибо,– он хлопает меня по плечу.
– А ты? – я не могу отвести глаза от него.
Он хмурится и говорит неожиданно резко:
– А тебе разве интересно?
Мне кажется, что меня из-за всей силы бьют в живот. Я смаргиваю слезы с глаз и сообщаю, пожимая плечами:
– Да, в общем, все равно,– в ответ он вырывает свою руку из моей и проходит несколько шагов, не оборачиваясь.
Внезапно я понимаю, что я совсем-совсем его не знаю. Мне страшно, что он так быстро превратился в кого-то чужого и неизвестного мне.
Я догоняю его:
– Ну, ладно мне интересно. Прости меня… Я просто обиделась, что ты спрашиваешь. Зачем?
– Мы друзья? – спрашивает он, игнорируя мой вопрос и ждет, что я скажу, раскачиваясь с пятки на носок и засунув руки в карманы.
Я пытаюсь понять по его лицу, испытывает ли он что-нибудь ко мне.
Лицо Алана бесстрастно, но в глазах мелькает тень какого-то чувства и растворяется там вновь.
Он ждет.
– Настоящие,– отвечаю я, и весь мир сужается до тонких лезвий его черных зрачков, в которых пылает свет. Тонких, как острие бритвы, как кончики льдинок под солнцем.
И тут внезапно я слышу тихий шелест чьих-то шагов.
Крадущийся, незаметный на фоне ночи, как луч луны при свете фонаря.
– Алан,– тревожно шепчу я.
Он оборачивается ко мне. Смотрит рассеяно и спрашивает:
– Что?
– Шаги.
Мы отступаем. Он тащит меня за руку в переулок. Мы прижимаемся к стене.
Мы сливаемся с городом. Мы – серые стены, рвущиеся в небо. Мы – окна – тусклое стекло. Мы – сумрак, который, как серые крылья летучей мыши, дрожит по углам.
Мы исчезаем.
Его рука трепещет на моем плече. Мне становиться страшно. Я вся сжимаюсь в ожидании – чего? – не знаю.
– Все будет хорошо…– мне кажется – он шепчет или это шелест ветра, гоняющего пыль по тротуару, словно мальчишки мяч.
И даже ветер здесь практически не слышен.
– Что это?
В ответ Алан прижимает палец к губам.
Мне хочется грызть ногти, хочется нервно стучать ногой об асфальт, хочется делать все что угодно, только не стоять так во мгле.
Но Алан удерживает меня.
Все затихает. Мы осторожно движемся вдоль дома и останавливаемся у тупика.
Алан аккуратно, стараясь не шуметь, ставит ноги на выступы высокой стены, примерно в два этажа, цепляется за незаметные зазоры и скоро уже сидит наверху.
Я провожу по стене рукой – она отвесная и гладкая, словно из стекла. Страх поднимается во мне подобно прибою, сметая все на своем пути. «Я не могу»,– рвется из груди, но я молчу. Я не хочу быть слабой! Иначе это не я!
На окраине памяти маячит воспоминание.
Я отжимаюсь. Руки мелко, противно дрожат. Пот заливает глаза. Ярая боль пылает в плечах и мышцах, как будто их выворачивает наизнанку.
Я жалуюсь, как побитый котенок, пищащий из-за угла:
– Я не могу.
– Через не могу,– строго говорит папа.
Это его мантра, его заклинание:
– ити, ни, сан, си, го, реку, сити, хати, ку, дзю.(один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять-(Яп.)
Еще раз, еще и еще…
Это он научил меня быть сильной.
Если ты победишь себя – ты победишь любого врага…Так он говорил.
– Давай руку,– велит Алан.
Он тянется ко мне.
Сзади слышится топот.
Я хватаюсь за его широкую ладонь, рывок, и я на стене.
Алан спрыгивает и удерживается на ногах, едва пошатнувшись.
– Ну же! Я поймаю,– обнадеживает он меня.
Меня не нужно подгонять. Я зажмуриваюсь.
Миг и я в его руках. Он держит меня в объятиях на секунду дольше, чем нужно.
Я распахиваю глаза.
Его лицо меняется так быстро, что я едва замечаю.
Словно слайды на презентации, пущенные молниеносным нажатием кнопки.
Что это – отблеск счастья, нежности, мечты?
Уже не узнать.
Сейчас оно спокойно.
Он опускает руки.
Я мысленно вздыхаю и прикусываю губы, чтобы не сделать это вслух.
– Что это было? – спрашиваю я, когда мы уже отходим на приличное расстояние.
Алан косо смотрит на меня:
– Ты… ведь без документов, да?
Страх ошпаривает меня внутри словно кипяток.
Соври. Соври. Соври.
– Я оставила их в гостинице, – ловко выкручиваюсь я.
– Все обязаны иметь их при себе, – строго говорит он.
– Откуда ты знал? – шаг над бездной. По тонкому хрупкому льду.
– Я предвидел. Скажем так,– замечает Алан. Ни в голосе, ни в лице его нет былой доброжелательности.
Вдруг… он…знает, что…я…играю…не…честно?
Мне становится страшно, и я комкаю низ моей блузки. Машинально.
– Почему? – шепчу я.
Он отлепляет мои руки от одежды. И шепчет:
– Все хорошо, Мери. Мне кажется забыть что-то в твоем стиле.
Я киваю.
– Если бы ты попалась, было бы сложно вытащить тебя… Они могли
подумать, что ты шпионка и тогда бы смерть была лучше, чем то, что ждало бы тебя, поверь.
Мои руки начинают трястись.
Каждый миг я рискую.
Да.
Но я, я не могу уйти, бросить его из-за этого.
– Ты бы помог мне,– я смотрю в землю. Я слишком боюсь ответа…
– Ну, конечно же! – отвечает он так, будто обиделся из-за моего недоверия,– я не бросаю друзей в беде!
Я поднимаю голову и робко улыбаюсь.
Я готова взлететь. В облака, выше небоскребов.
Я готова обнять весь мир.
Черное небо внезапно становится разноцветным, сияющим как алмаз.Но только на миг и Алан ничего не замечает.
Я – его друг.
Но в тоже время разум шепчет: «Остановись… Пока не поздно».
И придя домой, я понимаю, что Алан – это обман!
Таких хороших героев не существует! Я частенько называла людей героями. Ведь жизнь одна большая картина, каждый миг меняющаяся.
И когда я думаю о нем, мне хочется спрятаться глубоко-глубоко под землей, в тишине и покое моего маленького уютного мирка-кокона, или улететь высоко-высоко в мои картины, в их светлую чудесную вселенную.
Все равно он меня не любит.
В глубине души я верю в это.
Глава третья. Знакомство
На следующий день Лина продолжает выпытывать, что же со мной случилось. Она ловит меня на перемене и затаскивает в пустую, полутемную рекреацию.
– Ну что случилось,– Лина хитро улыбается мне,– признавайся! Ты ж вся светишься!
Больше жизни, она хочет выведать тайну. Мне кажется, что вся ее жизнь погоня за тайнами.
– Ничего,– вру я. И, наконец, выслушав в подробностях, какая я нехорошая подруга, получая громадное удовлетворение от разглашения секрета, сообщаю:
– Я встретила его.
– Кого? – Линка улыбается.– Принца на белом коне?
– На серебристом коте,– отшучиваюсь я.
Линка хихикает.
– Давай все подробности! – требует она, утаскивая меня в неизвестном направлении.
Прощай, Алан, ты больше не увидишь эту несчастную, то есть меня!
И она узнает все, то есть почти все, кроме хожденья по мирам. И мне стыдно, признаться, что я получаю от разглашения тайн почти такое же удовольствие, как она.
Возвратившись домой, я наткнулась на брата в коридоре.
Он уже вернулся из своего вуза. Он учился в магистратуре.
Алеша сидел и расшнуровывал ботинки.
Я прислонилась к стенке и стянула сапоги. Закинула шапку на оленьи рога – вешалку. Повесила куртку.
– Как дела? – спросила я брата, остановившись напротив него.
– Нормально,– ответил он, вставая.
Остановился и уставился на меня так, точно я могла растаять в воздухе, красочно и издевательски помахав ему ручкой на прощание.
– Маша,– начал он,– ты и впрямь того, э-э-э.
– Что того? – осведомилась я.
– Ну, можешь исчезать, по мирам шляясь.
Я пожала плечами:
– Ты хочешь посетить какой-то мир? – радостно ухмыльнулась.– Заказывай, только заплатить не забудь.
Брат обиделся.
– Ты что, сестричка?
– Шутка,– я подняла ладони вверх.
– Покажи любой! – потребовал Леша.
– Хорошо,– серьезно ответила я.
Ты не знаешь, насколько это опасно – бродить по мирам.
Мы вывалились прямо в темноту. Темнота, будто пожирает все пространство, растет, как дикий цветок. Ее щупальца скользят вокруг.
Ой, я ж не это себе представляла!
Брат щелкнул зажигалкой. Крошечный, золотистый лоскут пламени затрепетал, бросая блики.
Мы стояли в серой узенькой комнатке. Без мебели. Сплошные голые стены.
Куда мы попали?
Все из-за того, что я увидела это в момент перехода! Идиотка!
Пол покрывал громадный слой паутины. И в углу скалился... Череп!
Я сжала зубы и присела рядом. Похоже, уже прошло много-много лет.
– А вот и дверь,– прошептал Леша, поднимая зажигалку повыше.
Он осветил крепкую, дубовую дверь темно-каштанового цвета.
Я налегла на круглую, полированную ручку.
Но… дверь не открылась.
– Черт! – сдавленно прошипела я сквозь зубы, дергая ее.
Я чувствовала себя опустошенной, тянуло в сон. Энергия словно испарилась, после ухода из нашего мира. Это всегда требовало затрат. Но я все равно попыталась выйти отсюда. Ничего не получается! Не мудрено... Это словно ворочать тяжеленные камни после трехчасовой выматывающей тренировки.
Я распахнула глаза. Пусто.
А если вот так прощупать. Я настроилась на силовые волны пространства, просканировала, ища дыры между мирами. Дело в том, что миры, будто ткани, свернутые в рулон где есть дыры. В прослойке легче всего переходить. Бывают и прорехи и сеточка прослойки там труднее пройти, но возможно. А есть места совершенно невосприимчивые – бейся, бейся, хоть до судорог в пальцах, но все будет бесполезно. Это я выяснила за прошедшую неделю опытным путем.
И...
Ничего.
Мы попали именно в такое место!
Я осела на колени, и сказала брату:
– Мы серьезно влипли, Леша.
Мы сидели при тусклом свете огонька, прижавшись друг к другу, потому что было очень холодно. Холод скользил по позвоночнику, залезал под рубашку, кусал за шею, впивался в оголенные ладони.
– Как ты думаешь, отчего он умер?
Я пробормотала:
– Не знаю.
Что если мы никогда не выйдем отсюда?
Мама навсегда потеряет своих детей...
Алан никогда не дождется девушки с золотыми волосами... и найдет себе другую.
Кот будет плакать, не дождавшись меня.
Я шмыгнула носом.
И встала.
Мы должны выйти отсюда!
Я обошла комнату по периметру.
Везде одинаковые, гладкие, серые стены, под ногами ледяной бетон.
Пусто... пусто... пусто...
Только дверь.
Дверь!
Я обернулась к брату:
– Лешенька, не хочешь выломать дверцу,– вкрадчиво предложила я,– а?
Он ударил в основание замка.
Только грохот.
Нет.
Мысль сверкнула молнией в скоплении темнейших туч.
Я знала, что делать.
– Отойди – ка,– попросила я его.
Прижала руку к двери, прикрыла глаза.
Позволила вдохновению цвести, молитве клубится в душе, силе, свету течь сквозь пальцы.
Увидела дверь в мельчайших деталях. Шершавый дуб, темная поверхность, светлая круглая, скользкая ручка и... замок... да крепкий замок за нею.
Дужки щелкают, дверь медленно поддается под пальцами... открывается.
– Путь свободен! – возликовала я, бросаясь на шею брату.
Мы крались по коридору, который извивался как толстая, спящая змея.
Я осторожно ощупала пространство. Можно уйти.
– Леша,– прошептала я.
– Давай поглядим, что это,– и глаза его загорелись азартом. Он напоминал мне в такие минуты двенадцатилетнего мальчишку, задорно выкрикивающего команды для игрушечных армий.
Мы скользили меж арочных окон вдоль каменных стен, увешанных гобеленами, на которых скакали рыцари, рыдали печальные девы, и падали громадные ящеры.
Остановились, услышав голоса.
– Это она, ты думаешь?
– Да, но нам еще нужно избавится от нее прежде чем,– тихое бормотание,– ты знаешь, кто ее найдет.
– Эта дура попалась в капкан... Односторонний вход,– негромкий смешок
– Но как она смогла выйти? Ее уже ищут.
– Все! – прошипела я.
Конечно, я не поняла половины, но этого было достаточно. Если говорили обо мне.
Я схватила брата за руку.
Стража неслась с другой стороны коридора. Серебристые кольчуги звенели, плащи развевались. Точно стадо быков.
Только одна секунда.
Алебарды наголо. Крики, приказы:
– Здесь... Лови... Уйдет!
Нас выдергивает, крутит в межмирье... Я слишком поторопилась.
Мы лежим на сером асфальте, и черное солнце дарит нам свои лучи.
– Ух,– вздыхает брат,– что бы я без тебя делал. Крутяк просто! – он встает и отряхивает джинсы.
Я хмурюсь. И тоже поднимаюсь.
– Да, уж мы чуть не пропали. Как ты думаешь, что значит этот разговор?
Леша взглянул на меня, прищурившись:
– Тут трудно, что-либо точно сказать. Замечу лишь, что если они говорили о тебе, то это хреново.
Я усмехнулась.
– Ладно, давай тебя провожу.
– А сама? – уставился на меня братец.
Я отвела глаза.
– У меня тут друг есть, я хотела зайти к нему.
– Колись, Машка, он тебе нравится? – пристал ко мне мой ненаглядный братик-кровиночка.
Я отвернулась от него и пошла прочь.
Он потрусил за мной следом:
– Ну, Машка!
– Ты меня достал,– сообщила я брату.
И тут я увидела Алана.
Я улыбнулась, не отводя от него взгляда.
Он шел по тротуару и пока что не видел нас. Короткие песочно-русые волосы были взлохмачены. В его глазах застыла грусть.
Леша подкрался ко мне сзади и положил мне руку на плечо.Шепнул:
– Это он?
– Да, но только устрой мне что-нибудь,– прошипела я.
С него станется крикнуть: «Моя сеструха в вас влюбилась!». Чтобы узнать, как Алан отреагирует.
Тут Алан увидел нас и нахмурился.
Я пошла навстречу ему.
– Привет!
– И тебе привет,– ответил он, криво улыбаясь. Как будто его накормили чем-то невкусным, а потом заставили принять радостный вид.
Леша последовал за мной:
– Здорово!
– Это мой брат, Алексей,– представила я его.
Алан кивнул и пожал Лешину руку.
Он сразу как-то повеселел и предложил:
– А давайте зайдем ко мне.
И мы дружно согласились.
Мы вошли в комнату Алана.
– Он знает о твоих хождениях по мирам? – шепнул мне Леша, так тихо, что Алан, идущий за нами не мог услышать.
– Нет,– ответила я.
Мы уселись на диван.
Алан и Лешка вскоре нашли общий язык, обсуждая различные версии компьютеров и машин, а я откровенно скучала.
– У BMW вышел новый хэтчбек с кучей наворотов – сообщает Лешка, волнуясь.
Его мечта с детства разъезжать на дорогущей машине. Марки все время меняются.
(Хэтчбек – это кузов легкового автомобиля, в в котором оасположены один или два ряда сидений.)
– У нас когда-то тоже были такие машины, в древности – заявляет Алан,– а сейчас все ездят на NT, или на бистерах.
– И что это такое? – интересуюсь я, мило улыбаясь
Алан смотрит на меня так, будто я спросила: « а разве земля круглая?»
Я мучительно подыскиваю объяснения.
– У нас дома такого нет,– наконец выдаю я,– в глуши живем, понимаешь?
И смотрю на брата зверским взглядом, чтобы не ляпнул что-нибудь. Тот только хмыкает, пытаясь скрыть смех. Меня и саму тянет смеяться, и я улыбаюсь, как дура.
–New universal transport – отвечает Алан на чистейшем английском.
«Новый универсальный транспорт»,– перевожу мысленно.
– Его придумали давно.
Так и хочется спросить: «А сейчас какой?», да только это будет полным провалом легенды, и я молчу, кивая, будто вспоминаю что-то.
– Создателя звали Петер Ричарсон. Он работает с помощью излома пространства,– продолжает Алан, и я с легкой грустью понимаю, что я очень далека от науки. На тысячу световых лет, как минимум. Осознав это, каким-то неведомым способом, Алан начинает объяснять. Я опускаю его речь, волнуясь за сохранность вашей психики, моя едва-едва это восприняла, просто выключившись после пары фраз. Зато мой братец все вызнал и понял! Задавал наводящие вопросы, делал дельные обещания, и вскоре они стали чуть ли не лучшими друзьями.
Я испугалась, что потеряю обоих. Разом!
Сделав вид, что я прониклась этими идеями структурой, сущностью, и душой изобретения, я остановила поток его красноречья, не выдержав научной пытки. Под конец, он лишь заметил:
– С помощью NT мы перемещаемся в пространстве. И это требует времени. От 20 секунд до часу, на особо дальние расстояния. Но ты знаешь, что я больше люблю ходить пешком.
– А ты мне его (то есть NT) покажешь?
– Естественно,– искряще улыбается он. Его улыбка, словно грузовик, выносит все мысли из моей головы, и остаются лишь бушующие, сумасшедшие чувства,– бистеры тоже похоже работают, за счет энергии будущего, скрещенья трех полей – ниодового, магнитного, и квантового. Очень быстрые воздушные машины.
– А что такое ниодовое поле? – спрашивает Алеша.
– Хм,– Алан хмурится, раздумывая, как бы получше объяснить,– это искусственно полученное излучение, скажем так. Над ним долго бились ученые, чтобы химическая реакция сздала поле. Препараты засекречены.
Я смотрю на него, и крылья слепого обожания вздымаются в моем сердце.
Вот бы брата домой закинуть! А-то так и расстанемся, даже не поговорив.
Алан замечает, словно в ответ на мои мысли:
–У меня где-то есть журнал с новейшими транспортными изобретениями, хочешь взглянуть?
– Конечно! – пылко отзывается брат.
Алан уходит в другую комнату, а я ласково и тихо прошу Лешу:
– Лешенька,– он начинает на меня с подозреньем коситься,– может, уйдешь, а? – только руки в молитвенном жесте не складываю.
– А что мне за это будет? – коварно улыбается вымогатель, до разрыва аорты напоминая мне Ежика.
Я вспоминаю:
Ежик просит что-то, что уже не помню за ливнем лет.
– А волшебное слово? – улыбаюсь я.
– Какое?
Он отвечает:
– Бегом.
Увидев мой понурившийся вид, брат шепчет:
– Но что ты, Машуня, я ж пошутил. Только осторожней с ним!
Я закатываю глаза, внутренне взрываясь от возмущения.
– Ты не должен ожидать от него такого!
Мой любимый брат-весельчак отвечает:
– Насчет тебя уверен, а вот про него узнаешь. И голову ты теряешь постоянно.
– Я ее потом быстро нахожу! – парирую я.
И тут Алан возвращается.
С гордостью демонстрирует журнал. На серебристых страницах мерцают различные машины. Все работают без бензина, а большинство управляется силой мысли.
Леша восхищается изобретениями, а я любуюсь то насыщенными цветами, то гладкими изгибами линий, то профилем Алана, склонившимся над журналом.
– Я надеюсь создать когда-нибудь такое,– замечает Алан мечтательно, и я узнаю в нем себя, в его взгляде, словах, ситуации.
Сколько раз я грезила, что мои картины завоюют миллионы наград, и будут выставляться в известнейших музеях мира, а не всего лишь в нашем вузе и клубе юных художников, где я не так давно состояла. Пока мне этот клуб не надоел, пока я из него не выросла.
