Текст книги "Бредущая по мирам (СИ)"

Автор книги: Елена Евдокименок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Глава десятая. Море

Мы вышли на обрыв.

– Вот, наше море,– Кэтис едва заметно улыбнулась, вытягивая руку и показывая вниз.

Море колыхалось среди скал.

Я вздрогнула.

Оно было местами черным и белые блики окрашивали некоторые участки в алые тона.

Трагическая красота.

Ветер дохнул на нас и донес запах химикатов и разложения.

Я закашлялась, задыхаясь, Алан зажал нос ладонью, а Кэтис смешно чихнула. Чем– то, возможно тем, как она повела носом, она напомнила мне Ангела.

Не все, что красиво, прекрасно внутри. Я заглянула в бездну и испугалась того, что увидела там.

Я наклонилась и уже переставила ногу, решив спуститься, но Алан остановил меня.

Я встретилась с его напряженными глазами своим взглядом

– Нельзя,– строго сказал он,– там смерть.

– Так, что там даже рыб нет,– я чувствовала себя жалкой и несчастной. Я представила бедных, умирающих рыбок. Их безжизненные, хрупкие, чешуйчатые тельца, их выпученные стеклянные глаза, в которых застыла мольба, их разинутые в судорожном вопле рты.

Я вспомнила картинку в учебнике по бизнесу. Крохотное тельце и длинная, грациозная шея пропитаны тьмой. Черный, угольный лебедь. Сияют лишь хрустальные глаза.

Скажи мне, что это неправда! Скажи мне, что это ложь!

Мольбы бесполезны, ибо это правда.

Мы поворачиваемся спиной к морю. Мы возвращаемся, но то время, когда эта земля жила, дышала, цвела, вернуться не может.

Глава одиннадцатая. Песня

Мы решили обойти мертвый город. Я, чуть ли не рыдая, упрашивала Алана, да и он сам, после той истории мудро предпочитал не лезть туда, откуда мы едва вырвались.

И сейчас, мы идем к скалам.

Горы огибают мертвый город, и почти доходят до города Алана. Стыдно сказать, я до сих пор не знаю, как он называется, и стесняюсь спросить.

Пустынная земля стелется под ногами, сзади горит и чернеет море, а ветер пытается задушить нас запахом.

Солнце бросает черные блики в мягком сумраке. Словно темное покрывало наброшено на мир. Покрывало, где рождаются секреты. Маленькие изгибы судьбы.

Мне почти до боли в сердце, до разрывающего душу желания, до крика или слез, хочется нарисовать все, что я вижу.

Конечно, это будет не совсем это…

И я впитываю глазами, втягиваю в память каждую деталь.

Я живу лишь для одного момента. Для того чтобы взять кисточку или карандаш и увековечить свои чувства, мысли и фантазии.

Для того чтобы творить.

И тут внезапно я слышу:

– Бу!

И подпрыгиваю.

Алан смеется:

– Испугал?

Я сую руки в карманы на костюме, и думаю, что же ему ответить…

– Нет! – вру я.

Он качает головой и снова улыбается.

Пинает камешек, который попался ему на пути и смотрит, как тот, катится все дальше и дальше.

– Ты все думаешь и думаешь,– рассуждает он, будто не со мной разговаривает,– такая серьезная,– он мельком кидает на меня взгляд, и я хмурюсь, подыгрывая ему и соответствуя образу. Кажется, в нем вопрошает все и сдвинутые брови, и пронзительные светлые глаза и все выражение лица складывается в один большой знак вопроса.

– Я придумываю картины,– отвечаю я.

– Ты их представляешь,– медленно говорит он так, словно ему это все знакомо.

– Я их вижу,– улыбаюсь я. Можно подумать, что я сумасшедшая, однако, если не увидеть твой мир, твою будущую картину так, словно она уже вставлена в раму и стоит перед тобой, то ничего не выйдет.

Придумать, продумать, увидеть, вдохновиться – создать. И переделать столько раз, сколько будет нужно.

Так рождаются картины.

– Покажешь что-нибудь? – спрашивает Алан.

– Естественно.

– О чем это вы? – Кэтис вырывалась из своей обычной задумчивости, и теперь нагнала нас. Голос ее тих, как обычно, и вся она олицетворяет застенчивость. От огромных карих глаз, до тонких рук, теребящих пряжку сумки.

– Ерунда всякая,– отмахнулась я.

– Мери рисует,– выдал меня Алан.

Что за предатель!

– Правда? – широко улыбается Кэтис, вглядываясь в меня чуть раскосыми глазами. Будто ожидает, что я вытащу из-за пазухи мольберт с очередной картиной и суну ей под нос.

– Нет, ложь! – заявила я.

Алан сердито смотрел на меня, и я так и слышу грозный окрик: «Мери!».

– Извини,– как-то поникнув, сказала она.

Боже, за что я такая! Обижаю, ревную, ненавижу, стыжусь!

– Это ты извини,– грустно ответила я,– лучше расскажи про свое пение.

– Э… а что?

– Например, как часто ты выступаешь?

– Иногда,– она перекинула длинный хвост на другое плечо и мечтательно улыбнулась, не видя меня,– но, к сожалению, не часто. Вечно что-то мешает. Искусство у нас в опале. Зачем петь или рисовать, если можно все это заменить машиной. Скопировать голос, расчленить на ноты, и бесконечные песни готовы, спетые тобою. Как будто тобою,– и она хихикнула, нервно.

– Мы все наши силы отдаем тому, чтобы найти путь к спасению,– влез Алан, не выдержав,– самое главное спастись!

– Без искусства нет души… Без души нет ничего! – перебила я его, и обняла Кэтис,– все еще изменится,– пообещала я ей.

Мне было так жаль ее. Ее мир так напоминал наш, где хорошая книга или картина не всегда может прорваться к людям.

Я лично попытаюсь все изменить. Хотя бы здесь. Но что я могу? Я оглядела своих спутников. Я – не одна, и это уже что-то!

Вечером небо стало похоже на жемчуг – серовато-серебряный и какой-то выцветший, озаренный сотнями костров и усыпанный пеплом.

Мы подошли к горам.

– Может, остановимся? – предложила я.

Алан покачал головой, и сказал:

– Еще рано. Ночью здесь будет веселый ад. Не один мларк – исчадье природы.

– Хм,– пробормотала я, и уже собиралась броситься на покоренье горных круч.

– Надо найти пещеру, которую я видел в прошлом году,– заметил Алан, давая мне веревку и странный прямоугольный предмет с трубками и еще конструкцию из ремней.

То же самое получила Кэтис и уже одевала.

Я присмотрелась к ней, но ничего не поняла.

Как обычно!

– Это на всякий случай,– пояснил он, помогая мне одеть эти ремни, крепившиеся на талии, бедрах и плечах,– вдруг сорвешься. Если хочешь, конечно, восходить.

– Мы так полезем?! – замирая от восторга, спросила я.

Он улыбнулся:

– Если хочешь. Хотя я думал взлететь с помощью летэка,– и он пристегнул ко мне странный аппарат. Только взлетать без снаряжения нужно.

– Летэк,– повторила я, словно пробуя слово на вкус.

Он начал объяснять:

– Смотри здесь кнопки. Большая, красная вырубает все системы, так что ее не трогай, лишь, когда будешь наверху. Когда решишь полететь нажми на синенькую. Вот эта сбоку убыстряет, а эта тормоза. Поняла.

– Ага! – мне не терпелось начать восхождение.

– Веревку соберешь вот так.– Он показал на еще одну кнопку.– Она автоматически перервется и втянется на место.

Я рванулась к скале. И остановилась.

Серая, длинная поверхность врезалась прямо в сумрачное небо. Рассеянный свет падал на углы и изломы, превращая в маску диковинного страшилища.

Кэтис была уже высоко-высоко. Парила около вершины. Приборчик работал без шума. Конечно, такое не для меня.

Я поставила ногу. Осторожно.

Привстала, и схватилась рукой за выступающий камень.

– Мери,– раздался голос сзади меня,– мы же веревки не закрепили.

– Ой,– вот что я сказала, испугавшись и покраснев. А что еще скажешь? Что ужасная дура?! Или невнимательная?!

И сама прекрасно знаю.

Он уже собирался снять меня, отцепив от скалы, но я спрыгнула сама, упав.

– Мери, Мери, нельзя же так…– укоризненно проговорил он,– а если б ты…

– Я еще невысоко залезла! И всегда можно ж включить летэк! – разозлилась я. Но больше на себя, чем на него.

– Да, когда летишь вверх тормашками, когда у тебя несколько секунд в запасе, когда ты в смертельном ужасе, да? Ты сообразишь это! – зло, но справедливо заметил он.

Я передернула плечами:

– Не строй из себя мамочку.

Он ухмыльнулся и пошутил:

– Я буду папочкой! – и затем крикнул,– Кэти!

Через несколько секунд, она была уже рядом с нами.

– На, – он протянул ей две жутко длинные веревки, завяжешь там и будешь контролировать, хорошо? Надо за этой…– он задумался, подыскивая верное слово, чтобы… унизить, обидеть, наказать меня. Но вместо того, чтобы сделать это, он улыбнулся по-доброму и нежно произнес,– надо присмотреть за этой несчастной мечтательницей.

Я ошпарила его надменным взглядом и отвернулась. Хотя я знала, что я виновата. Сама.

– Если будешь падать, ни в коем случае не поворачивайся к скале спиной,– серьезно и напряженно предупредил меня Алан,– ни в коем случае, поняла?

Я кивнула.

Едва Кэтис крикнула, что все под контролем, я отправилась покорять Эверест.

Я поставила ногу на выступ, и схватилась рукой за другой. Это оказалось гораздо труднее, чем я думала. Я подтянулась и передвинулась, и переставила ногу. И снова и снова. Вскоре уже, пот заливал глаза, а пальцы окостенели, цепляясь. Но я лезла все выше и выше. Я хотела доказать себе, что я сильная, что я не изменилась, что я та же.

Храбрая, Отважная.

Стальная девушка.

Я хотела быть такой, и я надеялась, что я такая.

Я была где-то посередине, когда недоглядела и схватилась за узкий, маленький камень, и сорвалась…

Мелкой крошкой прыснули уступы под ногами, и я летела, отталкиваясь ногами от поверхности.

Словно птица с крыльями.

Парила.

Не боясь.

И повисла.

Посередине. Параллельно скале.

Небо кружилось надо мною. Было так сложно вернуться на исходную позицию.

Дотянуться. Ухватиться рукой. Держаться, не запутаться в веревках, притиснуть другую руку. Запихнуть ступни на узкую каемку.

Я продолжила…

– Ну, сколько раз падала? – улыбнулся Алан, пока они с Кэтис затаскивали меня в пещеру.

– Не скажу,– прохрипела я, задыхаясь.

– Я когда первый раз лез, раз пять упал,– признался он стыдливо.

Кэтис толкнула его в бок и захихикала.

– Врешь,– выдохнула я.

– Вру,– согласился он,– я не буду смеяться.

– Все равно не скажу,– не согласилась я.

– Два раза,– выдала меня Кэтис.

– Убью,– пригрозила я, закрывая глаза.

– Не так уж плохо,– попытался утешить меня Алан.

– Ага! – обиженно пробормотала я, отворачиваясь от него.

– Нужна еще ловкость и сноровка.

– Но ты же не упал! – выкрикнула я.

– Я думал, куда поставить ногу или руку, а ты? – прошептал он, словно доверяя секрет. Его глаза мерцали надо мной, завлекая, обольщая, лишая последних крох сопротивления. Нежностью, любовью, обещанием.

– Не всегда,– вздохнула я.

– Я в первый раз едва не сорвался…и был без страховки…– тихо-тихо сказал он мне, и я видела по его лицу, что это правда.

– Что ж ты так?! – только подумаю, что он мог погибнуть… У меня руки трясутся, и хочется схватить его и никогда не отпускать. И глаза слезами наливаются.

Так и вижу его тело, сорвавшиеся с тысячной высоты. Раскинутые криво руки, светлые волосы, смятая бумажная фигурка, словно сломанная кукла…

Кости, вывернутые под невозможными углами, закрытые глаза, и лицо, изувеченное предсмертным ужасом.

Зачем мы кому-то здесь? Зачем кто-то нас создал? Или он наслаждался так же, как и я, рисуя в экстазе, проживая жизнь героев, каждое мгновенье, испытывая их эмоции, рыдая с ними, но если им суждено умереть, то…

Они умрут.

Потому что у каждой картины есть конец.

И возможно он такой.

Иногда…

Так должно быть….

– Совсем как ты,– улыбнулся Алан.

– Я вообще-то выше не полезла бы! Я так баловалась! – оправдывалась я.

Почему я перед ним оправдываюсь?

Он же не любит меня!

– Иногда баловства хватает, чтобы умереть,– печально изрек Алан. Казалось, он сейчас заплачет,– или недоглядеть что-то и все… Хана.

– А тебя спалили? – мне хотелось узнать, чем все закончилось.

– Что? – он меня не понял.

Я потрясла в воздухе рукой, подыскивая нужное слово.

– Поймали! – оперлась спиной о стену, садясь.

Он покачал головой:

– Нет, но то мгновение, когда я понял, что могу умереть.

Каленым железом по коже.

Ядовитым дождем.

Ужасом, выворачивающим душу.

– Изменило меня,– закончил он.

– Что ты за ребенок был? – Задумалась я вслух.– А сейчас такой…– я изучала его черты – высокий лоб, греческий нос, мягкие овалы щек, словно это была стена, за которой спрятан клад – его душа,– благоразумный.

– Теперь,– с горечью прошептал он,– лишь теперь.

– А что случилось тогда? – спросила я, но потому, как он сжал зубы, поняла, что я зря полезла в его прошлое.

– Ничего,– соврал он.

– Да, можешь не рассказывать,– махнула я рукой.– А ты стихи пишешь? – вспомнила я вечер в клубе.

Алан посмотрел сначала в одну сторону, затем в другую, как будто его могли подслушать:

– Нет.

– Лгунишка,– хихикнула Кэтис, накручивая прядь ослепительно-черных волос на палец.

– И что? – спросил он, оборачиваясь к ней.

Она пожала плечами.

– Почитай,– попросила я.

Мне хотелось музыки. Чего-то светлого, прекрасного, таинственного.

Чарующего.

Почему-то мне казалось, что его стихи будут именно такими.

Влюбленная идиотка!

Алан долго отнекивался, но мы его заставили.

Мы сидим у костра, бросающего алые блики на наши лица, а за спиной трепещет тьма…

Разворачивает огромные пушистые крылья, чтобы укутать нас.

Алан достает странный предмет, похожий на коробку, и раскладывает его. Долго возится с деревянными панелями.

Повисают тонкие, светлые струны. Перетекают блики на золотистых дощечках. Чем то этот предмет напоминает нашу гитару.

Это так удивительно и прекрасно…

Уметь сделать, сотворить, изменить что-то.

Придумать…

Сложить из обломков, осколков целое…

А Алан начинает петь.

Он словно ласкает рукой гитару, как любимую девушку.

Его сильный и прекрасный голос завораживает, покоряет, лишает возможности дышать. Околдовывает, лишая души.

И во мне что-то рождается.

Что-то теплое, нежное, прекрасное.

Отклик.

Я достаю альбом. И начинаю рисовать.

Прядь волос падает на глаза, и я убираю ее.

Я рисую небо.

Серебристо-седое, скользящее в ладонях… Холодное, как дождь, стекающий по лицу, когда ты бежишь сквозь него, живя, мечтая….

Лишь рисуя, я живу.

Все остальное шелуха, и ветер, гонящий ее по грязному тротуару.

Я рисую увенчанные сережками березы, их белую, чуть шероховатую кору…

Я рисую, как возжигается жизнь…

Она была соткана из света…

Она бежала в тумане…

За ней кралась вендетта,

Потрясая ножами.

Она бежала.

Навеки!

В страну, куда прячется солнце,

Сладко смеживая веки…

Но я знаю -

Она не вернется!

И песня словно вторит мне…

Но он не смотрит на меня. Его взгляд блуждает в пространстве, куда мне, идущей сквозь миры, нет входа.

В пространство его души…

И никогда не будет.

Я встаю и подхожу к выходу из пещеры.

Слышны крики диких мутантов-зверей…

Но музыка парит над ними.

Парит над этим миром.

Луна словно лицо королевы, словно круг огня, словно диковинный светоч.

Любовь – это чудо…

Чудо, чудо, чудо.

Подарок судьбы, даже если он не любит меня.

Я оборачиваюсь.

Его лицо такое доброе, такое милое…

Озаренное, пронзенное вдохновением.

Он знает меня.

Я знаю его.

Песня медленно гаснет.

Аккорд за аккордом умирают звуки.

Судорога сводит мышцы гитары в агонии.

Почему все хорошее кончается?

Почему все всегда кончается?

Но есть вещи, которые не исчезнут никогда.

Так же, как и это мгновенье.

Он поднимает глаза, и смотрит прямо на меня. Пристально, нежно, так, будто я бесконечно нужна ему.Еще шаг и я…я вывалюсь из пещеры.

Глава двенадцатая. Разговор

Полночи я не сплю, переживая эти мгновенья снова. Передо мною, как влитое, стоит его лицо…

Все недостатки растворяются в любви…

Но, конечно, он меня не любит, и думая об это я не сплю.

Вы спросите почему?

Отвечу – я совсем не похожа на девушку из песни.

Да будет проклята любовь!

Я даже немного плачу.

Какой позор… Какой позор…

И утром я полусплю. Я ползу в хвосте нашей печальной процессии.

Кэтис тоже грустна и не рвется вперед.

Она задумчиво смотрит в землю.

– А ты не собираешься создавать группу? – спрашиваю я ее.

Кэтис медленно пробуждается от грез, и ее взгляд останавливается на мне.

– А,– произносит она и пожимает плечами,– не знаю.

– Это было бы восхитительно,– размышляю я,– ты, Алан, еще найдете парочку людей…И дуэтом…

«О любви» – шепчет мое пессимистическое подсознание

И ревность сжигает меня каленым железом.

«Заткнись!» – мысленно рявкаю я на него.

Кэти тем временем задумывается вслух:

– Да, ты права…

– Ал, Ал,– она догоняет его и дергает его за руку, и они стоят передо мною и разговаривают.

Облитые тьмою, но светящиеся изнутри.

Я ненавижу все вокруг.

Я ненавижу себя.

Почему она так прекрасна?

Почему он так замечателен?

Таких людей, как он не должно существовать.

Он, словно вышел из моей мечты, сошел с моей картины.

– Его не существует,– шепчу я себе под нос,– и меня тоже…

Ничего нет, и все есть.

Я чувствую это.

Я подхожу к ним.

Алан качает головой.

– Кэти,– когда он называет ее так, ласково прищурившись, мне хочется убить его, запинать до смерти. Господи, почему я такое злое создание?! И в тоже время я жажду, чтобы он был счастлив, пусть даже не со мной…

Он продолжает тем временем:

– Ты знаешь, Кэти, да ты знаешь, как все относятся к искусству… Оно нужно лишь горстке творцов… а остальные не понимают и смеются…

Они никогда не найдут спасение.

Ибо спасение в искусстве.

Кэтис молчит, и стоит, опустив голову, и не смеет возразить ему.

И слезы чертят невиданные узоры на ее щеках.

Я перебиваю его:

– И пусть! Пусть дураки говорят или презирают! Пусть! Если есть хоть один человек, влюбленный в то, что вы сотворите, все жертвы, вся боль, все отчаяние не зря! Не зря…– повторяю я.

Он смело выносит мой взгляд.

– Может быть,– соглашается он.

Вскоре мы расстаемся на главной площади его города.

Я сердечно обнимаюсь с Кэтис, и она убегает торопясь домой.

Оборачиваюсь. Алан стоит за моей спиной.

– Обещай прийти,– просит он, глядя на меня спокойными глазами без тени любви, и улыбается,– поддержать нашу затею.

Я вздыхаю. Любовь словно танец, шаг вперед и два назад, и снова и снова, кружась под сумрачным небом, пока вы не настигнете друг друга. Но где гарантия, что твой герой не сбежит от тебя?

– Хорошо.

– Тогда я сообщу тебе. Нужно же еще готовиться.

Он улыбается и кивает мне, прошептав на прощание:

– Пока

– Пока,– отвечаю я ему.

Поворачиваюсь и ухожу, не оглядываясь.

Как понять, нужна ли я ему?

Или просто необходима группа поддержки?

И, конечно же, я сочиняю целую сказку, бредя по улицам уже своего города. Целую сказку, в которой я дорога ему. Сказку, где он падает на колени, шепча стихотворения, и я обнимаю его, сев рядом, и солнце трепещет на его лице, сказку, где он целует меня, сказку, где мы вместе идем сквозь эту ужасную жизнь, а умерев лет через сто (не меньше!) попадаем в мир вселенской души...

Сказку, которой не существует.

Но я все равно так верю в нее!

До слез, до страстного объятия, до крика...

До синего пронзительного неба, что летит надо мной в моем мире.

Глава тринадцатая. Покушения

Ночь. Серебристые тени, как крылья невесомой птицы. Мое ровное дыхание, стук сердца в ушах – гулкий и громкий. Тонкий луч фар скользит по стене. Слышно, как уезжает машина. Шум мотора сливается с пением какой-то птахи.

Я вздыхаю и переворачиваюсь на спину.

Мне не уснуть.

О чем я думаю ночью?

Картины клубятся в моей голове.

Я вижу усталую, печальную женщину в черном платке. Морщины рассекают ее щеки. Сухой посох в руке. Котомка на плече. Сожженное поле.

Ничто не держит.

Я вижу тихую гавань. Волны лазури. Легкие челны. Небо смотрит на море, море на небо, они отражаются друг в друге и точно переливаются друг в друга. Как песочные часы. Легкие перышки облаков. Смех людей в челнах. Ветер дышит зноем.

Все прекрасно.

Нужно уснуть.

Я вижу Алана. Мы лежим на моей кровати. Просто объятия. Я кладу голову на его плечо и закрываю глаза. Я чувствую его теплую, сильную руку на своей спине, гладящую меня. Небывалый покой снисходит на меня.

И тут… В мое горло врезаются чьи-то пальцы. Острые ногти распарывают кожу. Тиски сдавливают шею, не давая ни шевельнутся, ни вздохнуть. Я ошалело, яростно брыкаюсь.

Это существо наваливается на меня.

Перед глазами уже вспыхивают разноцветные огни.

Боль сжирает мои легкие. Кислота разъедает мою грудь. Все взрывается в последнем судорожном усилии.

Я бью этого человека в живот ногой.

И он сваливается на пол.

Я вскакиваю. В мое горло точно жидкого огня налили. Я бросаюсь к светильнику и больше всего боюсь потерять сознание.

Когда я включаю свет – в комнате пусто.

Я сажусь на пол.

Одиноко хлопает форточка.

Я замерзаю. Дрожь идет откуда-то из глубины и завладевает всем моим телом.

Я устало встаю, закрываю форточку, беру в руки мобильник.

Ему была нужна ты…

Зачем?

Я ежусь. Обхожу квартиру.

Никого нет.

Мне кажется это связано с моими путешествиями.

Я не хочу никого будить.

Если это связано со мной, то никого не коснется. Тем более, что время остановится для них, когда я уйду.

Я проверяю все окна, закрываю дверь на тяжелый засов.

Нужно сообщить.

Нет.

Я скажу лишь тому, кто…

Почему – ему?

Я хватаюсь за голову.

Почему я никогда не руководствуюсь разумом?

Он поможет мне. И там меня не найдут.

О Боже!

Я вывалилась в комнату Алана.

Здесь поздний вечер. Меня окружал сумрак. Тусклые отблески света падают из коридора.

Я сжала кольцо – талисман в пальцах и подошла к кровати.

«Ох, зря ты это затеяла»,– прошептал внутренний голос.

Я отмахнулась от него и, усевшись на кровать, принялась будить Алана.

"А вдруг это не Алан! – возопил внутренний голос,– вдруг это его престарелая бабушка."

Я вняла предупреждению, и посветила мобильником.

«А вот ты и ошибся!» – радостно заявила я ему.

Алан открыл глаза и восхищенно прошептал:

– Мери, ты мне снишься…

– Естественно, я твой самый страшный кошмар! – припугнула я его, жутко улыбаясь.

Он сел, потянулся, зевнул и спросил тревожно:

– Что-то случилось?

– М-меня пытались придушить,– мой голос дрогнул.

– В объятиях? Кот мстил? – Алан криво ухмыльнулся, но увидев выражение моего лица, осекся и помрачнел.– Прости,– покаянно повинился он.

–Я бы могла здесь не стоять…я бы не пришла…но… – слова подыскивались с огромным трудом. Я смотрела на свои, сцепленные на коленях руки. И проклинала себя за то, что пришла сюда

– Прекрати! Ты всегда можешь прийти сюда, в любой ситуации, и я все сделаю, чтобы помочь тебе…– сначала он почти кричал, а затем перешел на шепот.

Я подняла голову, взглянула в его лицо, белое при свете мобильника, валяющегося на кровати.

И отвела глаза, в которых блестели слезы.

– Алан,– начала я,– я могу остаться у тебя? Я боюсь, что он, оно вернется,– я сжала руки, стискивая кольцо.

Алан медленно взял мои руки в свои и вытащил из них кольцо.

– Конечно,– ответил он.

Включил свет, вертя перстень с большим фиолетовым камнем.

– Расскажи мне все,– велел он.

– Ты говоришь – оно исчезло, как будто его и не было,– уже одетый, Алан стелил мне постель на кровати, стоящей в углу, и при этом рассуждал.

Я притащила подушки и бросила их на пол.

Выглядели они странно. Серые, неприглядные, пахнущие краской. Тьфу!

Лучше б я их не нюхала!

А жесткие какие! Надо было свои принести!

– Мери, ау! – позвал меня Алан.

– Твое постельное белье просто страх божий,– сообщила я ему.

– Так нападающий исчез или нет? – он начал терять терпение, прожигая меня взглядом.

Не знал, что я огнеупорная.

– Ага.

После того, как он дал мне какое-то лекарство – вроде валерьянки, только называется по-другому, я успокоилась и даже принялась шутить.

– Покажи– ка шею,– он подошел ко мне.

«Может еще стриптиз станцевать?» – чуть не сказала я.

– Я хочу посмотреть – остались ли следы,– объяснил он мне, словно читая мои мысли. Хотя их и так видно.

Я стянула шарфик и бросила его на диван, отвела ворот кофты одной рукой, а другой приподняла волосы.

– Хм,– Алан смотрел на меня подозрительно и с сочувствием.

– Что случилось? – перепугалась я, бросаясь к зеркалу.

Моя шея была чиста – ни синяков, ни царапин, ни красноты. Ровная, светлая кожа.

Да…уж…

– Может тебе это приснилось? – ласково осведомился Алан. Так говорят с душевнобольными.

Мало того, что он мне не верил, так еще принял за сумасшедшую!

– И где твое доверие? – спросила я, поворачиваясь к нему и скрещивая руки на груди.

Алан поморщился, но ничего не сказал.

– Я ухожу! – объявила я.

– Стой! – взмолился он.– Я, конечно, все понимаю, но взгляни фактам в лицо – следов нет…

– Может, он знает, как душить, чтобы следов не было!

– Это невозможно, Мери! – воскликнул он.

– Ты не поверишь, но возможно – все! – я едва не сорвалась на крик.– Думаешь, я не могу отличить сон от яви? Думаешь, я бы притащилась к тебе, разбудила бы тебя, загрузила по уши своими проблемами, если бы их не было!

– Но…

– Верь фактам,– перебила я его,– верь следам, верь тому, что существует – пожалуйста! А когда найдешь мое тело на пороге, то не плачь, что не слушал меня! – я бросилась к двери и захлопнула ее прямо перед его, вытянувшимся от изумления, беспомощным лицом.

«Ненавижу тебя!» – думала я, сбегая по ступенькам и игнорируя его призывы, несущиеся мне вслед.

– Стой, Мери, стой! – напрасно он кричал мне вслед. Напрасно он мчался за мной.

Напрасно.

Я спряталась за углом здания, и он убежал в темноту, ища меня.

Я сидела, скорчившись, на ледяной мостовой, в углу между двумя страшными, серыми домами. Они состояли из сплошных резких линий и напоминали коробки.

Такое ощущение, что люди, живущие здесь, забыли, что такое счастье…

Я уперлась лбом в колени.

Его вообще не существует, также как и любви…

Это словно редкий луч солнца за грозовой пеленой… Словно цветок, осыпанный пеплом – единственный выживший цветок, но его затопчут ногами.

Я всхлипнула.

Вот буду сидеть здесь, пока не умру, тогда вы все узнаете!

Камни больно врезались в ноги, и холод полз по венам.

Или домой пойти?

Я поднялась на ноги. И сделала несколько шагов.

И услышала торопливый топот и голос, зовущий меня по имени.

Такой родной голос, такой тихий, робкий и виноватый.

Алан остановился передо мной, изучая камни под ногами с неподдельным интересом.

– Ну, что? – вопросила я сердито.

– Мери,– начал он, глядя на меня печально,– я ведь не специально… правда. Просто я привык, что у любого случая есть объяснение… доказательство…

– Алан,– воскликнула я,– это не математика, не геометрия! Это жизнь… Это моя жизнь…

Моя жизнь, где нет места логике, причинно-следственным связями и мудреным трактатам. Моя жизнь – хаос вдохновения, перемешанный с яркими картинами, трепетными идеалами и лелеемыми грезами.

Он вздохнул.

– Пойдем ко мне.

– Ты не веришь мне,– прошептала я с горечью.

Мне хотелось порвать что-нибудь в клочья, разбить все вокруг, отлупить кого-нибудь до беспамятства…

А еще лучше надавать ему оплеух.

Я закусила губу до крови и сжала руки за спиной, дабы избежать несчастного случая.

– Нет, не так,– ответил он мне,– дело не в тебе…

– Только со мной может случиться такое,– пробормотала я себе под нос. Только я влюбляюсь не в тех.

– Какое? – оказывается, он услышал меня.

– Чертовщина всякая!

Он ухмыльнулся.

Мы вошли в комнату.

– А в чем же дело? – вспомнила я незаконченный разговор.

Он вздохнул:

– Я не хочу, чтобы с тобой, что-либо случилось.

– Совесть живьем съест,– прокомментировала я, забираясь в кровать и поворачиваясь к нему спиной.

– Неправда! – отозвался он с дивана рассержено.

– Значит, не съест,– изменила я свое мнение.

– Я тебя когда-нибудь убью,– простонал Алан.

– Значит, я зря здесь осталась.

– Мери, ты можешь помолчать хотя бы секунду? – с отчаянием возопил он.

– Не-а, не знаешь разве. Это моя сладкая месть,– злорадно улыбнулась я.

– Ты – невозможна…– заявил он, накрывая голову подушкой.

Я довольно хмыкнула. Вот тебе и комплимент!

Утром мы сидели на кухне, завтракая, и обсуждали план действий.

Кухня у Алана была вся заставлена непонятными приборами – большинство, из которых были серебристого цвета.

Он, ничего не нажимая, достал из круглого и объемного предмета бутерброды.

– А... а они там и лежали? – подозрительно осведомилась я.

– Мери, ты где живешь, а?

– Э-э-э,– я решила все-таки сказать правду,– в России.

– Хм, никогда не слышал о такой стране,– заметил он подозрительно, надкусывая бутерброд,– нужно просто подумать, что ты хочешь, и все.

– Здорово,– изрекла я, задумчиво любуясь своей порцией.

Попробовала и чуть не подавилась. До чего же он был невкусным!

– Как вы это едите?

– Не обращай внимания и привыкнешь,– заметил Алан.

Я положила бутерброд:

– Он хоть не вреден?

– Вроде нет,– ответил Алан.

– Хоть на том спасибо,– я стала хлебать горячую бурду маленькими глоточками.

И это чай?! Такое ощущение, что туда вылили ферри и добавили соды и пемолюкса.

– И что мы будем делать? – спросила я, ставя кружку на стол.

Алан взглянул на меня, словно раздумывая говорить мне или нет.

– Ты-ыж мне ве-е-ришь, а? – продолжила я начатую песню.

Алан подавился бутербродом, последовав моему примеру.

– Если б не верил, тебя б тут не было,– сказал он, наконец.

– Ясно,– заметила я,– но если ты мне доверяешь, то должен рассказать свой план.

– Он тебе не понравится,– вздохнул Алан.

– Возрадуйся, печальный рыцарь, я не буду тебя тиранить,– пошутила я.

Алан облегченно вздохнул.

– Я пойду в вуз, а ты останешься здесь, ладно? – примиряюще то ли спросил, то ли приказал он. Где-то на грани.

– С какой стати? Я должна…тоже учиться,– слабо запротестовала я.

– Учиться ты и здесь можешь, но никто не учился мертвой,– отрезал он, ставя кружки на поднос. Вскоре поднос всплыл в воздух, и медленно и осторожно залетел в посудомойку.

– Я же не могу все время сидеть здесь! – воскликнула я.

– Зато ты останешься живой,– тихо сказал он,– Мери, пойми жизнь – бесценна. И они, наверняка, не знают, что ты здесь. Слежки за мной не было.

Я только вздохнула.

– А потом мы осмотрим место преступления,– обрадовал меня Алан.

Когда он уходил, я сказала ему, прощаясь:

– Спасибо тебе за все.

Он нежно мне улыбнулся и ответил:

– Это тебе спасибо, Мери.

Неужели...? О Боже, разве возможно такое?!

Я вернулась в постель и заснула.

Очнулась я около двух часов дня. Стала осматриваться. Лазать по вещам Алана было и неудобно, хоть я и читала его дневник, и чревато обнаружением. Но скука не выход. Я в поисках книг ( чтение мое любимое занятие, сразу после рисования и рассматривания картин) распахнула шкаф, дверцы которого были из темного стекла.

Выудила штук 6 книг, и начала листать их в поисках интереснейшей.

Вдруг из одной книжки вывалился листок бумаги.

Я расправила его и принялась читать.

Я знал, что она не ответит.

Звенел туманный клинок.

В сиреневом, темном берете.

Она ушла. И рок

Гремел… Грохотали раскаты.

И буря черных ножей.

И я создавал, тоскою распятый,

Мир верных, немых чертежей.

В процессе, я представила себя под видом девушки описываемой в стихотворении, и сердце мое наполнилось сладкой болью. А также ревностью, при мысли, что он восхищается другой, боготворит ее и обожает. И она – лучше меня….

И в тоже время… вдруг?

Так прекрасно, Алан опускается передо мною на колени. Солнце блестит, запутавшись лучами в его волосах. Он дарит мне букет чарующих лилий. Я опускаю в них лицо и вдыхаю сказочные ароматы. А потом он обнимает меня. Его губы все ближе и ближе. Его глаза сияют, точно отражаясь от моих. Он медленно целует меня.