Текст книги "Регина"

Автор книги: Елена Домогалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 41 страниц)

ГЛАВА IХ. Игра на грани фола

«В любви нет милосердия».

Максим Горький «Жизнь Клима Самгина».

Филипп остановился, чувствуя, как предрассветное небо каменной глыбой падает ему на плечи, как предательски качается под ногами земля. Он знал, что такое счастье, которое он испытал в эти несколько недель, не может быть долгим. Слишком хорошо всё было. Слишком сказочно. И однажды это должно было закончиться. Приезд Луи он предвидел, это было неизбежно. Плечо Регины под его ладонью полыхнуло жаром, потом обожгло холодом. Она шагнула вперёд, к крыльцу. Остановилась. Оглянулась на него и взгляд её был беспомощный и счастливый одновременно. Филипп скорее почувствовал, чем услышал грохот сапог в доме, потом двери распахнулись и на пороге появился бледный, как полотно, Бюсси.

Так было с Региной всегда, стоило только Луи появиться, – её влекло притяжение его орбиты, и она уже ничего и никого не замечала. Один звук его голоса переворачивал её спокойный, устроенный мир и всё, что она с таким терпением и с таким упорством пыталась собрать из обломков и черепков, разлеталось без следа. Оставался только свет его глаз и привычная боль в сердце. Вот и сейчас полгода покоя и радости в Бордо, любовь Филиппа, солнце виноградников, утренние туманы и сельские праздники забылись в одно мгновение, словно краткий, светлый сон, и она, даже не оглядываясь на Филиппа, метнулась навстречу Луи.

Руки её взлетели ввысь и тут же упали, как две подстреленные птицы, на его плечи, и Бюсси опахнуло дурманом ещё тёплого со сна, молодого тела. Неудержимо теряя голову, он прижал это тело к себе и зарылся лицом в шёлковый пух её волос, задохнувшись от этой гремучей смеси нежности, почти животного желания и тоски. От Регины пахло молодой травой, вином и разогретыми на солнце камнями. И чужим мужчиной.

Луи расцепил её руки и отодвинул её от себя, с ног до головы окинул ревнивым взглядом и переменился в лице: в спутанных коротких волосах торчали листья и обломанные стебли, платье было измято и надето кое-как, стоптанные и запылившиеся туфли – на босу ногу. Медленно он перевёл взгляд на де Лоржа и увидел почти ту же самую картину. "Они любовники!" – раскалённое лезвие пополам перерезало сердце. Но сильнее боли была бешеная, сметающая всё на своём пути ревность. Сейчас перед ними стояли не лучший друг и младшая сестра, а счастливый соперник и любимая женщина, созданная для него и выбравшая другого. Пока он сходил с ума от тревоги и тоски, пока смерть смотрела ему в лицо глазами разъярённого до безумия гугенота и взрывалась за спиной пушечным ядром, эти двое сбежали из Парижа и на фоне аквитанской идиллии пили кларет и занимались любовью в стогах сена! И года не прошло с того дня, когда она, рыдая, цеплялась за его одежду и заклинала всеми святыми не покидать её, а что он нашёл, вернувшись? Впрочем, в одном она не солгала – в интригах герцогини и дворцовых переворотах Регина действительно не участвовала более. Она нашла себе гораздо более безопасное и мирное занятие – роман с Филиппом. Каково, а? Молчаливый, задумчивый де Лорж увёл женщину у него, первого любовника Парижа! И Бюсси впервые не мог возразить, не имел права даже на ревность и злость. Потому что Регина не была его невестой, не была его любовницей – она была его сестрой. Сестрой, которую он же сам по юношеской глупости обещал в жёны своему лучшему другу. И это сознание собственного бессилия причиняло ещё больше боли, чем ревность.

Регина лишь увидела звериную ярость в его глазах и сжалась в ожидании удара. Желание стереть её в порошок явственно читалось на его лице. Луи с силой оттолкнул девушку от себя и если бы не опомнившийся Филипп, она упала бы со ступенек на булыжники двора. Она укрылась в надёжных руках Филиппа, уткнулась лицом куда-то ему в плечо и зажала руками уши, чтобы не слышать слов, что вот-вот должны были сорваться с перекошенных губ Луи.

Он бесконечно долго молчал и его бархатные чёрные глаза становились всё светлее и жёстче. Наконец, его ледяной голос снежной колючей бурей обрушился на любовников:

– Филипп Монтгомери, граф де Лорж, вы скомпрометировали мою сестру, тайно увезя её из Парижа. Ваше сиятельство не просили у меня её руки и, тем не менее, позволяете себе недвусмысленное поведение по отношению к ней. Я требую объяснений. Немедленно. И к чёрту секундантов! Прекратите прятаться за юбками моей сестры и приготовьтесь отвечать за свои поступки!

Филипп покачнулся, но не успел ответить, потому что Регина шумно выдохнула, отлепилась от него и встала перед братом. Две пары одинаково колючих, безжалостных глаз сцепились намертво, скрестились так, что воздух задрожал от напряжения.

Она уже поняла, по какой причине Луи приехал за ней. Уж никак не потому, что покарал преступников и отстоял честь сестры в Лувре, и не для того, чтобы бросить к её ногам голову Генриха Валуа и корону Франции. Мечтать об этом было глупо, твёрдо верить в это – вообще пустое сумасбродство. Просто война во Фландрии, видимо, закончилась, великолепный Бюсси приехал в Париж и не обнаружил дома своей сестры. Она, оказывается, имела наглость уехать без его на то воли! Бог знает, какие сплетни он услышал в Лувре, и поведение де Лоржа вдруг показалось ему непростительным. Бюсси приехал наказать ей за своеволие и прочитать нотацию Филиппу!

– Только посмей! – прошипела она со злостью, – Только посмей ещё раз заговорить о моём поведении, семейной чести и правах Филиппа! Сначала разберись со своей жизнью, а уж потом на собственном примере пытайся устроить мою. Может, проще вернуть меня в монастырь? И семейную честь не уроню, и тебе не надо будет обо мне заботиться.

Шквал праведного гнева обрушился на Бюсси с такой силой, что он отшатнулся. Но он тоже не умел и не хотел уступать. Обида была одинакова. Злость и ревность были равны. Неизвестно, что ещё они бы наговорили друг другу, если бы не глухой голос Филиппа, остановивший эту волну обвинений и упрёков, отвлёкший на себя ярость Бюсси.

– Я принимаю ваш вызов, граф.

Зловеще запела выхваченная из ножен шпага Луи. Вторую он вытянул откуда-то из-за седла, бросил её Филиппу. Сверкнувшие в лучах восходящего солнца клинки встретились так стремительно, словно их обладатели боялись промедлить хоть на секунду, ту самую, за которую могли одуматься и остановиться.

Но Регина распорядилась иначе. Она решительно встала между соперниками и схватилась за смертоносные лезвия, останавливая безумный танец двух бретеров. Звенящая сталь мгновенно окрасилась алыми нитями крови, девушка вскрикнула от боли, но не выпустила клинки из рук. Соперники кинулись к Регине так же стремительно, как мгновение назад в бой; пока Луи разжимал судорожно сведённые окровавленные пальцы левой руки, Филипп уже перевязывал платком глубокие порезы на правой.

– Мы возвращаемся. Никакой дуэли между вами не будет. Никогда, – твёрдым, как камень, голосом заявила Регина и никто больше не смел с ней спорить.

Мужчины осознали, что если они решат пролить кровь соперника, на клинке окажется, в первую очередь, кровь Регины.

Через полчаса, спешно собрав вещи девушки, брат и сестра покинули замок.

Филипп знал, что навсегда, знал – и всё равно не хотел верить в это. Он встал на дороге, когда Регина подошла к своему коню, но не успел ничего сказать: Регина остановила его царственным жестом руки. Её глаза обещали вернуться и начать всё сначала. Почему он тогда послушался её? Почему не остановил, не удержал силой? Почему не выяснил до конца отношения с Бюсси? Эти вопросы он будет задавать себе постоянно, но ответ каждый раз будет один: графиня де Ренель была истинной королевой и её невозможно было удержать, если она не останавливалась сама. Она всегда оставалась свободной, и если решала уйти, никто не смел её держать. Короткий взгляд из-под ресниц, небрежный взмах руки, плавный поворот головы – и всё, решение принято раз и навсегда. Вот только это решение каждый раз диктовала ей любовь к Бюсси…

Из окна на втором этаже долго-долго смотрела вслед удаляющемуся кортежу Анна де Лаварден и впервые до конца понимала своего кузена: власть красоты семейства Клермонов была всесильна. Ослепительным видением мелькнув в её жизни, великолепный Бюсси навсегда увозил с собой сердце невинной простодушной женщины…

Едва высокие иглы замковых башен скрылись на горизонте, Регина дала волю своим чувствам. Обида и разочарование, злость и звериная тоска выплеснулись с силой бушующих волн на Луи. И натолкнулись на монолитную стену ревности, непонимания и боли. И начался шторм.

– Что за представление ты устроил? За что ты так напустился на Филиппа?

– Помнится, когда я уезжал, кто-то клялся своей бесценной душою, что будет белее ангелов небесных, если я не уеду из Парижа.

– Но ты же уехал! Ты сам перешагнул через меня, когда я на коленях умоляла тебя остаться! – Шарбон, словно чувствуя её злость, беспокойно и нервно гарцевал под ней.

– А что ты писала мне во Фландрию? Что все твои мысли только обо мне, что ты раскаиваешься в своём упрямстве и непокорстве!

– Ты не ответил ни на одно моё письмо! Твой эпистолярный дар проявляется только, когда надо сочинить очередное любовное послание какой-то фрейлине, а мне ты даже слова не написал в утешение. Тебе было наплевать на меня и ты хорошо дал мне это понять!

– На долгое ожидание тебя, как я понимаю, не хватает? Через два месяца тебе наскучило писать и ты нашла себе утешение в постели де Лоржа. И мне остаётся только молиться, что это была только его постель.

– Ну, это уже слишком! – Регина задохнулась от жестокой обиды. – Сваливать всю вину с больной головы на здоровую у тебя неплохо получается. Раз уж поблизости не оказалось Гизов, значит, крайним можно сделать Филиппа. Браво, ваше сиятельство! А если бы меня рядом не было, вы бы действительно дрались на дуэли?

– Я был бы рад его убить!

– Что?! Но Филипп твой друг! Ты можешь сейчас обвинять меня хоть во всех семи смертных грехах, но Филипп чем тебе досадил?

– Он твой любовник! – в его устах это прозвучало обвинением в убийстве всех священников и Папы Римского.

– И что с того? Ты же сам этого хотел. Ты сам толкал меня постоянно к Филиппу. Ты с самого начала предоставил меня в его полное распоряжение, так какого результата ты ожидал? В конце концов, я могу назвать, не задумываясь особо, двадцать имён твоих любовниц. Прикажешь мне тоже их всех на дуэль вызывать?

– Вы оба повели себя вызывающе! Я ничего подобного от Филиппа не ожидал. Надо же было столько лет и с таким успехом изображать воплощение невинности и благородства! Впрочем, он всегда любил утешать бедненьких-разнесчастненьких. Видимо, ты была так расстроена моим отъездом, возможно, даже заболела от тревоги за меня, что благородный де Лорж решил исцелить твой недуг своей пылкой и чистой любовью!

– Не смей, слышишь? Никогда не смей говорить о Филиппе в подобном тоне! – отчётливо проговорила Регина, не скрывая холодного бешенства, – Что ты знаешь о нём, о нас!

То, что сейчас делал с ней Луи, было в стократ больнее и несправедливее того, как обошёлся с ней король. Генрих был пьян, он ненавидел её и хотел унизить, растоптать, чтобы она никогда не становилась на его пути. Но чего добивался сейчас Луи? Тот, кто волею судьбы был поставлен над нею, чтобы опекать и оберегать её жизнь и её честь, и кого её непокорное сердце выбрало своим богом, сейчас топтал то единственное, что оставалось светлым и добрым в её жизни.

Он оттолкнул её, когда она так просила его о прощении. Он ни строчки не написал ей из Фландрии, когда она почти умирала от страха за него. Его не оказалось рядом в самый горький и страшный миг её жизни. Он не отомстил за её растоптанное девичество и не приехал, когда она в бреду звала не мать, не ангелов небесных, а только его одного. Но всё это она простила мгновенно и с лёгкой душой, едва лишь увидела в дверях его силуэт. Она бы простила ему все те слова, которые срывались сейчас с его губ отравленными стрелами.

Но только не Филиппа. Только не того, кто всегда, с первой минуты их встречи до сегодняшнего дня, был рядом с ней и в горе и в радости. Не того, чья любовь и нежность спасли её, вынесли, бережно и ласково, с самого дня адской бездны. За Филиппа она готова была перегрызть горло кому угодно. Да, жила она только для Луи. Но за Филиппа она готова была умирать хоть тысячу раз в день.

– Зачем ты вообще приехал? Ужели в Европе закончились все войны? Или в Париже не осталось красивых девок, что ты ни с того ни с сего вспомнил о своих братских обязанностях? – ядовито плевалась она словами.

– Не беспокойся, я всегда успею вернуться на войну. А может даже, и геройски там погибнуть во цвете лет, чтобы ты могла два месяца меня горько оплакивать, а потом счастливо утешиться в постели Филиппа. Что же до парижских девок, то не думай, будто с твоим отъездом там не осталось ни одной красавицы. Зачем я приехал? Затем, что мне до смерти надоело слушать придворные сплетни о твоём скоропалительном отъезде к графу де Лоржу. Мне надоело каждый день драться с кем-нибудь на дуэли, отстаивая доброе имя Клермонов. Я не верил сплетням и слухам. Пока своими глазами не увидел, как вы с Филиппом проводите время.

– Ты узнал только то, что хотел узнать, – очень тихо сказала Регина, как-то сразу устав от этой бесплодной и жестокой ссоры, – Если бы ты действительно видел своими глазами всё, ты бы сейчас говорил совершенно другие слова. И на дуэли бы вызывал не кого-нибудь, а…

Она замолкла на полуслове и было в её голосе что-то такое, отчего у Бюсси по коже побежали неприятные мурашки. Больше за все дни, что они провели в дороге, она не обмолвилась ни словом, ясно давая понять, что ей больше не о чем разговаривать с братом.

Бюсси прекрасно понимал, что чем-то очень сильно задел её, в чём-то непоправимо разочаровал, но продолжал прятаться за своей злой ревностью, как за щитом.

Поздно вечером, в сгущающихся городских сумерках они въехали на улицу Гренель. Дом встретил их тёмными окнами и тишиной, только на кухне горели свечи и плясали отблески очага. Регина вышла из кареты, шумно выдохнула и решительным шагом направилась в дом.

Не прошло и десяти минут после того, как за ней захлопнулась дверь, и в окнах засияли огни, замельтешили тени снующих туда-сюда слуг. По дому разносился рассерженный требовательный голос хозяйки, всех поднявший на ноги. Горничные, кухарки, поварята и прочие сбились с ног, спеша выполнить приказы разгневанной Регины, справедливо полагавшей, что в её отсутствие в доме царили лень и безалаберность. Луи сумрачной молчаливой тенью прошёл через весь дом и демонстративно закрылся в своём кабинете. Окровавленные, изрезанные руки сестры на тонком лезвии шпаги стояли у него перед глазами.

На следующий день Регина, наведя порядок в доме, отправилась к герцогине Монпасье, чтобы узнать обстановку в Лувре. Обиду на подругу клином выбила злость на Луи. Она шла по улице Де Шом в полной уверенности в том, что вполне сможет сама за себя постоять. Она сама за себя отомстит и покарает насильников. Она сама будет вершить правосудие и никому мало не покажется.

Порог особняка Гизов она перешагнула с каменным выражением лица и радость выбежавшей навстречу герцогини разбилась об этот камень на мелкие осколки.

– Регина? – вымолвила ошеломлённая Катрин.

– Она самая. Не узнаёте, ваша светлость? Что читаем? – она посмотрела на книгу, которую подруга сжимала в руке.

– Мне недавно привезли из Италии, – Екатерина-Мария была совершенно сбита с толку равнодушным видом Регины. – Новинка. Поэма "Освобождённый Иерусалим" Тассо. Чудесная вещь…

– Ах да, кажется, я о нем слышала. Говорят, он гениален, правда, страдает приступами умопомешательства. А ты, как и все остальные, уже не думала увидеть меня в Париже? Так вот что я вам скажу: рано обрадовались. Моей наглости с лихвой хватит и на появление в Лувре. И я даже не подумаю опускать глаза при встрече с королём. Мне нечего стыдиться и нечего бояться, ведь это не я совершила преступление и это не я предала подругу.

Герцогиня отшатнулась, как если бы Регина её ударила:

– Я не предавала тебя! Что ты говоришь?!

– Но ты и ничего не сделала для того, чтобы за меня вступиться.

И тогда Катрин улыбнулась и эта её улыбка, открытая и лёгкая, сказала графине больше, чем любые слова и клятвы.

– Ты меня, видно, плохо знаешь, если так подумала обо мне. Это мы-то, Гизы, по-твоему ничего не сделали?! Идём же!

– Куда?

– К Мадлене. Там нас никто не выследит и никто ничего не сможет подслушать.

Настороженно поглядывая на подругу, Регина пошла следом за ней.

Всю дорогу до ремесленного квартала герцогиня хранила загадочное молчание, лишь изредка бросая на хмурую Регину хитрый взгляд.

Войдя в мастерскую Мадлены, подруги, для отвода глаз, поболтали с хозяйкой, примерили по паре туфель и, подмигнув ей, поднялись на второй этаж и заперлись в спальне. Беготня подмастерьев, стук молотков и грозные окрики Мадлены были лучшей маскировкой для их беседы.

Герцогиня, как всегда, взяла с места в карьер:

– Ну и как ты себе представляешь месть Генриху Валуа? Публично отхлещешь его по щекам? Кастрируешь его? Что?

Регина посмотрела ей прямо в глаза:

– А у тебя есть план?

– У меня всегда есть план. Чем, по-твоему, я занималась всё это время? Только и делала, что читала Тассо? Кстати, вещица забавная. Роскошное издание, не говоря уже о языке автора, сюжете. Я в восторге. Тебе обязательно надо полистать. Заодно подучишь свой итальянский, он у тебя жутко хромает.

– Ладно, почитаю. Не томи и не переводи разговор, Катрин! Какой план? – Регина нетерпеливо топнула ногой.

– Я всё просчитала. План просто безупречен, но без твоего участия он невыполним.

– Я согласна, – без колебаний ответила графиня.

Герцогиня с видом суровым и таинственным села на кровать и королевским жестом указала подруге на стул у окна. Та, пожав плечами, повиновалась.

– Мы инсценируем покушение на папу, – нарочито небрежно обронила Екатерина-Мария.

Регина, как ужаленная, взвилась со стула:

– На кого?!

– На папу, – терпеливо повторила герцогиня.

– Покушение на папу?

– Инсценировку покушения.

Регина упала назад на стул.

– Ты же понимаешь не хуже меня, что уничтожить Валуа может только Церковь. Мы с тобой можем, в крайнем случае, только отравить Генриха. Но, согласись, это слишком мало для него. У нас есть возможность стереть с лица землю всю династию Валуа. Лишить их трона. Объявить персонами non grata.

Регина наклонилась вперёд, вся превратившись вслух. Ей уже не хотелось устраивать сцену подруге и обвинять её в бездействии. То, что предлагала ей сейчас Катрин, выходило за рамки разумного и отдавало дьявольщиной. Именно то, что и было нужно оскорблённой графине.

– Мы организуем покушение на папу руками фанатика-иезуита, – продолжала Екатерина-Мария и Регина читала в её многозначительных паузах неназванные имена, – и вовремя через кардинала Лотарингского предупредим его об опасности. Убийцу схватят и под пытками он выложит организаторов преступления: короля Франции, его мать и Рене де Бирага. И кого-нибудь из кардиналов, брат сам скажет, кого именно. Якобы король Франции вспомнил времена авиньонского папства и опять решил посадить во главе церкви своего ручного папу. Католическая Лига при поддержке Рима потребует отлучения Генриха от церкви. Представляешь, что начнётся во Франции? Страна ведёт войну с гугенотами, а король отлучён от католической церкви, проклят. Кто пойдёт за таким королём? Тут очень кстати гугеноты выиграют парочку-другую сражений и вину за это возложат на отступившегося от церкви короля. Вдруг очень кстати найдутся несколько интересных писем, подтверждающих право Гизов на корону и истинное положение Валуа на генеалогическом дереве Капетингов. Будет грандиозный скандал! Ну а если нас ещё и поддержит Испания (а она поддержит, даже не сомневайся)… Европа встанет с ног на голову, а когда вернётся в нормальное положение, во Франции уже будет новый король. Не говоря уже о том, на какую высоту взлетит кардинал Лотарингский. В наших с тобой нежных ручках будет Франция и вся католическая церковь.

У Регины захватило дух от таких перспектив. Это была воистину дьявольская месть! Беспощадная и великолепная!

Екатерина-Мария тем временем продолжала развивать подробности своей изощрённой интриги:

– Но без тебя всё сорвётся. Во-первых, ты одна можешь предоставить фанатика-монаха.

– ???

– Этьен Виара. Твой духовник. Фанатик в чистом виде. К тому же, он иезуит, следовательно, он может очень близко подобраться к папе. При правильной обработке из юнца можно получить идеальное орудие убийства.

– Но я-то здесь при чём? – Регина не улавливала связи между собой и юным иезуитом, – по-моему, кардинал Лотарингский имеет на него гораздо более мощное влияние.

– Это ты так думаешь. Я вот, к примеру, ещё не разобралась, кто там на кого и как влияет. Но одно я знаю точно: Этьен сделает всё, что ты прикажешь. Или попросишь.

– Почему?

– Потому что ты гораздо ближе всем окружающим тебя мужчинам, чем Господь Бог со всеми святыми и ангелами. Прости Господи мою душу! И сделать из молодого монаха послушную игрушку в своих руках для тебя проще простого.

– Ты хочешь, чтобы я его соблазнила? – к своему удивлению, Регина не чувствовала ни малейших признаков возмущения, только азарт и любопытство.

– Не обязательно. Достаточно влюбить его в себя, завлечь в свои сети и наобещать небо в алмазах и золотые горы. Заставить его поверить в то, что он любим. Готова побиться об заклад, что он не однажды бывал в постелях некоторых наших с тобой общих знакомых, отличающихся особым благочестием. Так что любовными утехами ты его не удивишь. Тебя он должен полюбить и возжелать сильнее спасения собственной души. Но это ещё не всё. Это дельце мы с тобой должны провернуть, не привлекая ни чьего внимания. Никто не должен заинтересоваться твоей слабостью к иезуиту и для этого нам нужен какой-то отвлекающий маневр.

– Пари! – графиня уже вовсю включилась в игру.

– Пари?

– Мы с тобой заключим пари, при свидетелях, разумеется, согласно которому я должна буду соблазнить своего духовника.

– Допустим, ты проиграешь мне в карты…

– …и, как проигравшей, мне придётся выполнить твою самую дикую затею.

– Ну, с этим более-менее понятно. Но это ещё полдела. Твоё появление в Лувре ни в коем случае не должно вызвать подозрений. Старая карга и её ублюдок должны убедиться, что ты не замышляешь государственного переворота.

– Их не проведёшь. Генрих знает, что так просто я этого не оставлю. Он всё равно будет ждать от меня пакости.

– И замечательно! Значит, нужен ещё один отвлекающий маневр. Любая мелкая интрижка. Обидная, но не смертельная отместка.

Герцогиня на минуту задумалась, но глаза графини уже сверкнули бесовским лукавством:

– А герцог Жуайез сейчас в Париже?

– Возвращается через три дня, – недоуменно пожала плечами Катрин, но, пристально вглядевшись в сияющее лицо подруги, расхохоталась, – Я поняла! Ты гениальна! Отбить любовника у короля! До этого бы не додумалась даже Марго! А самое главное, что это под силу только тебе! Но тебе опасно сейчас появляться в Лувре. Нужно прикрытие. Я надеюсь, ты вернулась вместе с Филиппом?

На прекрасное лицо графини набежала туча:

– Нет. Филипп остался у себя в замке. Меня привёз Луи и, судя по всему, де Лорж ещё не скоро появится в Париже. У них с Луи война.

– Есть жертвы?

Вместо ответа Регина показала перевязанные пальцы, до этого тщательно скрываемые перчатками.

– Но, знаешь, Катрин, даже если бы Филипп был здесь, я бы ни за что не стала его использовать. Ни при каких обстоятельствах. Я скорее откажусь от своей мести, чем стану причиной его бед.

– О-ля-ля! Ну, то, что у вас произошло в Бордо, ты мне на досуге расскажешь, я надеюсь?

– Нет, – Регина упрямо покачала головой.

– Ладно, я поняла, Филипп у нас неприкосновенен. Что тогда будем делать?

– Твой брат.

Восторженное выражение лица герцогини не нуждалось в словах, но всё же она не сдержала возглас:

– Наконец-то! Дошло до тебя, что герцог Майенн – бесценный камень в твоей копилке разбитых сердец.

– Просто моё появление в качестве его любовницы будет наиболее естественным и вполне предсказуемым и не вызовет особых сплетен. Этого события и так ждёт половина Лувра, не поставившая на де Лоржа.

– Графиня, да вы на глазах становитесь настоящей придворной дамой! Готова поклясться чем угодно, что никогда ещё во Франции не рождались одновременно столь умные, дальновидные, хитрые…

– …образованные и прекрасные женщины! Ты права, Катрин!

– Кстати, некоторое время его величеству будет не до тебя и даже не до своего фаворита. Скоро у него возникнут проблемы посерьёзнее измены Жуайеза, и уж конечно, никто не обратит внимания на твоего духовника.

– Что ещё у тебя наготове?

– Не у меня. У моих старших братьев. Извини, большего я тебе сказать не могу – Генрих меня прибьёт. Да ты и сама всё скоро узнаешь.

– Ладно, не стану тебя пытать. И вообще я что-то проголодалась. Лучше позовём Мадлену и пусть она отправит какого-нибудь подмастерья в ближайшую харчевню за вином и вкусностями.

Вернувшись домой ближе к полуночи, Регина застала брата собирающимся в дорогу. Сердце на мгновение сжалось в комок, а потом распустилось в груди обжигающим, пульсирующим болью цветком.

– Куда ты? – еле слышно прошептала она, безуспешно пытаясь справиться со слезами.

– Приказ герцога Анжуйского, – бросил на ходу Луи, даже не взглянув на неё.

– Куда ты?! – отчаянно выкрикнула Регина, выбегая за ним в холл. – Опять на войну?

Луи остановился и, не оборачиваясь, объяснил:

– Должен тебя разочаровать – нет. Всего-навсего в Анжу. Если ты не забыла, я там губернатор. Надо же и мне хоть иногда исполнять свои обязанности.

– А как же я? – невольно сорвалось с непослушных губ девушки.

– Вызови Филиппа, – равнодушно пожал плечами граф и направился к дверям.

И столкнулся на крыльце с запыхавшимся герцогом Майенном: молодой Гиз, узнав от сестры о приезде Регины, помчался во весь дух на улицу Гренель, не подумав о позднем часе.

Луи бледно улыбнулся и, обернувшись к сестре, беспощадно добил её циничной фразой:

– Думаю, не стоит тратить время на письма де Лоржу. Герцог Майенн справится и за него, и за меня, – и, пожелав удачи ничего не понимающему Шарлю, вышел из дома.

Только в этот раз Регина не стала ни закатывать истерик, ни падать в обморок. Зло смахнув рукой слёзы и громко шмыгнув носом, она посмотрела на Майенна:

– Герцог, я, конечно же, рада вашему визиту, только не кажется ли вам, что время для него несколько позднее?

Герцог ни на минуту не растерялся:

– Графиня, ваше появление равносильно восходу солнца. Я решил, что наступило утро. Клянусь, на улице Гренель светло, как днём!

Регина покачала головой и засмеялась:

– Вы неисправимый льстец!

– Вы не прогоните меня?

– Нет, что вы! Я сейчас прикажу слугам подать лучшего вина, сыр и холодную телятину. У нас будет долгий разговор.

– Сестра намекала мне на что-то подобное. Я весь к вашим услугам.

– Весь вы мне и понадобитесь. Возможно.

На следующий день графиня де Ренель появилась в Лувре в сопровождении герцога Майенна и они даже не пытались скрывать своих нежных отношений. Безоговорочным подтверждением победы герцога служило изумительное ожерелье из опалов и жемчуга на лебединой шее Регины – фамильная драгоценность Гизов. Двор был разочарован: никаких скандалов в семействе Бюсси, никаких дуэлей с де Лоржем. Ничего. Внезапно исчезнувшая с небосклона Парижа красавица-графиня так же внезапно появилась в обществе младшего Гиза и из нескольких прозрачных фраз герцогини Монпасье двор смог сделать выводы о будущем браке между этими знатнейшими родами Европы.

В своё время поспешный отъезд Регины вызвал слишком много слухов и версий, столь же внезапное возвращение графа де Бюсси только подлило масла в огонь. По Лувру ходили самые разнообразные сплетни касательно отъезда Регины в родовое поместье де Лоржа, неожиданной опалы герцога Жуайеза, смерти Шеманталя и дуэли между герцогом Майенном и д'Эперноном. Как только не пытались связать воедино все эти события, но до истины не докопался никто. Появление графини вместе с младшим Гизом ничего не объясняло, но хотя бы казалось логичным.

Однако две интриганки добились своей цели. Екатерина Медичи, увидев жемчуга Гизов на графине де Ренель, вздохнула с облегчением:

– Эта выскочка оказалась довольно предсказуемой. Если уж она поддалась мужским талантам Майенна, то ничего ошеломляющего она нам уже не преподнесёт.

– Но, матушка, – возразил король, – она ведь теперь заодно с Гизами!

– Она всегда была заодно с ними. Но как подруга хромой герцоги она представляла для нас большую опасность, нежели как очередная любовница её беспутного брата. Уж поверь словам моих фрейлин, девице, всю ночь ублажавшей нашего героя-любовника, наутро будет не до придворных интриг.

Старая королева не учла одного: Регина не была любовницей Шарля. Они просто очень талантливо играли спектакль по сценарию герцогини Монпасье. Конечно, Майенн пытался сделать свою роль более реальной, но встретил спокойное, мягкое сопротивление.

– Не надо. Не сейчас, – в своей обычной царственной манере сказала графиня и одарила таким растерянным, волнующим взглядом, что герцог мгновенно покорился.

А через два дня в Лувре, наконец, разразился долгожданный скандал. Из провинции вернулся великодушно прощённый королём Анн де Жуайез. Весь сверкающий шелками, драгоценностями и улыбками, он полвечера простоял по левую руку от короля, позволяя себе порой небрежно облокачиваться о королевский трон с томным видом. Генрих III не сводил глаз со своего юного фаворита и не заметил полыхающего ненавистью взгляда упрямых серых глаз.

Никто, даже Екатерина-Мария, не догадывался о том, чего стоило графине де Ренель войти в залы Лувра и столкнуться снова нос к носу с виновниками и свидетелями своего унижения. Она подумала только, как хорошо, что Луи уехал – от него тяжелее всего было бы ей таить свой страх и свой гнев. Но вот поддержка Филиппа ей сейчас была нужна, как воздух. Если бы её дрожащая ладонь лежала на его спокойной, сильной руке, если бы его уверенный голос держал её на краю бездны! Плевать ей было бы и на короля, и на всех его миньонов. А сейчас она шла рука об руку с легкомысленным Шарлем и чувствовала каждой клеточкой своего оскорблённого тела издевательский, насмешливый взгляд Генриха. "Ты можешь быть надменной и горделивой и весь белый свет может считать тебя богиней, но я-то владел твоим телом и делал с тобой, что хотел, как с последней скотиной", – чудилось Регине в его глазах. И животный ужас от одной мысли о том, что король снова может повторить для неё ту ночь в Блуа, заставлял её сжиматься в клубок и желать только одного – забиться в самый дальний угол, спрятаться и никогда больше не становиться на королевской дороге. Ей казалось, что каждый человек в Лувре знает о её позоре и победе короля, и каждый обращённый к ней взгляд или мимолётную улыбку принимала за насмешку.