Текст книги "Регина"
Автор книги: Елена Домогалова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 41 страниц)
Екатерина-Мария внутренне обмерла, Регина же вообще ничего не успела сообразить, как её за шиворот стащили с колен Маргариты. Железную руку Бертрана она узнала сразу. Подруги в панике переглянулись.
– Что делать? – одними губами прошептала Регина.
Положение спас Гийом, который единственный из всей компании не успел захмелеть. Одним прыжком перемахнув через стол, он точно рассчитанным ударом в челюсть сбил с ног Бертрана, так что тот выпустил ворот графини и с грохотом завалился на пол.
– Беги, – цыкнул сквозь зубы гугенот, а сам бросился выручать герцогиню.
Регину не нужно было просить дважды. Ловко проскользнув между Робером и братом, она ринулась к выходу, но дорогу ей загородил Филипп. Клятвенно пообещав, что когда-нибудь она непременно припомнит это молодому графу, девушка шлёпнулась на пол, проехала на животе между ног растерявшегося дворянина, мгновенно вскочила на ноги, как кошка, и с такой скоростью вылетела из таверны, что только ветер засвистел в ушах. Вслед ей понеслись подбодряющие крики завсегдатаев кабачка, по достоинству оценивших ловкость мальчишки. Хотя столь постыдное бегство среди дворян редко поощрялось, но, по всему было видно, что бедняга спасал свою голову от неминуемой расправы. На одном дыхании проскочив несколько кварталов, Регина вынеслась к мастерской Магдалены и отсиживалась там в ожидании Катрин.
Тем временем в трактире началась спонтанная и непредсказуемая драка. Мощная Маргарита отпихнула графа от сжавшейся в комок Екатерины-Марии с такой силой, что Луи отлетел в сторону и приземлился спиной на чужой стол. В ярости он вскочил, путаясь в плаще и хватаясь за шпагу. Но не драться же было с бестолковой служанкой! Он снова попытался схватить мальчишку-пажа и надавать ему пощёчин, но тот уже во весь дух летел к дверям, припадая на правую ногу, а его отход прикрывали светловолосый гугенот, дерущийся, как дьявол, с Филиппом, и махающий во все стороны лавкой горбоносый дворянчик. Пронзительно визжа, белокурые близняшки повисли на бедном Бертране, не давая ему подняться с пола. "Господи, в первый раз вижу, чтобы два приличных с виду дворянина так постыдно сбежали с поля боя, а служанки с таким жаром дрались за них с громилой де Рошфором! Куда катится этот мир!" – подумал про себя Луи и бросился на помощь Роберу, которому об голову едва не сломали лавку.
– Бросьте эту табуретку и деритесь на шпагах, как человек чести! – бросил он в лицо горбоносому.
– Да ради Бога! – ответил тот и выхватил шпагу.
Едва они скрестили клинки, как Луи де Бюсси узнал в противнике Генриха Наваррского.
– Вы?! – не сдержал он изумлённого вскрика, – сударь, какого чёрта вы тут делаете?
– Граф, мы просто пили вино и мило проводили время. Я не собирался затевать с вами ссору, но если уж вам не терпится с кем-то подраться, то я всегда к вашим услугам.
– Я не хочу с вами драться. Кто бы из нас не пострадал, это будет слишком большим счастьем для некоторых людей. Только скажите, почему с вами оказались два моих пажа и кто из них именно?
Сочинять более-менее правдоподобную историю времени не было и Генрих, как всегда в таких случаях, сказал правду:
– Это были не ваши пажи. Мы были с женщинами. Надеюсь, вы не потребуете от меня разглашать их имена?
– Но… Но я же точно видел одежду моих пажей!
– А что, у ваших пажей нет знакомых дам, которые могли бы попросить на время их плащи и береты, чтобы остаться неузнанными? Я слишком дорожу репутацией этих женщин, граф, чтобы в подробностях вам всё объяснять.
– Что ж, судя по всему, произошло досадное недоразумение. Помогите мне лучше оттащить этих фурий от бедного Рошфора и пойдёмте разнимать де Лоржа и вашего храброго друга. Кстати, а как зовут эту героическую женщину, давшую мне такой отпор, я могу узнать?
Как и следовало ожидать, после улаженного недоразумения потасовка превратилась в дружескую попойку. Девицы из трактира недолго тосковали о сбежавших пажах и к полуночи весёлая компания уже не могла досчитаться одной из блондинистых близняшек и неугомонного Робера. Бертран с могучей Маргаритой мерились за столом силой рук, Генрих дремал, уткнувшись носом в знаменитую грудь Аннеты, Луи посреди зала отплясывал с оставшейся близняшкой под лихо взвизгивавшую скрипку. Понимающе переглянувшись, Гийом и Филипп тихонько выскользнули на улицу, пожали друг другу руку и разошлись: один в сторону улицы Гренель, другой, разумеется, к улице Де Шом.
Правда, результаты их вечерних прогулок были разными. Молодой гугенот провёл незабываемую ночь с герцогиней де Монпасье и вскоре его финансовые дела пошли в гору. Граф де Лорж простоял под окном любимой полтора часа, пока мелькнувшая тонкой тенью рука не погасила свечу на столе. Убедившись, что ангельский сон графини никто не потревожит, Филипп отправился домой.
Но всех последствий этой пирушки не мог предугадать никто…
Как ни маскировались под пажей Регина и Екатерина-Мария, как ни скрывали своё участие в потасовке и гугеноты, и друзья Бюсси, однако уже на другой день Генрих III знал все подробности. В полдень он примчался к королеве-матери. Он нервничал и гневался так сильно, что даже не мог поначалу ни слова выговорить, его трясло, красивое породистое лицо меняло цвет с бледно-серого на пунцово-красный и обратно. Увидев любимого сына в таком состоянии, Екатерина Медичи машинально потянулась за нюхательной солью.
– Дитя моё, Ваше Величество, что случилось?
Генрих в смятении бегал по кабинету и, отчаянно жестикулируя, пытался рассказать всё и сразу, в результате это невнятного потока слов и воплей королева-мать разобрала только три имени: Гизы, Анрио и Регина де Ренель. И ещё что-то про таверну и заговор. Наконец, властный голос матери и нюхательная соль привели короля в чувство, и упав на маленькую скамеечку у ног королевы-матери, он взахлёб начал рассказывать о новом заговоре против него.
– Вчера наш любезный зять Анрио, которому вы, матушка, в последнее время слишком многое стали прощать, был замечен в обществе графини де Ренель и герцогини де Монпасье в таверне "Белый конь". Позже к ним присоединился ещё один ваш любимчик – Бюсси со-товарищи. Надо сказать, они разыграли весьма правдоподобный спектакль. Для начала эти две интриганки переоделись пажами, и под видом тайного любовного свидания встретились с королём Наваррским и капитаном его рейтаров. Потом, якобы совершенно случайно, туда же пожаловали граф Бюсси, граф де Лорж и ещё пара-тройка дворян из той же компании. Сначала они затеяли безобразную драку с гугенотами, видимо, для того, чтобы их никто не заподозрил в заговоре, а потом вполне мирно продолжили попойку, и о чём уж шла речь во время этой дружеской пирушки, остаётся только догадываться!
– А догадаться легко. Одно присутствие Екатерины-Марии, этой гизовской змеи, говорит о многом. Видимо, Гизы решили сговориться с гугенотами и на деньги Испании устроить ещё один переворот в стране. А какие громкие слова о гугенотской заразе кричали на всех перекрёстках наши бравые лигисты! Тьфу! Я всегда знала, что эта их Лига так же продажна, как и сами Гизы.
– Гизы, Гизы, всегда Гизы! Я не могу больше слышать о них. Но почему вы, матушка, опять забыли о Бюсси? Мало того, что вы закрываете глаза на его шашни с Марго, так теперь ещё и позволите ему якшаться с Гизами и Генрихом Наваррским у нас под носом?
– Ах, сын мой, Бюсси неспособен на государственные заговоры. Это невыносимо дерзкий мальчишка. Да, дерётся на дуэлях и задирает юбки всем женщинам подряд. Да, он имеет огромное влияние на вашего брата Франсуа. Но разве Франсуа в последнее время был замешан в заговорах? Бюсси просто-напросто пошёл на поводу у своей сестры. Эта маленькая мерзавка графиня де Ренель с подачи своей подруги мутит воду.
– А вам не кажется, матушка, что у этой юной особы далеко идущие планы? Уж не примеряет ли она на себя королевскую корону? На пару с Гизами посадят на трон Анрио, избавятся от Марго и у Испании и Гизов будет очень удобный король, которым новая его жена, эта ведьма, способная свести с ума папу римского, будет вертеть как ей заблагорассудится?
– Генрих, бурная фантазия и пылкое воображение всегда мешали тебе. НИКОГДА Гизы не посадят на трон никого, кроме самих себя. Но вот в том, что они действительно что-то затеяли, я с тобой соглашусь. Пора нам принимать меры и разгонять эту компания, пока действительно не назрел очередной заговор.
– И что вы предлагаете?
– Анрио пора отправлять в Наварру. Загостился он в Париже.
Генрих всегда был любимцем матери. И она по праву гордилась им, ибо он более остальных детей был похож на своих итальянских предков и внешностью, и гибким острым умом, и властной хваткой, и умением ставить государственные интересы выше личных. Пожалуй, так ловко балансировать между гугенотами, Гизами и испанцами, при этом удерживая власть в раздираемой гражданскими войнами стране и умудряясь проводить реформы, никто другой не смог бы. И всё чаще Екатерине Медичи приходила в голову мысль, что если бы Гизы были верными союзниками Генриха, и Бюсси по-прежнему служил бы ему, а не Франсуа, и восхитительная графиня де Ренель была бы любовницей и отрадой короля, то правление этого её сына было бы высшим благом для Франции, и он, возможно, стал бы одним из величайших королей. Но – увы! – врагов у Генриха было гораздо больше, чем друзей и соратников. И рассчитывать он мог только на неё, свою мать.
– И пусть Марго тоже забирает с собой. Иначе она так и будет прятать под своей юбкой выходки своего любовника! – продолжал буйствовать Генрих.
– Успокойся, сын мой. Я сама прослежу за этим. Я поеду вместе с ними в Наварру. Погощу у зятя. Заодно прослежу, чтобы эти гугеноты не спелись с Гизами. Возьму с собой самых способных фрейлин и уж они-то смогут вытянуть из его дворян всё, что касается тайной переписки и военных планов, я своих девочек знаю.
– Все ваши девочки, мадам, вместе взятые не стоят одной графини де Ренель. Ни по красоте, ни – увы! – по силе влияния на мужчин.
– Генрих, ты мне не нравишься в последнее время, ибо я всё чаще слышу имя графини де Ренель из твоих уст. Уж не попался ли и ты на эту древнюю как мир наживку под названием "добродетельная красавица"? Я бы на твоём месте не ставила её в один ряд с принцессой Клевской. И пока я буду следить за Марго и её рогатым муженьком, ты должен заняться Бюсси и его сестрой. А точнее, Региной. Потому что Бюсси, как и все кобели в этом королевстве, возжелал эту сучку, забыв про то, что она ему сестра. Гизы нам пока не по зубам, но разбить их союз с графиней де Ренель мы пока ещё можем. Мне нужно подумать. Пусть позовут канцлера, а ты приходи после вечерней мессы. Будь я проклята, если не переиграю этих двух мерзавок!
Успокоившийся к тому времени Генрих с задумчивым видом посмотрел на мать и хищная усмешка скривила его губы:
– А знаете, матушка, у меня появились кое-какие виды на нашу графиню. Я знаю, как сломать её гордыню, спровоцировать Бюсси и выбить эту пару из колоды Гизов.
– Ну что ж, я полностью доверю твоей дальновидности, сынок. Лучшая защита – нападение. И помни: мягкосердечие королей – первая причина гибели государства.
Прощальное письмо Генриха Наваррского Регина перечитала два раза. Короткое и печальное, оно сначала вызвало в её душе грустное разочарование несбывшихся планов.
– Ну, что ты так расстраиваешься? – пожала плечами герцогиня. – Только не говори, что ты влюбилась в нашего беарнского принца.
– Почему бы и нет? Этот твой, с ресницами, однако запал тебе в душу, хоть и гугенот. А как относится ваша Лига к твоей интрижке с бравым капитаном рейтаров?
– Меня это мало интересует. Если честно, я сама от себя не ожидала. Но Гийом… он мне нужен.
– Ты влюбилась, Катрин. Опять на всю жизнь и смертельно? – на памяти Регины это было уже в третий раз.
– Нет. Это у меня ненадолго. Все эти гугеноты столь же скучны, сколь и бедны. Я вот ещё немножко, а потом всё. Надоест. Прогоню. Забуду.
А вот это признание дорого стоило хотя бы потому, что звучало впервые. Регина насторожилась: мимолётное увлечение подруги, кажется, было серьёзнее, чем она сама думала. "Этот, с ресницами" чем-то зацепил непостоянное сердце герцогини.
– Я не из-за Генриха, – пояснила Регина, – то есть из-за него тоже. Просто наша с тобой затея не удалась.
– Мы с тобой легко отделались, к твоему сведению. Наш с тобой поход в "Белого коня" имел неожиданное продолжение. Медичи быстренько додумали свою версию произошедшего. Никаких неопознанных пажей графа в трактире не было, никаких невинных попоек и тайных любовных свиданий, как ты понимаешь, тоже. На самом деле, оказывается, Генрих Наваррский и Чёрный ангел Гизов вместе со своими друзьями готовили свержение короля Франции Генриха III. Кстати, союз их образовался при непосредственном участии любовницы Генриха Наваррского графини де Ренель. Этот военно-политический совет охраняли крупные военные силы в составе графа де Бюсси и его дружков.
Регина задохнулась от возмущения:
– Да как ему такое в голову пришло! Я даже не любовница Генриха, какой уж тут государственный переворот!
Екатерина-Мария не сдержала смех:
– Тебя что больше всего разозлило? То, что тебя обвиняют в заговоре, или то, что ты не успела оправдать титул любовницы беарнца? А я ведь тебе сразу говорила, что лучшей пары, чем герцог Майенн тебе не найти.
– Не хо-чу! – капризно топнула ногой Регина и выбежала прочь.
Бессильная злость на саму себя, на Луи, на подругу, на хитроумных Медичи и осторожного Генриха Наваррского клокотала в груди разбуженным вулканом. Хлопнув дверью, она выскочила из дома Гизов и, сделав слугам знак следовать за ней, быстрым шагом направилась по улице Брак, нимало не заботясь о мгновенно перепачкавшихся в пыли и мусоре кружевных юбках и новых туфельках. Кто-то окликнул её, кого-то она ненароком толкнула, дорога плыла перед её глазами. Регина ускорила шаг и тут же споткнулась о вывернутый из земли камень. Пыль и мелкие камни стали стремительно приближаться к её лицу, но ещё стремительнее оказалось движение чьих-то сильных и надёжных рук.
Графиня вскинула глаза и даже не удивилась, увидев мудрую улыбку Филиппа. Она уже начинала привыкать к тому, что де Лорж всегда оказывался рядом в самые горькие и безнадёжные для неё минуты. Тепло его рук и безмолвная любовь, таившаяся где-то в уголках губ, на дне озёрно-синих глаз, и о которой она знала всегда, сейчас, в эту минуту вдруг опрокинули её куда-то в туманящиеся облака, так что у неё сладко закружилась голова и Регина ещё сильнее ухватилась за плечи Филиппа. Она знала, что в тот злополучный вечер единственными, кто ушёл из таверны без подружек, были Гийом, которого ждала герцогиня, и де Лорж, простоявший больше часа под её закрытым окном. "Ведь он любит меня ничуть не меньше, чем я Луи! – осенило, наконец, девушку. – Я никогда не буду счастлива без Луи и он никогда не будет моим. Филипп единственный ни в чём не повинен и страдает наравне со мной. Но ему-то всё это за что? Может, я смогу сделать счастливым хоть одного человека. Может, сама Судьба отвела меня от Генриха Наваррского и Шарля Майенна, потому что предназначен мне Филипп". И такое смятение отразилось в её взгляде, что всегда сдержанный граф забыл обо всём на свете. Он поднял Регину на руки и, усадив её в портшез, сам последовал за ней. Срывающимся от волнения голосом графиня велела слугам доставить её домой, на улицу Гренель. Едва портшез закачался в такт мерным шагам носильщиков, как Филиппа и Регину бросило друг к другу. Он сжимал в объятьях эти хрупкие плечи, о которых грезил столько дней и ночей. Выбившиеся на свободу волосы шёлковым, душистым полотном заструились в его руках, легли ему на грудь, и вот уже губы Регины так близко, почти касаются его лица, и нет сил удержаться, чтобы не выпить из них вечную отраву любви.
Они целовались, как сумасшедшие, и что-то бессвязно шептал Филипп, и что-то отвечала ему Регина, и его руки в исступлении мяли её нежные плечи и груди, а рот впивался в её губы, словно в спелое яблоко. Совершенно потерявший голову де Лорж уже расшнуровывал её корсет, а она дрожащими руками пыталась расстегнуть его колет, и в ответ на его вопросительное "Регина?" еле слышно ответила "Да", когда носилки, покачнувшись, остановились, и весёлые голоса назвали имя Регины де Ренель.
– Тысяча чертей! – яростно выругалась Регина и это богохульство, произнесенное её устами, мгновенно вернуло Филиппа на землю.
– Что случилось? – задыхаясь, спросил он.
Ответом ему был звонкий смех герцога д'Эпернона, любимца короля Генриха III, и голос Орильи, случайно встретивших носилки графини и не желающих упускать случая поухаживать за прекрасной сестрой своего злейшего врага. Не догадываясь о том, что происходит за шёлковыми занавесками носилок, они звали Регину, а бесцеремонный д'Эпернон даже попытался отодвинуть занавеску, сгорая от желания увидеть чудные глаза девушки. Весьма ощутимый удар узкой женской ладони заставил его отдернуть руку, ткань колыхнулась и из полумрака портшеза гневно сверкнули два осколка хрусталя.
– Сударь, вы позволяете себе непростительные вольности по отношению ко мне, – никогда ещё голос Регины не казался друзьям таким раздраженным.
– Но, госпожа графиня, я не думал… – хотел оправдаться герцог, но был довольно резко прерван графиней.
– А вам вообще не свойственно думать, как я заметила.
Юноша густо покраснел и собрался с духом, чтобы принести свои извинения и хоть как-то оправдаться в её глазах. К счастью застигнутой врасплох парочки, озарённое страстью лицо Регины затмевало в глазах мужчин белый свет, и потому они не обратили внимания на второй силуэт, просвечивавший через шёлк занавесок. Филипп и графиня лихорадочно пытались придумать хоть какой-то выход из своего нелепого положения. Присутствие графа в носилках Регины могли заметить в любую секунду, и уж тогда сразу бы бросился в глаза и яркий румянец её лица, и припухшие от страстных поцелуев губы, и расстёгнутый колет де Лоржа.
Орильи в это время бросился на защиту своего спутника, рассыпаясь в извинениях и комплиментах, но графиня по-прежнему сердито хмурила брови, тщетно надеясь, что её холодность отпугнёт незваных обожателей. Но пока что честь графини и дружба Филиппа с её братом висели на волоске, притом весьма тонком: ядовитый язык Орильи и редкая бестактность д'Эпернона были известны всему Парижу. Филипп уже схватился за шпагу, полный решимости заставить молчать обоих дворян, убив их на дуэли. Но Орильи по праву считался одним из лучших фехтовальщиков Европы и исход поединка грозил обернуться смертью самого де Лоржа, так что Регина решительно сжала его руку и сделала знак молчать, пока это было возможно. Положение было безвыходным и нужно было срочно что-то предпринимать, но обычно ясный ум Филиппа ещё туманился от счастья, свалившегося ему в руки в буквальном смысле слова, и неутолённого желания, а сама виновница всей этой истории была напугана непривычным для неё чувством, гораздо более сильным, чем то, которое она испытывала рядом с Шарлем де Майенном и Генрихом Наваррским. Пальцы их переплетённых и запутавшихся друг в друге рук дрожали, мысли сумбурно метались, и вот-вот грозила грянуть развязка, как сердце Регины, мчавшееся бешеным галопом, с разбегу остановилось, замерло, словно разучившись биться, а потом зашлось в судорожном биенье: из переулка Паради выехала шумная кавалькада всадников, освещённая, словно солнцем, присутствием графа де Бюсси.
– Луи! – не помня себя, звонко крикнула Регина.
Процессия тут же остановилась, Луи рванул поводья своего араба и через миг уже стоял перед Орильи и д'Эперноном, загораживая собой сестру. Ещё через миг их окружили Робер, Бертран и юные пажи графа. Ах! Как великолепен был в эти минуты Бюсси д'Амбуаз! Бледное, искусно выточенное лицо, рассыпавшиеся во время скачки тёмные кудри, горящие праведным гневом чёрные глаза – и всё это в оправе из пронзительно алого берета с белоснежным пером, бархатного белого колета и таких же штанов, и короткого, шитого золотом плаща из тяжёлого шёлка в цвет берета. Мгновенно распахнулись окна соседних домов и улица озарилась сиянием миловидных девичьих лиц в обрамлении белокурых, тёмно-каштановых и смоляных локонов. Граф де Бюсси недаром считался красивейшим мужчиной Парижа и соперничал в этом с герцогом Лотарингским.
– Что здесь происходит? – холодный голос графа требовал объяснений, но мужчинам уже было ясно, что каким бы ни был ответ Регины и д'Эпернона, все закончится только дуэлью.
Всё произошло так быстро, что графиня не успела никого остановить, просто не успела, да её никто и не слышал: мужчины увлеклись своей любимой игрой в смерть. Д'Эпернон, славившийся своей феноменальной трусостью, рассыпаясь в извинениях, чередующихся с дерзостями и угрозами, прикрываясь именем короля, умудрился улизнуть, оставив Орильи расхлёбывать кашу. Задиристый лютнист повел себя вызывающе, отпустив пару едких острот в адрес Робера, Бертрана и самого графа де Бюсси и, что было совсем уж непозволительно, осмелился задеть честь Регины, за что и был тут же вызван графом на дуэль. Впрочем, он мог и не блистать язвительностью, ибо в Париже того времени такие люди, как Бюсси, ввязывались в дуэль по любому пустяку. Даже если бы Орильи сказал, что ему просто не понравился цвет плаща Бюсси, дуэльный картель был бы обеспечен мгновенно.
Ни на секунду не отстав одна от другой, сверкнули на солнце выхваченные из ножен рапиры и даги. Регина с криком выскочила из портшеза, бросилась между соперниками, но Робер, особо не церемонясь, ухватил её за локоть, отобрал мелькнувший белой птицей платок, и прижал девушку к себе, чтобы не пыталась остановить поединок. Все предыдущие дуэли, а их было больше десятка, на которых Луи блистательно отстоял честь своей сестры, от неё скрывали с величайшими предосторожностями, и потому теперь Регина была не на шутку перепугана. Впервые на её глазах жизни брата угрожала опасность.
– Бога ради, уведите её кто-нибудь! – топнул ногой де Бюсси, и протестующую Регину увлёк в переулок Робер, осыпаемый угрозами и проклятиями девушки.
В это время Филиппу удалось под шумок выскользнуть из носилок графини со стороны, прикрываемой домами, благо в молчании вышколенных слуг Регины можно было не сомневаться, и незаметно смешаться с компанией, сопровождавшей графа. Честь Регины была спасена и можно было перевести дыхание и собраться с мыслями, обдумывая происшедшее. Он мало волновался за Луи – слишком часто ему приходилось видеть друга в бою и, в отличие от остальных, он не сомневался в его победе. Луи по мастерству, силе и ловкости не уступал лютнисту, а уж когда дело касалось его обожествляемой сестры, лучше было не становиться у него на пути. Вот только Регина этого не знала, и именно за неё де Лорж больше всего боялся сейчас.
Наверное, в самых страшных снах мне теперь будут сниться звон стали и сверкающие на солнце клинки, с которых срываются и летят мне в лицо капли крови.
Всё произошло так быстро, и я никого не сумела удержать. Руки Робера железной хваткой держали мои плечи, я вся потом была в синяках, и так дико было чувствовать его силу после жадных и одновременно робких поцелуев и прикосновений Филиппа. Но все воспоминания, чувства и ощущения мгновенно смыло волной животного страха за брата. В этот миг я впервые и навсегда поняла, как хрупка и коротка человеческая жизнь, как бессильна живая плоть в схватке с мёртвым металлом и какого ярко-красного цвета кровь на белом кружеве манжет.
Господи Боже мой, какой тщеславной дурой я была, когда с тайной гордостью узнавала об очередной дуэли между моими воздыхателями, как льстило это моему самолюбию! Глупый обычай, пустая блажь, кровавая забава придворных шутов – вот что такое ваши дуэли. И неужели это я всего лишь полчаса назад гордилась тем, что мой брат – неисправимый бретер и первая шпага Франции?! Ведь это из-за моей неосторожности, из-за моего нелепого кокетства и обыкновенной похоти Он сейчас подвергает опасности свою жизнь!
Неужели кто-то там, на небесах, допустит, чтобы холодное железо рвало и резало это сильное, гибкое тело, нежную кожу? Да вся кровь Варфоломеевской резни не смоет эту ослепительно алую каплю, выступившую из пореза на Его руке! Франсуаза постоянно упрекает меня, что я редко хожу к мессе, реже перешедших в католичество гугенотов. Да я вообще близко к церкви не подойду, если сейчас с Луи что-нибудь случится!
Святая Мария, Его колет уже промок от крови!!!
Как ни искусен был граф во владении шпагой, Орильи ему нимало не уступал, к тому же лютнисту не надо было каждую минуту думать о сестре. Луи лишь оцарапал своему противнику щеку и два раза задел плечо, а тот порезал ему левую кисть, выбивая дагу, и, завершая очередной парад, искусным рипостом глубоко ранил в грудь. Высвобождая искусным поворотом свой клинок из захвата даги Орильи, Луи резко развернул корпус и острая боль открывшейся раны трёхдневной давности довершила начатое лютнистом. Это было слишком даже для нечеловеческой выдержки Бюсси. Перед глазами у него поплыл розовый туман, в котором мелькала шпага Орильи и накатами появлялось откуда его остроносое, пунцовое от ярости лицо. Именно в это лицо и влетел изо всех сил кулак графа, в то время как правой рукой Луи чудом успел отвести рвущееся ему в грудь лезвие. Орильи ударился затылком о каменную стену и потерял сознание. Бюсси успел сделать два шага, прежде чем его подхватил Филипп, и только тогда позволил себе впасть в забытье. Громкий крик Регины уже не донёсся до его слуха.
Граф де Бюсси плыл по жаркому, плотно обступившему его воздуху и в огненном мареве чудилось ему то лицо матери, то покрытые пеной морды загнанных лошадей, то клубки змей в галереях Лувра. Иногда марево таяло и он на какие-то считанные мгновения оказывался в своей спальне и видел ярко-рыжие кудри и любимые светлые глаза. Бледное, уставшее лицо неземной красоты склонялось над ним и что-то шептали искусанные нежные губы. В одно из таких мгновений, на грани бреда и реальности, Луи безотчётно потянулся к этим губам и коснулся их своим обмётанным лихорадкой ртом. Боль и жар растворились в острой, болезненной вспышке счастья, когда его и её губы встретились, сошлись изгиб в изгиб, как осколки цветного стекла в витраже. То было прикосновение неба, грохот ангельских крыльев за спиной. Луи – и откуда только силы вдруг взялись! – здоровой рукой обхватил вздрогнувшие и тут же застывшие плечи и, не прерывая поцелуя, притянул эту пригрезившуюся мечту к своей груди. Он целовал свою Регину, борясь с наступающим бредом и огненными клубками боли в ранах. Целовал до крови на её губах, смешивая своё дыхание с её, слизывая капельки крови с тонкой беззащитной плоти, и обжигающие слёзы капали с её ресниц ему на лицо. Этот бесконечный, безумный поцелуй звал за собой из забытья и смерти туда, где сияли самые чистые в мире глаза, где тонкие пальцы трепетали на его разгорячённой коже, где желанные губы легко и радостно отвечали на поцелуй. Луи лишь на краткий миг оторвался от всего этого, чтобы глотнуть побольше воздуха и убедиться, что всё это происходит с ним наяву, как новая волна беспамятства и боли захлестнула его с такой силой, что он не мог сопротивляться и обессилено откинулся на подушки, уходя от Регины в тревожное красное марево.
Он пришёл в сознание только на третьи сутки и первым, что он увидел, было бледное, как-то в одночасье состарившееся лицо сестры, с которого смотрели на него прозрачные от слёз и бессонных ночей глаза. И от уголков этих глаз протянулись тонкие, почти незаметные морщинки. Первые морщинки у глаз, видевших свой восемнадцатый год.
– Регина, бедное дитя, я так тебя… – прошептал он, но невесомая рука её уже легла ему на губы.
– Тише, ради всего святого, не говори ничего, ты ещё слишком слаб, тебе нужен полный покой. Мой упрямый, мой бедный брат, ну почему ты ничего не сказал мне о том, что был ранен ещё до этой проклятой дуэли? Почему ты вообще ничего мне не говоришь?
Слёзы срывались одна за другой с её ресниц и падали ему на лоб, а он лишь скорбно целовал дрожащую ладонь девушки.
Уже потом, когда утомлённая Регина спала, свернувшись клубочком в его кресле, пришла Франсуаза и яростным шёпотом высказала графу всё, что о нём думала, а мнение её было весьма нелестным. В частности, Луи узнал о себе, что он себялюбивый, эгоистичный мальчишка, который никак не может повзрослеть и когда-нибудь погубит родную сестру своими выходками.
– Если бы был жив покойный граф, уж он бы вам втолковал, что волочиться за девицами, наряжаться, как невеста к алтарю, и драться, как молодой петух, ещё не значит быть де Бюсси. И видит Бог, если бы не заступничество маленькой графини, я бы уже давно взялась за вас всерьёз, безголовый вы мальчишка!
Закончив на этой многообещающей ноте, Франсуаза сердито развернулась, так что взлетели юбки, и ушла. Луи, молчавший всё это время не столько из-за того, что был слишком обессилен потерей крови, сколько из-за того, что признавал правоту кормилицы, повернул голову и посмотрел на спящую девушку. Вызывающе ослепительная красота её была сейчас так беззащитна и мимолётна, что у него защемило сердце. Впервые за все то время, что Регина жила в доме, у него мелькнула мысль, что так или иначе, но он единственный может принести ей несчастье. А главное, он никак не мог вспомнить, был ли тот обжигающий поцелуй порождением бреда или невозможной явью. Горько-солёный привкус крови и мёда женских губ долго бередил его душу.
Регина не отходила от постели раненого Луи две недели, не позволяя ему подниматься без разрешений врача. Как потом рассказывали Луи, она там же на улице перевязала его раны, изорвав на ленты свои юбки, под страхом смерти велела слугам нести носилки так, чтобы они единого разу не качнулись, а по прибытии домой созвала целый консилиум врачей, предоставив все полномочия флорентийцу Рене, причем Абруаз Паре был выставлен за дверь самым бесцеремонным образом, едва только заикнулся о кровопускании. Молодая графиня достаточно разбиралась в медицине для того, чтобы понимать всю нелепость этого совета, когда речь шла о раненом, потерявшем много крови. И если раньше граф уже на следующий день после дуэли отправлялся на свиданье, игнорируя запреты врачей и не обращая внимания на боль, то на этот раз его сестра встала намертво, да ещё Филипп в союзе с Екатериной-Марией выступили на её стороне, так что оказавшемуся в меньшинстве Бюсси оставалось только подчиниться. Но Бог свидетель, никогда Луи не думал, что будет с такой радостью изображать умирающего, лишь бы чувствовать руки Регины на своём теле, лишь бы её забота и любовь окружали его день и ночь, охраняли его сны и лечили раны.
