Текст книги "Кодекс Хранителя (СИ)"
Автор книги: Екатерина Лылык
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)
Глава 66
Палаты опять были переполнены. Ррухи крепко спала под лечебным заклинанием, и Хадисе только и оставалось, что оставить ей записку да принести комплект свежей одежды и белья. Гнетущая атмосфера медицинского блока дополнялась десятком заблокированных палат с задержанными. Девушка смотрела на это с откровенным непониманием, изучая мощные завитки энергетических печатей на дверях.
Рубин остановился рядом и некоторое время внимательно на нее смотрел.
– Не понимаешь… – констатировал он.
– Нет… – Она на миг скривилась, заправляя волосы за уши. – Это ведь палаты для больных… а они преступники.
– А здесь учебное заведение, а не тюрьма, – дополнил ее наблюдения Трахтенберг, смотря на нее сверху вниз. – Понимаешь? Не положено здесь быть камерам.
– Но это же палаты…
– Линн вчера утром что-то похожее говорила, – хмыкнул он и вытащил из кармана горсть орешков. – Девчонки… На палатах мощная защита, в любую из них можно буйного посадить. А когда идут первые учебные трансформации на первом курсе – буйных много. При первичной перестройке каналов под черную или белую энергию – тоже самое, сплошь бешеные. Палаты сдерживают многое. Потому лучшего места для задержания в Академии не найти.
Они еще некоторое время стояли молча, а после Хадиса подняла на адепта свой проницательный взгляд:
– Укол будет?
– Скорее всего. – Рубин подставил локоть, и девушка, на миг задумавшись, взяла его под руку. Вышли из корпуса молча и так же, не сговариваясь, свернули к реке.
Было поздно. Основную массу студентов уже разогнали по общежитиям. Только некоторые группы занимались уборкой. Странно было смотреть на то, как дорожки отмывают от крови.
– Деревьев не хватает, – заметила Хадиса. Орешки закончились, и Рубин теперь был озадачен ничегонеделаньем. От Кирин шло волнительное тепло, которое с каждой минутой становилось все ярче. Вечер был в самом разгаре, и, похоже, подходило время инъекции. Лекарства с собой не было. Да и тему эту сегодня декан не поднимал.
Молчание затягивалось.
– Недели не пройдет – площадь опять будет чем-то занята. Обычное дело.
Мостик остался позади, как и танцевальный зал. Часть обвалившейся стены уже успели разобрать, остальное оградили укрепляющим заклинанием. Даже здесь была кровь, и от этого становилось непривычно мерзко.
– Идём… – Он потянул ее дальше, к стадиону, где вовсю тренировались засевшие здесь бойцы из Службы безопасности.
Тренировки были зрелищными. Знакомые лица мелькали на трибунах, витала привычная атмосфера расслабленности. Непривычными были сами темы разговоров.
Сели. Хадиса вытянула ноги, оперлась на лавку руками и вскинула голову. Ее серые глаза задумчиво смотрели в ночное небо, а на лице, как обычно, была сосредоточенность и отстраненность.
Подсел Влад, подтянулись Староста и Горр…
– Никогда не думала о том, что близняшки настолько опасны, – наконец прошептала она, не обращая ни на кого внимания. – Больно и не больно. Пусто внутри.
– Я тебе блок вчера поставил, иначе ты бы уложила весь медицинский своими чувствами, – пояснил Рубин.
Она перевела на него свой абсолютно спокойный взгляд, без капли удивления на миловидном лице.
– Снимешь?
– Позже.
– А укол когда?
Рубин не ответил.
– Будет резонанс – будет укол, – вклинился Влад, оборачиваясь и смотря на нее с нижнего ряда. – Иначе твой брат добро не даст. Не прочувствовал еще, понимаешь?
Хадиса понимала. «Резонанс» она успела прочуствовать прошлой ночью: не понравилось. Про блок догадывалась вчера утром, теперь мысленно поблагодарила рыжего за самоуправство. Если бы «уложила» медицинский – кто знает, чем бы все закончилось?
Может, и ничем… Убили бы ее, как одну из близняшек, даже с куратором не связывались бы.
Подоспели Самсон и Линн, таща с собой полные рюкзаки пивных бутылок. Дружно узнали в них стащенную накануне настойку. Хадиса пить отказалась, Рубин вскинул брови и под добродушный смешок остальных передал свою бутылку Горру. Наблюдали за тренировками молча, почти час, иногда перекидываясь фразами и соображениями. Попивая из бутылок и раскрепощаясь, стараясь не трогать тему нападения. Получалось плохо, и разговор сходил на нет в очередной раз.
Предательство Максимилиана было непонятно. Если бы вместо него было насекомое… но нет. Он был все тем же Его Высочеством, ради которого они затевали сногсшибательную поимку журналиста.
– Улей, – прошептал Самсон… – Все утыкается в него.
– Причем здесь Улей? – удивилась Камилла – она села рядом выше, уверенно расположившись между Горром и Старостой. Рубин сидел справа от Хадисы. Самсон и Линн сели рядом с Владом, чуть ниже.
Несколько пустых пивных бутылок, в которые накануне прошлого вечера была перелита настойка, валялись под лавками.
– Притом, что фей мы грохнули много, а взять живыми не удалось никого… – пояснил Рубин.
– Живые есть… Адекватных нет, – поправил Трахтенберга Горр. – Все как с близняшками. При первой возможности телепатического воздействия из тела вырывается черная энергетическая мошкара. Теперь, правда, обошлись без выпотрошенных каналов.
– Но ведь не может же мошкара контролировать целого человека! – Замечание Рыловой было дельным.
– Вот потому все в фей и упирается, – вздохнул Самсон, присасываясь к бутылке.
Староста молчал, а потом его пальцы запорхали в сумбурной жестикуляции.
«Феи имеют то, к чему не имеет доступа большинство обывателей, – скорость поглощения и обработки информации… Им под силу придумать и воплотить что угодно. Вот только феи не имеют отдельных личностей, это всегда общая нейросеть. Общая память. Нет понятия смерти. Каждая новая ячейка – всего лишь очередное вместилище информации, которой может пользоваться все их общество… Улей – это один единый организм от начала и до скончания времен. Зачем им такие ритуалы в принципе? Мотив не ясен…» – говорил Староста.
В случае с Максимилианом мотив можно хоть за уши притянуть. Сила могла повысить его шансы на престолонаследование. Как ни крути – он был двадцать пятым в очереди. Уши мертвеца от такого предположения вряд ли болели. Причины могли быть и иными. Вот только где найти того человека, который расскажет, что было у Дрейка на уме?
Все упиралось в Улей. Зачем самообновляющемуся бессмертному социальному организму этот изощренный черный ритуал?
Гибель Веленки казалась абсолютно бессмысленной, впрочем, как и вся прошедшая ночь.
Тренировка закончилась. Зрители начали рассасываться. Тихонько ушли Линн с Самсоном. Они смеялись и ни на кого не обращали внимания. Хадиса провела их взглядом, прекрасно понимая, чем они займутся уже вскоре. Прикрыла глаза и печально вздохнула.
– Ты возбудилась. Силой веет, и голову сносит, – тихо прошептал Рубин, и Хадиса неожиданно для себя вспомнила, с чем сравнила его голос семь дней назад, до того как увидела его внешность.
Бархат с хрипотцой… Семь дней прошли неожиданно насыщенно.
– И что? – Она ни капли не смутилась, на лице всего лишь на миг проскользнула забавная улыбка, словно она не удержала рвущуюся изнутри мысль.
Как всегда, она была скрыта и зажата. Ему захотелось опять ей нашептать заклинание, чтобы она заикалась. Но теперь, когда она знает этот фокус, будет не так интересно. Гам вокруг выходил на новые уровни, напоминая своими интонациями произошедшее в столовой, только с более медленной скоростью. Оргия тогда знатная намечалась. Благо, послушники вмешались… Теперь же явно озадачились бойцы из Службы безопасности, не готовые к представлению.
Румянец слегка поддел щеки Хадисы, и Рубин невольно улыбнулся. Похоже, пора было смываться отсюда.
– Идём… – протянул он ей руку и потащил через немногочисленную толпу за собой.
– Куда?
– Без разницы… К тебе, ко мне…
Хадиса растерянно открыла рот, потом закрыла, крепко задумавшись. Возбуждение полыхнуло вдвойне, отчетливо отображаясь на окружающих недвусмысленными поползновениями друг к другу.
– Не надо…
Рубин молчал.
Теперь же резонанс стелил тела по трибунам в откровенных позах, прижимал их парами к стенам, не всегда правильно подобранными, иногда чувственно-девичьими… А иногда контрастно-мужскими.
Скорее всего, Самсон опять уединился с Линн, позабыв обо всем на свете, вот теперь и расхлебывай. Потому, не раздумывая, Рубин тащил ее за руку, чувствуя, как ее сила все больше поддевает его мозг.
Хадиса бежала следом, чувствуя откровенное дежа вю. Живот крутило. Кожа горела, а ее опять куда-то тащили… Хотя нет, не «куда-то». В этот раз перспективы были оформлены четко в рамки какой-то из двух комнат и очерчены широким разворотом мужских плеч. Попадающиеся парочки в своей откровенности вносили свою лепту, вдалбливая новые картины всестороннего общения в остатки пуританского восприятия Хадисы.
Факультет семейного раздора был ближе. Но остановились они раньше, будучи пойманными притягательным черным нутром полуразрушенного танцевального зала. Каменная крошка скрипела под ногами. Энергетические печати, удерживающие разрушение, слегка поблескивали в темноте. Холодная стена словила вес их поспешного объятия. Хадиса что-то испуганно прошептала, а Рубин не услышал. Поймав ладонями ее лицо, склонился и пробрался вглубь горячим твердым языком, сметая ее слабое сопротивление на корню требовательными и жадными движениями.
Казалось, бушующая энергия заполнила их до краев в один миг, окрасив весь мир пепельными углями. Красные точки чувств вспыхнули рыжими бликами на дичайшем пепелище самообладания. Чувства смялись вместе с одеждой, буйством красок и спешными прикосновениями к коже.
Кажется, они забыли, как дышать…
Стены неожиданно вспыхнули светом.
– Эй, – окликнул их слегка запыхавшийся Мухотряскин. – Кирин просил укол сделать.
– Позже…
– Сейчас.
Рубин судорожно выдохнул. Резко отстранился и поймал брошенный ему мелкий мешочек.
В неярком свете обиженно взблеснули глаза Хадисы. Ее осоловевший взгляд плыл. Сущность продолжала контролировать тело, словно параллельная нервная система. Ноги подкосились, и она сползла наземь. Маленькая, красивая и абсолютно послушная, как кукла. Отчетливо вспомнился прошлый понедельник, когда он ей пообещал, где будет ее позиция аккурат через неделю.
Собственно, отпущенное время подходило к концу, и она действительно была сейчас где-то между его ног. Правда, в другой позе и с другой целью. Наверное, сейчас стоило вспомнить и о вечере понедельника, когда ее сущность впервые срезонировала с Виртуозовым, и о вторнике, когда эта девчонка сыграла на его мозгах по полной, в один миг превратив в ментального раба. Страшно представить, какой мощью она обладает теперь. Впрочем, достаточно оглянуться. Не даром же в среду Кнут лично решил побеседовать с послушницей на мосту и разложить ее силу по полочкам с точки зрения Раздора. Закончилось все весьма болезненно для Кирин, зато никакого разгула на площади не отметили, все прекратилось резко, как и началось. К тому же определили, что физическую боль ментальным ударом она передать не может.
Наваждение спало. Остался только бушующий костер и понимание, что на миг было хорошо. Мухотряскин наблюдал, ехидно комментируя:
– Знаешь, воздержание для суккуба – это страшная вещь. – Его голос после настойки был абсолютно спокоен. – Так и умереть можно, или затрахать кого-либо до смерти… Подумай об этом на досуге.
Рубин тем временем присел рядом. Вытащил из мешочка ампулу и шприц, привычно надломил кончик, мокнул внутрь иглу и потянул поршень. Сбил воздушные капли и выпустил их. Хадиса наблюдала за этим действом в полудрёме, не в силах шевельнуться. Где-то на фоне откровенно стонали под действием ментальной волны, и ей хотелось вот так же стонать, цепляясь пальцами в мягкие плечи, и ни о чем не думать.
Кто же в этом виноват: она или опять Самсон, у которого те же силы?
– Суккуб или инкуб… Как различать вообще? – спросила она, наблюдая не за шприцом, а за едва светящимися глазами рыжего адепта.
– В чем разница? Инкуб предпочитает тело, а не разум, – пояснил он, закатывая рукав ее ветровки. – А ты, как и любая другая неудовлетворенная женщина, начинаешь пилить мозг всем без разбора.
– Если я пробужусь – меня убьют как близняшек…
– Нет, не как близняшек… – Рубин, забрал с ее припухших губ прилипшую прядку волос и завертел перед лицом указательным пальцем. На нем, словно на веретене, образовалась огненная нить. – Вот этим тебя убьют… Хочешь, убью лично. Хоть не будет обидно.
Вопрос, кому из них двоих должно быть обидно, остался неозвученным. Рубин сейчас строил стену между ними, и это было слишком явно.
– Я хочу запомнить поцелуй… – Ее голос слабел. – Не смогу?
Не сможет.
Рубин на последний вопрос не ответил, а она уже и не слышала. Адепт молча спрятал в карман мешочек с использованным шприцом и ампулой. Откровенно захотелось кому-то разбить ехидную рожу…
Влад понятливо протянул ему бутылку с настойкой. А тем временем ментальная мощь нарастала, придавливая попавших под воздействие к земле в судорогах и так же резко отпуская и сходя на нет. Раздосадовано надув щеки, Трахтенберг повел рукой и содрал с ее лица последнее наложенное им проклятие, которым он прошлым утром заблокировал чувства Кирин к феям. Но ничего не произошло: ни взрыва эмоций, ни взрыва слез. Последняя иньекция сделала свое дело. Кирин сомнамбулой поднялась с земли и, обойдя злого Рубина, шатающейся походкой поплыла в одном ей известном направлении. Упёрлась лицом в стену да так и продолжила в нее упираться, перебирая ногами.
Мухотряскин, наблюдавший сцену со стороны, закурил и глубокомысленно заметил:
– Страшный ты человек, Трахтенберг, и проклятия твои страшные… Куда она пошла, хоть?
– Кто ее знает: либо к Кнуту, либо к Звезде… А может, вообще к Старосте…
Про фей решил промолчать.
– Я ставлю на Самсона…
– А я на тентакли, – фыркнул Трахтенберг. Как он ни пытался обманываться, но целоваться с ней ему понравилось, и ее горячая кожа продолжала ему чудиться под руками…
Раздосадовано застонав, он бросил последний взгляд на посмеивающегося Влада, а после подхватил откровенно спящую Кирин на руки.
Она привычно скрутилась на его руках калачиком. Ноги уже в который раз за эту неделю несли Рубина прямо к корпусу Хранителей, где на третьем этаже была ее комната: этой ночью абсолютно свободная и пустующая.
Эпилог
Земляной пол Молельного зала холодом въедался в колени. Многоликий бесформенной массой каменного изваяния нависал над головой, разверзнув в немом крике сотню своих жадных ртов. Высокий сводчатый потолок терялся в кромешной тьме, извечно сопровождающей это место.
Хинеус Кирин молился. Плечи дрожали, а руки, возведенные над головой, утратили твердость. Сердце последние несколько часов билось судорожно, отчаявшись найти оптимальное решение, которого не было.
Причина тому была болезненна и нетерпима – Владыка вынес вердикт.
Виновник гибели его сына должен быть мертв. Вне зависимости от того, преступник Максимилиан или нет.
Огромный Зал совещаний до сих пор стоял перед глазами. Десяток занятых кресел на фоне необъятного пространства. Золотая подушка, колышущаяся в воздухе, восседающий на ней Владыка… Череп, обтянутый пергаментной кожей. Худые руки, впалые щеки… Темные пятна на них. Седые волосы, заплетенные в тугие канаты, венцом лежащие на голове, скреплённые золотыми гребнями. Змеиное тело вместо ног, свернутое под ним тугими лоснящимися кольцами.
– Подмена Первого репетитора стала осуществимой благодаря Службе технического обеспечения. Зафиксирована замена управляющего звена, замена персональных данных в информационных базах… – вещал глава Службы внутренних расследований.
Император внимательно слушал, периодически закрывая глаза третьим веком. Вытянутый зрачок дрожал, время от времени чуть смещаясь в сторону, словно старик выбирал новый объект для длительного изучения.
Теперь его взгляд остановился на отпрыске семейства Кирин. Хинеуса император помнил с младенчества и теперь с интересом рассматривал непоправимо ожесточившиеся черты лица.
Кирин не владел ментальной магией и тем не менее мог закрыться. Но не сделал этого. Старик гулял в его голове, словно в саду в былые времена. Заглядывал в каждые двери его многотомного сознания, видел все страхи и радости.
О нападении на Хинеуса император уже знал, но видеть воочию, что пережил один из бывших претендентов на престол, стало весьма специфическим времяпровождением для его старого ума.
Докладчик тем временем продолжал говорить:
– Напавшая на Хинеуса Кирина тень Первым репетитором не являлась, скорее всего, она принадлежала физическому клону. Изъятое на месте преступления орудие является ретранслятором гамма– и бетта-волн силой в шесть сотен мегагерц… Система безопасности не настроена на такой вид аппаратов. В совокупности с показаниями пострадавшего приходим к единогласному выводу, что субъект или субъекты обладают высшим уровнем ментальной магии и ментального воздействия. Как с магической, так и с амагической стороны. Учитывая последнее происшествие в Высшей академии демонизма и магии, мы единогласно считаем, что заинтересованной стороной является Улей, – докладчик умолк, прижав папку с докладом к груди.
Император продолжал молчать, задумчиво скользя взглядом по Кирину. Хороший был бы из него император… Остановить сердце не каждый способен. В противостоянии с Великой Матерью – тем более.
– Мы принесли извинение за утрату их дочерей? – наконец тихо поинтересовался старик, и его хвост медленно заскользил всей массой, чуть приподнимая старое тело вверх.
Стоявшему человеку потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем спрашивает Владыка.
Речь шла не о последнем происшествии в ВАДИМе, в котором спалили большую часть жрецов-фей. Старый император спрашивал о двух девочках, применивших пятый уровень трансформации днём ранее.
– Мы уведомили о факте нарушения и о предпринятом наказании, – наконец ответил мужчина.
Владыка недовольно повел кончиком хвоста и наконец перевел свой взгляд на говорившего:
– Взаимоуважение делает нас дайкирийцами, а не неустанное следование закону, – протянул он. – От моего имени, составьте письмо для Великой Матери Улья с извинениями о столь прискорбном случае. Мы скорбим, что были вынуждены прибегнуть к закону.
Фраза из Кодекса Хранителей прозвучала в его устах естественно, как вдох или выдох. Император действительно скорбел в тот миг, когда говорил это.
– Однако, – далее продолжил он. – Предупредите также Великую Мать, что в случае повторного нарушения правила к ее роду будут ужесточены. Улей, хоть и обособлен, но является такой же частью Дайкирии, как и все мы.
Кирин, все еще находясь в легкой прострации из-за манипуляций старого змеелюда, все не мог взять в толк, что еще можно ужесточить в отношении фей? Запретить им единение сознания? Тогда запросто можно отсылать весь Улей разом в черные колыбели Многоликого… навсегда.
– Хинеус… – Его голос, казалось, пробрал до костей. Кирин поднялся, чувствуя на себе пристальный взгляд змеиных глаз. – Жизнь за жизнь… Твоя сестра должна быть наказана за убийство моего сына по всей строгости закона. Ее дети, если такие существуют, исключаются из списка престолонаследования. Методы выбирай сам. У тебя сутки, иначе семья Кирин ответит за содеянное каждой своей головой.
Владыка удалился молча. Кирин стоял посреди зала, отстраненно смотря перед собой.
Люди выходили из зала совещаний, и каждый, морально поддерживая, ложил руку на плечо и крепко его сжимал, словно благословлял на жуткое по своей сути действо.
Прикрыв на миг глаза, Кирин молча собрал свои документы и вышел в коридор. Ноги сами несли его, а мысль продолжала отсутствовать. Очнулся он лишь когда двери Молельни выросли перед ним черными трехметровыми резными створками. Сглотнул тяжёлый ком, сдавивший глотку, и ввошел внутрь. Земляной пол скрасил шаги и ударил в нос пылью.
Медленно подошёл к единственному в зале изваянию и опустился на колени. Документы небрежно упали рядом, подняв облачко пыли.
– Прости меня, Многоликий… – выдохнул он, чувствуя, что оскомина никуда не уходит.
Вечная тьма Молельни пряла свою беззвучную колыбельную обоюдной тишиной. Судорожное дыхание стелилось в ней тяжелым пологом. Надрывное сердцебиение звенело вместо набата.
Время шло. Мускулы давно одеревенели.
Многоликий молчал. Каждая его разверзнутая пасть, где бы она ни была, на голове или животе, или под пяткой, но каждая – молчала. Чудовище с сотней лиц, взявшее на свои уродливые плечи ответственность за каждого дайкирийца, не давало ответа.
Хинеус устал. Прикрыл глаза, наконец оформляя в голове нужные мысли. Опустил уставшие руки и медленно собрал разметавшиеся по земле испачканные пылью бумаги. Поднялся на ноги и в последний раз взглянул на статую, резко ставшей в его глазах бездушной.
– Спасибо, Многоликий… Я принял решение, – прошептал он ритуальные слова упавшим, безэмоциональным голосом. И без какого-либо удивления отметил, как сгустилась перед ним тьма. Танцующая призрачная ладонь, словно состоящая из тысяч мелких черных блесток, вырвалась из живота каменного божества в удивительном танце. За ней показалась еще одна. Они сходились вместе, изгибались под безвучную музыку, разлетались крыльями и исчезали в каменном теле, чтобы разойтись в разные стороны десятком гибких женских тел и слиться воедино, почти перед лицом морально убитого мужчины.
Хинеус смотрел на женщину, все еще витая в своих проблемах, и не понимал то, что стоящая перед ним энергетическая сущность была абсолютно реальна. Блестки внутри нее роились, словно мелкие мошки, медленно выстраивая внешность и сруктуры, оформляя плавные изгибы тела. В руках она держала маленький белоснежный сгусток, он мерцал звездочкой, а внутри слегка покачивалось маленькое зернышко. Она протянула сгусток ему. Кирин принял его и неожиданно ощутил приятное согревающее тепло. Страх, боль, отчаяние отпускали, словно их никогда и не было.
Женщина продолжала танцевать вокруг него, рассыпаясь пылью и восставая вновь в совсем другом месте. Дверь Молельни пропала, по земляному полу простелились четкие контуры каменных плит. Сумрак рассеяли высокие стрельчатые окна.
– Ожидание неизбежного порой может нанести еще больший урон, чем сама неизбежность, – шуршал чужой нечеловеческий голос. Воспоминания заставляли мозг вскипать. Улей, как и тогда, во время нападения, явился неожиданно.
Вот только боли в этот раз не было. Вспыхнул яркий свет, от которого захотелось укрыться. Мерный перестук женских каблуков, разносившийся по просторному помещению, разбавлял шелест одежды. Вполне похоже на звуки в танцевальном зале, но никак не в Молельне. Хинеус открыл глаза и удивленно скользнул взглядом по зеленым витражам, скрывающим дневное небо.
Зал, скрупулезно выложенный малахитом, разбавленный красной мозаикой, поражал своими размерами. Слева пронеслась тень. Кирин резко обернулся, но ничего не увидел.
– Страх, переживание, сомнения… Полная и всепоглощающая фрустрация со всех сторон, диктующая и поведение, и отношение, как внешне, так и внутренне, – продолжил голос справа…
Кирин застыл, вслушиваясь. Шуршание хитиновых пластин странно отдавало эмоциями, которых у этих существ быть не должно.
– В этом омуте можно утонуть и никогда не выплыть на поверхность. Можно завязнуть и день за днем смотреть, как тянет трясина вниз, крепко держа за ноги, которыми ты должен идти вперед, а не топтаться на месте. – уже шептал отчетливый женский голос ему на ухо.
Она была невысокой и, кажется, даже тянулась к нему, касаясь своим телом его.
– Какой бы ни была боль, – выдохнул он, вспоминая строки из Кодекса Хранителя и медленно оборачиваясь, – каким бы ни был страх… Коль зыбкими ни были б мечты, к ним нужно пытаться идти своими двумя… Сквозь трясину человеческих "не можешь" и "не получится"… Через болото из собственных не сумею" и "не дойду"…
Сказал, а сам не мог отвести взгляда от незнакомки, заполнившей все его внимание в один миг. Она была слишком похожа на его мать. Иссиня-черные волосы, тонкие черты лица с приятно очерченными губами. Пышное синее платье мерцало россыпью черных камней. Он помнил это платье… Прическу и улыбку… Образ, варварски украденный из его памяти. Не давала спятить лишь одна немаловажная деталь – фасеточные глаза, мерцающие, словно ограненные черные бриллианты.
Она улыбнулась.
– Кодекс, как всегда, отвечает на любой вопрос. – Женщина чуть склонила голову в сторону, протянула к нему руку, касаясь его груди. – Но не на тот, что идет от сердца. Готов ли ты убить сестру, Хинеус?
Хинеус не был готов. Даже решив все для себя, зная, что найдет силы, и что есть веские мотивы, – он все равно не был готов.
– Вы не можете помочь…
– Могу. – Она сделала еще шаг, а потом скользнула пальцами в его ладонь, сжимающую мелкое искрящееся зернышко. – Здесь ее память… Все, что смогли считать мои дочери во время последнего их единения. Я дарю ее тебе.
Он сглотнул и крепче сжал руку, тепло зернышка обжигало чувства, рисуя в них новые грани. А она, словно змей-искуситель, продолжила, свивая вокруг него свои паучьи сети.
– Хадиса Кирин должна заплатить за смерть Максимилиана Дрейка своей жизнью, Хинеус… И она заплатит. Ты дашь ей умереть, как и приказал тебе Владыка. Но в твоих силах и воскресить ее. В моих силах тебе помочь в этом.
Ее лицо утратило четкость. Тело стало зыбким. Зал поплыл, и перед ним снова бушевал рой мелких мошек. Черное зыбкое марево, в котором едва угадывалась энергетическая сущность:
– Взамен я хочу ее силу. Я возьму твой грех на себя, Хинеус, и верну тебе сестру в новом теле и с ее памятью. Она будет любой, какой захочешь. Магически одаренной или же обычным человеком. Помнящей свою смерть или же забывшей последние недели. Это хорошее предложение. В противном случае убивай ее сам… Или же будь подвешен на Судебной площади вместе со всей семьей до десятого колена…
Хинеус болезненно сжал челюсти. Черные стены Молельни снова поднялись вокруг него. Многоликий стоял на своем постаменьте, как и прежде. Если бог существует… Он даст возможность найти решение…
«Если согласен – возьми флакон, спрятанный в животе Многоликого, дай выпить его содержимое сестре», – шуршал внутри него голос Улья. – «Привези ее в заброшенный Храм на границе аномалии. Взамен ты получишь то, что желаешь».
* * *
Машина уверенно стояла под самим корпусом факультета хранителей. Хадиса даже не обратила на нее внимания, полностью погруженная в свои мысли. Была пятница, и она опять не помнила прошлую ночь. За две недели это стало привычным, но отнюдь не нормальным. Рубин, уже в который раз встречавший ее утром возле выхода из факультета, уперто отмалчивался, говоря, что причина этому – все еще не вошедшая в пик сила. Звездунов и Ананьев тоже об этом говорили. Ректор пошла еще дальше в своих предположениях. Хадисе оставалось только верить, чтобы не затеряться в пучине тоски. И каждый раз она ловила себя на мысли, что Самсон все больше становится ей неинтересен. Запах рыжего адепта волновал намного больше. Хитрый прищур манил, а руки откровенно напоминали о ласках, которых, вроде, и не было. Или были?
Насколько хорошо умел врать Рубин? Порой казалось, что его легкие случайные прикосновения были чем-то большим, чем просто случайностью.
Звук клаксона отвлек. Обернувшись, послушница заинтересованно смотрела на то, как огромный автомобиль, выпуская клубы пара и натужно перебирая колесами, чуть отъехал, разворачиваясь, и снова остановился. Дверь отворилась, выставляя на обозрение Хинеуса. Он был в сером костюме, с темно-красным платком и в серой шляпе. Его длинные волосы были перетянуты тесьмой за спиной, обувь начищена до блеска, а воротник сорочки сиял белизной. Полосатый галстук был завязан сложным узлом.
Хинеус, как всегда, был одет с иголочки.
– Приветствую, брат, – искренне улыбнулась Хадиса.
Мужчина и сам улыбнулся и отодвинулся от входа, предлагая ей сесть. Упрашивать Хадису не пришлось. Пробравшись внутрь салона, она с удовольствием разместилась на мягком сидении напротив брата. Он, в свою очередь, оценивающе скользнул по ней взглядом.
– Вижу, пробуждение пошло тебе на пользу, – одобрительно кивнул он. – Расцвела, может, ещё и влюбилась? – Он протянул руку и осторожно заправил локоны ее волос за уши, рассматривая миловидное лицо. – Уже прошла посвящение?
– Нет ещё, – пожала плечами Хадиса. – Декан говорит, что я ещё не готова.
– И почему ты не готова? Песни ещё не все выучила?
– Выучила. Он ждёт пика моей силы, – пояснила девушка. – Говорит, что все произошедшее не было настоящим всплеском. Ректор считает, что я впитала силы Максимилиана… Идет перестройка каналов по жреческому типу. Все очень странно.
– Она обычно верно это определяет, – кивнул Хинеус.
– Зачем ты здесь?
Вопрос заставил его вздрогнуть и вернуться на землю. Вспомнить об отпущенном Владыкой времени.
– Я кое-что привез, как и обещал. Опоздал, правда, на неделю… – Он вытащил из саквояжа мелкий бутылек в серебряной оправе. – Это поможет тебе уснуть, после я проведу ритуал. Сведем на нет твою силу.
– Но я не хочу, – тихо возразила Хадиса. – У меня только начало получаться управлять…
– Я слышал о произошедшем на стадионе… – Хинеус не дал договорить. – Я знаю, что ты не такая – ты добрая и отзывчивая… Но мой голос – ничто по сравнению с морем других.
Вранье, подоткнутое правдой, далось непривычно легко. Голос не дрогнул, а сердце продолжало стучать спокойно. Девушка задумчиво уставилась на бутылек, рассматривая мастерски отлитых металлических птиц с красными глазами-бусинками…
– Это больно?
– Да… – кивнул он, цепко следя за ней. – Поэтому ритуал проведу я. Мне так будет спокойнее.
Вновь он соврал, от начала и до конца. Хадиса поймала его взгляд и вздрогнула, словно поняла все разом.
– Справимся, – тихо ответила, повернувшись к окну, за которым медленно сменялся пейзаж. Ее взгляд выхватил из общей массы Рубина, непривычно злого и нервного. Что-то болезненное отображалось в лице рыжего адепта, такое же, как на лице Хинеуса, и это отдавало страхом в сердце Хадисы. Пальцы крепче сжали бутылек. Больше она ничем не выдала переживания: не дрожала и, казалось, даже не нервничала. Рубин исчез, а стены Академии остались позади, сменившись пустынным каменным плато.
Хинеус смотрел на сестру и понимал, что она сильно повзрослела за эти две недели. Он видел перед собой не ребенка, а женщину. Полностью сформированную и в голове, и в сердце. Боль опять простелилась в сознании, сдавливая горло своими безжалостными щупальцами.
– Хадиса… Выпей снадобье сейчас, пожалуйста, – попросил он прежде, чем его собственный голос успел дрогнуть, а она додумалась отказаться или выбросить бутылочку. Девушка резковато кивнула и, отвинтив крышку, сделала глоток.
