Текст книги "Кодекс Хранителя (СИ)"
Автор книги: Екатерина Лылык
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)
Глава 46
Барьер дрогнул весь разом, в тот момент, когда меньше всего ожидали… Стенки бреши в одночасье колыхнулись и пошли рябью. Наросты, словно молочные капли, устремились вниз, быстро набухая и раздуваясь. Опечатанные Октопусом, они ворочались и извивались, не в силах прорвать стенки. Проклятые Анонисом, наоборот, растрескивались, словно иссушенные кожистые мешки, обнажая склизкие от молочно-белой субстанции тела пришельцев с разинутыми пастями, мышцами, охваченными спазмами, и дико вращающимися глазами. Черные строчки проклятий тугими кольцами обхватывали их тела, превращая в ледяные глыбы до последней живой клетки.
Увы, когда начался прорыв, они успели обработать хорошо если половину гнойников. Одна черная тварь упала на Октопуса, вдавив его в землю всей массой. Хранитель визгнул, и тут же тварь отбросило ажурным белоснежным щитом, сорвавшимся с ладони Хранителя исполинской снежинкой.
Последующие пять тварей были отброшены не менее колоритными «звёздочками», «цветочками» и прочими морозными узорчиками. Как взвизгнул – так и получилось. Каждую из тварей щиты припечатывали к стенкам бреши, не давая шевельнуться.
– Эй, Звезда, ты хоть визжи как-то пониже, у меня уши закладывает! – предложил Кнут, демонстративно прочищая ухо мизинцем. Октопус как раз припечатал очередную тварь. Возмущённо вытянув рожу, он лаконичным жестом послал Раздорца нахрен.
– В голос, судя по всему, постеснялся. – Хихикнув, Ананьев нарочито расслабленно наблюдал за тем, как Звездунов тратит силы, и параллельно изучал плененных тварей. Как и ожидалось, ни одна из них прежде в его лабораторию не попадала. Из года в год одно и то же: новые формы, новые варианты жизнеспособных биологических конструкций. Барьер позволяет их убить. Кто слишком силен – прорывается и гниет под солнцем. Вот только сейчас ночь, а в барьере брешь… Эти твари не будут дохнуть, как обычно.
Прямо перед лицом Ананьева с потолка свисла капля, готовая треснуть. Кнут возник в пальцах Раздорца моментально. Шириной в два пальца в основе и тонкий, словно волос, на самом конце. Кожаная поверхность плети искрилась черными всполохами. Это была не просто пугалка для скота.
Из мешка вывалилось нечто прозрачное на двух зыбких лапах, будучи энергетически структурированным. Оно моментально утратило нематериальность и раздалось в размерах, возвышаясь над Раздорцем на добрых две головы. Существо обладало удвоенной парой передних конечностей и неким подобием шерсти. Некоторое мгновение оно не двигалось, а после выбросило вперёд голову и попыталось клацнуть зубастыми челюстями.
Хлесткий удар пришелся на измазанную белой субстанцией шею. Голова съехала в сторону и бухнулась на упругое дно, а после осело все тело, на поверку оказавшееся покрытым вовсе не шерстью, а пухом.
Теперь отдыхал Октопус, усевшись на один из трупов. Пытаясь отдышаться, он напряжённо следил за действиями Кнута. Техники пения были не самым хорошим инструментом для ведения ближнего боя. Они сбивали дыхание. А нехватка кислорода приводила к утрате координации. Утрата координации ослабляла заклинания. Хранители – не бойцы, хотя да, порой могут и побиться. Другое дело – захватывающий танец Раздорца Кнута и его одноименного оружия.
Ананьев частично трансформировался. Лысую голову покрыла чешуя, а на скулах пробились костяные наросты. Его странное, на первый взгляд, оружие было не более метра в длину. Магический заряд, срываемый с его кончика, шел по невообразимым эллиптическим траекториям, превращая вылупившихся гадов в смердящее месиво. Правда, кое-кому доставалось и пяткой, и коленом, а иногда и пальцем в глаз… Некоторые особо интересные экземпляры оплетали черные строчки проклятий, которые Кнут запросто лепил левой рукой. Звездунов подозревал, что его коллега трижды пожалел, что не взял с собой адептов: хорошая практика пропадает. С другой стороны, никогда не знаешь, чем прорвет. Бывало, по пустыне такие чудовища ползли, что встретиться с ними без подкашивающих свойств барьера становилось крайне опасным делом.
Просвет был близко, магический глаз медленно кружился, ведя запись боя. Казалось, сегодняшний день все же закончится без особых происшествий. Только мелкий червячок внутри неустанно терзал мысли о том, что проблема шире и глубже, чем кажется на первый взгляд.
* * *
Несмотря на разгорающуюся ночь, медицинский блок гудел, словно улей.
– Что у вас? – голос Эвересты звенел, выдавая крайнюю степень усталости.
Дич, только что оставившая адепта на попечение своих студентов, хмуро взглянула на ректоршу и молча кивнула в сторону сестринской. Разговор посторонних ушей не терпел.
– Плохо, – прошептала она, стоило Борин закрыть дверь и поставить магическую глушилку во избежание подслушивания. Кое-что она предпочитала знать быстрее остальных. А в некоторое можно было посвящать адептов исключительно через Ананьева. Раздорцы мстили всегда с размахом и без исключений. А сегодня даже особо веская причина была.
– Я отправила ребят готовить ритуальный зал, – продолжила Гемарта и, нырнув в карман халата, вытащила потёртый портсигар. Повертев его в дрожащих пальцах, откинула на подоконник и задумчиво уставилась в окно: если бы не знала, что небо прикрывает иллюзия, – не догадалась бы.
– Мне нужна твоя помощь как жреца. Ещё с десяток адептов и послушников в качестве батареек. Связку стабилизирующих артефактов, желательно новую.
Привалившись спиной к двери, Эвереста прикрыла глаза и попыталась прочувствовать каждый сантиметр своего уставшего тела. Просьбы врача проходили мимо ушей и быстро терялись в памяти. Ей надо поспать. Хотя бы немного, иначе сама сляжет.
– Мне нужен отдых, пара часов обычного сна. Без влияния суккубов, нервотрепок, крови и выходок.
Дич хмыкнула и, открыв окно, вытащила из портсигара предпоследнюю сигарету и подожгла ее пальцем.
Ей и самой хотелось отдохнуть. Она чувствовала свой предел, и энергетики вряд ли здесь помогут.
– Нет, – она покачала головой и указала пальцем в небо. – После творения такой мощной иллюзии тебе нужно проспать не пару, а все восемь часов. И это минимум, – ее голос дрогнул. – Мы можем устроить отдых и тебе, и мне… Но тогда половина медицинского сляжет с истощением. Этого адепта крайне сложно держать в норме. Сказываются амагические зерна.
– А у первого? – Эвереста наконец открыла глаза. – У Мухотряскина они есть?
– Даже если есть, мы их пока не видим, – скривилась Гемарта, курить расхотелось. Потушив недокуренную сигарету и спрятав ее назад в портсигар, она обернулась к Эвересте. – Ну так что выбираешь? Свое истощение или истощение половины моих студентов?
– Вопрос с подвохом? – Эвереста слабо усмехнулась. – Мне нужен сон. И я не спрашиваю, а просто ставлю тебя перед фактом. Я не хочу ошибиться и получить вместо перспективного адепта ходячий труп. – И, чуть помедлив, прошептала: – Тебе тоже стоит отоспаться. Сонный врач – равно врачебной ошибке, тебе ли не знать.
Гемарта кивнула. Признаться, что она попросту боится уложить половину потока с истощением, – побоялась.
Где-то далеко наверху, под прикрытием иллюзии, по дрожащим стенкам изувеченного барьера стекали исполинские молочно-белые капли. Словно магнитом, их тянула брешь, где существа других плоскостей просачивались в этот мир и вздыхали полной грудью. Гемарта надеялась, что Ананьеву и Звездунову эта ночь не покажется слишком уж тяжёлой. На них у нее тоже были планы, они нужны были ей вдвоем: черный Раздорец и белый Хранитель, в равной степени, впрочем, как и единственный в Академии жрец…
* * *
Двое старост враждующих факультетов встретились аккурат в дверях палаты, где положили пострадавших послушниц. Официальный диагноз: глубокий обморок. То, что обеих в это состояние отправила фея, никто не знал, да и некому было рассказать. Горр спиной не видел, да и если бы умел это делать – то не понял бы. А выжившая по доброй воле Трахтенберга представительница Улья все ещё пребывала на пятом уровне телесной трансформации и продемонстрировать проблески адекватного сознания не могла, как и рассказать о случившемся.
– Про предложение можешь забыть, скрывать виновных больше незачем, – ухмыльнулся Рубин, смотря парню в глаза. Имени его он не знал, хотя да, иногда спрашивал, но как всегда оставался проигнорирован.
Вот и сей раз был не исключением. Хранитель пропустил фразу мимо ушей. Что творилось сейчас в его голове – одному Многоликому было известно.
Доведение до белого каления этого непрошибаемого индюка становилось довольно-таки забавным развлечением, чем Трахтенберг, собственно, и занялся.
– Тебе чернявая ведь нравится, я прав? Хороша, фигуриста… и, уверен, хорошо разбирается в белье, – начал он. Дверь за их спинами отворилась, и в палату вплыла Велена с узким столиком на колесиках. На столике красовались шприцы и ампулы. – Могу рассказать про нее парочку интересных фактов… К примеру, каких цветов у нее трусики… Или какой у нее тип демонической силы…
Липка фыркнула, не сумев пропустить фразу мимо ушей, а будущий Хранитель лишь недовольно поджал губы. Отсутствие блокнота резко ограничивало его возможность к коммуникации. А послать хотелось.
– Да ты пальцами, – усмехнулся Рубин. – Думаешь, не пойму?
«Иди в степь, жрать кактус, – жестами предложил послушник и вопросительно вскинул брови. – Все понял?»
«Только то, что запихнуть этот кактус в жопу ты все равно стесняешься», – гаденько усмехнулся Рубин, демонстрируя оппоненту ответ. Уши хранителя вспыхнули, и он поспешил убраться из палаты. Рубин же продолжил наблюдать за действиями Велены. Она как раз искала вену на руке Ррухи, чтобы ввести укол.
Проклятие беззвучно сорвалось с губ адепта.
Вернувшись к столику, ничего не заметившая девушка взяла из банки со стерилизованными шприцами свежий и начала выбирать из ампул нужную.
Раздорец молча вытащил из кармана ампулу без обозначений и протянул его наяде.
– Вот эта, – уверенно сказал он, и девушка, молча кивнув, уверенно взяла ее и сломала стеклянный кончик. Прозрачная жидкость быстро перетекла в шприц, а после и в вену Хадисы Кирин.
Рубин щёлкнул пальцем, и Велена застыла, словно кукла. Подойдя к кровати, он внимательно всмотрелся в лицо Хадисы Кирин, и проклятия медленно проявились под его взглядом. Их стало намного меньше. Некоторые начали растворяться сами. Сказывался рост демонической сущности внутри нее. Удовлетворённо улыбнувшись, Рубин коснулся левого виска, где, как и прежде, мерцала маленькая звёздочка, и провел пальцем по опоясавшему ее алым завитком проклятия. «Спокойствие», как и прежде, сидело крепко, несмотря на то, что Самсон пытался его отодрать. Впрочем, пытался – мягко сказано. Скорее – не решился. Рубин такой проблемой не страдал, по части проклятий он всегда был сильнее, по части безжалостности – тоже. Уверенно подцепив алый завиток пальцем, Рубин с силой дернул его и с удовольствием отметил, как сильнее загорелась маленькая звездочка. Теперь силу Кирин ничто не сдерживало, кроме ее собственных глупых мыслей…
Когда Велена Липка очнулась, она снова стояла у столика. Растерянно захлопав ресницами, она подсчитала количество ампул. Поняв, что не ввела Кирин ее лекарство, поспешила сделать укол и пошла в следующую палату.
* * *
Команда «спать» была категоричной как для адептов, так и для Хранителей. Усталые студенты с медицинского отправляли в лечебный сон абсолютно каждого, некоторых даже по принуждению. Исключением стал разве что староста Раздорцев, который выполнял ещё некоторые одному ему известные поручения, но и его настигла участь быть временно усыпленным. Оттащив парня на его кровать, ребята с медицинского с недоумением рассматривали выпавшую из кармана адепта разбитую ампулу. Удивляла не столько ампула, сколько отсутствие на ней надписи. Внутри все еще оставалась влага, проверить которую обычным сканирующим заклинанием не удалось. На такой случай была своя инструкция, которую ребята поспешили исполнить. Слизав особым заклинанием остатки вещества, студенты спрятали выпавшую вещь назад в карман. Образец сразу передали декану Дич.
Хранителей укладывали спать без приключений.
Впервые за две недели были организованы патрули из артефакторов и инженеров, так что темные закутки Академии наполнились причудливыми механическими творениями и артефакторскими разработками, обычно пребывающими взаперти академического склада.
Половину ребят с медицинского тоже отправили в сон, остальная часть ребят была поделена на команды и дремала в ожидании своей очереди.
В палате Лысого по полной разгоралась своя баталия, граничащая с нервным срывом и заканчивающаяся исключительно истощением очередной медкоманды.
Задача была многоуровневая и по сути своей проста: окутать барьером амагическую формацию, растущую в теле адепта, удерживать в целостности энергетические каналы и ткани, держать температуру и давление в норме. Если сил не хватает – звать замену. До начала операции в Общем зале ритуалов адепт должен был оставаться в живом и перспективном для выживания состоянии.
И вроде нет задачи проще для сорока человек, но кто-то был слабее, кто-то тоже хотел спать, чья-то энергия не подходила по типу именно этому адепту… А ведь была ещё амагическая формация в виде мелких зёрен, гроздью разместившаяся в самом центре солнечного сплетения, словно скопление нематод, у самого источника энергетических каналов. Она расщепляла энергию, рвала структуру и в принципе уничтожала выставленные студентами щиты раз за разом, словно клубок личинок, или крайне агрессивный паразит…
Казалось, хуже быть не может, но и здесь было где усугублять ситуацию: свою лепту вносила вновь начавшая набирать обороты ментальная проверка на стойкость полового характера, порождая в уставших умах студентов странные картины с не менее дивным подтекстом.
Наверное, сказывалась неопытность и усталось. Что часом ранее, что часом позднее некому было сделать обход и проверить состояние коматозной девчонки, лежащей в самой дальней палате. А Линн ждала, словно рептилия, застыв на кровати. Звуки рано или поздно стихнут, страсти улягутся, и тогда настанет ее черед действовать.
Глава 47
Этот сон был странным: гудящим и пепельным. Посреди колыхающейся плотной субстанции сидело существо, и близко не напоминающее человека. Лилово-серое, тонкое, с покатыми плечами и обнаженными суставами, в которых вращались хитиновые конечности. Одетое в форму послушника, оно жало к себе искалеченное мертвое тело. Усики его шевелились, а жвалы непривычно щелкали. Фасеточные глаза сухо блестели, без толики эмоции. Прозрачные газовые крылья подделись черными подпалинами, а крючковатые многосуставные пальцы – багровыми пятнами. Они бережно скользили по окровавленным волосам убитой, заботливо укрывая глубокую и страшную рану.
Хадиса молчала, а существо продолжало свое нехитрое дело. Обоюдная тишина была крепче и понятнее слов. Горечь пепла стала общей. Отсутствие чужого дыхания разделилось ровно на три и теперь неумолимо жгло легкие. Слез не было, только понимание того, что постигшая подругу участь в равной степени висит перед каждым из них.
Несмотря на показушную безалаберность, Академия держала жестокие правила и неустанно следила принятым в Дайкирии законам… Пятый уровень трансформации равен смерти для любого, обладающего этой самой трансформацией, вне зависимости от исхода. Даже если бы они остались в институте, результат – не изменить…
Странный сон и отчетливые мысли. Увы, существо не могло говорить. Оно не видело Хадису, оно отсутствовало разумом, плененное болью, проклятиями и заклинаниями. Порождению Улья были невдомек время, друзья и обязанности. Пятый уровень стёр личность на корню, оставив за собой серый пепел воспоминаний и непонимание глубокой сжимающей тисками утраты…
Фасеточные глаза наконец сфокусировались на пылающей алым фигуре Хадисы Кирин. Серое нечто исчезло, превратилось в темную комнату, обвешанную артефактами и скрупулёзно опечатанную Хранителями.
Пропало тело феи, бережно лежавшее в хитиновых лапах. Опали крылья огромного насекомого, гибкими пластинами скользнув наземь. Остались рваные пеньки суставчатых усов. Жвалы зашевелились, и по ним медленно скатилась вязкая капля слюны.
– Ты такая же, – прошуршало насекомое, смотря на нее немигающим взглядом. – Со своим кодом, со своим уровнем трансформации.
– Они будут кусать тебя, как одичавшие собаки, – дрожали стены вокруг, – покуда ты не войдешь в пик… А после препарируют, как лягушку, из чисто научного интереса…
Лицо твари поплыло, улыбнулось знакомой улыбкой брата. Теперь он, а не тварь, сидел перед ней, вальяжно раскинувшись в мягком бархатном кресле.
Обычно расчетливый, он был хмур и сосредоточен.
– Продержись до понедельника, – напомнил он. – Всего двое суток.
– Два дня – это немного, – теперь уже шептал на ухо Самсон. – Две ночи – вот что страшно…
Его тяжелые ладони легли на ее едва прикрытые плечи, теплое тело коснулось обнаженной кожи на спине, виднеющейся из-за щели больничной сорочки. Пальцы скользнули к ключице, ощутимо сжимая шею и заставляя откинуть голову, разомкнуть губы в немом вздохе.
– Хадиса, ты выдержишь со мной эти две ночи? – вкрадчиво шептал он.
И она понимала, что не выдержит: с кем либо другим – пожалуйста. Только не с ним. Брат продолжал сидеть в своем кресле, наблюдая за происходящим со странным извращенным интересом. Пространство колыхалось красным. В нем желтыми пятнами вспыхивали чужие стоны и ласки. Они складывались в структуру, вытягиваясь в ячейки. И в каждой из них, словно в фасеточном глазе трансформированной феи, отражалось чье-то измученное призрачными ласками тело.
– Выдержу, – упрямо ответила Хадиса и прикрыла глаза.
* * *
Чем ближе был выход из бреши, тем непригляднее становилась картина. Лопнувших наростов становилось все больше, а атакующих тварей – все меньше. Хуже было то, что многие из них просто двинулись вон из зоны аномалии. А там, в реальном мире, есть где переждать и день, и зной. Тварей стоило выследить и уничтожить, пока есть возможность. Вот только пространство все ещё расширялось. Зона препятствий в направлении от центра аномалий и так занимала с добрые двадцать минут на пересечение, а если учесть расширение, да ещё и в неположенном месте пересечения, то четверть часа уверенно увеличивалась в несколько раз. Становилось ясно: мысль о кровавом поте вполне реальна в нынешней ситуации. Впрочем, там, где Кнут начинал злобно хмуриться, Звезда не унывал. Выдав очередную пародию на оперетту, он разослал в разные стороны очередные «глазки». Анонис обозвал его показушником и пустил вдогонку жирные объемные тени, которые ползучим гадством уползли в поисках вполне определенной цели.
Луна плыла вдоль небосвода, а ветер метал песок, скользя вдоль дрожащей поверхности аномалии. Каменное плато жило своей жизнью. Это вокруг Академии живности не было. За барьером всего было вдоволь, и даже река не пыталась вскипятить неосторожно окунувшихся в нее путников. Сам же барьер, словно исполинский студень, зиял дрожащим изломленным боком.
В этой его части не было ни дорог, ни проблесков цивилизации. Два маяка оказались сломлены и обесточены, обнажая под амагическим энергетическим щитом нежную плоть пространственной аномалии. Разбухшая от бушующего внутри прорыва, она трепетала порванными краями в дивной пульсации и, казалось, вообще забыла, как срастаться назад. Это было плохо. Барьер должен затягивать себя сам, но не делал этого, ожидая непонятно чего.
– Стоило сразу гнать машину сюда, – посетовал Ананьев после того, как они сделали привал. Его уставший мозг требовал общения, которого напарник дать не мог. Хотя да, слушал он отменно. Октопус как раз вытаскивал из вещмешка консервы, предоставленные предусмотрительной Маритой. – Ты понимаешь, что назад пойдешь пешком?
Звездунов молча протянул ему металлическую банку с тушенкой. Хмыкнув, Анонис взял ее и принялся открывать ножом.
– Неужели связки сорвал? – продолжил он, принюхиваясь к содержимому банки. – Похоже, есть можно. На худой конец прожарим на огне.
Октопус в ответ лишь пожал плечами, открывая другую банку.
– Подъехали бы. Заблокировали брешь отсюда и не парились бы…
Звездунов хмуро глянул на него. Разведённый костер плясал в его глазах странными бликами. Недолеченный Гемартой синяк коричневым пятном расползся аж до уха, делая из треклятого Хранителя подобие хомяка.
– На все есть своя инструкция, – сипло протянул он, ворочая вилкой в тушенке. – Логичней извне, по инструкции – изнутри…
Подавившись водой, Ананьев расхохотался. Звездунов недоуменно на него глянул, молча ожидая пояснений.
– Трахаешь тоже по инструкции, или кодексом не положено?
Звездунов промолчал, продолжая методично ковыряться в тушенке. Все же Ананьев был прав, выглядела она не вполне съедобно.
«Глаза» возвратились через полтора часа. Раздавшиеся в объемах, они переваривали своих жертв, превращая их из материальных объектов назад в нематериальные сущности. У Хранителей даже на это была своя инструкция. Вот только вряд ли он отпускал эти «спасенные души» и, конечно, не коллекционировал их.
Ананьев отчетливо знал, что где-то внутри проеденной «добрым человеком» дырки под щитами-звездами все так же перевариваются другие твари. И, как ни странно, ему вовсе не хотелось такой участи для себя. Хотя, с точки зрения обывателя, это было довольно милосердно. Предыдущий Хранитель даже на вылазки не ходил, считая их оскорблением своего достоинства, хотя он много чего не делал… Вот даже позапрошлый первый курс в ноль уложил. А Звезда над своими трясется и клеит им странные привычки, взять, к примеру, то же молчание…
Черные тени Кнута не возвратились. В них не было заложено такой функции. Когда они поглощали очередного иномирного выродка – взрывались вместе с ним. Тогда в сознании Ананьева звякал очередной колокольчик о самоуничтожении проклятия, и он довольно щурил глаза от очередной миниатюрной победы. Все работало как часы, все было по инструкциям и по плану: прорыв, зачистка, штопка барьера… отдых. Последняя черная тень металась без цели, а значит, неучтенных тварей вокруг аномалии больше не было. Можно было заняться остальным, а после и отдохнуть.
Штопали барьер молча. Все тем же дивным призывом Хранителя. С той лишь разницей, что разбухшие от поглощенных сущностей «глаза» теперь запросто выступали стройматериалом. Какое-то безжалостное у Звезды выходило милосердие…
Звездунов на мигах показал, что дежурит первым, и Ананьев, не возражая, завалился спать.
Вот только отдохнуть все равно не получилось. Ему снились беспокойные сны. Словно все существующие в мире кошмары решили в один час заполнить его и так намаявшееся за день сознание. Снилась плутовка Кирин в странном невесомом наряде. Снились шрамы на ее полной груди. Ртутно-серые глаза и призывная улыбка. Он помнил ее ломаные движения, уродующие буквально каждый шаг. Помнил особо болезненные позы, которые она терпела с необъяснимым удовольствием. Помнил трепет и удивительную покорность.
Теперь же Кирин хотелось беречь. И эта проклятая мысль, словно изощренное издевательство, пробралась в его воспаленный мозг. Легла туда утвердившейся аксиомой, хлестким корнем сто восемнадцатой песни.
Октопус разбудил его через несколько часов. Была уже глубокая ночь, и Кнуту следовало сменить своего напарника и дать ему наконец отдохнуть.
Появилось время подумать над всем: о подставе с новыми ученицами, о подставе с летучей наркотой, которую он добровольно сам распространил. Может, сам был под каким-то очередным управляющим проклятием? Или просто чувство меры утратило границы? Странное чувство неправильности, даже некого стыда, а может, и вины, разъедало изнутри.
Разъедало уже тогда, когда он вдумчиво убивал монстров скупыми хлесткими ударами, впервые не оставляя себе ничего на «разрезать» и на «посмотреть». Сейчас все произошедшее за эту неделю наложилось титрами на только что увиденный сон, приобрело совсем иной смысл. Прикрыв глаза, Кнут неосознанно мотнул головой, отгораживаясь от непривычных чувств. Чертовка Кирин не отпускала, слишком крепко окутав его своим дивным смирением.
Проклятая сто восемнадцатая песнь в исполнении не менее проклятого суккуба – пугала. Умение, с которым его просчитали, страшило еще больше. Октопус хорошо учил. Взгляд Раздорца скользнул по мерно вздымающейся спине хранителя, остановившись на неприкрытом затылке.
Надо было что-то делать. Определенно…
* * *
В коридоре медицинского блока горел приглушённый сине-фиолетовый свет. Освещение было непривычно темным. Говорило это лишь об одном: здесь полно истощенных. Они то и тянули энергию из магических светильников, исключительно бессознательно и отнюдь не специально.
Несмотря на предрассветное время, страсти в медицинском крыле не утихали. Где-то за поворотом слышался шепот, скрипели кресла и проскальзывала ругань. Кто-то командовал, кого-то отчитывали. Легкий флер возбуждения витал над всем происходящим, как некое издевательство. Для Линн это означало только одно: суккуб тоже здесь и вновь накачан.
Идти и проверять не было настроения: голод терзал намного сильней любопытства.
Бесшумно отворив дверь, Линн скользнула в соседнюю палату и осмотрелась. В лунном свете, падающем сквозь два широких квадратных окна, отчётливо виднелись плотно задвинутые ширмы. Дверь подсобки оказалась закрыта, под ней у самого пола светилась неяркая желтоватая полоска света от газовой лампы.
Не сбавляя скорости, Линн подошла к ближайшей ширме и нырнула внутрь, за ее створки. Больной спал, зарывшись в одеяло. Падавшая от ширмы тень скрывала его лицо окончательно. Впрочем, для Линн не было разницы, кто именно перед ней: парень или девушка, студент или послушник, да хоть сам ректор… Ей много не надо, никто и не заметит. Она прошептала самое простенькое заклинание, которое далось ей с неимоверным трудом. Колени начали дрожать, и девушка почувствовала, как падает, теряя концентрацию. В последний миг она ухватилась за выскальзывающую из-под контроля энергетическую структуру, с ужасом понимая, что на еще одно заклинание ее не хватит. А когда получится произнести следующее – неизвестно.
Пространство вокруг нее послушно наполнилось разноцветными бликами. Сработало… Пятна: красные, розовые, жёлтые, – они все были остаточными процессами после произнесенных медицинских заклинаний. И каждое из них в своем медленном падении устремилось в свою цель… Проведя рукой, девушка подцепила ближайший светящийся сгусток пальцами и с удовольствием почувствовала, как он впитался в ее кожу. Первая порция силы оказалась пьянящей. Сердце ускорилось в неровном ритме, а адреналин удалил в голову. Упав на кровать поверх своей спящей жертвы, Линн еще долго пыталась прийти в себя, то плавая на поверхности сознания, то проваливаясь в глубь собственных темных страхов и снов, в которых сдержанная послушница Кирин извращалась над телом спящего Самсона. Ее улыбка была нежной, а прикосновения – степенными. Самсон смотрел на нее невидящим взглядом и, словно завороженный, твердил одно и тоже: «Линн».
Небо за окном медленно серело, а украденная магия наконец прижилась и неуверенно потекла по жилам. Первая порция всегда сложная. Так говорил Кнут, и девушка ему беспрекословно верила. А еще она знала, что таких порций у нее будет впереди еще несметное количество, и что каждая адской болью вольется в ее жилы прежде, чем организм вспомнит, как эта энергия делается. Потом стало немного легче.
Втянув в себя все блики, Линн повела рукой над спящим, подцепляя его энергию, снимая ее пласт за пластом, словно то были лепестки плотного бутона. Девушка пила чужую силу с удовольствием и без доли сомнений. Аура человека дрожала, обнажаясь, верхняя оболочка рыхлела и исходила червоточинами, вещая о вмешательстве. С сожалением оторвавшись, адептка уже более уверено сдернула с лица своей жертвы одеяло и с удивлением узнала в спящей наяде студентку медицинского. Красть у врача силу – чревато. За такое по голове не гладили. Но Линн было все равно. Она была пьяна и не чувствовала перенапряжения. Обожженные чужой энергией каналы не сигнализировали об опасности. Повторив процедуру со всеми, кто лежал в палате, она вышла в коридор, полностью озадаченная. За все время, проведенное ею в палате, никто из подсобки не вышел. Скорее всего, дежурный по палате просто спал. Или его не было? Но озадачивало не это. Все три ее жертвы уже были истощены – вот что странно. Что-то происходило в Академии, и это что-то дышало буквально из-под каждой двери медицинского крыла.
