Текст книги "Прогулка по висячему мостику (СИ)"

Автор книги: Екатерина Трубицина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 57 страниц)

– Да…

Между Женечкой и Генкой действительно существовала какая-то очень прочная связь. Это ощущалось, что называется, за километр. Иру изгрызало любопытство, почему Женечка никогда не признавался Генке, что хорошо знает ее, при этом очень внимательно выслушивал эмоциональные рассказы последнего о ней. Ведь Женечка никогда ничего не делал просто так, в особенности, если дело касалось ее, Ирины. Это она твердо себе уяснила. Пришлось уяснить. Женечка заставил.

Он искренне радовался, тому, что его уловка сработала. А в том, что ситуация с Генкой – это какая-то Женечкина уловка, Ира не сомневалась. И вообще, он ведь просто мог уложить ее, глобально не выспавшуюся, вымотанную и действительно смертельно уставшую, спать, но он проделал с ней нечто, нечто в ущерб себе. Действительно в ущерб себе – он за эти три-пять минут, аж постарел на несколько лет.

Генка с Женечкой весело припирались, а Ира вдруг решила заново просмотреть свой сон про сожжение. В ту же секунду Женечка бросил на нее быстрый жесткий взгляд:

– Правильно придумала.

Ира переключилась на видение. Давненько она этого не делала, но усилий не потребовалось. Она почти мгновенно оказалась над толпой. Грубая ткань сдавила тело. Солнце слепит. Черный священник отчаянно горланит то молитвы, то проклятия. В общем, как всегда уже в который раз. Она даже не успела попытаться что-либо предпринять – все произошло само собой. Как всегда все то же самое только ранее не замечаемое. Священник в очередной раз взывал к небу. Луч солнца скользнул по его прикрытому черным капюшоном лицу. Ира и раньше все это видела, просто священник ее всегда мало интересовал, как самый малоприятный персонаж разворачивающихся событий…

– – -

Ира медленно приходила в себя, чувствуя полную апатию ко всему, и всеми силами держась в этом спасительном на данный момент состоянии. Она лежала в спальне, не помня, как туда попала, а из гостиной доносились голоса сцепившихся не на шутку Генки и Женечки.

– …Гаров! Ну ты и сволочь! Разве не мог…

– А разве я тебе говорил, что это не так?

– Не говорил, но и…

– Генка! Мог бы и сам догадаться. По крайней мере, зимой.

– Ты же, кажется, в курсе, что я слепой!

– В курсе.

– И рад радешенек!

– Есть немного. Знаешь – гарантия, что ты не будешь проявлять излишнюю активность.

Накладываясь на яростную перепалку Женечки и Генки, перед Ириными глазами хаотичным потоком всплывали яркие и четкие фрагменты ее жизни. То из раннего детства, то из времен гораздо более близких к сегодняшнему дню, но предшествующих началу работы над «японской визиткой». Во всех этих эпизодах то на заднем, то на среднем плане в поле бокового зрения мелькал Женечкин силуэт. Как и в случае с повторными просмотрами зимнего сна, Ира не сомневалась, что не сейчас себе это нафантазировала.

– Сам-то, небось, еще до ее рождения знал!

– Верно, Логинов. Знал. А как родилась, глаз с нее не спускал. Видишь ли, в отличие от тебя, я никогда не забываю, что все мои знания полная туфта, и умею не выказывать излишней прыти. А ты – нет.

– А со мной-то раз за разом, ой какой прыткий всегда!

– Отнюдь. Я никогда не проявляю ненужную инициативу, пока ты сам на меня не натыкаешься, и ты, между прочим, прекрасно об этом знаешь. Знаешь, что нельзя лезть со своими знаниями и умствованиями за пределы себя.

– Ага! Знаю, но не догадываюсь!

– К счастью, догадываешься. И не просто догадываешься, а полностью об этом проинформирован, но, к несчастью, имеешь склонность болтать и делать гораздо больше, чем следует.

– И что я сделал не того на этот раз?

– К счастью, пока вроде ничего лишнего, и это воистину поразительно! Впрочем, это не твоя заслуга.

– Ну да! Это всецело твое достижение!

– И не мое в том числе. Она сама от тебя удрала и сама нашла, когда посчитала нужным.

– Ага! Просто не догадывается об этом!

– Это ее сугубо личное дело. А твое дело в отношении всего, что не касается твоего сугубо личного, следовать золотому принципу: говорить и предпринимать ровно столько, сколько невозможно не сказать и не предпринять.

– Все же считаешь, что я переборщил, предложив…

– Если бы ты кинулся со своими идеями только теперь – решил бы, что изрядно перебарщиваешь.

– Женич, а ты не перебарщиваешь! Заставить ЧЕЛОВЕКА, я подчеркиваю, ЧЕ-ЛО-ВЕ-КА, пережить всю эту жуть еще раз!

– Генка! Ну откуда в тебе это слюнтяйское человеколюбие!?

– Да, Гаров, твое человеколюбие слюнтяйством ну никак не назовешь! Если твоему другу суждено умереть от рук палача – ты, Женич, становишься палачом, дабы сократить его мучения!

– Мог бы не напоминать.

– Извини! Не думал, что тебя это как-то заденет!

– Уважаемые человеколюбцы, смените тему, – сказала Ира, заходя в гостиную. Женечка с Генкой моментально осеклись и застыли с идиотским видом. – Чем зазря воздух сотрясать, лучше придумайте, за что мне в первую очередь хвататься: за особняк Радного, или за твою книгу, Женечка, или за новую, предложенную к разработке тобой, Геночка, коллекцию мебели, или бросить все и по многочисленным просьбам трудящихся заняться живописью, а?

– Браво! – Женечка аплодировал, а Генка все еще не мог прийти в себя.

– И вообще, я есть хочу.

Женечка незамедлительно исчез на кухне.

– Ты как? Ирчик! – изумленно осведомился Генка.

– Великолепно! Кстати, ты когда мне фотки скинешь?

– При первой возможности.

Глава 8
Поворот на 180 градусов

Женечка гладил Иру по голове и как-то странно на нее смотрел. Казалось, что он с нетерпением ждал ее пробуждения и одновременно боялся этого.

– Я одного не пойму, чего это ты так бурно радовался, когда Генка вдруг выяснил, что Юлия Град – это я?

– Видишь ли, Генка – слепой. Вернее, с обычным зрением у него все в порядке, но некоторые вещи от него ускользают.

– Женечка, я понимаю, что подслушивать нехорошо, но вы так вчера орали, что вас невозможно было не услышать.

– Не сомневаюсь, что ты уловила все, что тебе необходимо.

– Так вы для этого подняли такой крик?

– Нет, Ира. С эмоциями совладать не получилось. Думаю, что с твой подачи, – Женечка тяжело вздохнул. – Генка большой человеколюбец, а заодно наделен неутомимым пристрастием ввязываться во всевозможные передряги. Во времена очень отдаленные одна из связанных с проявлением человеколюбия передряг закончилась для него смертным приговором.

В те времена казнь являлась не просто лишением жизни, а представляла собой изуверство высшей степени. Возможность вытащить его из этой передряги напрочь отсутствовала. В общем, мне пришлось стать палачом, дабы свести его физические муки к минимуму. Приятного, само собой, было мало…

Генка, осознав свою суть, прекрасно помнит все свои рождения, жизни и смерти. К тому же, осознание сути дается ему достаточно легко и в очень раннем возрасте – где-то в районе двадцати лет. Правда, он лишь без труда вспоминает все свои рождения, жизни и смерти – только и всего, а во всем остальном он ничем не отличатся от среднестатистического человека, разве что обладает гениальными способностями во многих сферах, однако, сферах вполне человеческих. Он хорошо знает, чего стоит осознание сути. По его мнению, а в этом ему можно доверять, этот процесс хуже смерти.

– Насчет «хуже», судить не берусь, но вот то, что гораздо дольше – это, по-моему, без сомнения.

– Наверное, ты права. У меня другие параметры жизни во всех отношениях, так что о многом не могу судить. Так вот, сам он легко справляется со всевозможными неудобствами в виде страданий того или иного происхождения, а вот в отношении других крайне щепетилен, – Женечка снова тяжело вздохнул. – Ладно, Ирка, не заморачивайся на этом и вопросами меня не терзай.

– Праздное любопытство не удовлетворяется?

– Что-то вроде того… Ирка! Не заморачивайся! – Женечка вымученно улыбнулся.

– А вы давно с Генкой знакомы? – вдруг спросила Ира, чем неожиданно для себя ввергла всегда прекрасно владевшего собой Женечку в новый шок. – Я имею в виду сейчас… ну… в этой его жизни… – добавила она.

– В этот раз он появился здесь на свет не без моего участия. Я – его биологический отец. Он, правда, об этом не знает, или делает вид, что не знает. В любом случае будет лучше, если ты ему не скажешь.

– Жень!

– Что?

– Гена лично знаком с Радным.

– И что? Логинов лично знаком чуть ли не с большей частью человечества и при этом очень хорошо с каждым. Это одна из сторон его человеческой гениальности.

Ира не уловила, каким образом она попала в гостиную. Женечка сидел в кресле и улыбался ей, но не так, как обычно. Он выглядел тотально вымотанным, чего на Ириной памяти никогда не было.

– Женечка, ты спал этой ночью?

– Не-а…

– По-моему, тебе жизненно необходимо выспаться.

– Ты так думаешь?

– Наверное, да – раз говорю.

Женечка поднялся, вышел и через минуту вернулся с какой-то книгой в руках.

– Возьми, почитай, только не уходи, – сказал он и удалился в спальню.

Ира проводила его взглядом. Он действительно сегодня был не таким, как всегда. Видимо, что-то действительно произошло. Впрочем, вчера говорил на повышенных тонах в большей степени Генка, но и Женечка тоже не справлялся с эмоциями, чего раньше за ним не наблюдалось. О точных границах услышанного Ирой обрывка, он, скорее всего, не догадывался, а Ира предпочла не уточнять, будучи уверенной, что никаких объяснений сверх того, что уже сказано, от него не добьется в любом случае.

Часы показывали всего девять утра. Руки сжимали предложенную Женечкой к ознакомлению книгу, название которой привело Иру в легкое замешательство: «Драконы. Миф и реальность». Женечка ничего никогда не делал просто так, но, видимо, в этот раз взял с полки первый попавшийся том. Ира открыла книгу, так как делать все равно было нечего. Текст представлял собой достаточно серьезный анализ принадлежащих различным культурам мифов, легенд и сказок, посвященных драконам. Незаметно для себя Ира погрузилась в чтение.

Когда она, наконец, подняла глаза, за окном стемнело, столик украшал изысканный ужин, а в кресле напротив сидел улыбающийся Женечка, судя по всему, уже давно пристально смотревший на Иру веселым взглядом.

– С возвращением, госпожа Палладина! – приветствовал он ее отрыв от книги.

Вот теперь Женечка стал прежним, и Иришка резко собрала себя в кучу, морально готовясь, на всякий случай, сразу ко всему. Мобилизация ее сил так рьяно бросилась в глаза, что Женечка от души расхохотался.

– Ира! Расслабься! Лучше покажи, чего это ты так внимательно изучала.

– То, что выдали, – сказала она, протягивая Женечке книгу.

– У-у-у! – он снова расхохотался, правда, теперь вроде как несколько натужено. – До такой степени я еще никогда не уставал, – Женечка, продолжая смеяться, унес «Драконов» обратно в кабинет.

– А мне понравилось.

– Ирочка! Не вопрос! Обязательно возьмешь домой и дочитаешь, но только после того, как сделаешь иллюстрации к моей книге.

– Значит, читать придется все заново, – сделала вывод Ира.

– По-моему, если понравилось – это не проблема. Давай ужинать.

Вечер посвятили Генке, но только в общепризнанных человечеством рамках – по очереди вспоминали уморительные истории с ним в главной роли. Часов в одиннадцать позвонил на Женечкин мобильник их герой.

– Про меня треплетесь?!

– А про кого же еще!

– Дай Ирчику трубочку.

– Ир, Генка тебя жаждет.

– Алло!

– Ирчик, ты в курсе, что мобильник твой вне зоны?

– Как?

– Проверь…

Ира взяла лежавший рядом свой телефон. Он не подавал никаких признаков жизни.

– Слушай! Точно – сдох!

– Ну вот, а я целый день названиваю. В общем, посмотри свою почту – фотки я выслал.

– Спасибо!

– Ирчик! Я тайно влюблен в тебя!

– Ах! Генка! – Ира рассмеялась.

– – -

Всю ночь под торжественные всполохи молний и грохот грома лил дождь, а утром Иру разбудили яркие лучи солнца и щебет птиц. После завтрака Женечка проводил ее до Ривьеры и, чмокнув в щеку, испарился. Он хотел отправить ее домой на такси, но Ирина выразила желание прогуляться.

Солнце, юная зелень – как хорошо! До какой же ж степени ей осточертели вся эта мистика с эзотерикой и оккультизмом вместе взятые! Ну почему последнее время каждый человек, появляющийся в ее жизни, обязательно с каким-нибудь «У-ГУ-ГУ»?! Всё!!! Хватит!!!

Прогулявшись по парку, Ира вышла на проспект, перешла через Ривьерский мост, миновала Платановую аллею и на Пролетарском подъеме (Мамонтовом спуске) засела в «Аленке» с любимыми пирожными и чаем. Потом ее занесло в художественный салон, откуда она выползла груженая под завязку всякой всячиной. Как выяснилось чуть позднее, у нее денег даже на маршрутку не осталось. Но в момент малоприятного открытия Иру окликнул знакомый мужской голос. На ее счастье мимо автобусной остановки проезжал Вадик, Наташкин муж.

– Вадик! Как ты вовремя! Представляешь, зашла в магазин, а когда вышла, оказалось, что домой уже ехать не на что, – жаловалась Ира, загружая багажник.

– Вы, милые дамы, все такие.

– И не говори! Бабы – дуры!

Ира не без умысла усадила Вадика на его любимого конька. Дело в том, что Наташка его давным-давно поместила под свой каблук и теперь он, как любой истинной подкаблучник не упускал возможности поглумиться над женским полом. Иришка умело подливала масла в огонь, и домой Вадик явился откровенно счастливым. Что ничуть не обрадовало Наташку, которая быстро спустила своего муженька с небес на землю, прям с порога рассказав: кто он, какой он и в каком направлении ему двигаться, а заодно наизусть процитировала весь список прод– и промтоваров, которые тот забыл купить. Ира зазвала разбушевавшуюся подругу к себе, а Вадик пошел домой зализывать раны.

– Ирочка, извини, но я просто уже не могу! Я что, лошадь, все на себе таскать! На машине ведь едет!

– Наташ, расслабься! Это я, наверное, виновата – весь багажник заняла своими покупками.

– Ой, Ирочка, не смеши! Если ты все свои покупки в двух руках унести смогла, значить багажник считай, что пустой был. К тому же и в салоне места о-го-го сколько. Ладно, ну их в баню этих мужиков! Давай покурим, что ли… Нет, ну согласись, бестолковые они какие-то все!

И потекло, и поехало! Так глубоко в такую глухую бытовуху Ира уже давно не ныряла. А Натали выдала все, что она думала по поводу бестолковых мужиков, потом прочла целую лекцию о стиральных порошках, затем сделала сравнительный анализ всех сортов продаваемого в Сочи риса, неожиданно переключилась на вопросы психологии дошкольного возраста и плавно перешла на пикантные подробности жизни своих пациентов, а далее, как само собой разумеющееся, следовали последние сводки о ценах на продуктовых ярмарках. Круг освещаемых ею вопросов замкнулся на несчастном Вадике, которого она, едва вспомнив, тут же отправилась допиливать.

Ира вздохнула с облегчением. Первым делом она замкнула за Наташкой дверь, отключила звонок, поставила сдохший мобильник на зарядку и стала разбирать свои покупки. Через час все было готово.

– – -

Мазки ложились на холст. В Иришке все бурлило и клокотало безумной радостью. Как давно она этого не делала, а словно и не пролетали годы! Постепенно в ее сознание стали вплывать странные звуки со стороны входной двери. Она прислушалась… Исполнялась грандиозная оратория для смешанного хора и оркестра ударных инструментов. Ира со вздохом отложила палитру и пошла открывать.

– Слава богу! – прогремел последний аккорд, торжественно исполненный хоровым tutti.

За дверью громоздились: Игорь Александрович, Женечка, Наташка, Люська и Вадик. Смотрели они все на нее в единодушном ошалении. Ира, не пытаясь понять, что бы это значило, сказала:

– Входите… – и направилась на кухню.

Когда она, сняв с огня собравшийся на побег кофе, обернулась, ее взору предстали сидящие по бокам стола Женечка и Игорь Александрович. Остальные, видимо, рассосались. Игорь Александрович не сводил с нее безумного взгляда. Женечка тупо смотрел в ведомую только ему точку.

– Что случилось?

– Ира… Я шестеро суток дозвониться до тебя не могу… – Игоря Александровича заметно потряхивало.

– Хороший повод выламывать мне дверь.

– Ира… – Женечка продолжал смотреть в избранную точку. – Сейчас шесть часов вечера… Я был у твоей двери в час дня…

– И что? Мы в половине десятого утра с тобой только расстались.

– Ага… Только было это пять дней назад, – Женечка продолжал скрупулезное изучение выбранной части пространства.

Ира выдернула зарядку из мобильника. Он засиял, радостно поблагодарил за вкусный ужин (или обед) и благополучно уснул. Ира включила его. SMS-ки с приветствием «Вам звонили» полетели, словно пчелы из улья в солнечный день.

– Дай… – Женечка забрал у нее телефон. – Когда все придут, тогда и разбираться будем.

– Ира, у тебя все в порядке? – Игорь Александрович постепенно приходил в себя.

– Все у меня в порядке.

– Извини, мне действительно нужно бежать. Только не пропадай. На днях нужно обязательно встретиться.

– Хорошо.

Николаев как-то внезапно растворился в небытие. А SMS-ки все летели и летели. Женечка констатировал их прибытие и фиксировал на невесть откуда взявшемся листке бумаги, невесть откуда взявшейся ручкой. Наконец поток иссяк. Женечка систематизировал информацию и произвел подсчет.

– Итак, госпожа Паладина, за истекшие шесть дней беспробудного сна мобильника на Ваш номер поступил 221 звонок.

– Ого!

– Ого… С номерами разберемся потом, а сейчас скажи, что случилось?

– Жень, ты всегда даже лучше меня знаешь, что со мной происходит.

– Ира, если бы я знал, то не названивал бы тебе все пять дней и не околачивался бы около твоей двери пять часов к ряду, – вид Женечки поразил Иру своей серьезностью.

– Жень, извини, ради бога, но мне до такой степени осточертела вся эта мистика! Знаешь, я хочу просто жить, а не вычислять, кто с какой целью появился на моем горизонте. Понимаешь, Я ХОЧУ ПРОСТО ЖИТЬ!!!

– Понимаю… Чем занимаешься?

– Живописью.

– Можно взглянуть?

– Конечно… Там… в комнате…

Женечка вышел, а Ира осталась на кухне.

– Хорошо, однако, Вы, госпожа Паладина, «просто живете»! – через некоторое время донесся Женечкин голос. – Одного понять не могу, с чего это Вы решили, что Вам «вся эта мистика» осточертела, а?

Ира затушила сигарету и пошла следом. Ее взору предстали две готовые работы, прислоненные к книжному шкафу, и третья – тоже, в общем-то, готовая – на мольберте. Ира смотрела на них так, будто впервые увидела, а Женечка смотрел на нее.

– Ира, а теперь пойди и глянь на себя в зеркало.

Она повиновалась. Собственное отражение поразило ее не меньше, чем увиденные впервые собственные картины. Полный отпад! Только вот в зеркале – со знаком минус. Такой всклоченной, перемазанной красками, со впалыми щеками и болезненно красными глазами она себя еще никогда не лицезрела.

В ванной журчала вода. Сзади подошел Женечка:

– Раздевайся. Будем приводить тебя в божеский вид.

Ира не сопротивлялась. Женечка собственноручно все снял с нее, отнес в ванную, вымыл, вытер, одел во что-то чистое и душистое, расчесал, высушил и усадил за стол.

– Ты, вообще, спала эти дни?

– Не знаю…

– А ела что-нибудь?

– Не знаю…

Женечка заглянул в холодильник и понял, что там уже давно как мышь повесилась. Он окинул взглядом сидящую в непонятном даже для него настроении Ирину, вздохнул и бодро отправился в магазин.

А Иру распирал смех. Как она лихо послала всё и всех подальше, развернулась на 180 градусов и попала в самое яблочко того, от чего решила раз и навсегда уйти.

Ужин стоял на столе, Женечка сидел напротив, а Ира хохотала и не могла остановиться. В конце концов, он встал у нее за спиной и размял ей плечи, шею. Постепенно она успокоилась.

– Ешь, давай!

Ира повиновалась, а Женечка сел разбираться с ее неотвеченными звонками.

– Жень, ты тут весь такой загадочный, сверхъестественный. Все языки знаешь, две с половиной тысячи лет живешь, а ведь из тебя бы получился очень даже неплохой банальный офис-менеджер или бухгалтер, – Ира явно язвила, но Женечка будто не обратил на это внимания.

– Вдумайся в значение слова «сверхъестественный». Приставка «сверх-» означает нечто гораздо более и гораздо большее нежели исходное что-либо. Так что «сверхъестественный» значит гораздо более естественный. Кстати, за две с половиной тысячи лет вполне можно стать очень даже неплохим офис-менеджером или бухгалтером и даже дворником или сторожем. Ты решила сбежать от того, что везде и всюду и естественно, а если хочешь, сверхъестественно, и прямиком попала именно туда, откуда бежала. Понимаешь, Мироздание – оно везде. И естественное, и гораздо более чем естественное. Если какая-то часть существ воспринимает и осознает только часть многообразия Мироздания, это вовсе не значит, что не существует всего остального. Так, перезвонить самой тебе придется только Радному, Владу и Леше. Генку я беру на себя, а все остальные уже в курсе, что у тебя все в порядке.

Необходимость звонить Радному и Владу Иру ну совсем не обрадовала. Женечка протянул ей телефон:

– Позвони сыну.

Ира набрала номер.

– Мамуль, это ты?!

– Да Лешенька, это я. Просто телефон сдох, я его на зарядку поставила, а включить забыла.

– Фух!!! А впрочем, вполне в твоем репертуаре.

– Ладно, пока, потом созвонимся.

– Мам! У тебя все в порядке?

– Да. Просто я устала сильно.

– Ладно, хорошо, пока.

– Я вижу, средства производства на исходе, – констатировал факт Женечка, появляясь из комнаты. – Сегодня поспи, а завтра с утра я завезу тебе все необходимое.

– Да наверное, не надо, Жень. Хватит, поигралась – нужно и делом заняться.

– Ира, устрой себе живописный отпуск эдак еще недельки на две, на три. Поверь, на пользу будет. Только перерывы на сон и еду организовывать не забывай, а впрочем – сам прослежу. Все, замкни за мной дверь и ложись спать.

Ира протянула Женечке запасной ключ.

– Закрой сам.

Женечка усмехнулся, постелил ей постель, уложил, поцеловал, попрощался и ушел. Ира немного поворочалась и встала. Часы показывали только половину восьмого. Ей не давал покоя Радный. Она взглянула на листочек с Женечкиными статистическими выкладками. По его подсчетам телефонный номер Станислава Андреевича значился 27 раз.

– Да, я Вас слушаю, – прозвучал в трубке голос Радного после четвертого гудка.

– Станислав Андреевич…

– Стас.

– Извините, Стас,  Вы звонили мне?

– Да, Ира, – подтвердил он и замолчал.

Ире показалось, будто он ждет от нее чего-то. Но чего? Она судорожно принялась говорить о первом, что пришло в голову:

– Стас, я еще не приступала к работе над Вашей дачей. Мне нужно немного времени, чтобы…

– Да-да, я понимаю и не тороплю. Я хотел выразить свою признательность за горную прогулку. Знаете, я до сих пор под впечатлением и, думаю, в этом состоянии буду еще долго находиться. Спасибо большое.

– Я очень рада, что Вам понравилось.

Они долго обменивались любезностями. Ира понятия не имела, как окончить этот невыносимо длинный разговор ни о чем, а Радный, судя по всему, и не пытался. На помощь Ире пришла его секретарша, громко сообщившая:

– Станислав Андреевич, Вас ждет Логинов Геннадий Васильевич.

– Ира, извините, пожалуйста.

– Да, конечно. До свидания.

«Да, конечно. До свидания» «услышал» только Ирин мобильник. Она не думала, что, позвонив, застанет Радного еще в офисе, но, принимая во внимание то, что Генка, как видно, так не считал, это не являлось чем-то из ряда вон выходящим.

Ира отложила телефон в сторону и легла в постель с чувством выполненного долга и с легким уколом совести: Генка уже добрался до Радного, а она до присланных им фоток еще нет. Ира немного поворочалась в постели и снова встала. Чувство выполненного долга и уколы совести вместе с Радным и Генкой улетучились из головы.

Ире стало весело. Очень весело, притом с оттенком легкого злорадства. А ведь она сделала Женечку! Она не могла для себя четко сформулировать, чего хочет, когда они сидели у Женечки с Генкой, когда она увидела, что это именно Генка тот священник, что это именно он поджег костер. Она не могла для себя четко сформулировать, чего хочет, когда услышала обрывок их разговора, и когда Женечка ясно дал понять, что от него она не дождется никаких объяснений. Ира всегда восхищалась Женечкой, не переставала восхищаться им и сейчас, и от этого сладость пусть маленькой, но победы становилась еще более пьянящей. Она даже испытала легкую жалость к нему. Таким потерянным и растерянным ей еще никогда не приходилось его видеть. Вряд ли она когда-нибудь перестанет быть от него зависимой, но полный, безграничный контроль над ней он потерял. Ей удалось как бы разорвать некую невидимую нить, как бы повернуться в другую сторону.  Хорошо это или плохо, она точно не знала. Скорее всего, в чем-то хорошо, а в чем-то плохо, даже, возможно, просто ужасно, но в любом случае ей такое положение вещей нравилось гораздо больше.

«А все-таки, с чего это Женечка так бурно радовался, Генкиному открытию относительно меня?» А впрочем, какая разница… Теперь есть свобода! Хотя нет… Свобода была всегда. Теперь есть еще и воля. Собственная воля. «По моей собственной воле Генка вновь появился в моей жизни – вот чему он радовался!».

– – -

Утром, едва встав с постели, Ира обнаружила у себя на кухне Женечку. Он сидел за накрытым столом и курил со спокойствием человека ждущего оглашения смертного приговора. Ира молча села к нему на колени, обняла и прижалась.

– И чего это ты так испугался? Разве ты ждал чего-то иного?

– Нет, конечно. Просто жутковато, когда нечто в твоей жизни выходит из-под контроля.

– Но ведь именно этого ты и добивался!

– Я вел тебя к независимости от человеческого, а то, что ты так лихо освободилась от меня, это – полная неожиданность.

– Жень, у тебя были дети, для которых ты действительно отец? Не биологический, а настоящий. Которых ты воспитал как отец.

– Да. Только очень-очень давно, когда срок моей земной жизни еще не выходил за рамки обычной продолжительности.

– Значит, ты просто забыл, что когда ребенка учишь самостоятельности – отучаешь от себя. Ты со временем становишься для него чужим. Пусть знакомым, пусть уважаемым, даже другом, даже самым лучшим и любимым другом, но чужим. Связь рвется. А если она не разорвалась вовремя и полностью – страдают оба: и дитя и родитель.

– Моим детям не довелось стать взрослыми.

– Извини…

– Знаешь, меня часто уличают в сверхмерной жёсткости и даже жестокости, а я просто отношусь к ближним, как к себе. Золотое правило морали – единственное не мной придуманное правило, которому я неукоснительно следую в отношении близких. Это единственный стоящий якорь. Все остальное – блеф. Но так я отношусь только к действительно своим. В остальном – милая улыбка, сладенькое ублажение, лесть и ненужный тебе индивид, до которого тебе нет никакого дела, безвозвратно тонет в своей самости и более не досаждает своим праздным любопытством и нездоровой озабоченностью.

Да, я жесток и в первую очередь к себе. А собственно, в чем жестокость моя? Лишь в том, чтобы безжалостно задавить, разорвать, растерзать в себе так называемые высокие чувства, возникающие по инерции, создаваемой социумом.

Мои дети погибли у меня на глазах, когда старший едва достиг очарованья юности. Я испытал то, что прочувствовал бы любой родитель при виде смерти дитя собственного. Не меньше, но и не больше. Тогда я по существу был просто человеком. Не больше, но и не меньше. В своих эмоциях я не отличался оригинальностью. Но вот то, что я сделал со своим великим человеческим горем!

С точки зрения стандартного индивида, это – бесчеловечно. Это с любой точки зрения бесчеловечно, вот только сам термин «бесчеловечность» с разных точек зрения будет нести разный смысл. В конце концов, я стал тем, чем я стал.

Я могу состариться или заболеть и умереть, меня можно убить, но это чисто теоретически. На практике в отношении себя я сам выбираю свою участь. Поверь – не легкую. Я так и не научился испытывать эмоции, отличные от человеческих, или не испытывать их вовсе, но я знаю, как эффективно использовать любые из них. Жестоко? Да. Но только безжалостность наделяет жизнеспособностью. Будь безжалостной к себе. Только это дает шанс не стать трупом, по которому кто-то безжалостно пройдет.

– Ирочка, а у тебя мука есть? – прозвенел радостный голосок ворвавшейся с ревизией Наташки.

– Наташенька, присаживайтесь, – Женечка со всей учтивостью поднялся, уступая Наташе место.

– Ой… спасибо большое, но я там с тестом затеялась, а муки не хватило, – Наташа с удовольствием уселась за стол.

– Тесто, простите, какое?

– Для оладий… на кефире.

– О-о, тогда не волнуйтесь, Наташенька, только на пользу перерывчик пойдет.

Женечка не особо часто бывал у Ирины дома, но ни один раз не обошелся без забегания Натали за чем-нибудь архинужным. Женечку она всегда откровенно веселила, и он воспользовался моментом, дабы расслабиться и разрядить обстановку. Но как только нужный эффект оказался достигнутым, Женечка очень ненавязчиво и весьма технично Наташку спровадил.

– Ирка, признайся честно, – сквозь смех произнес он, возвращаясь от входной двери, – в твоем доме, хоть чисто случайно, хоть когда-нибудь мука вообще была?

– Не-а!

– Слышь, Ир, а тебе будет очень неприятно, если я как-нибудь пересплю с Натали?

– Жень, с каких это пор ты стал спрашивать у меня с кем тебе спать?

– Не… ну как… ну… она ж все-таки твоя соседка…

– Женечка, ты приносишь безжалостность в жертву этикету, – Ира говорила с утрированным пафосом трагиков Древней Греции.

– Нет, Ир, ну я определенно хочу с ней переспать. С точки зрения эротики это, конечно, полный нуль, но зато… Ирка, ты представляешь какой это будет кайф наблюдать за ней опосля, а?

– Женька – ты конченый садист!

– Не-е… Я утонченный садист… – блаженная улыбка вдруг сменилась очень серьезным выражением лица. – Ира, ты никогда не позволяла манипулировать собой, но теперь и вовсе полностью закрылась. Сказать, что я в панике – ничего не сказать. Я ни к чему тебя не призываю, я ни о чем не прошу тебя. Я просто не знаю что делать!!!

– А ты смирись. Откажись от борьбы с обстоятельствами в пользу овладения собой.

Женечка разразился мистическим смехом. Одно дело выслушать ни к чему не обязывающее заявление Женечки о его якобы истинном возрасте и совсем другое почувствовать каждой своей клеточкой, что его рождение от сего дня действительно отделяют десятки столетий. Иру охватил леденяще-обжигающий трепет, как уже недавно было, но теперь спасительный Женечка понятия не имел, что с ней. Ира собрала всю свою волю в попытке вернуть себя в нормальное состояние. Получалось плохо, а когда ей все же это удалось, Женечка уже не смеялся и, видимо, уже давно.

– Ну, Ирка! Не хочешь, чтобы я тебя видел? Да пожалуйста! Вот только теперь будешь отзваниваться не менее двух раз в день – утром и вечером. Смотри, пропустишь – я тут же у тебя.