Текст книги "Прогулка по висячему мостику (СИ)"

Автор книги: Екатерина Трубицина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 57 страниц)

К счастью, за соседней дверью царила тишина, и Ира спокойно взялась за воплощение в жизнь персонального «пира на весь мир», а заодно стала приводить в порядок долгосрочные планы.

Итак, Генка финансирует расширение производства Радного под будущую линию мебели, на разработку которой у нее есть, если учесть замечания Радного и собственные прикидки, что-то около полугода. Год у нее есть на доведение до ума дома на 73 километре. И на свою книгу Женечка ей тоже дал год. Благодаря уже сданной в производство разработанной ею коллекции, средств к существованию у нее больше чем достаточно – Радный не поскупился и это еще мягко сказано. К тому же, начало работ по даче, тоже связано с хорошим финансированием – так что брать еще заказы, нет необходимости. Таким образом, хорошо все распланировав, можно работать спокойно, то есть с чувством, с толком, с расстановкой.

На данный момент прикидка по дому Радного уже сделана и вылеживается. С Генкиными материалами Ира ознакомилась, и процесс осознания пошел. Действительно, спонтанное решение погрузиться в чтение Женечкиного труда – самое правильное и своевременное.

Запел мобильник, возвещая, что ее домогается Игорь Александрович. Ира не ответила, но задумалась. Действительно, никакого чувства сострадания к нему, на самом деле, она не испытывала, и необходимости в его пылкости тоже не ощущала. Пожалуй, это был единственный досадно диссонирующий момент в так удачно сложившихся обстоятельствах. Конечно, можно было с определенной периодичностью просто посылать его куда подальше, пока он окончательно не остынет, но Иру такая перспектива абсолютно не радовала. Обманывать себя ложным состраданием это действительно хуже некуда – Женечка прав. Ира представила, что ждало б ее на сем пути: бесконечные ненужные встречи, длинные нудные объяснения из пустого в порожнее, изнуряющие угрызения совести и т. д., и т. п. И так до бесконечности с немыслимой затратой сил в никуда. Иру Игорь Александрович в его прежнем состоянии всегда очень устраивал. Что ж, надо найти точку отсчета, перевернувшую его восприятие, и постараться вернуть в исходное положение.

Ира с миской ягод устроилась на диване и вдруг ясно очутилась в снежной ночи между Игорем Александровичем и Аристархом Поликарповичем в доме последнего.

– А почему бы ему к Поликарпычу своему не съездить? – сказала она вслух и погрузилась в чтение Женечкиного труда.

– – -

Игорь Александрович всю стихию проспал тяжелым сном и проснулся только под вечер с дикой головной болью и гадким состоянием на душе. Он кое-как привел себя в порядок и выпил таблетку анальгина. Минут через двадцать головная боль отпустила, но состояние все равно оставалось мерзопакостное. Он понимал, что после всего звонить Палладиной, идея, мягко говоря, плохая, но ничего с собой поделать не мог – видеть, или хотя бы слышать ее хотелось до жути. Игорь Александрович, будучи готовым ко всему и ни на что не надеясь, набрал Иришкин номер. Она не ответила. Выкурив три сигареты подряд, Игорь, сам не зная почему, позвонил Мариночке и попросил заехать к нему.

Мариночка нарисовалась почти мгновенно, по крайней мере, ему так показалось. Она щебетала без умолка, выкладывая все новости стихийного бедствия, обрушившегося на город, пока он не заткнул ей рот поцелуем.

Мариночка слегка опешила от неожиданности. Хоть ее трудоустройство и состоялось в постели, но это было в далеком полузабытом прошлом, и уже давно сам Игорь Александрович ее интимными услугами не пользовался. Легкий шок от внезапного поворота событий прошел быстро, тем более что босс пылал такой неистовой страстью, какой офис-менеджеру, даже с ее стажем, испытывать в отношении себя еще не доводилось.

После бурной оргии, едва придя в себя, Игорь попросил заказать ему билет до Самары на самое ближайшее время и уже хотел было ненавязчиво выпроводить свою секретаршу, но передумал. Остаться одному казалось невыносимым.

Мариночка «села на телефон» и вскоре сообщила дату и время отъезда Игоря Александровича, о чем последний незамедлительно известил очень сему обрадовавшегося Аристарха Поликарповича.

Оказалось, что Аристарх Поликарпович не просто будет очень рад видеть у себя «Игорешу», а даже собирался сам позвать его, так как тут образовались очень неотложные проблемы, которые только «Игореша» и способен уладить.

Глава 12
Власть над собой

Ира, периодически закидывая в рот горсть ягод, углубилась в чтение Женечкиной книги. Судя по содержанию «Введения», работа была посвящена суевериям и приметам, а намеченный территориально-временной охват успешно соперничал с «Золотой ветвью» Фрэзера. На 28-й странице появился кусок, набранный курсивом со сноской: «Здесь и далее текст, выделенный курсивом, для публикации не предназначен. Только для тебя, Ира». Ира, бегло просмотрев распечатку, поняла, что курсива на протяжении всего труда гораздо больше половины.

– Что ж, нормальный шрифт издадим, как есть, а курсив нарисуем, – произнесла она вслух.

– Хорошая идея, – услышала она Женечкин голос у самого уха и подняла глаза. В комнате никого не было.

– Кажется, пора баиньки…

Наутро она вновь села с книгой, начав чтение с самого начала. Это действительно было монументальное научное исследование целого комплекса ныне действующих и несколько подзабытых народных примет и поверий, суеверных убеждений и предрассудков чуть ли не всех времен и народов с выявлением корней их возникновения и причин тотальной живучести для действующих, а для полузабытых – причин отмирания. Текст, набранный нормальным шрифтом, содержал кучу сносок со ссылками на всевозможные (компетентные и не очень) источники. В курсивных разделах сносок не было (не считая самой первой о назначении данных вставок). Во-первых, их содержание касалось личного Женечкиного многовекового опыта, не подтвержденного научными исследованиями вследствие отсутствия источников в виде хоть каких-то свидетельств. Во-вторых, выделенное повествование включало комментарии, пояснения и выводы, абсурдные с точки зрения официальной науки. В целом, в отрывках, напечатанных курсивом, отражался истинный Женечкин взгляд на освещаемые вопросы. В чем-то он подтверждал свои же «официальные» утверждения, в чем-то дополнял, а в чем-то и полностью опровергал, ехидно посмеиваясь над «необходимостью соблюдать приличия в приличном обществе».

Ира «глотала» страницу за страницей. Женечкин язык всегда отличался легкостью и грациозностью, несмотря на обилие специальных терминов – они ненавязчиво пояснялись прямо в тексте, исключая необходимость лезть в толковый или энциклопедический словарь.

Ближе к обеду в дверь кто-то несмело поскрёбся. Ира открыла.

– Ой, Люсь, привет!

– Ир, что-то я до Наташи дозвониться не могу…

– Так она ж сегодня вроде на работе. Заходи.

– А… а ты одна?

– Конечно, одна. С кем мне быть-то? Лешка еще сессию сдает, – Люся все равно стояла в непонятной для Иры нерешительности. – Да одна я, одна, заходи!

Люся, не переставая озираться с опаской, вошла.

– Ну как у вас там, всё нормально? – спросила Люся, присаживаясь на самый краешек табурета.

– В смысле?

– Ты знаешь, он такой вошел, я думала, сейчас убьет тебя.

– Кто?

– Ну как кто? Этот, твой, Женя, что ли…

Ира никак не могла понять, о чем это Люся, и вопросительно смотрела на нее.

– Игорь Александрович тоже сильно за тебя переживал.

– А! Так ты о Женечке? Так он такой же мой, как и твой. Мы друзья с ним, как и с Игорем. Работаем вместе.

– Правда? Но он так влетел!

– Да это мы прикалывались просто – сценку для Игоря разыграли, а то у него что-то крыша последнее время поехала.

– Как?! А Наташа говорила, что он, ну этот Женечка, ночевал у тебя…

– Люсь, я, по-твоему, что, не женщина? Вот ты, к примеру, с мужем спишь?

– Ну да… конечно…

– А вот у меня мужа нет, и поэтому приходится использовать периодически друзей мужского пола по их прямому половому назначению.

– Ира, так тебе замуж надо выйти!

– Люсь, мне – не надо. Мне – одной хорошо. Я просыпаться одна люблю. Женечка вообще единственный, кого я хоть как-то поутру рядом с собой воспринимаю.

– Так и выходи за него!

– Люсь, зачем?

– Ну, знаешь, Ир, так положено, чтобы женщина замужем была, детей растила…

– Люсенька, сына я, считай, уже вырастила, а замуж я не хочу. Делать мне там нечего.

– Так лучше, по-твоему, что, вот так вот? По мужикам шаландаться?

– Ты знаешь – да. Мне, по крайней мере, так больше нравится.

– Ой, Ирочка, с такими взглядами плохо ты кончишь!

– Знаешь, кончаю я очень хорошо, притом всегда и по нескольку раз, – Люся от такой дерзкой Иркиной заявки вся залилась краской. – Люсь, признайся честно, я тебе когда-нибудь говорила, что надо жить так же, как я?

– Нет…

– А почему же ты мне сейчас говоришь, что я должна жить так же, как ты? – Люся не находила, что ответить, и Ира, чуть помолчав, продолжила. – Вот ты замужем, тебе там хорошо, тебе нравится – ну и живи так! А вот мне нравится одной. И еще мне нравится быть с мужчиной только тогда, когда я этого хочу и только с тем, кого я в данный момент хочу. Я так живу. Мне так хорошо. Тебя данный образ жизни не прельщает, и ты живешь по-другому. Или, может быть, наоборот, очень даже прельщает? И ты требуешь от меня, чтобы я жила так же, как ты, лишь для того, чтобы тебе не было обидно за себя? Обидно, что духу не хватает сломать к чертовой матери все, и жить так, как хочется, а?

– Ира, ну не по-людски это!

– А что по-людски? Раздвигать ноги по первому требованию опостылевшего мужика на том лишь основании, что ты когда-то сходила с ним в ЗАГС? При этом, чтобы почувствовать хоть что-то, отчаянно представлять на его месте другого самца? Это ты считаешь образцом семейного счастья, благочестия и верности?

Видимо, не желая того, Ира попала «не в бровь, а в глаз», так как Люся разрыдалась.

– Люсенька, прости, ну не хотела я тебя обидеть!

«Люсенька» не унималась, а Ира, мягко говоря, не испытывала ни малейшего восторга от ее навзрыдных воплей. И тут ей в голову пришла очень занимательная идейка: а что, если попробовать «повернуть» Люську! Ира несколько раз попыталась завести разговор на другую тему – нет, не то. Она судорожно думала, что сделать, и вдруг поняла, что делает полностью противоположное необходимому. Ира резко остановила бурный поток мозговой деятельности. Ее тело захотело потянуться и зевнуть, что она с превеликим удовольствием позволила ему, после чего спокойно встала к плите изготавливать новую порцию кофе. На какое-то время Иришка полностью выпала из пространства и времени.

– Ирка, ну ты и растяпа! – раздался вопль пришедшей в себя Люси, притом, пришедшей в себя как раз вовремя для того, чтобы перехватить на полпути сбегающий от Иришки кофе.

– Ой, блин! – Ира быстро выключила уже потушенную конфорку. – Прости, что-то задумалась, – соврала она.

Маневр удался, притом как нельзя лучше. Люся не просто забыла о факте тотального саможаления: на ее лице не осталось даже следа от безутешных рыданий. Ира ликовала, а с Люсей, как ни в чем не бывало, обсудила рецепт яблочного пирога (очень актуальная тема в уже начинающемся сезоне как всегда грандиозного переизбытка ранних яблок с дачи); успехи детей в учебе (очень актуальная тема в преддверии окончания сессии и учебного года) и последние тенденции в моде (а именно, где положено находиться поясу – на талии или на бедрах). Добрососедские переговоры не заняли более часа, и довольная Люся, без каких-либо усилий со стороны Иры, как только вышел отведенный на расслабуху срок, убралась восвояси.

Чем-то еще не до конца понятным себе самой, Ира чувствовала, что лучше, чтобы Женечка не знал, что она сейчас полностью осознанно и намеренно проделала. Однако не секрет, что стоит ей закрыться, как он тут же запаникует, а этого тоже лучше не допускать. Ира вернулась к книге. Она спряталась за ее внимательным вдумчивым чтением. Действительно полностью погрузилась в Женечкин труд, но при этом постепенно очень отчетливо нащупала в себе то нечто, с помощью которого ей удалось повернуть Люсю. Ира поняла, что она умела и делала это всегда, но до недавнего времени лишь неосознанно. А вот теперь еще и пытается запутать Женечку. Интересно, получится ли? А ведь и в двух измерениях сразу она тоже находилась не впервые, но опять-таки раньше ей не приходилось фиксировать подобное состояние сознанием. А что Женечка? Ира сосредоточилась на нем.

Женечка сидел в плотно зашторенной гостиной. На журнальном столике горели две восковые свечи. Он думал о Гиале. Ира ясно увидела картины, всплывающие перед его мысленным взором. Он даже не заметил ее вторжения. Ире стало не по себе, оттого что ее так беспардонно занесло в его до крайней степени сугубо личные переживания, и она поспешила вернуться.

Щемящее чувство бессилия не отпускало. Она готова была на все, если б могла сделать хоть что-то, чтобы вернуть Женечке его Гиалу. Юную и влюбленную. Она откуда-то знала, что за всю бесконечно долгую Женечкину жизнь у него это было единственное переживание такого рода. Влюблялся он, конечно, бесчисленное количество раз и хранил всех своих возлюбленных в своей безграничной памяти, как теплые, добрые, с немного щемящей светлой грустью эпизоды, но Гиала стала для него чем-то иным, его половиной… Нет, не верно… И Женечка, и Гиала – это целостные существа, но созданные быть вместе. Почему же Женечка считает это своей слабостью? Впрочем, Ира сама довольно скептически относится к так называемым пылким чувствам. Но ведь это явно что-то другое. Женечка сам говорил об этом. Может, он чего-то не доглядел в Гиале? А заодно и в себе… Ира чувствовала, что это именно так, но как именно и почему, уловить пока не могла.

– Я не знаю, что я сделаю, но я сделаю так, что они будут вместе! Не сейчас, и, наверное, вообще не скоро, но будут! – сказала сама себе Ира.

Она вновь погрузилась в чтение и вновь разделилась на две части, одна из которых внимательно и вдумчиво читала напоказ Женечке, а вторая – упорной ощупью искала потайные управляющие нити, соединяющие Мир с нею.

– – -

Запел мобильник. К своему удивлению Ира обнаружила, что уже утро, что она только что проснулась, а уснула, не раздеваясь и не стеля постели, с распечаткой в руках.

– Ирчик! Я надеюсь, ты дома?

– Генка! Привет!

– Так ты дома или как?

– Дома, конечно! Где ж мне быть-то в такую рань?

– Рань?! Так значит, я тебя разбудил?

– Есть немного…

– Хорошо, тогда не спешу.

– Ты в Сочи?

– Истинно!

– Генка, так ты сейчас ко мне приедешь?

– А ты хочешь?

– Конечно, хочу!

– Меня!

– Генка! Провокатор!

– Ну вот! Ты меня не хочешь! А ведь я тайно влюблен в тебя!

– Генка! От твоего предельно надрывного пафоса у меня в квартире аж стены дрожат.

– Ну хоть что-то у тебя дрожит от моего предельно надрывного пафоса!

– Генка, так ты ко мне приедешь сейчас?

– Приеду, но не совсем сейчас. Надо же дать тебе время для утреннего моциона!

– Генка! Я тебя жду!

– Не жди, а приводи себя в порядок, соня, а как будешь готова – звони.

– Договорились!

Ира весело швырнула мобильник на книжный шкаф и вприпрыжку понеслась в ванную. Минут через десять вышла оттуда, не вытираясь, нацепила шортики с майкой и набрала Генкин телефон.

– Геночка, я тебя жду.

– Не жди. Дверь открывай.

Ира машинально подчинилась и, не отключая телефона, открыла дверь.

– Привет! – сказал Генка одновременно и в трубке, и стоя прямо перед ней.

– Генка?!

– А кого ты рассчитывала увидеть за дверью, а? И вообще, выключи мобильник – я тебя и так неплохо слышу.

– Генка! Ты что, за дверью, что ли, сидел?

– Нет. За дверью я не сидел. Я там стоял.

– Геночка! – на лице Иры отразилось сочувствие и чувство вины.

– И вообще, я не пойму: чего это ты вся такая мокрая? Я ж сказал: как будешь полностью готова, так и звони!

– Геночка! Я ж думала, что позвоню, и пока ты доедешь, успею высушиться и что-нибудь приготовить. Я ж не знала, что ты под дверью маешься!

– Так! Хватит меня своей жалостью изводить! Иди и приводи себя в порядок.

Приведение себя в порядок заняло не более трех-пяти минут, но, когда Ира зашла на свою собственную кухню, она с трудом узнала последнюю. Стол украшал невесть откуда взявшийся букет полевых ромашек. Совершенно незнакомые кофейные чашечки причудливой формы излучали тоненькие струйки голубоватой дымки. А в не менее затейливых десертных вазочках соблазнительно красовались всех мыслимых и не мыслимых оттенков янтаря экзотические и не очень экзотические сухофрукты.

– Генка! Ты – волшебник!

– Впечатляет?

– Не то слово!

– Я рад. Только волшебство здесь ни при чем – торбы и авоськи чуть дольше помаялись за дверью, вот и весь фокус. А это все тебе, Палладина, – сказал он, обводя стол руками.

Ира восхищенно осматривала гостинцы с подарками. Ваза, в которой стояли ромашки, тоже оказалась весьма причудливой, просто она ее не сразу заметила.

– Кофе испробуй – он тоже появился у тебя только вместе со мной.

– Испробую, испробую!

Ира уселась за стол. Ее давешний банкет в честь себя любимой продолжился, только если намедни она сама себя баловала чем «Магнит» послал, то сегодняшнее послание а'ля Генка оказалось воистину божественным.

– Итак, Ирина свет Борисовна, о Вашей жизни в моем более длительном, чем предполагалось, отсутствии, я осведомлен полностью, или почти полностью, но в любом случае для меня вполне исчерпывающе. Показывай!

– Что именно?

– Во-первых – живопись.

– Как скажешь…

Ира направилась в комнату, Генка последовал за ней. Он не в пример своему прошлому знакомству с Ириным творчеством, посвятил каждой ее работе гигантское количество времени – Ира даже начала скучать, но не торопила его.

– По-ку-па-ю… Покупаю все!

– Не продается.

– Ирка! Ведь поваляются-поваляются здесь, и все равно в салон оттащишь. А оттуда по всем российским, а может и не только российским, весям растянут. Так и потеряется все. А коли я скупать буду, так когда-нибудь и выставку тебе персональную где-нибудь в приличном месте устроим.

– Ну вот! Сразу нравоучительные лекции читать! Да я их все подарю тебе, раз приглянулись.

– Так не пойдет, госпожа Палладина. Вы мне нужны сытой и не обремененной думами о презренном металле, то бишь заменяющей его нынче резаной бумаге особой выделки. Так что… У тебя, надеюсь, счет в банке какой-никакой есть?

– Ген! С резаной бумагой особой выделки как наличной, так и виртуальной у меня все в порядке – Станислав Андреевич не обидел и в дальнейшем обижать, вроде, не собирается.

– Стас – мужик правильный, и в нем я не сомневаюсь, но это другая история. А сейчас врубай комп и номер счета – на бочку!

– Генка! Тебе я свои работы могу только подарить.

– Госпожа Палладина! Сопротивление бесполезно! Ирчик, я серьезно. Не обижай старого друга! И на будущее запомни: все, что ты сотворишь у мольберта, я скупаю на корню. Договорились? – произнося свою тираду, Генка сам включил Иришкин компьютер. – Ага! Денег навалом! Денег навалом! А доступ в интернет по причине отсутствия финансирования, сдох, а если выразится прилично – безвременно почил.

– Генка, да я оплатить просто вовремя забыла.

– Не оправдывайся. О твоей памяти девичьей наслышаны мы. Лучше колись, каким макаром ты это делаешь.

– В центральном офисе.

– О боже! Воистину пещерная дама! Змий допотопный! Нет, цивилизация и ты вещи явно никак не совместимые! Ладно, сейчас разберемся. А пока идем еще кофеину глотнем.

Генка сам сварил свой чудо-кофе, привезенный незнамо откуда, налил себе и Ирине и принялся терзать свой мобильник непонятными для Иры манипуляциями. В итоге через полчаса доступ в сеть открылся и Генка вновь потребовал от Иры реквизиты ее счета в банке. Ира сдалась.

– Сколько я тебе должен?

– Я считаю, что нисколько.

– Ладно. Значит, цену я определю сам. Потом не обижайся – договорились?

– Договорились, – выдохнула побежденная Ирина и ушла на кухню смаковать очередной янтарный кусочек то ли манго, то ли папайи.

– Все, Ирчик! – торжественно крикнул Генка, торжественно клацнув «Enter». – Теперь я – владелец твоих потрясающих шедевров, – добавил он и собственной персоной материализовался на кухне.

– Генка, вот ты говоришь, что обо мне знаешь все, а я о твоих делах, можно сказать, не осведомлена совершенно, но, однако, мне известно о твоей более чем плодотворной встрече с Радным.

– Информация верная, и я догадываюсь, к чему ты клонишь, а раз так – показывай теперь эскизы Стасова сочинского имения.

– Нет. Не покажу. Пока. Расскажи мне о Радном.

– Нет. Не расскажу. Пока.

– Генка! Не передразнивай меня и не капризничай! Это очень важно для моей работы. Понимаешь, от него самого добиться чего-либо не представляется возможным, а сведения, полученные всеми, доступными мне способами, скудны до безобразия. Никто не знает о нем ничего вразумительного.

– А с чего ты решила, будто я должен знать нечто более вразумительное, чем все остальные?

– Генка, ты людей нутром чувствуешь.

– Спасибо за комплимент. Но скажи, Ирчик, как сама-то к нему относишься?

– Если честно, то была бы просто счастлива к нему вообще никак не относиться.

– Насколько я припоминаю, тебя невозможно заставить делать то, что ты не хочешь и общаться с тем, с кем не желаешь, и, тем не менее, со Стасом ты работаешь, да еще и как с юридическим, и как с физическим лицом, если выражаться протокольно.

– Знаешь, когда тебе дают возможность безграничного самовыражения в области, о которой мечтаешь, то можно очень ко многим не совсем приятным факторам относиться вполне терпимо.

– Ирчик, а теперь повтори первую часть своей фразы.

Ира отвела взгляд, сосредоточившись, но не могла вспомнить то, что только что сама сформулировала.

– Хорошо, я частично процитирую Вас, уважаемая госпожа Палладина: «…дают возможность безграничного самовыражения…», – так ты, кажется, сказала?

– Да, это именно то, ради чего…

– Стоп, стоп, стоп! Неважно, что ты говорила дальше. Ира, тебе Стас дал возможность безграничного самовыражения, так на кой ляд тогда для работы с ним тебе нужна какая-либо информация о нем, а?

– Но…

– Никаких «но»! Работая с тобой, – и как руководитель фирмы, и как частное лицо – он хочет, чтобы ты выразила СЕБЯ, СВОЮ суть, свою СОБСТВЕННУЮ, а не его.

– Ген! В работе над мебельными линиями, скорее всего, так и есть, но когда человек заказывает то, как будет выглядеть его собственное жилище, пусть и ограниченного пользования во времени – это совсем другое. Понимаешь, он должен войти и почувствовать себя ДОМА. Почувствовать, что то, что его здесь окружает – это ОН. Это его продолжение, удовлетворение определенного круга его потребностей в уюте и комфорте.

– А у Стаса нет потребностей в уюте и комфорте. Он одинаково комфортно чувствует себя как в президентском номере какого-нибудь фешенебельного отеля, так и где-нибудь в тайге, засыпая на голом снегу – ему все равно.

– Так зачем же ему особняк в одном из престижных районов?

– У него нет бытовых потребностей, но зато есть просто неукротимая потребность к созиданию, в смысле материализации идей, и все что работает на это, он заставляет работать. В тебе он увидел мощный генератор идей для материализации и старается использовать по-полной.

– Знаешь, а мне Радный начинает нравиться.

– И это есть хорошо!

Ира впала в состояние со стороны казавшееся задумчивостью. Генка оставил ее в покое и принялся восстанавливать праздничный вид стола, а закончив, окинул Иру взглядом, полным полушутливого сострадания, и сказал:

– Ну хорошо. Я расскажу тебе кое-что об известных мне подробностях частной жизни Радного, однако не думаю, что это сильно поможет тебе.

По словам Генки, Стаса не мучили угрызения совести, как считал Игорь Александрович, когда он по расчету женился на денежном мешке. Радный изначально знал, что этот самый денежный мешок, в свою очередь, рассчитывает на него. Его, Стаса, мучило другое – он не представлял себе, как жить с Ларочкой под одной крышей, не придушив ее на следующий же день. Но все разрешилось как нельзя лучше. Ларочка лицезреть рядом с собой Стаса желала не больше, если не меньше, чем он ее. Почти сразу после свадьбы она укатила на острова и осталась там. Естественно, Стас поощрил сие всеми доступными способами.

В общем, сложившиеся супружеские взаимоотношения абсолютно устраивали обоих супругов. Вот только полной взаимности между ними не было никогда. Стас знал о Ларочке гораздо больше, чем она о нем. Например, Ларочка несколько сомневалась по поводу отцовства Стаса в отношении Фредерика, а Стас знал точно, что это не его ребенок.

Дело в том, что в период предполагаемого наступления у Ларочки беременности, Стас из-за необходимости вести интимную жизнь не самым лучшим образом, подхватил что-то не совсем страшное, но, естественно, и не очень хорошее. Отвертеться от визита к милой женушке, почему-то, не получилось и он, будучи близок с ней, предохранялся всеми доступными методами. В итоге, здоровье Ларочки не пострадало, а вот залететь она умудрилась. Стас и бровью не повел, услышав о предполагаемой беременности жены. Ларочка перевела дух и успокоилась, а Стас, памятуя о коллизиях природы, все же, когда Фредерику исполнилось три года, провел ДНК-тест, который показал, что в момент зачатия он, Радный Станислав Андреевич, даже мимо не проходил. К тому же, Ларочка понятия не имеет, что Стас прекрасно знает о существовании у нее еще и дочери, которая родилась четырьмя годами позже Фредерика.

В общем, Ларочка Стаса панически боится – боится и его самого рядом с собой, и развода с ним. Впрочем, в случае развода с материальной точки зрения она вроде как ничего не теряет в любом случае, но она, Ларочка, с деньгами может делать только одно – тратить, и поэтому, будучи далеко не конченой дурой, понимает, что без Стаса она пропадет. Она знает ему цену. Содержит ее он по-королевски, но неуемные запросы, плюс наличие неучтенного ребенка в комплекте с папашей-жигало постоянно выплескиваются за рамки бюджета.

Просить больше Ларочка всегда боялась и потому в какой-то момент потихоньку стала тайком продавать свои акции, а Стас, всегда знавший о ней гораздо больше, чем она сама о себе, этим воспользовался. Брачный контракт заключался в момент, когда у него за душой и ломаного гроша не было, а потому, в случае развода, независимо от причины, предполагал оставить Ларочке ее же имущество и ничего более, то есть в случае развода Стас не обременяется никакими обязательствами в отношении нее. В семейном бизнесе он до недавнего времени являлся лишь управляющим, получающим зарплату, а поскольку всегда жил гораздо скромнее, чем мог бы, то именно на эту честно заработанную зарплату постепенно и скупал акции своей жены. Она, естественно, об этом до сих пор понятия не имеет, считая, что они просто разбрелись по свету, и она продолжает оставаться хозяйкой, как самый крупный акционер. Буквально на днях в руках Стаса оказался заветный пятьдесят один процент акций, и теперь он полноправный хозяин своего бизнеса. Стас знает, что Ларочка даже с пистолетом у виска не пойдет на развод с ним, и сам не собирается с ней разводиться, но теперь ему все же гораздо спокойнее.

Впрочем, есть у Стаса и действительно своя семья со своими родными детьми. Обзавелся он ими еще до официальной женитьбы. Обзавелся вполне осознанно и целенаправленно, зная, что жизнь у него вряд ли сложится тихо и мирно. В матери своим детям он выбрал тихую скромную и трудолюбивую Наденьку – девочку из сибирской семьи сосланных при сталинском режиме. Она училась с ним в университете, только на филфаке. Он не ухаживал и не соблазнял ее. Стас просто честно и откровенно объяснил ей, что от нее хочет. Его предложение, естественно, не вызвало у Наденьки бурных восторгов, но подумав, она согласилась. В конце концов, никакие радужные перспективы ей тогда не светили. В приемные отцы своим будущим детям он избрал своего друга Серегу. Тому очень нравилась Надя – надо сказать, небезответно – но, будучи от природы ужасно застенчивым, он панически боялся даже заговорить с ней.

Вообще этот Серега личность тоже весьма примечательная. В школе он еле-еле тянулся на троечки. Как известно, знания там никто не оценивает. Сама суть оценки даже официально называется «успеваемость». Так вот, с этой самой успеваемостью у Сереги всегда было более чем туго. За отведенное на школьные контрольные время он с трудом успевал сделать в лучшем случае половину заданий, но идеально чисто и правильно, за что получал свою тройку. Так и тянулся в школе, затем в кулинарном училище (больше никуда не взяли), а вот армия круто изменила его жизнь.

По чистой случайности попал он в элитную засекреченную часть, связанную с наисовременнейшими технологиями, где во всей красе раскрылись его яркие склонности к точным наукам. В университет он поступал с очень весомой рекомендацией. На вступительном экзамене по своей укоренившейся традиции успел сделать только половину заданий, но как всегда идеально, и получил свою заветную тройку, которой ему, учитывая льготу отслужившим в армии и рекомендацию, вполне хватило для поступления. В университете о его крайней медлительности слагали анекдоты, но его дипломная работа произвела такой фурор, что анекдоты переквалифицировались в легенды. Зная себя, писать он ее начал с первого курса, а на защите кто-то даже восторженно крикнул, что за такие открытия Нобелевскую премию дают. Нобелевскую премию ему, конечно же, не дали, а вот в аспирантуру зачислили без вопросов, несмотря на малопривлекательные оценки успеваемости, полученные за время учебы. В конце концов, какая разница, что человек успевает, если то, что он все же успел – гениально.

Своих детей Сергей иметь не может. Узнал он об этом на третьем курсе случайно, когда одна из соседок по общежитию заявила, что беременна от него. Скандал она устроила громче некуда. Серегу даже из университета чуть не выгнали, но вмешался отец Стаса, который тогда вес имел немалый. В общем, выгнать Серегу не выгнали, а вот обследование пройти все ж заставили. Вот тут и выяснилось, что он не может и никогда не сможет стать отцом.

С Сергеем Стас тоже разговаривал предельно прямо и откровенно. Вопреки ожиданиям тот пришел в восторг от предложения, притом в такой восторг, что Стас даже немного растерялся и начал освещать ему все самые негативные стороны своей затеи, на что Серега прочел ему целую лекцию на тему, почему все это просто замечательно. На момент мужского разговора у Наденьки уже родился сын от Стаса – Радный Владимир Станиславович, и вот-вот должна была появиться дочурка – Радная Светлана Станиславовна. Условия, что дети будут им, Стасом, официально признаны, будут носить его отчество и фамилию, будут с ним, как с отцом общаться, Серегу тоже не смутили.