Текст книги "Былого слышу шаг"

Автор книги: Егор Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

Для батрака, быть может, мы пустим показательные поезда, в которых будут музеи, выставки, образчики, инструктора, лектора, библиотеки, – как только немного улучшится транспорт, топливо и продовольственный вопрос. В особенности таковые нужны для Сибири.

Что касается проекта массового обучения крестьянской молодежи за границей на опытных фермах и крестьянских хозяйствах, то должен вам сказать, что, конечно, в этом проекте много хорошего; у нас мало учебных заведений, немногому в них учат, да всю Россию в школы не загонишь, сразу не обучишь; может быть, мы к этому способу и подойдем, не все же Европа на нас будет рогатиться, обернется и она к нам лицом, поймет и она, что забота о русском батраке не только выгодна нам, но и ей…

…Мы убеждены в том, что с каждым шагом Советской власти будет выделяться все большее и большее количество людей, освободившихся до конца от старого буржуазного предрассудка, будто не может управлять государством простои рабочий и крестьянин. Может и научится, если возьмется управлять! В. И. Ленин

Штрихи биографии

ПОЗИЦИЯ

Было это на заседании Совнаркома вскоре после переезда правительства в Москву. Председатель Главторфа И. И. Радченко просил отпустить средства на строительство бараков на месте торфяных разработок стоимостью по четыре тысячи рублей за каждый – таков расчет. Однако с возражениями поднялся представитель Наркомфина: четыре тысячи за барак слишком много, следует предусмотреть не более двух тысяч.

Каждый отстаивал свое, а Владимир Ильич тем временем писал записки; сперва – Радченко: «Вы когда-нибудь строили бараки? Твердо ли знаете, что надо 4000 р.?» Радченко ответил сразу же, на том же клочке бумаги: конечно, строил. Следующая записка – представителю Наркомфина: а вы строили бараки? Тот дожал плечами: само собой разумеется, нет.

Когда дебаты были закончены, Ленин вновь повторил свои вопросы, на этот раз вслух: приходилось строить бараки – да или нет? Радченко – да, представитель Наркомфина – нет. Ставя вопрос на голосование, Владимир Ильич формулировал его следующим образом:

– Есть два предложения. Автор первого, имеющий опыт в строительстве бараков, считает необходимым выделить на постройку одного барака четыре тысячи рублей, автор второго, не имеющий такого опыта, предлагает выделить две тысячи рублей…

Конечно же члены Совнаркома поддержали первое предложение, как сделал бы, очевидно, каждый из нас, окажись на их месте.

Знаменательный эпизод, свидетельствующий, как свободно проникал всякий раз государственный взгляд Владимира Ильича в самую суть вопроса. Ленина не могли смутить никакие условности, он всякий раз высмеивал заклинания-убеждения: это так, потому что это так и иначе быть не может. Вы настаиваете на своей точке зрения – прекрасно, обоснуйте экономически, а главное, покажите, что реально выигрывает на этом государство, трудящиеся, все же остальное – от лукавого… Между прочим, когда случается беседовать с хозяйственниками, всякий раз рассказываю историю со строительством бараков, и, признаться, она пользуется большим успехом.

Потратить на строительство барака две тысячи вместо четырех – предложение весьма соблазнительное, и отстаивающий его предстает рачительным хозяином, который больше других печется об интересах государства. Но позвольте, не ему же строить. А значит, можно с еще большей легкостью предложить, скажем, по тысяче рублей за барак и в результате предстать еще более государственным человеком. Между тем строительство бараков стоит ровно столько, сколько оно стоит. И если отпустить лишь половину средств, то и бараков окажется в два раза меньше. Но можно и постараться, подумать, вывернуться, наконец? Можно и вывернуться: заплатить, например, строителям меньше, чем они заработали, или, скажем, лишить барак тех удобств, которые все-таки в нем предусмотрены, хотя он и барак. Скорее всего, произойдет и то и другое, а значит, и в том и в другом случае средства будут сэкономлены за счет трудящихся: экономия государственных средств, продиктованная в данном случае соображениями весьма умозрительными (есть ассигнования – сократи их), достигается вполне реальным ухудшением условий жизни людей.

И когда Владимир Ильич проявляет столь живой интерес к строительству бараков – обменивается записками, задает вопросы вслух и, наконец, весьма своеобразно формулирует суть спора – все это не случайно. Ленин выступает против практики, которая ему чужда абсолютно: интересы социалистического государства не должны противостоять интересам трудящихся.

Известно, например, с какой чрезвычайной осторожностью подходил Владимир Ильич к декретам, которые могли нанести ущерб какой-либо группе населения.

«Помню, у нас была большая возня с залогами ссудной казны, – вспоминал член коллегии Наркомфина Я. С. Ганецкий. – Залоги не выкупались, и ссудные кассы необходимо было ликвидировать, а залогов лежало десятки тысяч. При каждой выдаче необходимо было производить оценки по «современной» стоимости, так как полагалось по декрету выдавать лишь до 10 тысяч рублей. Здесь, естественно, возможны были всякие ошибки, злоупотребления, а уж выдача в таких случаях всегда затягивалась». И не раз высказывались предложения: не пора ли передать все заклады в казну? К тому же сама практика заклада вещей представлялась по тем временам несовместимой с новой жизнью. А Владимир Ильич возражал, более того, помогал тем, кто никак не мог договориться с ссудными кассами.

«28/IV 1919

т. Крестинский (или т. Ганецкий),

Подательница имеет просьбу, касающуюся заложенных вещей. Очень прошу как можно скорее рассмотреть ее просьбу и разрешить дело без промедления.

Пр. СНК В. Ульянов (Ленин)».

Ленин всегда и первым выступал против попыток подстроить жизнь к пропагандистской фразе, представить многообразие окружающего нас мира в том идеальном порядке, который столь дорог сердцу политической посредственности. Известно, что во времена профсоюзной дискуссии Троцкий выступал с утверждением, что профсоюзы не нужны, поскольку у нас нет буржуазии, а значит, и защищать рабочий класс незачем и не от кого. Вот она столбовая дорога фразы: если так, то этак – и никак иначе. Ленин же говорил, что мы имеем государство с бюрократическими извращениями, от которых, несомненно, страдают трудящиеся. Заявление же о том, что в защите материальных и духовных интересов рабочего класса профсоюзам делать нечего, обойдутся, мол, и без них, – это рассуждение «переносит нас в область абстракции или идеала, которого мы через 15–20 лет достигнем, нояив этом не уверен, что достигнем в такой именно срок, – говорил Владимир Ильич в самый канун 1921 года. – Перед нами же действительность, которую мы хорошо знаем, если только мы не опьяняем себя, не увлекаемся интеллигентскими разговорами, или абстрактными рассуждениями, или тем, что иногда кажется «теорией», а на деле является ошибкой…»

Человек, возглавивший величайший социальный эксперимент, тот, кто, по словам Горького, так помешал людям жить привычной для них жизнью, как никто до него, – этот человек умел отделить желаемое от действительного.

Ленин заметил как-то: «Торопиться случалось каждому из нас». Он нередко торопился сам и умел подгонять других. Торопил, к примеру, членов комиссии ГОЭЛРО, желая поскорее получить проект плана электрификаций. Или, решив однажды – настала пора «создать словарь настоящего русского языка» от Пушкина до Горького, – тут же и предлагал: «Что, если посадить за сие 30 ученых, дав им красноармейский даек?»

И называл совсем иные, исторически продолжительные сроки, когда заходила речь о явлениях социальных, об изменениях в жизни общества. Говорили, скажем, о борьбе с бюрократизмом, и Ленин отмечал: «Борьба с бюрократизмом потребует десятилетий». Касаясь совершенствования государственного аппарата, подчеркивал, что «едва ли не самой вредной чертой этой работы будет торопливость». Напоминал, что и в вопросах культуры «торопливость и размашистость вреднее всего». Диктуя свои последние статьи, советовал: «Надо вовремя взяться за ум. Надо проникнуться спасительным недоверием к скоропалительно быстрому движению вперед, ко всякому хвастовству и т. д.». И весной восемнадцатого года, когда так велики еще были ожидания мировой пролетарской революции и кому-то казалось – до коммунизма рукой достать, Ленин говорил: «Путь организации – путь длинный, и задачи социалистического строительства требуют упорной продолжительной работы и соответственных знаний, которых у нас недостаточно. Едва ли и ближайшее будущее поколение, более развитое, сделает полный переход к социализму».

Ленин любил людей, а не идеи, утверждал Горький. «Я – знаю, что он любил людей, а не идеи, вы знаете, как ломал и гнул он идеи, когда этого требовали интересы народа», – писал Алексей Максимович вскоре после кончины Владимира Ильича.

Ленин не был слугой идей, они, эти идеи, служили ему, были его оружием в переустройстве жизни. Ему чужды были опасения, «как бы не пострадала возлюбленная теория в ее столкновении с практикой». Беседуя с тем же Горьким, Владимир Ильич говорил: «Теория, гипотеза для нас не есть нечто «священное», для нас это – рабочий инструмент».

Оглядывая путь Владимира Ильича, понимаешь, что самые ожесточенные идейные схватки и самые изнурительные политические бои он вел именно с теми, кто хотел бы из «рабочего инструмента» превратить теорию в самоцель, для кого безукоризненное воплощение идеи становилось важнее ее самой. Вспомните борьбу за заключение Брестского договора, споры с «левыми коммунистами» весной восемнадцатого, наконец, как трудно далось Владимиру Ильичу утверждение новой экономической политики. Ленин выступал против тех, кто хотел бы парить над грешной землей, не считаясь с реальной жизнью. Он с горечью спрашивал: «…Что сделалось с этими людьми, как они могут из-за обрывков книжки забыть действительность?»

Только реальная степень достигнутого может быть, в конце концов, неопровержимым аргументом в споре. И Ленин чрезвычайно ценил все, что удалось отвоевать у жизни, утвердить в ней. На V Всероссийском съезде Советов, где принималась первая Советская Конституция, он говорил: «Прошли и для России, я уверен, безвозвратно прошли, те времена, когда спорили о социалистических программах по книжкам. Ныне о социализме можно говорить только по опыту».

На четвертом месяце существования Советской власти Ленин принял корреспондента французской газеты «Le Temps» Л. Нодо, дал ему интервью:

«Англичане говорят: «Чтобы узнать, каков пудинг, надо его попробовать». Говорите что хотите о социалистическом пудинге, но только все народы пробуют и будут все больше пробовать это блюдо. Мы не говорим, что это прекрасно. Мы сами подчеркиваем многие недостатки. Но это пудинг, который есть и его можно попробовать, а все остальное – рецепты для поваренной книги. Сколько ни листай ее – сыт не будешь».

Н. К. Крупская пишет: «Иногда, вспоминая, как Ильич занимался мелочами, товарищи говорят: «Не берегли мы Ильича-то, мелочами его загружали, не надо было приставать к нему со всеми этими мелкими делишками».

Сегодня мы говорим об удивительном внимании Ленина к так называемым «мелочам».

Вспоминая о том, как работал Ленин, старый большевик, организатор партийной печати Н. Л. Мещеряков пишет, что не было числа вопросам и просьбам, с которыми шли к Владимиру Ильичу, и как-то он пожаловался своему собеседнику, кивнув на телефонные аппараты: «Из-за всякого пустяка обращаются ко мне».

Ленин всегда конкретен – в каждой своей статье, каждой записке, в любом решении. Немало, очевидно, было дел, которыми он занимался без всякой охоты, да и не по своей воле – обстоятельства к тому понуждали. «Обязанности часового при Председателе Совета Народных Комиссаров» Владимир Ильич напишет собственноручно. Но кто иной мог составить эту памятку, если датирована она 27 октября 1917 года?

И не доставляло Ленину радости, порой возмущало, что многие вопросы никак не решались без его вмешательства.

Сегодня подписал телеграмму насчет 1.2 млн. пуд. сена Москве.

Мне думается, что неправильно давать все подобные телеграммы на подпись мне. Надо – может быть, постепенно, но все же надо переходить и перейтик тому, чтобы научить людей (в том числе губисполкомы) слушаться и без моей подписи – нормально слушаться, а не только экстраординарно слушаться».

Все сходилось к Председателю СНК, и даже заместитель у него появится впервые лишь к концу 1921 года. В декабре заместителем Председателя СНК и СТО станет А. Д. Цюрупа. А когда заместителей станет трое, Ленин будет стремиться как можно полнее распределить между ними обязанности, не раз раздумывая над вариантами этого распределения.

Вернемся, однако, к воспоминаниям Крупской. Товарищи сожалеют, что загружали Ленина мелочами. Надежда Константиновна не возражает: так оно и было. Но объясняет это не только всевластием времени. Важнее другое: Владимир Ильич сам «считал, что необходимо внимание к мелочам, что только внимание к ним сделает советский аппарат подлинно демократическим, не формально демократическим, а пролетарски-демократическим».

В этих словах – социальная направленность, политическая суть ленинского стиля работы.

Чаще всего, когда мы пишем о внимании Ленина к «мелочам», то берем это слово в кавычки или же оговариваемся: к так называемым мелочам. Иначе и не может быть: Владимир Ильич прежде всего был внимателен к людям, их запросам, а это мелочью не назовешь. Откуда, собственно говоря, берутся наши представления о «мелочах»? Во многом, пожалуй, от буржуазно-бюрократического аппарата управления. По своей классовой сути он не мог быть обращен к человеку, видел в нем ту соринку, ту мелочь, которая не заслуживает внимания, а лишь отвлекает от высших целей управления.

«Машина советской администрации должна работать аккуратно, четко, быстро, – писал Владимир Ильич. – От ее расхлябанности не только страдают интересы частных лиц, но и все дело управления принимает характер мнимый, призрачный». Вот она задача: аккуратно, четко, быстро. Практикой решений, всем стилем своей работы Ленин утверждал уважение к людям, подавая в этом пример в первую очередь тем, кто окружал его.

Управлением делами СНК было подготовлено объявление:

«По распоряжению тов. Ленина объявляется, что все товарищи, имеющие к нему какие-либо дела (к работам съезда непосредственно не относящиеся), в том числе и просьбы о приеме, должны обращаться не непосредственно к нему, но к следующим товарищам… Товарищи, обращающиеся непосредственно к тов. Ленину и тем отвлекающие его от работы съезда, предупреждаются, что просьбы их будут оставаться без последствий».

Обычное деловое объявление; текст его, очевидно, ни у кого не вызовет замечаний. Но вот как выглядело оно после поправок, которые внес Владимир Ильич:

«По поручению тов. Ленина (в первоначальном тексте – «по распоряжению». – Е. Я.) объявляется, что все товарищи, имеющие к нему какие-либо дела (к работе съезда непосредственно не относящиеся), в том числе и просьбы о свидании (в первоначальном тексте – «о приеме». – Е. Я.), должны обращаться не непосредственно к нему, но к следующим товарищам… (А дальше уже ничего общего с первоначальным текстом: никто не «предупреждается» и ничьи просьбы не собираются оставлять «без последствий». – Е. Я.) Тов. Ленин убедительно просит иметь в виду, что при передаче записок или документов не через названных товарищей, которые аккуратно все сохраняют, записывают поручения, следят за исполнением, нельзя обещать ни сохранности передаваемого, ни аккуратности исполнения».

Надо полагать, что такое же сравнение текстов этих двух документов сделали в свое время и работники аппарата Совнаркома, получив тем самым наглядный пример того, как следует в общении с людьми использовать более уважительный и менее безапелляционный тон.

Ленин умел взглянуть на факт в упор, увидеть его таким, каков он есть сам по себе. И, получив во времена мобилизации коммунистов на борьбу с Колчаком письмо от члена партии – как понять, что стоит за назначением его начальником политотдела? – Владимир Ильич пишет в ответ: «Понимать так, как есть: решение ЦК. Времена военные. Все на наиболее трудное».

Одна из самых известных историй: комендант санатория Горки срубил дерево в парке и был за это примерно наказан специальным постановлением Председателя Совета Труда и Обороны.

«Протоколом тт. Беленького, Иванычева и Габалина установлено, что по распоряжению заведующего санаторией тов. Вевера срублена 14 июня 1920 г. в парке санатории совершенно здоровая ель.

За допущение такой порчи советского имущества предписываю подвергнуть т. Вевера, заведующего санаторией при советском имении Горки,

аресту на 1 месяц…»

А дальше в постановлении подробнейшим образом говорилось, каким образом срок наказания может быть сокращен, как привести приговор в исполнение, не помешав при этом сельскохозяйственным работам.

Что же поражает в этой истории? Сознательно или не отдавая себе отчета мы как бы соединяем это дерево, эту срубленную ель, со многими другими, словно переносим его в бескрайний лес, и оно сразу же теряется там, утрачивая свою конкретность, а с ней и ценность. Отсюда и удивление: судьба всего лишь одного дерева так взволновала Ленина! Между тем дерево, которое спилили в парке, было для него абсолютно конкретно. Соображения о том, что существует много подобных деревьев, которые порой без всякого разрешения рубят и пилят, никак не снижало в глазах Владимира Ильича ценности уничтоженного и не умаляло вины того, кто это сделал.

Очевидцы вспоминали, что, узнав о постановлении, Вевер умолял окружающих походатайствовать за него перед Владимиром Ильичем. «Легче год, два отсидеть, чем одну неделю по распоряжению тов. Ленина. Готов что угодно сделать, только чтобы не быть наказанным Лениным». И Ленина уговаривали отменить приговор, но напрасно: заведующий отбыл наказание.

Ленин не торопился ни сравнивать факт с ему подобными, ни типизировать его, ставя в один ряд с другими, а значит, и обезличивая. Удивительно отчетливо видел он и лес, и деревья.

Та же конкретность была присуща Ленину в устройстве дел многих людей, которые обращались за помощью. Владимир Ильич не задавался всякий раз вопросом: а все ли располагают на сегодняшний день тем, в чем испытывает нужду тот, кто к нему обратился? (Вопрос, на который трудно дать точный ответ, но за которым очень удобно укрыться: если не все еще имеют, так и этому просителю не положено.) Ленин решал по существу: действительно ли нужно помочь и как это сделать. И тут же набрасывал одну из своих знаменитых записочек. Когда в них шла речь о помощи кому-либо, то начинались они обычно со слова «прошу».

«Очень просил бы перевести тов. Колесникову – жену расстрелянного товарища, ответственного работника, из занимаемой ею теперь комнаты во 2-м Доме Советов (549), которая очень мала и главное очень сыра, в другую, сухую комнату (у Колесниковой двое детей, один хворает малярией)».

«Прошу оказать всяческую помощь моему товарищу по ссылке в Сибири Ивану Лукичу Проминскому, смазчику вагонов при Иннокентьевском депо… Затем прошу передать ему по телеграфу мой привет и, наконец, прошу перевести его на Алтайскую железную дорогу на лучшее место. Он уже стар. Телеграфируйте, что сделали».

«Прошу непременно предоставить комнату в 1 Доме Советов тов. Цецилии Самойловне Бобровской, которую я знаю хорошо как старого партийного работника. Она живет сейчас в совершенно невозможных условиях, и доктора велят ее немедленно перевести в один из Домов Советов… Я знаю Бобровскую с эпохи до 1905 года и знаю, что она способна бедствовать и молчать чрезмерно. Поэтому ей надо помочь быстро». Последнюю фразу Ленин написал от руки, желая усилить свою просьбу…

Знакомясь с документами, которые просматривал Ленин как Председатель Совнаркома, обращаешь внимание, что на очень многих бумагах – записках, предложениях, информациях – Владимир Ильич сплошь и рядом оставлял весьма лаконичную резолюцию: «В архив». Можно еще понять, например, когда, получив от редколлегии журнала «Книга и революция» предложение к сотрудничеству, Ленин пишет на письме: «В архив». Прочел – принял к сведению. Но вот письмо председателя ревкома Азербайджана о продовольственных затруднениях в республике. Это просьба о помощи, и сообщению необходимо, как сказал бы канцелярист, «дать ход». А резолюция все та же: «В архив». Скажем, обращается к Владимиру Ильичу член коллегии Наркомата путей сообщения с предложениями: «В каком виде должны быть восстановлены русские железные дороги». Он конечно же ждет ответа, а Ленин помечает: «В архив». Наконец, докладная записка о тяжелых условиях жизни и работы академика Павлова; здесь необходимы самые неотложные действия. Резолюция, между тем: «В архив». Но, позвольте, известно, что уже на следующий день, как получил Владимир Ильич это сообщение, были приняты меры для создания нормальных условий труда и жизни ученого. Ленин прочел письмо и сразу же вызвал нужных на этот раз людей, дал указания. Тут-то и заключен, скорее всего, ответ на наши недоуменные вопросы. Всякий раз, когда вместо того, чтобы «давать делу ход», представлялось возможным решить его, Владимир Ильич делал это. И решение его чаще всего было настолько исчерпывающим, что исходные бумаги оставалось лишь направить в архив.

В повседневной работе нас пугает обычно многочисленность вопросов, неравнозначность и разноплановость их. Мы стараемся отодвинуться хотя бы от части из них, боясь погружения в болото «текучки». Вполне реальна и другая опасность: руководитель, стремящийся вникнуть в каждый вопрос и самостоятельно принять решение, может подменить специалистов, тех, кто согласно своей профессии досконально знаком с проблемой.

Начнем с последнего. Лишь энциклопедически образованный человек, каким и был Ленин, может со всей отчетливостью представить всю глубину и разветвленность знаний, не переоценивая того, что удалось приобрести ему самому. Как бы ни был увлечен Владимир Ильич той или иной проблемой социалистического строительства, он ищет ее решение в своей профессиональной сфере – решение политическое.

Еще раз о плане ГОЭЛРО. Ленин – его автор. Но лишь в том и очень высоком смысле, что этот план, пользуясь словами самого Владимира Ильича, вторая программа партии. И в политической разработке, пропаганде этого грандиозного по тем временам мероприятия для Ленина не могло быть второстепенных деталей, не существовало мелочей; пример тому и карта электрификации, которую монтировали в Большом театре.

Совсем иначе относился Ленин к непосредственной разработке проекта. За одиннадцать месяцев до открытия VIII съезда Советов он писал Г. М. Кржижановскому – инженеру-энергетику, руководителю Государственной комиссии по электрификации России: «Примерно: в 10 (5?) лет построим 20–30 (30–50?) станций…

Я думаю, подобный «план» – повторяю, не технический, а государственный – проект плана, Вы бы могли дать.

Его надо дать сейчас, чтобы наглядно, популярно» для массы увлечь ясной и яркой (вполне научной в основе) перспективой: за работу-де, и в 10–20 лет мы Россию всю, и промышленную и земледельческую, сделаем электрической. Доработаемся до стольких-то (тысяч или миллионов лошадиных сил или киловатт?? черт его знает) машинных рабов и проч.».

В плане ГОЭЛРО Ленин видит то звено, за которое должна быть вытянута вся цепь социалистического возрождения страны. А вот сколько следует построить станций – 20–30 (30–50?), в 10 (5?) лет, – которые доработаются до тысяч или миллионов лошадиных сил или киловатт, – все это предстоит решать специалистам на вполне научной основе.

Теперь о страшилище, именуемом «текучкой». Она берет верх там, где не хватает умения, порой решимости, для того, чтобы вникнуть в суть дел, а значит, и реально повлиять на их ход.

Вспоминая о том, как работал Владимир Ильич, Н. П. Горбунов приводит список ленинских поручений в январе – феврале 1921 года. Вот два из них:

«– Выяснить, почему коллегия Нефтеуправления дала рабочим по 8 аршин мануфактуры вместо отпущенных 30 аршин.

– Выписать из Америки, Германии и Англии литературу по тейлоризации и научной организации труда. Заняться этим вопросом».

Внимание к «мелочам» и непреходящий интерес к науке управления. Частное и общее в перечне поручений следуют одно за другим, в деятельности Владимирка Ильича это сочеталось органически. Увидеть факт таким, какой он есть, осмыслив его, подняться к обобщениям, выводам и начать действовать, изменяя само русло привычного потока, – ленинский стиль работы. Мы могли в этом уже убедиться, обращаясь к «Очередным задачам Советской власти». В самом представлении «очередные задачи» для Ленина соединялись задачи дня с перспективой десятилетий.

…Закончу эту тему еще одним отступлением – историей, давно уже меня занимавшей; решение же ее пришло неожиданно, лишь теперь, когда собрал вместе то, о чем думал прежде.

В письме к Н. К. Крупской, написанном 16 мая 1930 года, А. М. Горький рассказывает о посещении Горок: «…жил я в то время вне политики, по уши в «быту» и жаловался В. И. на засилие мелочей жизни. Говорил, между прочим, о том, что, разбирая деревянные дома на топливо, ленинградские рабочие ломают рамы, бьют стекла, зря портят кровельное железо, а у них в домах – крыши текут, окна забиты фанерой и т. д. Возмущала меня низкая оценка рабочими продуктов своего же труда. «Вы, В. И., думаете широкими планами, до вас эти мелочи не доходят». Он – промолчал, расхаживая по террасе, а я – упрекнул себя: напрасно надоедаю пустяками. А после чаю пошли мы с ним гулять, и он сказал мне: «Напрасно думаете, что я не придаю значения мелочам, да и не мелочи это – отмеченная Вами недооценка труда, нет, конечно, не мелочь: мы – бедные люди и должны понимать цену каждого полена и гроша… Но – как обвинишь рабочего за то, что он еще [не] осознал, что он уже хозяин всего, что есть? Сознание это явится – не скоро, и может явиться только у социалиста«…Говорил он на эту тему весьма долго, и я был изумлен тем, как много он видит «мелочей» и как поразительно просто мысль его восходит от ничтожных бытовых явлений к широчайшим обобщениям. Эта его способность, поразительно тонко разработанная, всегда изумляла меня…»

Ленин говорит о сознании социалиста, которое может прийти к рабочему лишь вместе с чувством хозяина всего, что есть в его стране, и мысли эти очень близки к тому, о чем пишет Владимир Ильич в «Великом почине». Эта работа словно продолжает беседу в Горках: коммунистические субботники необыкновенно ценны как фактическое начало коммунизма, который начинается там, где проявляется забота рядовых рабочих об увеличении производительности труда, об интересах общества в целом.

Беседа в Горках носила теоретический характер. Но вот сама жизнь рождает коммунистические субботники. И теоретические рассуждения обретают практическую основу. Так и хочется одно подверстать к другому!

Удивительно соблазнительно, а подверстать тем не менее нельзя. В этом и была загвоздка, это и порождало мои вопросы. Горький пишет: «Очень ярко вспомнился визит мой в Горки, летом, кажется 20-го г…». А первые субботники состоялись в мае 1919 года, и «Великий почин» датирован 28 июня того же года. Значит, все это происходило за год до беседы Ленина с Горьким, и разрушается вроде бы так удачно сооруженная конструкция.

Но отчего же тогда, разговаривая с Горьким, Владимир Ильич подчеркивает, что сознание социалиста явится у рабочих не скоро? Почему не упоминает о коммунистических субботниках, начатых еще год назад, которые как раз и служат примером рождения социалистического сознания трудящихся? А быть может, Алексей Максимович неточен в дате? Пишет же он, что был в Горках «летом, кажется, 20-го г.». Нет, специалисты не видят оснований, чтобы брать под сомнение указанное в письме время. Ответ скрыт в чем-то другом. А не во мне ли самом, в таком обыденном стремлении непременно все выстроить по идеальной прямой?

Откроем вновь «Великий почин»: коммунистические субботники – начало необыкновенной важности. Но это только начало. И подобные ростки – громадная тогда редкость… И не было необходимости для Владимира Ильича непременно упоминать коммунистические субботники, как бы противопоставляя позитивное начало тому, что беспокоило Горького. Они говорили о необозримом поле общественного сознания, которое предстояло возделать. Коммунистические субботники были лишь первыми ростками, поднявшимися на нем.

Ленин так и пишет в своей работе: «Мы должны тщательно изучать ростки нового, внимательнейшим образом относиться к ним, всячески помогать их росту и «ухаживать» за этими слабыми ростками. Неизбежно, что некоторые из них погибнут. Нельзя ручаться, что именно «коммунистические субботники» сыграют особо важную роль. Не в этом дело. Дело в поддержке всех и всяческих ростков нового, из которых жизнь отберет самые жизнеспособные. Если японский ученый, чтобы помочь людям победить сифилис, имел терпение испробовать 605 препаратов, пока он не выработал 606-ой, удовлетворяющий известным требованиям, препарат, то у тех, кто хочет решить задачу более трудную, победить капитализм, должно хватить настойчивости испробовать сотни и тысячи новых приемов, способов, средств борьбы для выработки наиболее пригодных из них».

Велико было внимание Ленина к событиям и явлениям жизни, которые свидетельствовали о рождении нового, социалистического. Ничем не скрываемой радостью по поводу того, что состоялись первые коммунистические субботники, пронизана каждая строка «Великого почина», отсюда и публицистический подъем этой блистательной работы. Вместе с тем Ленин был чрезвычайно далек от того, чтобы абсолютизировать события и даже явления, какими бы обнадеживающими и многообещающими они ни были, видеть в них рецепт для решения всех задач и панацею от всех бед.

Вспоминая о встрече с Лениным, Горький пишет: «Не знаю человека, у которого анализ и синтез работали бы так гармонично».

Репортаж из года восемнадцатого

ПРАЗДНИК

Ленин приехал из гостиницы «Националь» в Кремль и начал работать в своем кабинете. Это было Смарта 1918 года.

Мы не знаем, в какое время впервые вошел в свой кабинет Владимир Ильич – было это днем или под вечер, какие принес с собой бумаги, кого первым принял здесь. Комендант Кремля рассказывал, что мебель для кабинета собирали попроще, зная ленинскую нетерпимость к роскоши. Сохранилось лишь одно свидетельство о личной просьбе Владимира Ильича – записка, ® которой торопит с установкой телефонов в кабинете Председателя Совета Народных Комиссаров. Телефонные аппараты на краю письменного стола, которые так хорошо видны на фотографиях, появятся позже. Вначале приходилось всякий раз вставать, подходить к аппарату, который висел на стене.