Текст книги "Былого слышу шаг"

Автор книги: Егор Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

Ты знаешь толк в еде, но чаще всего голоден; любишь отдохнуть, но обычно мотаешься по городу без отдыха и сна. Твой костюм, твой воротничок, твой галстук и твой платочек, который неизменно торчит из кармана, – все это могло быть и посвежее, но тем не менее ты всегда в форме.

О том, что правительство приезжает в Москву вечером И марта, ты, скорее всего, не знал, иначе непременно появился бы на вокзале. Сам прочел об этом в газетах. А вот уже утром следующего дня сразу отправился на Моховую, к гостинице «Националь». Возьмем-ка теперь пятый том «Биографической хроники» Владимира Ильича и посмотрим, что ты успел в этот день, а какие события проскользнули мимо тебя.

Итак, читаем: «Ленин вместе с М. И. Ульяновой и В. Д. Бонч-Бруевичем едет осматривать Москву в направлении Таганки, где в одном из переулков жила знакомая М. И. Ульяновой (кто именно, установить не удалось)». Об этой поездке ты, очевидно, тоже ничего не слышал, иначе давно бы стало известно имя и адрес той, к кому в первый же московский день наведалась Мария Ильинична, да еще вместе с Владимиром Ильичем.

Потом, как мы знаем, поездка в Кремль. Не было тебя и среди тех, кто ходил с Лениным по Кремлю. Быть может, тебя просто не пустили. Но информацию тем не менее сумел передать: «Квартира Ленина. Весь верхний этаж здания судебных установлений, где помещалась канцелярия и квартира прокурора судебной палаты, отведен в распоряжение личной канцелярии Ленина и под его квартиру».

Ты еще не знаешь, очевидно, что означает это длинное название – Управление делами Совета Народных Комиссаров, оттого и пишешь: «личная канцелярия». Надо привыкать, однако, к новым названиям, в ближайшие дни ты услышишь их немало.

Из Кремля Ленин приехал на Большую Дмитровку, в Благородное собрание – нынешний Дом Союзов. Провел здесь заседание Совнаркома. И отсюда ты успел передать информацию: «Во вторник в Москве проходило первое заседание переселившегося сюда Совета Народных Комиссаров. На заседании обсуждались лишь вопросы, касающиеся Петрограда. Все распоряжения были переданы в Петроград».

А теперь мимо Большого театра, скорее в гору, к Политехническому музею. Сюда на заседание Московского Совета должен приехать Ленин.

«Председатель заявил, что на собрание прибыл товарищ Ленин, который просит предоставить ему слово вне очереди, – написал ты в информации, как всегда стараясь передать все, что происходит. – Предложение было встречено аплодисментами. Председатель от имени собрания приветствовал товарища Ленина. Встреченный бурными аплодисментами, товарищ Ленин произнес речь».

И тогда, в Политехническом музее, ты впервые столкнулся с тем, что навсегда останется для тебя камнем преткновения: как записать выступление Ленина, как успеть пометить на бумаге все, что скажет Владимир Ильич? Признаюсь, задачу и старания твои могу разделить лишь умозрительно: в наши дни пулеметами строчат телетайпы, на их бесконечные бумажные свитки ложатся строки докладов и речей, рука же репортера касательства к этому не имеет.

А тогда, пожалуй, только ты и мог записать. Вот она лежит передо мной, та газета, в которой опубликована сделанная тобой запись выступления Владимира Ильича 12 марта 1918 года на заседании Московского Совета. Здесь – редкий случай! – велась стенограмма, и можно сравнить с ней твою запись. Абзацы переданы более или менее правильно. Однако как звучит по нашим временам это «более или менее». Когда цитируешь теперь Владимира Ильича, в голову не приходит и букву изменить. Беда же твоей записи в том, что один абзац есть, а три пропущено – нарушена логика речи, утрачено развитие мысли.

И так случалось всегда, хотя ты всякий раз старался. Брал с собой то маленький блокнот, а то целую амбарную книгу – в ней казалось удобнее записывать. Придумывал свою систему сокращений, условных значков. И все равно ничего не получалось: говорит доходчиво, все понимают, а фразу строит сложно.

(Мой знакомый из «Московской правды» – старый репортер – любил рассказывать, как довелось ему однажды оказаться в кабинете Дзержинского. Газета послала репортера на заседание ВСНХ, и – везет же! – он слово в слово записал выступление председательствующего – Феликса Эдмундовича. Речь опубликовали, а репортер был доставлен поутру в кабинет Дзержинского. «Кто из работников секретариата передал дам текст моего выступления?» – «До сегодняшнего дня я не был знаком ни с кем из ваших сотрудников». – «А каким же образом слово в слово опубликовано мое выступление?» – «Успел записать». – «Покажите блокнот». – Дзержинский был удивлен.)

И выпадали на долю твою дни, когда особенно не везло, по твоему адресу отпускались весьма неприятные выражения. «Неряшливые и малограмотные люди берутся записать «всю» речь и дают не запись, а ужас, вздор, стыд и срам, как последние невежды», – писал возмущенный Владимир Ильич, не желая слушать никаких объяснений.

Но ты же был газетчик, был профессионал и никогда не мог смириться с тем, что завтра в газете не окажется материала, который все прочтут, – речи Ленина. Да делайте со мной что хотите, все равно запишу! И снова метался карандаш по страницам блокнота, а после этого начинались неприятности.

Владимир Ильич старался втолковать газетчикам: «Потому ли, что я говорю часто слишком быстро; потому ли, что я говорю часто очень неправильно в смысле стилистики; потому ли, что обычная запись речей делается у нас наспех и крайне неудовлетворительно, – по всем ли этим причинам и еще каким-либо другим, вместе взятым, – но факт тот, что ответственности за записанные мои речи я на себя текстуально не беру и прошу их не перепечатывать. Пусть отвечают те, кто составляет запись речи». И ты брал ответственность на себя, а возможно, и забывал о ней порой.

Честно говоря, существовал выход, который подсказал сам Владимир Ильич: «Вместо записи моих речей, если есть в том надобность, пусть печатают отчеты о них. Я видал в газетах такие отчеты о своих речах, которые бывали удовлетворительны». А ты продолжал рассуждать по-своему, скорее всего примерно так: можно и отчет опубликовать, тоже неплохо, но вся речь полностью – это документ, а ему иная вера.

И всякий раз, когда заканчивал свое выступление Владимир Ильич, тебе казалось, что уж на этот раз записал точно, все понял. Ворвавшись в редакцию, принимался уговаривать редактора (делать ты это умел): надо непременно опубликовать всю речь. А утром метался по кабинету редактор, ненавидя своего репортера, да и самого себя, за то, что поддался уговорам. «…Я ни единого раза не видал сколько-нибудь удовлетворительной записи моей речи», – повторял Владимир Ильич.

Какие только меры не принимались в те времена, чтобы тебя обуздать! Однажды, было это уже в двадцать первом году, Владимир Ильич написал даже такую записку:

«Будучи вынужден еще раз «пострадать», прочитывая идиотское, неряшливое, малограмотное изложение своей речи, я должен заявить Вам, что обещанную речь в субботу согласен держать лишь на следующем условии: и председатель собрания и специально назначенное опытное в журналистике лицо должны мне дать к субботе, к 12 ч. дня, письменное обязательство представить толковое, грамотное изложение, вернее: отчет о речи для печати. Отвечают за грамотность они, и я вправе буду опубликовать их имена».

Коллега-репортер из года восемнадцатого, скажу тебе, правда сугубо между нами: это тот исключительный случай, когда я позволю себе не согласиться с Владимиром Ильичем. Ты поступал правильно, а если взамен твоих усилий, твоих конечно же неполных записей не предлагали ничего более совершенного – значит, не могли по тем временам. И спасибо тебе огромное, что старался всякий раз записать выступление Владимира Ильича, как умел, но записать. Это благодаря твоим стараниям, твоей преданности профессии мы имеем сегодня то, что иначе оказалось бы безвозвратно утраченным, – выступления Ленина в записях газетного репортера – цены нет этим записям…

Все это, однако, будет позже, мы же отвлеклись от первого московского дня, о котором ведем рассказ.

Двух часов не прошло, как начал Владимир Ильич выступать в Политехническом музее, а его машина уже появилась в Лефортове, остановилась подле манежа Алексеевского училища. Здесь собрались на митинг десять тысяч человек. Не стану выяснять, как ты поспел сюда, – это твои заботы и твои секреты. Но, войдя в этот огромный, до краев наполненный зал, ощутив и разделив напряжение ожидания – сейчас появится Ленин (хотя уже не раз сегодня видел его), – для тебя вдруг раскрылся смысл происходящего, вырвался из оболочки обыденных забот, освободился от изнурительной беготни этого дня – смысл этого дня предстал перед тобою в той исключительной значимости, в какой видим его мы теперь, спустя многие десятилетия.

Ты отказался от таких привычных, безликих строк информации. Захотел вдруг и начал писать совсем иначе. Вот как ты писал в тот вечер:

«Колоссальный зал Алексеевского манежа, в котором обычно тонет масса людей, превращаясь в кучку, в незначительную толпу, наполнен людьми. «Да здравствует Ленин!» – раздается голос.

Тихо, медленно начинает свою речь Ленин. Но с каждой фразой его голос крепнет, с каждой фразой растет мощь его голоса. В речи его – бодрой, сознающей свои силы, твердой уверенностью, невольно тает усталость, зажигаются взоры, напрягаются мускулы, и светлая улыбка просится на уста, и жажда работать днем и ночью охватывает душу. Сплоченной, тесной массой сгрудились товарищи и слушают с величайшим вниманием и напряжением, которого уже не замечают, так оно легко далось. Настроение удивительное, бодрое».

Эти строки потребовали небывалых затрат души и чувств. Не потому ли ты прокараулил еще одно событие, которое произошло поздним вечером того же дня, точнее, в ночь на 13 марта? Московский репортер петроградской «Красной газеты» сумел передать о нем, а ты пропустил. Информация между тем заслуживала внимания: чем дальше уходят годы, тем представляется она все более сенсационной. Называлось это сообщение «Задержание тов. Ленина».

«Поздно ночью 12 марта патруль красноармейцев под командованием комиссара Городского района задержал автомобиль. При задержании патруль для острастки произвел несколько выстрелов в воздух. Один из седоков заявил, что он – Председатель Совета Народных Комиссаров Ленин. Комиссар заявил, что он Ленина лично не знает, и предложил задержанному отправиться для выяснения личности в Благородное собрание. Там недоразумение выяснилось. Отпуская патруль, Ленин благодарил солдат за революционную службу».

Не сумел передать информацию об этом событии репортер из года восемнадцатого, а стоит ли и нам говорить об этом сегодня? Говорим о первой поездке в Кремль – командир у ворот не узнал Владимира Ильича. А теперь и того больше – задержали по незнанию. К чему такой подбор фактов, уж не хочет ли сказать автор, что москвичи не представляли, как выглядит Ленин? Хочу лишь повторить слова Крупской: «В то время Ильича в лицо мало кто знал; когда он ходил по улице, на него никто не обращал внимания». И напоминаю об этом потому, что всякий раз, стараясь, представить историю чуть лучше, на наш взгляд, чем была она на самом деле, мы неминуемо ослабляем подлинный конфликт, а с ним и значение личностей, которые действовали в нем.

В первый свой московский день Ленин переступил порог Благородного собрания под конвоем красногвардейцев. И спустя день, когда здесь открылся IV Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов, репортер передавал из Благородного собрания, не столько обращаясь к читателю, сколько сам постигая Ленина:

«Этот человек с рыжей бородкой и лукавыми глазами, стоящий на трибуне, держа одну руку в кармане, чувствует себя в толпе в своей стихии. В этом его сила. Мартов, Чичерин, Покровский – хорошие, интересные и умные люди, но они чужие. Они никогда не сливаются с этой толпой. А Ленин даже на трибуне весь с ними. И они это чувствуют. Он не просит, не уговаривает: он думает вслух и убеждает. Он уверен, что толпа будет с ним, потому что он с толпой».

Так было в первые московские дни Владимира Ильича. А спустя шесть лет сюда, в Дом Союзов, прощаться с Лениным потянется вся Москва и с нею вместе вся страна…

Пройдет пятьдесят дней со времени переезда правительства из Петрограда в Москву, и наступит первомайский праздник. Первые пятьдесят московских дней Владимира Ильича. В самом начале их, на IV Чрезвычайном Всероссийском съезде Советов, был ратифицирован архитяжелый, насильственный, позорный, поганый, похабный, унизительный – такими эпитетами наградил его сам Владимир Ильич – Брест-Литовский мирный договор с немцами.

Наступила передышка, и Ленин подчеркивал: «Необходимо крайнее напряжение всех наших сил, чтобы использовать предоставленную нам стечением обстоятельств передышку…» И, как всегда бывало, сам прежде всего достигал в работе этого крайнего, для нас теперь, скорее всего, непостижимого, напряжения сил.

«Поскольку вопрос о договоре с немцами был решен, Ильич считал, что настала передышка и надо использовать ее для широкого развертывания работы Советской власти внутри страны, – вспоминала Надежда Константиновна. – Он засел за писание брошюры «Очередные задачи Советской власти».

Выражение – засесть за писание брошюры, книги или, что особенно теперь часто бывает, диссертации – звучит по нашим временам однозначно: освободиться от всех других дел, заняться только этой работой, а если удастся, то еще лучше уехать куда-нибудь – подальше от служебных и семейных забот, телефонных звонков и приятельских соблазнов.

Надежда Константиновна говорила: Ильи** засел за писание брошюры – и конечно же знала при этом, что лишь далеко за полночь приходила тишина, Ленин получал возможность взяться за перо, сосредоточиться, как писал он – «на важнейшей и труднейшей стороне социалистической революции, именно – на задаче организационной».

Брошюра была закончена в самый канун 1 Мая. А «Биографическая хроника» рассказывает нам о других делах, которыми был занят Владимир Ильич в то же время, все в те же пятьдесят московских дней… Участвует, например, в работе более 30 совещаний и председательствует на 33 заседаниях Совнаркома, где рассматривают вопросы о национализации внешней торговли и строительстве узкоколейки для подвоза хлеба Москве, об обороне Мурмана и распределении спичек. Выступает с докладами и речами более 25 раз и 65 раз берет слово на заседаниях Совнаркома. Пишет более 30 проектов правительственных постановлений, резолюций, подписывает и редактирует при этом 269 протоколов, постановлений, декретов, среди них и «Декрет о памятниках Республики» и постановление о передаче лошадей бывшей придворной конюшенной части в ведение Наркомзема. Отправляет ИЗ писем и телеграмм, подписывает 37 мандатов и удостоверений, принимает не менее 120 посетителей и в ответ на новые просьбы о приеме пишет: «Если экстренно и важно доклад, приму всегда. Ленин».

К тому же работа над «Очередными задачами Советской власти» давалась нелегко, как знать, быть может, эта рукопись – ее шестьдесят две страницы – были одной из самых трудных для Владимира Ильича.

В «Очередных задачах Советской власти» Ленин пишет: «Мы, партия большевиков, Россию убедили. Мы Россию отвоевали — у богатых для бедных, у эксплуататоров для трудящихся. Мы должны теперь Россией управлять». Знаменитые, известные всем нам ленинские слова. А тогда предстояло ответить: как управлять Россией? И Ленин – в который уже раз за годы русской революции – принял на себя тяжесть исторического ответа.

В этой работе Ленин говорит, как наладить всенародный учет и контроль и как развивать социалистическое соревнование, как повысить производительность труда и как научить работать, как втянуть массы в общественную деятельность и как пробудить их сознательность, как организовать труд и как укрепить трудовую дисциплину – как Советской Россией управлять.

…Раз восемь, не менее того, принимался Ленин за план «Очередных задач Советской власти», дополняя, вписывая, перечеркивая и снова дополняя. Повсюду вставки, то обозначенные жирным крестом, а то «вожжами», соединяющими вновь написанный абзац с основным текстом. Набрасывает тезисы «Новая объективная обстановка и новая ступень нашей революции» и пишет план из тридцати пунктов. Потом уточняет его, начиная сразу с восьмого пункта, – очевидно, уже существуют первые страницы рукописи. Еще раз уточняет часть плана. Вновь берется за него и пишет с начала до конца. Опять делает еще одно уточнение. Наконец появляется четко отработанный вариант плана. А затем еще один – в нем блокируются позиции предыдущего плана, формулировка каждого пункта – это практически название главы – план, который становится в результате оглавлением: закончив работу над рукописью, Ленин проставляет на полях плана номера страниц. «Международное положение и основные задачи социалистической революции. 1–4 (стр. 1–9)… Заключение: стр. 62 —».

Владимир Ильич начал работать над рукописью, когда кремлевская квартира Ульяновых в здании судебных установлений все еще ремонтировалась, а семья располагалась временно, по-походному, в Кавалерском корпусе: в двухкомнатной квартире – Надежда Константиновна и Владимир Ильич, а по соседству с ними – Мария Ильинична. Вечерами заходил Свердлов, видел, как, низко склонившись над бумагой, сосредоточенно работает Ленин. Яков Михайлович предложил воспользоваться услугами стенографиста.

«Ильич долго не соглашался, – писала Н. К. Крупская, – наконец убедил его Яков Михайлович, прислал лучшего стенографиста. Дело, однако, не пошло, и как ни старался стенографист уговорить Ильича не стесняться, не обращать на него внимания, дело не шло. Ильич ведь как работал: напишет страницы две, а потом надолго задумывается над тем, как лучше сказать что-нибудь, и мешает ему присутствие чужого человека».

Между тем диктовка стенографисту заняла всю вторую половину марта – закончил лишь двадцать восьмого. И вариантом этим остался недоволен. Для окончания работы требовались еще дни, а быть может, месяц. Целый месяц! Но что значат подобные сроки теперь, когда мы знаем, что ленинский труд стал программой социалистического строительства на многие десятилетия вперед! Однако и тогда его работа определяла очередные задачи Советской власти, и тогда была нужна как руководство к действию. Задержка, естественно, беспокоила, огорчала Владимира Ильича. Но не устраивал и вариант, продиктованный стенографисту.

Чувство неудовлетворенности, по-видимому, было так велико, что буквально на следующий же день пишет на попавшем под руку конверте тезисы, как сам назвал – «тезисы (черняки)» – IV–XIII глав «Очередных задач Советской власти». Значит, работа продиктована, а все мысли по-прежнему заняты ею, и нет даже времени искать чистый лист бумаги – пусть на обратной стороне какого-то конверта, но лишь бы быстрее записать то, что обрело вдруг законченные формулировки.

…Однако прервем ненадолго последовательность изложения отступлением-гипотезой. В Полном собрании сочинений В. И. Ленина опубликована запись, сделанная стенографистом; она называется «Первоначальный вариант статьи «Очередные задачи Советской власти». Запись начинается, однако, лишь с IV главы, в примечании же указывается, что главы I, II, III, начало IV главы пока не разысканы. И поиски продолжаются. А было ли вообще начало у этой стенограммы, т. е. диктовал ли Ленин первые главы стенографисту?

Помните, идея об услугах стенографиста, по словам Крупской, возникла после того, как не раз заходил к Ульяновым Свердлов, видел, как «Владимир Ильич строчит свои работы». В это время Ленин занят был лишь «Очередными задачами Советской власти». Выходит, что стенографист появился после того, когда какая-то часть работы уже была написана. А расставшись с ним, Ленин пометит план той части работы, которой не удовлетворен, – пишет «тезисы (черняки)» IV–XIII глав. Начинает именно с IV главы. Отсюда и возникает предположение: Ленин диктует стенографисту с того места, где остановился в рукописи, – с IV главы…

Работу продиктовал стенографисту, а внутреннее освобождение не наступило. Почему? Можно было, в конце концов, выправить стенограмму. Владимир Ильич, однако, целиком отбросил ее – отказался от нескольких десятков машинописных страниц, хотя и торопился закончить работу.

В чем же дело?

Одна из причин – решение, принятое 7 апреля Пленумом ЦК ВКП(б). Ленин участвовал в его работе, выступая, говорил о том, что его заботило все последнее время: революция переживает «новый период». Пленум принял решение: «Предложить т. Ленину выработать тезисы, касающиеся данного момента, и представить ЦК».

Стенографисту Ленин диктовал раздумья партийного публициста. Теперь же стала необходима несколько иная статья. И Ленин вновь принимается за работу, помечая на первой странице рукописи: «Тезисы о задачах Советской власти в настоящий момент», а значит, берется самым непосредственным образом за выполнение того поручения, которое дал ему Центральный Комитет.

И все-таки есть еще одна причина, которая не позволила Владимиру Ильичу воспользоваться текстом стенограммы – причина глубоко творческая. Почему Ленин вновь обращается к плану работы? Неужели лишь оттого, что не смог до конца выговориться при чужом человеке? А быть может, в кабинете или за его стенами произошло нечто такое, что заставило Владимира Ильича срочно взяться за перо? Так и было. Жизнь шла в таком темпе, что материал для ленинских раздумий постоянно обогащался, беспрестанно вызывая все новые и новые толчки мысли.

Кончил диктовать 28 марта, а на следующий день прочел в «Правде» статью «Богаевский сдался в плен». Сдался в плен один из руководителей контрреволюционного казачества на Дону – очень характерный факт, еще раз подтверждается мысль, что задача подавления эксплуататоров в главном уже решена. И Ленин упоминает этот факт в своей работе.

Встретился в апреле с делегацией рабочих сормовских заводов, выслушал предложения о национализации промышленных предприятий. И, выступая в канун 1 Мая на заседании ВЦИК с «Докладом об очередных задачах Советской власти», сказал:

«И всякой рабочей делегации, с которой мне приходилось иметь дело, когда она приходила ко мне и жаловалась на то, что фабрика останавливается, я говорил: вам угодно, чтобы ваша фабрика была конфискована? Хорошо, у нас бланки декретов готовы, мы подпишем в одну минуту. Но вы скажите: вы сумели производство взять в свои руки и вы подсчитали, что вы производите, вы знаете связь вашего производства с русским и международным рынком?»

На страницах этой работы Ленин не просто высказывает соображения и дает советы, как организовать, скажем, всенародный контроль или повысить производительность труда. Председатель Совнаркома Владимир Ульянов (Ленин) постоянно осуществляет на практике то, о чем размышляет на страницах рукописи, получая в процессе этого новый материал для раздумий.

Откроем газеты тех дней. В конце марта – начале апреля Ленин участвует в заседаниях ВСНХ. Обсуждается проект декрета о трудовой дисциплине, и Владимир Ильич настаивает: «В декрете необходимо определенно сказать о введении системы Тейлора… Без нее повысить производительность нельзя, а без этого мы не введем социализма». И в «Очередных задачах Советской власти» указывает на необходимость испытать и применить на практике то многое, «что есть научного и прогрессивного в системе Тейлора…»

Ленин знакомится на заседании ВСНХ с предложением группы инженеров и промышленников создать государственно-капиталистический металлический трест из 14 наиболее крупных предприятий.

Обсуждает формы управления промышленностью и в своей работе пишет о необходимости «обобществить производство на деле».

В «Известиях ВЦИК» 12 апреля читаем сообщение «Трестирование металлургической промышленности»:

«Вчера в гостинице «Метрополь» в 3 часа дня состоялось объединенное заседание представителей Высшего Совета Народного Хозяйства, Центрального Совета Профессиональных Союзов, Центрального Всероссийского Союза Металлистов… В заседании участвовал Председатель Совета Народных Комиссаров Н. Ленин… Тов. Ленин настаивал на полной национализации всех трестированных предприятий с тем, чтобы группа капиталистов, выдвинувшая проект, оказалась на службе государства».

Предлагает принять на государственную службу группу капиталистов и в «Очередных задачах Советской власти» отмечает, что «в дверь стучится эпоха использования пролетарскою государственною властью буржуазных специалистов для такого перепахивания почвы, чтобы на ней вовсе не могла расти никакая буржуазия».

Продолжая начатое, стараясь соотнести ленинские дела того времени с положениями, выдвинутыми в «Очередных задачах Советской власти», мы убедимся, что все они на протяжении все тех же пятидесяти московских дней получили практическое развитие в действиях Владимира Ильича.

Диктовать закончил 28 марта и лишь спустя две недели —13 апреля – взялся за написание «Очередных задач Советской власти». Тайм-аут, как сказали бы теперь. Прошло две недели – немалый срок для лаборатории ленинской мысли. За это время многое продумано, проверено, решено – и нет смысла править стенограмму, надо писать заново. Трудно было поставить точку там, где все лишь начиналось.

Он весь без остатка, с тем азартом, который, как писал Горький, был свойством его натуры, ушел в решение неотложных задач. А в то же время видел и задумывал далеко вперед. В этом и заключена внутренняя драматургия «Очередных задач Советской власти» – органическое соединение задач дня с задачами эпохи.

Поразительно, но в таком микроскопическом отрезке времени не только для истории, но и для жизни каждого из нас (50 дней!) вместилось, пожалуй, будущее социалистического строительства, все его последующие направления… Важнейшее из них – электрификация. Ленин занят ею уже с середины марта, он участвует в обсуждении проблем, связанных с электрификацией Северного и Центрального районов, планов строительства Волховской, Свирской, Шатурской электростанций…

Многое зависит от перевооружения сельского хозяйства. Во второй половине марта Ленин беседует с конструктором одного из первых отечественных тракторов, а в конце месяца занимается рассмотрением планов мелиорации Туркестана… Той же весной Ленин участвует в выработке «Плана развития экономических отношений между Советской Россией и Соединенными Штатами» – первый шаг к тому, что впоследствии он выразит в словах: «Мы решительно за экономическую договоренность с Америкой, – со всеми странами, но особенно с Америкой».

Выполняя поручение Владимира Ильича, Луначарский начнет переговоры с Академией наук. И тогда же «Известия ВЦИК» опубликуют письмо президента Академии наук Карпинского наркому просвещения Луначарскому:

«Милостивый государь Анатолий Васильевич. Письмо Ваше на мое имя было доложено Конференции Российской Академии наук, которая всесторонне его обсудила и поручила Комиссии для изучения естественных производственных сил… составить записку с изложением того, к чему Академия могла бы приступить немедленно, развивая, расширяя и дополняя уже начатое ею… Прошу Вас принять уверение в совершенном почтении и преданности. Президент Карпинский».

Владимир Ильич прочтет это письмо 4 апреля, а уже через восемь дней предложение Академии наук – работать по учету естественных богатств Советской России – будет обсуждаться на заседании Совнаркома.

Все дальше уходит мысль Владимира Ильича… И так же непроизвольно, как пометил на конверте «тезисы (черняки)», создает «Набросок плана научно-технических работ». Пишет об обследовании учеными естественных производительных сил страны – тех сил, которые пришли к нам Курской магнитной аномалией, хибинскими апатитами, каскадом Волжских гидростанций. Предлагает составить план экономического подъема России, который воплотится со временем в плане ГОЭЛРО, в пятилетних планах развития народного хозяйства. Настаивает на рациональном размещений промышленности и рациональной ее организации, ставит задачу самостоятельно снабдить республику всеми главнейшими видами сырья и предлагает обратить особое внимание на электрификацию промышленности, транспорта, применение электричества в земледелии… Пишет для себя, всего лишь набросок плана, пишет для памяти, а создает один из самых поразительных документов научного предвидения.

«Этот набросок был мною на днях обнаружен при разборке архивов Владимира Ильича в Совнаркоме, – писал в 1924 году, после смерти Ленина, секретарь Совнаркома Н. П. Горбунов. – Точной даты на рукописи не указано. Очень приблизительную дату я могу установить по памяти – это апрель – июль 1918 г., момент знаменитой «передышки» после Брестского мира».

Мирная передышка была спасением от неминуемой гибели: немцы готовы были раздавить республику. Передышка позволила хоть в какой-то мере укрепиться Советской власти, собраться с силами. Но этим еще не исчерпывается ее историческое значение: весна восемнадцатого стала прологом великого и мирного наступления социализма. Передышка позволила Владимиру Ильичу создать генеральный план социалистического строительства.

Недолгой была она и Ленин торопился. Меньше чем за две недели написал шестьдесят две страницы рукописи. Выходит, в среднем писал более пяти страниц в день, не отвлекаясь при этом от текущих дел. Всякий, кто знаком с литературным трудом, знает, как даются пять страниц в день, да и редок день, когда наберется их столько…

Но не только обилие дел было помехой в работе Владимира Ильича. Все труднее становилось сосредоточиваться на мирных заботах: с приближением мая и внутреннее и международное положение становится чрезвычайно тревожным. Ленин пишет об организационной задаче социалистической революции и организует оборону Севера от интервентов. Думает о самостоятельном историческом творчестве большинства населения и проводит экстренное совещание в связи с высадкой во Владивостоке японцев. Говорит о повышении производительности труда в общенациональном масштабе и отдает директиву об обороне Харьковской губернии от наступающих немецких войск и гайдамаков. Ставит перед народом во всем ее объеме задачу учиться работать и комментирует интервью французского посла, заявившего, что интервенция в Советскую Россию неизбежна.

Оптимизм – черта характера, которая встречается весьма часто. Но размышлять над мирными делами, когда все больше подступает неотвратимость военных действий, писать о необходимости учиться работать, когда ясна необходимость учиться воевать, – это мог Ленин. Все больше разгоняется маятник истории – быть или не быть? – а Владимир Ильич торопится, сидит ночами над планом мирного наступления социализма.