Текст книги "Современный чехословацкий детектив"

Автор книги: Эдуард Фикер

Соавторы: Вацлав Эрбен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

– Черт возьми! – пробормотал он вполголоса. – Ведь подо мной три метра.

– Я, между прочим, пью пиво и ничем тебе не мешаю, – заметил Беранек.

Капитан Экснер только безнадежно мотнул годовой и влез в комнату. Потом высунулся из окна.

– Спасибо. Лестницу отнесите на место. Не бойтесь. Все останется между нами. Спокойной ночи, – Он оправил одежду и пошел к умывальнику сполоснуть руки. – Итоги подведем часиков в девять-десять, – сказал он Беранеку,

– А где?

– По-моему, здесь, место вполне подходящее.

– А кто будет подводить эти итоги?

– Только мы трое. Влчек проснулся?

– Вот он обрадуется, увидев тебя.

– Ну, тогда пойди скажи ему. – Экснер огляделся по сторонам.

– Что ты ищешь?

– Клочок бумаги и карандаш.

Поручик Беранек, не торопясь, полез в нагрудный карман и достал свой черный блокнот. Вырвал из него чистый лист (предварительно убедившись, действительно ли на нем нет пометок), из второго нагрудного кармана извлек две шариковые ручки.

– Какую тебе – зеленую или синюю?

– Синюю.

– Бери зеленую. Она лучше пишет.

– Смотри. – Капитан Экснер подтянул брюки, стал коленями на стул, оперся локтями о столешницу и наклонился с бумажкой к Беранеку. – Вот лестница с внутреннего двора, – рисовал он. – Это внутренний двор, лестничные площадки, первая, вторая, тут лестница разветвляется, здесь сходится, а здесь ее конец.

– Интересно, – заметил Беранек. – Весьма. А дальше что?

– Скажешь Влчеку, – капитан Экснер обвел низ лестницы на своем не очень искусном чертеже неровным овалом, – пусть он здесь все основательно осмотрит. И особенно вот здесь. – Он нарисовал кружок в том месте, которое изображало конец перил. – До наступления темноты. Два раза шел дождь, – вздохнул он. – И все же чем черт не шутит...

91

Без нескольких минут восемь капитан Экснер заглянул в запасник.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался он. – Я и не предполагал, что здесь такое общество...

– Что вам угодно, товарищ капитан? – вскочил доктор Медек.

Экснер мягко покачал головой: дескать, ничего ему не угодно – и едва заметным жестом успокоил Медека. Потом перевел взгляд на Лиду Муршову и поманил ее пальцем.

Она встала и поплыла к дверям. В этот день она облачилась в длинную джинсовую юбку, слегка тесноватую в бедрах.

Доктор Медек проглотил слюну.

Капитан Экснер учтиво поклонился, кивнул Эриху Муршу, посторонился, пропуская тесноватую юбку в коридор, и закрыл двери.

Она поцеловала его.

– Тебе очень идет, – похвалил он. – Но у меня не будет для тебя времени. Только для Эриха,

– Только для Эриха?

– Мне надо с ним потолковать.

– У тебя вообще не будет времени?

Он беспомощно пожал плечами.

– Если б я знал!.. Милая Лида...

– Милый Михал, – проворковала она, – поговори с Эрихом. В таком случае я посвящу свой свободный вечер доктору Медеку.

– Завидую тебе, – заметил он кротко, с насмешливой серьезностью. – Мне такое счастье не улыбнется. Где ты будешь ночевать?

– Дома, милый. – Она приподнялась на цыпочки, очень ловко чмокнула его, протянула руку назад, чтобы открыть дверь, и, все еще стоя на цыпочках, позвала: – Эрих, Михал хочет с тобой поговорить! Спокойной ночи, Михал...

Она повернулась и поплыла через запасник в этой своей явно тесной в бедрах юбке.

92

Они сели на широкий парапет балюстрады напротив окна на лестницу. Оттуда был виден внутренний двор и все лоджии.

– Такие вот дела, – невольно вырвалось у капитана Экснера.

– Да, она чертовка, – согласился Эрих, – но зла долго не держит.

– Лида рассказала мне, как вы провели субботу... О двух журналистах. О Рамбоусеке, как он обычно сидел в «Лесовне». Мне хотелось бы, чтобы и вы тоже вспомнили тот день.

– Это мог сделать кто угодно. И я, и Лида. Вы слишком доверяете нам. Поистине.

– Ваша порядочность всем известна, Эрих, в том числе и мне.

– Расплывчатые понятия, мало точности, – сухо заметил Эрих Мурш.

– И в точных науках бывает риск... Послушайте, сколько вы уже работаете здесь?

– Месяц. И пробуду еще неделю.

– А в прошлом году?

– Около месяца.

– Выходит, вы многих тут знаете. Где вы живете?

– В запаснике.

– Привидений не боитесь?

– Поначалу. Обычно мы несколько дней привыкаем друг к другу.

– А кто, по-вашему, мог убить Рамбоусека?

– Тогда я не додумался, кто мог убить моего тронутого дядюшку. А сейчас... – Он покачал головой. – Из замка никто. Никто из его знакомых. Не то чтобы они его любили, но...

– Коларж?

– Коларж дурень. Но не убийца. Со злости он мог бы треснуть Рамбоусека по голове. В запале, во время ссоры.

– Все работы, которые были внизу, – картины, скульптуры... все уничтожено.

– Уничтожено?

– Да. Не украдено, а уничтожено. Облито краской, разрезано, порвано. И так далее.

– Сумасшедший? Маньяк?

Михал Экснер пожал плечами.

– Я ведь знаю этих людей поверхностно. Встречаю их иногда по пути, здороваюсь. Иногда сидим болтаем о том о сем. Никаких глубин. Никаких исповедей.

– Но сплетни...

Эрих Мурш тихо рассмеялся.

– Я знаю, вы любитель сплетен. Слушайте, ну зачем я стану вам советы давать? Если маньяк, то это мог быть кто угодно. Я, например.

– Опять вы за свое!

– Ну хорошо, – махнул рукой Эрих. – Тогда – доктор Медек, Калаб, его жена, их сын. Парень с весьма глубокой и сложной психикой, хоть никто этого и не подозревает. Матейка, доктор Чернох. О них вы уже слышали.

– Слышал. Обо всех понемногу.

– Дам вам один совет. Поговорите с паном Матейкой. С художником. Мне кажется, он великолепно относился к Рамбоусеку. Правда, посмеивался над ним, но беззлобно. Он человек достойный, здешний уроженец, интеллигентен, хорошо разбирается в тонкостях местной обстановки.

– Хорошо. Полагаю, все закончится еще до вашего отъезда.

– Надеюсь, – хмуро ответил Эрих Мурш, – что это кончится после моего отъезда.

93

Надпоручик Влчек задержался. Трубку он уже набил и теперь пытался ее раскурить. Поздоровавшись с Экснером, он сказал:

– Я было подумал, что мы будем только переписываться. – Влчек ухмыльнулся и выпустил дым. – Приятные здесь места. Прежде чем начнем... – Он закашлялся.

Экснер и Беранек страдальчески переглянулись.

– Прежде чем начнем, – надпоручик Влчек высморкался и положил трубку на стол, – я бы хотел отметить, что насчет лестницы, капитан, идея была недурна. Под перилами есть место, где и после дождя сухо. Там обнаружены какие-то пятна. Наверное, кровь. Я взял образцы и уже отослал в Прагу.

– Отлично, – сказал капитан Экснер и взглянул на Беранека. – Ну что, подведем итоги?

Беранек с серьезной миной раскрыл блокнот.

– Мы на редкость сыгранный коллектив, – довольно заметил он. – Итак: имена и обстоятельства вам обоим известны. Даты тоже. Напомню только час. Высказывалось предположение, что смерть Рамбоусека наступила в ночь с субботы на воскресенье. Вскрытие подтвердило, что: во-первых, это могло произойти около полуночи, скорее раньше, чем позже; во-вторых, причиной смерти были раны от ударов топором по голове. Орудие преступления найдено поручиком Шлайнером. Было нанесено два удара. Один сзади в затылок. Он и явился непосредственной причиной смерти. Второй – в темя. Тогда потерпевший уже лежал на земле. И был мертв.

– Удар для гарантии, – вставил Влчек.

– Точно, – кивнул Беранек. – А грот ты осматривал?

– Видел, – ответил Влчек. – Только что, когда мы облазили все под лестницей.

– Обстоятельства обнаружения потерпевшего...

– Не сейчас, – прервал Экснер. – Как же он это сделал? Ты думал?

– Разумеется, хотя мне и далеко до тебя по части ума и проницательности. Там у дороги есть бук. Убийца, как это ни странно, ждал за буком. Кстати, бук растет между двумя елями. Нанеся удар, он оттащил потерпевшего на несколько шагов вверх по склону и над самым гротом столкнул вниз, после чего спустился и втащил потерпевшего внутрь.

Экснер взглянул на Влчека. Тот кивнул.

– Да, но не кажется ли вам, что это крайне рискованно? Вся операция должна была занять минут десять-пятнадцать. По дороге ходят люди. А следы! Представляете, как бы там все выглядело, если бы ночью не прошел дождь?

– Да, представляем, – ответил надпоручик Влчек сухо. – Как на бойне. Преступник, вероятно, и не стремился скрыть следы. – Он обвел жестом комнату Рамбоусека, в которой они сидели. – Вот доказательство. Дождь помог ему случайно.

– И еще, если позволите, – вежливо перебил поручик Беранек. – У тебя, Михал, было не очень много времени, а я несколько часов сидел у той лестницы. По тропинке, где это произошло, ходят мало, поскольку она ведет к лестнице, огибает ее и снова вливается в главную дорогу. Это ответвление, обходной путь. Ну кому взбредет в голову идти по ней вечером? Если кто возвращается из «Лесовны» в Опольну, то, понятное дело, идет низом, напрямик вдоль ручья.

– Итак, – капитан Экснер принялся загибать пальцы, – убийца ждал Рамбоусека, заведомо зная, что он ходит домой именно здесь. Он знал его привычные маршруты. Можно продолжать?

– Можно, – согласился Беранек.

– Итак, преступник спрятал тело, забрав не только кошелек и документы, но и ключ. Орудие преступления он унес с собой. Предполагаю, что сперва он оставил топор у лестницы. Потом пошел в квартиру, где мы теперь сидим, взял деньги, если они здесь были – а надо полагать, они действительно были, – и совершил следующее преступление: устроил тут разгром. Мотив?

– Неясен. Пока неясен, – вставил Влчек. – Но об этом поздней. Продолжай...

– Затем убийца вернулся в парк, забрал топор и пошел домой. Дома он положил орудие преступления на обычное место, где его впоследствии нашел поручик Шлайнер, и лег спать. Он был по обыкновению выпивши и воскресенье проспал. А в понедельник вышел на работу.

– А топорик, – кивнул поручик Беранек, – лежал себе и лежал. И никто не обращал на него внимания.

– Допустим, – сказал Экснер.

– И вот здесь самое слабое место нашей версии, – Надпоручик Влчек потянулся за трубкой, нахмурился. – Михал, у тебя нет сигареты? Есть? Спасибо. – Он закурил. – Именно здесь наша версия теряет смысл и логику, Меня это не убеждает.

– Ты не одинок, – сказал Беранек, – Только вот не слишком ли капитан пытался нас убедить?

– Нет, – возразил Экснер. – Я всего лишь беспристрастно изложил факты.

– Я бы спокойно отпустил этого Коларжа, – заметил Влчек. – Это напрашивается само собой,

– Не надо торопиться, – решил Экснер. – Пусть отдохнет от пьянки и от жены, а его жена, или сожительница, отдохнет от него. Я скажу надпоручику Чарде, чтобы он переговорил с прокурором. Речь идет о нескольких днях.

– Будем надеяться, – скептически заметил Влчек. – Будем надеяться. Я так не знаю, что и думать об этом,

– О чем?

– Да об этой квартире. Мы основательно все обработали. Как всегда в тех случаях, когда не за что зацепиться. Когда неизвестно, что ищешь,

– Без красивостей, бога ради, – поморщился Беранек, – Не по телевидению выступаешь.

– Мы нашли на подоконнике отпечатки пальцев, которые доказывают, что кто-то лез в комнату через окно. Нашли также под окном следы приставной лестницы. Путем сравнения выяснили, что лестница та самая, которая лежит метрах в пятидесяти отсюда, под навесом рядом с бывшим манежем. На дверях, на дверной ручке, на некоторых предметах, как, например, на ящике этого стола, обнаружены следы крови потерпевшего. Казалось бы, это доказывает, что преступник вошел в помещение со двора, а вовсе не через окно, что сначала он обыскал всю квартиру и только потом произвел опустошение. Картины и скульптуры уничтожены способом, не вызывающим шума. Преступник использовал исключительно материалы, имевшиеся в помещении: разного рода разбавители, эпоксидный клей, краски и лаки всех видов. Картины отчасти порваны пинками либо какими-то тупыми предметами, отчасти изрезаны инструментом для резьбы по дереву. В частности, преступник использовал долота. Доказательство – опять же незначительные следы крови потерпевшего. Преступник покинул квартиру в перчатках, оставивших следы на дверях и дверной ручке – следы разных лаков и красок. Что касается упомянутого орудия преступления: его использовало – и это очевидно – то же самое лицо, которое орудовало в квартире лаками и красками. Правда, следы на топорике весьма нечеткие. Все время, пока преступник находился в квартире, вплоть до той минуты, когда он вновь взял топорик (предполагаю, что версия, согласно которой он оставлял топорик у лестницы, правильна), преступник был в перчатках, забрызганных кровью потерпевшего.

– Вывод? – спросил Беранек.

Капитан Экснер пожал плечами.

– Предварительно такой: неизвестный преступник, воспользовавшись топориком Йозефа Коларжа, который похитил по неизвестным пока что причинам, совершил умышленное убийство Болеслава Рамбоусека. Каким образом? Он дождался Рамбоусека на дороге около грота, потому что знал или предполагал, что именно этим путем Рамбоусек пойдет домой из ресторана «Лесовна». Преступник нанес ему сзади смертельный удар в голову, Рамбоусек упал, он ударил его еще раз, а затем оттащил тело в искусственный грот. Осмотрел карманы потерпевшего, забрал из них все...

– За исключением носового платка, – добавил Беранек.

Экснер кивнул.

– Потом преступник направился в квартиру Рамбоусека, перевернул все, видимо в поисках денег. После чего уничтожил картины и скульптуры Рамбоусека, ценность которых пока не установлена. Доктор Медек сказал бы, что им цены нет, Йозеф Коларж заявил бы, что это мазня и чушь. После этого преступник пошел к дому Коларжа, где, по всей вероятности, еще раньше похитил топор; топор он вернул, видимо, для того, чтобы отвести от себя подозрение, либо для того, чтобы запутать следы. И исчез. На другой день после убийства в квартире побывали два журналиста – они накануне договорились с Рамбоусеком. Они влезли в окно, избрав этот способ потому, что обоснованно опасались, что с ним что-то случилось. Они воспользовались упомянутой приставной лестницей. Рамбоусека они не застали. Увидев, что квартира разгромлена, они предположили, что Рамбоусека обокрали, и, не желая, чтоб на них пало подозрение в краже, уехали в Прагу. Впрочем, один из них не удержался и сделал несколько снимков. Эти фотографии у меня и...

– ...с момента фотографирования до нашего прихода. в квартире все осталось нетронутым, – дополнил Влчек. – Что будем делать дальше?

– Мы сравним отпечатки пальцев этих ребят с отпечатками на окне. Просто так. Для контроля. Да, еще придется поставить охрану.

– Да ну! – удивился Беранек. – А где?

– Надо оцепить весь район домиков за мельницей. Прежде всего тот участок, который зарос крапивой и кустами. Где проходит тропа – кратчайший путь из парка к этим домикам. Там еще течет ручей.

– Это можно обеспечить, – сказал Беранек. – Ну, я пошел, чтобы успеть засветло.

– Мы были там сегодня после обеда с поручиком Шлайнером. Он тебе все покажет.

– А я поужинаю, – решил Влчек. – Заросли, как я понимаю, мы будем осматривать лишь при свете дня.

94

Бывают дома, где время словно остановилось. Такое впечатление производила мастерская Войтеха Матейки. Мансарда, скошенный оштукатуренный потолок, черные балки. По картинам на стенах трудно было судить, когда они написаны (лишь весьма приблизительно удалось бы определить, что создано все это после импрессионистов), полотна, и законченные, и еще не завершенные, стоявшие в углу у стены, были посвящены Опольне, ее природе в разные времена года.

Все холсты, за исключением нескольких портретов, воспевали городок, красоту природы – по некоторым деталям знаток Опольны, наверно, мог бы определить время создания той или иной картины.

Прежде всего в мастерской, часть которой была оборудована под жилье, бросалось в глаза (потому и возникало ощущение – время здесь остановилось), что все вещи куплены не позднее, чем в войну или вскоре после ее окончания. Кресла, ковры, вазы, бокалы, вышитые подушки на диване, даже зажигалка.

За пианино, втиснутым под скос потолка, сидела стройная дама с седеющими коротко подстриженными волосами, пани Шустрова, и играла песни Шуберта в переложении для фортепиано. Хорошо настроенный инструмент звучал прекрасно, а исполнение было не по-женски точное, суховатое. Белая свободная блуза на пани Шустровой колебалась в ритм движениям рук. Плечи ее то подымались, то опускались.

Пан Матейка сидел в кресле у открытого окна (огромного, почти до пола окна, пробитого в скате крыши) и курил сигару. Невидимые воздушные потоки закручивали дым спиралями и уносили в окно. Напротив, у овального стола, со склоненной головой и закрытыми глазами сидел доктор Камил Чернох, в прошлом учитель гимназии в Мезиборжи, ныне пенсионер, директор музея в опольненском замке. То ли он сосредоточенно слушал, то ли уснул. Скорее второе, потому что сигарета у него в руке погасла (к счастью!), и на полу около кресла лежала кучка пепла. Марта Шустрова кончила играть, вздохнула и энергично повернулась.

– Отлично! – воскликнул Войтех Матейка и зааплодировал.

Доктор Чернох вздрогнул, выронил сигарету и стал похлопывать пальцами одной руки по ладони другой.

Матейка налил в хрустальные бокалы красного вина.

– Ваше здоровье, Марта, – сказал он тихо. – Если бы не вы, в Опольне было бы пусто!

– Если бы не вы, Войтех! – ответила она, пригубила вино, и ее темные глаза заблестели (возможно, от вина, а может, игра света или какая-то тайная мысль). – Без вас Опольну невозможно представить ни сейчас, ни через сто лет.

– Верно, – согласился доктор Чернох. – Даже когда забудется все-все. И неудачники вроде Рамбоусека.

– Неудачники? – переспросила Марта. – Неужели еще кто-нибудь...

– Да нет. – Доктор Чернох махнул рукой. – Никто. Тронутый старикашка дерзнул посягнуть на искусство! А безрассудная, невежественная молодежь вознесла его до небес. Низкопоклонники! Льстецы! Чтобы прославиться, превозносили этого олуха сапожника!

– Пан доктор, ну зачем вы так, – заговорила она, – о мертвых плохо не говорят...

– О Рамбоусеке нужно так говорить, – отрезал доктор Чернох.

Войтех Матейка тихо засмеялся. Марта удивленно взглянула на него.

– Вы же не знаете. – Он закивал головой. – Марта, я вам кое-что расскажу, открою секрет, почему Камил так не любил Рамбоусека. Тут две причины, Марта... Во-первых, когда мой друг Камил Чернох уехал учиться, наш общий друг Болеслав Рамбоусек отбил у него девушку. И женился на ней. Я не смог этому воспрепятствовать, Марта. А во-вторых, на последнюю выставку в Праге Рамбоусек послал нелепое страшилище, невероятно похожее на Камила. – Он снова тихо рассмеялся.

Доктор Чернох покраснел.

– Надеюсь, вы не верите этому.

– Насчет девушки?

– Нет. Насчет страшилища.

– Почти поверила, пан доктор.

– Какая нелепость!

– Давайте выпьем и не будем ссориться! – воскликнул Войтех Матейка. – Марта права. Помянем его!

Зазвонил телефон. Войтех Матейка поднялся, прошел в другой конец мастерской к рабочему столу – там среди ваз с кистями, полупустых тюбиков, бутылок с разбавителями и прочих атрибутов его профессии скрывался аппарат.

– Матейка... Да. Я слушаю.

Он долго молча слушал; доктор Чернох наклонился к Марте Шустровой:

– Когда будет следующий концерт – ваш и пани Калабовой?

– Наверно, в октябре. Когда у нее поубавится работы.

– Мы все ждем с нетерпением.

– Пан доктор, это скорее дружеские вечера, а не концерты.

Чернох покачал головой.

– А мне, пожалуй, пора. Вы, наверное...

– Мы пойдем вместе, пан доктор.

– Нет, нет. Вы знаете, Войтех... Вы единственная. Ваш муж был достойный, редкий человек. Мы все весьма уважали его. Но Войтех вас боготворит, – настойчиво шептал он. – И вы тоже хорошо к нему относитесь. Вы должны выслушать его. Хотя бы раз... Когда-нибудь... Сегодня...

Она улыбнулась печально.

– Мы пойдем вместе, пан доктор. Об этом когда-нибудь потом.

Он замахал обеими руками и взял сигарету.

– У меня гости, – говорил Матейка в трубку. – Доктор Чернох. Пани Шустрова. Ну конечно, да. Она играет нам.

– Гости уходят, – громко произнес Чернох и поднялся.

– Хорошо, через полчаса. Позвоните. Спасибо. – И положил трубку. Кашлянул. Словно задумался о чем-то. Он был бледен.

– Кто это? – поинтересовался доктор Чернох.

– Покупатель из Праги. Сын этого... как его, слесаря Краля. Он в Опольне проездом. Ночует здесь в гостинице, а утром уедет куда-то в Польшу. Хочет взглянуть на картины...

– Покупатель – прежде всего, – сказала Марта Шустрова. – Хотя бы и в полночь. Доброй ночи, Войтех. И поскорее ложитесь спать.

95

Стемнело. На пустынной опольненской площади вспыхнули голубоватым холодным светом фонари и осветили темные окна ресторана «Рыхта», в этот день не работавшего; ночные бабочки трепещущим роем мелькали в голубом сиянии фонарей, две кошки сиротливо пересекли площадь.

Спросить дорогу было не у кого, поэтому Экснер зашел в отделение, выпил стакан воды и узнал, что погребок при замке открыт до часу, – на случай, если он проголодается.

Он уже проголодался, но не мог сейчас задержаться. Поэтому выпил еще стакан воды да отломил у молодого вахмистра кусок хлеба с салом, который тот принес на дежурство.

По дороге он встретил моложавую стройную даму с коротко подстриженными волосами в сопровождении пожилого сгорбленного мужчины. Дама казалась старомодной, похожей на старую деву, и в то же время было в ней что-то привлекающее внимание, Экснер невольно остановился и проводил ее взглядом. Походка у нее была ровная, осанка прямая и свободная, движения рук спокойные, размеренные – здесь она казалась существом из другого мира.

Ее спутник опирался на палку.

Стукнули ворота, кто-то повернул ключ.

Перейдя через площадь, Экснер обнаружил, что ворота те самые, к которым он направлялся. Значит, женщина и мужчина вышли от художника Войтеха Матейки.

Что ж, пока все складывалось неплохо.

Он чиркнул спичкой, чтобы рассмотреть табличку на воротах.

ВОЙТЕХ МАТЕЙКА

художник

На первом этаже, в окне рядом с аркой, было темно. На втором тоже. Ворота на замке. Он нажал кнопку звонка.

Сверху, как в Судный день, раздался голос:

– Кто там?

– Из общественной безопасности.

Под аркой загорелся свет.

Послышались семенящие шаги.

– Кто это? – Открылся старинный зарешеченный глазок, и в нем Экснер увидел плешь и растрепанные седые волосы.

Уличный фонарь осветил побледневшее лицо маэстро Матейки; художник щурил глаза. После света под аркой он плохо видел в темноте.

– Кто это? – переспросил он.

– Доктор Экснер.

– Тот, что по профессии ботаник?

– Маэстро, – сказал капитан Экснер, зная, как принято обращаться к пожилому художнику, – я веду в этом городе следствие по делу о трагической гибели пана Рамбоусека. Я слышал, что вы были знакомы, и хотел бы поговорить с вами.

– Охотно помогу вам, – проговорил Войтех Матейка, поворачивая ключ. – Хотя, пан доктор, вы сыграли с нами такую шутку тогда, в канцелярии, что мне бы стоило умерить свое рвение. Прошу.

Он провел Экснера через арку, откуда был виден бетонированный двор, и по красной ковровой дорожке они поднялись в мастерскую.

На столе стояла открытая бутылка вина и три бокала.

– Только что я проводил гостей, – сказал Войтех Матейка, – вы, должно быть, встретили их.

– Да, – учтиво ответил капитан Экснер (в присутствии старого художника его манеры стали безукоризненны). – Я видел какую-то даму в сопровождении пожилого мужчины.

– Это пани Шустрова, – пояснил Войтех Матейка. – Вдова. Учительница музыки. Мы частенько собираемся, беседуем, она играет на пианино. А ее спутник – доктор Чернох. Директор здешнего музея. – Он принес чистый бокал и налил Экснеру. – Если не откажетесь... Ваше здоровье.

Они выпили, и капитан Экснер сел.

Матейка оперся локтями о ручки кресла и начал постукивать своими короткими пальцами друг о друга.

– Ну, пан... пан капитан... Чем я могу вам помочь?

– Не знаю, – чистосердечно ответил Экснер, – может, каким-нибудь наблюдением, замечанием.

– Боюсь, от меня, человека пожилого, вы не дождетесь метких замечаний. Не говоря уж о наблюдениях. – Он махнул рукой и тихо засмеялся. – Кто же вам посоветовал прийти ко мне?

– Не помню. – Экснер лгал с ледяным спокойствием. – Кто-то из замка. Вы даже не представляете, со сколькими людьми я сегодня говорил, – добавил он.

– Отчего же, вполне представляю, – возразил Войтех Матейка. – Я слышал, посадили молодого Коларжа.

– Да, он арестован, – подтвердил капитан Экснер несколько хмуро, но с явным удовлетворением. – Однако мы обязаны проверить все обстоятельства дела. А вы, вы, говорят, относились к числу друзей пана Рамбоусека. К числу его доброжелателей.

Маэстро Матейка снисходительно улыбнулся.

– Это не совсем точно. Видите ли, пан капитан... Мы были почти ровесники. Оба родились в Опольне. Вместе ходили в начальную школу. Потом, как часто бывает, наши пути разошлись. Мы никогда не были друзьями в подлинном смысле слова. Мы были ровесниками. Я, как и все в Опольне, считал Славека чудаком...

– Пан Рамбоусек занимался живописью всю жизнь?

– Где там! – засмеялся Матейка. – Если его мазню вообще можно назвать живописью.

Капитану Экснеру, разумеется, даже в голову не пришло цитировать высказывания доктора Яромира Медека.

– Да, я видел его вещи, – сказал он. – В живописи я не очень-то разбираюсь и вообще для дела, для данного случая, это не имеет значения, но у себя я такое на стену не повесил бы.

– К сожалению, – вздохнул художник, – современная эпоха благоприятствует дилетантам. Вместо музыки – крик, вместо литературы – описания убийств, грабежей и пьянства, вместо живописи – «смелость» красок. А что... все это имеет отношение к убийству Рамбоусека?

Михал Экснер пожал плечами.

– Одному богу известно да святому Вацлаву, маэстро...

96

Они встретились на площади. Капитан Экснер и поручик Беранек. Остановились, оглядывая друг друга.

– Мы с тобой как два ненормальных привидения, – сказал капитан Экснер. – Боже мой, почему ты не идешь спать?

– Подышать вышел, – объяснил поручик, все еще стоя поодаль. – И знаешь, мне пришло в голову...

Они машинально зашагали к белой светящейся табличке с надписью «Общественная безопасность».

– ...взглянуть, как там наша охрана. У них две собаки.

– С одной я знаком, – заметил Экснер. – Она гналась за мной вчера в парке.

– Пойду лягу.

– Гостиница – там, – показал Экснер через плечо.

– Ну да, а ты идешь не туда.

– Хочу еще кое с кем поговорить.

– Уже ночь, капитан.

– Что делать, если я любопытен, – вздохнул Экснер. – Не знаешь случайно – ты ведь знаешь почти все, – где живет доктор Чернох, директор музея?

Беранек достал из нагрудного кармана черный блокнот и стал его листать.

– Камил?

– Он.

– Площадь Мира, двадцать пять.

– Где это?

– Совсем рядом, – Беранек взглянул на номера ближайших домов, – Восемнадцать, семнадцать, двадцать... Вон там.

– Гм. А пани Шустрова?

– Шустрова? – удивился Беранек. – Не слышал о такой. – Он листал блокнот, стараясь, чтоб свет уличного фонаря падал на страницы. – Нет, не знаю. А кто она?

– Квартирная хозяйка доктора Медека.

– Ну, это другое дело, это есть. Подскальная, тридцать один.

– Ага...

– Ничем не могу помочь, капитан, не знаю, где эта улица.

– Спрошу у кого-нибудь. Ну а доктор Гаусер?

– Впервые слышу. Это еще кто такой?

– Хирург.

– Тебе нужна операция?

– Ты устал, – сказал Экснер сухо. – Здорово устал. Иди спать, а я еще поработаю.

– Подожди, ты не объяснил, зачем тебе хирург.

– Я слышал, он играет в канасту, – ответил капитан Экснер.

– Ага. – Поручик Беранек громко захлопнул свой черный блокнот. – Тогда спокойной ночи.

97

Экснера провели в кабинет. Окна, закрытые плотными вязаными занавесками, смотрели на запад, на сады и виллы. За окнами была уже кромешная тьма. Ему предложили кресло у старинного торшера с огромным пергаментным абажуром. Торшер заливал комнату теплым желтым светом.

Ничем не угощали, оставалось только смотреть на второе кресло, в котором, потирая руки, сидел старик с растрепанными волосами; нос у него был испещрен красными жилками; он потирал руки с таким усердием, что сухая кожа шуршала.

– Ну конечно, – засмеялся Чернох. – Всему, что он умел, его научил Войтех. Давал ему краски, а на первых порах и холст. Разумеется, он не принимал его всерьез.

– Кто кого?

– Войтех Рамбоусека, конечно. Вы видели этих его чудищ?

Капитан Экснер кивнул.

– Забавно, да?

Капитан Экснер опять кивнул.

– Дело в том... – Доктор Чернох перестал потирать руки. Вместо этого он принялся дергать себя за волосы. – Это было бы забавно. Если бы не нашлись пропагандисты. Да.

– Что вы имеете в виду, пан доктор? – учтиво спросил Экснер.

– Доктор Медек и ему подобные ради самоутверждения выискивают всякие курьезы и провозглашают их истинными ценностями. И стригут купоны. Как сами они, так и те, кого пропагандируют.

– Доктор Медек – состоятельный человек?

– Откуда мне знать, пан капитан. Думаю, не бедняк. Можете быть уверены. Судя по тому, как он держится. Да и жена его такая же.

– А пан Рамбоусек?

Доктор Чернох засмеялся:

– Ну, у него-то денег куры не клевали. Усердный, работящий, почти ничего не тратил, к тому же скупердяй.

– Вот как, – сказал Михал Экснер с наигранным простодушием. – А куда же девались эти деньги? Мы ничего не нашли. И на книжке ничего не было.

Доктор Чернох закинул ногу на ногу и с довольным видом сложил руки на груди.

– Здо́рово, – произнес он. – Честное слово, здорово! Убийство с целью ограбления. Я вам не завидую, пан капитан!

– Это еще не самая сложная проблема, пан доктор.

– Нет?

– Хуже, когда убивает маньяк. Убийца-грабитель рано или поздно чем-то себя выдаст.

– Понимаю, – улыбнулся доктор Чернох самодовольно, – убийцу-маньяка искать трудно. Я где-то читал. – Он помолчал и через минуту добавил: – А вас в наших краях знают...

– В запаснике вашего музея работает Эрих Мурш. Это он вам рассказал?

– Нет. Эрих будет хорошим исследователем. О семейных делах он не говорит никогда. О деле в Мезиборжи я знаю из другого источника. Вы надолго задержитесь у нас?

Михал Экснер пожал плечами.

– Вы упомянули о докторе Медеке. И мне пришло в голову, что неплохо бы с ним поговорить. Вы, верно, знаете, где он живет?

– У пани учительницы Шустровой. Если идти с площади вниз, по направлению к вокзалу, первая улица налево. Впрочем, я сомневаюсь, что вы застанете его дома.

– А где же тогда?

– По вечерам он сидит в кабачках, пан капитан. И флиртует с весьма юными девицами, – сказал Чернох с ненавистью, которую может вызвать только зависть.

98

Учительница Шустрова встретила его в шелковом халате и провела в музыкальный салон.

– Откуда мне было знать, – извинилась она, – что в такое время придет столь необычный гость. Кофе хотите?

Он расположился в кресле в углу, откуда мог обозревать всю комнату.

– Прекрасный инструмент, – показал он на рояль.

Она легко вздохнула.

– Да, подарок родителей, я тогда успешно сдала вступительные экзамены в музыкальное училище.