Текст книги "Современный чехословацкий детектив"

Автор книги: Эдуард Фикер

Соавторы: Вацлав Эрбен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

– Мне не хочется думать, что это был кто-то из местных. Ведь я тут всех знаю, товарищ капитан. Уж, кажется, всех перебрал, от дома к дому. – Шлайнер покачал головой. – Нет, не могу. Даже мысленно не могу высказать подозрение. Вы спросили: кто его не любил? Скорее, следовало бы спросить: кто его любил?

– Ну хорошо: кто его любил?

– Надо хорошенько подумать.

– Мы ведь говорим просто так, языки чешем.

– ...Чтоб у него был приятель... или приятели, друзья... Нет, ничего такого не было.

– Возможно, он к этому не стремился, а может, наоборот. Кто знает?

Поручик Шлайнер принялся загибать пальцы:

– Прежде всего, этот доктор из Праги, который постоянно возится в галерее музея. Он писал о Рамбоусеке в газетах, и даже говорят, он и сделал Рамбоусека знаменитым. Ну и, разумеется, ходили слухи, они, мол, делят выручку.

– Следующий.

– Пан Матейка.

– Художник?

– Да. Вы его знаете?

– Познакомились. Вчера. Когда я был еще в отпуске.

– Доктор Гаусер из больницы. Хирург. Они часто общались, после того как Рамбоусек сломал руку, а Гаусер ее вылечил. Гаусер даже купил у него картину. В самом деле, одну Рамбоусек ему подарил за лечение, а вторую доктор купил. И вдобавок еще одно из чудищ.

– В самом деле купил?

– Я точно знаю. У доктора Гаусера порой бывают странные идеи, – заявил Шлайнер.

– Странные?

– Это дела семейные, – махнул рукой поручик. – Он муж моей двоюродной сестры.

– А-а, – глубокомысленно протянул Экснер.

– Ну, наконец, кое-кто из замка. Директор, его жена... Потом, разумеется, кое-кто из молодежи. Те, кого привлекает все странное, необычное.

83

Поручик Шлайнер исчез в нижнем конце парка. А Экснеру предстояло подняться на пятьдесят две ступеньки. На полпути он остановился и оперся о балюстраду. Кто мог бы потребовать от него, чтоб после почти бессонной ночи он «выдавал» рекордные результаты?

Прояснялось, небо на западе уже голубело, и появилась надежда, что к концу дня покажется солнце.

Наверху кто-то с шумом распахивал окна. Экснер поднял голову, но увидел лишь руки, которые открывали наружные рамы и закрепляли их крючками.

Поднявшись наверх, Экснер ощутил желание дружески похлопать двух лежащих оленей, но их каменные глаза смотрели столь холодно и безучастно, что он передумал. К тому же по двору спешила экскурсия (видимо, последняя), следуя за девушкой в несколько старомодном костюме, с волосами, подстриженными прямо над ушами. Она балансировала на высоких каблуках. Экснер на миг задумался над тем, какие жертвы приносят многие, чтобы выглядеть лучше, чем им дано. Девушке явно были ни к чему такие высокие каблуки, ноги у нее и так что надо.

Открывая дверь, чтобы впустить экскурсию, она увидела его, но все время, пока проходили экскурсанты, демонстративно смотрела в другую сторону. Только, закрывая дверь, она удостоверилась, что он по-прежнему на месте.

Он внимательно осматривал памятник архитектуры семнадцатого века. Потом открыл дверь.

В старом плетеном кресле – когда-то белом, но давно потрескавшемся и облупившемся – сидел один из ребят Влчека и сторожил квартиру Болеслава Рамбоусека. Он был в штатском и читал книгу. И в самом деле походил на книголюба, который отдыхает после трудов праведных.

Он кивком поздоровался с капитаном Экснером.

– Открыто...

Никто не умел наводить порядок так тщательно, как надпоручик Влчек. Нигде ни пылинки. Обезображенные скульптуры составлены в угол, изорванные картины аккуратно повешены. Пролитые и размазанные краски затерты.

Михал Экснер, заложив руки за спину, смотрел на лупоглазых уродцев и чудищ в шляпах и без шляп, похожих на обезьян и на людей, сказочных и будто живых, жестоких. Рассматривал картины, написанные в веселых тонах, рваный холст свисал с них клочьями. На последней, стоявшей на мольберте, краски еще не высохли. Он потрогал ее пальцем – остались легкие отпечатки.

Капитан открыл среднее окно, к которому можно было свободно подойти. Из парка и леса тянуло влагой. Видимость пока была не из лучших, но туман рассеялся. Экснер облокотился на подоконник. Темные листочки плюща блестели свежо и уютно.

Лесенки нигде не видать. Тропинка внизу казалась совсем узкой, едва заметной, вдалеке крутая скала, а над окном уходила в небо громада замка.

За спиной Экснера страж, охранявший двери, спросил:

– Вам что-нибудь понадобится, товарищ капитан?

Михал Экснер с минуту размышлял.

– В галерее работает некий доктор Медек. Возможно, сейчас он еще там. Вы не могли бы его позвать? – Он сел за обеденный стол, чтобы видеть всю комнату. Несмотря на разностильную мебель, нагромождение вещей и всякой дребедени, она, в общем-то, была довольно уютна.

Под потолком металась оса. Ей не нравился запах скипидара, она искала путь на волю. Нашла открытое окно, проверила дорогу, вернулась к потолку и, описав красивую дугу, устремилась к милым ей запахам парка.

Экснер огляделся и вздохнул. Да, вещи были расставлены как-то бесстрастно, все на своих местах. Тут не было ни малейшего беспорядка, не было той будничной атмосферы, которая свойственна повседневной жизни. Трудами надпоручика Влчека и его ребят были стерты последние, едва заметные следы живого Болеслава Рамбоусека, следы не самые главные.

Кто-то открыл наружную дверь, потом постучал.

– Войдите, – сказал Экснер.

Блеснула лысина доктора Медека, зашевелились усы, которыми он благоразумно прикрывал слишком полную верхнюю губу.

– Я доктор Медек, – представился он.

– А я, – Экснер встал, – капитан Экснер. – Он шагнул навстречу Медеку и пожал ему руку. Потом указал на изуродованные творения Болеслава Рамбоусека. – Я слышал, вы были его большим поклонником. Что вы на это скажете?

Доктор Медек едва не задохнулся.

– Кто это сделал?

– Мы не знаем.

– Но это же, – он обеими руками поправил очки, – это же кошмар, вандализм!..

– По-моему, не осталось ни одной целой картины.

– Наверное... Я думал...

– Что вы думали?

– Кто-то убил его из ненависти или из-за денег. Но это, по-моему...

– Мы не нашли никаких денег.

– Значит...

– Для нас это – убийство с целью ограбления.

– Простите, товарищ капитан, – доктор Медек вытянул руки, – это не убийство с целью ограбления. Это акт мщения! Акт мщения! Чисто психопатический поступок индивида с расстроенным рассудком!

– Этот индивид с расстроенным рассудком не забыл о деньгах. Кстати, вы хорошо знали пана Рамбоусека – у него водились деньги?

– Да, конечно. И немалые.

– Вы не знаете сколько?

– Не знаю. Но он не умел сидеть сложа руки. И за все ему хорошо платили. За картины, за скульптуры, за резьбу по дереву, за плотницкие и столярные работы для замка и за шитье обуви.

– А что он делал с деньгами?

Доктор Медек покачал головой:

– Все мы не без греха. По-моему, он был... скупец. Я думал об этом, иногда. Возможно, он оттого копил, что очень долго – собственно, за исключением нескольких последних лет – жил крайне скудно...

– Выходит, он был трудолюбив?

– Да, а это много значит. Послушайте, товарищ капитан, я, можно сказать, «создал» его. Я и еще двое-трое коллег, которых я заинтересовал творчеством Рамбоусека. Благодарности я не ждал. И делал все не ради него, не ради слесаря из замка, а ради его самобытного искусства. Взгляните на эти фигуры. Сейчас они в ужасном состоянии. Но обратите внимание, какая фантазия, какое чувство детали и асимметрии в симметрии! Или вон те руки, взгляните, какой легкий полуоборот тела, на который его вдохновил естественный изгиб дерева. Не знаю, просмотрели ли вы его полотна, хотя бы бегло...

– Очень бегло.

– Вы видели краски? Простые люди любят яркие краски, иногда это даже дешевка... Но обратите внимание... – Он пошел было к картинам. Но остановился. – Можно?

– Разумеется.

– Обратите внимание... – Медек брал картины одну за другой, поворачивая их к Экснеру. – Обратите внимание, как тонко он чувствует гармонию мозаики красок, как уместны здесь эти яркие оттенки. У зрителя не возникает ощущения аляповатой мазни. Вот, к примеру, эта картинка, она изображает веселую историю, видите?

– Вижу. Выходит, жаль пана Рамбоусека.

– Да. – Доктор Медек задумчиво вскинул подбородок. – Жаль. Начни он хоть немного раньше, да проживи дольше...

– Как ему вообще пришло в голову заняться живописью? Вы говорите, он начал поздно?

– Мне он рассказывал, что как-то раз у него появились деньги, достаточно денег, чтобы купить холст и краски. А у него был друг, местный художник, пан Матейка.

– Он учил Рамбоусека?

– Насколько я знаю, пан Матейка относился к творчеству Рамбоусека дружески-снисходительно. Считал его безобидным чудаком.

– Пан Матейка хороший художник?

– Конечно, товарищ капитан.

– Похоже, вы не очень любите пана Матейку?

– Да нет. Почему? – удивленно покачал головой доктор Медек, – Вы, наверно, еще не говорили с паном Матейкой. Он весьма интеллигентный и общительный человек. Время от времени заходит ко мне в музей, мы беседуем о картинах, о технике живописи, ищем копии картин. Он выдающийся знаток картинной галереи замка и дал мне много полезных советов и идей.

– Вот как! – заметил Михал Экснер. – Подойдите-ка сюда, взгляните, пан доктор.

Он подвел Медека к незаконченному полотну.

– Вы могли бы определить, когда пан Рамбоусек писал в последний раз?

– Только приблизительно, к сожалению...

– Разумеется, только приблизительно. – Михал Экснер пожал плечами. – В конце концов, это ведь не экспертиза. Просто мне вдруг стало любопытно.

– Если позволите... – Медек подошел к столику с кистями и красками.

– Пожалуйста, берите все, что нужно...

Доктор Медек взял шпатель, тряпочку, скипидар или что-то в этом роде и принялся за дело.

– Вывод будет... крайне приблизительный, товарищ капитан.

– Пускай...

– Синей краске около недели, зеленой тоже, красной, вероятно, несколько меньше. А эти пятна...

– Вот-вот. Собственно, они интересуют меня больше всего.

– Больше двух дней... Но меньше шести...

– А каково ваше мнение в целом, пан доктор?

– О чем, простите?

– Об этом убийстве, – сухо пояснил Экснер. – Об этом убийстве с целью ограбления.

– Мое мнение? Я же не могу развить теорию, не располагая данными. Я ничего об этом не знаю. – Он замолчал, по-прежнему стоя перед картиной с тряпочкой в одной руке и шпателем в другой.

Капитан Экснер прошел к окну, потом к двери и опять назад. И, повернувшись к Медеку спиной, стал смотреть в парк.

– Здесь очень красиво. Чудесно. Я прямо завидую вам, ведь у вас есть возможность ездить сюда каждый год на несколько недель...

– Да. Я сделал тут немало полезного, постепенно, понемногу.

– Сейчас я имею в виду не столько вашу работу, пан доктор...

– Простите? А что же?

– Повторяю, пан доктор, сейчас я имею в виду скорее не работу, а...

– А что же тогда, товарищ капитан?

– Чем вы занимались тут помимоработы?

Доктор Яромир Медек покраснел – то ли от подавленного возмущения, то ли от замешательства. Впрочем, Экснер этого не видел – он продолжал смотреть в окно. Его фраза прозвучала не как вопрос, и он, казалось, не очень и ждал ответа, потому что тотчас продолжил:

– Вы с кем-то здесь общались, разговаривали, ужинали, играли в карты или в шахматы, или...

– Крайне узкий круг людей.

– А вам не приходило в голову, – тихо сказал Экснер и медленно повернулся, – что кто-то из этого узкого круга как раз и...

– ...убил Рамбоусека? – так же тихо докончил доктор Медек, и лысина у него заблестела еще сильнее. Он взглянул на свои руки и положил шпатель и тряпочку на столик. Пригладил усы. – Приходило...

– И что же?

– Дело в том, что ни один человек из этого узкого круга не похож на убийцу и грабителя.

– А как вы себе представляете такого убийцу?

Доктор Медек изумленно раскрыл глаза и покачал головой.

– Только ведь я...

– Вероятно, вы хотите сказать, – прервал его Михал Экснер, – что мне виднее?

– Ведь я... специалист...

– ...в другой области. Вы специалист по живописи, а я по убийствам с целью ограбления.

Доктор Медек хотел улыбнуться, но улыбки не получилось.

– Вы правы, – сказал Экснер. – Допустим. Ну а что делали в субботу вы, пан доктор?

– Это допрос?

– Предварительный, – заверил его капитан Экснер. И пожал плечами. – Такая уж у меня профессия. Что вы делали в субботу после обеда и вечером?

– Я... – Доктор Медек покраснел. – После полудня я ходил купаться,

– Куда?

– На пруд под мельницей, как и...

– С кем? – перебил Экснер.

– С братом и сестрой Муршовыми. Вы же их знаете...

– А потом?

– Мы пошли ужинать в погребок, а потом поехали в «Лесовну».

– На вашей машине?

– Да.

– А оттуда?

– Я полагал, что...

– Что вы полагали?

– Что вас проинформировали.

– Частично, – согласился Экснер. – Как долго вы там были и куда потом поехали?

– Мы были там примерно до одиннадцати-двенадцати, после я отвез брата и сестру Муршовых в Мезиборжи и вернулся к себе, туда, где я снимаю квартиру.

– В котором часу вы пришли домой, то есть в квартиру, которую снимаете?

– Не помню. Наверное, после двенадцати.

– Вас кто-нибудь видел, когда вы возвращались в Опольну? Видели ли вы кого-нибудь?

– Видел ли кто-нибудь меня, не знаю, – ответил доктор Медек. – Сам я, очевидно, кого-то видел, да не обратил на это внимания.

– Я не совсем понял вас.

– Я думаю, – нарочито терпеливо объяснил доктор Медек, – кто-то видел, как я ехал через город. Ну а я следил за дорогой и...

– Достаточно. Стало быть... приблизительно с двенадцати у вас алиби?

– А зачем мне алиби?

– Как зачем? – преувеличенно любезно спросил капитан Экснер. – Ни ваша вина, ни ваша невиновность не доказаны. У кого вы живете?

– У пани Шустровой, учительницы из музыкальной школы, вдовы здешнего аптекаря. Это чуть ниже площади, налево. Практически сразу за французским парком.

– Может, она слышала, как вы пришли...

– Может быть. Но в ее окнах было темно.

– Как вы относились к Рамбоусеку? По-дружески?

– Я бы сказал иначе.

– Как именно?

– Снисходительно.

– Вы к нему. А он к вам?

Доктор Медек чуть заметно усмехнулся. Пожалуй, даже с легкой грустью.

– Боюсь...

– Чего?

– Что он меня... не принимал всерьез.

– Вы же, как говорят, создали его.

– Да. Так говорят. В каком-то смысле это правда. Но ему-то все было безразлично.

– Вы уверены? Говорят, он любил деньги. А ими он был обязан прежде всего вам.

– Ему и деньги были безразличны. Понимаете, я убежден, что деньги его вообще не трогали.

– Люди считают иначе.

– Это понятно, – ответил доктор Медек. – Они исходят из своего субъективного взгляда на мир, смотрят своими глазами. А не его. Поверьте, деньги ему были неважны, он радовался им только потому, что это дразнило и будоражило весь город. Всю округу. Если подсчитать, сколько он, собственно, зарабатывал, то сумма выйдет изрядная, но не намного больше, чем он заработал бы на левых заказах. Потребности его были крайне невелики. А вот стремление провоцировать людей – безгранично.

– Никаких денег, – сухо констатировал капитан Экснер, – мы не нашли.

– Так я и думал.

– Как это понимать?

– Кто-то убил его ради денег. О его богатстве ходили легенды.

– Бывает, – заметил капитан Экснер. – Кстати, вы видели Рамбоусека в «Лесовне»?

– Видел.

– С кем он там сидел?

– Один.

– Как это?

– Он всегда сидел один.

– Вы уверены, что он сидел один?

– Уверен? Не могу сказать, товарищ капитан. Пожалуй, именно в субботу он с кем-то разговаривал. Только я не могу сказать, с кем. Не обратил внимания.

Капитан Экснер дважды прошелся по комнате. Остановился перед загубленными произведениями Болеслава Рамбоусека.

– Но это же невозможно, – сказал он скорее себе самому, – невозможно, чтобы во всем городке у человека не было ни одного друга. Доверенного человека. Приятеля с детских лет. Его одиночество просто невероятно. Подозрительно. Необычайно. Может, опять легенда?

– Он потешался над людьми, развлекался. Но не дружил. Скажем, доктор Чернох, директор музея. Друг детства. Иногда они обменивались двумя-тремя словами. О погоде, о том, что́ Рамбоусек должен починить или сделать в музее. Дальше – пан Матейка, здешний художник. Тоже друг детства. Временами он заглядывал к Рамбоусеку – за краской, если у него какая-нибудь кончалась. Кстати, именно Матейка посвятил Рамбоусека в таинства живописи. Калабовы. Рамбоусек порой заходил к ним в канцелярию на чашку кофе. Но это нельзя назвать компанией, если вы меня понимаете. Просто знакомые. И даже не очень близкие.

– Ну а вы?

– То же самое. – Доктор Медек покачал головой.

– В чем дело? – спросил Экснер.

– Просто мне пришло в голову...

– Что же, если не секрет?

– Художник, живописец... Он ведь был не только резчик, но и живописец, трудно решить, что преобладало, так вот: живописец – и совсем не интересовался здешней превосходной галереей. Непосредственный, самобытный подход к творчеству. Он смотрел на картины как на стулья или арбузы. Но для вас это, вероятно, несущественно. Я имею в виду – мое замечание.

– Это одному богу известно, – вздохнул капитан Экснер, – да святому Вацлаву.

84

– Я думаю, – помолчав, добавил капитан Экснер, – что вы тоже пытались искать убийцу, хотя это и не ваша специальность.

– Пытался.

– И к чему вы пришли?

– Ни к чему.

– А вы-то сами?..

Доктор Медек побледнел, покачал головой.

– Очень рад, – удовлетворенно сказал Экснер, – что вы не остались равнодушны. – Он сердечно пожал Медеку руку. – Спасибо и до свидания, пан доктор...

Доктор Медек пошел к двери, уставившись в одну точку.

Капитан Экснер вытер платком руку, которую подавал Медеку.

– Погоди... Тут где-то должна стоять лесенка, – послышался голос под окном.

Экснер высунулся наружу. Худущий лохматый парнишка, сутулый, с развинченными движениями, показывал что-то на земле такой же длинной и тощей, но отнюдь не столь лохматой девушке. Она нетерпеливо тянула его за рукав:

– Пойдем...

Экснер кашлянул.

Они подняли головы. Девушка даже вскрикнула от испуга.

– Простите, – сказал капитан Экснер.

– Мы здесь гуляем, – объяснил парень.

– И хотите заглянуть сюда? Лестница на месте.

– Нет. – Парень покраснел. – Мы просто так...

– А вы кто? – спросил Михал Экснер по-дружески. – Может, нам не мешает познакомиться.

– Я Калаб. Мартин Калаб. А это Вера. Вера Финкова.

– Папа – управляющий замком?

– Да.

– Капитан Экснер.

– Это мы знаем, – сказала девушка. – Только не знали... – Она запнулась.

– Чего не знали?

– Что вы у пана Рамбоусека.

– Вы когда-нибудь бывали у него?

– Нет, – ответил Мартин Калаб.

– Что же вы шли смотреть?

– Лесенку, она тут стояла.

– Вы видели, как она стояла?

– Да. Видели. – Мартин Калаб замялся.

– Вы можете залезть по этой лесенке наверх?

– Почему бы нет, – оживилась девушка. – Только...

– Вы знаете, где она?

– Да.

– Тогда тащите ее сюда, – решил капитан Экснер, – и лезьте ко мне наверх.

85

Оба учащенно дышали, скорее от волнения.

– Садитесь. Вон туда. Или на диван. Каникулы?

– Да, – благовоспитанно ответила девушка. – Летом я работаю в замке. Экскурсоводом.

– А Мартин?

– Тоже водит экскурсии.

Капитан Экснер сунул руку в карман. Достал пачку сигарет и стал поигрывать ею.

– Мне все равно надо было с вами поговорить. И неважно, кто кого нашел – вы меня или я вас. Значит, вы видели, как кто-то лез по лестнице?

– Да, – ответила она.

– Кто же это был?

– Те журналисты, – объяснил Мартин Калаб, – что приезжали к пану Рамбоусеку.

– Как же вы смогли их увидеть? Ведь это место почти ниоткуда не просматривается.

– Мы... я... дело в том... – сбивчиво объяснял Мартин Калаб. – Когда у нас выпадает свободная минутка, мы с Верой... ходим посидеть вон туда. – Он кивнул в сторону окна. – Под крепостной стеной. Там есть лавочка.

– Туда ведет дорога? – спросил Экснер.

– Дорога? Нет. Там лавочка...

– Понимаете, – объяснила Вера Финкова с рассудительностью умной женщины, – эту лавочку сделал Мартин. Оттуда весь парк виден, как на ладони...

– Знаете что? – решил Михал Экснер. – Здесь вы все уже посмотрели. К тому же сейчас и смотреть-то не на что. Теперь я пойду с вами взглянуть на лавочку, и на парк, и на окрестности вообще.

– А лестница? – спросил Мартин Калаб. – Убрать ее?

– Зачем? – спросила Вера. – Не будем же мы обходить весь замок. – И, словно не сомневаясь в смелости капитана Экснера, добавила: – Я первая!

86

Мартин Калаб превосходно выбрал место для лавочки. Это была маленькая площадка в источенной ветрами скале под северо-восточным углом замка. Если бы не густые заросли сирени, лавочка была бы видна из любого окна на северной и восточной стороне. Ее можно было бы увидеть, просто наклонившись через балюстраду внутреннего двора. Слева внизу просвечивала меж ветвей лестница, ведущая из парка во внутренний двор, было видно луг и две дороги, ту, что шла вдоль ручья, и ближнюю, у лестницы. А выше над деревьями – часть парковой ограды, ворота, кроны каштановой аллеи у пруда, тростники.

Добраться до площадки было не так-то просто. Тропинка, проходившая под окнами квартиры Рамбоусека, вскоре круто сворачивала, исчезая в чаще кустарника. Но они туда не пошли, а пробрались сквозь кусты вверх по скале, ступая по зарубкам, которые явно усовершенствовал Мартин Калаб. Крохотная площадка была чисто подметена. Лавочка – две метровые доски, закрепленные в склоне. Третья доска служила спинкой и крепилась к скале забетонированными шурупами. Мартин Калаб умел работать. Доски были обструганы и покрашены.

– Отлично, – Михал Экснер уселся на лавочке. – Еще бы подлокотники.

Мартин Калаб вспыхнул.

– Ну, садитесь, Вера. Слушай, Мартин, ты ведь говорил, что отсюда открывается прекрасный вид. А завел меня в какой-то тайник. В логово. Господи боже, да это ж просто убежище разбойника... – Капитан Экснер вдруг запнулся посреди фразы. Пригладил волосы, почесал нос – Отсюда и лестницу не видно...

– Мы их услышали и пошли посмотреть, – сказала она.

– Лестницы, – повторил капитан Экснер, – и тропинки отсюда не видно. Это верно. Зато... видно другое место... Но тогда ведь была ночь. Допустим, ясная ночь. Ночь перед грозой. В субботу ночь была ясная?

– Да, – ответил Мартин Калаб, кусая губы. Экснер взглянул на Веру Финкову.

– Понимаете, – медленно проговорила она, опустив глаза, – у нас дома понятия не имеют, что мы тогда были тут.

– И не будут иметь, – серьезно успокоил их капитан Экснер.

87

Двери запасника на третьем этаже замка распахнулись настежь.

– Коньяку! – крикнул, вваливаясь в комнату, доктор Яромир Медек, – меня только что подвергли допросу третьей степени! Спасайся, кто может!

Эрих подавился куском холодного цыпленка и так закашлялся, что у него даже очки запотели. Его сестра облизала пальцы и укоризненно взглянула на доктора Медека.

– Мне жаль вас, пан доктор, – сказала она. – Коньяк вам и впрямь бы не повредил. Но только в данный момент коньяка у нас нет.

– Тогда я сбегаю за бутылкой в галерею! – Доктор Медек повернулся на каблуках и исчез.

Эрих Мурш откашлялся и протер очки.

– Ишь ты, а мне не сказал, что у него там коньяк. Да, вот что мне пришло в голову... Что же ты приехала только после полудня, хотя обещала привезти обед? Не грозы же испугалась...

– Грозы.

– Врешь, – спокойно сказал он. – Иной раз по-страшному. И всегда ужасно глупо.

Она опять принялась за куриную ножку.

– Ты, наверно, удивишься, но вчера вечером допросу третьей степени подвергли меня.

– Я так и думал, – холодно ответил Эрих. – Вечером и ночью. Представляю.

Она улыбнулась и облизала губы.

– Нет, не представляешь...

Эрих Мурш добродушно проворчал:

– Паршивка...

Она подняла кость, словно защищаясь. В запасник вплыл доктор Медек с бутылкой.

Он разлил коньяк по рюмкам, все выпили.

– Тяжко, – подытожил доктор Медек. – Тяжелее, чем я вообще мог себе представить. – И разочарованно добавил: – Поговорили, и все...

– Ну, у нас есть некоторый опыт, и мы знаем, как ведут допрос некоторые криминалисты, – объявил Эрих Мурш.

– Конечно, знаем, – сказала Лида с напускной и все равно очаровательной кротостью. – Как он вам понравился?

– Строит из себя пижона, – ответил доктор Медек. – Я бы сказал, Лида, он весьма похож на того типа, с которым вы вчера разговаривали на другом берегу пруда. Он еще спрашивал дорогу.

– Тот был совсем недурен, – сказала Лида Муршова. – Пожалуй, надо сходить взглянуть на него.

– Лучше не надо, – заботливо, чуть ли не отеческим тоном проговорил Яромир Медек. – Лучше не надо. От таких людей лучше держаться подальше.

– Каких таких? – поинтересовалась она.

– Я имею в виду криминалистов.

Эрих Мурш быстро допил коньяк и снова закашлялся.

88

Любой другой по меньшей мере удивился бы, вернулся и спросил стража, стерегущего вход, куда делся человек, который должен находиться в помещении и которого там почему-то не оказалось. Может, караульщик ошибся или не заметил, как тот ушел?

Словом, любой другой, но только не поручик Беранек, который, войдя в квартиру Болеслава Рамбоусека, не нашел там капитана Экснера. Он спокойно огляделся, осмотрел забытую на столе пачку сигарет, подошел к окну, выглянул и увидел приставленную лестницу. Вздохнул понимающе.

Вернулся к двери и приоткрыл ее.

– Товарищ вахмистр!

– Да, товарищ поручик?..

– В бистро продают пльзеньское. Поужинать мне сегодня не удастся. Может, принесете мне два пива и сосиски с рогаликом? Или сардельки с рогаликом.

– А товарищу капитану?

– Его тут нет.

– Не понимаю, товарищ поручик, как это «нет»?

Беранек широко распахнул дверь.

– Смотрите, его тут нет. Я должен его дождаться.

– Но... – заикаясь, начал бедняга. – Он же не выходил. Товарищ поручик, – почти выкрикнул он, – он никуда не уходил! Не сплю же я, господи!

– Все в порядке, – успокоил его Беранек. – Вот вам двадцать крон. Я его подожду. Наверняка придет.

И поручик Беранек похлопал вахмистра по плечу.

– Капитан не пропадет, – сказал он с легкой грустью. И покачал головой. – Где там... Такое, наверно, вообще невозможно...

89

Поручик Беранек знал, что говорил: в эту самую минуту капитан сидел на лавочке, которую смастерил Мартин Калаб.

– Вы, наверно, испугались? – спросил Экснер.

– Еще бы, – прошептала Вера. – Страшно было – жуть.

– Почему?

– Та фигура... шла одна. Здесь в парке ходят и ночью. И вечером. Но редко в одиночку.

– Да нет, – проговорил Мартин Калаб. – Не в этом дело, Вера. Жутко было не потому, что фигура была одна...

– Стоп, – перебил их капитан Экснер. – Итак, прежде всего: шел, шла или шло. Договоритесь насчет рода.

– По-моему, шел, – сказал Мартин. – Но... это могла быть и женщина.

– Или привидение.

– Ну нет, какое там привидение. – Мартин Калаб смущенно засмеялся. – Хоть я и не знаю, как выглядит привидение. А ведь я родился в замке.

– Привидения выглядят жутко, – поучительно изрек Михал Экснер.

– При чем тут привидения, – проговорила Вера. – Скорей всего, это был мужчина, потому что у него были короткие волосы. То есть у этой фигуры волосы были не длинные, не до плеч. Может, у него даже было что-то на голове. Фуражка или вроде того. И я знаю, почему было так жутко.

– Ну?

– Потому что он шел ужасно медленно.

– Ладно, – вздохнул капитан Экснер, – повторим все сначала: вы сидели здесь и разговаривали. Но как же тогда вы услышали шум и шаги внизу? Что это был за шум?

– Да мы, собственно... не разговаривали... – смутился Мартин Калаб.

– Да, мы как раз молчали, а шум... Его трудно описать. – Вера даже вздрогнула. – Хруст веток, словно что-то волокли, шаги, дыхание, такое громкое, будто человек запыхался. Вот мы и посмотрели вниз, нас это сначала не слишком удивило...

– Почему?

– Мы бываем здесь довольно часто, – объяснил Мартин Калаб. – Из «Лесовны» после танцев проходит много народу. Мы стали смотреть, что там такое. Та фигура вышла на дорогу вон там, у лестницы, наклонилась...

–  Наклонилась?

– Да. Вроде бы. Словно шнурки завязывала.

– Минутку! Где наклонилась эта фигура?

– Вон там. У самой лестницы. Возле нижних ступенек. Потому я и подумал, что шнурок. Шнурок ведь завязывают на ступеньке.

– Пожалуй, – согласился Экснер. – И что же дальше?

– Потом эта фигура пошла вверх по лестнице. Довольно медленно. Но не слишком, не то чтобы еле тащилась. Постояла немного на второй площадке. А потом поднялась уже до самого верха, до двора.

– Замок в это время закрыт?

– Да.

– И вам не показалось странным, что туда кто-то идет?

Они переглянулись.

– Показалось, – ответила Вера Финкова. – Но потом загорелся свет у пана Рамбоусека. И мы решили, что это был он.

– А потом?

– Потом свет у пана Рамбоусека погас. И тогда опять было тихо, и мы услышали, что кто-то спускается по лестнице. Мы снова посмотрели. Тот человек был уже почти внизу, – объяснила она. – Нес какую-то белую тряпку. Вдруг споткнулся и схватился за перила.

– И все озирался по сторонам, – добавил Мартин Калаб. – После я подумал, что это был вор, который в субботу вечером украл у матери скатерть. И он все поправлял этот белый сверток.

– Вот как! В субботу вечером у мамы пропала скатерть? – удивился капитан Экснер.

– Да.

– А откуда? Со стола?

– Нет. Она повесила ее сушить на балюстраду.

– Мама по ночам сушит скатерти на балюстраде?

– Нет, – ответил Мартин Калаб. – Но в субботу у нас были гости, играли в карты и залили скатерть вином. Ну, мама постирала ее и повесила на балюстраду, а к утру она исчезла.

– Та-ак. А дальше? Что этот мужчина делал дальше?

– Он опять стал возиться с чем-то внизу у лестницы. Опять вроде бы завязывал шнурок.

– А потом?

– Ушел из парка с белым свертком под мышкой.

– Прямо по дороге?

– Ага.

– Сколько было времени?

– Это по чистой случайности мы знаем точно, – сказала Вера Финкова. – У Мартина на часах было полдвенадцатого.

– Долго горел свет у пана Рамбоусека?

– Долго... А сколько именно, мы не знаем. Очень долго. Когда лампа загорится или погаснет, сразу видно. Свет из окон падает вон на те деревья.

– Что ж, вы рассказали мне интересные вещи, – заметил капитан Экснер. – Но это не все.

Они недоуменно переглянулись.

– Нет, – продолжал Экснер. – Не все. Кто это был?

Они покачали головой.

– Мы в самом деле не знаем, – произнесла Вера. – Приходите сюда – ну хоть сегодня вечером, если будет луна. Вы сами убедитесь, что человека отсюда узнать невозможно.

– Я думал, это пан Рамбоусек, – сказал Мартин Калаб. – Только потом, когда мы узнали, что случилось, что с ним произошло... Нам пришло в голову...

– А почему вы не отправились к поручику Шлайнеру, когда это пришло вам в голову?

– Мы боялись, – ответила она. – Потому что поручик Шлайнер дружит с моим папой, а папа не знает...

– Чего не знает?

– Что я поздно прихожу домой. Мы живем на первом этаже. Я с вечера закрываюсь в комнате, говорю, что боюсь.

Капитан Экснер взглянул на Мартина Калаба.

Тот кивнул с серьезным видом.

90

– Ну, и когда же мы подведем итоги? – деловито спросил сидевший за обеденным столом поручик Беранек, едва в окне показалась голова капитана Экснера.

Экснер, вздрогнув от неожиданности, прижался к стене и ухватился за подоконник.