Текст книги "Современный чехословацкий детектив"

Автор книги: Эдуард Фикер

Соавторы: Вацлав Эрбен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

– Н-да, загадка... – произнес Рихард Поган. Как большинство очень рослых мужчин, он говорил рассудительно и неторопливо.

– Ришо?

– Разве что это как-то связано... С нашим фотоматериалом.

– Теперь я совсем ничего не понимаю. – Она взглянула на часы. – Ну вот что, выкладывайте, да покороче. Мне еще надо к директору, а в одиннадцать придет этот капитан.

– Что ему надо? – сказал Луцек. – Тут явно какое-то недоразумение. Насколько я помню, Ришо даже правил движения ни разу не нарушил. Вот разве лесенка...

– Какая еще лесенка? Кто-нибудь собирал у дороги сливы, а вы машиной сбили лесенку?

Рихард Поган долго качал головой.

– Да нет, что ты, Таня. Совсем другое. Понимаешь, в пятницу вечером мы Рамбоусека не нашли, мы разговаривали с ним в субботу. Утром. Он был занят. Делал срочную работу. Мы заходили к нему в столярку, нас послал туда директор музея. И Рамбоусек договорился с нами на после обеда. Только эта работа затянулась у него почти до вечера, а мы тем временем гуляли в парке и по городу. Потолковали с ним часок, и он пригласил нас поужинать. В загородный ресторан. Вот об этом я и написал репортаж. И мы договорились, что в воскресенье придем к нему на квартиру и сделаем снимки. Он сказал, что получится здорово, окна-де у него выходят на восток, а погода стоит отменная, так. что получатся и тени и... все в таком духе. После мы уехали, нам не хотелось сидеть там целый вечер. Ну, а утром не нашли его. Нигде. Дома его не оказалось, мы носились вокруг замка, злые как черти. Потом нас осенило – покричим в окно. Он живет... Ну, это что-то вроде бельэтажа. Окно было открыто, мы покричали – без толку. Вот и подумали... – Рихард Поган запнулся и взглянул на Луцека. – Подумали, не случилось ли с ним чего. Ну, а поблизости мы еще прежде заметили лесенку... Моймир и залез туда. Только деда там не было. Потом я тоже залез...

– Потрясающе! – воскликнула Таня Врабцова. – И ты тоже?!

– Да. Потому что Моймир позвал меня взглянуть. – Рихард Поган почесал шею. – Видимо, в том, что мы там увидели, и зарыта собака...

– Не драматизируй, – поморщился Луцек. – У старика царил потрясающий, невообразимый кавардак. Словно фурия промчалась. Что там землетрясение – ерунда. Там поработало десятка два вандалов, не меньше. Все уничтожено, переломано, испорчено, порвано. Но общее впечатление... Какая причудливость, просто фантастика! Это надо было видеть. Впрочем, – добавил он, – я там немного пощелкал.

Таня Врабцова покачала головой. Теперь ей все стало ясно.

– В квартире побывали воры, а вы не заявили куда следует и смылись.

– Послушай, – сказал Поган. – Ну кому заявишь в воскресенье. И потом, старик мог сам устроить этот разгром. Он был тогда чертовски зол... И в разговоре несколько раз обронил, что все равно когда-нибудь все разобьет и уничтожит, чтоб никому ничего не досталось. Нам показалось, у него какие-то семейные неурядицы. Вот мы и исчезли потихоньку...

– С ума сойти! – И Таня Врабцова, главный редактор «Молодых горизонтов», всплеснула руками. – Они исчезли! А вас нашли! В два счета. Вдруг там что пропало?

Поган опять погладил затылок.

– Тогда это вряд ли будет приятно, – проговорил он. – Но нас ведь было двое, так что...

– ...вы могли унести побольше, – докончила Таня. – Красота, ей-богу, – Она сняла трубку, набрала номер. – Вацлав, это Таня. Ты можешь зайти ко мне на минуту? Да, прямо сейчас. Спасибо.

– Кого ты зовешь? – спросил Луцек. – Ронбека?

– Да. По-моему, он вам обоим понадобится.

76

– Я в вашем распоряжении, – сказал дежурный по станции. – Готов следовать за вами, товарищ капитан. Разумеется, после службы.

Капитан Экснер закрыл удостоверение, спрятал его в ладони и с каким-то смущением оглядел чуть ли не музейную обстановку – да, ей самое место в музее истории техники, а не на современной станции. Он улыбнулся невысокой кассирше и возразил:

– Ну что вы... Вам никуда и не надо идти, пан Вондрачек. Достаточно будет, если мы немного постоим на перроне. Вон там, у ящика с цветами. Очень красивые цветочки, – обратился он к кассирше. – Это вы выращиваете?

Она покачала головой.

– А кто же?

– Я, – ответил Вондрачек. – Я живу здесь пятьдесят лет. Мой отец был начальником станции. На перрон, конечно, можем выйти, товарищ капитан. – И он надел фуражку, как привык с молодых лет, щегольски, набекрень.

Поезд только что ушел, перрон был пуст. Михал Экснер, опершись о чугунную ограду, наблюдал за воробьями, сновавшими между рельсов.

Пан Вондрачек с минуту колебался – то ли ему стоять навытяжку, то ли удобно опереться, как этот молодой человек. В конце концов он все же решил последовать примеру Экснера, хотя и несколько конфузился. Возможно, так он стоял на перроне впервые в жизни.

– Красиво здесь, – одобрительно заметил Экснер. – Тишина, покой...

– Да, линия не слишком оживленная. Я привык.

– Пан Вондрачек, что вы думаете об этом деле?

– О каком, простите?

– О том, что случилось с паном Рамбоусеком.

– Просто невероятно. В нашем спокойном, тихом городе.

– И способ... – задумчиво проговорил Экснер.

– Простите, не понял. Способ? Чего?

– Убийства.

– Я ничего об этом не знаю, пан капитан.

– Ах так! – обронил капитан Экснер небрежно. – Я думал, все уже знают. И в городе, и в окрестностях. Как всегда в провинции.

– Со мной об этом никто не говорил, пан капитан.

– Дело не в этом, – сказал Экснер, казалось, очень заинтересованный голубями на крыше склада. – Вы дежурили в субботу вечером, да?

– Да, так вышло. Поскольку я тут живу, я охотно подменяю...

– Конечно. Все правильно. И в котором часу проходят последние поезда?

– На Мезиборжи в двадцать три пятьдесят три, на Градец в ноль пятнадцать.

– А перед этим?

– Двадцать один пятьдесят, двадцать два тридцать четыре.

– Вы не заметили ничего необычного? Кто садился, кто выходил...

– Погодите, дайте подумать.

– Пожалуйста.

Минутой позже Вондрачек отрицательно покачал головой.

– Нет. Я все перебрал – в самом деле нет. Последним поездом из Мезиборжи приехала группа парней и девчат. С какого-то бала. Некоторые вернулись еще тем, предыдущим. – Он помолчал. Пожал плечами. – Да. Кто-то приехал из Градеца. Да... Пан Кодет. У него в Градеце дочь. И какой-то незнакомец уехал. Я продал ему билет. До Лоучны. Пожалуй, больше я ничего не припомню...

Капитан Экснер пожал плечами.

– Что поделаешь. Такой случай. Вы подумайте еще, пан Вондрачек. А если что-нибудь вспомните, позвоните. И скажите поручику Шлайнеру, чтобы он передал мне. Вы знаете его?

– Конечно. Его отец иногда работал тут на станции. На выгрузке для сахарного завода, и вообще. Порядочный, честный человек.

– И в наши дни можно встретить порядочного человека, – улыбнулся Экснер.

– Конечно, товарищ капитан.

77

Юрист издательства (кроме книг, оно выпускало газеты и журналы, в том числе и «Молодые горизонты») доктор Вацлав Ронбек, крупный знаток авторского права и гроза всех, кто зарабатывал или подрабатывал гонорарами, был явно рад. Он с откровенным удовольствием просмотрел все опольненские фотографии, включая сделанные в квартире художника, расхохотался и провозгласил на редкость звучным голосом, который вполне подошел бы, скажем, старшему государственному советнику:

– Ну и разгром!

Он закурил вторую сигарету, снова положил фотографии на стол перед Таней Врабцовой и придвинул поближе пепельницу.

– Ха-ха, – удовлетворенно хохотнул он. Радость Ронбека, если принять во внимание его субъективное отношение к этому делу, была оправданна. Ведь приглашение говорило о том, что ему, как юристу, всецело доверяют, а вдобавок газетчики опять сели в лужу.

– Да, кстати, – сказал он громко, – там что-нибудь пропало?

– Кто его знает, – пожал плечами Рихард Поган. – Мы ничего не брали.

– Я надеюсь, – заметил доктор Ронбек. – И все-таки вдруг что-нибудь пропало? Как вы докажете, если преступника не обнаружат, – что вы не воры?

– Доказать, наверное, будет сложно, – отозвался Поган. – Господи Иисусе, ну что мы могли там взять и куда девать краденое.

– Суд это заинтересует лишь с точки зрения... как бы вам попроще объяснить... с точки зрения улик. Вот я и говорю: если преступника не найдут – и если, конечно, что-то пропало, – я вам не завидую. А если вы не докажете...

– Но как?! – в отчаянии воскликнул Луцек. – Как доказать, Вацлав?

Доктор Ронбек пожал плечами.

– Уж придется вам сочинить что-нибудь поправдоподобнее. А если не сочините, и если похищенная вещь представляла значительную ценность, и если милиция докажет, что вы были в квартире – а она это докажет и, скорей всего, уже доказала, – к тому же вы попали в квартиру незаконно...

– Что тогда? – спросила Таня Врабцова.

– Тогда, – зловеще продолжал доктор Ронбек, – придется доказывать, что до сих пор вы вели упорядоченную трудовую жизнь. В вашем случае доказать, пожалуй, возможно. И суд все учтет. Но, – доктор Ронбек вновь пожал плечами, – все зависит от того, как пойдет расследование и что именно пропало. Если ценность предмета незначительна... Тогда еще ничего. А если это нечто крупное... Тогда мне надо заглянуть в кодекс. Сроки я на память не помню. Многое также зависит и от того, была ли та вещь или те вещи, которые, возможно, пропали, частью обстановки замка. В таком случае это хищение социалистической собственности, и уже трудно говорить об условном...

– Послушай! – вскричал Луцек. – Вацлав! Мы же не воры.

– Суду, – веско произнес Вацлав Ронбек, – важны улики.

В кабинет заглянула секретарша.

– Таня, пришел товарищ из общественной безопасности. Извиняется, что опоздал. Говорит, если совещание, он подождет.

– Пусть войдет!

78

Михал Экснер блеснул в дверях светло-голубым костюмом и скромной улыбкой (Богоуш гнал вовсю, так что капитан успел еще забежать домой и немного привести себя в порядок).

– Простите, я в самом деле не помешал? – тихо спросил он.

– Пройдите, товарищ, – приветствовала его Таня Врабцова. – Собственно, мы вас ждем. Я – Врабцова. Это – товарищ Поган, а это – Луцек. А это – наш издательский юрисконсульт доктор Ронбек.

Экснер представился и сел у «взлетной полосы» спиной к окну.

– Кофе? – спросила Таня.

– Если можно.

– Разумеется. – И она распорядилась насчет кофе.

Капитан Экснер осматривался и молчал. Ронбек уселся поудобнее, предвкушая интересный разговор. Луцек весь напрягся, словно собирался ринуться в драку. Поган сгорбился, глаза его за стеклами очков были почти закрыты.

– Значит, вы уже говорили об этом, – сказал Михал Экснер.

– В той квартире что-нибудь пропало? – спросила Таня Врабцова.

– В какой?

– Этого, как его... – она заглянула в репортаж, – Рамбоусека.

– Мы пока не знаем, – произнес капитан Экснер медленно. – Пока не знаем, пропало ли там что... Тут, пожалуй, дело не совсем в краже, товарищ главный редактор. Видите ли...

– А в чем же?

– Скорее, – капитан Экснер потер кончик носа, – скорее, в убийстве. Так-то вот.

79

Все онемели, даже доктор Ронбек. А Таня Врабцова побледнела как полотно и забыла все свои энергичные словечки, какими привыкла решать сложные ситуации. Капитану Экснеру, видимо, было неловко, что он так их озадачил.

– С вашего разрешения, товарищ главный редактор, – он протянул руку, – я бы хотел взглянуть на фотографии и на репортаж.

Таня молча подала ему то и другое.

Он улыбнулся Рихарду Погану.

– С удовольствием читаю ваши статьи. Пожалуй, у нас нет репортера лучше. Насколько я могу судить...

Поган попытался улыбнуться.

Секретарша принесла кофе. Экснер поблагодарил и углубился в чтение. Просмотрел фотографии.

– У вас есть негативы? – спросил он Луцека.

– Конечно.

– Все это на одной пленке? Я имею в виду разгром в квартире.

– Да.

– Не дадите ли мне ее на время?

– Разумеется. Сейчас?

– Сейчас, если она вам не нужна.

– Так я сбегаю... – Луцек вопросительно взглянул на Таню Врабцову.

Та беспомощно пожала плечами.

– Пожалуйста, – сказал Экснер. – А я пока прочитаю. Он неторопливо читал, пил кофе. Это был рассказ об Опольне и о живущем там человеке огромного таланта, создающем поразительные скульптуры и яркие, красочные полотна.

– У вас есть второй экземпляр?

– Конечно, – кивнул Рихард Поган. – Вон там, на столе. – Он привстал.

– Не спешите, время есть. Возьмем перед уходом... По-моему, написано здорово.

– Завтра это должно было уйти в типографию, – напомнил Поган.

– Погоди, погоди, – остановила его Таня. – Товарищ нам скажет, можно ли...

– Что? – спросил Михал Экснер.

– Можно ли печатать этот материал.

– Я не хотел бы вмешиваться в ваши дела, – извиняющимся тоном проговорил капитан Экснер, – но там, вероятно, надо упомянуть... что этот человек скончался трагически и внезапно, что репортаж, собственно, посмертный...

Таня Врабцова решительно кивнула.

Вернулся Луцек с негативами. Капитан Экснер бегло просмотрел пленку на свет и сунул ее в карман.

– Дать вам расписку?

– Нет. Наверно, это ни к чему...

– Отлично. Ну что ж, товарищи, пойдемте побеседуем. И будьте любезны, захватите копию репортажа.

Экснер поблагодарил за кофе и попрощался с Таней Врабцовой. Доктор Ронбек не только вышел с ними в коридор, но даже спустился этажом ниже. У дверей его кабинета они сердечно пожали друг другу руки, и теперь Вацлав Ронбек мог прогуляться по коридорам, рассказывая своим звучным голосом о том, что Поган с Луцеком влипли в историю с убийством, да так, что вид у них сейчас весьма бледный.

– И это все потому, – добавлял он, – что считают, будто журналистам все дозволено. Ха-ха.

Они вышли из издательства и остановились на тротуаре. Экснер огляделся по сторонам.

– Ну, куда теперь?

– Ближе всего к «Пиаристам», – сказал фоторепортер Луцек.

– И готовят там неплохо. По крайней мере раньше там можно было поесть вполне прилично, – согласился Экснер. – И час вполне подходящий, чтоб пообедать да поболтать.

80

Они заказали обед. Экснер, как обычно, прибавил забот шеф-повару, потому что бифштекс заказал без яйца, но попросил, чтобы его обложили печенкой по-английски.

– Завтрак у меня был крайне скудный и не очень вкусный, – объяснил он своим спутникам. – Не взять ли нам по стаканчику сухого вина, если у них найдется каберне?

Поган и Луцек сочли, что им тоже не повредит.

– Так вот, – начал капитан Экснер, чью жизнеспособность подогревало сознание, что в кои-то веки можно как следует поесть, – считайте этот предварительный допрос дружеской беседой. Все, что мы сейчас обсудим, вы после обеда повторите для протокола на Бартоломейской улице. Там вас будет ждать надпоручик Вонек. Стаканчик-другой сухого в данном случае вам не повредит, – добавил он с удовлетворением, – но прежде я хотел бы задать очень важный вопрос... Да, это, собственно, самое главное. И должен вас предупредить, что добровольное признание является смягчающим обстоятельством. Вы убили его?

– Господи Иисусе! – тихо воскликнул Луцек, – Нет! Зачем?!

Капитан Экснер вопросительно посмотрел на Рихарда Погана.

– Ей-богу, мы его не убивали, – рассудительно сказал тот. – По крайней мере я. А поскольку Луцек все время был с мной, полагаю, что и он этого не делал,

– Значит, нет?

– Нет, – ответили оба.

– Вы что-нибудь взяли в той квартире? Я имею в виду – что угодно. Хоть пустяк. Сувенир. Незначительную мелочь. Волос Деда Всеведа. Десять геллеров, мелкую монету. Зубную щетку, кусок угля, серьгу. Словом, что-нибудь. Пускай даже случайно.

– Нет.

Экснер кивнул, отодвинулся, чтобы официант смог сервировать стол, а потом взялся за прибор.

– Так, – сказал он удовлетворенно, осмотрел нарезанную печенку – не сырая ли (про себя недовольно отметил, что она скорее пережарена). Бифштекс был неплох. – А теперь можно и побеседовать. Что побудило вас поехать в Опольну?

– Выставка нашего современного искусства, проходившая в этом году в Копенгагене. В сообщениях зарубежной прессы было несколько довольно подробных упоминаний о работах Болеслава Рамбоусека. Вот мы и запланировали на лето поездку.

– Когда вы приехали в Опольну?

– В пятницу под вечер, – ответил Рихард Поган. – Поскольку пана Рамбоусека не было дома, мы зашли к директору музея.

– Вы писали Рамбоусеку, что приедете?

– Писали и получили от него открытку, он, мол, всегда дома и может принять нас в любое время. Так что мы, в общем, ехали наугад.

– Что вы узнали от доктора Черноха?

– Гм... – Поган поерзал. – Собственно... что задача у нас не из легких... Пан Рамбоусек – человек настроения. А перед нашим приездом у него были семейные неприятности...

– Какие?

– Он выгнал родного сына...

– А как относился к этому пан Чернох?

– Я бы сказал, он обрадовался, – провозгласил Луцек и отпил из бокала. – Людей порой одолевает скука, вот они и рады любому происшествию. Рихард беседовал с доктором Чернохом о городе, о его истории и тому подобное. Я пошел сделать засветло несколько снимков. Замок, внутренний двор, смешные каменные олени и прочее...

– Стало быть, пана Рамбоусека вы увидели только в субботу. А что в пятницу вечером?

– Мы немного посидели в пивной на площади, а потом пошли спать.

– Гостиница «Рыхта»?

– Совершенно верно. А утром, – продолжал Рихард Поган, – снова пошли к Рамбоусеку. И снова не застали его. В кассе, где продают билеты в замок, нам посоветовали зайти в столярную мастерскую. Он был там и сказал, что у него много работы, он делал что-то из металла, какое-то дверное украшение. И велел нам прийти после обеда.

– Минутку, – перебил Луцек, – Он посоветовал нам пойти искупаться, а он-де придет за нами к пруду. И пришел. Около пяти.

– И какое впечатление он на вас произвел?

Луцек пожал плечами, а Поган ответил:

– Недоброжелательность? Нежелание общаться? Пожалуй, нет. Скорее безразличие к своему успеху. Это довольно-таки непривычно. Большей частью людям льстит, когда к ним приезжают журналисты. Для виду, правда, они говорят всякое, а на самом деле... Рамбоусек – нет. Его словно бы никто не интересовал. Он словно ушел в себя. Жил в себе и для себя. Наверно, я объясняю сбивчиво...

– Нет. Пожалуй, весьма точно, – вздохнул Экснер. – Насколько вообще возможно судить о людях точно.

– С пруда мы вместе пошли в ресторан, – продолжал Рихард Поган, – и разговаривали там ровно столько, сколько мне понадобилось, чтобы выяснить главное, самое необходимое, чтобы было за что ухватиться, когда начну писать. Вы читали, вышло не слишком удачно, потому что неискренне, – деловито подытожил Рихард Поган. – Я как-то не проникся, не сумел. Правда о нем была иной, более интересной, да ведь такого не напишешь, это субъективно, никому не интересно, а его могло обидеть, вероятно, он бы и не понял. Это сюжет для романа, не для репортажа. Моймиру нужны были снимки его произведений. Рамбоусек обещал в воскресенье утром быть дома. Мы пришли, стучали, колотили в дверь. Никакого толку. В субботу мы обратили внимание, что его окна выходят в парк – мы же в пятницу и субботу долго околачивались вокруг замка. Пошли туда, стали кидать камешки, кричали – среднее окно было открыто, но никто не отзывался...

– Слушай, – перебил Моймир Луцек, – давай скажем пану капитану все без обиняков: мы разозлились. Три дня – и все тянется, тянется. А у меня пусто. В аппарате одни пейзажики – да вы же видели. А я, честное слово, так радовался, что сделаю интересные снимки, я видал на фотографиях этих его чудищ и несколько картин. Мы и не стали слишком раздумывать – рядом лежала лесенка, и я сказал Ришо: если его нет дома, я пощелкаю и поедем. А если он спит, не стану его будить, просто сделаю парочку снимков. Да-да, – вздохнул Моймир Луцек, – я прямо остолбенел, когда залез туда. Вы-то видели, а?

– Нет. Только на ваших фотографиях.

– Господи боже. Там хоть кто-нибудь прибрал?

– Не знаю. Я еще не успел туда заглянуть...

– Шайка вандалов потрудилась на совесть. Но зачем?

Михал Экснер грустно засмеялся.

– Вот и мне хотелось бы знать. А зачем вы стали фотографировать этот разгром? Такое ведь не напечатаешь.

– Просто не удержался. Ну а лесенку мы потом убрали. Там есть наши отпечатки?

– Наверняка, – весело ответил Экснер. – После обеда вы все это повторите у нас на Бартоломейской. Для контроля.

– Ну и дела, – вздохнул Рихард Поган. – Убили, значит. Такой был живой дед. Столько в нем было бодрости и творческих сил. Талантливые люди, – назидательно произнес он, – это такой двигатель... и работают они на полных оборотах.

– Слава богу, с этим я не сталкивался, – сказал капитан Экснер.

81

Целых три часа повар Бедржих Рамбоусек сидел в кабинете поручика Шлайнера и готов был рвать и метать.

К нему поочередно заходил то один, то другой сотрудник и, спросив что-нибудь, исчезал. Рамбоусек ходил по комнате взад и вперед, сначала хотел было выяснить, в чем он провинился, но никому до него не было дела, потом стал скандалить – это решительно пресекли.

Начать с того, что ему вообще ничего не объяснили. Приехали на Шпичак, вызвали его из кухни, потом что-то сказали заведующему, а с ним не очень-то церемонились. По дороге в Опольну – ни слова. В Опольне он находился уже три часа и не узнал ничего. Его спросили, правда, не голоден ли он, достаточно ли у него сигарет, он сказал, да, достаточно, а у самого осталось только три штуки; потом спросили, не хочет ли он пить, он опять отказался. А теперь он уже и проголодался, и пить захотел, так здорово бы хлебнуть пива, и сигареты кончились, но его больше ни о чем не спрашивали, а Бедржих Рамбоусек был слишком горд, чтобы клянчить.

Он мог сколько угодно возмущаться, негодовать – против этого ничего не имели.

Он крикнул, что у него семья и дети, а они – все-де в порядке, о семье позаботились, позвонили ему на работу. Знает ли он пани Корейсову? Конечно, знает, она работает на кухне; так вот она, сказали ему, позаботится о его жене и ребенке, если им что-нибудь понадобится в его отсутствие. Все-то они предусмотрели, все устроили, только вот маринуют его тут. Хоть бы по зубам дали. Что-то прояснилось бы. Хотя бы отношение человека к человеку. Но так... Все это было для Бедржиха Рамбоусека просто невыносимо.

Какой-то плотный штатский зашел поглазеть на него и записал в черный блокнот, как его зовут, где он родился, где и как долго работает, об отце, о матери, когда у него был отпуск, когда отгул, когда он поступил на работу. Штатский спрашивал спокойно и вежливо. Уж лучше бы орал.

– В чем дело? – выкрикнул Рамбоусек.

А штатский посмотрел на него голубыми глазами и спросил адрес его матери.

В конце концов после трех часов нервотрепки он совсем пал духом.

В результате к моменту появления капитана Экснера Рамбоусек дошел до точки – он готов был и в окно выскочить, и уснуть в старом кресле.

Когда отворилась дверь и вошел Михал Экснер, у Рамбоусека мелькнула мысль: ишь ты, еще один типчик. Ну, я тебе сейчас устрою, пижон...

Пижон уселся во второе старое кресло напротив Рамбоусека. Подтянул брюки, закинул ногу на ногу и, сцепив руки, положил их на колено. Ботинки у него были начищены до блеска, а носки такого же темно-синего цвета, как галстук.

– Мне сказали, пан Рамбоусек, – начал пижон, – что вы стали проявлять нетерпение. Путь из Праги неблизок. – Он слегка поклонился и представился. Рамбоусек кивнул: дескать, ладно, допустим.

– Я хотел уточнить у вас, – продолжал капитан Экснер, – кое-какие детали. В пятницу вы навестили своего отца Болеслава Рамбоусека, Что вы обсуждали?

– А-а! Он-таки нажаловался?

– Ас какой стати ему было жаловаться?

– Я ему сказал пару ласковых. Самому теперь тошно. Все же отец старый. Не сговорились мы.

– А о чем вы с ним хотели сговориться?

– Чисто семейное дело.

– Для нас это важно, пан Рамбоусек. Иначе я бы не спрашивал.

– Мать настропалила меня занять у отца на тачку. Мне нужно еще пять тысяч. Пустячная сумма, верно? Мать говорила, деньги, мол, у него есть, ну и чтоб я, значит, попросил. Встречались мы с отцом редко. Когда я служил в армии. А до этого я совсем его не знал. Я был маленький, когда мама ушла от него.

– И он не дал вам эти пять тысяч?

– Нет. Дело в том... – Бедржих Рамбоусек махнул рукой. – А-а, все гораздо сложнее. Он пустился разглагольствовать, стал ругать маму. Мне, товарищ капитан, нынче без разницы, почему они двадцать лет назад разошлись – то ли он с ней, то ли она с ним. А он как понес... Но ведь она моя мама. Она меня вырастила, а не отец. Ведь он давал только то, что был обязан. И после, когда я был в армии, посылал... Так ведь глупо было бы, если б он не помогал. Вот я ему и выложил. Он мне тоже. А я ему еще. В общем, я сказал ему, что на эти деньги... ну, как это..; Я понимаю, зря я так, деньги-то мне нужны, а у него поди они есть, но такой уж у меня характер. Начал он ко мне вязаться. Сгоряча я добавил пару ласковых... А он к печке, хвать полешко – и в меня. Я увернулся, полешко и упало среди всякой его дребедени. Что-то разбилось, а может, перевернулось, и он вконец разошелся. Как побежит за мной... Третье полешко я поймал и бросил назад, в него. Зря, конечно, – покачал головой Бедржих Рамбоусек. – Я лучше целюсь, в голову ему попало. Сраму на весь замок. Мне бы сдержаться, промолчать, я понимаю. А так пять тысчонок – тю-тю. Мне бы изобразить любящего сына. Только это притворство, я не умею, товарищ капитан.

Экснер задумчиво смотрел в окно, куда-то поверх домов на противоположной стороне площади.

– И вы уже не возвращались?

– Нет.

– И вечером тоже?

– Нет.

– А в субботу приезжали? В субботу вечером? Не надумали извиниться?

– Нет. Если бы и хотел, не смог бы. В субботу и в воскресенье я работаю целый день.

– Как вы работали в субботу и в воскресенье? Я имею в виду – с какого часа и до какого?

– Ну, не знаю, вспомню ли...

– Будьте так любезны. Это избавило бы нас от лишней проверки.

– Проверки чего?

– Ваших показаний.

– А разве я даю показания?

– Разумеется, – учтиво заверил его капитан Экснер. – Потом вы все продиктуете коллеге в соседней комнате.

– А... Черт. Да что же с отцом?

Капитан Экснер вздохнул, встал, прошелся по кабинету, машинально поправил на столе какие-то бумаги и сказал:

– Ваш отец был не первой молодости. В его возрасте многие умирают...

– Когда он умер? И к чему эта комедия?

– Дело в том, что ваш отец умер при особых обстоятельствах...

– Как это? Какие такие обстоятельства?

– Иначе мы бы не позволили себе... сообщить вам о его смерти в столь неподобающей форме.

– Фу ты, черт. Да что с ним случилось, товарищ капитан?

– Его убили, пан Рамбоусек.

– Кто?

Капитан Экснер покачал головой:

– Это известно одному богу да святому Вацлаву, пан Рамбоусек...

82

– Не прогуляться ли нам, товарищ поручик? – спросил Михал Экснер Шлайнера. – Гроза кончилась, подышим свежим воздухом. Минутку! Я хотел еще раз взглянуть на показания Рамбоусековой. Благодарю. – Он стал читать. – Тут у вас листок с монограммой «В. О.».

– Вондрачек.

– Выходит, нас занимает одно и то же. Пойдем?

В фуражке, сдвинутой на затылок, заложив – не по уставу – руки за спину, Шлайнер вел Экснера между домиками и садами кратчайшим путем к мельнице, некогда принадлежавшей замку.

– Я хотел бы взглянуть на домишко Коларжа. Вообще-то я знаю, домишко не его...

По тропинке, пробирающейся среди кустарника, они спустились к протоке – по ней отводилась вода к мельнице, – перешли по двум слегка подгнившим бревнышкам, положенным впритык друг к другу и скрепленным скобами. И через ольшаник зашагали дальше, к ручью, над которым были переброшены две доски с перилами с одной стороны. В нескольких шагах от ручья за полуразвалившимся забором начинался сад, неухоженный, запущенный; сквозь кустарник и кроны деревьев проглядывал старый сарай и светлая, местами облупившаяся штукатурка домишки, крытого толем.

Тропинка вилась вправо по течению ручья, почти вдоль забора, который угадывался по покосившимся каменным столбикам, торчащим из буйных зарослей крапивы, штакетник почти не уцелел.

– Вон он, дом, – заметил Шлайнер. – Будете с ней говорить?

– Нет. Только взгляну. Где вы нашли топор?

– Мы можем пройти через сад.

– Хорошо, – согласился Экснер и закатал брюки до колен, чтобы не замочить их в траве.

Им пришлось перешагнуть через кучу ржавых железяк, некогда бывших воротами, перебраться через искореженный плуг, брошенный велосипед, обойти перевернутый улей. Сарай был открыт, как в первый приход Шлайнера.

– Гм, – заговорил Экснер, – товарищ поручик...

– Да?

– Что вы обо всем этом думаете?

– Не знаю... Топор лежал здесь. Не ходите туда, я там поймал блоху.

Экснер почувствовал аромат ореховых листьев – они остановились под старым орехом. Он посмотрел вверх, сквозь крону, на небо.

– Такое прекрасное дерево, – произнес он тихо, – в таком печальном месте.

– Верно, – согласился Шлайнер. – Что, посмотреть, дома ли она?

– Когда понадобится, мы ее вызовем. Сейчас пойдем к мельнице, а там я дорогу знаю.

Дорога дугой подымалась к плотине и по верху ее вела к мельнице.

– С Коларжем я говорил, – продолжал Экснер. – Его топор... Это очень скверная штука...

– Если он не докажет свое алиби...

– Не докажет, – Экснер покачал головой. – Для этого нужны свидетели, которые видели пьяницу где-нибудь в другом месте за несколько минут до преступления или после и сами пришли сообщить об этом. Не станем же мы разыскивать человека, который подтвердит алиби подозреваемого, а может, и обвиняемого... Но по всей вероятности, никто его и не видел. Было слишком поздно. Кого он мог встретить в парке, да еще на этой дороге?! – Экснер показал на каштановую аллею.

– Я рад, что он сейчас сидит у нас. С его норовом... Когда я нашел топор, тоже был рад. Такая улика! А вот теперь...

– Что теперь?

– Меня смущают деньги, – ответил Шлайнер.

– Деньги?

– Их не нашли ни у самого Рамбоусека, ни в его квартире.

– Так ведь это может быть уликой против Коларжа.

– Коларж не раз отбывал наказание. Но дела всё были пустячные – потрава поля, пьяный дебош, драка, телесные повреждения. Ну а тут – квартира, разгром, похуже чем после землетрясения. Нет, он бы такого не сделал.

– Кто же тогда?

Поручик Шлайнер пожал плечами.

– Ни в какие ворота не лезет.

– Я тоже так считаю, товарищ поручик. Пойдем через парк, а потом в замок. Вы не против?

– Ради бога.

Над прудом, над тростниками, над всей зачарованной долиной английского парка висела плотная дымка испарений.

Они подошли к длинной-предлинной лестнице, которая вела во внутренний двор.

Оба невольно остановились.

– По-моему, вон та скамейка обсохла. Может, присядем на минуту? – спросил Экснер.

Им был виден луг, две дороги: одна шла вдоль ручья, вторая наверх, выбегая из тени деревьев и кустов, – и часть скалы, под которой скрывался искусственный грот: нагромождение камней, замшелых и уже слившихся с пейзажем.

– Кто его ненавидел? – рассуждал Экснер. – Кто? Его убил не посторонний. Кто мог хорошо знать его привычки и обычные маршруты? Или, по-вашему, убийца шел за ним следом? С топором в руке?