Текст книги "Современный чехословацкий детектив"

Автор книги: Эдуард Фикер

Соавторы: Вацлав Эрбен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

– Не надо. Где здесь канцелярия управляющего?

– Вон там.

– Есть там кто?

– Управляющий с женой.

– Капитана Экснера вы не видели?

– Нет, товарищ поручик. Собственно, я его не знаю. Какой он собой?

Беранек махнул рукой.

Надев пиджак, он выпрямился и направился к канцелярии. Вежливо постучал и, услышав «войдите», вошел. Они сидели у журнального столика, допивали вино.

– Извините, я не помешал?

– Нет, но сегодня закрыто, – сказала пани Калабова с сияющей улыбкой, и ее голубые глаза потеплели.

– Я тут по службе. Поручик Беранек. – Он предъявил раскрытое удостоверение. – Мне бы хотелось получить кое-какую общую информацию.

– Хорошо, – хмуро кивнул Калаб. – Прошу садиться, товарищ поручик. Угодно вина?

– Нет, лучше воды.

Вера принесла бутылку теплой минеральной воды. Алкоголь явно взбодрил ее, двигалась она легко и грациозно. Беранек вежливо отпил из стакана и раскрыл блокнот.

47

Лесная дорога отлого сбегала вниз и кончалась на овальной автостоянке под старыми кленами.

Еще чуть ниже среди лип виднелись желтые стены и красная крыша летнего ресторана. Вероятно, прежде это был охотничий домик, но уже давно, на рубеже веков, здание перестроили. Теперь в первом этаже была распивочная и ресторан с застекленной верандой – на случай весенних и осенних холодов. Веранда соединялась с танцплощадкой. Летом столы стояли и на воздухе, под липами, за ними – беседка для музыкантов, длинное здание кегельбана, рядом тир, сейчас забитый досками и обветшалый.

В этот ранний вечер буднего дня здесь было столь же людно, как на пляже в рождество.

У дверей веранды скучал старший официант Ферда в белой куртке. Он стоял, подставив солнцу бледное лицо, докуривал сигарету. Трое мужчин сидели с кружками пива – жажда загнала их сюда, под сень деревьев, с необозримых кооперативных полей. Дети гонялись друг за другом вокруг беседки. Реактивный самолет, мчащийся на десятикилометровой высоте к радиомаяку в Мезиборжи, был страшно далеко, словно на другом краю света.

В зарослях журчал ручей, преодолевая небольшие пороги из валунов. Вдоль ручья, лесом, а потом по английскому парку шла дорога к замку. По этой дороге лениво, точно бездельник-франт, чье время существует как бы вне стремительного движения остального мира, шагал Михал Экснер, тихо и фальшиво насвистывая под бормотание ручья.

Дорога тонула в тени. Лес казался бескрайним, парк был великолепен, луга душисты, деревья огромны и преисполнены достоинства, этакая безмолвная группа старых разряженных аристократов.

Вблизи замка дорога раздваивалась. Правое ее ответвление следовало течению ручья, левое поднималось на холм, очевидно к лестнице, ведущей во внутренний двор замка. Михал Экснер шагал вдоль ручья, но, пройдя несколько десятков метров, увидел слева уже знакомый ему луг с гротом, а прямо над собой – царящую над всем вокруг громаду замка. Он вернулся к развилке и начал внимательно изучать местность.

Вокруг разрослись боярышник и сирень, из них гигантскими колоннами вздымались столетние ели и лиственницы. Неподалеку от того места, где под крутым склоном находился грот, дорога пробиралась среди этих деревьев, некогда окаймлявших ее – теперь деревья разрослись и мешали движению.

Отсюда были видны остатки старых крепостных стен – каменных, замшелых свидетелей раннего средневековья. Замок, скрытый ветвями, находился где-то выше. Вокруг такой крепости положено виться во́ронам.

Воронов не было. На дороге сидела рыжая белка и дерзко глядела на Михала. Впрочем, она находилась в своих владениях.

Там, где кончался хвойный ковер, дорога зарастала травой, а в верхней части луга ее норовили заполонить кустарники.

Экснер остановился. Трава после сильных грозовых ливней давно высохла, только почва и хвоя еще сохранили немного влаги. Он обернулся, осмотрел купу старых деревьев, вернулся, побродил между ними, пока наконец не нашел нужное место: с краю, там, где начинался кустарник и луг, росла ель. Толстая, сантиметров семьдесят-восемьдесят в диаметре. С развилки она была не видна и могла спрятать не одного, а целую шайку бандитов, так что их бы никто не увидел даже в ясную ночь, тогда как силуэт человека, вышедшего из-за деревьев и ступившего на свободное пространство луга, был бы отчетливо виден на фоне неба и в облачный безлунный вечер. Михал Экснер остановился на этом самом месте. Спокойно присел на корточки, осматривая землю, потом прошел несколько шагов над гротом. Минуту-другую смотрел сквозь листву с высоты трех-четырех метров на площадку перед входом; потом он спустился вниз, обошел скопление валунов, переплетение ветвей, крапивы и сухих сучьев и выбрался к гроту. Там он уселся у входа на плоский камень и закурил, глядя в овальный черный зев.

И хотя недавно прошли ливни, влажную землю высушило солнце и затоптали подчиненные надпоручика Чарды, ясно был виден след от тела жертвы, которую волокли в ее временную могилу.

Солнце заходило, и парк дышал безнадежным одиночеством.

Докурив, Экснер тщательно придавил окурок и неторопливо спустился на дорогу к ручью.

Повернувшись спиной к солнцу, он не спеша зашагал вверх по течению, к загородному ресторану.

48

Лида облокотилась на раму открытого окна веранды, положив подбородок на ладонь. Увидела, как он идет по лесной дороге, и ей пришло в голову, что ему недостает лишь цветка в петлице, – тогда бы он стал воплощением безумных снов добропорядочной старой девы.

Он взглянул наверх:

– Добрый вечер.

Не меняя позы, не поднимая век, она сказала:

– Я размышляю...

– Но...

– Не отвлекайте меня. Я размышляю...

– В самом деле?

– Я размышляю, не слишком воспитанный товарищ капитан, увижу ли я вас когда-нибудь в помятом костюме и с жирным пятном на рукаве.

Он улыбнулся:

– Мама всегда учила меня, что надо ходить чисто одетым.

– Вас наверняка утомило расследование.

– Не расследование меня утомило, – возразил он почти сурово.

– А что же?

– Люди. Наверно, я имею на это право при моей профессии?

– Вам виднее, товарищ капитан, – Она широко раскрыла глаза и словно согрела и ресторан, и лес.

Он улыбнулся.

– Ну, как убийца, товарищ капитан?

– У меня все еще отпуск. Поэтому больше, чем он, гораздо больше, меня интересует Болеслав Рамбоусек.

49

Поручик Беранек захлопнул черный блокнот.

– Пока все, – сказал он довольно сухо.

Управляющий замком Властимил Калаб выглядел усталым, под глазами набрякли мешки. В горле у него пересохло. Его жена Вера во время разговора с Беранеком тоже утомленно сникла и, казалось, мечтала только об одном – уснуть и навсегда уйти из этого мира.

– Самое основное у нас уже есть. – Поручик Беранек с удовлетворением похлопал по блокноту. – Впрочем, следствие еще только началось. Вести его будет мой начальник. Кстати, – добавил он как бы между прочим, – не исключено, что он уже здесь. Я не видел его несколько часов.

Калаб устало вздохнул.

– Ни один... ваш сотрудник тут не появлялся.

Беранек, покачав головой, встал.

– Возможно, он не счел нужным представиться.

– Здесь не было никого, кроме руководителей двух групп, которым было отказано в экскурсии, – пояснила Калабова. – Никого из посторонних.

– Только... – начал было Калаб, но умолк под взглядом жены.

– Только? – спросил поручик Беранек с преувеличенной подозрительностью.

– А, – махнула она рукой, – какой-то невезучий ботаник.

– Невезучий? Почему?

– Утром он забрел в парк. А его задержали. И сразу отпустили. После обеда он хотел осмотреть замок, и опять ничего не вышло, разумеется. Немного посидел тут у нас. Он интересуется флорой парка. Вы наверняка уже знаете о нем.

– Конечно. Как он выглядит, этот ботаник?

– Спросите у вашего сотрудника в отделении, – отрезала Вера Калабова. – Не знаю, что в нем может броситься в глаза.

– Он в самом деле ничем особым не выделяется, – сказал Калаб ледяным тоном.

– Разве только тем, что пан доктор весьма элегантный, обходительный и тактичный человек, – добавила Калабова.

Поручик Беранек закашлялся.

– Простите... Н-да, тактичный... – Он еле совладал с приступом кашля. – Все в порядке, пани Калабова. В полном порядке, пан Калаб. В деликатности пана доктора... ботаника... я не сомневаюсь... – Он склонил голову. – Благодарю. И до свидания. Вероятно, излишне напоминать, что будет лучше, если вы пока не станете никому сообщать о нашем разговоре. Второе: замок временно закрыт для всех, кто здесь не работает.

50

– Доктор Яромир Медек, кандидат наук, историк искусства и искусствовед, а также реставратор, считает, что Болеслав Рамбоусек – гений, – сказала Лида Муршова. – То есть что он был гением, каких мало, – поправилась она.

– Доктор Медек...

– Доктор Медек каждые каникулы приезжает изучать местную галерею. Она огромна, там есть все, что угодно: копии, наброски, неопознанные подлинники и так далее. Классификация и описание всех произведений – дело его жизни. И вот несколько лет назад он случайно обнаружил здесь талантливого самородка – скульптора и художника, а точнее, слесаря и мастера на все руки Рамбоусека.

– Вы голодны?

– Да.

– Я тоже. Чем здесь кормят? Сейчас спросим.

Официант в белой куртке сказал, что может предложить сардельки с луком, сосиски или копченую колбасу с горчицей.

– Вот это выбор! – одобрительно воскликнул Экснер, а официант сохранил на лице сурово-презрительное выражение, так как воспринял эти слова как насмешку глупого пижона.

И в общем-то, был прав.

Они остановились на сардельках с луком.

– После жаркого дня холодный ужин не повредит, – с видом человека, отважившегося на геройство, провозгласил Экснер. – Что вы будете пить?

– Джин, – решило нежное создание. – С содовой. А вы, наверно, минеральную, как всегда.

– Как обычно, – ответил он скромно. – Но... Лида... Вы разрешите вас так называть?

– Конечно, товарищ капитан.

– Так вот, милая Лида, – сказал Экснер, провожая взглядом официанта, – не будем отвлекаться... Что вы думаете о Рамбоусеке?

– Незаурядный был старик, умелец, – начала Лида. – Он вырезал таких чудищ и рисовал такие поразительно бессмысленные картины, что люди диву давались. По-моему, он это делал только ради пана доктора, чтоб его потешить. Или потому, что знал: пану доктору это понравится. Я все время подозревала, что дедуля разыгрывает Медека, смеется над ним. В прошлом году мы как-то раз сидели у него в мастерской, разговаривали, пили вино – я, брат, доктор Медек, Калаб... Медек превозносил творчество Болеслава Рамбоусека, а дедуля поглядывал на меня поверх очков, как бы говоря: «Вот чешет языком, а?»

– Почему его убили?

– Это ваше дело – знать, почему убивают людей. Скорей всего, из-за денег, да?

– А они у него были?

– Почем я знаю?

В зале ресторана, у стойки, пили пиво, и запах солода доносился на веранду. Экснер и Лида по-прежнему сидели одни.

– Господи, – вздохнул он, – почему здесь такая пустыня?

– Раньше сюда приезжали из других городов, на экскурсию, поразвлечься. Теперь это уже никого не привлекает, а гостиницы тут нет...

Официант принес заказ. Он с радостью вышвырнул бы их, а не обслуживал – в такую даль поднос таскай, а доходу и не жди. Ему в голову не пришло спросить, достаточно ли им света, не желают ли они еще что-нибудь.

Михал Экснер покрутил носом и нехотя разломил черствый кусочек хлеба.

– Вы сами выбрали «Лесовну», – сказала она, с удовольствием отхлебнув джину. – Так что терпите, пан капитан.

– Я разговаривал с Пепой Коларжем...

– Да ну? И что он вам сказал?

– Что он этого не делал.

– И это правда.

– Дорогая, вы, видимо, знаете все на свете. Выкладывайте,

– Пепа – болван, у него не все дома, чокнутый он. Чего ради ему убивать Болеслава Рамбоусека?

– Из-за денег. Они ненавидели друг друга.

– Господи Иисусе! Тогда он оставил бы Рамбоусека на дороге. И тотчас пошел бы пьянствовать, хоть в ту же «Лесовну», и кричал бы, что разбил старикану башку.

– Вы так хорошо его знаете?

– Я видела его «в действии» несколько раз. Здесь да в городе. И эта, сожительница его, иногда приходила за ним. Сначала кричала на него, потом пила пиво, потом они снова ссорились, а под конец шли домой, поддерживая друг друга; иногда было слышно, как они кричат друг на друга и потрясающе бранятся. Потрясающе... То есть ужасно, если на то пошло. Вульгарно.

Он покачал головой.

– Грустно, да? – спросила она, но это было скорее утверждение, чем вопрос.

– Люди бывают разные, – ответил капитан Экснер сухо. – Кстати, от кого вы узнали, что Рамбоусеку разбили голову?

– А я так сказала?

– Конечно.

– Просто почему-то такая мысль мелькнула.

– Иногда, Лида, как видно, у вас мелькают весьма примечательные мысли, – заключил он.

– Но я... – Она покраснела.

– Еще джину?

51

В открытую дверь запасника веяло теплом. Вечерело.

Доктор Яромир Медек и Эрих Мурш сидели за бокалами красного вина.

– Что-то у нее было на уме, – рассуждал искусствовед, – она вернула машину и исчезла. И словом не обмолвилась, куда и зачем.

– У нее всегда что-то на уме, – заявил Эрих, явно гордившийся своей лукавой сестрой.

– Я считаю, в наших краях сейчас небезопасно. В конце концов, ведь произошло убийство, и пока преступника не обнаружат...

Эрих мотнул головой.

– Здесь теперь как минимум десять вооруженных стражей закона...

– Да, но они же ползают по земле и по стенам, отыскивая отпечатки пальцев и бог знает что еще.

– Вряд ли это был сексуальный маньяк, – легкомысленно объявил Эрих Мурш. – Просто невозможно себе представить, что кто-то даже в абсолютной темноте мог принять Рамбоусека за женщину. Так что...

– И все равно, – возразил доктор Медек. – Все равно.

– Возможно, пан доктор, она пошла на рандеву, – рассудил Эрих Мурш, вероятно сознательно причиняя боль своему собеседнику.

– Бог мой, с кем? Здесь?! – ужаснулся доктор Медек. – Я всегда полагал, что в этом городке просто...

– Мужчин тут слоняется более чем достаточно, – заметил Эрих. Выпитый алкоголь (к которому он не был привычен) придал витиеватости его мыслям и слогу. – Особенно летом... Она ведь совершеннолетняя, пан доктор? – глубокомысленно спросил он и сам же решительно ответил: – Да!

– Конечно, – согласился доктор Медек, но в голосе его слышалась неуверенность. – Они найдут его?

– Кого?

– Убийцу.

– Наверняка, – уверенно брякнул Эрих Мурш и вдруг осекся.

– Что такое?

– Вы заметили, пан доктор, того типа, с которым разговаривала Лида? Сегодня. У пруда. На том берегу... Он еще разговаривал с ней, сидя на корточках, и едва-едва не кувырнулся в воду?

– Я видел, что она с кем-то говорит. Это был молодой человек. Вероятно. Судя по одежде. Я был без очков... Разумеется, я заметил.

– Молодой человек, – Эрих Мурш усмехнулся, – допустим. Он мне кое-кого напомнил, хоть я и видел его издалека...

– В самом деле? – поинтересовался доктор Медек вполне учтиво.

Эрих Мурш молчал и облизывал губы, словно желая, чтоб на них не осталось и следа вина.

– Не завидую я убийце... нашего... Рамбоусека, – медленно проговорил он.

– Да, Эрих, разумеется, только я что-то не понимаю тебя. Ты думаешь, что твоя сестра и этот человек...

– Да нет. А может, да? – засмеялся студент. Он взял бутылку и долил наполовину опорожненные бокалы. – Ваше здоровье, пан доктор.

Они выпили до дна. И Эрих снова налил.

– Я не понимаю тебя, Эрих. Сейчас не понимаю тебя, ей-богу.

– Какая разница, пан доктор? Иногда я сам себя не понимаю. А я один. Один. Совсем один. Я знаю, вы любите мою сестру...

– Конечно. Она очень милая девушка и...

– Она дерзка. И упряма. Всегда поставит на своем.

– Я опасался, что именно сегодня... в это время, здесь...

– Так вот, пан доктор, – заявил Эрих Мурш почти весело, – по-моему, вы можете быть совершенно спокойны. Сегодня вечером она в безопасности.

– Ты уверен?

Эрих Мурш покачал головой, все еще удивляясь.

– Ну и чертенок... В чем она была, когда приехала? В юбке с разрезом, да? И блузка вроде балахона, да?

– Да, а какое это...

Эрих Мурш улыбнулся:

– Вот чертенок! Но она в безопасности, – повторил он удовлетворенно.

52

У пана Прушека, пока он говорил, на тощей шее все время двигался кадык.

– Уважаемая, – тянул он, почесывая морщинистый лоб, а глаза его жадно следили за доктором Медеком, наливавшим коньяк, – вы великолепная хозяйка. – Он поспешно взял веснушчатой рукой вилку и стал накладывать на тарелку ветчину и салями.

Медека охватило желание ударить по этой руке.

– В этих условиях – мы ведь снимаем квартиру – мы стараемся делать все, что в наших силах, – засмеялась Медекова. – Здесь прекрасно, я так люблю ездить сюда.

Доктору Медеку хотелось высыпать ей за декольте маринованные грибы, которые она принялась жадно поглощать, вечно голодная в своем безумном страхе располнеть, хотя ей это никогда, сколько он ее помнил, не грозило.

– Пардон. – Прушек наконец вспомнил, что он тоже человек воспитанный. – Что вам положить, мадам?

– Благодарю. Знаете, стоит мне несколько дней есть нормально, и я моментально толстею. Правда, Яромир?

Доктор Медек с усмешкой кивнул: сколько он ее знал – то есть добрых пятнадцать лет, – она всегда гремела костями.

Желание избавиться от нее было мучительно и неотступно.

– Пан Прушек, – сказал он, – я не совсем уверен, заключим ли мы сделку. – Он попытался засмеяться, но не сумел. – Жена везла вас сюда в такую даль...

– Поездка была очень приятная, – ответил ловкий торговец. – У меня уже все подготовлено. Сегодня на продаже таких вещей не прогадаешь. А по старой дружбе я вас заверяю, что в моих руках...

Медек перебил его:

– Все понятно. Только я сомневаюсь, не преждевременна ли эта продажа... а может быть, и излишня, – добавил он после недолгого размышления.

– Яромир, ты же знаешь... – начала она.

Лиса Прушек счел это заранее условленной игрой и спокойно поглощал влашский салат.

– Я повторяю, – произнес доктор Медек, несколько повысив голос, – что мы должны изменить решение сейчас, именно сейчас!

– Я была здесь вчера, а пан Прушек столь любезно приехал сюда и...

Прушек поднял руки, и немного салата упало с его губ на тарелку.

– Ну конечно, – бормотал он с набитым ртом, копаясь свободной рукой в портфеле. – Вот список и цены. Прошу вас, взгляните.

Медек взял бумагу и углубился в ее изучение. В сущности, это был список самых ценных и самых дорогих его сердцу картин. Автор, название, проставленная карандашом цена.

Медек наморщил лоб и, казалось, сосредоточился. Сощурил глаза, но видел лишь разноцветные круги, а между ними – прыгающий кадык.

Он отложил бумагу.

– Гм... Осенью, пан Прушек, я приеду в Прагу. Тогда мы наверняка договоримся.

Прушек от удивления закашлялся, и Медекова решительно схватила бумагу.

– Предварительно я дала согласие.

– Предварительно. Разумеется, – сказал Медек, – предварительно.

– Вы считаете, – наконец выдавил из себя Прушек, – мое предложение неприемлемым, а цены недостаточно джентльменскими?

– О нет, даже чрезмерно джентльменскими, – ответил доктор Медек. – Не сомневайтесь.

Пани Медекова схватила рюмку с коньяком и выпила ее одним духом.

– Послушай, – обратился к ней доктор Медек, – ты ведь поведешь машину, верно?

– Одна рюмка коньяку... К тому же я еще поем. Дело решенное, в общем, мы согласны. – Она под столом пнула Медека так, что тот стиснул зубы от боли. – Мы можем подписать бумаги, а потом часок просто посидим поболтаем.

Прушек сложился пополам над портфелем и достал бумаги.

Она поставила свою подпись ручкой с золотым пером.

Положила бумаги перед доктором Яромиром Медеком, сунула ему ручку и красным ногтем точно указала, где ему подписаться.

Он сделал это будто во сне.

Потом взял бутылку с коньяком...

53

В зарослях тростника на пруду лягушки не квакали, а орали. В аллее было темно, на старой мельнице светилось, ничего не освещая, словно светлячок, окно.

К стволу одного из каштанов, слегка нависших над водой, прислонилась девушка в майке, худенькая, узкоплечая. Она обнимала длинноволосого юношу.

Дерево было полно понимания, а листва его ласково шумела.

Юноша и девушка очень долго молчали. Очень долго.

– Пойдем, – наконец зашептала она. – Ужасно темно. И ужасно поздно.

– Еще минутку... Мы же в два счета будем дома... У меня есть ключ от ворот.

– Нам нельзя через парк, Мартин.

– Почему? Спокойно пройдем. Они наверняка у Рамбоусека. Ну до чего дотошные... – продолжал длинноволосый Мартин Калаб. – Притащили прожекторы и елозили под его окнами...

– Я боюсь...

– Чего?

– Ты же знаешь...

Он помолчал. А потом сказал уверенно, тоном храбреца:

– Не станет же он стоять там теперь, поджидая прохожих.

– Кто знает... И... Мне страшно... Ведь мы его видели... Мы же видели его!

– Да, наверно, это был он... Но он был далеко. И он нас не видел.

– Пойдем домой. Мне и тут страшно.

Он проглотил слюну. И невольно оглянулся.

Да, Мартин был рад, что не надо идти через парк.

54

Медек проводил Прушека и жену до калитки и там простился с ними. На небе сияли звезды, а сад освещало окно музыкального салона пани Шустровой.

Окно было открыто, Марта играла Шумана.

Он сходил наверх за коньяком, потом сел на скамейку в кустах можжевельника.

Высоко в небе гудел самолет, пронося между звездами свои красные и зеленые огни. Желтое сияние падало из окна на кусты роз, а тут еще этот Шуман.

У доктора Медека заблестели глаза.

Прошло какое-то время, минут двадцать-тридцать, а то и час. Шустрова доиграла, и теперь уже светилось только его окно, в мансарде.

В доме слышались шаги Марты, она что-то сказала, Вспыхнула лампочка над входом, осветив дорожку, уголок со скамейкой среди можжевельника и лысину доктора Медека.

Марта вышла на крыльцо.

– Пан доктор, – позвала она и тут же увидела его. – Пан доктор! Вы меня напугали! Что вы тут делаете, ведь простудитесь!

Медек молча показал на бутылку перед собой.

– Уже холодно, пан доктор. Я думала, ваша супруга останется до завтра.

– Она приезжала провернуть одно дельце. – Медек постарался сказать это как можно небрежней.

– Правда? – Марта села на скамейку. – Вы ведь никогда не пьете...

– Ну, это явное преувеличение...

– Почти никогда, пан доктор. Ведь я знаю вас уже столько лет, – мягко произнесла пани Шустрова.

Это растрогало его.

– Вы прекрасно играли...

– Я играю почти каждый день, – улыбнулась она и вздохнула.

– Да, но сегодня... Сегодня я услышал вас по-настоящему, – расчувствовался доктор Медек. – Возможно, этот вечер и звезды...

– Да, – ответила она, играя массивным кольцом с огромным зеленым камнем. – Вы уже столько лет живете у меня. Может быть... может быть, вы на меня сердитесь? За то, что я дружна с людьми, которые вам не по душе.

– Нет, нет, что вы, пани учительница. О ком вы, простите?

– Я знаю, вы не любите Войтеха. Войтеха Матейку.

Медек махнул рукой.

– Да нет! Что вы!

– Не оправдывайтесь. Не любите вы его, я знаю. И он вас тоже. Да-да...

– Вы ошибаетесь, пани учительница, – сказал доктор Медек мягко, под влиянием очередного приступа сентиментальности. – Я просто не принимаю его всерьез. Матейка об этом знает. Это он ненавидит меня.

Шустрова засмеялась.

– Тут нет ничего смешного, – возразил Медек.

Она покачала головой:

– Вы ошибаетесь, пан доктор, потому что Войтех... боже мой, да Войтех просто не способен ненавидеть! Он хороший человек. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поверьте мне.

Доктор Медек закивал лысиной – ему не хотелось спорить.

– Вы знаете его много лет, вероятна, вы правы. Но в остальном... Я стараюсь, чтоб у вас не возникло впечатления, будто я вам навязываюсь. Потому что мне у вас очень хорошо.

– Я знаю, у вас затруднения, – сказала она ласково. – Это, конечно, не мое дело...

– Затруднения, – засмеялся доктор Медек. – Они у меня уже много лет, пани учительница. А какие – вы легко можете угадать.

Марта невольно положила руку ему на плечо.

– Вы не выпьете со мной чашечку кофе, пан доктор?

Доктор Медек грустно кивнул, он уже довольно сильно опьянел.

– С радостью, милостивая пани...

55

Квартира и мастерская Болеслава Рамбоусека были освещены мощными лампами – они углубляли тени, а на освещенных местах бесстыдно обнажали потертости, ветхость и пыль, свежесть красок и структуру материала.

Поручик Беранек остановился в дверях, оглядываясь по сторонам. Четверо сотрудников работали с усердием пчел. Надпоручик Влчек сидел за обеденным столом, включив старую канцелярскую настольную лампу, которую он, видимо, где-то нашел, и копался в своих бумагах, что-то писал и, пользуясь школьным угольником, чертил планы.

– Привет, – сказал вполголоса Беранек. – Окна готовы?

– Ага.

Поручик выглянул в окно. По стене вокруг окна вился плющ. Под окном он был оборван, видны были следы, оставленные лестницей.

– Я был внизу, – заметил Беранек, – кто-то приставлял сюда лестницу.

– Кто-то влез сюда через окно, – отозвался Влчек, взглянув на него поверх бумаг.

– И что-то искал...

– Столь усердно, что превратил уютную комнату черт-те во что. Прямо светопреставление. Капитан не появился?

– В канцелярии, которая заодно служит и кассой, участвовал в теплой дружеской беседе и пил вино с местными гражданами и женой управляющего молодой человек, похожий на него как две капли воды.

– Ему не уйти, – сказал Влчек с ожесточением.

– Не уйти. Как у вас подвигается дело?

– Готова кухонька и столовая. – Влчек обвел рукой комнату. – Но это только начало. Проторчим тут до первых петухов и то, наверно, не уложимся.

– Что-нибудь интересное?

– Здесь есть все, что угодно. От старого фотоальбома и коллекции монет, не имеющей большой ценности, до чашки мейсенского фарфора с отбитой ручкой. Однако здесь нет одного – денег, денег, которые имеют сейчас хождение.

– Небось лежат в сберкассе.

Подпоручик Влчек указал пальцем на дальний край стола, куда не падал свет лампы. Беранек подошел туда: две сберкнижки. Одна старая, еще времен войны, с небольшим срочным вкладом, вторая новая; на нее два года назад было положено пять тысяч, других записей там не было; Беранек заметил, что такие сберкнижки заводят на предприятиях, и Влчек с ним согласился.

– Да, видимо, так. А при нем – если я хорошо помню то, что сказал надпоручик Чар да, – не было ни кошелька, ни единой монетки.

Беранек кивнул.

– Имеет смысл пройти вниз? – спросил Влчек.

– Не имеет. Разве что утром, проветрить легкие. Был дождь. И за эти дни там прошло самое меньшее две сотни людей.

– А под окнами?

– Человек двадцать. Тропинка под окнами огибает замок и ведет к костелу, в сад возле площади. Когда замок вечером закрыт, желающие пройти в нижнюю часть парка идут по этой тропинке. Так ближе, чем мимо пруда.

– Да кому это надо?

– С наступлением вечера желающие находятся. И видимо, их не так уж мало.

– Что ты собираешься делать?

– Подожду его в гостинице. Ведь придет же он когда-нибудь.

56

Красное солнце садилось за деревьями, заливая все багровым светом, и казалось, будто этот свет жарко согревает небо и землю, деревья и здание старого ресторана, потому что парило, лес благоухал.

– Будет дождь, – заметил капитан Экснер. – В такие вечера мой дедушка всегда говорил: жди дождя. И оказывался прав.

– Дедушка ваш метеоролог?

– Нет. Он работал от случая к случаю. Большей частью сидел без работы. Кстати, здесь всегда так пусто и неприветливо?

– Только по вторникам. В среду танцы, в четверг и в пятницу тоже довольно оживленно, а в субботу и воскресенье не протолкнуться. Сюда приезжают отдыхать даже из Мезиборжи: собирать грибы в окрестностях, купаться в пруду – вон там, надо только немного пройти вверх по ручью.

Потому-то здесь так сыро, подумал Экснер.

– Мне, видимо, придется, – произнес он с легкой грустью, – допросить вас.

– Господи боже, товарищ капитан, да вы же этим и занимаетесь, разве нет?

Он покачал головой.

– Пока что нет. Пока мы просто беседуем. У меня ведь отпуск, пока еще отпуск. Видимо, ночью я узнаю, что он кончился. Так что, я считаю, сейчас имею право просто поболтать.

– Ладно уж, допрашивайте, товарищ капитан, лишь бы нам поймать эту рыбку, как говорит наш пан Гарпишек.

– Гарпишек?

– Сосед из дома напротив, который выращивает розы. Однажды вы несли от него целый букет. Огородами.

– Знаете, что я о вас думаю, Лида?

– Понятия не имею.

– Что вы змея.

Девушка довольно засмеялась.

– Возможно. А знаете, чего бы я хотела?

– Знаю.

От удивления она широко раскрыла глаза.

– Да ну! Чего же?

– Чтобы об окончании отпуска я узнал совсем под утро.

– И вам не стыдно?

– Стыдно, – заявил он, поднял бокал, посмотрел в глаза, где синевы с избытком хватило бы на пяток картин маэстро Шпалы, и сказал: – Это судьба. Ты же не торопишься.

Она допила свой джин и улыбнулась:

– Пожалуй, нет... мой капитан...

57

– Куда мы поедем? – спросила она, когда они сели в машину.

– В какое-нибудь необитаемое место, которое ты мне посоветуешь.

– Там будет страшно.

– Вот и хорошо, – заметил Экснер, включил зажигание и тронул машину с места.

Черно-серая стена леса в лучах фар засветилась зелеными и коричневыми красками.

Девушка с довольным видом расположилась на черном кожаном сиденье.

– На главной дороге – вправо.

– Зачем ты приезжала в субботу в Опольну?

– К брату. Ну и купаться. А вечером потанцевать.

– С братом.

– И с доктором Медеком.

– Минутку, – перебил он, – теперь вправо?

– Да. И мы сидели там до одинна...

– Сначала, – вздохнул он. – С утра...

– Утром в субботу я встала и вычистила зубы, потом умылась и стала размышлять...

– Без деталей.

– Я размышляла о том, что надеть и какая будет...

– Черт возьми, уважаемая, – перебил капитан Экснер спокойно, – к делу: отъезд, приезд и так далее...

– Господи, зачем так подробно? Я под подозрением?

– Разумеется.

– Тогда почему ты тащишь меня в лес, а не в тюрьму?

– Потому что у меня еще отпуск.

– Вот оно что. Я отправилась из Мезиборжи в десять, около десяти, автостопом, меня подвез пан Кртичка, телевизионный мастер. Галантно доставил к самому замку. Встречаются еще галантные мужчины, – заметила она.

– В это верят лишь избранные, кого господь наделил...

– Чем?

– Красотой и дерзостью. Продолжай.

– Я зашла к брату в запасник поздороваться. Вскоре явился доктор Медек, который, безусловно, глазел на улицу из галереи в другом крыле и видел, как я приехала. Мы выпили кофе, а потом я пошла купаться.

– Одна?

– С братом. Потому что суббота у него выходной день.

– Что же тогда он делает в субботу в Опольне? Что делает в субботу в Опольне доктор Медек, которому следовало бы уехать в Прагу или... словом, домой.

– Он из Праги.

– Что же тогда они оба делали в старом замке?

– Брат работает не по обязанности, а из любви к делу, и...

– Да ну!

– Серьезно, Михал. Ну что дома? Как будто ты не знаешь. Мама вечно в заботах, дедушка совсем выжил из ума, бабушка умирает от тоски, тетя – старая дева. А здесь ему интересно. И здесь он готовится к экзаменам. А пан доктор Медек... – Она прижала пальцами кончик носа и слегка его помяла. – Пожалуй, и не знаю...