Текст книги "Блондинка. Том II"

Автор книги: Джойс Кэрол Оутс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

После свадьбы: Монтаж

Она изучала мимику: первенство тела над духом, природный «разум» тела. Она занималась йогой: то была наука правильно дышать. Она читала «Автобиографию йоги». Она читала «Дорогу дзэн» [16]16
  «Дорога дзэн», или «Путь дзэн» – изложение учения буддистской секты дзэн.


[Закрыть]и «Книгу дао» [17]17
  «Книга дао» (полностью «дао дэ дзин») – философское сочинение древнего Китая, датируется приблизительно 1 в. до н. э.


[Закрыть]и записывала в дневник: Теперь я совершенно новая личность в новой жизни! Каждый день у меня счастливейший в жизни.Она сочиняла стихи в стиле хайку [18]18
  То же, что хокку – жанр японской поэзии, 17-сложное трехстишие.


[Закрыть]и дзэн: [19]19
  Дзэн – китайская поэзия скупых выразительных средств, все строится обычно вокруг единственного образа.


[Закрыть]

 
Река Жизни
Бежит и бежит бесконечно.
И я ее глаз. Открытый.
 

(Хотя в те дни она не слишком страдала бессонницей. Вернее, в те ночи.) Занималась игрой на пианино, самостоятельно. Долгие мечтательные часы просиживала за маленьким белым пианино, которое перекупила у Клайва Пирса, починила, настроила и перевезла к себе в дом. Правда, пианино уже нельзя было назвать в строгом смысле белым, оно приобрело оттенок слоновой кости. Тональность получалась или диезной, или бемольной, в зависимости от того, какой частью клавиатуры пользоваться. Мистер Пирс был прав: она никогда не играла «Fiir Elise» Бетховена и ни за что не научится играть. Ну, во всяком случае, так, как следовало бы играть «Fur Elise». Но ей все равно нравилось сидеть за пианино, осторожно нажимая на клавиши, пробегая пальцами от дискантовых нот до басов. Если она слишком старательно и энергично нажимала на басы, ей казалось, откуда-то из глубины вод доносится до нее бархатный мужской баритон и ему вторит женское сопрано. Ты говорила мне, что у тебя ребенок. Ты говорила мне, что у тебя будет этот ребенок.А затем вдруг прорезался голос Глэдис, и Норма Джин всякий раз вздрагивала, слыша эту перекличку: Никому никогда не позволю удочерить моего ребенка! Пока жива, этого не будет, никогда!

И еще ее часто обнимал муж, который ее просто обожал. Обнимал и держал крепко-крепко, и руки у него были такие сильные, мускулистые. Как бы ей хотелось нарисовать его, этого красивого мускулистого мужчину! Этого доброго своего мужа – папочку. Нет, лучше сделать его скульптуру. И вот она начала брать уроки рисования. Вечером, по четвергам, в Академии искусств Западного Голливуда, и нельзя сказать, чтобы муж это одобрял. И еще она училась готовить ему итальянскую еду, когда они ездили навещать его родителей в Сан-Франциско, что случалось довольно часто. И свекровь учила Блондинку Актрису готовить любимые блюда Бывшего Спортсмена, всякие там итальянские соусы и ризотто. Газет она почти не читала. Бульварные газеты и журналы не читала вовсе. С голливудскими людьми виделась мало. У нее был новый адрес и новый номер телефона. Она послала своему агенту бутылку шампанского с запиской:

У Мэрилин бесконечный медовый месяц.

Прошу не доставать не беспокоить!

Она читала «Учение Нострадамуса». Она перечитывала «Науку и здоровье» Мэри Бейкер Эдди. У самой у нее здоровье было просто отменное, спала она хорошо и надеялась в самом скором времени забеременеть – в первый раз, так она сказала Бывшему Спортсмену, который был ее мужем, ее Папочкой и который обожал ее. Он снял для нее просторный дом в стиле гасиенда, к северу от Бель-Эр и к югу от Стоун-Каньон-резервуар. Дом прятался за высокой каменной стеной, увитой бугенвиллеями. Иногда ночами она слышала легкий шорох на крыше и у окон, точно кто-то скребся к ним в дом. И думала: должно быть, паукообразные обезьяны!Хотя прекрасно понимала, что никакие паукообразные обезьяны здесь не водятся. Муж спал крепко и не слышал ни этих звуков, ни каких-либо других. Спал он в боксерских трусах, и во время сна короткие кудрявые седеющие волоски на его груди, животе и в паху становились влажными, а кожа маслянисто блестела от пота. Это был «папочкин» запах, и он ей страшно нравился. То был запах настоящего мужчины! Сама она только и делала, что принимала душ, мыла волосы шампунем, часами лежала в лечебных ваннах. И припоминала при этом, что то ли в сиротском приюте, то ли в доме у Пиригов ей приходилось пользоваться ванной, где уже успели помыться другие, иногда целых пять-шесть ребятишек. Но теперь она могла наслаждаться собственной ванной сколько угодно долго, лежать там и сонно нежиться в воде с хвойными солями, делать дыхательные упражнения, предписанные йогой.

Глубоко вдохнуть. Задержать дыхание. Затем медленно выдыхать, следить за тем, как воздух выходит из нее пузырьками. И повторять при этом: Я ДЫШУ. Я ДЫШУ.

Она уже не была Лорелей Ли, с трудом вспоминала, кто она такая, эта Лорелей Ли. Фильм уже принес студии миллионы долларов и принесет еще, а она за все свои труды и старания получила меньше 20 000. Но не слишком переживала по этому поводу, потому, что уже не была Лорелей Ли, которую интересовали лишь деньги и бриллианты. Не была она и Розой, решившей убить обожавшего ее мужа; не была Нелл, пытавшейся убить ту маленькую несчастную девочку. Нет, если она и вернется к игре, то будет играть исключительно серьезные роли. Возможно, станет театральной актрисой. Она всегда восхищалась театральными актерами, только их и считала «настоящими». Иногда она каталась на велосипеде или бегала вокруг водохранилища. Иногда замечала на себе взгляды посторонних. Соседей, которые знали, кто они такие, Бывший Спортсмен и его жена, Блондинка Актриса, знали, но никогда не нарушали их покоя. Ну, или почти никогда! Правда, попадались и другие – люди, выгуливающие своих собак, прислуга из соседних домов, мужчины со скрытыми камерами. Были персонажи видимые и невидимые. Ей казалось, что Отто Эсе еще жив и что он не одобряет ее брака с Бывшим Спортсменом. Как и ее любовники, Близнецы, которые поклялись (о, она точно знала это!) отомстить. Будто не хотели, чтобы их ребенок умер. Будто бы не понуждали ее к этому.То было счастливое и спокойное время для Блондинки Актрисы, и она начала понимать, что жизнь состоит из дыхания. За вдохом следовал выдох. Как просто! Она была счастлива! Совсем не несчастна, как Нижинский, который в конце концов сошел с ума. Великий танцор Нижинский, которого все обожали. Нижинский, который танцевал только потому, что в танце было его предназначение. Ему просто предназначено было сойти с ума, и вот что он говорил:

Я плачу от горя. Я рыдаю потому, что слишком счастлив. Потому, что я – Бог.

Иногда они с мужем вместе смотрели телевизор, но того интересовали лишь спортивные программы. Она сидела, глядя на голубой экран, но мысли ее витали где-то далеко-далеко. И она видела себя в узком пурпурном, расшитом блестками платье, летящей в небесах, словно статуя, сорвавшаяся с какого-то воздушного аппарата, – руки раскинуты, белые волосы развеваются по ветру. Делала над собой усилие, торопясь отпустить замечание по поводу спортивного эпизода, промелькнувшего на экране, или спросить мужа, что там произошло. Обычно она формулировала свои вопросы следующим образом: О, что это все означает? Боюсь, я пропустила главный момент.В перерывах на рекламу муж терпеливо объяснял.

Она избегала смотреть по телевизору новости – из страха, что выплеснувшееся на экран зло мира ее расстроит. В Европе Холокост закончился, теперь он незримо и незаметно распространялся по всему миру. Поскольку нацисты эмигрировали в другие страны, она это знала. Особенно много их было в Латинской Америке (ходили даже слухи, что сам Гитлер туда сбежал). Известные нацисты проживали инкогнито в Аргентине, Мексике, а также в городе Ориндж, штат Калифорния. Ходили слухи, будто бы высокопоставленные нацистские чины сделали себе пластические операции, пересадили волосы, словом, полностью изменили внешность. И теперь успешно занимаются банковским бизнесом, а также «международной торговлей» в Лос-Анджелесе. Один из самых талантливых сподвижников Гитлера, человек, писавший для него все его речи, работал инкогнито на какого-то калифорнийского конгрессмена, часто мелькавшего в новостях и известного своей яростной антикоммунистической пропагандой.

Сидя за маленьким белым «Стейнвеем», некогда подаренным Глэдис самим Фредериком Марчем, она снова становилась Нормой Джин и медленно и тихо наигрывала несложные детские пьески. Мистер Пирс подарил ей ноты «Вечеров в деревне» Бартока. Бывшему Спортсмену звонил его адвокат, предупредил, что ее могут вызвать по повестке. Она об этом не думала. Она знала, что мистер Икс, мистер Игрек и мистер Зет были допрошены Комитетом по расследованию антиамериканской деятельности и что они «назвали имена». И из-за них уже пострадал один человек, драматург Клиффорд Одетс. Но мистер Одетс не был ее драматургом. Она думала не о политике, а о том, как правильно дышать. Ведь дыхание – чрезвычайно важный процесс, это способ подумать о душе и не думать о политике или о ребенке, которого выскребли из нее и выбросили в ведерко, как выбрасывают мусор. И еще это способ не думать о том, что, возможно, сердечко ее ребенка успело трепыхнуться один или два раза, перед тем как его настигла немедленная смерть. (По уверениям Ивет, смерть в таких случаях наступает немедленно, и все это вполне легально и принято в самых цивилизованных странах, в частности Северной Европы.)

Но чаще всего она вообще не думала обо всех этих вещах, не читала газет, не смотрела новостей по телевизору. Где-то вдалеке, на краю света, в Корее, войска ООН оккупировали чреватую опасностями территорию, где царили варварские обычаи и порядки, но ей не хотелось знать печальных подробностей. Ей не хотелось знать о ядерных испытаниях, которые правительство США проводило всего в нескольких сотнях миль к востоку, в Неваде и Юте. Возможно, за ней действительно наблюдали правительственные информаторы, возможно, Монро даже была внесена в пресловутый «список», но ей не хотелось думать об этом. Да и к тому же разве мало было таких списков, разве мало было в этих списках имен в том, 1954 году?..

Не в силах повлиять на событие, мы должны проходить мимо в молчании, подобно вечно вращающимся сферам небесным.

Так говорил Нострадамус. Она читала также Достоевского, «Братьев Карамазовых». Ее глубоко тронул образ Грушеньки, этой по-детски жестокой белогрудой и сладкоголосой двадцатидвухлетней девицы, чья яркая пейзанская красота была недолговечна, как цветок, но чьей горечи хватило бы на века. О, в другой жизни она, Норма Джин, непременно бы родилась Грушенькой! Она читала короткие рассказы Антона Чехова, зачитывалась ими ночи напролет, и в эти моменты переставала понимать, где находится, кто она такая, и резко вздрагивала и вся сжималась при любом прикосновении (раздраженного мужа, к примеру) подобно не защищенной раковиной улитке. Она читала «Душечку» – и была Оленькой! Она читала и обливалась слезами над «Дамой с собачкой» – она становилась молодой замужней женщиной, которая влюбляется в женатого мужчину, и это переворачивает всю ее жизнь! Она читала «Два Владимира» – и становилась молоденькой женой, которая без памяти влюбилась, а потом разлюбила собственного мужа-соблазнителя! А вот дочитать до конца «Палату № 6» она была просто не в силах.

«Это счастливейший день в моей жизни».

Она непременно возьмет с собой в Токио пурпурное расшитое блестками платье на тоненьких, как спагетти, лямках, с приколотой к правой груди сверкающей рубиновой брошью, напоминавшей сосок. Она очень нравилась в этом платье Бывшему Спортсмену. Оно обтягивало ее плотно-плотно, как кожура сосиску, а по длине было чуть ниже колена; не дешевое платье, но выглядит сущей дешевкой. И она, втиснутая в него, выглядит настоящей дешевкой, проституткой, дающей клиентам по умеренным ценам. И это ему почему-то нравилось, правда, не всегда. Она тайком захватит это платье в Токио, но будет носить его не там, нет, только не в Токио.

А на этих ваших занятиях по рисованию есть мужчины – натурщики? Так порой шутливо спрашивал он, но поглядывал при этом искоса, что означало, что он вовсе не шутит. Тут главное не попадаться, не спешить отвечать не раздумывая. И она отвечала в духе Лорелей Ли, чем всякий раз доставляла ему удовольствие. Во всяком случае, он смеялся утробным лающим смехом.

– Господи, Папочка! Знаешь, я как-то даже не заметила!

Ее завораживали и пугали женщины-натурщицы.

И она часто просто смотрела на них, забыв о том, что надо рисовать. Рука с зажатым в ней углем замирала, прекращала легкие волнистые движения. И не раз эта хрупкая черная палочка крошилась и ломалась в ее пальцах. Иногда приходили молодые натурщицы, но чаще всего нет. Одной женщине было, должно быть, под пятьдесят. И среди них не было ни одной красавицы. Даже тех, кого принято называть хорошенькими, не было. Они приходили без макияжа; волосы не уложены, а зачастую даже не расчесаны. Глаза смотрели скучно. Похоже, им были совершенно безразличны дюжины взирающих на них студентов. А возраст самих «студентов» варьировался от чуть ли не детского до старческого, и все они обступали натурщицу со всех сторон и пялились на нее с неподдельной искренностью и любопытством бездарей. «Словно нас здесь нет. А если и есть, тоже ничего не значит».

У одной из женщин-натурщиц были толстый, сильно выпирающий живот, отвислые груди и жилистые небритые ноги. У другой лицо сплошь состояло из острых углов и глубоких морщин и походило на тыкву, приготовленную к Хэллоуину; [20]20
  Хэллоуин – 31 октября, праздник Дня всех святых, один из самых популярных детских праздников в США, в числе праздничных символов – выдолбленная изнутри тыква с прорезями для глаз и рта, внутри которой устанавливается горящая свеча.


[Закрыть]к тому же кожа у нее была странного морковного отгенка, а из – под мышек и в паху торчали кустики жестких волос. Были натурщицы с безобразными ногами, грязными ногтями. Была одна натурщица (она напоминала Норме Джин задиристую девчонку из сиротского приюта по имени Линда), у которой на левом бедре красовался буро-коричневый серповидный шрам длиной, наверное, дюймов в восемь. Ее потрясал сам факт, что такие непривлекательные женщины не только осмеливаются снимать с себя одежду перед посторонними людьми, но и, похоже, не испытывают ни малейшего дискомфорта или смущения оттого, что их так пристально рассматривают. Она ими восхищалась! Нет, правда! Но они редко заговаривали с кем-либо в студии, за исключением преподавателя. И почему-то избегали смотреть людям прямо в глаза. Даже не глядя на часы, они всегда точно знали, что пришло время перерыва или перекура, и тут же набрасывали свои жалкие мышиного цвета халатики, совали ноги в жалкие потрепанные шлепанцы и быстро и с самым вызывающим видом выходили из комнаты.

И если даже кто-либо из натурщиц или студентов знал, что эта застенчивая молодая белокурая женщина, которую преподаватель представил всем как «Норму Джин», на самом деле не кто иная, как Мэрилин Монро, виду они не подавали. Им было плевать! (Нет, время от времени они все же поглядывали на нее, исподтишка. Она ловила на себе их взгляды. Цепкие, как рыболовные крючки, правда, впивались они в нее ненадолго. Какие же ледяные глаза! Норма Джин ни разу не осмелилась улыбнуться в ответ.)

Однажды после занятий Норма Джин набралась храбрости и подошла к молодой женщине со шрамом (чье имя, разумеется, было вовсе не Линда) и спросила, не желает ли та выпить с ней чашечку кофе.

– Спасибо, но мне надо домой, – пробормотала натурщица, избегая смотреть в глаза Норме Джин. И направилась к двери с уже зажженной сигаретой в руке. Что ж, тогда… может, ее подвезти? – Спасибо, но за мной заедут. – Норма Джин улыбалась ослепительной улыбкой Мэрилин, которая всегда производила впечатление. Но в данном случае улыбка не помогла. И она подумала: А ведь она и есть Линда. И прекрасно, черт возьми, знает, кто я такая. Кто я сейчас и кем была тогда.

Стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, Норма Джин заметила:

– Просто я хотела сказать, что в-восхищаюсь вами. Нет, правда. Ну, что вы н-натурщица и все такое.

Женщина выпустила густую струю дыма. На ее простоватом замкнутом лице не было заметно и тени иронии, но сам этот жест, этот дым, выпущенный в сторону Нормы Джин, как бы подразумевал иронию и пренебрежение.

– Вот как? Что ж, очень мило.

– Потому, что вы очень храбрая.

– Храбрая? С чего это вы взяли?

Норма Джин колебалась, улыбка по-прежнему не сходила с ее лица. То было чисто рефлекторное движение Мэрилин, это милое и чувственное растягивание губ в улыбке. И оно мало чем отличалось от генетически запрограммированного рефлекса новорожденного, который улыбается милой и нежной улыбкой, преисполненной надежды. Улыбкой, которая, казалось, так и говорила: люби меня.

– Да с того, что вы даже не хорошенькая. Совершенно нет. Вы уродливы. И тем не менее снимаете одежду перед незнакомцами.

Натурщица расхохоталась. Возможно, Норма Джин произнесла эти слова не вслух? Возможно, эта женщина вовсе не была никакой Линдой, но ее сестрой, актрисой, которой просто не повезло? Возможно даже, она употребляет наркотики, и у нее есть любовник, который ее избивает? Норма Джин сказала:

– Потому… о, прямо не знаю, как и сказать… я бы, наверное, так не смогла. На вашем месте.

Натурщица снова рассмеялась и уже в дверях обернулась и заметила:

– Еще как смогла бы, Норма Джин. Если б тебе понадобились деньги. Готова побиться об заклад твоей славненькой круглой попкой.

– Это счастливейший день моей жизни.

Во время медового месяца она постоянно смущала его этой фразой, произносимой в присутствии официантов, гостиничных служащих и даже мексиканок горничных, которые с улыбкой взирали на эту красивую беленькую gringa, [21]21
  От gringo – презрительное название американцев, вариант женского рода.


[Закрыть]не понимая, о чем это там она лопочет. «Это счастливейший день моей жизни». И не было ни малейшего повода усомниться в искренности ее слов. Да разве не являются непреложной истиной слова из Священного Писания, где говорится о том, что каждый день есть благословение Господне, каждый день – счастливейший в нашей жизни?.. Она гладила и ласкала его лицо, оно казалось ей прекрасным даже небритым. Точно расшалившаяся молоденькая женушка дергала она колкие седеющие волоски на его груди и руках, игриво сжимала в ладонях валики жира, образовавшиеся на талии, которых так стеснялся Бывший Спортсмен. А потом принималась покрывать поцелуями его руки, чем смущала уже окончательно. А иногда зарывалась лицом ему в пах – и это его дико возбуждало. Ибо приличные девушки не целуют мужчин в такие места, и она это знала. Но знал ли он, что она знала? Может, считал ее слишком наивной?

По утрам они выходили вместе на пляж бегать вдоль самой кромки зеленовато-аквамаринового океана. Бывший Спортсмен не переставал удивляться, что женщина может бегать так быстро и долго.

– Но, дорогой, я же как-никак танцовщица! Или ты забыл? – Однако она всегда уставала раньше его и стояла и смотрела, как он бегает один.

Оральным сексом она с мужем не занималась. Как, впрочем, и он никогда не порывался заняться этим со своей законной женой. По Голливуду долго ходила байка, докатившаяся затем до Сан-Франциско, где ее особенно любили рассказывать в магистрате, в коридоре рядом с залом судебных заседаний. Что будто бы буквально за несколько минут до гражданской свадебной церемонии она позвонила своему другу, Левитикусу, репортеру одной бульварной газетенки. И заявила следующее:

– Ну все. Мэрилин Монро отсосала последний в своей жизни член.

Исходя из чего удивленный газетчик понял, что Блондинка Актриса и Бывший Спортсмен наконец поженились – тихо, без всякой шумихи, после долгих месяцев бурных спекуляций на эту тему в разного рода изданиях.

Все же везунчик этот Левитикус! Чем не сенсация?..

Ей прислали повестку с приглашением явиться в Сакраменто, где она должна была предстать перед Советом по расследованию подрывной деятельности. Бывший Спортсмен принялся инструктировать ее: говори только правду. В ответ на что она сказала: я вовсе не обязана говорить этим людям правду. Он сказал: если знаешь коммунистов, назови их имена. Она ответила: не назову. Он, удивленный, заметил: но ведь тебе нечего скрывать, не так ли? Она сказала: это мое личное дело, что мне скрывать, а что – нет. Она увидела, что ему хочется ударить ее, но он этого не сделал. Потому, что любил ее; и потом он был не из тех мужчин, кто станет бить человека слабее себя, и уж тем более – женщину. Особенно ту женщину, которую любил. Рассказывали какие-то совершенно безобразные истории о том, будто бы Бывший Спортсмен бил свою первую жену. Но то было давно, Бывший Спортсмен был в те времена молод и горяч, к тому же бывшая жена постоянно его «провоцировала». Теперь же он говорил спокойно и тихо: я этого просто не понимаю. И еще: мне это не нравится. Она сказала: мне тоже не нравится. Наверное, она целовала его. Называла Папочкой. Он сносил ее поцелуи с презрительным молчанием.

Впрочем, в конце концов благодаря стараниям студийных адвокатов вызов на допрос перед «контрольным советом» заменили частными слушаниями. И эти частные слушания вылились в не что иное, как элегантный ленч в уютном обеденном зале здания магистрата. И никакого допроса не было. И конфронтации тоже не было. И ни газетчики, ни представители каких-либо других средств массовой информации там не присутствовали. В конце этого почти трехчасового ленча Блондинка Актриса раздавала членам совета автографы, а также студийные фотографии Мэрилин Монро – в неограниченном количестве.

Чистая душа.На занятиях по мимике и жесту нам внушали, что тело наделено своим собственным природным языком, что речь тела тонка и музыкальна. Тело как бы предваряет обычную речь. И зачастую может высказать куда больше, нежели просто слова. Нас просили раскрыть свою внутреннюю сущность мимикой и жестами.

Вначале молодая белокурая женщина избегала наших взглядов. Сидела на корточках, обняв колени, и молча слушала. На ней были спортивные тряпичные тапочки и мужская рубашка, выбеленные волосы небрежно подхвачены шарфом. На лице ни следа косметики (но нам было знакомо это лицо). Сидела, забившись в уголок, а глаза ее были устремлены куда-то далеко-далеко, за линию невидимого горизонта. Затем она робко и неуверенно двинулась вперед. Она поднималась медленно, как лучик восходящего солнца. Вытянула руки и стала на носки, и стояла, выпрямившись, как струнка, пока все ее тело не начала сотрясать мелкая дрожь. Затем она медленно пошла по комнате, по-прежнему вглядываясь в невидимый горизонт. И начала танцевать, совершенно беззвучно. Словно в трансе медленно кружилось ее тело. Вот она сняла рубашку, словно не осознавая, что делает. Скрестила руки на обнаженных покачивающихся грудях. А потом, не выходя из транса, улеглась на пол, свернулась калачиком, как ребенок, и тут же уснула или притворилась, что спит.

Прошла долгая магическая минута. И невозможно было определить, является ли это упражнением по мимике и жесту или самым настоящим сном. А может, это было и то и другое. Когда прошла еще одна минута, наш преподаватель обеспокоенно опустился перед ней на колени и окликнул:

– Норма Джин?

Молодая белокурая женщина по имени Норма Джин крепко спала. Понадобились некоторые усилия, чтобы разбудить ее. Разумеется, мы знали, кто она такая. Знали ее студийное голливудское имя. Но через него все равно просвечивала сущность этой женщины. Чистая душа. И это было прекрасно и не имело ни имени, ни названия.

Только потому, что он безумно любил ее. И ему было невыносимо видеть, как она превращается в дешевку. Позорит себя. Свое и его имя. Эти фотографии, эти кадры из фильмов! Эти проклятые шакалы! Да к тому же платили ей сущий мизер по этому так называемому контракту. Да всем на свете известно, что Голливуд – самый настоящий бордель! Позволяют им выставлять себя напоказ, будто они какие шлюхи. Уличные проститутки. Но теперь совсем другое дело, теперь они женаты. Что скажет его семья, что скажут все родственники в Сан – Франциско? Его друзья, знакомые? Его поклонники, наконец?..

Он женился на ней по любви, и все газеты не преминули опубликовать тот позорный факт, что его отлучили от церкви. Сему виной развод и последующий брак. Церковь запрещает разводы. Но он сделал это ради нее! Из любви к ней! А она выставляет себя напоказ, точно кусок мяса. А эти обтягивающие платья – того гляди лопнут прямо на ней! И при ходьбе она так вызывающе вертит бедрами. И не говорите мне, что это смешно! Это совсем не смешно. Груди прямо так и вываливаются из платья. Этот обед в честь вручения премии «Фотоплея». Эта церемония вручения «Оскара». Говорила, что не пойдет, а сама пошла. Так кто ты есть после всего этого? Кусок мяса, да? Все знают, что представляет собой этот Голливуд. Ее имя в газетах. И его тоже. Молодожены ссорятся? На людях? Да ничего подобного! Грязные лжецы! Гребаная ложь, больше ничего! В жизни своей ни разу не поднял руки на женщину. Да как она смеет его провоцировать?..

Она лежала голая и дремала. Уже почти полдень, а она никак не может проснуться. Накануне на занятиях по мимике и жесту (или то было несколько дней назад?) она провалилась в глубокий сон и, похоже, до сих пор не может окончательно из него выйти. Если бы у нее были «пробуждающие» пилюли доктора Боба!.. Но их не было. Рассерженный муж выхватил их из руки и спустил в унитаз.

Так вот ты кто! Кусок мяса, да?

Папочка, нет! Я вовсе не хочу этим быть.

Тогда скажи им, что ты отказываешься. От съемок в этом новом фильме. И весь разговор.

Но, Папочка, я же должна работать! Это моя жизнь.

Скажи им, что хочешь играть только хорошие роли. Серьезные. Скажи им, что увольняешься. Скажи, что муж запретил.

Да, да. Обязательно. Так и скажу.

И она попробовала заплакать. Но ничего не получилось. Слезы не текли. Она испугалась: ей еще и тридцати нет, а она выплакала все свои слезы? Я убила своего ребенка.Выдавила две скудные слезинки. Своего ребенка! Зачем?Но заплакать как следует все равно не получалось. Казалось, глаза набиты песком и во рту тоже песок. А там, где положено находиться сердцу, песочные часы, полные песка и перевернутые. И он все течет, течет…

На самом деле она просто заболела. Острый приступ аппендицита.

Подумала в панике: у нее начались схватки. Она все же родит своего ребенка. Рассерженного демонического младенца, который перекручивал все ее внутренности, младенца с огромной головой, которая разорвет ее пах пополам. А муж поймет, что не он отец этого ребенка, и удушит ее своими сильными красивыми руками. Испуганная и виноватая, терзаемая болью, она разбудила его. И он обнаружил ее в ванной, она сидела голая, привалившись к краю белой фарфоровой ванны, и раскачивалась из стороны в сторону, изнемогая от боли, потея. И запах от нее исходил, как от перепуганного насмерть животного, – кислый гнилой запах физического страха. Бывшему Спортсмену были знакомы эти симптомы. Он даже испытал нечто похожее на облегчение, определив их. Еще в молодости ему удалили гнойный аппендицит. Он тут же вызвал «скорую», и ее срочно доставили в больницу «Ливанские кедры».

По Голливуду долго ходила очередная байка об этих часах смятения и треволнений; рассказывали, что будто бы дежурный хирург, узнавший знаменитую пациентку, едва она успела переступить порог операционной, тут же увидел приколотую к ее груди записку, нацарапанную неверным почерком.

ПРОЧЕСТЬ ДО ОПЕРАЦИИ, это очень важно!

Дорогой доктор!

Постарайтесь отрезать как можно меньше! Я.понимаю, что могу показаться вам тщеславной и глупой, но дело тут не в этом. Дело в том, что я женщина,вот почему это так для меня важно. У вас у самого есть дети, и вы должны понимать… Пожалуйста, доктор! Язнаю, у вас получится! Спасибо вам, и да хранит Господь вашу добрую душу, Дорогой Доктор! Только не удаляйте яичникови, пожалуйста, постарайтесь, чтобы шрамыбыли поменьше. Заранее благодарна вам от всего сердца.

Мэрилин Монро

Со дня премьеры фильма «Джентльмены предпочитают блондинок», с той самой ночи, когда она согласилась стать женой Бывшего Спортсмена, от мужчины, назвавшего себя ее отцом, не было ни слова. Твой скорбящий отец…

Она никому не рассказывала об этом письме. Она ждала.

Она поехала в Лейквуд навестить Глэдис. Поехала одна. Теперь у нее был сверкающий «студебеккер» сливового цвета с откидным верхом. На Студии на нее злились – за то, что отказалась от съемок в новом фильме, – поэтому на студийную машину рассчитывать было нечего. Бывший Спортсмен предложил ее отвезти, но она отказалась.

– Ты увидишь мою маму и только огорчишься. Она больная женщина.

Так Бывшему Спортсмену и не довелось познакомиться с Глэдис Мортенсен. И они ни разу в жизни не виделись.

Правда, она показывала ему снимок, сделанный в декабре 1926 года. Глэдис со своей малышкой Нормой Джин на руках. Бывший Спортсмен вглядывался в эфирное создание, женщину с изможденным лицом, глазами Гарбо и тоненькими выщипанными бровями. На руках она держала ребенка – с таким видом, словно это нечто удивительное и доселе невиданное. Держала пухленького младенца с влажным ротиком и темно-русыми кудряшками в виде запятых на макушке. Блондинка Актриса осторожно и робко покосилась на него – ведь во многих отношениях она совсем не знала своего мужа. Ибо любовь к мужчине состоит вовсе не в том, чтобы как можно лучше узнать его. Скорее напротив, лучше не знать. А быть любимой мужчиной – значит преуспеть в создании объекта для любви, который бы ничем не затуманивался и не искажался.

– Да! Моя мама и я. Давно это было.

Бывший Спортсмен слегка поморщился. Интересно, почему? Изучал этот черно-белый снимок, наверное, несколько минут. И ему никак не удавалось сформулировать то, что он хотел сказать. Были ли то слова жалости, сочувствия, любви, даже боли, неизвестно.

В Лейквуде Блондинка Актриса снова стала Нормой Джин Бейкер, чье прибытие было встречено с обычным почтительным и тщательно скрываемым возбуждением. На ней были туфельки на среднем каблучке и очень строгий, но изящный сиренево-серый габардиновый костюм с прямым, совсем не облегающим, жакетом. Здесь она не была «Мэрилин Монро» – и давала это понять всем своим видом. Однако же какая-то блондинистая аура Мэрилин все же сопровождала ее, как повисший в воздухе аромат духов. Она привезла подарок для персонала: нарядную десятифунтовую коробку швейцарского шоколада ассорти. «О, мисс Бейкер! Большое спасибо». «Ну зачем же это вы, мисс Бейкер? Не стоило!» Улыбающиеся глаза останавливались на ее кольце. Со времени последнего визита в Лейквуд она вышла замуж за знаменитого на весь мир Бывшего Спортсмена. «Чудесный выдался день, не правда ли? Наверное, хотите отвезти вашу маму куда-нибудь погулять?» «Идемте со мной, мисс Бейкер. Ваша мама проснулась, и ей не терпится увидеть вас». На самом деле нельзя сказать, чтоб Глэдис Мортенсен так уж не терпелось увидеть Норму Джин, возможно, ее вовсе и не предупредили о прибытии дочери. А если даже и сказали, она тут же забыла. Норма Джин привезла подарки и Глэдис, но предпочла сладкому фрукты – корзину мандаринов и блестящего пурпурного винограда. Она привезла также «Нэшнл джиогрэфик» – потому что это был качественный журнал с чудесными фотографиями, которые наверняка понравятся Глэдис. И приложила к нему последний выпуск «Скринленд» с портретом Блондинки Актрисы на обложке. Снята она была в сдержанной и элегантной позе, а наверху красовалась надпись, набранная крупными буквами: «У МЭРИЛИН МОНРО МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ».