Текст книги "Блондинка. Том II"

Автор книги: Джойс Кэрол Оутс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 37 страниц)

То были обычные американцы пятидесятых. И тем не менее они казались вам загадочными персонажами. Наверное, потому, что знали вы их очень давно, когда весь окружающий мир казался вам тайной. Тайной казалось даже собственное лицо, отраженное в зеркале, или в никелированных боках автомата по продаже сигарет, что на автобусной остановке, или же в забрызганном водой мутном зеркальце в туалете, над раковиной. И разгадать эту тайну было не дано никому.

Живя в доме по адресу 12305, Пятая Хелена-драйв, Брент – вуд, Норма Джин однажды поймет: «Рослин была не кем иным, как самой моей жизнью».

Клуб «Зума»

Эй! Кто это?

Как странно видеть своего Волшебного Друга здесь, на сцене, танцующим перед зеркалами. Вспышки огней по кругу. «Хочу, чтоб любил ты меня». МЭРИЛИН МОНРО в белом летнем креповом платьице на тонких бретельках, пышная юбочка в складку раздувается, подхваченная порывом ветра, открывает белые трусики. Публика восторженно визжит. Стройные ножки широко расставлены. Она выгибает спину, тихонько постанывая от восторга, толпа разражается свистом, криками, стучит кулаками, топает ногами – и все это в голубоватом дымном тумане и под оглушительную музыку. Зачем они притащили меня сюда? Я не хочу здесь быть, не хочу!

Сверкающие платиновые волосы на бешено мотающейся голове танцовщицы. Ну, просто копия МЭРИЛИН МОНРО, за тем исключением, что белое клоунски раскрашенное лицо у этой женщины длиннее подбородок выступает круче нос, пожалуй, крупноват. Но сексапильные красные губы подведенные голубоватыми тенями сверкающие глаза… в точности, как у нее. И большие груди, едва не выпрыгивающие из выреза платья, тоже. Танцовщица извивается, расхаживает по сцене на высоченных каблуках-шпильках, виляет задом, трясет своими до неприличия большими сиськами.

Мэри-лин! Мэри-лин! – скандирует толпа. Толпа ее просто обожает. О, пожалуйста, прошу вас, не надо. Мы ведь не какие-нибудь куски мяса, нельзя над нами так издеваться! Мы этого не заслуживаем!

Ночь пахнет жасмином одеколоном «Джоки Клаб», и там, среди всего этого гама и дыма, Норма Джин в темных очках, белом шелковом тюрбане, прикрывающем волосы, и белых же шелковых шароварах. А рядом с ней – мужчина в полосатом пиджаке, принадлежащем Карло. О, ну, зачем он только это сделал? Зачем привел меня сюда? А ведь говорил, что любит!..

Танцовщица – настоящий мастер своего дела, извивается всем своим пышным телом млекопитающего, бьется в ускоряющемся ритме совокупления. Крутит тазом, как пропеллером. Между губ торчит влажный розовый кончик языка. Стонет, вздыхает. Ласкает свои подпрыгивающие груди. Зрителям это страшно нравится! Все им мало!.. О, но почему, почему? Зачем она заставляет их смеяться над нами?..Танцовщица наверняка накачалась наркотиками под завязку, закатывает глаза, видны только белки, на груди и лице блестит пот, струйки пота стекают по белой клоунской маске, они похожи на обнаженные нервы. А этот ритм, он неумолим! Толпа – ненасытна! Все равно что трахаться. Стоит установиться ритму-и нет тебе удержу.

Танцовщица, отраженная в зеркалах, стягивает белые перчатки до локтя. Швыряет их в обезумевшую толпу. Хочу чтоб любил ты меня никто кроме тебя тебя тебя один только ты.Снимает чулки и тоже бросает. Медленно спускает бретельки платья – о-о-о-о! – толпа в клубе «Зума» просто сходит с ума. Клуб «Зума» на Стрип, где плавает голубоватый дым. Марокканские сигареты Карло. Карло хохочет вместе с остальными.

Танцовщица вальяжно разгуливает среди извивающихся струек дыма под оглушительную музыку, придерживает огромные подпрыгивающие, будто резиновые, груди обеими руками. Неоново-розовые соски, каждый размером с виноградину, и вот еще одно движение, плиссированная юбочка сорвана и тоже брошена толпе, она вращает своим пышным задом и поворачивается спиной к вопящей публике растопыривает ноги нагибается – о-о-о-о! —зрители издают дружный стон. Танцовщица, теперь голая, блестит потной спиной с припудренными прыщиками, и вот она кульминация! – резко разворачивается лицом к зрителям, и их взорам открывается длинный тонкий пенис, приклеенный к выбритому лобку яркой липучкой; она шевелит этим пенисом на липучке с пронзительным криком хочу чтоб любил ты меня любил любил любил!А собравшаяся в клубе «Зума» толпа уже окончательно озверела вопит в лицо танцорке/танцору? с бешено бьющимся в состоянии полуэрекции членом:

МЭРИ-ЛИН! МЭРИ-ЛИН! МЭРИ-ЛИН!

Развод (пересъемка)

Когда роль подготовлена и продумана до мельчайших деталей… актер всегда сможет сыграть ее правильно, пусть даже и без вдохновения.

Михаил Чехов «К актеру»

1

– Мне очень жаль. Простите меня! Мне просто нечего больше сказать.

В этой кинохронике, известной под названием «Пресс-конференция после развода», Блондинка Актриса предстала перед зрителями одетая строго и со вкусом, вся в черном. Белая по контрасту кожа делала ее похожей на гейшу. Как Шери в «Автобусной остановке», она просто поражала своей бледностью, походила на выставленный в витрине манекен. Губы обведены пурпурно-красным карандашом, чтобы казались полнее. Глаза, немного покрасневшие (от слез?), тщательно подкрашены – на веках голубоватые тени, ресницы удлинены темно-коричневой тушью, в тон бровям. Волосы, как всегда, платиново-белые, сверкающие.

Это и МЭРИЛИН МОНРО, и одновременно – страдающая смущенная женщина. Она взвинчена и в то же время готова угодить. В самый разгар своей речи, которую записывают множество журналистов, она вдруг забывает слова. Она забывает, кто она: МЭРИЛИН МОНРО. На ней элегантный костюм из черного льна с завязанным под горлом бледным прозрачным шарфом, дымчатые чулки и черные туфли на высоком каблуке. Ни ювелирных украшений. Ни колец – на слегка дрожащих пальцах демонстративно отсутствуют кольца. (Да, она выбросила свое обручальное кольцо в реку Траки, что в Рино, штат Невада, как разведенка Рослин Тейбор. Старые традиции Рино не увядают!)

Все же несколько странно видеть МЭРИЛИН МОНРО такой изящной и хрупкой. И куда только девался ее пышный бюст?.. Знающие люди говорят, что она за последнее время потеряла «от десяти до двенадцати фунтов». Что страдает от «нервного переутомления» после развода в Мексике с мужем-драматургом, с которым прожила четыре года, а также очень болезненно восприняла «трагическую кончину» Кларка Гейбла.

Ну, прямо как вдова. Хочешь произвести впечатление на этих циников, выступив в роли вдовы, страдающей от невосполнимой потери, а не какой-нибудь там разведенки, испытывающей лишь облегчение, что освободилась наконец от давно протухшего брака.

Тем не менее она все же умудряется пробормотать несколько связных предложений в ответ на вопросы о Кларке Гейбле: насколько близким другом он был, как она относится к обвинениям вдовы актера, утверждающей, что именно МЭРИЛИН МОНРО ответственна за преждевременную кончину мужа, что это она довела его до сердечного приступа всеми своими капризами и фокусами на съемках «Неприкаянных», явилась причиной нервного стресса, ну и так далее, в том же духе. Не стала она распространяться и о своем бывшем муже. Вообще ни об одном из своих мужей почти ничего не сказала. Ни о Драматурге, ни о Бывшем Спортсмене. Лишь прошептала еле слышным голоском, так тихо, что слова ее вынужден был повторить стоявший с ней рядом ее адвокат (кстати, Блондинка Актриса все время опиралась на его руку), что «бесконечно уважала» обоих.

Держись естественно. Говори то, что чувствуешь. Если ничего не чувствуешь, говори то, что чувствовала бы, если б не сидела на димедроле.

– Они в-великие люди. Великие американцы. Я глубоко чту их как людей, добившихся всемирного признания и славы на своем поприще. Хотя с чисто ж-женской точки зрения быть за такими з-замужем очень не просто.

Тут вдруг она заплакала. Поднесла к глазам скомканную бумажную салфетку – нет, то оказался беленький платочек. Дама с металлическим голосом, репортер одной из желтых газетенок, осмелилась спросить: не кажется ли МЭРИЛИН МОНРО, что она «потерпела полный провал, как жена, женщина, мать»; и тут все присутствующие дружно ахнули, восхищенные такой невиданной наглостью (сама формулировка вопроса предполагала это!). Адвокат Блондинки Актрисы нахмурился, стоявший поблизости пресс-секретарь Студии по связям с общественностью тоже нахмурился – ведь совершенно очевидно, что Блондинка Актриса вовсе не обязана отвечать на такой грубый вопрос.

Однако та подняла печальные глаза, чтобы рассмотреть свою мучительницу, и ответила следующее:

– Всю свою жизнь я с-старалась избежать п-провала. Очень сильно старалась! Шла на все, чтобы меня забрали из сиротского приюта и удочерили. Этот приют, он существует до сих пор, на Эль-Сентро-авеню. В старших классах старалась преуспеть в спорте. Пыталась быть хорошей женой первому мужу, который бросил меня, когда мне исполнилось семнадцать. Очень старалась стать по-настоящему хорошей актрисой, а не просто еще одной блондинкой. О, но вы ведь все сами видели и знали, как я старалась! В девятнадцать Мэрилин Монро была к-картинкой в журнале, помните? Девушкой из календаря в 1949-м, и платили мне за снимок всего пятьдесят долларов. А потом стала «Мисс Золотые Мечты» и едва не с-сломала свою карьеру. Тогда говорили, что снимок, вернее, календарь с ним, пользовался бешеным успехом, а мне платили всего пятьдесят долларов, но я н-не обижалась. Нет, наверное, все же огорчалась н-немножко, но не сердилась и не з-злилась, ничего подобного… А думала о том, как бы хорошо завести р-ребеночка и… о… вот и мистер Гейбл ушел от нас, и Мэрилин Монро обвиняют в этом!.. А ведь я так его любила… как друга, конечно… хотя у него и раньше случались сердечные приступы… О, как же мне его не хватает!.. Я скучаю по нему больше, чем по своим мужьям… и эти браки…

Нет, все, больше не надо. Мы хотели, создать у присутствующих элегическое настроение, а не разыгрывать перед ними мелодраму. Существует классический жанр греческой трагедии, со слезами и кровью, но только на сцене. А вне сцены это совершенно неуместно.

– Мне очень жаль. Простите меня! Мне п-просто нечего больше сказать.

Она рыдала уже во весь голос. Прятала лицо в ладонях. Во время самой пресс-конференции все вокруг то и дело озарялось вспышками камер, но теперь десятки объективов были устремлены на нее и вспыхнули одновременно. Эффект был подобен взрыву миниатюрной атомной бомбы! Двое мужчин сопроводили Блондинку Актрису к ожидавшему ее лимузину. (Пресс-конференция, посвященная теме развода, проводилась на лужайке у дома в Беверли-Хиллз, где в данное время проживала Блондинка Актриса. То был знак внимания то ли со стороны ее агента, Хоулирода, то ли мистера Зет, то ли Студии, то ли некоего анонимного «поклонника фильмов с Монро».)

И тут работники средств массовой информации, разочарованные краткостью конференции, потеряли над собой всякий контроль. Журналисты, газетчики, радиокомментаторы, операторы, фотографы – все они словно с цепи сорвались и набросились на нее, истерически выкрикивая: «Мисс Монро, пожалуйста, еще один вопрос!» «Мэрилин, погодите!» «Мэрилин, скажите нашим радиослушателям, только честно! Марлон Брандо ваш следующий?»

И несмотря на то что несколько предоставленных Студией телохранителей изо всех сил сдерживали этот напор, какому – то ловкому, смахивающему на итальянца маленькому репортеру с острыми ушами сатира удалось поднырнуть под руку адвоката и ткнуть микрофон к лицу Блондинки Актрисы. Причем с такой силой, что повредил ей губу (и стукнулся о передний зуб!., после чего зубом пришлось заняться студийному дантисту). При этом он еще вопил с сильным акцентом:

– Мэрилин, это правда, что вы несколько раз пытались покончить жизнь самоубийством?

Еще один наглец, мало похожий на типичного журналиста, плотный, мускулистый, с блестящим от пота лицом и ежиком волос на голове, умудрился сунуть испуганной Блондинке Актрисе какой-то конверт, который она приняла, заметив, что на нем выведено красными чернилами «МИСС МЭРИЛИН МОНРО» и что надпись эту украшает гирлянда из нескольких красных сердечек.

И вот наконец Блондинка Актриса в лимузине. Дверца захлопывается. Окна в машине тонированные, темные, через них не разглядеть, кто там внутри. Сопровождающие не слишком церемонятся с толпой: «Дайте девушке передышку, совсем с ума посходили!» «Она же страдает, неужели не видно!» Они вскакивают в лимузин следом, и машина отъезжает – сначала медленно, потому что путь ей блокируют журналисты, затем набирает скорость и исчезает из виду. Толпа еще какое-то время возбужденно жужжит, камеры вспыхивают, на этом и кончается представление.

2

– Теперь я р-разведена? Все кончено?

– Мэрилин, да ведь ты развелась неделю назад. Неужели не помнишь? В Мехико-Сити. Мы же вместе туда летали.

– Ах, ну да, конечно. Так, значит, все кончено?

– Да, дорогая. На какое-то время.

Мужчины расхохотались, словно Блондинка Актриса отпустила невесть какую остроумную шутку.

Они расположились на заднем сиденье набирающего скорость лимузина, за затемненными стеклами. Их больше не снимают. Началась реальная жизнь,но почему-то она не кажется ей реальной. И дышать легче не стало, и сфокусировать взгляд по – прежнему трудно. Передний зуб страшно болит, по нему ударили каким-то твердым предметом, но она твердит про себя, что произошло это случайно, что тот репортер вовсе не собирался причинять ей боль. Ее адвокат, имени которого она никак не могла сейчас вспомнить, а также Ролло Фрюнд, пресс-секретарь Студии, поздравляли ее. Говорили, что выступала она просто замечательно, особенно если учесть стрессовую ситуацию. Но то была моя реальная жизнь. И в то же время да, конечно, представление.

– Простите? Так я т-теперь разведена? – По их лицам она тут же поняла, что ей не следовало задавать этого вопроса, что ответ на него уже получен. – О, просто я… хотела узнать, надо ли подписывать еще какие-то бумаги?

Ведь всегда находятся бумаги, которые надо подписывать. В присутствии нотариуса.

МЭРИЛИН МОНРО подписывала такие документы не глядя. Уж лучше не знать!

Летящий по улицам лимузин превратился в Машину Времени. Она уже забыла, где только что была. Понятия не имела, куда ее везут. Возможно, снова рекламировать «Неприкаянных». А Ролло Фрюнд являлся на самом деле Отго Эсе, небось до сих пор снимает голеньких девочек?.. Она слишком устала, чтобы что-то понимать. Пошарила в сумочке в поисках таблетки бензедрина, просто хотела немного взбодриться. Но таблетки не нашлось. Или же пальцы у нее стали неловкими?..

О, как же ей не хватает старого злюки, доктора Фелла! Он куда-то исчез. (Доктор Фелл, штатный врач, на Студии больше не появлялся. Его место занял новый врач, немного похожий на Мики Руни. По Голливуду ходил слух, будто бы доктора Фелла нашли мертвым в его бунгало в Топанга-Каньон. Он сидел на унитазе со спущенными штанами, а в руках был зажат шприц. И руки эти были сплошь исколоты. Согласно одной из версий он погиб от передозировки морфия, согласно другой – от передозировки героина. Трагический конец для врача, который так напоминал ей цветущего и здорового Кэри Гранта!)

В пальцах она сжимала конверт с красными сердечками. Вот уже несколько месяцев она ждала и не могла дождаться очередного письма от отца. И уже начала думать, что писать он ей больше не будет. «Я так одинока! Никак не могу понять, отчего это я так одинока, когда столько людей меня любят. А сама я любила девочек из приюта, моих сестер! Единственные настоящие мои друзья!.. Но потеряла их всех, до единой. Мама едва меня узнает. Отец пишет, но сохраняет дистанцию. Я что, прокаженная, что ли? Или урод? Или это мое проклятие?.. Мужчины говорят, что любят меня. Но на самом деле они любят «Мэрилин», вовсе не меня. А сама ялюблю животных, в особенности – лошадей. Помогла людям из Рино основать фонд для спасения диких мустангов на юго-западе США. Не хочу, чтобы животные умирали! А если и умирали, так только естественной смертью!»

Один из мужчин откашлялся и сказал:

– Интервью уже закончилось, Мэрилин. Почему бы тебе не отдохнуть, не расслабиться немножко? – Она пыталась объяснить, как это было нечестно и несправедливо винить ее в смерти Кларка Гейбла.

– И это меня, которая так его любила! Так любила! То был единственный мужчина, которым я искренне восхищалась. Моя м-мама, Глэдис Мортенсен, знала Кларка Гейбла. Давным-давно, когда оба они были еще молоды и новички в Голливуде.

Тут ей еще раз деликатно напомнили, что интервью окончено. В ответ на что она пылко воскликнула:

– Но почему, почему любовь всегда так плохо кончается?

Просто загадка какая-то! Причем, заметьте, не я это изобрела! Так почему во всем винить надо только меня?

Знаю, играть всегда надо до конца, как в кости, пока не проиграешься в пух и прах. Надо быть храброй, не терять присутствия духа. Ябуду стараться. В следующий раз буду лучшей актрисой, обещаю.

Мужчины смотрели на знаменитую киноактрису как завороженные. Видеть ее лицо так близко казалось странным. Особенно сейчас, когда через кору густого театрального грима проступало невинное девичье личико. Такой грим идеален для фотографии, но слишком резок и груб для невооруженного глаза. Они заметили также, как трепетно сжимает она в руке конверт с сердечками, словно это послание от очередного анонимного поклонника, эти признания в любви от незнакомого человека могли спасти ей жизнь.

– И нечего на меня так смотреть! Яне уродка какая-нибудь. И нечего запоминать мои высказывания, чтобы потом делать из них анекдоты. И я не собираюсь больше подписывать никаких документов! Разве что один – создать фонд для моей матери. Чтобы ее продолжали содержать в лейквудской клинике после того, как я… – Тут она запнулась, смутилась, словно забыла, что собиралась сказать дальше. – На тот случай, если со мной произойдет нечто непредвиденное. – Она рассмеялась. – Или вполне предсказуемое…

Мужчины дружно принялись уверять, что говорить так не следует. Что МЭРИЛИН МОНРО – еще молодая женщина и будет жить еще долго-долго.

3

Все же это очень странно! «Жаль, что рассказатьпросто некому».

Ролло Фрюнд, пресс-секретарь, нанятый Студией, чтобы следить за высказываниями их звезды, МЭРИЛИН МОНРО, оказался не кем иным, как Отто Эсе! Вернулся к ней почти через десять лет.

Однако этот мужчина категорически отказывался признаться в том, что некогда был Отто Эсе. Ролло Фрюнд утверждал, что он «выходец из Ныо-Йорка», что переехал в Л. А. в конце пятидесятых с благородной целью – заняться новой наукой под названием «менеджмент в средствах массовой информации». За несколько лет он добился такого успеха в этом своем деле, что кинокомпании буквально рвали его на части. Эксперт в этой области был просто жизненно необходим суперзвездам (типа МЭРИЛИН МОНРО), которые, казалось, постоянно были вовлечены в какие-то скандалы и сенсации да к тому же еще испытывали явную склонность к саморазрушению.

Отто Эсе, он же Ролло Фрюнд, был высок ростом и задумчив, таким и запомнила его Норма Джин. И еще он был очень худой, с ястребиным, изрытым оспинами лицом и немного опущенным веком на левом глазе, что постоянно придавало взгляду ироничность. Да, и еще на лбу у него были странные шрамы, как от шипов. Терновый венец! Да он Иуда!..Некогда черные волосы потускнели, приобрели грязно-серый оттенок и покрывали костистый череп маслянисто поблескивающим пушком. Ему, должно быть, под пятьдесят. Но он не слишком постарел, словно законсервировался. И взгляд маленьких хитрых глазок, смотревших с непроницаемого, похожего на пластиковую маску лица, был по-прежнему жив и пронзителен. И зубы были новые и красивые, так и сверкали в голливудской улыбке. Самый уродливый из мужчин, которых я когда-либо видела. И надо же, до сих пор жив!

Ролло Фрюнд ездил на бутылочно-зеленом «ягуаре», носил дорогие костюмы из акульей кожи, сшитые на заказ (так он, во всяком случае, хвастливо утверждал) «личным портным с Бонд-стрит, в Лондоне». Эти костюмы так плотно облегали его тоненькое, как карандаш, тело, что сидеть он был вынужден очень прямо, в позе, хорошо знакомой Блондинке Актрисе, которую буквально вшивали в ее бальные платья.

Правда, теперь мило близорукая и поглощенная собой Блондинка Актриса уже не была той, прежней, востроглазой Нормой Джин. Но несмотря на это, при первом же знакомстве сразу узнала в нем Отго Эсе, пусть он и превратился в почти седого козла со смешным пушком на голове и носил очки с янтарно – желтыми стеклами в стальной оправе и эти свои сшитые на заказ костюмы. Она так и застыла в изумлении, и не сводила глаз с этого мужчины. А потом пробормотала:

– Мы вроде бы уже знакомы?.. Отто Эсе, да? А я Норма Джин, помните?

Ролло Фрюнд подобно любому закоренелому лжецу или актеру воспринял это замечание с полной невозмутимостью. Он был не из тех, кто позволяет ситуации развиваться не по его сценарию. Вежливо улыбнулся этой несколько сконфуженной женщине.

– Эс?.. Боюсь, что не знаю такого человека по имени «Эс». Вы, должно быть, спутали меня с кем-то другим, мисс Монро.

Норма Джин рассмеялась.

– О, Otto! Это просто смешно! Называешь меня «мисс Монро». Ты ведь знал меня еще как Норму Джин.

Ты был фотографом, снимал меня для журнала «Звезды и полосы», сделал тот знаменитый снимок «Мисс Золотые Мечты»… и заплатил мне тогда пятьдесят долларов! Надо же! Ты с тех пор почти не изменился, иначе бы я тебя просто не узнала.

Отто Эсе, или Ролло Фрюнд, громко и от души расхохотался, словно Блондинка Актриса отпустила одну из своих острот. Она же продолжала стоять на своем, и в голосе ее звучала мольба:

– Прошу тебя, Огго! Пожалуйста, ты должен вспомнить. Тогда я была миссис Баки Глейзер. И шла война. И ты случайно увидел меня и изменил всю мою ж-жизнь. – Разрушил всю мою жизнь, ты, ублюдок!Но Отто Эсе, представившийся Ролло Фрюндом и настаивающий на этом, был слишком хитер, чтобы поддаться на все соблазны и уловки Блондинки Актрисы.

Нет, он достоин восхищения. Что за характер!

Шел 1961 год, и в Голливуде, как и везде, по всей стране, уже не считалось чем-то предательским или зазорным быть евреем или казаться таковым. Эра гонений на «красных» и ярого антисемитизма прошла; ненависть к евреям затаилась или ушла в подполье, свелась лишь к ограничениям в членстве того или иного престижного клуба. Черные списки ушли в небытие, открытое преследование комми прекратилось; Розенбергов уже давным-давно казнили на электрическом стуле, и об их ореоле мучеников все забыли. Сенатор Джой Маккарти, этот Аттила [42]42
  Аттила (406–453) – предводитель гуннов с 434 г., возглавлял опустошительные походы в Римскую империю, Галлию, Северную Италию.


[Закрыть]крайне правых, умер, и дьяволы утащили его в страшный католический ад, который он рассчитывал создать на земле для других.

Отто, или Ролло, и не думал скрывать своего происхождения; даже говорить стал с типичной для нью-йоркских евреев интонацией, казавшейся, на слух Нормы Джин, которая как – никак прожила с нью-йоркским евреем целых четыре года, не слишком убедительной. Однако даже когда им случалось быть наедине, Отто, или Ролло, категорически отказывался признать, что они были знакомы прежде.

Норма Джин говорила:

– Кажется, я догадываюсь, в чем тут дело. Ведь «Отто Эсе» был в черном списке, так что тебе пришлось взять другое имя, верно?

Тот лишь с загадочным видом качал головой.

– Я родился Ролло Фрюндом. Если б со мной была метрика, я бы вам ее показал, мисс Монро. – Он всегда обращался к ней «мисс Монро» и лишь со временем стал называть просто «Мэрилин». Почему-то оба эти обращения звучали в его устах насмешливо. Разве не он обвинил ее однажды в том, что она торгует собой? Разве не он предсказал ей страшную одинокую смерть от передозировки наркотиков? Разве не он всегда презирал женщин? И в то же время именно он открыл ей Шопенгауэра, давал читать «Дейли уоркер». Он познакомил ее с Кассом Чаплином, с которым она, пусть недолго, но была очень счастлива.

– Ах, Отго!.. То есть, я хотела сказать, Ролло. Ладно, не буду вас больше мучить. Останусь для вас «Мэрилин».

Она восхищалась его организационными талантами, тем, как он организовал эту пресс-конференцию и умело, как режиссер, провел ее в снятом специально с этой целью доме. Он не только бережно ограждал МЭРИЛИН МОНРО от всех нежелательных контактов, когда она выходила из дома, чтобы предстать перед прессой, но и контролировал каждое свое движение и действия ее адвоката. Даже охранники проходили своеобразную репетицию.

– Нам следует избегать мелодраматической тональности. Вы должны быть одеты в черное, легкий строгий льняной костюм. Как раз заказал такой в «Водроуб», в нем вы будете похожи на вдову. Надо произвести впечатление на этих циников. Вы предстанете перед ними вдовой, страдающей от невосполнимой потери, а не разведенной женой, радующейся, что освободилась наконец от опостылевших брачных оков.

Они сидели в кабинете мистера Зет, именно там произнес Ролло эту впечатляющую речь. Блондинка Актриса пила водку и хохотала – по-новому, низким, горловым смехом, как может смеяться какая-нибудь фермерская девчонка из Северной Каролины, которой плевать и на киноиндустрию в целом, и на собственную красоту и талант в частности.

– Хорошо сказано, Ролло. Именно! Опостылевший брак. Чертовски скучный, старый, изношенный, как коврик у двери, брак со скучным старым, изношенным (правда, еще порядочным, и добрым, и талантливым) мужем! Ой, спасите меня, помогите!

Когда Блондинка Актриса сходила, что называется, с катушек, что частенько случалось с такими людьми, как Фред Аллен, Граучо Маркс, покойный У. К. Филдс да и все остальные, присутствующие буквально окаменевали и смотрели на нее в полном шоке. Ролло Фрюнд и его компаньон адвокат нервно захихикали. МЭРИЛИН МОНРО часто бывала единственной дамой на такого рода сборищах, не считая, конечно, секретарш и «ассистенток», – последних она называла «девушками с рабочим аппаратом». Мужчины, уставшие подбадривать Блондинку Актрису, жадно ловили и запоминали каждое ее слово, чтобы потом распускать по Голливуду сплетни и анекдоты. Типа: правда, что МЭРИЛИН МОНРО никогда не носит нижнего белья – (правда, сам видел!); правда, что она неделями не моется – (правда! да от нее просто разит потом). Но при ней мужчины не позволяли себе слишком долго смеяться или распускать языки.

Завестись Монро могла просто с пол-оборота. Ей ничего не стоило закатить истерику, но буря проносилась быстро, хватало ее ненадолго. И подходить к ней надо было осторожно, чуть ли не в перчатках. Не забывать, что у этой гладенькой беленькой киски острые коготки.

Итак, она сидела в кабинете мистера Зет на бархатном диване, слегка подавшись вперед и обхватив руками колени. Ну, прямо школьница, явившаяся наниматься по контракту старлеткой. И говорила с надрывом:

– Когда это я соглашалась на пресс-конференцию по поводу развода? Развод – не трагедия, да, порой это прискорбно, но это сугубо личное дело. Четыре года замужем за мужчиной, и я не могу… – Тут она сделала паузу, пытаясь собраться с мыслями. Не могу что? Не может вспомнить, почему вообще, черт возьми, оказалась замужем за Драматургом? Мужчиной, годившимся ей в отцы, а уж по темпераменту – разве что в деды. Почему она выбрала не какого-нибудь сквернослова-еврея (типа Макса Перлмана, которого просто обожала), а еврея-зануду, похожего на раввина или ученого? Ведь он – совсем не ее тип!.. – Господи, как же его имя?.. Никак не вспомнить!.. Я не могу понять, в чем з-заключалась моя ошибка. Так какие выводы мне следует сделать? Один французский философ сказал: «Сердце, инстинкт, принципы». Разве я не должна следовать своим? Ведь на самом деле я человек серьезный, нет, правда. Почему бы нам вообще не отменить эту пресс-конференцию? Мне просто грустно… и я… ну, не знаю… мне хотелось бы уйти в тень.

Мистер Зет и другие мужчины взирали на Блондинку Актрису с таким видом, будто она говорила на некоем демоническом, неведомом им языке. Тут деликатно вмешался Ролло Фрюнд, сделал вид, что полностью с ней согласен.

– Вы способны на искренние и глубокие чувства, мисс Монро! Именно это и делает вас блестящей актрисой. Именно поэтому люди видят в вас себя, как под увеличительным стеклом. Нет, конечно, они обманываются, но разве это порой не счастье – вот так обманываться? Потому, что вы живете тем, что творится в вашей душе, как свеча живет своим горением. Вы живете в нашей, американской душе. И не надо так улыбаться, мисс Монро. Я тоже человек серьезный. И говорю вам, что женщина вы умная, способная не только чувствовать. Вы – настоящий художник и, как все художники, знаете, что жизнь – всего лишь материал для вашего искусства. Жизнь тускнеет, сходит на нет, а искусство остается. Ваши эмоции, ваши переживания по поводу развода или смерти мистера Гейбла…

Тут он на секунду умолк и сделал нетерпеливый жест рукой, словно обнимая весь мир, в котором она просуществовала тридцать пять лет, и не только обнимая, но как бы видя его весь, разом. Из этого жеста словно возникли воспоминания о Холокосте, навеянные затрепанными дешевыми книжками, купленными в букинистических магазинах; о еврейской стойкости и страданиях, казалось, даже в страданиях они не теряли своего красноречия; воспоминание о затхлом запахе, пропитавшем калифорнийскую лечебницу для душевнобольных, убежище ее матери. На нее нахлынули сразу все воспоминания о несчастной личной жизни, но теперь они имели не больше значения, чем очередной предложенный ей сценарий.

– …и вы тоже сможете взглянуть на свои страдания как на документальный фильм. Потому что все остальные будут смотреть на них именно так.

– Документальный фильм? Какой еще фильм?

– Пресс-конференцию будут снимать и записывать. Не только мы, но и средства массовой информации. А потом посмотрим, что можно из этого выжать. Соединим куски, получится весьма ценный документ. – Видя, как Блондинка Актриса негодующе закачала головой, Ролло Фрюнд продолжил еще более пылко: – Мисс Монро, вы имеете полное право скрыть свои истинные чувства. Ведь что есть наша жизнь, как не стремление придать ей некую форму?..

Норма Джин была слишком смущена и растеряна, чтобы возражать. Лишь смотрела на своего старого друга Отто, который никогда не был ее любовником, ни даже настоящим другом. Просто он олицетворял все, что осталось у нее от дней юности. И вот наконец она произнесла голоском Мэрилин, тихим, почти неслышным:

– О, понимаю. Вы так убедительно все изложили. Я сдаюсь.

4

Но что все же было в том нарядном конверте с сердечками?

Увидев, как исказилось ее лицо, Ролло Фрюнд быстро выхватил конверт из рук Блондинки Актрисы.

– О, мисс Монро… Извините.

Там лежал квадратик белой туалетной бумаги, на котором крупными черными буквами, похожими на следы экскрементов, было выведено всего лишь одно слово: