Текст книги "Блондинка. Том II"

Автор книги: Джойс Кэрол Оутс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 37 страниц)

Он бесшумно скользил по погруженному во тьму дому – так безмолвно парит сорокопут высоко в небе. Отражения в зеркале не увидел. Луч фонарика тонок, как карандаш, но светит ярко, и рука у него не дрожит. И воля Снайпеpa столь же сильна, и он никогда не сдастся, не дрогнет. А название этой мишени – зло. Зло, вот что мы обозначаем как нашу мишень.

Он не знал, отправило ли его сюда Агентство с заданием защитить Президента от шлюхи-блондинки, которая ему угрожала, а стало быть, ставила под угрозу «национальную безопасность» страны. Или же сегодня ночью он должен остановить некие действия, которые, став достоянием общественности, могли бы повредить репутации Президента, раз уж он имел неосторожность связаться с этой белокурой шлюхой. Ибо Президента и Агентство никак нельзя было назвать сотрудниками, работающими в тесном контакте. Власть Президента носила временный и несколько эфемерный характер, власть же Агентства была безгранична и вечна.

Снайпер знал, что в течение долгого времени эта дамочка поддерживала самые тесные контакты с подрывными организациями в Америке и за рубежом, знал о ее браке с диссидентствующим евреем; знал о ее сексуальной связи с индонезийским коммунистом Сукарно (их свидание состоялось в отеле «Беверли-Хиллз» в апреле 1956-го). Было известно ему и о том, что она публично защищала таких диктаторов-коммунистов, как Кастро. Да будь сам он человеком страсти, а не холодного расчета, так просто бы пришел в ярость, узнав, что эта дамочка подписывала скандальные петиции, бросая тем самым наглый вызов государству и подрывая его устои, за которые лично он был готов отдать свою жизнь.

Но оценивать ее поступки будут другие. Его задача – собрать все улики в папку и доставить начальству, а уж там сами пусть разбираются и решают, как с ней поступить, какие документы следует уничтожить. Сам он их уничтожать не будет. Все эти письма, записи в дневнике, другие материалы, потенциально (или реально) могущие служить шантажу, – нет, он, Снайпер, в таких вопросах не специалист.

Первым таким предметом была роза из серебряной фольги. Вся пропыленная, она стояла в вазе в гостиной; он вынул цветок из вазы и сунул в папку. Затем на глаза попался то ли журнал, то ли дневник, куда было вставлено множество дополнительных листков бумаги. Он валялся на небольшом обеденном столике среди книг, сценариев, газет, немытых чашек из-под кофе, бокалов и тарелок. Наспех перелистав страницы, он понял, что дневник может служить вешдоком, а следовательно, подлежит конфискации. Непонятные фразы, написанные, как «стихи», старательным почерком школьницы.

Птичка в небо залетела высоко, что уже как будто и не в небе.

Если видит все слепой,

Как же быть тогда со мной?

Моему ребенку

В тебе одном

Вся жизнь моя,

А то, что было до тебя, -

Не жизнь, не мир, не я.

Ребенок! А вот это может представлять опасность кое для кого.

Японцы имя дали мне,

Мотанменя назвали.

Японцы! Что ж, это его ничуть не удивляет.

Помогите, помогите!

Чувствую – жизнь приближается.

Он улыбнулся. Сунул руку во внутренний карман пиджака нащупал пальцем золотистое шестидюймовое орлиное перо, которое всегда носил в этом кармане, поближе к сердцу. А затем вдруг увидел целый список слов. Совершенно очевидно, то были шифры, и записаны они были все тем же бесхитростным девичьим почерком, чтобы сбить с толку. Затемнять закоснелый заунывный закоренелый отлучить палингенезис/метемпсихоз.Листок с этими записями Снайпер с особой аккуратностью положил в папку – пусть эксперты расшифровывают и анализируют. А когда надо будет – уничтожат. Ибо все, что попадало в Агентство в качестве улик, со временем подлежало уничтожению, и производила это специальная бумагорезательная машина. Или же бумаги просто сжигали. (Может, так поступают и с агентами? Тем же способом уничтожают их досье? Не слишком патриотичный вопрос.)

А все, что останется, поместят в отдельную папку, и это совсем небольшое по объему досье с загадочными и непонятными, не расшифрованными даже специалистами словами будет храниться вечно.

Снайпер перешел в темную спальню, расположенную в глубине дома. Здесь, в постели, лежал и сам объект слежки и, по всей видимости, крепко спал. Судя по ее хриплому, прерывистому дыханию, спала она очень крепко, во всяком случае, так рассудил Снайпер. Информатор, известный под инициалами Р.Ф., уверял его, что Блондинка Актриса принимает на ночь целую кучу снотворных и разбудить ее не так-то просто.

Шел август 1962-го, Снайпер, выросший в опытного профессионала, вдруг снова почувствовал себя неотесанным деревенским парнишкой, который некогда раскатывал в отцовском пикапе по пустыне, а рядом лежало заряженное ружье двадцать второго калибра. Он ощутил прилив возбуждения – добыча совсем близко, добычей этой была не кто иная, как знаменитая Блондинка Актриса. Ибо в подсознании его «добыча» всегда была женского рода и в «бессознательном» состоянии – не знала и не ведала опасности. В мишени нет ничего личного. Зло никогда не должно носить личного характера.

Президентская шлюха была наркоманкой алкоголичкой, и такая смерть не была в Голливуде редкостью. Рядом с постелью, на тумбочке, гора разбросанных пустых облаток от таблеток, пузырьков, бокал, до половины заполненный какой-то мутной жидкостью. В этой комнате всего лишь одно небольшое окошко, и в нем тихо жужжит кондиционер, нагоняя воздух. Но даже он не может разогнать царящего здесь густого и несвежего запаха женщины, ее пудры, духов, грязных полотенец и постельного белья – и все это с резким привкусом каких-то лекарств, отчего глаза у него заслезились. Слава Богу, что лицо прикрывает плотная маска в мельчайшую сеточку, защищает рот и нос, иначе бы он просто здесь задохнулся.

Объект не будет оказывать никакого сопротивления. Слова информатора, Р.Ф., подтвердились.

Женщина лежала голая, прикрытая одной лишь белой простыней, словно следователь уже отдал распоряжение о выносе тела. Простыня прилипла к ее разгоряченному, вспотевшему телу – отчетливо вырисовывались округлый живот, бедра, груди – глядя на это, Снайпер испытывал возбуждение и омерзение одновременно. Ноги непристойно раскинуты, одно колено слегка приподнято. Сколько же возни в морге с этими согнутыми коленями, какая сила нужна, чтобы их разогнуть! С одной из грудей (кажется, то была левая) сползла простыня. Снайпера так и подмывало натянуть простыню, прикрыть эту голую грудь. Платиновые волосы спутаны, как у куклы, такие призрачно-светлые, что почти сливаются с наволочкой. И кожа у нее тоже такая белая, прямо как у привидения.

Снайперу довелось перевидать в своей жизни немало женщин, и его почему-то всегда поражало, какая белая неестественно гладкая у них кожа. Кажется, именно это мир в своем малодушном заблуждении называет Красотой.Но ведь и огромные птицы, высоко парящие в небе, все эти золотистые орлы и ястребы и многие другие, которые так красивы в полете, всех их всегда можно превратить просто в мясо, в ободранные скелеты, насаженные на колья в знак устрашения и назидания для остальных . Теперь поняла, кто ты есть на самом деле? Теперь знаешь, как велика власть Снайпера!

Женщина словно подслушала эти его мысли – веки ее дрогнули, но Снайпер не слишком испугался. Объект, пребывающий в подобном состоянии, может даже открыть глаза, но не видеть; она по-прежнему погружена в глубокий сон витает мыслями где-то далеко-далеко отсюда. Губы полуоткрыты, пересекают лицо черной прорезью; вот мышцы щек слегка дрогнули, словно она пыталась что-то сказать. Но издала лишь тихий стон. И вся задрожала. Она лежала, закинув левую руку за голову, как бы обрамляя лицо рукой. Под мышкой блеснули в луче фонарика мелкие светлые вьющиеся волоски – он передернулся от омерзения.

Достал из папки шприц. Этот шприц подготовил для него терапевт, завербованный Агентством, наполнил жидкостью под названием нембутал. На руках у Снайпера были перчатки из латекса, тонкие, прямо хирургические. Он не спеша обошел постель, словно примериваясь, под каким углом лучше нанести удар. Удар должен быть молниеносным и точным. Вообще – то в идеале лучше всего задушить жертву, особенно в подобной ситуации. Но он не мог рисковать. А что, если проснется?..

Наконец он выбрал правильную позицию, слева от постели, и склонился над спящей женщиной. Вот она глубоко втянула воздух полуоткрытым ртом, грудная клетка приподнялась, он вонзил шестидюймовую иглу шприца прямо ей в сердце, по самую рукоятку.

Гасиенда.В темном зале кинотеатра! То было счастливейшее время в ее жизни. Ну конечно же, она сразу узнала «Египетский театр» Граумана, каким он был много лет назад. Когда сама она была маленькой девочкой. Мама вечно пропадала на работе, но она не чувствовала себя одинокой – могла просидеть в кинотеатре два сеанса подряд, чтобы хорошенько все запомнить и потом рассказать маме, мама, как завороженная, слушала ее рассказы о Темном Принце и Прекрасной Принцессе, а иногда даже просила повторить рассказ. В кинотеатре Граумана она никогда не садилась рядом с мужчинами. Особенно – с одинокими мужчинами. В тот день Норма Джин уселась в одном ряду с двумя пожилыми женщинами с большими хозяйственными сумками – здесь она точно будет в безопасности.

Она знала, что в безопасности, чувствовала себя такой счастливой! Пусть даже фильм закончился смертью Прекрасной Принцессы. Она умерла, ее роскошные золотые волосы рассыпались по подушке, а Темный Принц склонялся над ней и скорбел. А когда в зале зажегся свет, она увидела, что две сидящие рядом женщины вытирают глаза. Тогда она тоже отерла слезы и еще высморкалась в ладошку; а прекрасное мертвое лицо Принцессы на экране блекло, расплывалось, превращаясь в нематериальный образ, уследить за которым было еще труднее, чем за мельканием крыльев маленьких колибри.

Она поспешно вышла из кинотеатра, чтобы никто не успел заговорить с ней, как иногда случалось. На улицу уже опустились сумерки, горели уличные фонари, и день выдался сырой ветреный; она тут же стала зябнуть, потому что оделась слишком легко – голые, без чулок, ноги, майка с коротенькими рукавами, – должно быть, просто перепутала время года.

Она шла домой по бульвару, стараясь держаться как можно ближе к краю тротуара, как велела мать. Машин на улице было немного, вот с лязгом промчался мимо трамвай, а в нем, как ей показалось, не было ни одного человека. Нет, заблудиться она никак не могла, она знала дорогу.

Однако, подойдя к дому мамы, она вдруг увидела, что это тоже ГАСИЕНДА, но только совсем не мамина, а другая; поняла, что, должно быть, заблудилась во времени. И никакая это не Меса-стрит, а Хайленд-авеню и в то же время вроде бы похоже на Меса-стрит, потому что вот он, прямо перед ней, маленький белый домик в испанском стиле с зелеными навесами над окнами, которые Глэдис смешно называла «оконными бровками». Вот она, заржавленная пожарная лестница, – Глэдис шутила, что, когда начнется пожар, она непременно рухнет под чьим-нибудь весом. ГАСИЕНДА с ярко, просто ослепительно освещенным крыльцом, прямо как на съемочной площадке. А вокруг царит сплошная, непроницаемая тьма; и тут вдруг ей стало страшно.

Постарайся собраться сконцентрироваться Норма Джин не отвлекайся этот круг света твой ты входишь в этот круг и недосягаема там ты повсюду носишь его с собой куда бы ни направилась

Норма Джин стояла на ступеньках, Глэдис вышла навстречу ей. Глэдис улыбалась, была в приподнятом настроении. Губы накрашены, щеки подрумянены, от нее исходит сладкий цветочный запах. Она совсем молодая, Глэдис! То, что должно было случиться, еще не случилось. Глэдис с Нормой Джин хихикают, как две маленькие непослушные девочки. Как же им весело! Как они счастливы!

А в квартире Норму Джин поджидает сюрприз. Сердце у нее бьется и трепещет, словно птичка колибри, зажатая в ладони. Хочет вырваться и не может. В кухне расклеены по стенам афиши – Чарли Чаплин в «Огнях большого города»; его изумительные глаза устремлены прямо на нее. Прекрасные печальные темные глаза смотрят на Норму Джин. Но сюрприз от Глэдис находится не здесь, в спальне. Глэдис дергает ее за руку, потом приподнимает Норму Джин показывает снимок в рамочке. На нем красивый улыбающийся мужчина. Кажется, в этот момент он улыбается одной только ей.

– Видишь, Норма Джин? Этот человек твой отец.