Текст книги "Страж"

Автор книги: Джордж Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

19

В те дни все мои мысли были только об Эмер, и когда я спал, и когда бодрствовал. Ее образ поселился в моем сознании с тех пор, как мы покинули замок Фергалла. Я помнил во всех подробностях, как ее волосы струились по спине золотистой волной; ощущение спокойствия, окружавшее ее; то, что губы ее никогда не смыкались полностью; ее глаза, в глубине которых искрилось веселье. Я знал, какой на ощупь была ее кожа, хотя я никогда не подходил к ней достаточно близко, чтобы хотя бы попытаться к ней прикоснуться. В том волнении, которое она во мне вызывала, был смысл земного существования, и в то же время я знал, что она никогда не станет моей.

Ее любил мой друг, и, я подозревал, она тоже любила его. Я бы никогда не причинил боли ни ему, ни ей, никогда бы не позволил себе нарушить то, что возникло между ними. Я знал, что мне следует перестать думать о ней, но пока еще не вполне был к этому готов. Поэтому я напивался до беспамятства и пытался отвлечься, как только мог.

Однажды, вскоре после нашей поездки к Эмер, я лежал на траве, погрузившись в полудрему. Солнце приятно согревало лицо, делать было нечего. Это был один из тех радостных моментов, которые случаются не очень часто. Тогда хочется, чтобы время остановилось, или чтобы все шло своим чередом, оставив тебя в покое. Однако такие моменты слишком хороши, чтобы длиться долго.

Я вдруг почувствовал, что рядом кто-то есть. Я поднял перчатку, прикрывавшую глаза, и увидел Кухулина, стоявшего у меня в ногах. Солнце светило из-за его спины, отчего вокруг его темной головы возник светящийся ореол. Выражение его лица было, как обычно, серьезным.

– Привет, – сказал я.

– Мне пора. – Он, как всегда, сразу взял быка за рога.

– Ты ведь только что вернулся из поездки.

Улыбка на его губах была яркой, как солнечный свет между двумя тучами в грозу, и исчезла так же быстро.

– Нет. Мне пора уезжать.

Из-за его манеры выражать свои мысли я снова был застигнут врасплох, как это очень часто случалось. Похоже, ему никогда не приходило в голову, что существуют и другие способы что-то сообщить, кроме как просто поставить тебя перед фактом. Он был слишком прямолинеен и полностью лишен чувства такта. Кухулин никогда заранее не готовил тебя к разным неожиданностям, никогда не пытался представить все немного по-другому и не задумывался над тем, как ты можешь воспринять его слова. Он прямо говорил то, что думал.

– Куда и зачем? – уточнил я.

Он выглядел довольным.

– Чтобы стать воином.

Я удивился.

– Но ведь ты и так уже воин. Головы твоих врагов висят в Зале трофеев рядом с головами, которые добыл Коналл и другие великие воины Красной Ветви. Ты ведь еще мальчик. Что ты хочешь доказать?

Я был вполне доволен своей речью. Он посмотрел на меня и улыбнулся. Эту улыбку я хорошо знал. Она напомнила мне, как мало на самом деле мне о нем известно.

– Я должен научиться драться, как настоящий герой, – ответил он, – а потом я должен научиться драться лучше любого героя. Я освою все приемы, все искусства, все движения, а когда вернусь, то уже никто не сможет сразиться со мной и остаться в живых.

– Если ты собираешься стать таким свирепым, то, пожалуй, лучше мне быть на твоей стороне, чем противостоять тебе, – заметил я. – Можно, я поведу твою колесницу?

Я бросил в него валявшуюся поблизости веточку. Он улыбнулся.

– Я должен ехать один.

– А когда вернешься, тогда можно я снова буду твоим колесничим?

– Разумеется. Можешь не сомневаться, – он не уловил иронии в моих словах. Он вообще редко ее воспринимал. – Я научился всему, чему мог научить меня Ольстер. Теперь я поеду учиться у Скиаты. Она научит меня обращаться со своим знаменитым копьем Гай Болга. Потом я должен буду отправиться в Альбу, чтобы завершить свое обучение. И уж тогда я пронесусь по всей Ирландии и убью сотни врагов.

Я поежился. Глядя на этого худенького, увлеченного своей целью мальчика, который серьезно и как о чем-то обыденном говорил о том, что он повесит на свою колесницу сотни голов, я почувствовал себя слишком старым и мягкотелым. Кельтская часть меня восхищалась им, но римская часть испытывала лишь сожаление по поводу того, что он стал машиной смерти, сотворенной для убийств. Убийств, приносящих славу и почет, убийств по правилам, которые можно было нарушать, убийств, пусть и вызывающих чувство стыда и благородные чувства, но все-таки убийств. Римлянин сказал бы, что военное ремесло – это работа, по сути не отличающаяся от работы плотника или фермера. Работа, занимаясь которой можно завоевать славу, известность и богатство, работа, выполняя которую человек живет более насыщенной жизнью, чем в другие периоды своего существования, работа, из-за которой можно погибнуть или испытать тяжелейшие страдания, приводящие к смерти. Все это правда, но по своей сути это всего лишь работа. Цель ее – захват земель и богатств для пользы Рима и защита всего, что принадлежит империи, от любых захватчиков, которые захотят это отнять. Все очень просто. Кельты относились к этому по-другому. Крестьяне трудились на земле, потому что не умели достаточно хорошо воевать. Каждый, кто мог воевать, должен был воевать и воевал. Война, включая обучение военному мастерству и отдых между сражениями, была естественным состоянием человека. Ощутимая награда – комфорт, богатство, восхищение – приносила большое удовольствие, но была чем-то преходящим. Гораздо важнее была слава, поскольку слава означала историческую память, бардов, воспевающих твое имя каждый вечер, когда тебя уже давно не будет на свете. Римский император мог стать богом, и, таким образом, обрести бессмертие. Римский солдат не стремился к бессмертию. В лучшем случае после его смерти знавшие его люди могли иногда упомянуть его имя. Любой кельт, каким бы ни было его положение в обществе, знал, что может стать героем благодаря своим подвигам и что барды будут воспевать его заслуги перед собравшимися у очага соплеменниками, и рассказы о его геройстве будут звучать на протяжении веков.

Кельтские женщины также отличались от римлянок. Многие из них сражались плечом к плечу со своими мужчинами, но не ради наслаждения битвой, а в тех случаях, когда мужчины не могли дать отпор врагу из-за ран или болезни. Женщины редко участвовали в набегах за скотом или в захватнических походах, но те, кто нападал на их дома, встречал отпор множества женщин, которые отчаянно сражались, защищая свои семьи и семьи друзей. Римские женщины вообще никогда не дрались, по крайней мере с использованием такого оружия, какое используют воины.

Я снова посмотрел на Кухулина. Он верил, что умрет молодым и что проживет жизнь, полную славных подвигов. Вполне понятна его спешка. А что еще оставалось этому мальчику? Стать рыбаком? Возделывать землю? Пусть те, кто умеет ловить рыбу, рыбачат, и позволят тем, кто умеет сражаться, сражаться. Мальчик обладал особым талантом, и при этом было слишком много желающих посоревноваться с ним в мастерстве. Я видел в том, что он собирался делать, лишь пустую трату сил, энергии и даже человеческой жизни, но, с другой стороны, я всегда оставался чужаком везде, где бы ни оказался. Какое я имел право его судить?

– А как же Эмер? – спросил я.

– Она никуда не денется, подождет моего возвращения.

– То, что она никуда не денется, я не сомневаюсь, но будет ли она все еще твоей, когда ты вернешься?

– Сейчас она принадлежит мне, а я – ей. Она понимает, почему я должен ее покинуть.

«В этом нет сомнений, – подумал я, – но она ведь такая красивая, богатая, и у нее такая улыбка, от которой даже у каменного столба возникают похотливые мысли. Вряд ли она станет испытывать недостаток в поклонниках, пока Кухулин будет отсутствовать. Если мне не удастся переключить свое внимание, я, скорее всего, мог бы стать одним из них». У меня вдруг возникло ощущение, что Кухулин может прочитать мои мысли по выражению моего лица.

– Следует ли мне предупреждать настойчивых ухажеров, что башмаки Кухулина уже за порогом?

Он снова улыбнулся – широкой счастливой улыбкой.

– Тебе нужно познакомиться с ней поближе, Лири. Ты ей понравишься, хотя, я думаю, ты вскоре поймешь, что она не нуждается в особой помощи – ни твоей, ни кого-либо другого. Она ничего и никого не боится.

Он не понял, какие чувства я испытывал. Больше сказать было нечего, и я, прощаясь, поднял руку. И тут Кухулин удивил меня. Он наклонился, взял меня за руку и потянул, заставляя встать. Я навис над ним, как скала, но он остался стоять на месте. У Кухулина не только отсутствовало чувство такта, но и представление о правилах поведения в обществе. Я сам должен был решать, как поступить, – то ли отступить назад и просто помахать рукой, то ли приблизиться и обнять его. Я выбрал последнее, и он на мгновение крепко прижался ко мне, прежде чем повернуться и уйти, ни разу не оглянувшись. Мне показалось, что он плачет, однако, скорее всего, он просто обдумывал предстоящий отъезд.

Я повернулся и увидел направлявшегося ко мне Конора, который выглядел взволнованным. Он сделал мне знак рукой, чтобы я шел к нему навстречу, а потом вдруг заговорил, не дожидаясь, пока мы окажемся на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы можно было что-то расслышать. Я ускорил шаг и успел уловить окончание фразы:

– …и смотри, чтобы он не совершил какую-нибудь глупость.

– Что я должен сделать?

Он уставился на меня с таким видом, словно я был слабоумным, хотя на самом деле я лишь немного туговат на ухо.

– Я же сказал: отвези Кухулина к Скиате.

Я проводил взглядом спину удаляющегося Кухулина.

– Но он мне сказал, что должен ехать один.

– Что он об этом знает? – раздраженно рявкнул Конор. – Он еще ребенок. Я не ожидаю, что ты останешься с ним, когда он доберется до места, и ты уложишь его в кроватку, но ты должен позаботиться о том, чтобы он добрался туда, не потерявшись в лесу, не свалившись с утеса, не став жертвой волков или коннотцев. Доставь его хотя бы до побережья, а потом можешь возвращаться. Ты все понял?

Я молча поспешил вслед за Кухулином.

20

Путешествие заняло две недели. По дороге мы останавливались в домах местных жителей, стучась в первые же двери, у которых нас заставал закат. Оуэн часто говорил мне, что жители Ольстера считают гостеприимство более священным, чем обычаи, относящиеся к браку и правам собственности, но (что неудивительно) я ему не верил. К счастью, оказалось, что я ошибался. Вместо того чтобы отправить нас подальше, сопроводив парой стрел для придания нужной резвости, как это было бы, скажем, в Карфагене или Тоскане, нас встречали с удивительным радушием. Правда, иногда дома оказывались пустыми, но на крыльце всегда можно было найти хлеб и пиво, предназначенные для голодных путников. В обитаемых домах мы чувствовали себя давно потерянными и вновь обретенными детьми, и мне не раз вспоминалось, что ольстерцы называют свою страну «землей дружелюбных людей». Казалось, что все пространство от Имейн Мачи до острова Скиаты заселено этими рыжеволосыми галло-римлянами. Возможно, Кухулин уже знал их обычаи, но мне ничего об этом не рассказывал. Что касается женщин, эта тема его вообще не интересовала, поскольку у него уже была Эмер.

Оуэн рассердился, узнав о том, что Кухулин собрался в путь, да еще и берет с собой меня, позабыв о нем. Кипя от ярости, он обратился прямо к Конору, но тот попросил его не тратить королевское время понапрасну. Оуэн не стал настаивать и удовлетворился тем, что сообщил мне все, что он думает о Скиате, ее острове и обо всем том, что мы, возможно, встретим в пути. К тому моменту, когда мы с Кухулином покидали Имейн Мачу, я превратился, благодаря усилиям Оуэна, пожалуй, в самого информированного возницу в мире.

К утру мы добрались до вершины скалы. Жаркие лучи солнца уже подсушили росистую траву и согревали мне спину. Внизу волны лениво накатывались на берег, разбиваясь о скалы клочьями белой пены, летевшими вверх, прямо к нашим ногам. На расстоянии полета стрелы над морем возвышался темный остров Скиаты, напоминавший по форме гигантский башмак, к заднику которого мы сейчас и приближались. В верхней его точке располагалась огромная каменная крепость, господствующая над океанскими просторами, защищенная с трех сторон морем. Попасть в нее можно было только со стороны холма, на который мы сейчас смотрели. Подкрасться к ней незаметно было совершенно невозможно, так же, как и атаковать ее, если только нападающие не могли летать или же готовы были идти на любые потери. Местные жители говорили (а Оуэн, узнав, что я сюда еду, бесконечно это повторял), что крепость Скиаты была последним укреплением фоморианцев в Ирландии, прежде чем их в конце концов не сбросили в воду после битвы у Мойтиры, когда из-за моря вернулся великий бог Луг и привел народ Туата Де Дананн к победе.

Это был тот самый Луг, с которым у Дектеры состоялось свидание в день ее свадьбы, впрочем, возможно, его и не было – в зависимости от вашего мнения по этому поводу. Туата были его подданными, как и воинственные нимфы, и прочий подобный им народец. Что касается фомор, то, похоже, они относились к отвратительного вида земноводным демонам, напоминающим помесь осьминога и минотавра, причем у них полностью отсутствовало понятие о личной гигиене. Кстати, мне однажды довелось служить под началом центуриона, происходившего, как он утверждал, из этого племени.

Однако если фоморы действительно владели островом Скиаты, то, как мне казалось, они могли покинуть его лишь по своей воле или же в результате предательства, или применения магии, поскольку в других случаях нападение на остров не могло оказаться успешным. Я уж точно не последовал бы за королем, отдавшим приказ своим воинам взять подобное укрепление, даже если бы там засели фоморы. Умереть со славой – это одно, но умереть бессмысленно – это совсем другое. А ведь атака острова Скиаты была бы ничем иным, как самоубийством с применением шумовых эффектов.

Пока мы с Кухулином стояли на краю скалы, изучая остров, позади нас раздались звуки чьих-то шагов. Мы повернулись и увидели, что к нам приближается высокий рыжеволосый юноша, вооруженный боевым клинком, причем выглядел он как человек, способный им орудовать. Моя рука уже легла на рукоять меча, но тут я ощутил, что Кухулин прикоснулся к ней, останавливая меня. Он подошел к незнакомцу и приветствовал его.

– Я Кухулин, а моего товарища зовут Лири. Мы прибыли, чтобы поучиться у Скиаты.

Рыжий так же поприветствовал нас, окидывая оценивающим взглядом.

– Я – Фердия из Ленстера, ученик Скиаты, – представился он.

На его лице появилась вежливая улыбка, и он дружелюбно кивнул нам, прежде чем прошел мимо и остановился у конца моста.

Канал между островом и материком был шириной примерно в половину броска копья. Единственным средством его пересечения служил старый и узкий мост из канатов и деревянных планок. Оценивая его, я бы сказал, что видел и более искусные сооружения, выходившие из рук старушки, орудовавшей вязальным крючком.

– Достаточно ли он крепкий? – спросил я. Фердия ухмыльнулся.

– О да, – произнес он. – Он не сломается. Проблема не в этом.

– Разве? – Мне мост казался именно нешуточной проблемой.

Фердия показал жестом на мост.

– Смотри.

Я стал наблюдать. Он оказался прав. Мост постоянно менял свое положение. В какой-то момент он мог сохранять устойчивость, но затем начинал резко раскачиваться под порывами ветра, дувшего с моря. Похоже было, что близкое расположение группы высоких утесов усиливало ветровой поток, – так узкий канал, в отличие от широкого, ускоряет движение воды. Мост испытывал волнообразные вибрации подобно руке пьяного танцора, подаваясь то в стороны, то снова вниз. Я пригляделся, пытаясь найти закономерность в этих беспорядочных рывках, но через несколько минут мне стало ясно, что ее не существует, а движения моста абсолютно хаотичны, что создавало опасность для идущего по нему.

На другой стороне я заметил нескольких парней и услышал звуки, недвусмысленно свидетельствующие о том, что над нами насмехаются. Фердия улыбнулся и небрежно махнул в их сторону рукой.

– Это тоже ученики Скиаты, – сообщил он. – Мы всегда приходим посмотреть, когда кто-то идет по мосту.

– Значит, вам здесь больше нечем заняться, – сделал я вывод.

Фердия изумленно фыркнул.

– О, у нас тут множество занятий! Но мы бросаем все, когда кто-либо ступает на мост. Это превосходное азартное зрелище! Если бы я оказался сейчас на острове, то был бы с ними. Он сложил ладони вместе и крикнул:

– Кормак Малочлен! Хочешь посмотреть, как это делает мужчина?

– Фердия! А я-то подумал, что к нам в гости пожаловала девица! Что, удалось где-то научиться летать?

– Как птица. Оставайся и увидишь, как это делается!

– Когда ты полетишь вниз – это будет то еще зрелище! Такое мы просто не имеем права пропустить!

– Когда я окажусь на той стороне, боюсь, тебе самому срочно понадобятся крылья! – с небрежным видом прорычал Фердия сквозь порывы ветра.

Я не мог понять, была ли это просто бравада или же он действительно не боялся. Мне все это вовсе не казалось смешным.

– Интересно, сколько людей поплатились жизнью, пытаясь перебраться на остров, – пробормотал я и тут же выругал себя.

Если это так опасно, я не могу позволить Кухулину идти в одиночку.

– А кто-то падал с моста? – спросил Кухулин.

Фердия сообщил нам все, что ему было известно. Конечно же, сам процесс перехода представлял собой для наблюдателя захватывающее зрелище. За последние три месяца – с тех пор, как он прибыл на остров, – никто не погиб, но некоторые были близки к этому. Кроме того, существовало множество историй, относящихся к прошлым временам, повествующих о неосторожности, несерьезности или полной глупости тех, кто предпринимал попытки перейти на остров без должного уважения к мосту, и отравлялся в воду. Я лег на живот и выглянул за неровный край обрыва. Прямо под нами из бурлящего зеленого моря торчали скалы, как черные клыки. При удачном падении мимо скалы и при условии, что вы – хороший пловец и волны не слишком велики, шансы выбраться были, но я не поставил бы на это даже собственной койки.

– Эй! Фердия! Бычок ты наш племенной! Сомневаюсь, что твои ноги способны выдержать такое!

Фердия помахал рукой в ответ, довольно вымученно улыбаясь, и, взглянув на мост, глубоко вздохнул, не спеша, впрочем, ступать на него. Мне даже немного полегчало, поскольку я понял, что не у меня одного душа уходит в пятки.

– Он, судя по всему, все хорошо продумал и намеревается перемахнуть к нам одним прыжком! – раздалось с той стороны.

Прибыли еще несколько юношей, начавших демонстративно швырять в нашу сторону камни. До нас доносились их крики.

– Он еще не свалился? Давайте забросаем его камнями, когда он окажется на полпути!

– Они ведь этого не сделают? – спросил я.

Фердия пожал плечами.

– Они прекрасно знают, насколько труден переход, так что вряд ли будут мешать нам. Во всяком случае, я надеюсь, что не будут.

Наступил момент, когда мы уже не могли больше успокаивать себя тем, что наша нерешительность – это всего лишь тщательная подготовка, тем более что с острова стали уже доноситься насмешки, выкрикиваемые хором. Я собирался предложить Фердии возглавить наше шествие по мосту на том основании, что у него есть опыт, и он может продемонстрировать нам правильную технику перехода. Пытаясь заставить себя вступить на мост, я сохранял напускное спокойствие, внутренне испытывая панику, и тут меня обошел Кухулин. Я не был уверен, что смогу его остановить, так что не стал и пытаться.

Фердия крикнул ему вслед:

– Будь осторожен! Этот мост способен на любой фокус.

Кухулин не обратил на его слова никакого внимания и рысью побежал к мосту. Как только он достиг его и сделал пару шагов по узким планкам, ветер яростно затряс конец моста с нашей стороны. Кухулин почти потерял равновесие, но все же ухитрился выпрямиться. Я восхищался его ловкостью, хотя и продолжал слегка побаиваться за его жизнь.

Он повернулся к Фердии.

– Спасибо, что хотел предостеречь меня, – крикнул он. – Я вел себя недостойно и должен был набраться терпения, чтобы внимательно выслушать твои советы.

Фердия махнул рукой, давая понять, что извинения принимаются.

– Когда видишь его в первый раз, кажется, что все в порядке. Но только приблизившись к нему, начинаешь понимать, сколько коварства в нем скрыто.

Кухулин кивнул ему и снова развернулся к мосту, но теперь он уже смотрел на него со всей серьезностью. Он отошел на несколько шагов назад, внутренне собрался, приготовился и помчался вперед изо всех сил. Я понял, что он намеревался сделать, и попытался перехватить его, но опоздал. Он быстро добежал до края скалы и понесся по доскам. Ветер рывком приподнял секцию, на которую он ступил, и Кухулин, как барьерист в Колизее, взлетел вверх, опустившись на середине моста. При этом он оглянулся и открыл было рот, чтобы издать триумфальный вопль. Фердия выступил вперед и попытался предостеречь его, но было уже слишком поздно. Не успел Кухулин произнести и слова, как ветер щелкнул мостом как кнутом, и середина моста резко поднялась, катапультируя Кухулина в ту же сторону, откуда он предпринял свою дерзкую попытку. Он прокатился по доскам и свалился у самой скалы головой вперед. Я бросился к краю провала, за которым он исчез, и уткнувшись лицом в грязь, заглянул вниз. Оказалось, что Кухулин повис на опоре моста прямо подо мной, на расстоянии человеческого роста.

– Ты в порядке? – окликнул я его.

Вместо ответа он издал рычащий звук, более приличествующий животному, чем человеку, затем ловко подтянулся на балке и одним прыжком очутился возле меня. Всю его одежду и лицо покрывал слой коричневой грязи, по бледному лицу с рассеченного лба стекала кровь, но видно было, что он в ярости. Очевидно, его состояние лишь усугублялось из-за хора шутников, корчившихся от смеха на острове. Их число уже достигло примерно двадцати человек.

– Фердия! Кто твой приятель? Позволишь ли ты ему еще одну попытку, прежде чем он повзрослеет и поумнеет?

– Он оказался еще более бестолковой коровьей лепешкой, чем ты! Может, если вы возьметесь за руки, то что-нибудь получится! Можно мне прислать вам младшую сестренку, чтобы она показала вам, как это делается?

Кухулин посмотрел на меня, как бы спрашивая, не хочу ли я присоединиться к общему веселью. Я не собирался этого делать, но боюсь, свирепое выражение на его лице, вызванное колкостями, сыпавшимися градом с той стороны, вызвало у меня улыбку.

Но тут случилось нечто странное. Я впервые обратил внимание на то, что серебристо-серый цвет его глаз изменился. Его глаза в одно мгновение потемнели, как будто зашло солнце, меняя цвет от пепельного до темно-серого с тусклым красноватым свечением, шедшим изнутри, вспыхивавшим, как ночные угольки под порывом ветра. Мускулы его лица и шеи были так напряжены от злости, что кожа покраснела, а черты его лица стали почти зловещими. Он отошел от меня, подняв один палец, как бы запрещая мне приближаться, и я услышал его дыхание, клокочущее и свистящее в его горле, как лютая зима за порогом. Он повернулся, и солнце, коснувшись его волос, на мгновение как бы окружило его голову горящим ореолом. Среди болот возле замка Имейн Мача я иногда видел демонов, танцующих на кочках в сиянии пурпурного и белого огня. Такой же мерцающий огонь, казалось, закружил вокруг Кухулина.

Он отбежал от моста на расстояние, равное примерно броску копья, и затем метнул себя вперед, как камень из пращи. Вид у него был такой, будто он намеревался перемахнуть пропасть одним прыжком. Толпа на острове разразилась издевками и хохотом, предвкушая, как парень еще раз полетит туда же, куда и в первый раз, или же, что было бы еще веселее, примет неожиданную морскую ванну. Я крикнул, пытаясь предостеречь Кухулина, но опять опоздал. Его ноги оторвались от земли, и он взмыл в воздух, пролетев немыслимо большое расстояние, опустившись точно в центре моста. При этом он согнул ноги и сразу же снова подпрыгнул, так что раскачивающийся мост вместо того, чтобы отшвырнуть его назад, подбросил его вперед, позволяя после выполнения пары переворотов в воздухе спокойно приземлиться уже на острове. Воцарилось всеобщее молчание, а затем раздался рев восторга. Толпа бросилась было поздравлять его, но что-то в выражении лица новичка заставило людей остановиться в ярде от него и выражать свое восхищение на расстоянии.

Потом кто-то вспомнил о нас с Фердией, и криком напомнил остальным об этом, так что все повернулись к нам в ожидании продолжения зрелища. Фердия был прекрасно осведомлен о всех фокусах моста, так что точно знал, как следует действовать. Нужно было сделать несколько шагов, затем надежно закрепиться на месте и переждать попытки моста сбросить вас вниз, затем продвинуться еще немного вперед и снова переждать качку. Это выглядело совсем не героически, занимало много времени, требовало определенных усилий и выдержки, и вызывало неодобрительный рев толпы с острова, но зато можно было не сомневаться в результате. Я последовал за ним, в точности копируя его движения. Так же, как и он, я понимал, что никогда не смогу повторить головокружительный трюк Кухулина.

Очутившись на твердой земле, весь покрытый потом и уставший от схватки с мостом, всячески пытавшимся сбросить нас в море, я наблюдал за тем, как Фердия полушутя пытается отомстить нашим насмешникам, но они оказались не настолько глупы, чтобы остаться на месте, дожидаясь пока он надает им оплеух. Их всех как ветром сдуло, так что Фердии оставалось только пожать плечами и улыбнуться.

– Не важно, все равно мы еще встретимся с ними сегодня на поле для игры в хоккей на траве. Моя клюшка с удовольствием познакомится с их коленями и головами, не будь я Фердия МакДимейн из Ленстера. А где твой друг?

Я огляделся, но Кухулин как в воду канул. Фердия снова пожал плечами и поднял мой мешок.

– Не беспокойся, они повели его к Скиате, так что мы скоро его увидим. В любом случае остров невелик, так что на нем надолго не спрячешься. А сейчас пойдем, приведем себя в порядок после нашего путешествия.

Я отправился за ним, и мы общими усилиями очистили нашу одежду от пыли. Затем мы разделили скромную трапезу и поговорили о Кухулине, а потом я стал смотреть, как Фердия готовится к игре. Он обернул свою правую руку полосками плотной ткани, чтобы, как он сказал, улучшить хватку, и повязал полосу подлиннее вокруг головы. Показав на нее, он заметил:

– Раньше, когда я еще не знал этого простого приема, мне казалось, что по моему лицу текут реки пота. Скиата посмеялась надо мной и сказала, что рыжеволосые всегда потеют сильнее прочих, но затем повязала вокруг моей головы кусок ткани. Здесь за три месяца я научился большему, чем за предыдущие три года только по той причине, что получил способность нормально видеть во время игры!

Его открытое лицо озарилось радостной улыбкой.

Я ответил ему одобрительной усмешкой. Всегда следует поощрять даже самые малые открытия.

– Я обнаружил, что хорошее зрение помогает в очень многих вещах, – продолжил он.

Подготовка закончилась, и мы направились к травяному полю. Там уже собрались небольшими группами юноши. Они то и дело окликали Фердию. Я устроился на травяном холмике, а Фердия присоединился к кучке загорелых буянов, оживленно разговаривавших и жестикулировавших. Скиаты нигде не было видно.

– Можно я буду наблюдать вместе с вами? – услышал я вежливый голос.

Посмотрев вниз, я обнаружил рядом с собой маленького мальчика. Одна из его рук висела на грубой перевязи.

– Что с тобой случилось?

Он пожал плечами. Его неулыбчивое лицо напоминало одну из суровых статуй, которые римляне ставят перед своими общественными зданиями, чтобы поощрять гражданские добродетели.

– Я сломал ее.

– Когда?

– Сегодня утром.

– Сильно болит?

Он опять передернул плечами и промолчал. Его поведение заставляло меня ощущать себя ребенком, в то же время казалось, что он – мужчина. Я спросил его о Скиате. Каменный профиль мальчика дрогнул, и он вытянул в сторону свою неповрежденную руку. Я посмотрел туда, куда он указал, и увидел женщину атлетического телосложения, идущую вдоль стены замка. Ее сопровождал Кухулин с клюшкой в руке и мешком за плечами. Они шли к нам молча, не глядя друг на друга.

– Она разрешила ему идти рядом с ней в первый же день! Но кто же он такой?

Я не ответил.

Скиата была такого же высокого роста, как и я, но шире в плечах. Толстая кожаная куртка прикрывала ее тело, которое было испещрено сотнями меток от ударов мечей; руки тоже сплошь были покрыты побелевшими шрамами. На голове у нее был плоский металлический шлем с тонкой стрелкой, прикрывающей нос, которую как бы продолжал глубокий рубец, идущий от края ноздри до подбородка. За спиной у нее торчали рукояти двух скрещенных мечей, острых как бритва. Во время сражения она вскидывала вверх и назад руки и мгновенно выхватывала из ножен оба клинка. Лезвия с лязгом сталкивались и летели вперед, а потом она бросалась в атаку, владея каждым из мечей так же ловко, как большинство мужчин орудуют одним. Поэтому оказаться перед ней в такой момент означало то же самое, что столкнуться с бешено вращающимся колесом, к ободу которого привязана целая дюжина клинков. Безусловно, Скиата была самой быстрой и сильной женщиной, которую мне доводилось встречать в своей жизни. Несомненно, ее вид мог устрашить кого угодно. Только Мейв, королева Коннота, возможно, была ей ровней. Все ученики Скиаты готовы были умереть ради того, чтобы заслужить хотя бы ничтожный знак ее одобрения. Конечно, она не была красавицей, а солнце и мечи соперников так разукрасили ее кожу, что она блестела, как полированная, тем более, что Скиата постоянно обильно смазывала кожу маслом, чтобы враги не могли ее схватить. На ее лице застыло выражение готовности к любым испытаниям. Она не боялась никого и ничего и никогда не улыбалась.

– Вот ваш новый товарищ, он пришел, чтобы остаться с нами, – сообщила она, указывая на Кухулина.

Ее голос был глубоким и резким, как звук воды, бьющейся о гальку. Однажды эфес меча ударил ее по горлу, повредив трахею. Секундой позже она убила нападавшего, который едва не остановил ее дыхание. Рану залечили, но проблемы с голосом остались. Она отступила назад, предоставляя новичку возможность самому представиться.

– Меня зовут Кухулин, и я прошу вашей защиты.

Похоже, все ждали, что скажет Фердия. Тот приветствовал Кухулина поднятием руки.

– Добро пожаловать, Кухулин. – Остальные молча слушали. – Я – Фердия. Ты под моей защитой. Надеюсь, мы станем друзьями. – Он показал своей палкой в направлении поля. – Ты играешь?