Текст книги "Страж"

Автор книги: Джордж Грин

46

Кухулин встал над телом своего друга и снова оказался лицом к лицу с Легейдом.

– Теперь у тебя всего одна рука, и ты лишился колесничего. Теперь ты сдашься?

Кухулин замотал вожжи вокруг пояса и покачал головой. Вперед вышел еще один друид.

– Я тоже требую копье, – прокричал он.

– Я сегодня и так уже раздал подарков больше чем достаточно, – ответил Кухулин, – и они обошлись мне слишком дорого.

– Ты не человек чести, – глумливо заявил жрец. – Барды Ирландии будут слагать легенды о твоем скупердяйстве!

– Ну уж нет! – воскликнул Кухулин.

Он швырнул второе копье с такой силой, что оно пронзило друида и убило еще троих человек, стоявших за ним. Лицо Кухулина исказила ярость, когда он увидел, что Легейд вытаскивает копье, явно для того, чтобы бросить его назад. Он ждал, выпрямившись во весь рост. Легейд опять промахнулся, и копье вонзилось в бок Серого. Конь заржал от боли и опустился на одно колено. Когда он попытался подняться, из раны струей хлынула кровь. Кухулин выпрыгнул из колесницы и бросился к лошади.

– Не бойся, старина, – нежно промолвил он. – Ступай, найди себе место поспокойнее.

Его меч рассек упряжь, и лошади оказались свободными. Серый неуклюже потрусил вперед, помахивая свисавшим из бока копьем. Черный тихо заржал и побежал вслед за ним.

Вперед, перешагнув через тела двух своих предшественников, вышел третий друид.

– И я требую копье.

Кухулин сунул руку в колесницу, доставая третье копье.

– Я почему-то так и думал, что ты именно его попросишь.

Друид почти вплотную приблизился к нему, и тут Кухулин узнал в нем ольстерца, одного из изгнанников.

– Понимаешь, я обещал, что попрошу, – сказал тот.

Кухулин кивнул.

– Понимаю. Мейв умеет оказывать на людей такое влияние.

Друид не понял.

– Вынуждает давать обещания?

– Вынуждает умирать раньше времени, – ответил Кухулин, и выбросил вперед руку.

Копье пронзило горло друида и убило троих человек, стоявших позади него.

Легейду лишь с трудом удалось вытащить скользкое от крови копье. Он нацелил его на Кухулина, словно пику. Кухулин продолжал стоять возле колесницы, пренебрежительно глядя на противника. Их глаза на секунду встретились, а в следующее мгновение Легейд бросился на Кухулина, направив острие копья прямо ему в грудь. Когда наконечник был уже на расстоянии руки от его тела, Кухулин попытался отбить его щитом – движение, которым он защищал себя тысячу раз.

На этот раз рука его не слушалась, да и щита в ней не было.

Копье вонзилось ему в бок и сломалось. Сила атаки была такова, что Легейд оказался вплотную к Кухулину, и рука героя метнулась к его горлу, словно змея, схватила за кадык, и резко вывернулась – так, что треск ломающихся хрящей услышала даже Мейв в своей колеснице.

Легейд свалился на землю, хватаясь за горло и тщетно пытаясь вдохнуть. Кухулин внезапно упал на колени. Он зацепился здоровой рукой за край колеса и рассеянно смотрел, как его внутренности сворачиваются кольцом между ног. Колесница Мейв покатилась вперед. Королева остановилась перед Кухулином, посмотрела на его рану и улыбнулась.

– Итак, ольстерец, пришла твоя смерть.

Кухулин поднял голову.

– Полагаю, не намного раньше, чем твоя, – хрипло выдавил он.

Эйлилл выпрыгнул из колесницы и приблизился к умирающему герою. Лицо его было угрюмым.

– Я не нахожу в этом радости, – промолвил он. – Могу ли я что-нибудь для тебя сделать?

Кухулин посмотрел на него благодарным взглядом и показал в сторону ручья.

– Я бы хотел пойти туда и попить. Если подождете меня, то я… скоро вернусь, – его голос почти превратился в шепот.

Мейв скривилась.

– А если не вернешься?

Кухулин улыбнулся.

– Тогда вы будете знать, где меня найти.

Он наклонился, распахнул плащ и, завернув в него все, что выпало из живота, прижал к груди, словно женщина ребенка. Он встал, почти полностью выпрямившись, и сказал, обращаясь к Эйлиллу:

– Запомни, если я не вернусь, то ты должен прийти и поискать меня. Я далеко не уйду.

Эйлилл кивнул, и Кухулин медленно заковылял к ручью, не обращая внимания на крики Мейв, обрушившейся с ругательствами на Эйлилла.

Кухулин подошел к ручью в том месте, откуда его нельзя было увидеть, и, придерживая плащ, опустился на колени, чтобы попить. Потом встал, огляделся по сторонам и наконец увидел то, что искал. Он медленно подошел к вкопанному в землю столбу – единственному напоминанию о мосте, который стоял здесь много лет назад. Кухулин сел, прислонившись к столбу, расстегнул пояс, накинул его на столб, снова застегнул, и медленно поднялся, скользя спиной по дереву. Его пронзил приступ жестокой боли, ноги подогнулись, но закрепленный на столбе пояс удержал его. Он взял омертвевшую руку, завел ее под плащ, в котором находились его внутренности, и закрепил пальцы на противоположном боку, чтобы рука не упала. Потом вытащил меч и стал ждать.

– Он слишком долго там возится!

Эйлилл посмотрел на Мейв так, словно не мог поверить, что она действительно это сказала.

– Слишком долго для чего?

– Слишком долго для меня!

Она хлестнула лошадь, и та резко снялась с места.

– А куда, по-твоему, он мог деться? – раздосадованно крикнул Эйлилл, но она не обратила на него внимания.

Эйлилл побежал вслед за ней, а рядом, хрипя раздавленным горлом, еле поспевал Легейд.

Кухулин висел, привязанный поясом к столбу, голова его упала на грудь. Он не шевелился. Казалось, что у его висков мерцает неясный свет. Его правая рука безжизненно свисала, хотя все еще сжимала меч. Увидев, что он не пытается убежать, Мейв остановила колесницу. Легейд пробежал мимо нее, выхватывая на ходу меч.

– Не надо, это ни к чему, он уже… – попытался остановить его Эйлилл.

Но Легейд его на слушал. Он хотел получить трофей, плату за то, что его лишили голоса. Даже не успев остановиться, он ударил по руке Кухулина. Клинок отсек кисть, но пальцы не выпустили меч. Удар Легейда был настолько сильным, что меч Кухулина описал круг, заставив на мгновение вспыхнуть быстрые воды ручья ослепительным светом. Лезвие меча задело кисть Легейда, и его меч и рука упали на землю рядом с мечом и рукой Кухулина. Разрез был настолько чистым, что Легейд не сразу понял, что произошло, и, воодушевленный победой, развернулся к остальным, поднимая над головой руку. Потом, озадаченно подняв голову, он увидел бьющую фонтаном кровь и только тогда ощутил боль.

– Ради Луга, перестань шуметь, – поморщившись, приказала Мейв, когда Легейд, визжа от боли, упал на колени. – Отруби ему голову.

Легейд в ужасе поднял глаза, но Мейв уже говорила не о нем. Она показала мечом на мертвое тело Кухулина. Свет, мерцавший вокруг его лба, исчез. Он выглядел совсем маленьким, и с гладкими, лишенными волос щеками казался мальчиком. Эйлилл тихо шагнул вперед, преградив ей дорогу. Острый конец ее меча уперся в мягкую кожу между его глазами.

– Никто его не тронет. Никто не тронет его голову.

Мейв молчала. Воины нервно переминались с ноги на ногу, не зная, что делать. Она резко запахнула плащ, спрыгнула с колесницы и решительным шагом направилась к Кухулину.

– Клянусь Лугом, я сделаю это сама!

Она занесла меч и уже собиралась опустить его на шею Кухулина, но в этот момент Эйлилл перехватил ее запястье. Несмотря на это, Мейв попыталась опустить меч, но потеряла равновесие и чуть не упала, поворачиваясь вокруг своей оси. Меч выпал из ее онемевших пальцев. Она приблизилась вплотную к Эйлиллу и прошипела:

– Что с тобой случилось?

Эйлилл смотрел ей в глаза совершенно бесстрастным взором, но в его голосе звучала решимость.

– Он всегда оставался человеком чести, даже после того, как мы каждый день стали нарушать нашу с ним договоренность. Он останется таким, как есть.

Мейв рассмеялась.

– Ты думаешь, он не стал бы привязывать твою голову к своей колеснице? Швырять в меня твои мозги из своей пращи? – Она оттолкнула его и забралась в колесницу. – Если только у тебя достаточно большие мозги, чтобы стоило ими швыряться!

Эйлилл не ответил, лишь молча смотрел, как она развернула лошадей, вспахивая колесами мягкую землю, и умчалась прочь. Проводив ее взглядом, он наклонился и крепко перетянул ремнем кисть Легейда, останавливая кровотечение.

– Отведите его к друидам, – сказал он, обращаясь к одному из своих людей. – Пусть посмотрят, может, им удастся его спасти.

– А что нам делать с ольстерцем? – спросил один из его вожаков.

Эйлилл оглянулся на мертвое тело и заметил, что на него упала какая-то тень. На вершине столба, поддерживающего Кухулина, сидел ворон, а тени извивались и танцевали вокруг головы мертвого героя. Эйлилл отвернулся.

– Закройте ему голову, чтобы птицы не выклевали глаза.

– И все?

– Это все, что ему нужно. Его друзья скоро его найдут.

Эйлилл повернулся, и в этот миг ему показалось, что в их сторону с берега метнулась огромная черная туча. Его люди закричали и подняли мечи, готовясь защищаться, но сам Эйлилл стоял неподвижно и ждал.

Черный Санглин ударил его грудью, и Эйлилл отлетел в сторону, его голова резко откинулась назад, и он упал среди камней, выступавших на мелком участке ручья. Он неподвижно замер, уткнувшись лицом в воду. Его люди подбежали, чтобы ему помочь, но конь в мгновение ока оказался в самой их гуще и принялся молотить в воздухе острыми копытами, словно ножами, привязанными к вращающимся колесам, и вырывать зубами куски мяса из их тел. Когда наконец им удалось поднять короля из воды, он почти захлебнулся.

Говорят, что в тот день от трех копий погибли три короля: Серый из Махи, который был Королем лошадей, Лири, Король колесничих, и Кухулин, величайший из героев.

47

Коналл опустился на колени у ног Кухулина, и кровь Кухулина закружилась в воде возле его бедер, пока поток не унес ее вниз по течению. Коналл наклонил голову, чтобы никто не видел его лица. Другие воины стояли поодаль и ждали. Наконец Коналл поднялся и пошел к своей колеснице. Лицо его было угрюмым, но видно было, что он полностью владел собой. Колесница снялась с места и помчалась в ту сторону, где находилась армия Мейв. Оставшиеся воины сняли тело Кухулина со столба и положили его на носилки. Они отвезли его к Эмер в Мюртемн, а потом поскакали догонять Коналла.

В тот день какая-то часть Кухулина перешла в Коналла, говорили, что он превратился в ужасное чудовище, которое повело ольстерских воинов в самую гущу армии Мейв, осыпало коннотцев градом смертоносных ударов, при этом не ощущая ни усталости, ни полученных ран, пока коннотцы, наконец, не дрогнули, и не бросились прочь с поля боя, преследуемые ольстерцами. Фергус и изгнанники отказались принимать участие в битве на чьей-либо стороне. Они стояли на вершине холма и наблюдали, как Коналл убил семь королей, бесчисленное количество простых воинов, а потом без отдыха преследовал отступающих коннотцев, пока в Ольстере не остались лишь чужаки, лежавшие на холодной земле, а их товарищи укрылись в глубине своих земель, зализывая раны. Все это Коналл сделал в память о Кухулине, как и обещал.

Когда коннотцы были разбиты, Коналл снова привел воинов Красной Ветви к руинам Имейн Мачи. Там они узнали, что Эмер приказала построить для Кухулина глубокую усыпальницу, поместить туда все его имущество, а также камни, на которых огамическим письмом были вырезаны его имя и родословная.

Эмер стояла рядом с телом Кухулина у открытой гробницы. Все мужчины и все женщины, которые могли передвигаться, пришли, чтобы услышать ее поминальную песню. Она повернулась к ним спиной и подняла руки. Ее голос возвысился и поплыл над долинами, воспарил над деревьями, прокатился по берегу моря.

 
Я была мягким воском, растопленным
Силой жаркой любви твоей несравненной,
Но наступило время прощанья, и ты ушел.
Не спеши уходить от меня,
Ведь не долго мне одной суждено оставаться.
 
 
Ты подарил мне пряное вино нашей любви
Из ладоней рук твоих,
Теперь твои пальцы тверды и холодны.
Красные лужи на земле
Отмечают места, где пролилась твоя жизнь.
 
 
Гавань моего счастья и приют моей души,
Ты летел быстрее мысли вдоль берегов
                                          серебряной реки рассвета,
Через темные леса, через серые камни и вереск,
На равнины, где льется кровь и бьются люди,
Где ольстерцы выкрикивают твое имя,
                                              подбадривая друг друга,
И поднимают окровавленные руки,
                            чтобы потом снова продолжить бой.
 
 
Ты был железом, что скрепляло их щиты,
Ты был рукой, что правила конями,
Ты тенью был, что пролегала меж ними и их страхами,
Ты перед рассветом охранял их сон.
 
 
Ты был горизонтом моего взгляда,
                                              дыханием моего сердца.
Ты был моим сном,
                               прижимаясь ко мне теплой спиной.
Теперь твое закрытое и холодное лицо
                                                  ожидает моего конца,
Я вижу, как огонь твоего лба гаснет,
                                                 мигает и рассеивается,
Он прикасается к моему сердцу и уходит.
 
 
Твое имя и мое навеки сольются в одно.
Наши последние вздохи смешаются и охладятся
                                                             на твоей щеке.
Лучше эта сырая земля и твой холодный огонь,
Чем теплые объятья солнца
                                            без твоего прикосновенья.
Лучше закончить нашу короткую песню вместе,
Чем оставаться одной и слушать,
                                        как поэты поют песнь о тебе.
 

Наступила долгая тишина, словно все мужчины и все женщины перестали дышать. Эмер опустила руки. Она проводила взглядом тело, которое заносили в гробницу, подождала, пока выйдут воины, несшие тело Кухулина, затем вошла сама. Она легла подле Кухулина и прикоснулась губами к его губам. Наполнив легкие его холодным дыханием, она сделала свой последний вздох и отдала ему свое дыхание.

Коналл вошел в гробницу и остановился, наблюдая за ними, словно чего-то ждал. Потом он поклонился и оставил их. Вход завалили огромным камнем, и гробница оказалась запечатанной навсегда.

48

Копье не прикончило меня, хотя и знаменовало конец Короля колесничих. Единственное, что я умел делать более-менее хорошо, так это управлять лошадьми, а после того как копье повредило мне грудь, я больше не мог этим заниматься. Или все же третьим королем был не я, а Эйлилл, который в определенном смысле тоже умер в тот день, хотя его сердце продолжало биться. А может быть, просто мир стал таким, что уже нельзя даже положиться на пророчества.

Я долго лежал на земле, поскольку в спешке обо мне забыли сначала те, кто побежал смотреть, как умирает Кухулин, а потом те, кто решал, следует ли пускаться вдогонку за Мейв. Было бы неплохо, если бы кому-нибудь все же пришло бы в голову проверить, действительно ли я умер.

Следует сказать, что если бы не Оуэн, я бы, вероятно, умер. Почти слепой, изнемогающий от боли, он бродил среди трупов и сломанных колесниц и выкрикивал мое имя. Услышав его голос, я попытался отозваться, но в груди сразу полыхнуло огнем. Я почувствовал его руку на плече и, должно быть, именно тогда потерял сознание.

Очнувшись, я почувствовал себя точно так же, как в первый раз, когда я оказался в Ольстере, – я лежал, уставившись в потолок, и ощущал, что мне тепло и уютно. Потом я пошевелился, и мне показалось, что у меня в венах вместо крови – раскаленное железо.

Оуэн и Улинн сидели возле меня целый месяц, пока я не обрел способность двигаться, а потом они заставили меня ходить, правда, сначала это трудно было назвать хождением. Наверное, я обязан им жизнью. Мы с Улинн часто беседовали о том, что случилось, нередко заканчивая разговоры далеко за полночь. Похоже, она меня простила. Я собирался попросить ее остаться, даже выйти за меня замуж, но однажды она без всякого предупреждения поцеловала меня в щеку и ушла из моей жизни. Я пытался ее остановить, но она просто помахала рукой, даже не оборачиваясь. Она так и не вернулась.

Мы с Оуэном остались одни. Жизнь шла своим чередом, оставляя нас на обочине, и лишь иногда кто-нибудь заезжал к нам и рассказывал о том, что происходит вокруг. Коналл и другие великие воины пытались наладить жизнь в Ольстере, и в течение какого-то времени казалось, что все будет в порядке. Но потом между ними произошла ссора и все герои покинули Имейн Мачу и отправились по своим замкам, и вместо когда-то большого королевства Ольстер превратился во множество маленьких удельных владений, достаточно сильных, чтобы сохранить то, что они имели, но недостаточно могущественных, чтобы расширить свои владения.

Конор, верный своему слову, отправился в изгнание, оставив в наследство Фергусу сомнительный подарок – раздробленное королевство. Фергус умер через два года, положив свое здоровье на выполнение безнадежной задачи сохранения целостности Ольстера, а те малочисленные изгнанники, которые все еще оставались в Конноте, так и не вернулись домой. На следующий год коннотцы снова появились в Ольстере, но на этот раз это было не мощное вторжение, а обычный набег за скотом. Они очень удивились, не встретив никакого сопротивления. Коннотцы осторожно пересекли границы Ольстера, в любой момент ожидая ловушки, однако никакой ловушки не было. Взяв все, что хотели, эти негодяи спокойно отправились домой. Две недели спустя все коннотские мужчины, способные поднять меч, направились к ольстерской границе, хотя Мейв с ними не было. Коналл собрал всех, кого смог, и выступил против них.

Говорят, что когда Коналл со своей маленькой армией стоял на поле перед коннотскими войсками, которых было во много раз больше, к нему подъехал старый король Конор, вернувшийся из изгнания, и смиренно спросил, нельзя ли ему к ним присоединиться. Среди воинов Ольстера были люди, с которыми он в свое время поступил несправедливо, и даже убил любимых и близких некоторых из них, но, говорят, что все они отнеслись к нему очень тепло, и он занял место в их рядах. Говорили, что потом Коналл повернулся к своему небольшому войску, словно собираясь произнести речь перед атакой. Однако те, кто это утверждал, очевидно, не знали Коналла, если думали, что он будет разговаривать вместо того, чтобы драться. Он несколько секунд раздумывал, потом молча улыбнулся, вставил в пращу сушеную голову и запустил ее в ближайшего коннотца, разбив ему при этом череп и сбросив с лошади. Потом ольстерцы, издавая боевой клич, бросились под его предводительством на огромную армию неприятеля.

Прежде чем битва завершилась, полегло немало коннотцев. Когда же все закончилось, в живых не осталось ни одного ольстерского воина. Коналл, Бьюкал, Конор, еще сотни других – все были мертвы. Красная Ветвь прекратила свое существование, и я потерял лучших товарищей, которых можно было желать. Все, кто оставался в Имейн Маче, в том числе и мы, приготовились к вторжению, которое, впрочем, так и не состоялось. Из Коннота к нам постепенно начали доходить новости. Мейв была уже не королевой-воительницей. Эйлилл недвижимо лежал на кровати с открытыми глазами и вываленным языком; одна сторона его головы была мягкой, как свежевыпеченный хлеб. С тех пор как Черный Санглин сшиб его в реку рядом с телом Кухулина, он так ни разу и не заговорил. Ходили слухи, что Мейв заперлась в своем замке, кормила мужа с ложечки и общалась с духами. Возможно, после того как он оказался в полумертвом состоянии, она, наконец, поняла, что потеряла. Возможно, теми духами, с которыми она якобы разговаривала, были дочери Калатина. После гибели Кухулина они потеряли смысл жизни и в ожидании смерти составляли компанию королеве. Они больше не тревожили меня своими видениями, и я спал так же хорошо, как спит любой старик.

Ольстера теперь не существует. По стране рыщут грабители, но все ценное уже давно украдено, и сейчас мы слишком бедны, чтобы беспокоиться по этому поводу. Похоже, никому даже в голову не приходит нас завоевывать, поэтому у нас нет ни законов, ни правительства, ни власти. Так долго продолжаться не может. Страна, которой никто не управляет, подобна крыше без стропил: в конце концов все может провалиться в пустоту. Сейчас, возможно, кому-то это покажется даже забавным, но я уверен, что рано или поздно это приведет к скверному результату. Когда это случится, меня здесь уже не будет.

Слава Ольстера умерла еще тогда, когда изгнанники уехали в Коннот. Лишь один Кухулин не давал Ольстеру погибнуть. Когда он ушел, уже ничто не удерживало страну от распада.

Тем временем мы с Оуэном стали кем-то вроде местных знаменитостей благодаря тому, что знали Героя из Героев, поэтому нас не забывают. Мы будем жить, пока не умрем. Теперь же мы рассказываем друг другу истории о том, что действительно происходило. О том, что происходило, когда нас здесь еще не было. И вот так мы сидим – старый бард и старый колесничий – и иногда разговариваем о былых днях, а иногда – что в последнее время случается все чаще – не разговариваем. По большей части мы даже не спорим.

Оказывается, рассказывать истории не так легко, как я думал раньше.