Текст книги "Страж"

Автор книги: Джордж Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

– Мы… дочери Калатина. Теперь ты нас-с-с вс-с-спомнил.

Я задрожал от холода и страха. Она приблизилась.

– Кухулин… убил нашего отца, это случилось до нашего рождения. Еще в утробе матери мы чувс-с-ствовали… мы знали о его смерти. Мы ощущали боль нашей матери до самого момента рождения. И в этот же момент мы пережили ее смерть. – У нее были черные глаза рептилии, холодные и немигающие. – Тебе нас-с-с жалко?

О боги, конечно нет. Я почувствовал желание в запахе ее дыхания и отпрянул.

– Да, мне вас жалко, – соврал я. – Нельзя, чтобы ребенок оставался без отца, без матери.

Она усмехнулась и свесила голову набок, словно у нее была сломана шея. Ее голос стал высоким и скрипучим, что, очевидно, следовало рассматривать как кокетливое заигрывание.

– Верно. Впрочем, это не важно. Скоро Кухулин умрет, и мы с-с-сможем отдохнуть. – Она ткнула в мою сторону черным изгрызенным ногтем. – Мы показали тебе то, что… с-с-с-случится, то, что тебя… ожидает. Ты хочешь умереть вмес-с-сте с-с-с ним?

А какой у меня был выбор? У меня появилось неприятное ощущение человека, знающего, что мне придется выступить в качестве жертвы.

– А Кухулин обязательно должен умереть? – спросил я.

Ее голова резко наклонилась, и на меня, словно из сырой могилы, дохнуло смрадом.

– О да, – прошипела она. – О да.

– Тогда я тоже умру вместе с ним.

Я говорил совершенно искренне, хотя никогда не думал, что скажу это. Однако лучше стоять плечом к плечу с Кухулином под ярким солнцем, хоть и против всей армии Мейв, чем торчать в темной спальне с таким чудовищем.

Она подскочила так, словно я отвесил ей пощечину, при этом ее конечности закачались, как у тряпичной куклы. Она приблизилась ко мне и наклонилась над кроватью. Найм зашевелилась во сне. Девушка посмотрела на нее и ухмыльнулась, давая мне возможность рассмотреть ее гнилые зубы с близкого расстояния. У меня возникло такое ощущение, словно все мои кости превратились в лед.

– Была ли она столь же… хороша, как мы?

Она выпрямилась, поднесла руку к тесемке, стягивавшей платье у шеи, и распустила ее, так же, как незадолго до этого я поступил с платьем Найм. Ее одеяние свалилось к ногам.

Груди девушки были морщинистыми и сухими, как водоросли на прибрежном песке, серое увядшее тело покрывали красные мокрые язвы. Она засмеялась, сжимая груди в ладонях и предлагая их мне. Потом шагнула вперед и попыталась прижать мое лицо к своему животу. Я закричал и отшатнулся, отпихивая ее тело. Она засмеялась, покачивая бедрами перед самым моим носом, словно танцовщица, а потом подцепила ногой свое платье и набросила его мне на голову. Оно свалилось на меня прежде, чем я успел что-нибудь предпринять. Меня окутал соленый могильный запах смерти. Платье липло к голове и рукам, будто мокрое. Я отчаянно пытался от него избавиться. Потом я почувствовал прикосновение ее рук, ударил наугад, услышал крик боли и испуга, и тут понял: что-то не так. Я легко стянул с головы одеяло. Найм лежала на полу, схватившись за плечо.

– Что… Ты не ушиблась?

Я огляделся. Дочери Калатина исчезли.

– Да нет, вроде все в порядке, – ответила Найм, с трудом забираясь обратно в постель. – А ты всегда во сне молотишь людей руками и выбрасываешь их из постели?

Я прижал ее к груди, она рассмеялась и почти сразу заснула. Я лежал до самого рассвета, обнимая ее, и, не смыкая глаз, ожидал, когда придет солнечный свет и заставит холод уйти из моих костей.

43

Когда я наконец добрался до пиршественного зала, то понял, что пирушка закончилась совсем недавно. По всей комнате лежали спящие женщины – некоторые прикорнули в углу, другие растянулись под столами, третьи – на стульях. Кухулин тоже спал. Он раскинулся в кресле, по форме напоминавшем чашу; голова запрокинулась назад, словно ему сломали хребет, челюсть отвисла, из разинутого рта доносился булькающий храп. Судя по всему, он был мертвецки пьян. Я еще никогда не видел его в таком виде и, честно говоря, думаю, что он до такой степени никогда и не напивался. Мимо, держась за голову и прихлебывая воду из чашки, проковыляла одна из нескольких все еще бодрствующих женщин. Я ухватил ее за руку.

– Как вам удалось заставить его так напиться?

Она слабо улыбнулась и покачала головой. Ее лицо тут же сморщилось от боли.

– Мы и не заставляли, – пояснила она. – Эмер подлила в его чашу столько снотворного снадобья, что этого хватило бы, чтобы свалить двоих обычных мужчин, но он даже ничего не почувствовал. Только после того как он выпил еще три чаши, можно было догадаться, что снотворное хоть как-то на него действует. Одному Лугу известно, сколько ему пришлось выпить, прежде чем заснуть.

Я усмехнулся.

– А что же дальше? Вы сможете поддержать ему компанию?

Она показала в сторону прохода, который вел в спальные покои.

– К счастью, мы развлекаем его по очереди, – сказала она и ушла.

Сразу после этого в зал тихо вошла группа женщин, они выглядели свежими, выспавшимися. Женщины разошлись между столами и принялись будить спящих. Вновь прибывшие заняли места за столом и стали ждать, тихо переговариваясь друг с другом. На моем лице появилась непроизвольная улыбка. Когда Кухулин проснется, его вновь будет окружать приятное общество, и все начнется сначала. Конор и Эмер продумали все заранее. Каждый день, проведенный Кухулином в Имейн Маче, на сутки приближал тот час, когда воины Ольстера смогут занять свое место рядом с ним в боевом строю.

Глаза Кухулина внезапно раскрылись, словно его что-то вспугнуло, а потом снова закрылись, ослепленные слишком ярким светом. Он снова приоткрыл их, на этот раз более осторожно. Одна из женщин пригладила ему волосы и уселась ему на колени, другая принесла чашу с вином, еще одна принялась растирать ему плечи. Я отступил назад, прячась за колонну. Кухулин приподнялся, качнулся и снова упал в кресло, подчиняясь мягкому давлению нежных рук. Я увидел на противоположной стороне зала Эмер. Она только что появилась в дверях и начала подавать знаки одной из женщин, находившихся ближе ко мне. Та взяла деревянный поднос с хлебом, водой и медом и отнесла его Кухулину. Он набросился на еду так, словно несколько дней ничего не ел. Окружавшие его женщины макали пальцы в кувшин с медом и слизывали прозрачные желтые капли, ожидая, пока Кухулин закончит трапезу.

Кухулин вытер рот тыльной стороной ладони и поднялся.

– Где Лири? Нам нужно ехать. Нам предстоит долгая дорога.

Эмер отчаянно замахала руками, показывая, чтобы я не высовывался. Я подался назад, прячась за колонну, но продолжал его видеть. Женщины обступили Кухулина, начали уговаривать остаться, обещали привести меня, предлагали еду, вино и кое-что еще. Однако он осторожно отстранил их и как раз собирался что-то сказать, как вдруг главная дверь зала распахнулась так, что створки с грохотом ударились о стену, заставив всех подпрыгнуть. В открытый проем влетела черная тень, взмыла вверх и опустилась на потолочную балку. Вслед за тенью ворвался ветер, погнав по полу вертящуюся массу травы, сухих веток, желудей и пыли. Одна из женщин вскочила и побежала к двери, собираясь ее закрыть.

– Оставайтесь на месте! – взревел Кухулин, вытаскивая на ходу меч, и бросился вслед за ней.

Неожиданность, с какой он это сделал, и ярость, прорвавшаяся в его крике, заставили всех присутствующих на несколько мгновений замереть. Пока мы, разинув рты, смотрели на Кухулина, он в мгновение ока подхватил женщину, собиравшуюся закрыть дверь, рывком отбросил ее назад, ударом ноги закрыл дверь и принялся рубить ветки и пыль так, словно эта куча мусора была его злейшим врагом.

Я кинулся к нему. Уже подбегая, я увидел, как солнечный луч скользнул по клинку и, отскочив, прорезал пыль, как луч света – темноту, и в этот миг я на какую-то секунду увидел то, что увидел Кухулин, и услышал то, что услышал он. Дюжина воинов нападали на него со всех сторон, снаружи доносился боевой крик сотен других, пытавшихся войти в здание. Я услышал шипение дочерей Калатина, затем они принялись хохотать над нами. Потом луч сместился, мой взгляд снова вернулся в реальность, и я увидел на полу лишь кучу пыли и сухой травы.

– Вернись назад, Лири! – закричал Кухулин. – Найди мне щит!

Я встал перед ним с раскинутыми руками, показывая пустые ладони. Пытаясь говорить как можно спокойнее, я произнес:

– Здесь не с кем драться. Здесь никого нет. Это всего лишь иллюзия. Ты видишь? Со мной ничего не происходит.

Его глаза недоверчиво сузились. Он видел сражающихся вокруг меня воинов, а я проходил сквозь них с совершенно пустыми руками, явно не проявляя никакой тревоги. Он знал, насколько трепетно я подхожу к вопросам собственной безопасности, и это придало еще большую убедительность моим аргументам. Кухулин понимал, что я не стану рисковать ради того, чтобы произвести на него впечатление. Он опустил меч. Несомненно, Кухулин был озадачен. Я чуть не рассмеялся, однако его растерянность вызывала скорее жалость, чем смех.

– Лири… что это? – спросил он, сделав шаг вперед и заглянув через мое плечо. Пыль внезапно осела, и он освободился от власти иллюзии. – Что случилось?

В первый раз за все время нашего знакомства я обнял его и крепко прижал к груди.

– Не волнуйся. Они нарочно прислали видение, чтобы сбить тебя с толку.

– Кто «они»?

– Дочери Калатина.

– Калатина? Но я ведь его убил. Какое отношение ко всему этому имеют его дочери?

Кухулин никак не мог взять в толк, о чем я говорю. Он рассеянно повел плечом, освобождаясь от моих объятий, подошел к столу, взял кубок с вином и осушил его одним глотком. Он раньше никогда так не делал – я бы это заметил. Потом он с размаху бросился в кресло и сразу же погрузился в сон.

Рядом со мной появился Конор. Он держался совершенно прямо, хотя складки в уголках рта выдавали терзавшую его боль.

– Что случилось? Дочери Калатина? – Я кивнул. – Каффа говорил мне, что они снова вернулись в Ирландию.

Я передернулся, вспомнив те видения, которые они на меня насылали.

– Их сила растет, – заметил я. На лице Конора отразилась тревога. – Теперь они научились повелевать природой. Они заставили его увидеть атакующее войско с помощью кучки сухих листьев. А может быть, он устал и в каждой тени видит убийц. Может, все дело в плохом вине.

– Нужно спрятать его в таком месте, где дочери Калатина не смогут его найти, – решительно сказал король.

Я промолчал. Дочери Калатина могли найти кого угодно и где угодно.

Над нашими головами раздался пронзительный крик. Я поднял голову и увидел сидевшего на балке ворона. Я потянулся к луку, но птица уже слетела вниз и вылетела в окно как раз в тот момент, когда я вкладывал стрелу в тетиву.

– Там, где его не сможет найти эта проклятая птица, – сердито уточнил Конор.

Через некоторое время Кухулина, который еще не пришел в себя, вынесли во двор и положили в салазки, привязанные к колеснице. Я спросил Оуэна, куда его везут. Он назвал какое-то место, но это название мне ни о чем не говорило.

– Гленн-на-Бодар?

– Это переводится как «Глухая Долина».

– Ну, и что дальше?

– Говорят, что если человек находится в этой долине и все жители Ирландии соберутся возле него и прокричит его имя, то и тогда он ничего не услышит.

Я был согласен, что в таком удаленном и уединенном месте Кухулин будет находиться в большей безопасности, чем в Имейн Маче или в своем собственном замке. Возможно, дочери Калатина не смогут нас найти хотя бы в течение нескольких дней, а этого будет достаточно, чтобы Коналл и кое-кто из его товарищей успели встать на ноги и набраться достаточно сил, чтобы взять в руки мечи. Возможно. Вообще, делать все что угодно было лучше, чем просто рассиживать в Имейн Маче, скармливать Кухулину снотворные порошки и надеяться, что воины оправятся от болезни раньше, чем появится Мейв. Мы собрали самое необходимое, погрузили этот скарб на спины лошадей и в колесницы, после чего все, кто мог забраться в колесницу или удержаться в седле, направились в Глухую Долину, разумеется, вместе с Кухулином, лежащим на салазках. Конечно же, большая часть воинов не могла даже пошевелиться, их пришлось оставить в Ольстере. Я очень за них волновался и требовал, чтобы мы забрали их с собой. Когда завоеватели входят в дом своего врага, всегда кровь проливается, а при отсутствии надлежащего сопротивления проливается кровь еще легче и обильнее, потому что обычно это кровь больных и беззащитных. Оуэн уверял меня, что в Ирландии даже такие люди, как Мейв, с уважением относятся к соблюдению определенных правил приличия. Но я помнил, что Мейв говорила о мародерах, примкнувших к ее армии. И все же забрать с собой всех больных мы не могли. Мы попрощались с ними и направились в Глухую Долину. Конору удалось взобраться в седло, но быстро ехать он не мог, и прибыл на место лишь много часов спустя.

Гленн-на-Бодар оказалось неплохим местом для того, чтобы отдохнуть от жизни. Если бы мне нужно было поехать куда-нибудь и на некоторое время сделать вид, что все идет великолепно, когда на самом деле все обстояло плохо, и мой дом пылал огнем, Глухая Долина прекрасно подошла бы для этой цели. Она зеленела высокой травой, в ней было тепло, уютно, и действительно очень тихо. В течение двух дней все было спокойно. Кухулин постоянно подкреплялся достаточным количеством, особого напитка, приготовленного друидом, чтобы чувствовать себя довольным. При этом все остальные по очереди следили за тем, чтобы ему не было скучно.

На третий день я заметил на дереве ворона. А когда появлялись вороны, Кухулин видел призраков. На этот раз я выпустил в птицу стрелу, и, думаю, что для колесничего мой выстрел был весьма недурен – стрела пролетела совсем близко от цели, хотя ворон насмешливо каркнул и улетел за холм. На следующее утро, перед самым рассветом, явились и дочери Калатина.

Кухулин вздрогнул и проснулся, тут же потянувшись за мечом. Я удержал его руку. Он принялся крутить головой с диким выражением на лице.

– Отпусти меня! Ты разве не слышишь?

Я ничего не слышал.

– Да ничего нет, это просто ветер…

А потом я действительно что-то услышал, хотя звуки доносились издалека. Судя по выражению лица Кухулина, нас окружал безумный хаос, но я смог что-то расслышать, только когда полностью расслабился и застыл в полной неподвижности. Звуки доносились, словно из-за горизонта – как если бы кто-то негромко шумел на противоположном берегу большого озера в жаркий день. Звуки в голове Кухулина были настолько громкими, что и я смог их услышать.

Кухулин выдернул руку.

– Я не виноват, если все, кроме меня, глухие! – закричал он и начал собирать оружие. – Отвезешь меня? Я должен их остановить!

К этому времени все остальные уже проснулись и сгрудились вокруг нас. Они принялись что-то быстро говорить Кухулину, пытаясь его успокоить. Я взял его за руки.

– Посмотри, все здесь… ни с кем ничего не случилось, никто не ранен… Я здесь… нет никакой опасности…

– Но я ведь слышу их… Я их вижу!

Он вытянул руку в сторону катившегося на нас облака пыли, листьев, веток, сухой травы, поднятого ветром, – тот же трюк, на который он попался в прошлый раз. Кухулин, раздвигая толпу, пошел вперед с поднятым мечом, собираясь защитить нас от этой кучи мусора, но Оуэн оказался проворнее. Я понял, что Кухулин собирается сделать, и в мгновение ока преградил ему дорогу.

– Смотри! – закричал я прямо ему в лицо, и мой крик на секунду отвлек его, заставив остановиться.

За это время Оуэн успел вбежать в кружащееся облако пыли. Стоя среди летающих веток, он начал смеяться, прыгать и скакать, словно на танцах.

– Вот видишь?! – заорал я. – Нет никакой опасности!

Оуэн продолжал беззаботно отплясывать. Кухулин слегка расслабился, на его лице отразилось сомнение. Неожиданно Оуэн согнулся, отворачиваясь от нас и прижимая руки к лицу, словно на него напал осиный рой, и я почувствовал, что мышцы на руках Кухулина напряглись. И снова расслабились, когда Оуэн вдруг выпрямился и продолжил свою пляску, только теперь движения барда были более медленными, а руки висели, как плети. Он остановился и замер, будто в ожидании. Потом Оуэн поднял голову и посмотрел на нас.

– Я жив! – закричал он.

Ветер стих, пыль и сухие ветки опустились на землю, укрывая пространство вокруг него ковром.

Кухулин смотрел на него, недоверчиво прищурив глаза.

– Вот видишь? – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал сочувственно и одновременно строго. Я продолжал держать Кухулина обеими руками, встряхивая при каждом слове. – С ним ничего не случилось. Это все наваждение, которое они на тебя наслали, чтобы свести нас всех с ума и заставить тебя пойти на верную смерть. Давай, возвращайся ко всем и поспи. А возможность подраться у тебя появится очень скоро.

Кухулин тряхнул головой, закрыл лицо руками и позволил себя увести. То, что он слышал собственными ушами и видел собственными глазами, никак не укладывалось у него в голове, и он выглядел человеком, находившимся на грани безумия. Я не знал, сколько он еще сможет это выдерживать. В конце концов, наступает такой момент, когда человек бросается в бой только лишь для того, чтобы убежать от собственных мыслей.

Оуэн все еще стоял внизу. Я подождал, но он не двигался. Я спустился с холма и позвал его.

– Прекрасная работа. Теперь с ним все в порядке.

– Лири?

Оуэн стоял спиной ко мне, но я почувствовал: что-то здесь не так. Его голос звучал напряженно, чересчур тихо, что совершенно не походило на его обычную восторженную болтовню.

– Что такое?

– Где Кухулин?

– Он вернулся в лагерь. Что с тобой такое?

– Ты не мог бы…

Он, не поворачиваясь, протянул ко мне руку; его тело оставалось неподвижным, держался он неуверенно, как человек, ступивший на лед и не знавший, куда сделать следующий шаг, чтобы не провалиться.

– Что такое? Что стряслось?

Я быстро подошел к нему. Когда я взял его за руку, он повернулся. Его глаза были забиты пылью. На нижних веках дрожали лужицы крови, смешанной со слезами, от них по щекам стекали тонкие ручейки.

– Лири, я ничего не вижу, – прошептал он.

– Что?..

– Я танцевал и… Я танцевал, а потом пыль и сучки завертелись вокруг головы как насекомые и начали жалить меня в глаза. – Он прижал ладони к моей груди. – Больно. Мне пришлось отвернуться. Я чуть не позвал на помощь. Кухулин заметил?

Я покачал головой.

– Нет.

Оуэн улыбнулся.

– Это хорошо, – произнес он. – Отведи меня куда-нибудь, чтобы я мог промыть глаза.

44

Мы больше не пытались прятаться. Дочери Калатина знали, где мы находимся, и должны были вернуться. Конечно, не исключено, что они могли прекратить свои фокусы с листьями и палками и просто привести войска Мейв туда, где мы скрывались. Конор считал такой вариант маловероятным, и я был с ним согласен, хотя моего мнения никто и не спрашивал. Мейв знала, что у нее достаточно времени, чтобы вдоволь с нами наиграться перед тем, как прикончить Кухулина, поэтому особо не спешила, растягивая удовольствие.

Конор обвел взглядом долину.

– Могло быть и хуже, – заметил он. – Сюда ведет только одна дорога, а ее можно защитить без особого труда. Кухулин мог бы и без посторонней помощи удерживать вход в долину в течение долгого времени, а на этот раз у него есть еще и мы. – Конор улыбнулся, словно сказал что-то забавное.

«Но на этот раз нет Луга, который мог бы ему помочь», – подумал я. Когда тебе по-настоящему нужен бог, его никогда рядом не оказывается.

– Конечно, если Мейв готова пожертвовать половиной армии для того, чтобы сюда проникнуть, тогда нам конец, однако…

При этих словах Конор неожиданно охнул от боли и согнулся пополам, пытаясь расслабить скрутившийся от колик живот. Мы уже настолько привыкли к этим приступам, что просто ждали, когда он придет в себя, делая вид, будто не происходит ничего особенного. Через несколько секунд он медленно распрямился, отхлебнул вина и продолжил:

– Если этой стерве наплевать на потери, тогда мы долго не продержимся, но я думаю, что она хочет расправиться с Кухулином без особых хлопот, после чего ее вояки разбегутся по всему Ольстеру, как крысы по амбару. Раз есть такая возможность, она подождет, пока дочери Калатина сделают за нее всю работу.

Говорил он ровно и четко. С тех пор как началась война, Конор снова превратился в прежнего короля. Он постоянно пил, чтобы приглушить боль, впрочем, как и все остальные, но в течение всего этого времени я ни разу не видел его пьяным. Его борода была расчесана, кроме того (к всеобщему облегчению), он снова начал мыться. Его взгляд стал почти таким же ясным, как прежде, такими же быстрыми стали и его мысли. На его лице появилось несколько лишних морщин, как и у всех нас, но выглядел он хорошо. Даже вернулась его знаменитая усмешка, больше похожая на оскал. Я снова почувствовал в нем прежнюю силу, и это меня радовало. Что бы он ни сделал в прошлом, теперь он был нужен Ольстеру сильным, причем больше, чем когда-либо. Если кто-нибудь и мог найти выход из этой ситуации, то это был именно Конор.

Такая же разительная перемена, только наоборот, произошла и с Кухулином. Он ходил с неухоженными волосами, в грязной одежде, кожа его потускнела. Он очень много пил, чего никогда раньше не делал, а в глазах появилось какое-то отупение, совершенно ему не свойственное. Друиды до сих пор продолжали время от времени давать ему снотворное, но, похоже, от этого он только делался более раздражительным и пил еще больше.

Я присел возле него. Кухулин покосился на меня, нахмурился и, ничего не сказав, допил вино, остававшееся на дне кубка.

– Тебе уже достаточно, – сказал я. – Почему ты так много пьешь?

Он скривился.

– Здесь все пьют.

– Но они пьют из-за страданий, вызванных проклятием Мачи, чтобы справиться с болями. А ты ведь не болен.

– Вы держите меня здесь, а тем временем Ольстер пылает в огне. Не думайте, что мне это нравится.

Я попытался воззвать к его рассудительности.

– Ты ведь знаешь, почему так происходит. Если ты нападешь на них в одиночку и погибнешь, это будет просто бессмысленной жертвой. Нам нужно подождать, пока остальные воины смогут встать на ноги и прийти к тебе на подмогу.

Я замолчал. По выражению его лица было видно, что мои доводы его не убедили.

– Даже если бы мне было наплевать на свое честное имя, – зарычал он, – а мне на него не наплевать, тем более что в этот самый момент меня поднимают на смех по всей Ирландии, то мне не наплевать на мою страну, на мой дом и на мой скот. Все они – игрушки в руках Мейв, она может играть с ними, как ей заблагорассудится. И я с этим тоже должен смириться?

– Ты все это вернешь, – промямлил я, – все. Вот увидишь.

Кухулин отвернулся от меня, чтобы я не видел его покрасневших глаз, и кто-то молча налил еще вина в его кубок. Он апатично отхлебнул и медленно повертел кубок. Кухулин выглядел ужасно несчастным. Ему было все равно, жив он или мертв. Конечно, огромное количество снотворного зелья, которое он проглотил за последние несколько дней, достаточное для того, чтобы убить любого другого (по клятвенному заверению жреца), вероятно, не способствовало улучшению его настроения. Однако именно бездействие и неуверенность, вызванные видениями дочерей Калатина, да еще мысли о том, что в Ольстере хозяйничает армия Мейв, несомненно, привели к тому, что он чувствовал разлад с самим собой. Смысл жизни Кухулин видел в битве, и если ему не позволяли драться, то он просто не знал, чем себя занять. Он скорее готов был сражаться с химерами, чем сидеть с нами, ничего не делая. Даже Эмер не знала, что ему сказать. Она сидела в сторонке, и вид у нее был очень несчастный.

Покинув его, я испытал облегчение и одновременно чувство вины за испытанное облегчение, после чего вообще перестал испытывать какие-либо чувства и пошел искать Оуэна. Бард сидел возле старого пня, уставившись на противоположный берег реки, пересекавшей долину посередине. Он услышал мои шаги и слегка наклонил голову набок.

– Лири?

– Это я.

Он показал на широкую повязку, Скрывавшую его голову. Влажные пятна отмечали те места, под которыми скрывались его глаза. Друиды смыли с них пыль и удалили мелкие щепки, а потом положили на кровоточащие глазницы припарки из трав, закрепили зеленую кашицу лоскутами ткани, да еще и забинтовали сверху.

– Мне сказали, что, вероятно, как только эту штуку снимут, я смогу немного видеть.

Я вспомнил, как он стоял передо мной, по его щекам текла кровь, и он спрашивал, смотрит ли на него Кухулин, а сам ничего не видел и молча терпел боль, потому что не хотел, чтобы Кухулин узнал о том, что случилось. Я почувствовал, как веки начинает щипать от подступающих слез, и, чтобы скрыть свою неловкость, прокашлялся.

– Для того чтобы почесывать себя между ног, зрение ни к чему, а больше тебе ничего и не нужно, – резко пробурчал я. – По крайней мере, теперь ты не сможешь бренчать на этой дурацкой арфе.

Он хохотнул и попытался двинуть меня рукой, но промахнулся на целый фут.

– Ладно, можешь меня оскорблять, пользуйся случаем, – сказал он. – А когда я сниму эту штуку, ты мне за все заплатишь.

Со стороны входа в долину донесся чей-то крик. Я повернулся.

– Что там? – насторожившись, спросил бард.

Я увидел какого-то человека, который, тяжело передвигая ноги, двигался в нашу сторону в сопровождении одной из женщин, охранявших вход. Она трусцой бежала за ним, держа копье примерно в футе от его лопаток. Я увидел, что Кухулин лениво повернулся к ним и вдруг вскочил на ноги.

– Ронан!

– Кухулин!

Человек, тяжело дыша, вскарабкался на возвышение и бросился к ногам Кухулина, хватаясь грязными руками за его лодыжки и пытаясь что-то сказать. Кухулин поднял его и, положив руки ему на плечи, стал терпеливо ждать, пока тот переведет дыхание. Я узнал одного из бывших рабов Кухулина. У него были безумные глаза, покрасневшие от усталости и недосыпания.

– Каслдилган сожжен… Мюртемн захватили. Забрали весь скот, рабов. Колесница Мейв беспрепятственно разъезжает по твоим полям.

Он сглотнул и закашлялся. Кто-то принес ему воды, он в конце концов отдышался и рассказал о случившемся. Его рассказ подтвердил наши худшие опасения. Все, что представляло какую-то ценность, сожгли или вывезли из Ольстера. Рабов угоняли целыми сотнями. Дома героев превратились в пепел. От Имейн Мачи остался всего лишь холм, покрытый дымящимися развалинами, – весь город был уничтожен до основания.

Я посмотрел на Эмер. У нее был такой вид, словно ей только что дали пощечину. Она, не отрываясь, уставилась на Кухулина. Тот повернулся к Конору.

– Только не требуй, чтобы я остался, – тихо произнес он, – потому что я не хочу, чтобы наша последняя встреча закончилась ссорой.

Их взгляды на несколько мгновений скрестились, потом Конор едва заметно пожал плечами. Кухулин повернулся ко мне. На его горле выступила вена, пульсировавшая, как умирающая змея. Его глаза ярко сверкали.

– Выкатывай колесницу, запрягай лошадей, возьми все стрелы и копья, какие сможешь найти. Мы едем убивать коннотцев.

В первый раз за последние дни он выглядел достаточно бодрым и совершенно трезвым. Я хотел было возразить, но он уже не слушал. Кухулин пошел к реке, чтобы помыться перед дорогой, а я отправился выполнять его указания. Я запряг лошадей и почти закончил загружать в колесницу оружие. Набрав целую охапку стрел, я от неожиданности чуть их не выронил, внезапно увидев стоявшую возле лошадей Эмер.

– Он погибнет. – Было видно, что она очень напряжена.

– Если это будет зависеть от меня, то не погибнет, – возразил я, едва узнавая собственный голос. – Никто из нас сегодня не погибнет. Какие жуткие мысли! В конце концов, я ведь тоже с ним буду, я буду управлять колесницей. Если погибнет он, то погибну и я, а мне этого вовсе не хочется.

Эмер стояла на расстоянии поцелуя. Я вдруг почувствовал в груди огромный камень, всей тяжестью давивший на легкие так, что мне стало трудно дышать. На ее лицо упал светлый локон, и моя рука потянулась, чтобы его поправить. Движение было очень естественным, и я, только в последний момент сообразив, что делаю, замаскировал свои неосознанные намерения, сделав вид, что собирался прогнать летающее между нами невидимое насекомое.

В основании ее шеи, словно попавшее в силки животное, дернулась мышца.

– Мы всегда за ним присматривали – мы с тобой. Я могу что-нибудь сделать, чтобы его остановить?

От ее нежного голоса будто легкая струйка защекотала мою спину, наподобие теплого любовного пота. Я покачал головой, не в силах разлепить губ. По ее лицу пробежала легкая тень, потом она приподняла плечи и вздохнула.

– Тогда не буду и пытаться, – тихо сказала она. – Не хочу, чтобы он видел меня несчастной. – Эмер повернулась и пошла прочь. Я смотрел ей вслед, глядя, как она поднимается на пригорок и спускается к реке, где плескался ее муж, окруженный толпой женщин, наблюдавших за ним со сдержанным восхищением. Мне показалось, что мое сердце наполнилось теплым вином, которое поднялось в горло и заставило меня непроизвольно сглотнуть.

«Интересно, – подумал я, – знает ли Кухулин, что я люблю его жену?»

Я доверху набил колесницу всем оружием, какое только смог найти, привел лошадей, проверил подпруги и попытался надеть упряжь. Серый принялся топать на меня копытами так, как никогда раньше не делал. Он противился моим попыткам надеть на него уздечку, мотал головой, и один раз мне даже пришлось резко отскочить в сторону, чтобы он не сшиб меня с ног. Я, как всегда, заговорил с ним тихим ласковым голосом, стараясь его успокоить. Он несколько раз замирал, словно в нерешительности, потом наконец медленно наклонил шею, позволяя мне накинуть на голову уздечку. Когда я затянул последний ремешок, из его глаза упала большая слеза и шлепнулась на мою руку. Она была красная, как кровь. Я встревоженно приподнял его голову, чтобы посмотреть, откуда она появилась, и не нашел никаких повреждений, однако на веке возникли еще две красные слезы и тоже скатились на землю. Я подождал несколько минут, уже собираясь выпрячь Серого и найти ему замену, но кровотечение, похоже, остановилось.

Когда я, полный сомнений, направил нагруженную колесницу к реке, его приятель, Черный Санглин задрожал. Было похоже, что он сильно испугался.

Кухулин уже стоял на берегу, а Эмер помогала ему одеваться. Когда колесница поднялась на небольшую возвышенность, ведущую к реке, показалось солнце. В завесе света, опустившейся на реку, я увидел героя Кухулина во всем его великолепии.

Его доспехи ослепительно сияли, словно искрящаяся в лучах вечернего солнца вода. Эмер вымыла его темные волосы и заплела их в косу, свисавшую через левое плечо. Увидев, как я останавливаю перед ним лошадей, он усмехнулся мне так, как не усмехался уже в течение нескольких недель. Я поприветствовал его, вскинув руку, коротко улыбнулся Эмер и после этого постарался вообще на нее не смотреть.