Текст книги "Укушенная (ЛП)"
Автор книги: Джордан Стефани Грей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
– Вы, должно быть, мисс Харт, – говорит инструктор, и каждая мысль в моей голове рушится под его проницательным золотистым взглядом. Бета. – Меня зовут Инструктор Альварес, и ваши тридцать секунд истекли. Сегодня вы не будете наказаны, но я предлагаю вам присесть. Сейчас же. – Он понижает голос, словно принуждая меня, но он не может заставить меня. Он знает, что не может.
– Д-да, – заикаюсь я вместо этого.
Дюжина моих новых одноклассников оборачиваются и с вожделением смотрят на меня, когда я спотыкаюсь на пологих холмах класса. Один шаг, затем другой. Все пялятся на меня, и я вспоминаю смех, когда я была в тронном зале, и Эви… Она облизывает клыки и проводит ногтем по горлу в знак предупреждения, адресованного только мне. Никто её не упрекает. Даже Син.
Я не знаю, чего хочу – сбежать или снова напасть на неё. Возможно, и то, и другое, если судить по тому, как бурлит моя кровь. Но Инструктор не сводит с меня глаз, а передо мной дюжина идеальных представителей оборотней. Осуждает меня. Ненавидит. Я чувствую этот запах – слабый запах древесного угля и кислоты. Они ненавидят меня за то, что я есть. Я прохожу мимо места Сина, где Эви встает из-за стола и направляется к соседнему, сразу же обмениваясь листком пергамента со светловолосой девушкой. Парень с красными, как у Альфы, глазами сидит позади Эви – парень с пляжа, который похож на неё. Тот, который был жестоким. А рядом с ним рыжеволосая девушка, тоже с пляжа, с фигурой песочные часы и блестящими вишнёвыми губами. Несмотря на золотистый взгляд, она посылает мне насмешливый поцелуй.
Очевидно, что эта группа – главная, и мне среди них не рады.
Теперь я спешу быстрее, мимо мест, где кареглазые студенты делают мне неприличные жесты, и направляюсь в дальний угол. Каликс сидит один на заднем сиденье под свисающими листьями ивы, несколько свободных мест отделяют его от чернокожей девушки с короткими вьющимися волосами и смуглокожего парня с кожаными ожерельями поверх герба – медальона в виде простой открытой книги. У обоих жёлтые глаза.
Запах ненависти здесь чувствуется слабее, поэтому я выбираю место между ними, игнорируя Каликса, сидящего позади меня. Только когда я сажусь на шаткое деревянное сиденье, Инструктор хлопает в ладоши и начинает говорить.
– На сегодняшнем уроке мы вернёмся к нашим корням. – Инструктор Альварес взбирается по приставной лестнице на картотечный шкаф, расположенный почти в семи футах от земли, и достаёт массивный древний текст. Он бросает его на свой стол, и я удивляюсь, как мебель не ломается пополам. – Краткий обзор монархии и рабства в нашем мире.
«Краткий», думаю я, у меня уже голова идёт кругом, конечно.
Эви смеётся, и этот смех звучит так же безжалостно, как и всегда, и говорит:
– Инструктор, уверена, вы знаете, что большинство из нас не только прекрасно осведомлены о тех, кто правит, но и некоторые из нас сами являются этими правителями.
Я смотрю вперёд, думая о Сине, но он не поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Он смотрит прямо на инструктора, в то время как Эви перекатывает перо между своими наманикюренными пальцами.
Вместо этого она встречается со мной взглядом, и её красные глаза вспыхивают, когда она указывает пером на парня, сидящего позади неё.
– Принцесса Эвелин Ли и принц Эрик Ли, представители Азиатского двора. Принц Синклер, представитель Североамериканского двора, – она поворачивает перо к рыжеволосой девушке. – Будущая герцогиня Катерина Эстон, член Европейского двора. Этот урок был бы в лучшем случае излишним, а в худшем – пустой тратой нашего времени. Пустой тратой, – заявляет она, – вашего времени.
Принцесса Эвелин Ли.
Чёрт.
Конечно. Конечно, она принцесса иностранного двора. Это объясняет, почему она была в тронном зале, почему она собирается обручиться с Сином, почему она может сидеть вот так, с ехидной ухмылкой на губах, и никто её не останавливает. К ней присоединяются другие. Рыжеволосая, Катерина, хихикает, наклоняясь вперёд на своём стуле, чтобы насмехаться надо мной.
– Пожалуйста, – мурлычет она с сильным английским акцентом. – Мы знаем, почему этот урок необходим. Бедная, глупая, маленькая Укушенная. Ты вообще знаешь, что такое рабство?
Эрик, брат Эви, усмехается.
– Об этом вообще можно прочитать?
– Очень мило, – говорит блондинка, её голос становится мягче, тише, а золотистая кожа становится розовой. – То, что её укусили, ещё не значит, что она глупая, – она подтягивает повыше воротник платья с длинными рукавами, как будто пытается что-то скрыть, но Эви успокаивает её тихим мурлыканьем.
– Не волнуйся, Антуанетта. Мы говорим не о тебе, – Эви резко поворачивает голову и снова смотрит на меня. – Мы явно имеем в виду дикую сучку, которой здесь не место.
Антуанетта ещё ниже опускается на сиденье, а Катерина швыряет мне в голову пачку бумаги. Инструктор Альварес плавно спрыгивает со стремянки и хлопает в ладоши. Вокруг нас раздаётся раскат грома. Молния ударяет в лужу рядом с его столом.
– Довольно! – приказывает он.
Но Эви – Альфа, будущая невеста Сина и принцесса. Он не может заставить её замолчать. Никто не может. Я хватаюсь за углы своего стола, дерево раскалывается от моей грубой хватки. Я больше не вижу её покрасневших глаз – я вижу кровь на щеке Селесты. Я чувствую её разлагающийся запах в своих объятиях. Убийца.
– Я просто предлагаю нам продолжить наши занятия, поскольку нам так многому нужно научиться перед Церемонией Вознесения, а она наверстает упущенное в своё время. Мы не сможем охватить всю жизнь уроками за три месяца. Это было бы нелепо.
Ещё один удар молнии, и – наконец-то – Эви замолкает. Хотя она не сутулится, как Антуанетта, и не показывает мне средний палец вместе с Эриком. Она вздёргивает подбородок, демонстрируя идеальную осанку будущей королевы. Моей будущей королевы.
– Мисс Харт наверстает упущенное в своё время, но мы можем дать ей день, чтобы привыкнуть, Принцесса Эвелин. – Инструктор Альварес проводит пальцами по густым каштановым волосам, и в них потрескивает электричество. Я понимаю, что он, должно быть, контролирует его. Молния, должно быть, его дар. Я замираю, не желая провоцировать его ещё больше. Хотя больше всего на свете мне хотелось бы снова наброситься на Эви.
– Возможно, – продолжает инструктор, – вы хотели бы перечислить титулы в нашей монархии, принцесса, в порядке их значимости.
Эви вздыхает, раздувая ноздри.
– Если я должна.
– Вы должны.
– Очень хорошо. – Она отворачивается от меня и поворачивается к Сину, будто они ведут личную беседу. – Регент Волков управляет их континентом, и они могут жениться на ком захотят, хотя обычно пары выбираются в результате союзов и политических переговоров. – Она едва заметно смотрит в сторону Сина. – Затем идёт Оракул континента и Первый генерал. Оракул, как известно, изображён в «Искусстве оборотней» правой рукой регента, в то время как генерал – левой. Затем остальная свора ближайшего двора – обычно от четырёх до шести человек, которых регент высоко ценит. Как внутренний круг.
– После них идут герцоги и герцогини, которые правят странами или территориями внутри континента; графы и графини, которые правят штатами или провинциями внутри этих стран; и бароны и баронессы, которые правят городами или графствами. Аристократия несёт ответственность на младшие стаи, хотя в каждой стае мира также есть Альфа. Эти Альфы отчитываются перед своей баронессой, которая отчитывается перед своей графиней, и так далее, и тому подобное. Именно благодаря этому Семь Дворов остаются сплочёнными и сильными на протяжении тысячелетия. Законы соблюдаются независимо от того, в какой части света вы находитесь.
– Возможно, ты захочешь это записать, – говорит парень рядом со мной. Хотя он и не пытается предложить мне что-нибудь необходимое для этого, его слова не звучат так уж недобро. Но девушка всё равно вздыхает и протягивает мне лист пергамента, перо и чернильницу.
– Не обращай внимания на его манеры. Это Майлз, – бормочет она, и её голос звучит мелодично, как колокольчик, хотя её тёмно-коричневая рука дрожит. – Я Порция. Порция Монтгомери, дочь герцогини Клаудии Монтгомери и герцога Джулиуса Монтгомери с Канадской территории.
– Ох, эм… спасибо. Меня зовут Ванесса, – вежливо говорю я, пробую перо и тут же проделываю дырку в пергаменте. – У вас случайно нет ручки?
Резкий смех Эрика перекликается с кудахтаньем Катерины, и я сжимаю перо в кулаке. Оно ломается пополам, и Порция моргает, глядя на это. Затем достает ещё одно перо со своего стола, где она разложила несколько в аккуратный ряд.
– Здесь нет ручек. Традиционно мы сохраняем каллиграфию и почерк наших предков.
Я фыркаю, в очередной раз пытаясь писать новым пером. У меня ничего не получается.
– Обратите внимание на то, что в слове «каллиграфия» есть слово «ручка».
(прим. пер. – в оригинале «penmanship» (почерк, каллиграфия) и «pen» – ручка, перо).
Майлз тихо смеётся, и я ценю это. Он смеётся не надо мной, как остальные. Порция тоже, и Син тоже. Я бросаю взгляд на принца, о котором идёт речь, покусывая губу, но он по-прежнему не смотрит на меня. На Эви он тоже не смотрит. На его лице непроницаемая маска скучающего, красивого высокомерия, но глубоко спрятанные во мне магические инстинкты знают, что это ложь.
– Вот. – Порция опускается на колени возле моего стола и показывает мне, как пользоваться пером, даже когда остальные продолжают надо мной издеваться, а Инструктор Альварес требует, чтобы они прекратили. – Ты должна быть нежной, – говорит Порция. – Каллиграфия – это прежде всего мягкие, уверенные штрихи.
Может быть. Но сейчас я не чувствую себя ни очень мягкой, ни очень уверенной в себе.
– Спасибо, – шепчу я.
Порция улыбается, и её рука перестает дрожать.
– Политическая структура Семи дворов важна, но на самом деле её не так уж сложно понять. Здесь всё в макроуровне. Королевы правят континентами. Герцоги правят странами. Графы правят территориями, а бароны – городами. Конечно, править может любой пол. Это были просто примеры. Но в городах есть небольшие стаи, возглавляемые альфами. Однако мы с ними не общаемся.
Я открываю рот, чтобы ещё раз поблагодарить её, но Майлз прерывает нас, поскольку Инструктор Альварес продолжает объяснять разницу между графами и баронами.
– Тебе действительно нужно послушать, – умоляет он. – Если ты надеешься пройти Вознесение, ты же не хочешь быть последней в классе.
– За это предусмотрено наказание? – осторожно спрашиваю я, стараясь говорить как можно тише. – Быть последней?
Майлз хмурит брови, будто это самый глупый вопрос, который я могла задать.
– Дворяне, особенно члены королевской семьи, беспощадны. Они не выберут кого-то глупого для своего будущего двора. – Он говорит это не жестоко, а просто как ни в чём не бывало. Я склоняюсь над своей работой и снова беру в руки перо. На этот раз я не разрываю страницу.
Если я собираюсь победить будущую королеву и её придворных, мне понадобится любая тренировка, какую я только смогу получить, а потом и ещё немного. Я пишу быстрее. Слушаю внимательнее. Ближе к концу урока, когда я опускаю голову и полностью сосредотачиваюсь, ещё один лист бумаги попадает мне прямо в бок. Но этот лист не пустой. На нём кроваво-красными чернилами написано сообщение. Я наклоняюсь, подбираю его с земли и раскладываю на своём столе.
«Если ты считаешь, что урок был плохим, представь, что произойдёт с тобой в следующий раз, когда ты останешься одна».
Вот дерьмо. Я комкаю бумагу и бросаю её на поросшую мхом землю. Возможно, мне не стоит беспокоиться о том, выживу ли я в схватке с будущей королевой.
Судя по всему, я даже эту ночь не смогу пережить.
В конце дня я возвращаюсь в свою комнату с плетёной корзинкой, полной старинных учебников, баночек и перьев. Если я думала, что остальные преподаватели отнесутся ко мне снисходительно, то ошибалась.
На Алхимическом конструировании мы варили снотворное. Вернее, предполагалось, что мы будем варить снотворное, но вместо этого я чуть не спалила комнату дотла, потому что добавила слишком много измельчённых плодов фейри в волшебную смесь лаванды, розмарина и буквально звёздной пыли. На занятиях Астрономической Астрологией мне пришлось составить карту всей Вселенной с помощью другого дурацкого пера, которое исписало около девяти листов пергамента. А на Оборотнях: Древняя эволюция в Римской империи Инструктор Гелиос поставил меня перед классом и заставил рассказать моим сверстникам о том, что смертные знают об оборотнях, которые тут же рассмеялись надо мной, когда я сказала, что, во-первых, мы не должны превращаться вне полнолуния. Очевидно, это забавная идея для настоящих оборотней.
Я готова свернуться калачиком и проспать всю ночь напролёт – или, может быть, проплакать всю ночь напролёт. Как бы ни была добра Порция, которая сидела рядом со мной на каждом занятии и давала мне необходимые принадлежности, это не уменьшало горечи от неудачи за неудачей. Это не изменило того факта, что моё существование – моя трагедия – стало посмешищем для Эви и её друзей.
Принцессы Эвелин.
Я несусь по коридору мимо открытой двери, полной горничных, и вздрагиваю, чувствуя, как клыки впиваются в губы от внезапного всплеска эмоций в груди. Но… подождите. Я бросаю взгляд на незнакомую синюю дверь, которая определённо не принадлежит мне, затем оборачиваюсь. Я пропустила свою комнату. Возвращаясь по своим следам, я считаю двери вдоль коридора. Моя, однако, была в самом конце, а значит, это была открытая комната с тихим гулом волнения. Фантастика.
Две горничные выходят, с неестественной лёгкостью поднимая мой комод над головой, в то время как другая входит, неся ведро с мыльной пеной, наполненное тряпками. Я вхожу внутрь вслед за ней, хмуро наблюдая за хаосом. Каждый дюйм моей комнаты наполнен лихорадочной деятельностью. Горничные отскребают стены. Одна срывает покрывала с моей кровати. Другая тащит из комнаты моё огромное зеркало. Лорд Аллард стоит в центре всего этого, щёлкает пальцами и руководит хаосом своим типичным строгим, скрипучим голосом.
– Ч-что? – выдавливаю я из себя, ставя корзину со школьными принадлежностями на пол. – Зачем?
Лорд Аллард переводит взгляд на чёрную пыль у меня на носу – результат несчастного случая на Алхимическом конструировании, – а затем на моё платье. Я стараюсь не вспоминать, что чувствовала от этого взгляда на заднем сиденье внедорожника перед тем, как он ударил меня шприцем в шею. Изо всех сил стараюсь не показывать два когтя, которые начинают вытягиваться из моих пальцев.
– Укушенная, – произносит он, и его губы кривятся, произнося это гнусное прозвище. – Держись подальше от горничных. Нам не нужно, чтобы ты ещё что-нибудь сегодня испортила.
Он отворачивается от меня, надменно задрав свой большой нос, и я прекрасно понимаю, что ни одна из моих прежних неудач не была связана с занятиями, где они проходили. Я вздрагиваю и скрещиваю руки на груди, как будто могу исчезнуть из этого момента, из этого замка. Я ненавижу это место. Я хочу домой.
Но… Я не могу.
И это не оставляет мне другого выбора, кроме как стоять в углу, пряча свои кривые когти и клыки и красный румянец, который сыпью распространяется по моей груди. Я никогда не должна была стать оборотнем.
Уна высовывает голову из ванной, будто слышит мои мысли – или, может быть, просто чувствует запах моего смущения – и машет мне рукой, приглашая пройти.
– Иди, иди, девочка. Тебе нужно принять решение.
– Да, девочка, – злобно бормочет лорд Аллард, когда я протискиваюсь мимо него. – Иди.
Я ускоряю шаг, расправляю плечи, будто мне всё это безразлично. Только когда я захожу в ванную, я отворачиваюсь от фасада. Уна садится на раскладное сиденье у освещенного свечами туалетного столика. На мраморной поверхности лежит раскрытый журнал, и она быстро проводит павлиньим пером по пожелтевшим страницам.
– Не самый удачный у тебя день? – спрашивает она, и, хотя она не поднимает головы, я слышу в её голосе сочувствие. Заботу.
– Бывало и получше, – тихо говорю я.
Она коротко кивает, и её локоны подпрыгивают от этого короткого движения.
– Горничные пришли, чтобы убрать в твоей комнате, – объясняет она, не дожидаясь, пока я озвучу свои вопросы. – Я должна запланировать новое украшение. Что бы ты хотела для своей комнаты?
«Мою старую», в отчаянии думаю я. Ту, в которой мятые простыни, возможно, всё ещё пахнут Селестой, и дверь, слегка помятую от того, как часто в неё стучал мой отец, и моего плюшевого мишку. Но я не могу этого сказать, особенно когда все слушают. Я прислоняюсь к туалетному столику и пожимаю плечами.
– Я… Я не знаю.
– Может быть, в стиле сада, – предлагает Уна, – или океаническая тематика. Тебя интересуют звёздные карты или скрипка? Мы могли бы изготовить для тебя фортепиано или камин, если ты легко простужаешься?
С каждой новой идеей разочарование всё сильнее и сильнее распаляет меня. Сегодня было слишком много всего. Лавина этого нового мира. Засада. Я больше ни с чем не могу справиться. Я выхватываю перо у неё из рук и дрожащими пальцами швыряю его на туалетный столик.
– Пожалуйста, Уна, нет…
Её взгляд скользит по коридору, к спальне и жестокому лорду, который ждёт за ней, и она качает головой. Быстро прижимая палец к губам, она говорит только:
– Мы должны.
Мы должны. Потому что, если двор узнает, насколько я несчастна, насмешек будет ещё больше. Возможно, будут применены наказания, если они сочтут меня недостойной или неблагодарной. Я закрываю глаза, снимая напряжение когтями, которые царапают кожу на виске, но рана мгновенно заживает. Я – чудовище. От этого никуда не деться. И, возможно, раньше я лелеяла мечты о том, что мой отец явится со всей своей полицией и заберёт меня обратно, но… прошло уже несколько дней. Он не придёт. Несмотря на то, что сегодня мой день рождения, он не придёт. Он не может прийти.
Я здесь одна.
– Ванесса, – говорит Уна, наконец встречаясь со мной взглядом, – ты можешь попросить о чём угодно. – Она снова кивает, на этот раз более ободряюще, как будто говорит мне, что это должно стать светлым пятном в темноте. Я прикусываю нижнюю губу, обдумывая свой ответ.
– Мои любимые цвета – фиолетовый и чёрный, и я… я люблю фильмы. Телевидение. Моя спальня всегда была моим безопасным местом, поэтому я бы предпочла, чтобы в ней было уютно. Но мне понравились цветы. Глициния. И… и розы. И… – Я останавливаю себя, прежде чем успеваю закончить фразу. Это глупо и, возможно, оскорбительно. Но Уна подталкивает меня продолжать, и я делаю глубокий вдох. – Вишнёвые духи. Если есть способ достать их…
Уна берёт перо и все записывает, несколько раз подчёркивая просьбу о вишневых духах.
– Считай, что дело сделано.
Я протягиваю руку, чтобы взять её за руку, но она склонилась над дневником, что-то яростно записывая, поэтому вместо этого я говорю:
– Спасибо, Уна. Я ценю это.
– Надеюсь, ты не внушала ей снова, – раздаётся у меня за спиной низкий, приводящий в бешенство голос. Я оборачиваюсь и вижу, что Каликс загораживает весь проход, в руках у него стопка пыльных фолиантов, а на брутально красивом лице хмурое выражение. Хуже быть не может.
Я тоже недовольна Сином, но, в то время как он весь день игнорировал меня, Каликс весь день смеялся над моими неудачами с самыми подлыми из моих одноклассников. Ладно, он не то чтобы смеялся, но наблюдал за мной с искоркой веселья в глазах, и я знала, что он хотел бы этого – если бы только был способен на такой человеческий поступок.
Уна поворачивается на своём стуле, прежде чем я успеваю ответить.
– Каликс, лорд Севери, здравствуйте.
– Не лорд, Уна. Ты это знаешь. – Каликс, не отрывая от меня взгляда, делает шаг вперёд. Это кажется угрожающим, так же как кровь на моей груди или записка, брошенная мне в спину, но он ничего не делает, только роняет книги мне в руки. От тяжести толстых текстов я чуть не валюсь на пол, но беру себя в руки и перекладываю их на туалетный столик. – Ещё книги, – коротко объясняет он. – Рождённые оборотнями читают их в детстве.
Я скрежещу зубами. Я ненавижу его, я ненавижу его, я ненавижу его.
– Ну и дела, спасибо. – Глядя на него, я почти забываю, что вообще когда-либо была смущена. Скорее, ярость приковывает меня к этому моменту. Это, кажется, укрепляет мою решимость. – Какой прекрасный жест.
Он усмехается, возводит взгляд к потолку и поворачивается к выходу. Однако, прежде чем он успевает уйти, служанка шарахается от него, будто Каликс разносит чуму. Одна из тех, кто скребет стену, задерживает дыхание, а другая роняет вазу, которую держит в руках, прямо там, где стоит. Фарфор разлетается на тысячи мелких осколков. Каликс не отрывает взгляда от потолка – он не выглядит удивлённым, просто… раздражённым. Я прищуриваюсь, наблюдая за ним и служанками, которые изо всех сил стараются избегать его.
Почему?
Прежде чем я успеваю как следует обдумать это, лорд Аллард кричит:
– Ты дура! – И я, моргнув, выхожу из оцепенения. Каликс застывает.
Лорд Аллард хватает горничную, которая уронила вазу, за её гофрированный воротник и поднимает её в воздух.
– Ты знаешь, в каком веке была сделана эта керамика?
Её карие глаза расширяются, и запах страха усиливается.
– Н-нет, милорд. Простите, милорд.
– Подними её, – требует он.
– Н-н-но… – горничная облизывает свои растущие клыки. – Милорд, я схожу за совком и метлой…
– Нет, – огрызается лорд Аллард. Его жёлтые глаза горят всё ярче и ярче. – Не перекидываясь, ты будешь использовать свои руки и подбирать каждый осколок до тех пор, пока пол не засверкает.
Он роняет её, и она приземляется прямо на острый фарфор. До нас доносится запах меди, когда её кровь стекает на землю. Однако она не плачет. Она даже не спорит. Задача невыполнима – осколки такие крошечные, что потребовались бы часы, чтобы очистить всё, не говоря уже о травмах. Но… она начинает собирать их. Собирает зазубренные остатки, их так много, что кажется, будто в её пальцы вонзились кристаллы. Алый цвет стекает по её руке. Она почти не моргает.
Принуждение, внезапно понимаю я. Он внушил ей.
Я, спотыкаясь, иду дальше в ванную, и Уна оттаскивает меня подальше от их взглядов. Это не имеет значения. Мне не нужно видеть горничную, чтобы почувствовать запах её крови и страха. Мне не нужно видеть лорда Алларда, чтобы почувствовать к нему отвращение. Он внушил ей это из-за разбитой вазы. Монстр. Ненависть пронизывает меня насквозь, высвобождая остатки моих когтей. Каликс бросает на меня взгляд и напрягается ещё больше. Тихо, едва слышно, он говорит:
– Ты никогда здесь не выживешь, Харт. – Затем, прежде чем он успевает уйти, добавляет: – Если ты знаешь, что для тебя лучше, держись от нас подальше. Держись подальше от принца.
Сидя на краю ванны и стараясь выровнять дыхание, у меня нет другого выбора, кроме как согласиться с ним.
Я просыпаюсь на полу своей совершенно новой комнаты от пронзительного крика.
Вздрогнув, я резко выпрямляюсь. Солнечный свет льётся в моё окно, калейдоскопом лаванды и сирени отражается от витражного стекла и скользит по моим обнажённым ногам. Обсидиановый ковёр подо мной скрипит, в голове пульсирует боль от соприкосновения с твёрдой землей, но от одного взгляда на роскошную кровать у меня внутри всё переворачивается. Напоминание о том, что я не только не подхожу для этого места, но и чувствую себя здесь небезопасно.
Ещё один крик, и я ещё глубже зарываюсь в своё фиолетовое одеяло. Я не могу точно определить, что это за звук, но знаю, что он где-то подо мной. Звук отдаётся эхом, сначала в моих барабанных перепонках, а затем и в черепе. Я вздрагиваю. Этот двор более жестокий, чем я могла себе представить, и у меня нет никакой власти. Даже несмотря на то, кто я… кем бы я ни была.
Эти крики должны принадлежать мне.
Вчерашние угрозы витают в воздухе, как и запах крови горничной. Кто бы ни посылал угрозы, он, должно быть, сильнее меня. Быстрее. Смертоноснее. Все в этом замке соответствуют этому профилю. Все в этом замке – монстры. И я… я не могу выпрямить ни один коготь. Я даже не могу удлинить свои клыки вне боя.
Что я буду делать, если Эви решит продолжить? Что я буду делать, если угрозы перерастут в нападения? Ответ звучит так же ясно, как последний крик.
Ничего. Прямо сейчас я ничего не могу сделать.
Я обхватываю голову руками и чувствую, как Селеста, словно призрак, стоит у меня за спиной, и её призрачный голос шепчет:
– Если ты умрёшь здесь, я умру тоже.
У меня болит грудь. Глаза горят. Я скучаю по ней. Я скучаю по ней, но не могу отомстить за неё таким образом. Какой-то жалкий, вышедший из-под контроля кошмар.
Что, чёрт возьми, мне теперь делать?
Тихий стук в дверь привлекает моё внимание, и я с трудом проглатываю свой страх и сожаление, прежде чем подняться на ноги.
– У-Уна? Входи.
– К сожалению, нет. – Синклер приоткрывает мою дверь – совсем чуть-чуть. Достаточно широко, чтобы проскользнуть внутрь и тихо закрыть её за собой. – Хотя я буду более чем счастлив искупать и одеть тебя, если ты этого захочешь.
Я пристально смотрю на него, крепко скрестив руки на груди под тонкой сорочкой, а он улыбается. Однако это не его обычная ухмылка. Она добрее. На его сверхъестественно красивом лице слегка изгибаются губы. Ложь.
– Ты выглядишь бодрее, – выдавливаю я из себя, голос слегка дрожит от страха. Он слышал крики? Ему не всё равно? – Для того, кому нравится притворяться, что меня не существует за стенами моей собственной комнаты.
– Не будь такой мелодраматичной. – Син распутывает тонкую корону из своих светлых волос и бросает её в тёмный угол моего нового чёрного туалетного столика. Золотое плетение звенит о крашеное дерево, но тут же забывается, когда он проводит рукой по своим только что распущенным волосам. – Я помахал тебе по крайней мере один раз.
– Конечно. После того, как Эви предложила вылить мне на голову чашку кипящего чая, если я приду на ужин.
– Вы с Эви не нравитесь друг другу. Кто я такой, чтобы вмешиваться?
Я качаю головой и отворачиваюсь от него; ничего другого я и не ожидала. Син и Эви, наверное, знают друг друга всю свою жизнь, и я… Я для них никто. Я всего лишь Укушенный оборотень, попавший в их мир.
– Чего вы хотите, Принц Синклер?
Его бордовые глаза прищуриваются, с каждой секундой становясь всё краснее в моей нежно-фиолетовой комнате. От стены до стены свисают тонкие занавески, а над моей пушистой кроватью водопадом вьётся глициния. Из трещин в крыше пробиваются фиолетовые розы, а рядом с готическим шкафом висит телевизор в чёрной раме, который воспроизводит успокаивающий саундтрек из белого шума. Пока нет ни одного канала. Уна сказала, что должна попытаться это исправить.
Син окидывает взглядом новейший декор, прежде чем опуститься в роскошное чёрное кресло и перекинуть ноги через край. Если бы не его непринуждённая поза, он мог бы сойти за портрет ангела эпохи Возрождения: позолоченные мускулы и атласные волосы, но эти глаза… Они выдают его силу за то, что она есть на самом деле – смертельную.
– Использование моего титула не имеет того негативного эффекта, на который ты надеешься, дорогая. Мне нравится, когда меня называют принцем.
Я фыркаю.
– Конечно, ты… – говорю я, но волна жара в моей груди заглушает остальные слова оскорбления. Знакомое тепло разливается у меня между рёбрами и пробирает до кончиков пальцев ног. Ложь.
Он лжёт.
Я смотрю на Сина. Он смотрит на меня в ответ. Наклоном головы и прямой угрозой в потемневших глазах заставляет меня говорить правду. И, может быть, я глупа – может быть, я действительно заслуживаю смерти, не имея ни единого шанса поставить убийцу Селесты на колени, – потому что я не молчу. Я говорю:
– Разве всё горе не во мне; у меня такая привилегия, и то, что это немного банально разрушает мою жизнь, разве не маленькое клише?
Я жду вспышки жестокости, которую проявляют все остальные в этом проклятом замке. Мельком замечаю волка под парнем. Но Син только вздыхает и глубже вжимается в кресло.
– Разве всё горе не во мне; мне так грустно, что я лучше буду чахнуть в своей комнате, как жертва, чем с кем-то разговаривать или куда-то идти, – разве не маленькое клише?
Я с трудом сглатываю, но не могу проглотить гнев, который душит меня до глубины души. Что-то дикое и варварское скребет меня до костей, и я ненавижу это. Я хочу, чтобы это прекратилось.
– Я не строю из себя жертву, – удаётся мне произнести спокойно. Я почти спокойна. – Моя лучшая подруга умерла. И вы… ты бросил меня на произвол судьбы. – Мой отец тоже бросил меня. Все бросают меня.
Син наблюдает за мной сквозь полуприкрытые веки и длинные ресницы. Как будто он сидит в VIP-кабинке эксклюзивного клуба, а не перед оборотнем, готовым вырваться из собственной плоти.
– Ты думаешь, твоя подруга – единственная, кто погиб от рук волков?
Что бы я ни ожидала от него услышать, это было не так.
– Я… нет. Конечно, нет.
– Ты думаешь, что наш вид не подвержен опасностям, связанным с нашими собственными превращениями?
Я свирепо смотрю на него, жалея, что не могу заткнуть ему рот.
– Ты представляешь меньшую опасность для своего двора, чем для людей.
– Мы представляем опасность для всех, – говорит Син. – Месяц назад, во время визита герцога и герцогини мексиканских земель, королева Сибилла и её нынешний первый генерал лорд Аллард решили, что знать скрывает от короны слишком много активов и средств. С ними быстро расправились в этих самых стенах. Герцогине Анхель Мартинес и её мужу, герцогу Сантьяго, вырвали языки, оторвали руки и содрали кожу с костей. Графинь и баронесс, проживавших на их территории, заставили наблюдать за происходящим. – Его взгляд опускается в пол. – Как и меня.
К горлу подкатывает кислота. Но я отказываюсь чувствовать тошноту здесь, перед ним. Отказываюсь проявлять ещё какие-либо признаки слабости.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Потому что, – его взгляд возвращается к моему, – если ты собираешься участвовать в игре, ты должна, по крайней мере, знать правила.
– И каковы же эти правила?
– Не забывай, что твоя жизнь сейчас проходит в волчьем логове, и здесь выживают только сильнейшие. Не позволяй никому раздражать тебя до такой степени, чтобы сломаться. Не отступай от традиций. Выполняй приказы и никогда не позволяй им увидеть, что твоя преданность поколеблена. – Он понижает голос, теряя остатки юмора. – Я не могу защитить тебя, Ванесса, как бы мне этого ни хотелось. Я всегда буду предан трону.
«Сейчас он ниже своей матери», внезапно думаю я. «Однажды, с Эви».
Мне следовало бы зациклиться на этом, на мыслях о его будущей жене и дворе, которым они будут править вместе. Но сначала моё внимание привлекает другое слово – защитить.
