Текст книги "Укушенная (ЛП)"
Автор книги: Джордан Стефани Грей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)
Ох.
Я судорожно сглатываю и прислоняюсь к стене. Затем он прикасается ко мне, чтобы убедиться, что я не упаду в обморок. Но… Я не чувствую слабости. Цвет сходит с моего лица. Волосы на затылке встают дыбом. Я в ужасе.
– Ты никуда не денешься, Ванесса, – печально говорит он.
Я не могу смотреть на него. Не могу смотреть никуда, кроме как в землю.
– Я хочу отдохнуть. Пожалуйста.
Он кивает, подхватывает меня на руки и, перепрыгивая через две ступеньки, поднимается по лестнице, пока мы не оказываемся перед обычной деревянной дверью с бронзовой ручкой. Он плавно открывает дверь и опускает меня на бордовый ковёр. По крайней мере, эта комната не такая стерильная, как моя предыдущая.
Большая кровать, вырезанная из дерева и оставленная настолько неотшлифованной, что она в буквальном смысле напоминает ветки, растет прямо из центра комнаты. Стены и открытые шкафы, выдвижные ящики и туалетные столики покрыты глициниями и плющом. Всё необходимое есть. Платья, сорочки, нижнее белье, косметика. Будто они знали, что я не умру. Будто они ждали этого.
– Здесь не так уж и ужасно, – говорит он, стоя в дверях. – У нас есть книги, как и у вас. Мы можем слушать музыку. Обычно в замке не работает электроника, но мы оставляем достаточно места, чтобы у нас всегда были развлечения. Мы просто придерживаемся наших лучших традиций, – он делает паузу, улыбается. – Нарния всегда была одной из моих любимых стран, – говорит он и уходит.
Только когда его шаги затихают, и дверь закрывается, я падаю. Ковёр с таким же успехом может быть лужей крови Селесты, но я не могу сдвинуться с места. Я молча смотрю на витраж, изображающий двух змей, душащих розу. За ним поднимается свет, разливаясь по комнате. По моей безукоризненно бледной коже.
Никуда не денешься.
Добро пожаловать ко Двору Королевы Волков.
Что, чёрт возьми, я наделала? Кем я стала? В зеркале во всю стену отражается нечеловечески красивая девушка с фиалковыми глазами и пепельными волосами с такими насыщенными фиолетовыми прядями, что они могли бы сойти за бархатные ленты, лежащие на полу. Она щурится, будто вот-вот заплачет, но слёзы не текут. Она неправильная. Сломленная. И я ненавижу её за это – за всё это. Но я не могу отвести взгляд. Я не могу уйти.
Гобелен скрывает остальную часть меня, и я благодарна ему за это. Я не хочу видеть, какие синяки остались, а какие исчезли после превращения. Я лежу так часами, не двигаясь. Не моргая. Прокручиваю в голове каждый разговор до тех пор, пока самое важное не начинает обретать смысл.
Только не оборотни. Только не двор.
Селеста.
Син сказал, что некоторые волки остались и дрались на пляже. Но другие ушли. Другие убежали. Это означает, что один из них должен быть виновником. Та девушка… Эви… Она могла убить Селесту. Другой укусил меня и разрушил мою жизнь. Оба были волками с красными глазами. Осознание этого должно было заставить меня плакать и содрогаться, но я улыбаюсь.
Если ими руководит Син, значит, они принадлежат к этому двору. Вероятно, знатные люди, как и сказала королева. Рано или поздно я их увижу. Я собираюсь выяснить это.
Я провожу по созвездиям и металлическим нитям гобелена своим единственным оставшимся когтем, когда солнце снова садится. В моей комнате нет свечей. Ничто не рассеивает тьму, которая, кажется, царит в замке. Поэтому я просто неподвижно лежу на ковре.
Если бы Селеста была сейчас здесь, она бы закатила глаза и велела мне вставать. Чтобы получить максимум удовольствия от предстоящего приключения. Неделю назад мы готовились к контрольным по математике и пытались запомнить периодическую таблицу элементов, а теперь я в волшебном замке, у меня есть собственная комната, и мне предстоит какой-то обряд, о котором я ничего не знаю. На секунду это звучит очаровательно. Будто сказка сбежала со страниц своей книги и осыпала меня волшебной пыльцой. Но это не волшебство. Это кошмар.
Я касаюсь пальцем оставшегося когтя. Он острый, как битое стекло, прочный, как алмаз, и мгновенно режет мне кожу. Я и есть кошмар.
– О боже. Скажи мне, что ты хотя бы приняла ванну! – Моя дверь распахнута настежь, и комнату заливает свет факелов из коридора. Я щурюсь от него, прижимая руку к глазам, пока они привыкают. Молодая женщина – возможно, всего на два-три года старше меня – с ирландским акцентом, густым, как сметана, врывается внутрь и поспешно захлопывает дверь ногой. – Вставай. Вставай!
Она откидывает уголок гобелена, принюхивается и морщится.
– Значит, ты не мылась. О боже, о боже, о боже, – непокорные медные кудри обрамляют её веснушчатое личико, а карие глаза оглядывают меня с головы до ног. – Это нехорошо. Совсем нехорошо. Фауна! Наполни ванну!
Я сажусь хотя бы для того, чтобы помешать ей дёргать за мой гобелен, и наблюдаю, как вторая женщина, вдвое крупнее и старше первой, несёт плетёную корзинку, наполненную пузырящимися настойками. А также… она проносит её мимо нас к противоположной стене, где висит огромная картина с океанским пейзажем. Нажимая на каждый уголок позолоченной рамы, женщина – Фауна – заставляет картину… двигаться.
Ох, боже мой.
Я задерживаю дыхание, когда бирюзовые океанские волны громко и драматично расступаются, открывая тайный проход внутри. Вот чёрт. Из новой темноты вырывается поток ароматов, все они цветочные, свежие и чистые. Входит Фауна, которая, казалось бы, исчезает в темноте, прежде чем пламя вспыхивает с новой силой, и углубление озаряется оранжевым заревом заката.
– Ну вот, Уна, – говорит Фауна, выходя без корзины и вытирая руки о пыльный фартук, повязанный вокруг её пышной талии. – А теперь займись этим, пока лорд Дюброу не решил, что нам нужно больше руководства в искусстве работы горничной.
Уходя, Фауна с такой силой захлопывает за собой входную дверь, что стены дрожат. Женщина с медными волосами поворачивается ко мне.
– Я Уна, если ты не заметила. А теперь тебе нужно пойти в ванную и отмыться как никогда в жизни, или мы все будем очень сожалеть, понятно?
– Н-нет. Не совсем, – заикаюсь я, слишком смущённая, чтобы делать что-то ещё, кроме как пялиться на позолоченную раму, которая стала чем-то вроде входа.
Уна, решительно нахмурившись, следит за моим взглядом. Она поправляет свои кудри, с придыханием сдувая их, прежде чем направиться к новой двери.
– Это ванная, девочка. Ты не ударилась головой?
– Но это же…
– Волшебство? – заканчивает она за меня. – Оставшаяся магия фейри превосходит даже наши возможности. Каждый дюйм этого места усеян скрытыми нишами и нераскрытыми уголками. Из-за этого мыть просто невыносимо. Но мыть я должна! Особенно тебя. Ты грязная, и от тебя несёт смертью, – она подходит ко мне и рывком поднимает на ноги. Она толкает меня вперёд, обхватив руками за спину, и проталкивает сквозь картину в сверкающую перламутром ванную.
Я разворачиваюсь и с открытым ртом смотрю на высокий мозаичный потолок, продолжая прижимать гобелен к своему телу. В нетронутом мраморе отражается свет факелов, посреди пола стоит огромная ванна, в которой плещется розовая вода. Окна, обрамлённые морскими ракушками, выходят на… на лес.
Как такое возможно? Как вообще всё это возможно?
Я делаю неуверенный шаг, ноги у меня всё ещё тонкие и хрупкие, и Уна использует это движение, чтобы неделикатно запихнуть меня в ванну. Я приземляюсь с громким всплеском, и сладкая, как сахарная вата, вода попадает мне в рот. Отплёвываясь, я немедленно выныриваю на поверхность, а за мной следует испорченный гобелен. Она с хмурым видом вытаскивает его из ванны.
– У нас есть двадцать минут, чтобы выкупать тебя, вытереть и одеть, – говорит Уна. – Это никак не относится к тому птичьему гнезду, которое ты называешь причёской. Так что либо вымойся, либо сделай одолжение и вырви своё сердце, чтобы хотя бы в одной комнате не было беспорядка.
Я нервно-обеспокоенно кусаю губу, но быстрая, как домашняя муха, Уна оказывается передо мной. Она щёлкает по ней.
– Довольно этого, – она опускает меня под розовые мыльные пузыри на секунду дольше, чем нужно, но, по крайней мере, её хватка не грубая. Она просто крепкая. Это напоминает мне о том, как Селеста заплетала мне волосы перед школой, пытаясь привести в порядок то, что мой отец пытался сделать сам.
Наверное, именно поэтому я не сопротивляюсь. Я скучаю по ней. Я скучаю по дому.
Голос Уны тоже звучит достаточно близко. Сладкий, как мёд, даже когда её слова жалят, как пчёлы.
Я смотрю на неё широко раскрытыми глазами, и ей почти удается улыбнуться.
– Вытрись. Рядом с тобой полотенце. Когда закончишь надевать нижнее белье, я одену тебя. У тебя есть пять минут, – она поспешно покидает картину, оставляя меня одну.
Уединение приветствуется, но длится недолго. Возможно, я многого не понимаю, но я всегда достаточно хорошо разбиралась в людях, чтобы верить Уне на слово. Я натираю кожу блестящим мылом с ароматом лимона, не обращая внимания на мелкие ссадины и порезы, прежде чем смыть пятна засохшей крови. Затем наношу на кожу головы немного клубничного шампуня. Он распутывает мои волосы за считанные секунды. Едва я успеваю поставить бутылочку на стол, как возвращается Уна.
– Одна минута, – рявкает она.
Я вылезаю из ванны, чувствуя себя неуклюжей, когда, дрожа, ступаю на холодный пол. Мышцы налиты свинцом и ноют, они жаждут вернуться в тёплую воду. Тело жаждет сна. Но я не могу сделать ни того, ни другого, поэтому вытираюсь пушистым полотенцем и возвращаюсь в комнату. Уна протягивает мне пару прозрачных белых чулок и тонкую белую сорочку. Я никогда не видела ничего подобного, кроме исторических драм, которые так любит мать Селесты.
– Зачем… зачем ты меня так наряжаешь?
– Например, как? – она наклоняет голову, останавливаясь на полпути между мной и огромным деревянным шкафом.
Я указываю на себя.
– Как на какое-то ритуальное жертвоприношение. Будто собираешься скормить меня демону.
Теперь она улыбается. Её губы растягиваются, обнажая два ряда идеально острых белых зубов. Это необходимое напоминание о том, что она мне не отец, а меня нет дома. Уна – оборотень. Она одна из них.
– Семь Дворов придерживаются своих традиций. Оборотни носят элегантную одежду, чтобы демонстрировать грандиозное богатство. Мы живём в роскоши наших предков. Но… время от времени позволяем современные удобства. Например, сантехника в помещениях была установлена сразу же, как только технология стала доступна нашему народу – за столетия до того, как люди её постигли, заметь. И кондиционирование воздуха, – она указывает на скрытое вентиляционное отверстие в потолке, откуда дует лёгкий, но ледяной ветерок, словно замёрзшие пальцы перебирают мои волосы, а затем распахивает шкаф.
Я хватаюсь за край кровати. Одинокий коготь раздирает постельное белье. Уна вздыхает, но я этого не слышу. Не слышу.
– Нет, – неистовый, кроваво-алый цвет ослепляет на шёлке и кружевах. Он вызывает все ужасные воспоминания за последние несколько дней. – Нет.
Уна поджимает губы.
– Вопрос не в одежде, дорогуша. Ты не сможешь провести обряд в одних чулках.
Моё сердце учащённо бьётся, пока она держит передо мной красное платье. Ещё один коготь вонзается мне в палец. Я задыхаюсь от внезапной боли. Уна опускает платье, её движения дрожат.
– Тебе нужно успокоиться.
Я сгибаюсь пополам. Обхватываю колени, чтобы не упасть. По спине пробегают мурашки от осознания происходящего. Кости скручиваются, словно готовые сломаться. О боже, о боже, о боже. Держи себя в руках, Ванесса. Я пытаюсь сдержать страх, горе, злость и бешенство в своей груди, но не могу собрать их все воедино. Их слишком много. Сейчас мои чувства сильнее, чем когда-либо, когда я была человеком. Они поглощают меня. Я их не понимаю. Я… я их ненавижу. В моём горле опасно вибрирует рычание.
Уна кладёт руку мне на спину, и от её прикосновения у меня по спине пробегают мурашки.
– О, звёзды, – шепчет она. – Мы не можем перекидываться дважды перед ритуалом. Но ты… ты…
Перекидываться.
Я перекидываюсь?
– Любой другой цвет, – шепчу я дрожащими губами. – Пожалуйста. Я не могу это надеть.
Быстрая, как молния, Уна возвращается с тёмно-фиолетовым платьем, искусно расшитым кристаллами-каплями дождя, которые каскадом стекают по жёсткому корсету на лифе и рассыпаются по шёлковой юбке. Оттенка сливы. Моих глаз. Он заставляет меня думать о смерти. О волках. Мои кошмарные когти вонзаются в постельное белье и матрас, пока я пытаюсь удержаться на ногах.
– В остальном твой гардероб красного цвета, – говорит Уна. – Твоя расцветка… Бургундский и тёмно-бордовый цвета лучше всего смотрятся на твоей бледной коже. Королева заказала их своей собственной ткачихе. Она… она не хочет, чтобы мы подчёркивали твои глаза, если это в наших силах.
Я бросаю взгляд на открытый шкаф и развешанную внутри одежду. Так много красного, что это может быть водопад крови. Меня охватывает отвращение.
– Выброси их, – хриплю я. Затем, более жестко, решительнее, я говорю: – Сожги их. Я не хочу их больше видеть.
Уна говорит:
– Конечно, – и отступает.
Именно так.
Я поднимаю глаза, шок успокаивает самые опасные части меня. Она делает всего несколько шагов. Проходит через картину, а затем возвращается обратно. Но когда возвращается, то уже с факелом.
Что?
Она бросает его в шкаф.
– Что ты делаешь? – я подпрыгиваю, спотыкаюсь и врезаюсь в ветку дерева, когда вспыхивает огонь. Дерьмо. Что мне делать? Что… что нам делать?
Уна смотрит на пламя, её ноги приросли к земле. Её глаза кажутся пустыми, а в маленьких зрачках мелькают отблески дыма и пламени, пожирающие платье за платьем.
– Ты сказала сжечь их, – заявляет она ледяным тоном. И огонь – он не останавливается на платьях. Он взбирается на стены. На крышу. Он поджигает плющ и глицинию, обугливая их, и облака тяжёлого серого дыма начинают заволакивать остальную часть комнаты.
Уна по-прежнему не двигается.
Я встряхиваю её.
– Уна! Уна! Нам нужна помощь. Помоги…
– Что за хрень? – раздаётся низкий голос, мужской и грубый, и моя дверь срывается с петель. Я вздрагиваю от этого движения, но Уна с таким же успехом может быть трупом. И всё это время огонь пожирает ковёр, облизывает волшебную картину. Подбирается всё ближе и ближе.
Внутрь врывается парень. Нет, не просто парень. Тот, который украл меня у моего отца. Тот, который запихнул меня в ту машину и привёз в это проклятое место. Золотистые глаза, чёрные волосы и самая жестокая в мире гримаса, искажающая его лицо. Он не смотрит на меня, просто вытаскивает из-под меня плед и швыряет его в огонь. Пламя с громким шипением гаснет. Половина моей комнаты обгорела и дымится.
Но опасность миновала.
Мы в безопасности – пока.
Я тихо выдыхаю.
– Спасиб…
– Что, чёрт возьми, ты сделала? – он подбегает ко мне, к Уне, и притягивает её подбородок к себе. Его золотистые глаза горят ярче. – Уна, приди в себя. Продолжай выполнять свои обязанности.
Уна моргает. Всхлипывает. Затем она поворачивает голову слишком медленно и смотрит на меня.
– Ты… ты…
– Знаю, – говорит парень, заставляя её отвести взгляд. – Уходи. Ты здесь больше не нужна.
– Но одевать её – моя обязанность.
– Она может сделать это сама. Найди Фауну, попроси её позвать кого-нибудь из мужчин и приберись насколько сможешь в этой комнате, пока нас не будет. Я скажу лорду Алларду, что это был несчастный случай, если он спросит.
– О, спасибо, Каликс. Спасибо, – Уна выбегает из комнаты, у неё перехватывает дыхание. Она ни разу не оглядывается.
Ошеломлённая, я поднимаю с пола фиолетовое платье. Поскольку это единственный оставшийся вариант, я надеваю шёлковую юбку, подтягиваю жёсткий лиф и просовываю руки в прозрачные пышные рукава, прежде чем зашнуровать лиф, будто завязываю шнурки на кроссовках.
Парень рычит. Он подходит ко мне и берёт ленту из моих рук, завязывая её до конца с военной аккуратностью.
– Даже если у нас есть формальное право принуждать тех, кто ниже нас по положению, согласно элементарной морали, мы не должны принуждать горничных.
– Я… – я качаю головой, не понимая. – Я принудила её?
Он смотрит на меня сверху вниз, завязывая лиф так туго, что я не могу дышать. В то время как Син почти неземной в своей красоте – небесное, божественное лицо, украшенное ореолом светлых волос, улыбка такая чистая, что её можно было бы вырезать из хрусталя, – этот парень – воплощение тьмы. Смерти. Чёрные как смоль волосы поглощают слабый свет, окружающий нас, а золотистые глаза горят убийственным огнём, отражая дым, заволакивающий комнату. Тени очерчивают загорелые мускулы его лица и подчёркивают оскал.
– Только потому, что она Дельта, это не значит, что ты можешь издеваться на ней.
– Я н-не…
– То, что ты Альфа, не даёт тебе права наезжать на кого угодно без последствий, – он заканчивает поклон, и его бицепсы напрягаются под свободной чёрной туникой. – Это ещё одно доказательство того, что тебя никогда не следовало пускать в этот замок.
Я пристально смотрю на него. Эмоциональное потрясение последних десяти минут сказывается на мне, и я забываю о страхе. Забываю о чём угодно, кроме крайнего раздражения.
– Именно ты и привёл меня сюда.
– Это был прямой приказ, – рычит он. – Поверь мне, у меня не было выбора, – я слышу то, о чём он умалчивает – что он жалеет, что сделал это. Что он хотел бы, чтобы я была просто ещё одним бардаком, который нужно было разгрести, оставить окровавленной и мёртвой на обочине дороги.
Пятый коготь вырывается, когда я отталкиваю его изо всех сил. К моему великому удовольствию, он пошатывается. Всего на дюйм.
– Я не понимаю, о чём ты говоришь, – шиплю я, отчаянно пытаясь подавить эмоции, бушующие внутри, не дать своим когтям вырваться наружу. – Я не хотела её принуждать. Я просто не хотела надевать… эти платья, – я указываю рукой на разрушенный гардероб.
– И какая фантастическая причина, – растягивая слова, произносит он, подходя к двери и прислоняясь к порогу. – Ты нужна в прихожей. Пойдём.
– Вижу, ты немногословный человек и очень воспитанный, – выдавливаю я из себя между вдохами.
Он не отвечает, хотя его глаза следят за моими движениями, пока я пытаюсь достать пару тапочек со дна шкафа. Они всё ещё дымятся. Но это всё равно, что прикоснуться к горячим углям, и я шиплю и отскакиваю от этого месива. От моих мучений его янтарные глаза наполняются весельем. Но он не улыбается. У него такой вид, словно он ни разу в жизни не улыбался. Я сжимаю руки в кулаки, насколько это возможно, обхватывая когти.
– Я же не могу пойти без обуви, не так ли?
– Она тебе не понадобится.
– Если только ты не планируешь тащить меня…
Он делает шаг вперёд, как будто действительно собирается это сделать. Я топаю ногой, переходя от раздражения к ярости. Гнев сжимает моё сердце в своих крепких объятиях, заставляя мой пульс подчиняться.
– Кто… кто ты такой, чтобы врываться сюда и начинать отдавать мне приказы?
Он скрещивает руки на груди.
– Человек, который спас тебе жизнь.
– Каликс, – говорю я, вспоминая, как Уна назвала его. Его взгляд сужается, не отрываясь от моих губ, а сердцебиение учащается. Его мышцы напрягаются. Как будто он готов напасть. Хорошо. До сих пор все, с кем я встречалась, были либо пугающими, либо полезными – Син был ужасным сочетанием того и другого. Но Каликс… Он хочет подраться. Я тоже.
Хотя я не могу этого понять, хотя я так отчаянно хочу подавить это и вернуться к той человеческой девушке, которой я была на пляже, драка – это то, чего я жаждала с тех пор, как впервые превратилась в волка.
– Я предпочитаю думать о тебе как о парне, который разрушил мою жизнь, – я вызывающе вздёргиваю подбородок. – Но, если ты слишком покорный, чтобы поделиться чем-то сверх того, что тебе приказали, уверена, что смогу поспрашивать и узнать больше сама.
– И с кем ты собираешься поговорить? – он делает шаг вперёд, и в его жесте столько хищничества, что я отступаю на шаг. – Много ли у тебя появилось друзей за первый день за пределами своей комнаты? Ты делала что-нибудь на этой неделе, кроме как кисла в своей комнате и плакала, пока не уснула?
Мои кости готовы сломаться. Они умоляют меня трансформироваться. Я дрожу, не в силах совладать с собой. Каликс тихо смеётся, и в этом звуке нет ни капли юмора.
– Ты пахнешь морской солью и ржавчиной, – бормочет он. – Как печаль и страх.
Боже, я ненавижу его. Мои пальцы впиваются в полуобгоревший ковёр. Мои когти так и норовят сомкнуться на его горле.
– Я лучше буду грустить, чем стану ещё одним жалким солдатом, выполняющим приказы своего грёбаного лидера-убийцы.
Он рычит и, прежде чем я успеваю осознать движение, перебрасывает меня через плечо. Мир переворачивается с ног на голову. Всё, что я могу видеть, это его широкую, тупую спину, когда он выбегает из моей комнаты и бежит по коридору. Буквально таща меня на обряд.
– Ты мудак, – говорю я, колотя кулаками по его спине.
Он игнорирует меня, даже когда люди в коридорах ахают, смеются или сплетничают, прикрывая рот руками. Я ненавижу его. Я ненавижу его. Я ненавижу его. Это чувство – чистое, необузданное отвращение – заглушает мой страх и печаль, пока я не перестаю думать ни о чём другом. Это обманчиво приятное чувство. Как будто я забираюсь в постель после долгой ночи или вдыхаю запах свечей, которые задувают в день рождения. Ненависть стала ощущаться как дом.
Я почти не замечаю, как мы несёмся вниз по узкой винтовой лестнице. И тут я чувствую это – запах десятков волков, все они сталкиваются, приторный, и зловещий тихий бой барабанов доносится нам навстречу. Мой гнев улетучивается, как щит, брошенный на лестнице, и я понимаю, что забыла задать самый важный вопрос из всех.
– Что из себя представляет Первый Обряд?
Каликс не отвечает.
Он опускает меня на холодную землю сырой пещеры.
Каменные стены окружают нас глубоко под замком, в то время как семеро оборотней ждут вокруг водоёма с журчащими полуночными водами. Остальные волки стоят позади них, в мрачной темноте замкнутого пространства. Прихожую освещает только одна лампочка – отверстие, вырезанное в потолке, через которое в воду проникает чистый лунный свет.
Некоторые из непревратившихся оборотней бьют в барабаны. Другие тихо напевают себе под нос: «Для звезд, для звёзд, для звёзд…»
Это настолько ужасно, что у меня волосы на руках встают дыбом.
– Каликс? – шепчу я, безнадежно глядя на него. – Где мы? Что это за место?
Приподняв бровь, словно в знак снисхождения, он указывает на воду.
– Добро пожаловать на Утопление, Харт.
На… что?
Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Королевой Волков и её сыном, как раз в тот момент, когда Каликс толкает меня в водоём. Я пробиваю поверхность, падаю в бесконечное море соленой воды и… и кое-чего ещё. Чего-то горького. Тошнотворного. Металлического.
Мои ноги не касаются дна. Не могу – кажется, что здесь нет дна, которого можно коснуться, – и я проваливаюсь через воду, а свет на поверхности искажается и исчезает.
Первый Обряд… Утопление.
Я кричу. Вода заполняет мой рот, нос, лёгкие. Но я не могу бороться. Я не умею плавать. Мои конечности слишком болят; они горят, когда я барахтаюсь и тону. Всё ниже, глубже. Я слишком хрупкая. Слишком слабая. Я могу только утонуть.
И всё же я продолжаю карабкаться, цепляясь за ледяные глубины. Отчаянно пытаясь найти точку опоры. Там ничего нет. Только темнота, сырость и ужасный металлический привкус на языке, будто эта вода… она неестественная.
Эти воды волшебны.
А я умру. Эта мысль пронзает меня, как молния, когда я захлёбываюсь солёной водой. Я умру в этом проклятом водоёме в вестибюле замка, о существовании которого никто не знает. Я умру чудовищем, а мой отец даже не узнает, что он решил мою судьбу.
Нет.
Я возвращаюсь мыслями к Селесте. Я думаю о её машине, стоящей на парковке. Я думаю о наших свободных местах в кино. У меня болит грудь, открытая и кровоточащая из-за неё. Ради неё я не могу сдаться. Ради неё я должна попытаться.
Бороться с этим. Бороться с этим. Бороться…
Все мои правые когти вырываются на свободу в одновременном взрыве разрушения, за которым следует ещё один обжигающий удар по позвоночнику. Гнев – чистая ярость из-за того, что я здесь в ловушке, из-за того, что Селеста убита, – потрясает меня до глубины души. Я не умру. Я стану чудовищем, если это поможет сохранить то, что осталось в памяти о Селесте. Если это поможет отомстить.
Одна за другой кости ломаются. Затем восстанавливаются. Лёгкие разрываются, а вместе с ними и вся вода, которой я нахлебалась, вытекает из губ – из челюстей. Кожа трескается, и появляющийся мех достаточно густой, чтобы хоть как-то держаться в водоёме. Я цепляюсь когтями. Брыкаюсь волчьими лапами всё выше и выше. Теперь я сильнее.
Я – волк.
Окутывающий меня аромат вовсе не металлический, а сладкий. Вишня, кокосовый орех, лёгкий привкус земляной травы. Так похоже на дом, что я почти вижу крошечный двухуровневый дом с двумя спальнями, возвышающийся в моём воображении. Я сосредотачиваюсь на нём, когда плыву. Дальше. Сильнее.
Я должна выбраться.
Я должна продолжать плыть.
Рассекая воду, я поднимаюсь всё выше и выше и, наконец, оказываюсь на поверхности. Как волк, я выныриваю из воды с грацией дельфина, взбирающегося на волну. Я плюхаюсь на берег рядом с водоёмом, до нитки мокрая и рычащая. Изо рта у меня льётся поток воды, но это ничто по сравнению с тем, что могло бы случиться, если бы я не перекинулась.
– Превосходно, – мурлычет королева. Она выходит из толпы, корона сверкает в её волосах цвета воронова крыла. Теперь на неё льётся свет, убывающая круглая луна видна сквозь вырезанное отверстие и окружена точками звёздного света. – Первый Обряд почти завершён. Ты показала вселенной правду о своей душе.
Что… за?
Как будто прочитав вопрос в моём волчьем взгляде, она продолжила:
– Лунный пруд благословлён остатками самого первого метеорита, который упал на территорию Королевства Высших. Этот замок зачарован сильнейшим волшебством. Следовательно наши волки зачарованы сильнейшим волшебством во время их Первого Обряда. Сейчас будет прочитана твоя судьба, – она оборачивается, взмахнув рукой, и обсуждает то, что я чуть не утонула, с лёгкостью, с какой обсуждают цветочные композиции.
Я снова рычу, но она щёлкает пальцами.
– Молчать, мисс Харт.
Как и после всех её принуждений, я вынуждена подчиниться. Благодаря напоминанию Каликса, я, по крайней мере, понимаю, что это сводится к порядку. Она контролирует всех. Альфы контролируют тех, кто ниже их. Беты контролируют тех, кто ещё ниже их, и так далее. Где-то в этой иерархии я нахожусь между Альфами и Бетами. Неиспытанный Потенциал. От этой мысли – напоминания – мне становится не по себе. Я не знаю, кто я такая. Никто не знает.
– Лира? – спрашивает королева.
– Да, Королева Сибилла, – молодая леди встает рядом с королевой. Белая ткань свисает с её тела прозрачными полосками шифона, а на лбу серебряными чернилами вытатуированы созвездия, достаточно маленькие, чтобы походить на переливающиеся веснушки. Она кивает головой, прямые чёрные волосы падают на её бледные плечи, а её кристально-голубые глаза встречаются с моими.
– Ванесса Харт, ты принимаешь моё предсказание твоей судьбы в том виде, в каком оно предначертано Вселенной? – её голос напоминает мелодичный свист, слишком детский, чтобы соответствовать её женственным изгибам. – Пожалуйста, кивни, если это так.
Я киваю.
Она опускается передо мной на колени, склоняет голову и шепчет:
– Я сожалею о том, что должно произойти. Некоторые раны заживают не так легко, как другие. Есть цена, которую приходится платить как за грехи, так и за благословения.
Прежде чем я успеваю усомниться в этих странных словах, она достаёт из складок платья кинжал, украшенный сапфирами.
– Пусть станет известна её судьба, – приказывает Королева Сибилла.
Лира сжимает моё запястье в своей руке, нежно и деликатно, и вонзает в мою шерсть жало скорпиона. Я задыхаюсь от крика, который не могу сдержать, корчась на полу. С каждой секундой боль только усиливается, проникая в мои вены. В мои кости.
– Ш-ш-ш, – успокаивающе шепчет она. – Скоро мы тебя перевяжем.
Она держит свой кинжал над прудом, направляя лезвие к поверхности, пока три капли не падают на серебристую воду. Затем она проводит по нему рукой и погружает обнажённые пальцы в кровавую жидкость, пока они не покрываются кровью. Я судорожно вздыхаю, когда она подносит эти пальцы к своим широко раскрытым глазам. Она погружает свой лазурный взор в мрачную смесь крови и волшебного моря. Её глаза закатываются, обнажая только белки, а рот открывается в мольбе.
– Звёздами, которые горят, и солнцами, которые гаснут, всё будет предсказано. Гончие Псы. Андромеда. Гидра. Геркулес. Норма. Единорог. Щит. Компас. Летучая Рыбка. Лисичка. Сила не в их названиях, а в их единстве. Как единое целое, они ведут нас, направляют нас. Божественная Вселенная, благослови нас пониманием. Даруй мне своё зрение. – Голова Лиры запрокидывается под отвратительным углом, будто у неё сломалась шея, и она оседает на пол. Я хочу броситься вперёд, чтобы помочь ей, но ни у кого больше не дрогнул ни один мускул, а Лира… Её пальцы танцуют по камню. Её веки трепещут.
Через несколько секунд она моргает. Её взгляд становится пристальным. Её глаза становятся ещё голубее, ярче.
– Ванесса Харт, первая своего рода, Укушенная, не Рождённая, благословлена солнцем в Деве и луной в Скорпионе, под звёздами Ориона, как… – Лира на мгновение замолкает, и её взгляд устремляется на меня, а брови хмурятся. Моё сердце бешено колотится между рёбер, и я резко втягиваю воздух, ожидая осуждения, но… – Видящая Истину, – заканчивает она. – Ванесса Харт – Видящая Истину. – Затем голос Лиры опускается в глубину, не принадлежащую этому миру, когда она говорит: – Толчки и притяжения сердца запутываются в паутину так глубоко, что человек может и не выбраться, но, как только она распутается, наследие восстанет. Королевства объединятся. Величие манит.
Я поднимаюсь на ноги, в то время как остальные придворные превращаются в волков. Все, кроме Королевы Сибиллы. Она наблюдает за мной с озорной ухмылкой и холодным блеском в глазах. Я дрожу под её взглядом. И вой трёх дюжин волков вырывается из дыры в потолке, уносясь прямо к звёздам. На этот звук снаружи, за стенами замка, откликается ещё один вой. Такой громкий, что у меня закладывает уши.
Королева Волков приближается. Она возлагает корону из алых звездчатых цветов мне на голову. Затем она сама перекидывается. Волк из чёрного дерева и дыма, такой огромный, что затмевает даже саму луну, – затем воет Королева Сибилла, и слова Лиры эхом разносятся вокруг нас, проникая в мою душу.
Наследие восстанет. Королевства объединятся.
Величие манит.
Они звучат как похоронный звон. И когда я бросаю взгляд на окружающих меня волков, ненависть сильно и быстро проникает в мои рёбра. С моих губ срывается тихое рычание. Однако, после одного взгляда Королевы Волков у меня не остаётся выбора, кроме как присоединиться к остальным и завыть. Только я вою не во славу моего рождения. Я вою во славу их смертей.
