Текст книги "Укушенная (ЛП)"
Автор книги: Джордан Стефани Грей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)
Уна приводит меня обратно в мою комнату после обряда, после того как королева заставляет меня превратиться обратно в человека на глазах у всех. Молодая служанка не разговаривает со мной и даже не смотрит на меня, а её шаги звучат так же неровно, как и её пульс. Даже в её запахе чувствуется привкус гнили. Страх, осознаю я. Страх пахнет… плохо.
– Я… я сожалею, – неловко заикаюсь я, когда мы подходим к моей двери, одолженная сорочка насквозь промокла и прилипает к коже. Фиолетовое платье исчезло. Оно разлетелось в клочья в тот момент, когда я перекинулась в волка, хотя придворные – волки – похоже, не возражают против наготы. Несколько человек вернулись в свои человеческие тела и продолжили свой вечер, не потрудившись надеть другую одежду. Я поворачиваюсь к Уне. – Насчёт того, что было раньше, я не знала… ничего не знаю. Иначе я бы никогда не стала тебя принуждать.
В ответ Уна резко втягивает воздух. Удушающий аромат маргариток. Думаю, это её запах. Теперь она пахнет собой.
Она поднимает на меня широко раскрытый взгляд, но тут же прищуривается, наблюдая за мной.
– Большинство людей не высказываются так откровенно в этом дворе. Это верный способ показать свои слабости.
Она права. Мне следует замолчать. Однако я слышу, как с моего платья на землю капает вода – кап-кап-кап, и вдыхаю цветочный аромат горничной, которую я чуть не заставила сжечь дотла её дом. Я больше не являюсь собой. Как бы мне ни было больно быть этим… этим существом… Я не хочу, чтобы это разрушило то, что осталось от моей человечности.
Уна не сделала ничего плохого. Её не было на пляже. Она не благородного происхождения. Она никоим образом не представляет угрозы; нет причин не быть доброй к ней. Ну, как и мне.
– Сейчас я в некотором роде ходячая слабость, – тихо признаюсь я. – Но мне не следовало позволять себе так сильно отдаваться эмоциям.
Она вздыхает и ругается себе под нос.
– Давай, девочка, – она втаскивает меня в комнату, захлопывая за нами дверь. – Тебе нужно кое-что понять прямо сейчас. Иди, сядь на свою кровать.
Я следую инструкциям, хотя бы потому что она не заставляет меня подчиняться. Она берёт серебряную расчёску с моего наполовину обгоревшего туалетного столика и белую ленту, затем садится рядом со мной и начинает расчёсывать мои влажные локоны.
– Твои глаза сделали тебя мишенью для двора. Фиолетовые глаза никогда раньше не были частью иерархии. У регентов чёрные глаза, у альф – красные, у бет – золотые, – говорит она, злобно теребя узел на голове. – Карие у Дельт, как у меня, – она поворачивает мою голову, чтобы я могла заглянуть ей в глаза. – А глаза у омег серые. Они похожи на штормящее море. Но тебе действительно не стоит о них беспокоиться; они не принадлежат к знати из-за своей врождённой слабости.
Ошеломлённая её щедростью, я не могу ничего больше сделать, кроме как разинуть рот. Она начинает заплетать мои волосы в две французские косички, распуская их волнами.
– Что насчёт…
– Да? – спрашивает она. – У тебя есть единственная возможность научиться тому, чему ты должна, прежде чем они пригласят тебя на свои уроки. Так что спрашивай.
– Девушка в лагуне… Лира… У неё были голубые глаза.
– Оракул, – говорит Уна. – Семь из них создаются каждые несколько столетий, и они создаются при совершенно особых обстоятельствах. Лиру нашли щенком – только что перекинувшейся в возрасте двенадцати лет, как и большинство Рождённых оборотней, – когда она рылась в мусорном контейнере в Нью-Йорке. Волк-одиночка, который обнаружил её, намеревался съесть девочку. Это бешеные, ужасные монстры, но долго они не живут. Этот, в частности, набросился на Лиру, как рыбак на свой улов, и быстро оставил её гнить, когда нашёл для охоты что-то получше. Она умерла той ночью, при лунном свете, но потом… что-то случилось. Что-то овладело ею. И когда она очнулась, у неё были голубые глаза и голова, полная уверенности. Она отправилась сюда, отдав себя на милость Королевы Сибиллы. Видишь ли, она многое знала. Она слышала шёпот звёзд. Они спасли её. Вернули её к жизни, чтобы она была их посланницей.
От этой истории у меня скручивает живот, как от приступа тошноты, и я с трудом сглатываю.
– Зачем звёздам посланница?
– Почему дети так требовательны к своим куклам? Потому что все мы хотим контролировать, дорогая, особенно тех, кто ниже нас по положению.
На моём туалетном столике мерцают три свечи, их воск тает на ножках золотого канделябра. Наши тени танцуют на почерневшей стене, хотя пепел, копоть и гардероб были вычищены. На их месте стоит вешалка для одежды, а с ветки свисает единственное фиолетовое платье.
– Спасибо за новое платье, – говорю я.
– Тебе не следовало бы разгуливать во время уроков в сорочке, но на твой размер больше ничего не было сшито. Королева, конечно, закажет ещё, но этого не будет, пока твою комнату не переделают в соответствии с твоими пожеланиями, – заметив моё замешательство, Уна уточняет. – Живущая здесь знать оформляет свои комнаты с помощью, ну, в общем, нас, – она на мгновение отпускает мои волосы, чтобы поправить свой фартук. – Для меня большая честь жить в одном из семи дворцов. Королева Сибилла потребовала, чтобы к тебе относились так же, как и ко всем остальным членам её двора.
Какая честь. Я чуть не смеюсь.
– Если, конечно, – говорит она, – ты не хочешь красное платье…
– Нет, – поспешно отвечаю я. – Нет, спасибо.
Уна кивает, завязывая маленькие бантики у основания моих косичек.
– Вот. Больше не похоже на птичье гнездо, – она встаёт, чтобы уйти, но я ловлю её за запястье.
– Лира как-то назвала меня. Она сказала…
– Видящая Истину, – с кивком заканчивает Уна. – Благородные получают благословение от звёзд, под которыми они родились, благодаря зачарованному лунному пруду в замке Севери – это одна из причин, по которой Вознесение так часто проводится в нашем кругу. Все члены королевской семьи приезжают сюда, чтобы совершить свой Первый Обряд. Королева Сибилла… Она благословила тебя, позволив тебе сделать то же самое, вместо того чтобы заставлять тебя проводить обряд на берегу океана в мире людей, как это делают меньшие стаи за пределами наших стен.
– Твой дар выявил себя в виде наблюдательности. Это не такая уж редкая черта, но, с другой стороны, большинство черт появляются из тех, что уже есть у оборотня.
Я качаю головой, не совсем понимая, и она улыбается. Милая, нежная улыбка.
– Ты будешь знать, когда кто-то лжёт, Ванесса Харт. Ты наделена божественной интуицией.
Я покусываю нижнюю губу, пока она не останавливает меня.
– Но… как?
Прислонившись к туалетному столику, Уна заправляет свои вьющиеся локоны за уши.
– Спроси меня, какой у меня любимый цвет.
Я хмурю брови.
– Эм, хорошо. Какой твой любимый цвет?
– Жёлтый, – уверенно говорит она.
Но в груди… что-то в моей груди вспыхивает, как метеор, прожигающий атмосферу. Это не подходит. Это неправильно.
«Ложь», – шепчет мой разум, моё нутро. Она лжёт.
Я смотрю на неё, и её улыбка становится шире.
– Ты же можешь сказать, не так ли?
– Я… я думаю, что да.
– Мой любимый цвет – синий, – говорит она затем.
Ещё один жаркий удар между моих рёбер.
– Неправильно.
– Зелёный.
Ещё больше жара. Проглоченное пламя.
– Лгунья.
Её глаза прищуриваются, а улыбка растягивается. Уна наклоняет голову, и красивая прядь волос падает на её озорной взгляд.
– А теперь спроси меня, подожгла ли я твою комнату.
Я фыркаю на это. Очевидно, что в подтверждении нет необходимости, но я всё равно спрашиваю её. Однако на этот раз её ответ не столь однозначен.
– Это не я подожгла твою комнату, – говорит она. Ложь. И я знаю, что это ложь, потому что я видела, как это произошло, но… Я чувствую это. Не вспышка неправильности или жгучей лжи, а взрыв тепла, уюта, дома.
– Как ты можешь прямо сейчас говорить правду? – тихо спрашиваю я.
– А ты как думаешь, девочка?
Я ломаю голову в поисках ответа. Как она могла обойти божественный дар?
– Ты… как-то искажаешь свои слова. Ты намекаешь, что это я устроила пожар.
– Близко, – она прижимает палец к носу и таинственно подмигивает. – Но точная манипуляция не так важна, как сам факт манипулирования. Я думала, что факел поджег её, и, следовательно, я не лгала тебе. Дары Высших… Это не так просто, как развернуть подарок и надеть свой новый шарф. Их можно обмануть. Их можно перехитрить. Часто их можно даже проклясть. Прислушивайся к своей интуиции. Слушай всё, а не только то, что ты хочешь услышать.
И, наконец, она произносит:
– Розовый. – И хотя я слышу, как замедляется её сердцебиение, а дыхание обретает лёгкий, успокаивающий ритм, я также чувствую искренность в её словах. Правда оседает у меня в груди, сворачиваясь клубочком, как кошка на одеяле.
– Розовый – твой любимый цвет, – говорю я.
– Да, – она поправляет свои распущенные локоны. – Но мама всегда говорила мне, что я выгляжу отвратительно в этом цвете, и, по правде говоря, – и я полагаю, что это нужно сказать, когда ты рядом, – я думаю, что от этого он мне нравится только больше.
Я улыбаюсь ей. Моя первая улыбка за много дней. Я подумываю о том, чтобы вскочить и тоже обнять её. Мне всё равно, что она волк; я хочу обнять её. Я хочу назвать её своим другом.
Она, кажется, замечает это и закатывает глаза, хотя её улыбка тоже не исчезает.
– Твой талант будет защищать тебя, Ванесса, пока ты понимаешь, как им пользоваться, – она поворачивается к двери. – Завтра кто-нибудь из твоих сверстников заберёт тебя на занятия. Это в южном бастионе замка. Инструкторы не будут ожидать от тебя многого в первый день, но отдохни. Держи себя в руках. Этот двор… – она понижает голос до едва слышного шепота. – Оборотни близко. Наша сила в нашей численности. Но благородные не похожи на большинство волков – они постоянно воюют за большее. Ради власти. Держи свои карты поближе к груди. Никому не открывай их. Сегодня вечером ты была раскрыта как оружие, и они либо захотят использовать тебя, либо… либо уничтожить.
Уна выходит, зловеще хлопнув дверью, и я подтягиваю колени к груди. Укрываюсь толстым шерстяным одеялом.
Видящая Истину.
Неиспытанный потенциал.
У меня есть сила принуждать большинство людей и способность распознавать, когда они лгут. Дары не могли бы быть более уместными, но… прямо сейчас они кажутся мне обузой. Я не уверена, что достаточно умна, чтобы перехитрить этот двор или понять их уловки. И я, конечно, недостаточно натренирована, чтобы победить в рукопашной или схватке клыков. Даже если я почувствую ложь, что буду делать с этой информацией?
Я кладу голову на высокую груду подушек, но они кажутся мне неправильными. Слишком мягкими. Слишком роскошными. Наглядное доказательство того, как много двор сделал для меня, хотя всё, чего они хотят, – это того, кем я являюсь, какими бы ни были мои способности.
Я сползаю на пол, оставляя одеяло на кровати. Я лучше буду спать, свернувшись калачиком на коврике, чем предам Селесту – предам себя – играя в их игры. Мне не нужны их шкафы с одеждой или горы подушек.
– Мне тут нравится, – шепчу я.
Ещё одна вспышка пронзает меня, раскалённая докрасна и неправильная. Ложь.
– Это был настоящий подарок. Двор замечательный.
Ложь. Ложь.
– Я никогда не захочу покинуть это место.
Ложь.
Сквозь витражное стекло я наблюдаю, как луна опускается всё ниже и ниже, а ночь затягивается, и силуэты змей начинают пожирать сначала розу, а затем друг друга. Завтра я впервые окажусь в окружении своих сверстников. Поэтому я не буду драться. Я буду спокойна. Терпелива. Пусть они боятся меня. Пусть гадают, что я сделаю дальше.
Но я буду слушать. Я буду наблюдать. И если кто-то из них выдаст себя за убийцу, я буду ждать, пока не буду готова. И тогда я нападу.
Спустя несколько часов я засыпаю с мыслями об убийстве. И снова мне снится смерть.
Когда я просыпаюсь, я вся в крови.
Я смотрю на свою грудь. На слова, написанные на моей груди большими, жирными, кровавыми буквами, расположенными так, чтобы я могла их разборчиво прочитать.
УБИРАЙСЯ, СУЧКА
У меня трясутся руки. У меня дрожат кости. Я не шевелюсь.
Дело не в послании, а в красном цвете. Меня душит густой запах меди и смерти. Когда я закрываю глаза, то вижу образ Селесты. Что мне делать? Это зависит от меня. Это всё зависит от меня. Это…
Моя дверь со скрипом открывается, и я бросаю взгляд на прихожую.
Син.
Он стоит на пороге, держась за раму, и просовывает свою белокурую голову внутрь. Я обнажаю зубы, когда он приподнимает бровь.
– Хотел посмотреть, не спишь ли ты, – лениво растягивает он слова. – Может, всё-таки стоит одеться, иначе мы опоздаем. Тебе лучше не знать, что они делают, когда мы опаздываем, – с этими словами он закрывает дверь, не упоминая ни о крови на моей одежде, ни о запахе запёкшейся крови, который наполняет комнату.
Мне плевать на наказания. На опоздания. Только не тогда, когда я вся в… в… Я опускаю взгляд, и у меня внутри всё переворачивается. Я поднимаюсь с пола и бросаюсь к зеркалу, стоящему у стены. Пепельные волосы. Фиолетовые глаза. Белая сорочка. Моё отражение в зеркале именно такое, как я и ожидала, за исключением…
Крови нет. Сообщения нет.
Ничего.
Я хватаюсь за изысканные позолоченные края зеркала и с силой наклоняю его вниз. На мне нет ни единого пятнышка красного. Я быстро моргаю. Значит ли это, что у меня снова были галлюцинации? Я, пошатываясь, отхожу от зеркала, падаю на кровать и дёргаю себя за косы.
Что со мной не так?
Но у меня нет времени удивляться. Не совсем. Син снова и снова стучит в мою дверь, и я знаю, что, если сейчас же не оденусь, он, вероятно, потащит меня на занятия в ночной рубашке.
Медленно, пошатываясь, я надеваю тонкое фиолетовое платье, которое оставила для меня Уна, и открываю дверь. Но зрелище, ожидающее меня, совсем не такое, какого я могла ожидать. Ярость, словно мотылёк, расправляет крылья внутри меня. Инстинктивно я сжимаю руки в кулаки.
Син здесь не один.
Каликс хмурится, глядя на мой поспешно завязанный лиф-корсет, вьющиеся косички и две босые ступни, выглядывающие из-под платья.
Когда я рычу:
– Почему он здесь?
Син отвечает:
– Каликс упоминал, что тебе нужно это, – он достаёт из заднего кармана изящные атласные тапочки и с ухмылкой протягивает их мне. – Я и не подозревал, что у людей такие зажигательные наклонности.
Я вырываю их у него из рук и утыкаюсь в них ногами. Но моё сердцебиение не успокаивается, а косточки на пальцах становятся похожими на ириски, когда они удлиняются, превращаясь в уродливые когти. Я не знаю, почему присутствие Каликса так действует на меня, выводит из себя и заменяет злобную жажду крови. Может быть, это из-за того, что он украл меня у моего отца. Или, может быть, из-за того, что он бросил меня в пруд, не предупредив, что я вот-вот утону. В любом случае, я не чувствую себя виноватой из-за того, что смотрю на него сейчас.
Я пережила самых страшных хулиганов в средней школе, но никогда не имела дела с таким ненавистным человеком, как Каликс.
– В чём дело, Укушенная? – говорит Син, наматывая прядь моих волос на свой палец. – Волк проглотил твой язык?
Я отмахиваюсь от его руки и иду по коридору, качая головой, пока мои ядовитые мысли о Каликсе не превращаются в вопросы об исчезающей крови. Если это была галлюцинация, откуда мне знать, что всё остальное реально? Я вообще оборотень? Что, если я умерла рядом с Селестой, и это ад?
Я оборачиваюсь, прищурившись, и щипаю Сина. Он шипит и потирает бок.
– Ой, – говорит он. – За что это было?
– Мне нужно было убедиться, что ты настоящий.
Всё ещё потирая бок, он приподнимает бровь и говорит:
– Если ты имеешь в виду мою исключительную красоту, то могу тебя заверить, я самый настоящий.
– Вовсе нет, – я щипаю себя, и острая боль совсем – абсолютно – не выводит меня из оцепенения. Я обвожу взглядом зал с маленькими, но движущимися статуями, останавливаясь на одной из виверн. Её каменные крылья медленно трепещут. Я подхожу к ней. Тыкаю её. И хотя она поворачивает голову, чтобы зарычать на меня, она не останавливается. Я начинаю пятиться назад, прочь от чар замка.
Син подносит руку ко лбу, прикрывая глаза и щурясь, будто я – это солнце.
– У тебя были повреждения мозга во время Первого Обряда?
– Кто сказал, что у неё уже не было повреждения мозга? – бормочет Каликс у него за спиной.
– Я пытаюсь проснуться, – резко отвечаю я, безразличная к их шуткам и оскорблениям. Я отчаянно хочу узнать правду. Правду. Вот оно. Мой взгляд прикован к Сину.
– Солги мне, – требую я.
– Ты не можешь принудить Альфу, – говорит Син, – особенно наследного принца при дворе Королевы Волков. Иерархия уже установила, что я выше тебя. И уж точно ты не сможешь пробудиться ото сна, ущипнув себя – или ущипнув меня, если на то пошло. Единственный способ пробудиться ото сна – это заметить всё, что в нём не так. Тебе что-нибудь кажется неправильным?
Я показываю на голого мужчину, который бродит по залу, закрепляя на шее золотой герб, в то время как остальные его части тела раскачиваются с излишним энтузиазмом при каждом шаге, а затем быстро отвожу взгляд.
– Да.
Син наклоняет голову, изучая меня, прежде чем вздохнуть и сказать:
– Хорошо. Моё любимое блюдо – пирог с ревенем.
В моей груди вспыхивает пламя.
Ложь.
Он, должно быть, знает, что я уже нашла ответ, потому что добавляет:
– На самом деле, если на кухне когда-нибудь подадут пирог с ревенем, не ешь его. Леди Чавлу потом неделю тошнило. Даже с нашим превосходным исцелением мы не можем превзойти низкопробную выпечку от шеф-повара. – Он понижает голос. – Ты не во сне, Ванесса.
Я ненавижу чувство безопасности, которое охватывает меня и говорит о том, что он честен.
Это реальность. И эта угроза… кровь…
Когда я не смеюсь, не улыбаюсь и даже не разговариваю, Син спрашивает:
– Что случилось?
Я не хочу ему отвечать. Вообще не хочу, но особенно в присутствии Каликса. Ему я доверяю меньше всего. Однако я не вижу Уну, и спросить больше не у кого. Поэтому я увлекаю Сина в нишу рядом с лестницей, под вывеску с изображением пастельных лунных циклов. Каликс, к счастью, понимает, что его здесь не ждут, и держится достаточно далеко, чтобы не слышать нас.
– А я-то думал, что мы так быстро не подружимся, – язвит Син, разглаживая свою старомодную тунику в том месте, где я её помяла. Я тычу когтем ему в грудь, и его внимание привлекает кривой ноготь. – Чёрт, – бормочет он.
– Мне… мне нужно знать… когда заканчивается первая трансформация, у тебя сохраняются галлюцинации? – я не видела призрака Селесты с той ночи, но это не значит, что я не увижу его снова. Нет, если я вижу что-то другое.
– Нет, – Син опирается рукой о стену, скрестив ноги в лодыжках. – Галлюцинации и боль заканчиваются, как только появляется волк. А что?
– До того, как ты так грубо открыл мою дверь без стука, я могла бы поклясться, что я… – я скрещиваю руки на груди. – Там была кровь. На мне. На моей груди.
Он резко выпрямляется.
– Я ничего не заметил.
– Знаю. Когда я потом посмотрела в зеркало, она исчезла. Будто это был какой-то сон… Но я видела её. Я чувствовала её запах и о-ощущала её.
– Тогда вполне возможно повреждение головного мозга, – говорит он, но его голос больше не звучит легко и непринуждённо. Он хмурится, оглядывается на коридор, и я оборачиваюсь. Каликс ждет там, где мы его оставили, но по его потемневшему взгляду видно, что он услышал. Конечно. Однако я больше не чувствую себя настолько рассерженной, чтобы беспокоиться об этом.
Син проводит рукой по волосам.
– Эмпаты? – говорит он. – Алхимики?
Я не понимаю смысла, но потом слышу Каликса, будто он стоит прямо рядом со мной.
– Может быть и то, и другое.
– Вот чёрт возьми, – Син берёт меня за руку и тащит на лестницу. Тяжёлые шаги Каликса эхом отдаются у меня за спиной, пока он не присоединяется к нам. Они вдвоём окружают меня, прижимая к стене.
– Повтори, что случилось, – говорит Син.
– Ничего не упускай, – добавляет Каликс.
Я делюсь всем, вплоть до сообщения, размещения и момента, когда оно исчезло.
Каликс хмыкает.
– Эмпаты могли бы заставить её думать, что она это видела, но они должны были бы находиться рядом, чтобы убедить её в этом. Все эмпаты при дворе в это время завтракали.
– А алхимики, – Син на секунду переводит взгляд на меня и объясняет, – оборотни, искусные в магических манипуляциях и изготовлении любых материалов, могли бы создать растворяющуюся жидкость, которая выглядит как кровь, а затем исчезает, но они бы вломились задолго до того, как ты проснулась, чтобы поместить её, – говорит Син.
– Итак… – начинает Каликс.
– Это могло быть и то, и другое, а могло и не быть ни того, ни другого, – заканчивает Син.
Я перевожу взгляд с одного на другого. Чувствуя себя не совсем дружелюбно и даже не совсем в своей тарелке, я бормочу себе под нос:
– Леди и джентльмены, оборотни Труляля и Траляля.
– Надеюсь, я Тру, – говорит Син, удивляя меня своим небрежным ответом.
Каликс не смеётся. Я тоже. Син снова вздыхает, огорчённый отсутствием у нас чувства юмора.
– У нас не будет возможности выяснить, что произошло, пока это не повторится во второй раз. И если это было на самом деле… подозреваю, что это может произойти раньше, чем мы думаем.
– Это было предупреждение, – соглашается Каликс. – Не удивлюсь, если это не прекратится, пока ты не умрёшь.
Я сердито смотрю на него, обнажая единственный клык. Я не буду извиняться за то, что ненавижу этого человека.
– Очаровательно.
Уна сказала, что здесь для меня будет небезопасно, но я подумала, что у меня ещё будет время научиться. Тренироваться. Я грызу ногти, тревога колотит по мне тяжёлыми кулаками. Дурацкие обострённые эмоции оборотня. Дурацкий замок. Всё это глупо.
– Мне нужно вернуться в свою комнату, – говорю я, прежде чем мои клыки успевают вонзиться в меня в очередном порыве эмоций, которые я, кажется, просто не могу контролировать. – Мне не следовало находиться здесь, на открытом месте.
– Ни в коем случае, – говорит Син. – У нас уроки, и я говорил тебе, что мы опоздаем, если не поторопимся. Наказание – болезненный роман.
– Они что, напишут «сучка» кровью у меня на груди? – спрашиваю я.
Син морщится, начиная подниматься по лестнице.
– Может, всё не так уж и плохо, – я следую за ним, потому что не хочу оставаться одна, и Каликс следует за мной. Я грызу кончик ногтя.
– Тебе нужно всего лишь сесть рядом с инструктором, – говорит Каликс. – Это не кажется драматичным для тех, кто не тратит по часу каждое утро на приведение в порядок волос.
– О чём ты забыл упомянуть, дорогой Кузен, – говорит Син, – так это о том, что место рядом с инструктором постоянно мокрое, а у некоторых из нас волосы становятся вьющимися при любой влажности.
– У тебя ни разу в жизни не было вьющихся волос, – бормочет Каликс. – На самом деле, я бы сказал, что у тебя довольно прямые волосы.
Син оборачивается, его рот открывается от удивления. Когти вырываются из-под его ногтей.
– И ты, Брут?
Я смотрю на ряды ступенек над нами.
– Что с вами обоими не так?
– Очень долгая история, Ванесса. С чего бы мне начать? – Синклер мгновенно втягивает когти, и даже не вздрагивает от боли. Затем он присоединяется ко мне на ступеньке ниже, эффективно преграждая Каликсу путь. – Я люблю долгие прогулки по пляжу, радугу на закате и старомодные коктейли с большим количеством бурбона. Мой отец умер, когда мне было семь, и Королева Сибилла заставила меня совершить моё первое убийство на следующий день после моего Утопления. А Каликс, – подчёркивает он, – ну, он мой двоюродный брат по материнской линии.
Я удивлённо смотрю на Каликса. Туника Сина выглажена и идеально накрахмалена, но у Каликса мятая, а волосы растрёпаны. Он выглядит так, будто вообще не должен быть связан с Сином.
– Ты… ты – принц?
Син смеётся прежде, чем Каликс успевает ответить.
– Ни в коем случае. Ну, он должен был бы, но его мать…
– Надушилась самыми отвратительными духами, – быстро говорит Каликс. – Вы двое можете двигаться побыстрее?
– Я думал, тебя не волнует, что ты опаздываешь, кузен, – говорит Син.
– Меня волнует то, что ты разобьёшься насмерть, и поскольку я в двух секундах от того, чтобы подхватить тебя и швырнуть на нижнюю ступеньку лестницы…
Син прищёлкивает языком по нёбу.
– Каликс, Каликс, Каликс… что мы будем делать с твоим характером?
Каликс сердито смотрит на него, но Син лучезарно улыбается и ещё больше замедляет шаг.
– Кроме того, даже если бы ты не любил меня как члена семьи, моё убийство было бы незаконным, а весь мир знает, насколько ты влюблён в закон.
– Закон, – тупо повторяю я.
Синклер останавливает меня на предпоследнем шаге и говорит:
– Не показывай своего волка людям. Не разглашай придворные тайны посторонним ушам. Не кусай людей без прямого разрешения регента. Ни при каких обстоятельствах не убивай своего собрата-волка. Таковы законы Семи Дворов.
– Но меня Укусили без разрешения, – возражаю я. Если не… – Разве не так?
– Да. – Син и Каликс обмениваются быстрым взглядом, который я бы не заметила перед трансформацией. Они чего-то недоговаривают. Я жду, пока они уточнят, давая понять, что не сделаю ни шагу, пока они не сделают. Наконец, Син откашливается. – Твои глаза, Ванесса. Если бы ты превратилась в Дельту или Омегу, твоё выживание было бы спорным. Королева Сибилла ничего не ценит больше, чем силу; она простила твоё превращение только из-за этих двух красавиц, – он указывает на мой пристальный взгляд.
Я прислоняюсь к стене, обдумывая остальные законы – обдумывая всё, от чего у меня кружится голова и учащённо бьётся сердце, – когда мимо нас по лестнице взбегают двое детей, мальчик и девочка со светлыми волосами и карими глазами. Значит, дельты. Они кланяются Синклеру, но даже не удосуживаются взглянуть на меня. Или на Каликса. Когда они выходят в коридор, я слышу их шёпот.
– Ты её видел? Уродина!
– Видел её? Ты его видел? Ублюдок чертовски подозрителен. Я слышал, что его отец был человеком… – их голоса доносятся издалека, пока они бегут по замку. Я смотрю на Каликса, ожидая, что он отведёт взгляд, но он встречает мой пристальный взгляд. Держит его. Провоцируя меня на дальнейшие расспросы.
Так я и делаю.
– Золотые глаза. Это делает тебя Бетой, не так ли?
Син фыркает, Каликс сердится, а я ухмыляюсь, гордясь тем, что могу постоять за себя. К сожалению, а может, и к счастью, Каликс не такой мелочный, как я. Он не клюёт на приманку.
– Тебе следует тренироваться, – говорит он. – Если ты хочешь защитить себя от угроз, тебе нужно изучать боевые искусства, трансформацию, астрономию, историю…
Звучит так похоже на обычную школу, что я почти улыбаюсь. Но это не так. Папа не будет отсылать меня. Селесты не будет дома, она не будет ждать меня с дополнительным кофе со льдом и карамелью. Я не смогу одолжить ей карандаши, которые она потеряет в тот же час, когда получит, и мы не будем сидеть в кафетерии, поедая посредственную пиццу и печенье и просматривая социальные сети в поисках новых фотографий наших возлюбленных. Например, Макса.
Мысль о его имени звучит у меня в груди, как пуля. Не так больно, как имя Селесты, – это не пуля. Просто синяк. Напоминание о жизни, которой у меня больше никогда не будет. Макс – парень. Он проснулся в своей постели и сегодня пойдёт в школу. Он не знает, что у меня сегодня день рождения. Он не знает, что Селеста больше никогда не испечёт для меня пирог. Он собирается двигаться дальше. А я… я застряну здесь навсегда.
– Ладно, – говорю я. – Отведите меня на занятия.
Каликс и Син идут впереди, а я следую за ними, оставляя позади себя девушку, которой я была.
Комнаты для занятий оборотней совсем не такие как у людей.
Прежде чем мы входим, Син говорит, что сегодняшний первый урок посвящён Архивам предков общества Высших, и, хотя название достаточно странное, чтобы я удивилась, оно не подготавливает меня к тому, что на самом деле меня ждёт. Я стою одна у входа, держась рукой за бронзовую дверь, и смотрю на комнату, которая кажется бесконечной, как Атлантический океан.
Син и Каликс, не дожидаясь моего разрешения, входят внутрь, и им требуется почти две минуты, чтобы пересечь огромное пространство. Замок выглядит так, будто он разрушен, или, может быть, природа Королевства Высших настолько жестока, что она вторглась в замок сама по себе. Покрытый росой мох заменяет традиционный каменный пол, а низко свисающие ветви ив скрывают стены размером с собор. Здесь нет потолка – или, по крайней мере, его больше нет. Вместо этого пастельно-голубое небо с пушистыми облаками и мерцающим, маслянистым солнечным светом пробивается сквозь зазубренные края каменной полости. Это может быть сказочный луг или заколдованный лес. Я моргаю. Щипаю себя ещё раз, на случай если Син ошибся и это сон. Хотя, впервые, я не уверена, что хочу проснуться.
Здесь прекрасно. Прекраснее, чем всё, что я видела раньше.
Нежный ручей плещется о камни в передней части класса, где письменный стол, сделанный из старых кожаных книжных переплётов, освещён фиолетовым пламенем, а за ним картотечный шкаф простирается сквозь открытый потолок и пронзает облака. Здесь гораздо меньше средневековья, чем в главных коридорах замка, и когда я замечаю инструктора, то наконец понимаю почему.
Низкорослый загорелый мужчина в жёлтых брюках в полоску разного цвета и бирюзовой тунике выходит из-за картотечного шкафа, в его руках больше пергамента, чем позвякивающих браслетов на запястьях.
– Займите свои места! – требует он громким голосом. – У вас есть тридцать секунд, прежде чем вы будете обречены на Наказание в Луже. – Он указывает подбородком на небольшую течь рядом со своим столом, где розовая вода стекает с неба в отражающую лужицу.
Ученики – мои новые одноклассники – относятся к этому серьёзно и рассаживаются за разные старинные парты, каждая на расстоянии примерно трёх футов друг от друга. Я быстро продвигаюсь вперёд, желая остаться незамеченной и тихо проскользнуть рядом к Сину, но…
Дерьмо.
Мой желудок сжимается, а волосы встают дыбом.
Син не один. Конечно, он не один. Он – наследный принц всего этого проклятого места. Я стискиваю зубы и опускаю взгляд. Я была дурой, поддавшись его очарованию, даже на мгновение. Син не один, потому что, облокотившись на его стол, – её длинные бледные ноги видны сквозь высокий разрез чёрного прозрачного платья, – стоит Эви.
«Убийца», думаю я, и тут же мои кости начинают двигаться под кожей. Воспоминания снова захватывают на меня, и я словно возвращаюсь в тот тронный зал, набрасываясь на неё как волк. Заставляя её заплатить за то, что она разрушила мою жизнь.
Её высокий и пронзительный смех разносится по классу, и она встряхивает своей свежей причёской с кроваво-красными ногтями. Шикарное каре до плеч. Без сомнения, благодаря мне. Я краснею, жар разливается от моего живота к груди и щекам. Мои когти так и просятся разжаться. Мои клыки начинают болезненно выдвигаться. Я ненавижу её. Я хочу причинить ей боль. Я…
