Текст книги "Укушенная (ЛП)"
Автор книги: Джордан Стефани Грей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
Но Королева Сибилла продолжает улыбаться.
– Приятно осознавать, что в тебе ещё есть сила воли. Посмотрите друг на друга, когда перестанете хныкать. – Она и лорд Аллард уходят, и факелы волшебным образом гаснут у них за спиной. Я не встаю. Я не могу встать. У меня трещат кости.
Я ненавижу их. Я собираюсь убить их.
Уна берёт меня за руку в темноте, её прикосновение липкое и холодное.
– Пожалуйста, Ванесса. Мне нужно… Мне нужно в лазарет. Мне больно.
Вот так просто… моя ярость улетучивается.
Я нахожу успокоение в её мягком ирландском акценте. Уне нужна помощь. Она вся в крови, и всё, что я вижу, обоняю и слышу, – это крики Селесты, когда она умирала у меня на руках. Крики Уны, когда её ранят из-за меня.
– Прости. Прости. – Я подхватываю Уну на руки, удивляясь тому, какой лёгкой она чувствуется, и мчусь в пыльный лазарет рядом с Боевым двором. Стройная медсестра укладывает Уну на позолоченную койку и немедленно начинает обрабатывать её раны.
Никто не спрашивает, как это произошло, но, возможно, это потому, что они знают. Они все знают. Им годами приходилось жить в страхе перед этим двором, и они либо недостаточно заботятся о том, чтобы изменить это, либо слишком бессильны, чтобы сделать это сами.
Я держу Уну за руку у её кровати, и она уверяет меня, что это не моя вина. Но она лжёт. Хотя она думает, что говорит правду, в глубине души я знаю, что она ошибается. Я была настолько глупа, что вынесла этот дневник из своей спальни. Я думала, никто не увидит. Я думала, никому не будет до этого дела. Но всё это время Королева Волков наблюдала, ожидая своего шанса нанести удар.
Я никогда не буду здесь в безопасности. Здесь никто не в безопасности.
Я был полной дурой, думая иначе, но больше нет. Это не должно повториться.
Я несколько дней пряталась в лазарете. Если королеву Сибиллу и беспокоила эта череда непослушаний, она не наказывала меня.
Я знала, что она этого не сделает. На человека можно давить – мучить – очень долго, прежде чем он сломается. Она должна отступить ещё как минимум на неделю, иначе я буду бороться до смерти. Я почти готова сделать это.
Наконец-то я ощущаю крепкую и тёплую хватку Уны, её нога так плотно обмотана марлей, что кажется загипсованной. Она пьёт горячий чай из чашки, в воздухе витает густой аромат бергамота и корицы. У её кровати из трещин в дереве маленького шаткого столика растут цветы, и чайник сам наполняется, когда содержимое начинает вытекать. Рядом с ним на хрустальном блюде высится стопка печенья, а вазочка с сахарными кубиками насвистывает весёлую мелодию, которую слышит весь лазарет. Волшебство этого места гораздо прекраснее, чем того заслуживает королева, но Уна… Я рада. Я рада, что у неё может быть это.
Вчера заходила Порция. Она вырастила для Уны гардении – её любимые цветы – и принесла ей на ужин томатный суп. Ещё одно любимое блюдо. Я не знала об этом, но Порция знала. Я не уделяла этому должного внимания. Я не была умной. Я устраиваю ноги на неудобном стуле с прямой спинкой, на котором просидела более семидесяти двух часов, и распутываю волшебное одеяло, которое снова оборачивается вокруг моих ног, как только я его сбрасываю.
– Если ты будешь хмуриться ещё сильнее, даже твои гены оборотня не смогут разгладить твои морщины, – говорит Уна, делая ещё один деликатный глоток.
Я срываю вязаное кремовое одеяла со стула и швыряю его через всю комнату. Оно скользит по полу в нашу сторону.
– Меня не волнуют морщины.
– А должны. – Уна протягивает руку, и одеяло скользит по её телу, укрывая его с задумчивым вздохом. – Ты не будешь вечно юной и прекрасной. Только на ближайшие несколько столетий.
С натянутым смехом я убираю мягкие кисточки с её подбородка. Рыжие волосы прилипли ко лбу после нескольких дней борьбы с лихорадкой, коричневая униформа горничной превратилась в грязные тряпки. Ей нужна новая одежда. Принять ванну. Но порезы от серебра продолжают кровоточить – какая-то тёмная алхимия или проклятие, призванное продлить её мучения. Свежая марля уже снова пропиталась.
Я сжимаю рукой подлокотник кресла и ломают его пополам. Остальная мебель в комнате ахает.
– Прекрати сейчас же. Ты целыми днями хандришь здесь, – огрызается Уна. Рука сама собой прилипает к спинке стула, и я чувствую себя всё более неуютно. – Могу добавить, что безрезультатно. Твои сердитые взгляды и ворчание определённо не излечили мою ногу.
Она поднимает импровизированный, с просочившейся кровью гипс высоко в воздух, и я не могу оторвать от него взгляда.
– Это была моя вина…
– Мы больше не будем об этом говорить. Мы обе сделали свой выбор, и мы обе пожинаем последствия. – Уна резко ставит пустую чашку на стол и отталкивает её в сторону, где та, отброшенная, падает в заросли гардений. Через несколько секунд она снова оказывается на подносе. Я даже представить себе не могу, какие чары сделали эту комнату такой живой. Я уверена, что не хочу этого знать.
– Тебе лучше уйти, – говорит она.
– Что? – Я изумлённо смотрю на неё. – Ты даже близко не поправилась. У меня есть время.
– Возможно, у тебя и есть время, но моё терпение на исходе. Задерживаясь здесь, ты ничём не поможешь. Это ничего не решит. Тебе следует посещать занятия, посещать приёмы пищи, участвовать в делах двора до того, как произойдёт Вознесение. – Она разглаживает изодранный подол своей юбки. – Ты не должна тратить свои дни на горничную.
– Уна, классовое неравенство – это чушь собачья. Твоя жизнь не стоит меньше…
Она сердито смотрит на меня.
– Ты не подумала спросить, как я стала здесь горничной?
Я оглядываюсь по сторонам. У медсестёр обеденный перерыв. Кажется, мы с Уной одни, хотя я больше не верю в это. Кто-то испортил мой дневник. И я почти уверена, что мебель живая.
– Нам следует говорить тише.
– Это кресло, Ванесса, оно тебя не слышит, – шепчет она с не меньшей злобой, чем раньше. – Я – Уна Галлахер, дочь баронессы Галлахер из Карлоу, Ирландия.
Я потираю пульсирующую боль между бровями.
– Я не понимаю.
– Тогда, возможно, тебе стоит быть повнимательнее. Ты знаешь, с чего начинается наше рабство при дворе? – Она не даёт мне ответить. – Мы, служанки, занимаем достаточно высокое положение в иерархии, чтобы любые измены прощались в обмен на долги жизни.
Я безвольно опускают руки по бокам. Я отрицательно качаю головой. В этом нет никакого смысла.
– Ты… ты была преступницей?
– Предательницей. – Уна пожимает плечами. – Когда мне было четырнадцать, за мной ухаживал человек. Моя мать застукала нас вместе, когда мы обменивались любовными письмами и цветами, и меня отвели к графине Лейнстер для наказания. Она написала королю Европейского двора, и тот согласился, что, поскольку совокупления не произошло, меня можно привезти сюда и провести остаток моей жизни, прислуживая королеве и её придворным. Королева Сибилла предложила мне сделку – работать на неё, и я согласилась.
– Чушь собачья, – выдыхаю я. – Ты встречалась с человеком.
– Таков закон, – говорит Уна.
– Закон служит только тем, кто у власти. Они нарушают его, когда им это выгодно. Они нарушают его, когда хотят. – Мои когти разжимаются на правой руке, и я ударяю ими по земле, царапая камень.
– Осторожнее, девочка, я никогда не слышала таких предательских слов. Ты не захочешь присоединиться ко мне здесь. – Взгляд Уны смягчается. Она берёт меня за руку и гладит мою кожу, пока мои когти не исчезают. – Иди. Возвращайся к своим занятиям. Я давно смирилась со своей сделкой.
– Это не делает всё правильным.
– Что сделано, то сделано, Ванесса. – Она сжимает мою руку. – Пожалуйста, дай мне отдохнуть. Ты не даёшь мне уснуть уже несколько дней.
Ложь.
Я закатываю глаза, но со вздохом соглашаюсь. Королева Сибилла не позволит мне целую вечность быть непослушной. Но, когда я ухожу, у меня внутри всё переворачивается, когда я оглядываюсь на Уну и вижу страдальческое выражение её лица, когда она хватается за кровоточащую ногу и тихо рыдает. Это моя вина. Уна, заключённые в темнице… они все ощущаются моей виной.
Меня ждут Сражения и Завоевания, и на этот раз я рада. Поле, окруженное стенами замка, блестит от осеннего дождя, а воздух солоноват на вкус, как пот, океанские брызги и возможность заехать кулаком кому-нибудь в лицо.
Мои одноклассники выполняют упражнения: отжимания, бег на короткие дистанции, приседания и подтягивания на крыше веранды, но к тому времени, как я подхожу к ним, большинство из них уже закончили. Одетые в облегающую чёрную боевую форму, они потягиваются и разбиваются на спарринговые пары. Сегодня никаких трансформаций. Никаких когтей или клыков. Инструктор Шепард рявкает, что мы играем в «захват флага» один на один, а затем повязывает нам на рукава изумрудные ленты.
– Цель – быть последним, у кого будет ленточка, – объявляет инструктор Шепард. – Затем вы переходите к следующему матчу со следующим победителем. И так далее, и тому подобное, пока не останется тринадцать проигравших и один победитель.
Катерина накручивает огненный локон на палец.
– Что выигрывает победитель?
Инструктор Шепард пристально смотрит на неё.
– Как насчёт ужина в Большом зале в течение недели?
Катерина улыбается.
– Да, чёрт возьми.
Похоже, никому не нравятся придворные тонкости, хотя я сомневаюсь, что даже Катерина стала бы открыто жаловаться на них. Я подхожу к полю в туго зашнурованных кроссовках и укороченной рубашке, обтягивающей талию. Инструктор Шепард замечает меня первым.
– Рад, что ты решила присоединиться к нам, мисс Харт. – Он бросает мне свою единственную запасную ленточку. – Привяжи её к рукаву.
Синклер оборачивается на звук моего имени, Каликс тоже. Оба хмурят брови, выражение их лиц настолько похоже, что они больше похожи не на кузенов, а на братьев.
«Где ты была?» говорит Син одними губами, когда я завязываю ленту.
И мне следовало бы знать, что его мать никому ничего не сказала. Она хотела бы сохранить мой обман в тайне. Чтобы держать меня под каблуком как оружие и угрозу для всего двора. Я бы не смогла этого сделать, если бы все думали, что я совершаю государственную измену. Я пожимаю плечами и поворачиваюсь к инструктору.
Мне больно его видеть. Мне больно вообще здесь находиться.
Инструктор Шепард разбивает нас на пары, но оставляет нас с Эви напоследок. С жестокой улыбкой на лице он щёлкает пальцами и выводит нас вперёд. Думаю, он, должно быть, кто-то из окружения королевы. Конечно же, он говорит:
– Давайте сделаем это интересным, а? Эвелин, Ванесса, почему бы вам не занять портик для вашего матча?
Чёрт.
Полки с оружием до краёв заполнены бронзовым и серебряным оружием. Глаза Эвелин вспыхивают от красного до тёмно-бордового. Она коротко кивает.
– Безусловно. – Её чёрные волосы развеваются за спиной, когда она направляется к портику. Она стройная. На несколько дюймов ниже меня, поэтому, вероятно, быстрее. Её взгляд быстро перебегает с одного вида оружия на другое. Она хитрая. Но я… я уже не та девушка, какой была три дня назад. Во мне бурлит адреналин. Он придаёт мне сил. Я буду сражаться, если придётся. Я выложусь по полной, даже если для остальных это будет не более чем игра.
Королева Сибилла говорит, что у меня есть неиспытанная сила? Возможно, пришло время мне воспользоваться ею.
Синклер и Каликс пересекают поле – ещё один садистский подбор со стороны инструктора Шепарда – и смотрят в мою сторону перед началом своего матча. У нас есть пять минут, чтобы вырвать ленту у соперника. Если никто не схватит её, то мы оба выбываем из игры. Эви снимает меч с подставки и подбрасывает его в руках с ловкостью профессионального жонглёра.
– Что думаешь? Если я случайно перережу тебе горло, королева осудит меня? – спрашивает она с дерзким смехом.
Нет, королева бы так не поступила. Я начинаю думать, что мы для неё просто игра, развлечение, пока она ждёт, когда один из нас убьёт другого. Хотя, если Эвелин убьёт меня сейчас, возможно, королева подстроит так, что это событие будет расценено как государственная измена. Это могло бы сделать их сделку недействительной, и она сможет забрать жизнь Эвелин в качестве платы.
– Давай, Харт. Пошли. – Эвелин целится своим мечом мне в грудь. – Таймер запущен тридцать секунд назад.
Я быстро осматриваю окружающие стойки, пока она кружит вокруг меня. Инструктор Шепард всегда советует нам использовать свои сильные стороны, но булавы и цепы слишком тяжёлые; я расплющу либо её, либо себя. Меч против меча – это прекрасно, но портик маленький, а я не мастер фехтования. Я замечаю узкий столик с кинжалами. Может показаться довольно глупым использовать кинжал против меча, но, если я смогу уклониться от меча и подобраться к ней поближе, у меня будет больше шансов перерезать эту ленточку. Я должна действовать быстро. Проворно. Я должна буду вспомнить, каково это было на той волейбольной площадке.
Моё нутро – мои кости – подсказывают мне схватиться за кинжал, что я и делаю.
Эви усмехается.
– У людей самый маленький мозг.
– Я больше не человек. – Чтобы доказать это, я бросаюсь вперёд – как будто бросаюсь на мяч, а не на оборотня, – и это движение застаёт её врасплох. Мне удаётся поцарапать её левую руку, до крови, прежде чем порез аккуратно заживает. Жестокое наслаждение обжигает мои рёбра. Ярость. Я наконец-то использую свой гнев. Я улыбаюсь, встречаясь с ней взглядом. – Я – оборотень. – В ответ её глаза вспыхивают, и она вертит меч в руке. Похоже, мы закончили разговор. Она делает выпад, её меч пролетает у моего лица, но отскакивает от столба, а затем и от стола с цепями. Портик слишком мал для мечей.
Хорошо.
Эвелин, может, и быстрее, умнее и сильнее меня, но я хочу этого больше. Мне это нужно больше. И я злюсь из-за многого. Я машу перед ней кинжалом, приглашая попробовать ещё раз. Она сильно замахивается, но я уворачиваюсь, и серебряный клинок её меча сталкивается с деревянной стойкой. Вокруг лезвия разлетаются щепки. Она кричит, отчаянно пытаясь вырвать свой меч. Она стоит спиной ко мне, и меч прочно застревает в её руке, после двух месяцев издевательств и мучений я пинаю её ногой. Прямо в позвоночник.
Она взлетает к той же стойке с луками и стрелами и стонет, когда луки падают на пол. Стрелы падают к нашим ногам и разлетаются в разные стороны.
– Сука, – шипит она, откидывая волосы за спину и вытирая пот со лба. – Ты меня так достала.
– Аналогично.
Она рычит и отбрасывает в сторону свой меч, хватая два серебряных кинжала. Точно таких же, каким она пырнула меня несколько недель назад. Её цель – всегда наносить увечья.
Моя – побеждать.
Она налетает на меня быстрее молнии и делает два надреза на моём бедре. Кровь струится по моим шортам. Я свирепо смотрю на неё, но ничего не чувствую. Сейчас я не чувствую боли, только ярость.
– Очень хорошо, мисс Ли, – говорит инструктор Шепард, стоя под выветрившейся аркой портика. – Если вы порежете её ещё глубже, она не сможет сопротивляться.
– Она и так почти не сопротивляется. – Эви плюёт в меня, и капля горячей слюны попадает мне на грудь.
У меня перед глазами всё краснеет от гнева, но я дышу. Продолжаю дышать. Я не позволю ей победить.
– Защиты будет недостаточно для победы, – говорит инструктор Шепард.
Он прав. Я могу уклоняться от её атак сколько угодно, но, если я не смогу нанести ни одного из ударов, я никогда не сорву ленту с её одежды. Если не… вот оно. Я напрягаюсь, внезапно становясь готовой. Ко мне возвращается прежняя стратегия, когда я ходила в школу в джинсах, сидела за пластиковым столом во время ланча и забавы ради гоняла кожаный мяч. Эви хочет калечить.
Она снова делает выпад, взмахивая руками, в её кулаках кинжалы, похожие на когти, но я с лёгкостью уворачиваюсь от них и проскакиваю мимо неё. Я меняюсь с ней местами. Снова. Снова. Она быстро моргает, у неё кружится голова от скорости, с которой она вертится, чтобы не отстать от меня. Я больше не играю в её игру; я играю в ту, которую инструктор Шепард придумал для нас.
Для участия в «Захвате флага» нам не понадобится оружие. Вот почему никто больше не окружен стойками и мечами. Я присаживаюсь на корточки и провожу ногой возле её больной лодыжки – так сказала Антуанетта; у неё слабая левая лодыжка – и, конечно же, она не выдерживает. Именно так. Наш тренер по волейболу любил повторять, что простая игра всегда лучше сложной стратегии. И она была права. Эви с криком падает на землю и хватается за лодыжку, когда я срываю изумрудную ленту с её рубашки.
Её ноздри раздуваются. Она свирепо смотрит на меня. Из её рук вырастают когти, а изо рта – клыки.
Я победоносно держу ленточку между нами. Приподнимаю бровь, позволяя себе почувствовать её поражение – впервые за несколько месяцев почувствовать капельку радости – и говорю:
– Я победила.
Инструктор Шепард хлопает меня по спине.
– Неплохо, Укушенная. Совсем неплохо.
И я перехожу к следующему матчу.
Я сражаюсь с Катериной на кулаках, побеждаю Эрика, дёргая его за драгоценные волосы, и сражаюсь с Порцией, прорываясь сквозь её стены из плюща и шипов. Я вся в шрамах – на бедре всё ещё кровоточит рана от серебряных кинжалов, я избита до полусмерти, и всё остальное в синяках. Никто из них не ожидал, что я выиграю, но я победила. Ярость стала моим якорем, а смертельное чувство несправедливости толкало меня вперёд, и я дошла до финального раунда соревнований. Победа не за горами, и она стала маяком света на этом грёбаном дворе. Я покажу им всем, насколько я могу быть опасна… насколько я буду опасна, если они снова причинят боль тому, кого я люблю.
К сожалению, Каликс ждёт меня в центре поля.
Наши одноклассники собираются на окраине, затаив дыхание, наблюдая, как я разминаю костяшки пальцев, а Каликс снимает футболку. Восемь идеальных мышц брюшного пресса блестят от пота в безжалостных солнечных лучах. Каликс, может, и хитрый боец, но он также и сильный. Лучшее из обоих миров. Худшее из обоих миров. У меня нет стратегии, как победить его, только адреналин, бегущий по венам, и красная пелена в глазах. Она хочет причинить кому-то боль, кому угодно, и прямо сейчас Каликс отлично справится. Я должна победить.
Эти пятиминутные поединки стали для меня наркотиком. Я испытываю опьяняющий трепет от ударов, даже когда сама их получаю. Хруст костей кажется варварским, но он также пробуждает во мне первобытную часть. Убивать. Ранить. Калечить. Это единственные цели кровожадного оборотня.
Такого как я.
Но если Каликс ударит меня, я вполне могу потерять сознание. Он намного сильнее меня. Он намного быстрее. Если бы мы применяли оружие, он смог бы отрезать мне всю руку за считанные секунды. Это защитник Сина. Это человек, который за считанные секунды уложил меня на спину, когда мы сражались в классе Алхимического Конструирования.
Это единственный шанс сравнять счёт, который у меня есть, и он будет долгим.
– Боишься, Харт? – спрашивает Каликс.
В ответ я показываю средний палец.
– Может ты?
– Это правда? – На его губах появляется намек на ухмылку. – Я удивлён, что ты готова к реваншу. Первого раза было недостаточно?
– О, так это был твой первый раз? – ласково спрашиваю я.
Он сердито смотрит на меня.
– Заткнитесь, вы оба. – Подойдя к группе наших одноклассников, инструктор Шепард щёлкает секундомером. И Эви, и Катерина смотрят на меня исподлобья, в то время как Порция натягивает на лицо неубедительную улыбку и с преувеличенным энтузиазмом поднимает вверх большой палец. Однако трава у её ног пожухла. Порыв её океанского страха щекочет ленточку на моей руке.
Син прислоняется к портику, наблюдая за нами с пристальным вниманием.
Его хмурый взгляд почти такой же, как у его кузена.
– Чего ждёте? – рявкает инструктор Шепард. – Ваше время пошло.
Я пожимаю плечами, возвращая своё внимание к Каликсу.
Пять минут на то, чтобы уложить его на задницу и сорвать эту дурацкую ленточку, повязанную вокруг его бицепса. Пять минут на то, чтобы доказать всем присутствующим – доказать себе – что бояться нужно меня. А не их. Мои руки сжимаются в кулаки. Я рычу. Легко передвигаясь, Каликс подпрыгивает из стороны в сторону, дразня меня. Провоцируя меня сделать шаг вперёд первой.
Однако я не такая идиотка, какой он меня считает. Нет. я подожду его.
Каликс не отличается терпением. Ещё меньше терпения, когда дело касается меня, и я могу использовать это в своих интересах. Я наклоняю голову, дразня его улыбкой. Мне всё равно, что мне нужно сказать в этот момент – что мне нужно сделать, – чтобы выбить его из колеи.
– Интересно.
Его глаза сужаются. Как и ожидалось, он, похоже, ничего не может с собой поделать.
– Что?
– Должно быть, ты действительно хотел заполучить меня в свои руки, чтобы победить твоего драгоценного принца. – Син напрягается на периферии моего сознания, и волна злобного удовлетворения захлёстывает меня. – Разве ты не должен защищать его ценой своей жизни?
– Это урок рукопашного боя, Харт.
– Конечно, Каликс. – Я пожимаю плечами, когда наших одноклассников охватывает отвращение, и Син, оттолкнувшись от портика, подходит ближе. – Если ты так сильно хотел прикоснуться ко мне, всё, что тебе нужно было сделать, это попросить.
Каликс рычит. Бросается на меня.
Победа, пусть и недолгая. Он – товарный поезд, несущийся с обрыва, и удар вот-вот разобьёт меня вдребезги. В последнюю секунду я уворачиваюсь от него, но он хватает рукой тонкую прядь моих волос. Он тянет за неё, надеясь притянуть меня к себе. Но жертва того стоит, поэтому я продолжаю бежать. Я вырываюсь, и он рвёт волосы у меня на голове. Острая боль застилает мне глаза.
Он качает головой, впиваясь взглядом в волосы, которые сжимает пальцами, прежде чем отпустить их на волю лёгкого ветерка.
– Чёрт возьми, Ванесса. Сдавайся.
Я насмехаюсь над ним, не в силах подавить свой раскаленный добела гнев.
– Нет.
Каликс крадется вперёд, и я поднимаю кулаки перед своим лицом. Левый прижимаю к носу, а правый – над ним. Как учил меня инструктор Шепард.
Ударить Каликса – значит, поднять кулак вверх.
– Я не хочу причинять тебе боль, – бормочет он, начиная кружить вокруг меня.
Я смеюсь над этим, хотя звук выходит сухим. Без тени юмора. Я следую за ним по пятам.
– Нет, хочешь.
Он морщит лоб и замедляет шаг, что выглядит как искреннее беспокойство.
– Что с тобой сегодня не так?
– А ты как думаешь? – Я набрасываюсь на него, но он с лёгкостью отбивает удар. Ещё один удар, и он просто отскакивает назад. Подальше от меня. Я с рычанием бросаюсь за ним, забыв о ленте, забыв обо всем, кроме боли. Беспокойство. О чём он беспокоился, когда привёл меня к королеве? О чём он беспокоился, когда она покалечила Уну? Мои удары летели один за другим, безжалостно, по его лицу, подбородку, животу. Я даже наношу несколько ударов. Он морщится, когда мой кулак врезается ему в живот, и костяшки пальцев хрустят об эти восемь дурацких кубиков пресса. Всё это время он только защищается. Не пытается ударить меня в ответ. Я чуть не кричу от отчаяния. – Дерись со мной, Каликс!
– Что случилось..? – Он начинает повторять свой вопрос, но я бью его в челюсть, прежде чем он успевает закончить. Его зубы дрожат. Его кожа трескается. Кровь брызжет ему на грудь. В его взгляде вспыхивает жажда убийства, и он закрывает глаза, словно молясь о терпении. Всего на секунду. Ровно настолько, чтобы я смогла ударить его снова – на этот раз прямо в нос.
Его глаза резко открываются.
– Отлично. Хочешь драться? Да будет так.
Если я думала, что дрался с Каликсом раньше, то я ошибалась. Совершенно, чудовищно ошибалась. Это была детская забава. Теперь он вытягивает руки и с рычанием становится в стойку пошире. Чёрные волосы падают ему на лоб, но он не обращает на это внимания. Игнорирует всё, кроме меня. Это всё равно что быть замеченным медведем в дикой природе. Огромным, кровожадным, бешеным медведем.
Он скалит на меня клыки.
Дерьмо.
Меня охватывает тревога, и все мысли о стратегии вылетают в чёртово окно. Я никогда раньше не встречала такого Каликса, которого никто раньше не встречал, если судить по вздохам наших одноклассников. Он делает шаг вперёд, и я…
Лечу.
Я бегу от него так быстро, как только могут унести меня ноги, используя длину поля в своих интересах. Я бросаюсь влево, вправо; я пытаюсь изменить свою траекторию, как меня учили в детском саду, чтобы убежать от аллигатора. Но Каликс намного страшнее аллигатора. Он намного быстрее. Он смеётся во время погони, успокаивая меня – издеваясь надо мной – и от этого у меня мурашки бегут по спине.
– Ты не можешь бегать вечно, Харт. Кто-то же выиграет этот матч.
Я ненавижу его. Я ненавижу его. Я ненавижу его.
Если этот кто-то не я, я могу взорваться. Я не уверена, сколько ещё смогу выдержать перёд Церемонией Вознесения. Сначала они убили Селесту. Затем они укусили меня. И, наконец, они напали на Уну. Я мысленно повторяю эти три трагедии. Снова и снова, пока не останавливаюсь и резко не поворачиваюсь.
Каликс не может остановиться так быстро.
От неожиданности я протягиваю руку, чтобы дёрнуть его за ленточку, когда он проносится мимо меня, но он всё ещё слишком ловок. Он почти мгновенно приходит в себя, хватает меня за руку и швыряет на землю. Я падаю на траву, как наволочка из кирпичей. Болезненный удар, когда моё тело соприкасается с землёй. И вот он уже сверху, повсюду вокруг меня. И тяжёлый. Хотя я пытаюсь вырваться из-под него, он прижимается ко мне сильнее. Сжимает меня. И я пригвождена.
– Грёбаный мудак, – рычу я.
Каликс улыбается, теребя потрёпанный край ленты на моём рукаве. Я хватаю его за запястье и выворачиваю, прежде чем он успевает её убрать. Он шипит, его лицо в нескольких дюймах от моего. Даже меньше. И вместо этого я хватаю его за ленту. Он одновременно берёт меня за руку, и мы смотрим друг другу в глаза. Ни один из нас не хочет сдаваться. Но мы также не хотим заканчивать этот поединок вничью.
– Что с тобой не так? – повторяет он, его грудь вздымается напротив моей.
Может быть, это из-за адреналина, или из-за того, что я не могу отдышаться, или, может быть, я действительно просто жалкое создание, которое не скрывает своих чувств, но я спрашиваю:
– Где ты был? Где были ты и Син? – Мой голос срывается, будто в горле зарождается рыдание, но слёзы не идут. И не пойдут. Каликс в замешательстве качает головой.
– Я не понимаю.
Я упираюсь свободной рукой ему в грудь. Шлёпаю его по прессу. Он принимает всё это без слов, его взгляд сверлит мой. Ищет. Он не дёргает меня за ленточку и не мстит. Это злит меня ещё больше. Затем я царапаю ногтями его плоть, желая, чтобы он ответил. Раны затягиваются, набухают, а затем затягиваются, но он по-прежнему этого не делает. Я ненавижу это.
Я ненавижу то, что не могу никому доверять.
– Ванесса, – говорит Каликс низким и хрипловатым голосом. – О чём ты говоришь? Лорд Аллард сообщил нам с Сином, что после встречи тебя отправили в твою комнату. Ты не захотела оставаться при дворе. Они попросили, чтобы мы оставили тебя в покое на следующие несколько дней, потому что ты получила выговор за какой-то чёртов блокнот.
– Ты не проверил меня, – обвиняю я. – Ты не пришёл и не спросил.
– Ты и раньше бывала расстроена! По крайней мере, в этот раз ты не убегала тайком. У тебя не было тайных свиданий. Я…
Я кричу, и земля под нами сотрясается. А может, это только мне кажется. Я никогда не думала, что могу быть такой сильной. Никогда не думала, что могу быть такой… такой чудовищной. Изо всех сил я обхватываю его бёдрами и отбрасываю в сторону. Забираюсь на него сверху и сжимаю ему горло. Он поднимает обе руки в знак капитуляции, выражение его лица жёсткое. Обиженное.
Мне, блядь, всё равно.
Позади нас одноклассники скандируют, призывая нас уже взять ленточку соперника. Инструктор Шепард кричит, что на часах осталась минута. Но меня не волнует ни то, ни другое. Есть только Каликс… Каликс и его преданность, его наивность. А также моя.
– Ты действительно думал, что они говорят правду? – Я склоняюсь над ним, и мои волосы рассыпаются между нами. Падают ему на шею, грудь, лицо. Он откидывает их в сторону прерывистым дыханием. – Ты действительно думал, что, если королева найдет мой дневник, это повлечёт за собой одиночное заключение или лёгкий выговор? Пораскинь мозгами, Каликс. Ты прожил при дворе достаточно долго, чтобы понять, что наказания здесь всегда более чем поверхностны.
Каликс кладёт одну руку мне на талию, другую – на плечо. Есть два места, где он мог бы применить силу, чтобы сбросить меня с себя или сломать мне конечность. Он не делает ни того, ни другого. Он просто держит меня. Проходит несколько секунд. Он изучает моё лицо. Румянец распространяется от моих щек до кончиков пальцев ног. Мои странные фиолетовые глаза. Внутри я киплю. Я – лава и пламя, и я… я не могу это контролировать.
– Что они с тобой сделали? – шепчет он.
Я прикусываю губу, обнажая клыки. Я собираюсь выиграть этот бой честно.
– Дело не в том, что они сделали со мной, – говорю я. – Дело в том, что они сделали с Уной.
Осталось тридцать секунд. Я считаю, даже если он – нет. Он, должно быть, видит это по моим глазам… что я собираюсь дотянуться до его ленточки. Он снова разворачивает нас, меняясь местами, так сильно сжимая мою руку, что ломает кости. Но я ждала, когда он восстановит силу. Ждала, когда он пошевелится, достаточно быстро, чтобы я могла незаметно провести рукой по его руке.
Вот почему, когда он прижимает меня к траве, поднимая мои запястья над нашими головами, я уже сжимаю в руке его ленту.
Я заставляю себя улыбнуться, надеясь, что выгляжу такой же злобной, какой себя чувствую.
– Я победила.
Никто из наших одноклассников не хлопает. Даже Порция и Син. Я и не ожидала от них этого. Мне тоже не очень хочется праздновать. Всё это – моя ярость, моя победа – кажется каким-то пустым сейчас, когда я лежу под Каликсом с дурацкой ленточкой в руке. Как бы я ни старалась, я не могу избежать жестокости этого двора. Я не могу избежать даже своей собственной жестокости. Я могу только ждать, когда Каликс слезет с меня.
Нахмурившись, он протягивает мне руку, но я не принимаю её. Я вскакиваю на ноги без его помощи.
– Ванесса, – начинает он.
– Не надо, – говорю я и удаляюсь, чтобы побыть одной.
Уна возвращается через неделю, чтобы уложить меня в постель, но всё это время она хромает. Её раны зажили, хотя кости и сухожилия на икрах уже никогда не будут прежними. Она улыбается и смеётся, выполняя большую часть своих вечерних обязанностей, даже когда становится ясно, что работа её утомляет.
Однако по мере того, как проходит ночь, её настроение ухудшается. Она отталкивает меня, когда я пытаюсь помочь с мытьём ванны.
– Я такая же, какой была, – говорит она. – Я могу справиться с этим сама. – Затем она начинает плакать у ванны. Я поднимаю её на руки, что оказывается несложной задачей благодаря моей силе, которую я развивала в свободное время, прежде чем сесть рядом с ней на кровати и успокаивающе погладить её по спине.
