Текст книги "Книга убийств"

Автор книги: Джонатан Келлерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА 12

Сенсорная депривация[12] обладает одним неоспоримым достоинством – обостряет восприятие. И тогда план – любой план – помогает почувствовать собственную значимость.

Когда я вышел из дома, солнце ласкало лицо, точно руки любимой женщины, а деревья окутывала мягкая зелень, сияя в лучах ласкового солнца, – картинка, напомнившая мне, почему люди стремятся перебраться в Калифорнию. Я забрал почту – ничего интересного, – затем обошел сад за домом и остановился около пруда, где резвились карпы, разбуженные моими шагами.

Десять очень голодных рыб. Я их осчастливил. А потом поехал в университет.

Я воспользовался карточкой преподавателя медицинского факультета, чтобы припарковаться в северной части университетского кампуса, направился в научно-техническую библиотеку, уселся перед компьютером и сначала проверил внутреннюю базу данных, а потом вышел в Интернет, где пробежался по нескольким поисковым программам.

Запрос по Джейни или Джейн Инголлс вывел меня на семейный сайт Инголлс-Даденхоффер из города Ганнибал, штат Миссури. Прапрапрабабке Джейн Марте Инголлс на следующей неделе исполнилось бы двести тридцать семь лет.

Набрав имя Боуи Инголлс, я попал в клуб фанатов Дэвида Боуи в английском Манчестере, а также в университет Оклахомы на сайт профессора истории, который был посвящен Джиму Боуи.

В Интернете имелась информация относительно нескольких Мелинд Уотерс, но ни одна из них даже отдаленно меня не заинтересовала. Женщина-физик по имени Мелинда Уотерс работала в лаборатории Лоуренса Ливермора, девятнадцатилетняя Мелинда Сью Уотерс из маленького городка в Арканзасе выставила собственные фотографии в обнаженном виде, а Мелинда Уотерс, адвокат, предлагала свои услуги в информационном бюллетене юридических услуг, Санта-Фе, Нью-Мексико.

Никаких криминальных историй или сообщений о смерти Джейни Инголлс или Мелинды Уотерс. Возможно, Майло прав: подруга Джейни действительно нашлась и вернулась к нормальной жизни без особых происшествий.

Я запросил имя ее матери – Эйлин – безуспешно.

Следующий шаг: Тоня Мари Стампф. Про подружку Швинна, с которой он развлекался на заднем сиденье полицейской машины, – ничего. Впрочем, это меня не удивило, я и не ждал, что престарелая шлюха заведет собственный сайт в Интернете.

Никаких сведений касательно Пирса Швинна мне обнаружить не удалось. Поиск по фамилии привел к тому, что на экране появилось несколько статей про велосипеды, а также сообщение, которое привлекло мое внимание, поскольку касалось события, происшедшего неподалеку, в Вентуре: еженедельный отчет о прошлогодней выставке лошадей. Одной из победительниц стала женщина по имени Мардж Швинн, которая разводила арабских скакунов в местечке под названием Оук-Вью. Я нашел его на карте – в семидесяти милях от Лос-Анджелеса, неподалеку от Оджая. Очень подходящее место для полицейского в отставке – маленький городок, сильно смахивающий на деревню. Я записал имя.

Семья Коссак отняла у меня много времени, и я прочитал кучу статей в «Лос-Анджелес тайме», а также в «Дейли ньюс» и дошел до самых шестидесятых.

Имя отца молодых людей, Харви Коссака-старшего, постоянно фигурировало в статьях, где рассказывалось о том, как он сносил городские здания, а на их месте строил торговые центры, участвовал в работе конфликтных комиссий и благотворительных мероприятий, где собирался цвет общества и политики высшего эшелона власти. Фонд Коссака поддерживал «Объединенный путь»[13], жертвовал деньги на исследования в области медицины, направленные на создание препаратов для борьбы со всеми известными болезнями, но никаких упоминаний о том, что он вносил деньги в Благотворительный фонд полиции. И ничего, что связывало бы его с Джоном Дж. Брусардом или полицейским управлением Лос-Анджелеса.

Я посмотрел на двадцатипятилетней давности официальную фотографию Коссака-старшего – невысокий, лысый, толстенький человечек с огромными очками в черной оправе, крошечным диспепсическим ротиком и явной любовью к большим квадратным карманам. Его жена, Ильзе, была выше его на полголовы, с бесцветными волосами, слишком длинными для ее среднего возраста, запавшими щеками, напряженными руками и сонными глазами. Если не считать того, что она председательствовала на благотворительном балу для девушек, впервые выезжающих в свет, который устраивали в клубе Уилшира, в общественной жизни Ильзе не участвовала.

Я проверил список гостей – девушек, приглашенных на бал, – и не нашел в нем имени Кэролайн Коссак, которая всегда ходила в одном и том же и, возможно, отравила соседскую собаку.

Харви-младший и Боб Коссак начали появляться на страницах газет, когда им перевалило за двадцать – через несколько лет после убийства Джейни Инголлс. Коссак-старший умер около восьмой лунки в уилширском гольф-клубе, и управление компанией перешло к сыновьям. Они немедленно взялись за дело, продолжили действующие проекты, а также финансировали съемки нескольких иностранных фильмов, ни один из которых не имел успеха.

Снимки, сделанные для «Календаря», рассказывали о том, как братья посещали премьеры, загорали в Каннах, участвовали в празднике «Пляска солнца»[14] в Парк-Сити, обедали в модных ресторанах, появлялись в обществе звезд и известных фотографов, богатых наследников и людей, знаменитых тем, что они знамениты, – в общем, стандартный набор голливудских развлечений.

У меня сложилось впечатление, что младший Харви Коссак обожал сниматься – его лицо всегда маячило на первом плане. Но если он считал себя фотогеничным, должен сказать, что он очень сильно ошибался. Приземистый, похожий на свинью, с редкими вьющимися светло-каштановыми волосами и рыхлой толстой шеей, на которой, словно на куске жира, прилеплена голова. Младший брат, Боб («Бобо», потому что в детстве он обожал борца Бобо Брэзила), тоже красотой не отличался, но был не таким толстым, как брат. Свои длинные темные волосы он зачесывал назад так, что открывался низкий квадратный лоб, а усы в стиле Фрэнка Заппы, от которых подбородок казался еще меньше, похоже, являлись предметом его гордости.

Оба брата носили черные костюмы с черными футболками, но выглядели в них отвратительно. Харви вообще ничего не шло, а Боб производил впечатление человека, нарядившегося в одежду, украденную в магазине. Таким лицам самое место на задворках, а не в сиянии прожекторов.

Экранные приключения братьев продолжались года три, затем они резко сменили интересы и громко заговорили о необходимости приобретения футбольной команды – решили исполнить давнишнюю мечту отца. Собрав консорциум финансовых воротил, братья вынесли свое предложение на рассмотрение городского совета. Однако оно было отклонено членами совета, которые придерживались популистских взглядов, под предлогом того, что братья хотят заставить налогоплательщиков финансировать выгодный для Коссаков проект.

Идея развития спорта потихоньку увяла, как и игры в кинобизнесе, и в течение пары лет 6 братьях не было слышно. Затем Харви Коссак возник снова – на сей раз он преподнес общественности финансируемый федеральными властями проект восстановления жилого массива в долине Сан-Фернандо, а Бобо привлек к себе всеобщее внимание тем, что попытался снести голливудский кегельбан, который местные жители хотели сохранить как памятник, чтобы построить грандиозный торговый пассаж.

Некролог о смерти их матери появился в газетах три года назад. Ильзе Коссак умерла «…после длительной борьбы с болезнью Альцгеймера… закрытая служба, вместо цветов… пожертвования в…».

И по-прежнему ни слова про сестричку Кэролайн.

Я начал просматривать разные сайты и отчеты по периодическим изданиям в поисках сообщений об убийствах, совершенных в течение пяти лет после смерти Джейни Инголлс, но не нашел ничего хотя бы отдаленно похожего. Интересно, потому что садисты на сексуальной почве добровольно не бросают своих развлечений, так что, возможно, убийца Джейни умер или попал в тюрьму. Если это так, удастся ли Майло получить ответы на вопросы, которые его мучают?

Я спустился вниз, в отдел связей с общественностью, и изучил все старые номера журнала «ФБР на страже порядка», которые только смог отыскать, а также целые кипы периодических изданий, посвященных судебным разбирательствам и преступлениям. Джейни была убита с особой жестокостью, а раны, нанесенные ей, весьма необычны – например, снятый скальп, – и я рассчитывал, что мне удастся найти похожий случай.

Не удалось. В журнале ФБР рассказывалось о самых разных вещах, начиная с программы предотвращения особо тяжких преступлений и подробного разбора таких преступлений до статей, специально предназначенных для газет. Единственное сообщение о снятых скальпах отыскалось в отчете, переданном телеграфным агентством из Бразилии: родившийся в Германии доктор, сын нацистского эмигранта, убил нескольких проституток и сохранил их скальпы в качестве трофеев. В тот момент ему было около двадцати, значит, когда убили Джейни Инголлс, он еще лежал в пеленках. Все сначала бывают симпатичными малышами.

Возможно, убийца Джейни продолжал свои чудовищные развлечения, только не оставляя следов в виде тел.

Но даже мне самому эта версия казалась не слишком убедительной. Двадцать лет назад он бросил тело Джейни прямо у дороги и с годами должен был стать более, а не менее дерзким и самоуверенным.

Когда я вернулся домой, на автоответчике не оказалось ни одного сообщения. Тогда я позвонил Майло домой, и мне сонным голосом ответил Рик Силверман. Он работает хирургом в больнице «Скорой помощи». И в какое бы время я ни позвонил, у меня возникает ощущение, что я его разбудил.

– Алекс? Как дела? – спросил он самым обычным тоном – значит, Майло не сказал ему про Робин.

– Отлично, а у тебя?

– Я работаю, мне платят. Я не жалуюсь.

– Ты единственный врач, который не жалуется. Он рассмеялся.

– На самом деле я довольно часто ругаюсь, но когда возникает перебор, становится скучно. Я постоянно себе говорю, что должен радоваться – я получаю зарплату, и мне не приходится напрямую иметь дело с Комиссией по здравоохранению. Возможно, когда-нибудь наступит такой счастливый день, когда Майло будет оплачивать все счета.

– И тогда он отправится в Париж на большой показ моделей знаменитых кутюрье.

Рик снова рассмеялся, а я подумал: Париж? И откуда он только вылез, профессор Фрейд?

– Значит, ты работаешь? – сказал я.

– Только что вернулся после восемнадцатичасового праздника. Столкновение нескольких машин. Папочка и мамочка сидели впереди, двое детей на заднем сиденье, три года и пять, ни ремней безопасности, ни детских кресел. Папаша и мамаша остались в живых. Она даже будет ходить… ладно, хватит, а то мне придется тебе платить. Большого парня нет дома. Забежал пообедать и куда-то умчался.

– Сказал куда?

– Нет. Мы взяли домой еду из китайского ресторана, и я чуть не заснул над своей тарелкой. Когда проснулся, оказалось, он накрыл меня одеялом и оставил записку, что, возможно, будет некоторое время занят. Мне показалось, он немного взвинчен. Я чего-то не знаю? У вас с ним новое дело?

– Нет, – ответил я. – Все старое.

Я попытался читать, смотреть телевизор, медитировать – ничего не вышло. В голове бродили только самые отвратительные мысли. К десяти часам вечера я лез на стены и думал о том, когда же наконец позвонит Робин.

Концерт в Юджине, наверное, в полном разгаре, и она стоит за кулисами, счастливая и взволнованная. Она всем нужна. А бренчащие на гитарах сукины дети, которые хотят спасти мир…

Дзинь-дзинь-дзинь.

– Алло, – произнес я задыхаясь.

– Ты работаешь? – спросил Майло.

– Я ничего не делаю. А что случилось?

– Не могу найти Швинна, но, возможно, мне удалось отыскать его старушку.

– Зовут Мардж? Ранчо «Мекка» в Оук-Вью?

– Так-так, кто-то у нас ужасно трудолюбивая пчелка.

– Скорее трутень. Как ты ее нашел?

– Благодаря тому, что я исключительно гениальный детектив, – ответил Майло. – Мне удалось добыть дело об увольнении Швинна – довольно мерзкое, должен тебе сказать, так что это между нами.

– Его пенсионные чеки поступали на ранчо?

– В течение пятнадцати лет после того, как он ушел в отставку, на адрес в долине Сайми-Вэлли. Потом два года переводы поступали на почтовый ящик в Окснарде и только после этого на ранчо. Его нет в базах данных отдела транспортных средств, но по тому же адресу значится Мардж Швинн. Я только что ей позвонил, оставил на автоответчике сообщение.

– Нет в базе данных ОТС, – сказал я. – Как ты думаешь, он умер?

– Или больше не водит машину.

– Бывший коп, который не водит машину?

– Да уж, – протянул он. – Ты прав.

– За сельской жизнью в Сайми-Вэлли последовало два года, когда корреспонденцию доставляли на адрес почтового ящика, а потом ранчо. Это может означать развод, два одиноких холостяцких года, новый брак.

– Или он овдовел. Его первую жену звали Дороти, и он перестал получать деньги на адрес, по которому они жили вместе, когда Швинн перебрался в Окснард. Через два года появилась Мардж. – Майло помолчал. – Дороти… мне кажется, он упоминал ее имя. Но сейчас трудно сказать, что я помню, а что лишь мои домыслы. В любом случае больше мне ничего не удалось узнать.

Я рассказал о том, что делал в библиотеке и что узнал про Коссаков.

– Богатенькие детки остаются богатенькими, – заметил Майло. – Кто бы удивлялся. Я также поискал Мелинду Уотерс. Ее нет ни в каких базах данных, ни ее, ни матери, Эйлин. Но она могла выйти замуж, или ее мать снова вышла замуж, и обе поменяли фамилии. Жаль, что я не знаю фамилии отца Мелинды, который служил в военно-морском флоте. Впрочем, он уплыл в Турцию, так что нам его не найти. Однако мне удалось выяснить, что Боуи Инголлс умер. Девятнадцать лет назад.

– Через год после Джейни, – сказал я. – А что произошло?

– Автомобильная катастрофа в горах. Инголлс врезался в дерево и вылетел через ветровое стекло. Уровень алкоголя в крови превышал норму в четыре раза, в машине нашли около дюжины пустых банок из-под пива.

– Где в горах?

– Бель-Эйр. Неподалеку от пруда. А что?

– Недалеко от дома, где была вечеринка.

– Может, ударился в воспоминания, – сказал Майло. – Однако факты утверждают, что он был пьян. Кроме того, вечеринка у Коссаков – всего лишь предположение. Meлинда и Джейни могли пойти совсем в другое место. Или Швинн прав, и случившееся не имеет к Вест-Сайду никакого отношения. Они сели в машину к какому-нибудь психопату, и он их прикончил неподалеку от того места, где бросил тело Джейни. Я устал, Алекс, и иду домой.

– Что ты собираешься делать с Мардж Швинн?

– Она получила мое сообщение.

– А если она не перезвонит?

– Я снова попытаюсь.

– Если Швинн умер, может, это Мардж прислала мне альбом, – предположил я. – Она могла найти его в вещах Швинна вместе с упоминанием о тебе и обо мне…

– Все возможно, друг мой.

– Если тебе удастся с ней связаться, не возражаешь, чтобы я составил тебе компанию?

– А кто сказал, что я собираюсь к ней в гости? Я промолчал, и он спросил:

– Тебе что, нечем заняться?

– Абсолютно. Майло фыркнул.

– Робин звонила, – сообщил я. – Мы поговорили.

– Ага, – сказал он, и я услышал в голосе вопрос. Я решил вернуться на безопасную территорию.

– Кстати, ты проверил отпечатки пальцев на альбоме?

– Мне удалось обнаружить отпечатки только одного человека.

– Мои?

– Ну, – сказал Майло, – я не специалист по отпечаткам, но твои у меня есть, и они очень похожи на те, что на альбоме.

– Значит, тот, кто его послал, постарался стереть свои отпечатки пальцев, – подытожил я. – В любом случае это интересно.

Он прекрасно понял, что я имел в виду: осторожный полицейский или исключительно аккуратный убийца, который решил нас подразнить.

– Ладно, – сказал Майло. – Спокойной ночи.

– Приятных сновидений, – пожелал я ему.

– Надеюсь, мне приснятся воздушные феи, обсыпанные сахарной пудрой.

ГЛАВА 13

Я сомневался, что Майло объявится в ближайшее время, однако он позвонил в мою дверь на следующий день в одиннадцать утра. Он был в голубой ветровке, полосатой рубашке и мешковатых джинсах. Под пиджаком я заметил пистолет, засунутый в кобуру, но в остальном Майло выглядел как человек, у которого неожиданно выдался выходной. Я еще не успел снять халат. Робин так и не позвонила.

– Готов немного прогуляться? – спросил он. – Понюхать лошадиное дерьмо и все такое?

– Тебе позвонила вторая миссис Швинн?

– Вторая миссис Швинн мне не позвонила, но я решил: черт подери, Оджай в это время года, наверное, очень симпатичное местечко.

Я собрался сказать привычное «Понятно», но в последний момент сдержался.

– Пойду оденусь.

– Вот и отлично.

– «Севилья» лучше подходит для дальней дороги, – сказал Майло, и я не стал спорить.

Когда я завел мотор, Майло откинулся на сиденье, закрыл глаза, положил на лицо платок и открыл рот. Весь следующий час он дремал, время от времени открывая глаза, чтобы посмотреть на мир с недоверием и удивлением – как принято у полицейских и детей.

У меня тоже было не подходящее для разговоров настроение, и я включил музыку. Старые, еще времен Буэнос-Айреса, тоскливые пассажи, которые Оскар Эйлман исполнял на своей блестящей, точно алмазы, серебристой гитаре. Чтобы попасть в Оук-Вью, следовало проехать по шоссе номер четыреста пять, затем по сто первому до Вентуры и, наконец, выбраться на тридцать третье. Еще десять миль по двухполосному шоссе, которое мчалось сквозь серо-розовые горы, но почти не поднималось над уровнем моря. Оно и привело нас в Оджай. Влага с океана висела в воздухе, и небо над горизонтом напоминало белую вату, прорезанную черными полосами там, где должно было быть солнце. Приглушенный свет делал зеленый цвет более насыщенным, словно в этих местах недавно произошла атомная катастрофа.

Я не был здесь пару лет – с тех пор, как гонялся за психопатом, помешавшимся на мести, и познакомился с поразительным человеком по имени Уилберт Гаррисон. Я не знал, живет ли он по-прежнему в Оджае. Психиатр и философ, он относился к жизни очень серьезно и, учитывая насилие, с которым ему пришлось столкнуться благодаря мне, вполне мог перебраться в другое место.

В начале шоссе номер тридцать три со всех сторон обступали самые разные металлические конструкции, нефтяные вышки и даже появилась электростанция, украшенная, словно изысканной растительностью, рядами проводов. Потом пошли леса и типичные для Оджая пейзажи: маленькие домики, окруженные аккуратными каменными заборами, соснами и могучими дубами, а также симпатичные лавочки, в которых продавали самодельные свечи и сушеные травы. Массажные клиники, институты йоги, школы, в которых вас научат рисовать карандашами и красками, лепить, находить мир с самим собой, если только вы допустите наставников в свое сознание.

И здесь же все, что составляет жизнь маленького городка: ржавые дома на колесах за заборами из колючей проволоки, сараи, забитые сеном и инструментами, грузовики без колес, пыльные выпасы, где тычутся носом в землю тощие лошади. Намалеванные от руки объявления, рекламирующие вяленую говядину и соус чили домашнего приготовления. Конюшни и скромные храмы, посвященные консервативному Богу. И повсюду ястребы – огромные, спокойные, уверенные в себе хищники, лениво кружащие в небе.

Ранчо «Мекка» располагалось на западной стороне шоссе номер тридцать три. На него указывала надпись – железные буквы были прибиты к сосновой табличке, стоявшей среди кактусов и травы. Мы свернули налево по дороге с раскрошившимся асфальтом, украшенной тощими, словно вылинявшими, кустами, а примерно через пятьсот ярдов оказались среди невысоких холмов, которые растянулись на пару акров и заканчивались песочного цвета плоским холмом.

Справа находился загон, окруженный деревянным забором с железными столбиками – слишком большой для пяти лошадей, которые там паслись. Гладкие, ухоженные животные не обратили на нас никакого внимания. Сразу за загоном мы увидели несколько трейлеров для перевозки лошадей и кормушки. В конце дороги те же кусты стояли ближе друг к другу и производили впечатление более ухоженных, а их сине-оранжевые цветы притягивали взгляд и отпускали его только у маленького розового дома с плоской крышей и зеленой деревянной отделкой. Перед домом стояли десятилетний коричневый джип и пикап «додж» такого же точно цвета и возраста. Легкая тень скользнула по загону – ястреб так низко пронесся над землей, что я успел разглядеть изогнутый клюв.

Я выключил двигатель, выбрался из машины и вдохнул аромат сосен, смешанный с запахом сухого навоза, который почему-то напомнил мне запах кленового сиропа и гниения. Вокруг царила мертвая тишина. Я прекрасно понимал Пирса Швинна, считавшего, что таким должен быть райский уголок. Но если он, как Майло и множество других людей, насквозь пропитан шумом и пороками большого города, сколько времени пройдет, прежде чем очарование этих мест начнет тускнеть?

Майло громко хлопнул дверью, но никто не вышел нас встретить, а в незанавешенных окнах не появилось любопытных лиц.

Мы подошли к двери, Майло нажал кнопку звонка, и мы услышали мелодию, которая звучала целых пятнадцать секунд. Какой-то знакомый мотив, который, однако, мне никак не удавалось вспомнить, – впрочем, в памяти почему-то всплыли лифты в универмагах Миссури.

Одна из лошадей в загоне заржала, однако мы по-прежнему не слышали ничего такого, что указывало бы на присутствие людей.

Ястреб улетел.

Тогда я принялся разглядывать лошадей. Сильные, цвета красного дерева, с блестящими, тщательно расчесанными гривами – два жеребца и три кобылы. Вход в загон украшал полукруг из железных букв, отдаленно напоминающих арабские.

Мекка.

Неожиданно на ватном небе появился голубой треугольник, и я увидел, что зеленые холмы, окружающие ранчо, являются его естественной границей. Мне было трудно представить, что «Книга убийств» отправилась ко мне из этого пропитанного тишиной и покоем места.

Майло снова позвонил, и мы услышали женский голос:

– Минутку!

Через пару мгновений дверь открылась.

На пороге стояла крошечная, но сильная женщина. Определить ее возраст на первый взгляд оказалось трудно: от пятидесяти до шестидесяти лет. Она была в сине-желтой клетчатой рубашке, заправленной в обтягивающие джинсы, которые демонстрировали всем желающим плоский живот, осиную талию и мальчишеские бедра. Старые, но идеально чистые рабочие сапоги выглядывали из-под джинсов. Седые волосы, сохранившие свой прежний золотистый оттенок, собраны в короткий хвост.

Сильные черты лица, привлекательные в зрелом возрасте, у девушки, наверное, казались простыми и ничем не примечательными. Зеленые с коричневатым оттенком глаза, скорее зеленые, чем карие. Выщипанные, словно две запятые, брови, но ни грамма косметики. И кожа – яркий пример всего, что может сделать с ней солнце: сморщенная, потрескавшаяся, неровная и такая жесткая, как будто со временем стала деревянной. Несколько неприятного вида темных пятен пристроились под глазами и на подбородке. Когда женщина улыбнулась, нашим глазам предстали ослепительно белые зубы здоровой девственницы.

– Миссис Швинн? – спросил Майло и потянулся за своим жетоном.

Но, прежде чем он успел его вытащить, женщина сказала:

– Я Мардж, и мне известно, кто вы такой, детектив. Я получила ваше сообщение.

Она не посчитала необходимым извиниться за то, что не перезвонила. Как только улыбка погасла, на лице Мардж не осталось никаких эмоций, и я подумал, что, видимо, именно поэтому у нее такие спокойные лошади.

– Мне знаком взгляд копа, – объяснила она.

– И какой же он, этот взгляд?

– Страх, смешанный с яростью. Всегда ждать худшего. Мы с Пирсом иногда катались верхом, а когда в кустах неожиданно раздавался какой-нибудь незнакомый звук, у него появлялся такой взгляд. Значит… вы были его последним напарником. Он о вас рассказывал.

Она посмотрела на меня, и между нами повисло прошедшее время.

Мардж прикусила губу.

– Пирс умер. В прошлом году.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже. Я ужасно по нему скучаю.

– А когда…

– Он упал с лошади семь месяцев назад. С самого смирного из моих коней. Его звали Акбар. Пирс, конечно, не был ковбоем, да и не ездил верхом, пока не познакомился со мной. Вот почему я отдала ему Акбара, и они очень подружились. Наверное, Акбара что-то испугало. Я нашла его на берегу озера Каситас, он лежал на боку, и у него были сломаны две ноги. Пирса я увидела в нескольких ярдах, он упал и разбил голову о камень, мне не удалось нащупать пульс. Акбара пришлось пристрелить.

– Мне очень жаль, мэм.

– Ничего, я потихоньку справляюсь. Самое страшное – это ощущение утраты. Человек постоянно находится рядом и вдруг… – Мардж Швинн щелкнула пальцами и оглядела Майло с головы до ног. – Примерно таким я вас себе и представляла, учитывая, сколько времени прошло с тех пор. Вы ведь приехали не за тем, чтобы рассказать мне что-нибудь плохое про Пирса, правда?

– Нет, мэм, с какой стати, я…

– Называйте меня Мардж. Пирс любил свою работу, ему нравилось быть детективом, но к самому управлению он относился плохо. Говорил, что на протяжении многих лет они пытались до него добраться, потому что он был индивидуалистом. Я продолжаю получать его пенсию, но мне не нужны проблемы, и я не хочу нанимать адвокатов. Вот почему я вам не позвонила. Не знала, что вам нужно.

Выражение лица Мардж говорило о том, что она по-прежнему пытается понять.

– Пенсия Пирса меня совершенно не интересует. Более того, я здесь не как представитель управления. Просто я работаю над одним делом.

– Над которым вы работали вместе с Пирсом?

– Над которым мы должны были работать вместе, но он ушел на пенсию.

– На пенсию, – повторила Мардж. – Можно и так сказать… ну, это приятно. Пирс был бы рад, что через столько лет вы приехали с ним посоветоваться. Заходите, кофе еще не успел остыть. Расскажете мне о том времени, когда вы служили вместе с Пирсом. Что-нибудь хорошее.

Дом был просторный, с низким потолком, стены из некрашеных сосновых панелей и песочного цвета ткани из волокна рами – анфилада крошечных полутемных комнатушек, обставленных простой, очень старой мебелью, модной в пятидесятых годах, за которую на аукционе подержанных вещей какая-нибудь двадцатилетняя кинозвезда отвалила бы хорошие деньги.

Из гостиной мы попали на кухню, расположенную в задней части дома, и уселись за светлый овальный столик, а Мардж Швинн принялась разливать в кружки кофе с цикорием. На стене из рами висели портреты коней и кадры из вестернов. Стоящий в углу комод для трофеев был заполнен золотыми кубками и лентами. В противоположном углу я увидел на кронштейне старый телевизор «Магнавокс» с большими ручками и выпуклым зеленоватым экраном. На нем стояла фотография в рамке – мужчина и женщина, но я сидел слишком далеко, чтобы рассмотреть детали. Окно кухни выходило на горы, но все остальные смотрели в сторону загона для лошадей, которые с момента нашего появления так и не пошевелились.

Мардж закончила наливать кофе и уселась на стул с прямой спинкой, который объяснял ее великолепную осанку. Молодое тело, лицо пожилой женщины. Ее руки были так сильно испещрены желтыми пятнами, что сквозь них едва проглядывала чистая кожа, жесткая, с выступающими венами.

– Пирс был о вас высокого мнения, – сказала она Майло.

Майло удалось почти сразу же избавиться от удивления, появившегося у него на лице, но Мардж его заметила и улыбнулась.

– Да, я знаю. Он рассказывал мне, что плохо с вами обращался. Последние годы в полиции стали настоящим испытанием для Пирса, детектив Стеджес. – Она на мгновение опустила глаза, и улыбка исчезла. – Вы знали, что, когда вы с ним работали, он уже был наркоманом? Майло смущенно прищурился и скрестил ноги.

– Я помню, что он принимал лекарства от насморка.

– Именно, – подтвердила Мардж. – Но не для того, чтобы избавиться от насморка. Эти препараты он принимал открыто. А потихоньку от всех баловался амфетаминами. Сначала он стал к ним прибегать, чтобы не заснуть на работе или за рулем, когда возвращался домой в долину Сайми-Вэлли. Он жил там со своей первой женой. Пирс довольно крепко подсел. Кстати, вы знали Дороти?

Майло покачал головой.

– Пирс очень хорошо к ней относился. Дороти тоже умерла, почти сразу после того, как Пирс вышел на пенсию. Сердечный приступ. Она была заядлой курильщицей, не выпускала сигарету изо рта, да еще имела лишний вес, не просто лишний, а катастрофически лишний. Именно из-за нее Пирс впервые попробовал амфетамины – Дороти прописывали кучу всяких лекарств, чтобы похудеть, и он начал их у нее брать. Наркотик, как это всегда и происходит, одержал над ним верх. Он говорил мне, что у него испортился характер, он стал подозрительным, у него часто менялось настроение, он не мог спать. И вымещал свое дурное настроение на напарниках, особенно на вас. Потом Пирсу было стыдно, ведь он считал вас умницей и не сомневался, что вы далеко пойдете…

Она замолчала.

Майло подергал молнию своей ветровки.

– А Пирс много говорил о работе?

– Он не говорил о каких-то отдельных делах, если вас это интересует. Только о том, что в управлении все прогнило. Лично я думаю, что работа отравила его не меньше наркотиков. Когда мы познакомились, он скатился практически на самое дно. Это произошло почти сразу после смерти Дороти, и Пирс перестал платить за дом в Сайми-Вэлли – они его так и не купили, просто снимали. Пирс жил в грязном мотеле в Окснарде и получал гроши за то, что подметал полы в лавке Рэндалла «Одежда для ковбоев». Там я его впервые и увидела. Я приехала в Вентуру на выставку и зашла в лавку за сапогами. Пирс выносил мусор, и мы с ним налетели друг на друга. Представляете, я плюхнулась прямо на задницу, и мы расхохотались. Он замечательно смеялся. А еще он вызвал у меня любопытство. Человек в его возрасте обычно подобную работу не делает. Такое скорее для молодых мексиканцев.

В следующий раз, когда я зашла в лавку, мы немного поговорили. Мне понравилось, что он сильный и немногословный. Вы уже, наверное, поняли, что я болтушка, ведь большую часть жизни я прожила одна, разговаривая со своими лошадьми. И сама с собой, чтобы не спятить.

Эта земля принадлежала моему деду. Я унаследовала ее от родителей. Я была самой младшей в семье и осталась здесь, чтобы о них заботиться. Лошади делают вид, что слушают меня. Пирс тоже умел слушать. Вскоре я начала придумывать причины, по которым мне требовалось съездить в Окснард. – Мардж улыбнулась. – Я накупила огромное количество штанов и сапог. А он больше ни разу меня не ронял.

Она потянулась к кружке с кофе.

– Мы поженились через год знакомства. Приняли такое решение, потому что оба были ужасно старомодными и не могли без официального документа начать жизнь вместе. Но главным образом нас связывала дружба. Пирс был моим самым лучшим и верным другом.