Текст книги "Книга убийств"

Автор книги: Джонатан Келлерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Джонатан Келлерман
Книга убийств

Посвящается Фей

ГЛАВА 1

В день, когда получил «Книгу убийств», я все еще думал о Париже. Красное вино, голые деревья, серая река… город любви. И все, что там произошло. А теперь вот это.

Мы с Робин прилетели в аэропорт Шарля де Голля в понедельник пасмурным январским утром. Это путешествие придумал я, решив сделать Робин сюрприз. И провернул все за одну безумную ночь: заказал билеты на рейс «Эр Франс», комнатку в маленьком отеле на окраине Восьмого arrondissement[1], собрал чемодан на двоих и промчался сто двадцать пять миль до Сан-Диего. В конце концов я появился в комнате Робин в «Дель-Коронадо» с дюжиной чайных роз, улыбаясь, как фокусник.

Робин открыла дверь, и я увидел белую футболку, короткий красный саронг, каштановые волосы, мягкой волной окутывавшие плечи, усталые шоколадного цвета глаза без косметики. Мы обнялись, потом она чуть отстранилась от меня и посмотрела на чемодан. Когда я показал билеты, она отвернулась, чтобы я не заметил слез. За окном ревел черный ночной океан, но Робин приехала сюда вовсе не затем, чтобы провести отпуск. Она умчалась, все бросив, из Лос-Анджелеса, потому что я соврал ей и снова подверг свою жизнь опасности. Глядя на то, как она плачет, я вдруг подумал, что, возможно, между нами все кончено и изменить уже ничего нельзя.

Я поинтересовался, что случилось. Как будто я не имел никакого отношения к ее слезам.

– Просто я… очень удивилась, – ответила она.

Мы заказали бутерброды в номер, Робин задернула шторы, и мы занялись любовью.

– Париж… – сказала она, надевая махровый гостиничный халат. – Поверить не могу, что ты сделал это.

Она села, причесалась и тут же снова встала. Подошла к кровати, остановилась рядом, коснулась моего бедра. Потом медленно сбросила халат и оседлала меня, закрыв глаза и наклонившись так, что ее грудь оказалась у моих губ. Потом, когда все было кончено, Робин устроилась рядом и замерла, не говоря ни слова.

Я гладил ее по голове, перебирая мягкие локоны, и вскоре она заснула с улыбкой Моны Лизы на губах. А я подумал, что через пару дней мы с ней в толпе туристов будем покорно стоять в очереди, дожидаясь возможности увидеть настоящее произведение искусства.

Робин бежала от меня в Сан-Диего, потому что там жила приятельница, с которой она училась в школе – Дебора Дайер, хирург-дантист, успевшая трижды побывать замужем. Теперь у нее был роман с банкиром из Мехико («У него такие белые зубы, Алекс!»). Франциско предложил поболтаться по магазинам в Тихуане, а потом отдохнуть – сколько захочется – в пляжном домике, который он снял в Кабо-Сан-Лукасе. Но Робин чувствовала себя третьей лишней и потому позвонила мне и пригласила к себе.

Робин ужасно нервничала и извинялась за то, что бросила меня. Сам я так не считал. Мне представлялось, что пострадавшая сторона именно она.

Я попал в очень сложную ситуацию из-за того, что не сумел все предусмотреть и спланировать. Пролилась кровь, и погиб человек. С другой стороны, все было совсем не так ужасно, как это звучит. На карте стояли жизни невинных людей, хорошие ребята победили, а я остался в живых. Но когда Робин умчалась в своем фургоне, мне пришлось посмотреть правде в глаза.

Мои приключения не имеют никакого отношения к благородным намерениям – и очень большое к моим собственным недостаткам.

Много лет назад я выбрал в качестве специальности клиническую психологию, самую спокойную из всех профессий, сказав себе, что просто мечтаю провести остаток жизни, исцеляя душевные раны. Но прошло много лет с тех пор, как я в последний раз занимался этим. И вовсе не потому, что, как я убедил себя, меня перестала трогать боль других людей. Тут все было в полном порядке. Другой аспект жизни давал мне массу возможностей переживать чужую боль.

Правда состоит в том, что раньше меня действительно интересовали люди, и всякий раз, решая очередную проблему, я словно вступал с ней в поединок и обязательно должен был победить. Однако постепенно мне надоело сидеть в кабинете, делить час на четверти и погружаться в чужие печали. Мне просто стало скучно.

Следует признать, мое решение стать врачом было довольно неожиданным.

В детстве я отличался беспокойным нравом – плохо спал, часто перевозбуждался, был излишне подвижен, обладал высоким порогом болевой чувствительности, со мной постоянно что-нибудь случалось, и я попадал в самые разные неприятности. Я немного успокоился, когда открыл для себя книги, но считал школу тюрьмой и промчался через нее, стараясь побыстрее оставить этот кошмар позади.

Окончив среднюю школу в шестнадцать, я купил старую машину на деньги, заработанные летом, и, не обращая внимания на слезы матери и мрачные предостережения отца, покинул долину Миссури. Якобы чтобы поступить в колледж, а на самом деле мечтая попасть в полную опасностей и соблазнов Калифорнию.

Подобно змее, которая меняет кожу, я хотел чего-то нового.

Новое влекло меня, точно наркотик. Я мечтал о бессоннице и опасностях, об одиночестве и загадках, над которыми мог биться часами, о дурной компании и общении со скользкими типами. Я был счастлив, когда сердце отчаянно колотилось у меня в груди. А бушующий в крови адреналин заставлял чувствовать себя живым.

Когда жизнь становилась слишком упорядоченной и спокойной, мне казалось, что я перестаю существовать.

Если бы обстоятельства сложились иначе, я бы, наверное, занялся прыжками с парашютом или начал лазать по скалам. А может, делал бы что-нибудь и того хуже.

Много лет назад я познакомился с детективом из отдела убийств, и эта встреча изменила все.

Робин довольно долго сносила мои выкрутасы, но и ее терпение подошло к концу, и я понимал, что рано или поздно – скорее рано – должен буду принять какое-нибудь решение.

Она меня любила. Я знал, что любила. Может быть, именно поэтому она не стала ничего усложнять.

ГЛАВА 2

В Париже все идет по отработанной схеме.

Вы выходите из отеля под моросящий дождик, бесцельно бродите по улицам, пока не находите кафе около сада Тюильри, где заказываете дорогущие багеты и французский кофе, потом идете в Лувр, где даже не в сезон такие очереди, что становится тошно от одного их вида. Поэтому вы пересекаете Сену по Понт-Рояль, не обращая внимания на шум машин, который окутывает мост плотным покрывалом, разглядываете мутную воду внизу, заходите в музей Д'Орсе, где в течение нескольких часов нещадно издеваетесь над своими ногами, наслаждаясь творениями гениев. Затем углубляетесь в замызганные боковые улочки левого берега, где вас со всех сторон окружает толпа людей в черном, и мысленно смеетесь, представляя гнусавое пение аккордеона, которое легко побеждает вопли мотоциклов и вой «рено».

Это произошло днем около магазина в Сен-Жермене.

Мы с Робин зашли в крошечную тесную лавочку, где торговали всякими мужскими мелочами, а на витрине красовались кричащие галстуки и стояли сутулые манекены с глазами карманников. Дождь лил как из ведра целый день. Зонтик, который мы одолжили у консьержки в отеле, оказался слишком маленьким для двоих, и в конце концов мы изрядно вымокли. Казалось, Робин все равно. Прозрачные капли, словно изысканные украшения, усыпали ее волосы, щеки горели ярким румянцем.

С тех пор как мы сели в самолет, она была какой-то особенно тихой, проспала почти весь полет и отказалась от обеда. Утром мы проснулись довольно поздно и почти не разговаривали. Пока шли через мост, Робин казалась далекой – смотрела куда-то в пространство, держала меня за руку, потом выпускала ее, снова хватала и крепко сжимала, словно пытаясь исправить ошибку. Я решил, что она еще не пришла в себя после перелета.

Гуляя по Сен-Жермен, мы прошли мимо частной школы, из которой на улицу высыпали симпатичные, весело болтающие подростки, потом миновали книжный магазин, куда я хотел зайти и посмотреть, что там есть интересного, однако Робин затащила меня в магазин одежды.

– Здесь хороший шелк, Алекс, – сказала она. – Пора купить тебе что-нибудь новое.

В лавочке продавали мужскую одежду, но пахло там, как в парикмахерской. Продавщица, тощая девица с высокой прической цвета баклажана, так старалась нам угодить, что я понял – ее недавно взяли на работу. Робин довольно долго бродила по магазину, пока не выбрала для меня ярко-голубую рубашку и экстравагантный красно-золотистый галстук грубой вязки. Когда я кивнул, она попросила девушку завернуть покупки. Лиловая Прическа умчалась в заднюю комнату и привела с собой полную женщину лет шестидесяти; та оглядела меня с головы до ног, забрала рубашку, но уже через несколько минут вернулась, размахивая пышущим жаром утюгом, который держала в одной руке, в другой у нее была только что отглаженная рубашка на вешалке и в пластиковом пакете.

– Кстати, об обслуживании, – сказал я, когда мы вышли на улицу. – Ты есть хочешь?

– Пока нет.

– Ты же почти не притронулась к завтраку. Робин пожала плечами.

Пожилая женщина вышла вслед за нами и остановилась на пороге, с сомнением поглядывая на небо. Потом она посмотрела на свои часы, и тут раздался раскат грома. Наградив нас довольной улыбкой, женщина скрылась в магазине.

Дождь полил сильнее, стало холодно. Я попытался идти так, чтобы зонтик прикрывал Робин, но она вырвалась и подставила лицо неистовым струям воды. Какой-то мужчина, спешивший спрятаться под крышей, повернулся и окинул ее удивленным взглядом.

Я снова потянулся к ней, однако Робин отодвинулась от меня и слизнула капли с губ. А потом едва заметно улыбнулась, словно ее что-то развеселило. Я думал, она мне все объяснит, но Робин лишь указала на ресторанчик, расположенный чуть дальше по улице, сорвалась с места и побежала к нему.

– Бонни Рейт, – повторил я.

Мы сидели за крошечным столиком в углу довольно грязного заведения. Пол был выложен когда-то белой, давно не мытой плиткой, а стены украшали потускневшие от времени зеркала и множество раз перекрашенные деревянные панели. Официант, явно страдавший от депрессии, принес нам салаты и вино с таким видом, словно работа для него – жестокое наказание за какую-то провинность. Дождь заливал окна, и мне казалось, что город за ними весь состоит из серого желе.

– Бонни, – сказала Робин, – Джексон Браун, Брюс Хорнсби, Шон Колвин, может быть, еще кто-нибудь.

– Трехмесячный тур.

– По меньшей мере трехмесячный, – уточнила она, по-прежнему не глядя мне в глаза. – Если поедем за границу, то еще дольше.

– Голод в мире, – заметил я. – Хорошая причина.

– Голод и благополучие детей, – заявила она.

– Благороднее не бывает.

Робин повернулась ко мне, и я увидел в ее строгих глазах вызов.

– Итак, – проговорил я, – ты теперь отвечаешь за оборудование. Больше не делаешь гитары?

– Там струнные инструменты. Я буду следить за состоянием всего оборудования и ремонтировать, если понадобится.

Я буду, и никаких «бы». Никаких сомнений, выборы с одним возможным кандидатом.

– А когда ты получила это предложение? – спросил я.

– Две недели назад.

– Понятно.

– Я должна была тебе сказать. Предложение свалилось неожиданно. Помнишь, я работала на студии «Голд тоун», когда они делали ретровидео Элвиса? А соседнюю кабинку отвели менеджеру тура, там шла звукозапись, и мы немного поговорили.

– Видно, общительный парень попался.

– Общительная дама, – поправила Робин. – С ней была ее собака, английский бульдог – девочка. Спайк начал с ней играть, и мы разговорились.

– Любители животных, – прокомментировал я. – Вы возьмете собачку с собой или бросите на меня?

– Я бы с удовольствием взяла Спайка с собой.

– Думаю, он будет счастлив. Когда вы уезжаете?

– Через неделю.

– Через неделю. – У меня защипало глаза. – Значит, тебе пора собирать вещи.

Робин попыталась нацепить на вилку вялый лист латука.

– Я могу все отменить…

– Нет, – сказал я.

– Я бы даже думать не стала над этим предложением, Алекс, несмотря на деньги…

– Хорошие деньги? Робин назвала цифру.

– Очень хорошие деньги, – заметил я.

– Послушай, Алекс. Это не имеет никакого значения. Если ты на меня разозлился, я могу все отменить.

– Я не злюсь, и не нужно ничего отменять. Наверное, ты приняла предложение, потому что я вел себя неправильно, а потом, уже дав согласие, увидела привлекательные стороны всей затеи.

Мне хотелось, чтобы Робин возразила, но она молчала. В ресторане начал прибывать народ, промокшие насквозь парижане искали под его крышей убежища от проливного дождя.

– Две недели назад, – сказал я, – я занимался с Майло убийством Лорен Тиг. Скрывал от тебя это. Глупо было с моей стороны рассчитывать, что эта поездка что-нибудь изменит.

Робин ковыряла вилкой салат. В помещении, которое вдруг начало казаться меньше, стало жарко. Хмурые люди сидели за крошечными столиками, другие медлили у дверей. К нам намеревался подойти официант, но Робин остановила его сердитым взглядом.

– Я чувствовала себя такой одинокой, – проговорила она. – Какое-то время. Тебя постоянно не было дома. Ты ввязывался в разные истории. Я не стала говорить тебе об этом предложении, поскольку знала, что не могу… не должна отвлекать тебя от дел. Она провела маленьким кулачком по краю стола. – Твоя работа всегда представлялась мне очень важной, а то, что делаю я… всего лишь ремеслом. – Я собрался возразить, но Робин покачала головой. – Но в тот, последний раз, Алекс… ты познакомился с этой женщиной и соблазнил ее. Ты специально все спланировал, назначил ей свидание, чтобы… я понимаю, ты хотел как лучше, но ведь получилось, что ты стал…

– Как шлюха? – подсказал я.

Неожиданно я подумал о Лорен Тиг, девушке, с которой познакомился давным-давно, еще когда занимался более прозаическими и спокойными делами. Она торговала своим телом, а закончилось все тем, что ей прострелили голову и бросили в темной аллее.

– Я собиралась сказать как наживка. Несмотря на все, что нас связывало, несмотря на наши предположительно высокие отношения, ты делаешь свое дело… Алекс, понимаешь, ты создал для себя еще одну жизнь, в которой мне нет места. И в которой я не хочу присутствовать.

Робин потянулась к бокалу с вином, сделала глоток и поморщилась.

– Плохое?

– Отличное. Извини, милый, просто все так сложилось. Я получила предложение в тот момент, когда мне было особенно плохо. – Робин взяла мою руку и сильно сжала. – Ты меня любишь, но ты меня бросил, Алекс. И я поняла, насколько была одинокой. И ты тоже. Разница между нами в том, что тебе нравится одиночество и чувство опасности. Поэтому, когда мы с Триш разговорились и она сказала, что слышала о моей работе – и моей репутации, – неожиданно я поняла, что у меня действительно есть репутация, а рядом со мной сидит человек, который предлагает мне хорошие деньги и интересную работу. И я не задумываясь согласилась. А по дороге домой вдруг испугалась и начала себя спрашивать: «Что же я такое сотворила?» Тогда я решила, что должна отказаться, но никак не могла придумать, как при этом не выглядеть полной дурой. А потом добралась до дома, где, как всегда, было пусто, и неожиданно поняла, что хочу принять предложение Триш. Я пошла к себе в студию и долго плакала. Я могла бы еще передумать и, наверное, отказалась бы от тура. Но тут узнала про твое свидание… и решила, что поступаю правильно. Я и продолжаю так считать. Робин посмотрела на залитое дождем окно.

– Какой красивый город. Но я больше не хочу его видеть. Никогда.

Погода оставалась серой и сырой, и мы не выходили из номера. Нам было неуютно вместе: с трудом сдерживаемые слезы, напряженное молчание, исключительно вежливые разговоры ни о чем, шум дождя за окном. Когда Робин предложила вернуться в Лос-Анджелес, я сказал, что постараюсь поменять ее билет, а сам останусь еще ненадолго. Она обиделась и в то же время испытала облегчение. На следующий день я отнес вещи Робин в такси, которое должно было отвезти ее в аэропорт, сжал ее локоть и заплатил водителю.

– Сколько ты здесь пробудешь? – спросила она.

– Понятия не имею, – ответил я.

– Вернешься до моего отъезда?

– Обязательно.

– Пожалуйста, Алекс.

– Я вернусь.

А потом – поцелуй, улыбка, дрожащие руки, спрятанные в карманах.

Когда такси отъехало, я попытался разглядеть затылок Робин, надеясь увидеть в том, как она сидит, хоть какой-нибудь знак – сожаление, печаль, волнение… что-нибудь.

Трудно сказать.

Такси уехало слишком быстро.

ГЛАВА 3

Перемены начались в воскресенье. Молодой улыбчивый парень с волосами, собранными в хвостик, прибыл с фургоном и двумя пузатыми администраторами труппы в черных футболках с надписью «Турне „Мы против голода“». Хвостик принес мозговую косточку для Спайка и газетку для меня. Спайк ел у него с руки. Интересно, как он догадался прихватить для него угощение?

– Привет, я Шеридан. Координатор тура.

Он был в белой рубашке, голубых джинсах, коричневых сапогах и являлся обладателем худого тела и чистого гладкого лица, которое светилось оптимизмом.

– А я думал, координатор – Триш.

– Триш отвечает за все турне. Она мой босс. – Он осмотрелся. – Наверное, приятно жить в таком доме?

– Приятно.

– Значит, вы психолог?

– Психолог.

– Я тоже занимался психологией в колледже. Изучал психоакустику в Калифорнийском университете в Дэвисе. А потом работал звукооператором.

Повезло тебе, приятель.

– Хм…

– Робин примет участие в потрясающем начинании.

– Угу.

Робин спустилась по ступенькам, держа на поводке Спайка. Сегодня она надела розовую футболку, выцветшие джинсы, теннисные туфли и серьги, похожие на огромные кольца. Она тут же принялась руководить администраторами, которые начали складывать в фургон ее чемоданы и ящики с оборудованием. У Спайка был озадаченный вид. Как у большинства собак, его эмоциональный барометр отличается поразительной чувствительностью, и в последние несколько дней пес вел себя непривычно сдержанно и послушно. Я подошел и погладил его по бульдожьей голове, потом поцеловал Робин.

– Приятного вам путешествия, – сказал вежливо я и ступил на лестницу, ведущую к входной двери.

Робин стояла рядом с Шериданом и махала мне рукой. Я замер у двери, хотел сделать вид, что не вижу этого, но потом все-таки помахал в ответ.

Шеридан уселся за руль, и все тут же забрались в фургон.

Они уехали.

Наконец.

Ну вот, самое трудное позади.

Я вернулся в дом, дав себе слово сохранять достоинство. Меня хватило примерно на час. На следующие три дня я выключил телефон, не ходил на работу и не раздвигал штор в комнатах, даже не брился и не забирал почту. Газеты я просматривал, поскольку они склонны подробно рассказывать читателям о самых разных неприятностях. Однако несчастья других людей не исправили моего настроения, а буквы отплясывали перед глазами диковинные танцы и казались незнакомыми, точно китайские иероглифы.

Я почти ничего не ел и не чувствовал вкуса пищи. У меня нет проблем со спиртными напитками, но «Чивас» стал моим настоящим другом. Я почти не пил воды, и мои волосы стали сухими и ломкими; казалось, будто глаза засыпали песком, а суставы отвратительно скрипели. Дом, который всегда был слишком большим, теперь приобрел чудовищные размеры. Воздух в нем застоялся и протух.

В среду я сходил к пруду и покормил карпов, решив, что они страдают совершенно незаслуженно. И вдруг я ощутил прилив невероятной активности: принялся повсюду наводить порядок, смел пыль, вымыл полы, убрал все, что разбросал, на свои места. В четверг я наконец включил телефон и проверил оставленные сообщения. Робин звонила каждый день, называла номера телефонов в Санта-Барбаре и Окленде. Ко вторнику в ее голосе зазвучало беспокойство. К среде – смущение и раздражение, она говорила слишком быстро, чуть ли не проглатывая слова: автобус направляется в Портленд. Все хорошо, Спайк в полном порядке, она много работает, ее окружают замечательные люди. Я тебя люблю – надеюсь у тебя все в порядке.

В четверг Робин звонила дважды, спросила, не отправился ли я путешествовать. Оставила номер мобильного телефона.

Я набрал его и услышал: «Абонент недоступен».

А ведь был всего час дня. Я надел шорты, рубашку и спортивные тапочки и побежал по Беверли-Глен навстречу движению, постепенно набирая обороты, когда почувствовал, что начал расслабляться, и в конце концов уже мчался с такой скоростью, какой не показывал много лет.

Когда вернулся домой, тело у меня горело, и я едва мог дышать. Почтовый ящик, установленный в самом начале тропинки, ведущей к передней двери, был забит бумагами, и почтальон даже оставил несколько пакетов на земле. Я все забрал и свалил на стол в столовой, решил было налить себе виски, но вместо этого выпил полгаллона воды и неохотно занялся почтой.

Счета, рекламные листки, проспекты от агентов недвижимости, несколько интересных писем, но в основном всякая ерунда. Еще я получил книгу по психологии, заказанную довольно давно, бесплатный образец зубной пасты, гарантировавшей мне здоровые десны и ослепительную улыбку, и прямоугольный пакет размером восемь на двенадцать, завернутый в шершавую голубую бумагу, на которой была приклеена белая этикетка и написано: «Доктор А, Делавэр» и мой адрес.

Без обратного адреса. Почтовый штемпель центра города и никаких марок. Голубая бумага, жесткая и плотная, словно кусок парусины, была аккуратно завернута и заклеена липкой лентой. Когда я ее разрезал, там оказалась еще одна упаковка – на сей раз розовая, которую я тоже сорвал.

Внутри я обнаружил папку на трех кольцах, из голубой шершавой кожи, захватанной руками, всю в серых пятнах.

Точно посередине были приклеены золотистые буквы:

КНИГА УБИЙСТВ

Я открыл папку и увидел пустой черный фронтиспис. Следующая страница, тоже черная, была вложена в жесткий пластик.

Я увидел обычного размера фотографию, углы которой были приклеены липкой пленкой: старая, цвета сепии, по краям мутного кофе.

На металлическом столе лежит тело мужчины. На втором плане шкафы со стеклянными дверцами.

Обе ноги отрублены у щиколоток и стоят около неровных обрубков, точно куски не до конца собранной головоломки. Левой руки у трупа не было. Правая изуродована. То же самое с торсом выше груди. Голова завернута в кусок тряпки.

Внизу напечатано:

Восточный район Лос-Анджелеса, неподалеку от бульвара Аламеда. Столкнула под поезд гражданская жена.

На развороте другой снимок: два распростертых тела – мужчины с открытыми ртами – на деревянном полу, под углом в сорок градусов друг к другу. Под телами темные коричневые пятна. Обе жертвы в мешковатых брюках с широкими отворотами, клетчатых рубашках и рабочих ботинках на шнуровке. Подошвы мужчины, лежащего слева, украшают необычные отверстия. Разбитый стакан валяется рядом с локтем другого, вокруг натекла лужица какой-то светлой жидкости.

Голливуд, Вермонт-авеню. Обоих застрелил «друг» во время ссоры из-за денег.

Я перевернул страницу и увидел еще одну фотографию, на сей раз не такую старую – черно-белое изображение на глянцевой бумаге. Снятая с близкого расстояния парочка в машине. Женщина сидит так, что рассмотреть ее лицо невозможно: она уткнулась мужчине в грудь, а ее голову окутывает облако платиновых локонов. Платье в горошек с коротким рукавом, гладкая кожа рук. Ее спутник откинул голову на спинку сиденья и смотрит в потолок. Изо рта у него вытек темный ручеек крови, пролился на лацканы пиджака и дальше на галстук. Довольно скромный, украшенный изображениями игральных костей, которые выбросила чья-то невидимая рука. Этот рисунок и ширина лацканов указывали на пятидесятые годы.

Силвер-Лейк, около источника, адюльтер, он убил ее, а затем выстрелил себе в рот.

Страница 4: белое обнаженное тело на смятой постели. Тонкий матрас занимает большую часть темной, уродливой каморки, похожей на платяной шкаф. Около него разбросано нижнее белье. Молодое лицо, искаженное предсмертной гримасой, спущенные до икр колготки, ноги широко расставлены, так, что виден черный треугольник внизу живота. Я сразу понял, что это означает, и потому подпись меня не удивила.

Уилшир, улица Кенмор, изнасилование и убийство. Семнадцатилетняя мексиканка, задушена приятелем.

Страница 5:

Центр, Пико неподалеку от Гранд, женщина переходила улицу, вырвали сумку, погибла в результате черепно-мозговой травмы.

Страница 6:

Юго-запад, Слаусон-авеню. Черный профессиональный игрок в кости избит до смерти.

Первая цветная фотография появилась на десятой странице: красная кровь на линолеуме песочного цвета, серо-зеленые тона, обозначающие момент, когда душа покидает тело. Толстый, средних лет мужчина сидит среди разбросанных пачек сигарет и печенья, на небесно-голубой рубашке расплылось пурпурное пятно. Рядом с левой рукой бейсбольная бита с отпиленным концом и кожаным ремешком, пропущенным через ручку.

Уилшир, бульвар Вашингтона, рядом с Ла-Бриа, владелец винного магазина застрелен во время налета. Пытался оказать сопротивление.

Я начал листать быстрее.

…Венис, Озон-авеню, художница стала жертвой соседской собаки. Три года тяжбы.

…Ограбление банка, Джефферсон. Кассир оказал сопротивление, убит шестью выстрелами.

…Вооруженное уличное ограбление, Бродвей и Пятая. Пуля в голову. Подозреваемый остался на месте преступления, задержан, когда пытался вывернуть карманы жертвы.

…Эко-Парк, женщина зарезана мужем на кухне. Невкусный суп.

Страница за страницей жестоких картинок и равнодушных подписей.

Почему их прислали мне?

Я сразу вспомнил старый мультик: А почему нет?

Пролистал альбом до конца, стараясь не вникать в снимки и пытаясь отыскать какое-нибудь, адресованное мне, послание.

Но нашел только фотографии безжизненных тел чужих людей.

Всего сорок три жертвы.

На последней черной странице такими же золотистыми буквами было написано:

КОНЕЦ