Текст книги "Книга убийств"

Автор книги: Джонатан Келлерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА 15

Мне безделье было нужно меньше всего. Как только дверь за Майло закрылась, я потянулся к телефону.

Я и Ларри Даскофф знакомы еще со времен учебы. После интернатуры я преподавал в медицинском колледже и подрабатывал в раковом отделении Западного педиатрического медицинского центра, он открыл частную практику. Я остался холостяком, а он женился на девушке, в которую был влюблен еще в средней школе; у них шестеро детей, он хорошо зарабатывает, растолстел, проследил, чтобы жена получила юридическое образование, стал играть в гольф. Теперь Ларри уже молодой дед, живет на доходы от капиталовложений, а зиму проводит в Палм-Дезерт.

Именно там я его и нашел. Мы уже довольно давно не общались, и я спросил Ларри о жене и детях.

– Все замечательно.

– В особенности твой последний внук.

– Ну, поскольку ты сам об этом заговорил, да, Сэмюель Джейсон Даскофф, вне всякого сомнения, является предвестником Второго Пришествия – еще один еврей спаситель. Малышу только что исполнилось два, и из малого симпатяги он превратился в несносного бандита – что вполне соответствует возрасту. Должен сказать, Алекс, нет ничего приятнее, чем наблюдать, как твои собственные дети сражаются с проблемами, которые они доставляли тебе.

– Представляю, – сказал я и тут же спросил себя, доведется ли мне испытать что-нибудь подобное.

– Ну, – сказал Ларри, – а у тебя как дела?

– Работаю. По правде говоря, звоню тебе по делу.

– Я так и понял.

– Правда?

– Ты всегда был страшно деловым, Алекс.

– То есть ты намекаешь на то, что я не могу просто взять и позвонить, чтобы пообщаться.

– Те же шансы, что я стану тощим как жердь. Ну, какое у тебя дело? Обычный пациент или очередная гадость, которой ты занимаешься вместе с полицией?

– Очередная гадость.

– Не способен от этого отказаться?

– Нет.

– Думаю, я могу тебя понять, – сказал Ларри. – Это гораздо интереснее, чем проводить целые дни, сражаясь с проблемами, страхами и комплексами пациентов. А ты у нас никогда не любил спокойной работы. Итак, что тебе от меня нужно?

Не называя имен, я рассказал о Кэролайн Коссак. Попросил предположить, в какую школу могли отправить девочку-подростка с подобными проблемами двадцать лет назад.

– Отравила огромного пса цианидом? – переспросил он. – Очень нехорошо. И как же так получилось, что она потом не вляпалась в какую-нибудь неприятную историю?

– Может быть, помогли связи родителей, – предположил я, сообразив, что тюремное заключение может прекрасно объяснить, почему у нее нет идентификационной карточки, а нам с Майло не пришло в голову проверить регистрационные книги.

Да, оба дали промашку.

– Богатая, не слишком хорошая девочка, – проговорил Ларри. – Ну, в те времена отбившихся от рук опасных малолетних преступников помещали в государственную клинику – в Камарильо. Но, полагаю, богатые родители могли пристроить ее куда-нибудь получше.

– Как насчет «Школы успеха» или «Вэлли», а может, их филиалы в других штатах?

– Нет, только не «Вэлли», Алекс. Я там консультировал, они старались держаться подальше от малолетних преступников, специализировались на проблемах с усвоением знаний. Даже тогда они брали за обучение пятнадцать тысяч, и у них была очередь на два года. Так что они вполне могли позволить себе выбирать учеников. Если, конечно, семья не скрыла правду о девочке, но такая тенденция к насилию все равно довольно быстро становится очевидной. Что же до «Школы успеха», я знаю одного человека, который в ней работал. Кажется, примерно в тот период времени – лет девятнадцать или двадцать назад. Там возникла очень неприятная ситуация.

– Для учеников?

– Для моей знакомой. Помнишь, я некоторое время занимался со студентами, которые собирались стать психиатрами? Среди моих подопечных была девушка с первого курса, очень способная, ей едва исполнилось семнадцать. Она вызвалась работать на добровольных началах в «Школе успеха».

– И какие у нее возникли проблемы?

– Директор повел себя… несколько по-фрейдистски.

– Сексуальное домогательство?

– Тогда это называлось иначе – лапать и приставать. Несмотря на возраст, девушка исповедовала феминистские взгляды – в чем значительно опередила свое время – и пожаловалась совету директоров. Они тут же выгнали ее из школы. Она пришла ко мне посоветоваться, стоит ли продолжать сражаться. История действительно произвела на нее тяжелое впечатление, и я обещал поддержать ее, если она решит не сдаваться, но в конце концов она от этой идеи отказалась. Прекрасно понимала, чего стоит ее слово против его – он находится в гораздо более выгодном положении. Он уважаемый человек, директор учебного заведения, а она – симпатичная девчонка, которая носит слишком короткие юбки. Я с ней согласился. Она бы все равно ничего не добилась, кроме ненужной шумихи и разговоров.

– А есть какие-нибудь факты, указывающие на то, что директор приставал к ученицам?

– Я об этом не слышал.

– А не помнишь, как его звали?

– Алекс, я очень не хочу, чтобы ты втягивал в свои дела мою бывшую студентку.

– Обещаю никуда ее не втягивать.

– Ларнер. Майкл Ларнер.

– Психолог или психиатр?

– Администратор.

– Ты поддерживаешь связь с этой своей студенткой?

– Иногда. Как правило, когда ей нужно со мной посоветоваться. Она продолжила заниматься психологией. Закончила с отличием, получила степень доктора философии в Пенсильвании, потом аспирантура в Мичигане, вернулась сюда. У нее отличная практика в Вест-Сайде.

– А ты можешь попросить ее со мной поговорить? Молчание.

– Ты считаешь, что это важно?

– По правде говоря, Ларри, не знаю. Если тебе неловко ее просить, забудь.

– Дай мне подумать, – сказал он. – Я тебе позвоню.

– Это будет здорово.

– Здорово? – спросил он.

– Ты мне очень поможешь.

– Знаешь, – сказал он, – мы с тобой разговариваем, а я сижу задрав ноги, с расстегнутым ремнем, чтобы не давил на брюхо, и смотрю на бесконечные мили чистого белого песка. Я только что прикончил целую тарелку фаршированного перца с огромной кружкой пива. Потом громоподобно отрыгнул, и никто не стал бросать на меня укоризненных взглядов. Вот по мне, так это здорово.

Он позвонил через час.

– Ее зовут Эллисон Гвинн. Ты можешь с ней поговорить, но она категорически не хочет иметь дел с полицией.

– Никаких проблем, – сказал я.

– А вообще, – спросил он, – как у тебя дела?

– Все в порядке.

– Нам нужно как-нибудь пообедать вместе. С нашими дамами. Вот как только мы выберемся в город, тогда и встретимся.

– Отличная мысль, – сказал я. – Позвони мне, Ларри. И спасибо тебе.

– У тебя действительно все хорошо?

– Конечно. А почему ты спрашиваешь?

– Не знаю… У тебя такой голос… не слишком уверенный. Может, просто дело в том, что мы с тобой давно не разговаривали.

Я позвонил доктору Эллисон Гвинн в ее кабинет в Санта-Монике.

Автоответчик доложил мне, куда я попал, но как только я назвал свое имя, то сразу услышал приятный женский голос:

– Это Эллисон. Так странно, Ларри вдруг позвонил и спросил, не соглашусь ли я поговорить с вами. Я читала несколько статей о контроле за болевыми ощущениями, и парочка из них были ваши. Я подрабатываю в приюте Святой Агнессы.

– Те статьи уже древняя история.

– Ничего подобного, – возразила она. – Люди и суть боли не меняются, большая часть того, о чем вы пишете, актуально и сейчас. Ларри сказал, что вы хотели поговорить о «Школе успеха». Я работала там очень давно… почти двадцать лет назад.

– Меня интересует как раз тот период времени.

– А что конкретно вас интересует?

Я рассказал ей про Кэролайн Коссак, снова не называя имени.

– Понятно, – протянула Эллисон. – Ларри сказал, что вы не станете вовлекать меня в полицейское расследование.

– Обещаю.

– Это очень важно, доктор Делавэр. Послушайте, сейчас я не могу с вами разговаривать, у меня через две минуты пациент, а потом групповое занятие в приюте. Вечером я читаю лекцию, но в промежутке у меня будет свободное время на обед – примерно часов в пять. Если хотите, присоединяйтесь. Как правило, я хожу в кафе «Морис» на Бродвее, рядом с Шестой, потому что это рядом с приютом.

– Я приду, – ответил я. – Большое вам спасибо.

– Никаких проблем, – сказала она. – Надеюсь.

Чтобы как-то скоротать время, я отправился на пробежку – но бежал слишком быстро и забрался слишком далеко. И в результате из последних сил вскарабкался по ступенькам, ведущим к двери моего дома. Я задыхался, умирал от жажды, но все равно первым делом проверил автоответчик. Дважды кто-то повесил трубку, а еще мне предлагали чрезвычайно выгодные условия кредита на покупку дома. Я нажал 69 и выяснил, кто мне звонил, – первой была какая-то женщина, которая говорила по-испански и набрала совсем не тот номер, а еще из лавочки на Монтана-авеню спрашивали, не заинтересуют ли Робин Кастанью новые шелковые модели из Индии.

– Наверное, мне следовало оставить сообщение, – гнусавым голосом ответила девушка на другом конце провода. – Но хозяин считает, что мы должны разговаривать с клиентами лично. Как вы думаете, Робин заинтересует наше предложение? В прошлом году она накупила целую кучу роскошных вещей.

– Я у нее спрошу, когда буду с ней разговаривать.

– Ну хорошо… знаете, а вы можете и сами к нам зайти. Сделать подарок. Если ей не понравится, мы вернем деньги. Женщины обожают сюрпризы.

– Правда?

– Конечно. Очень.

– Я запомню.

– Обязательно запомните. Женщины любят, когда мужчины делают им сюрпризы.

– Что-нибудь вроде короткого путешествия в Париж, – сказал я.

– Париж? – Она рассмеялась. – Можете мне устроить такой сюрприз, только Робин про это не говорите, ладно?

В четыре часа дня я вышел на задний дворик, промчался через сад и открыл дверь в студию Робин – прохладное сводчатое помещение. Немного походил там, вдыхая ароматы древесной пыли, лака, «Шанель № 19» и слушая эхо своих шагов. Она подмела пол, сложила инструменты и привела все в идеальный порядок.

Сквозь окна внутрь проникали лучи солнца – красивое место, где царит порядок. Похоже на гробницу.

Я вернулся в дом и просмотрел утреннюю газету. Мир не особенно изменился за это время, почему же я чувствую себя совсем другим человеком? В половине пятого я принял душ, надел синий блейзер, белую рубашку, чистые голубые джинсы и коричневые замшевые туфли. В десять минут шестого я вошел в кафе «Морис».

В маленьком ресторанчике царил полумрак, но я все же разглядел около полудюжины столиков, накрытых белыми скатертями, и стойку бара, сделанную из меди. Стены были обшиты каштановыми панелями, а потолок – жестью, украшенной чеканкой. Тихая, ненавязчивая музыка смешивалась с разговором трех официантов в белых передниках, которые годились мне в отцы. Я тут же вспомнил бистро на левом берегу Сены, где Робин рассказала мне о своих планах.

Я застегнул пиджак на все пуговицы и подождал, когда глаза окончательно привыкнут к полумраку. Единственным посетителем ресторанчика оказалась темноволосая женщина, которая сидела за центральным столиком и задумчиво смотрела в бокал бургундского. Она была в облегающем твидовом пиджаке цвета виски, кремовой блузке, длинной бежевой юбке с разрезом на боку и такого же цвета кожаных сапожках на довольно высоком каблуке. Большая кожаная сумка удобно устроилась на свободном стуле. Когда я подошел, она подняла голову и неуверенно улыбнулась.

– Доктор Гвинн? Алекс Делавэр.

– Эллисон.

Она поставила сумку на пол и протянула мне изящную руку. Я пожал ее и сел.

Эллисон Гвинн словно сошла с портрета работы Джона Сингера Сарджента[15]. Лицо цвета слоновой кости, высокие, с мягкими очертаниями и легким розовым оттенком скулы, большой сильный рот цвета кораллов. Огромные, умеренно подведенные голубые глаза под великолепно очерченными бровями разглядывали меня очень внимательно. Черные распущенные волосы окутывали плечи и доходили до середины спины. На одной руке я заметил браслет, украшенный бриллиантами, на другой – золотые часики. В ушах серьги из жемчуга, на шее золотая цепочка с камеей.

Она снова взяла в руки бокал. Хороший маникюр, ногти ровно такой длины, чтобы ее не обвинили в легкомыслии. Я знал, что Эллисон тридцать шесть или тридцать семь лет, но, несмотря на костюм, побрякушки и косметику, выглядела она на десять лет моложе.

– Спасибо, что уделили мне время, – сказал я.

– Я не знала, насколько вы пунктуальны, – проговорила Эллисон, – и потому сделала заказ только для себя. У меня до лекции есть час.

Такой же мягкий голос, как и по телефону. Эллисон помахала рукой, один из официантов оторвался от обсуждения чего-то очень важного, принес меню и остался стоять неподалеку.

– А что вы порекомендуете? – спросил я.

– Здесь отличные антрекоты. Я предпочитаю едва прожаренные, с кровью, но тут большой выбор и других блюд, если вы не любите мясо.

Официант переступил с ноги на ногу.

– Что будете пить, сэр? У нас прекрасный выбор пива. Я ожидал услышать галльский акцент, но оказалось, что

он коренной калифорниец – старик, который мальчишкой занимался серфингом, – и я вдруг поймал себя на том, что размышляю о будущем, когда бабушек будут называть Амбер и Хезер, а также Тони или Мисти.

– «Гролш», – ответил я. – И антрекот, прожарить умеренно.

Он отошел, Эллисон пригладила и без того безупречные волосы и поболтала вином в бокале. Она избегала смотреть мне в глаза.

– Чем вы занимаетесь в приюте? – спросил я.

– Ну, вы же знаете это место.

– Я слышал о нем.

– Работаю на общественных началах, – ответила она. – В основном помогаю персоналу. Вы по-прежнему в онкологии?

– Нет, и уже довольно давно. Эллисон кивнула и сделала глоток вина.

– Да, там не просто.

– А где вы преподаете? – спросил я.

– В университете, на курсах для взрослых. В этом семестре я читаю «теорию личности» и «человеческие отношения».

– Все это и еще практика. Похоже, у вас нет ни минуты свободного времени, – заметил я.

– Я трудоголик, – призналась Эллисон и радостно заулыбалась. – Гиперактивность, направленная на благо общества.

Прибыло мое пиво, и мы оба выпили. Я уже собрался перейти к делу, когда она сказала;

– Девушка, которую вы мне описали, Кэролайн Коссак? Я поставил на стол кружку.

– Вы ее знали?

– Значит, она.

– Как вы узнали?

– По вашему описанию.

– Она была такая заметная?

– О да.

– Что вы можете про нее рассказать?

– Боюсь, немного. Кэролайн выделялась благодаря тому, что на ее личном деле была приклеена розовая полоска, единственная, которую я видела в этой школе. А я держала в руках много личных дел, поскольку в то лето была у них там на побегушках. Выполняла поручения, забирала и относила разные папки и все такое. В школе использовали цветовую систему, чтобы предупредить персонал о том, что у ребенка есть медицинская проблема. Желтый – детский диабет, голубой – астма и тому подобное. Когда я спросила, что означает розовый цвет на личном деле Кэролайн Коссак, мне ответили, что речь идет о поведении. Высокая вероятность возникновения проблем. Когда вы сказали, что, возможно, совершено преступление, я сложила все вместе и сделала вывод.

– Значит, Кэролайн была склонна к насилию?

– Кто-то тогда так решил.

– А что конкретно вызвало у них беспокойство? – спросил я.

– Не знаю. Она ничего плохого не сделала за тот месяц, что я там проработала.

– Но розовая полоска на личном деле была только у нее?

– Да, – ответила Эллисон. – Тогда там училось не слишком много детей. Около тридцати. С тех пор «Школа успеха» не очень изменилась: она является убежищем для детей из богатых семей, которые не оправдали родительских ожиданий. Хронические прогульщики, наркоманы, упрямцы, живущие в своем собственном мире, мечтатели.

Если отбросить в сторону мечты, это Джейни и Мелинда, подумал я.

– Но, – продолжала Эллисон, – в основном все они были безобидными детьми. Если не считать того, что время от времени кто-нибудь потихоньку напивался или принимал наркотики. А так – никаких антиобщественных действий.

– Безобидные дети, которых заперли в специализированной школе, – заметил я.

– Ну, методы там были совсем не жестокими, – пояснила Эллисон. – Скорее пряник, чем кнут. Детьми занимались высокооплачиваемые воспитатели. Двери на ночь закрывали, но ощущения, что это тюрьма, не возникало.

– А что еще вы можете рассказать про Кэролайн?

– Она не казалась напуганной. Я ее запомнила пассивной и очень тихой. Вот почему меня удивил розовый цвет, предупреждавший о поведенческих проблемах.

Эллисон облизнула губы и отодвинула бокал с вином.

– Вот и все, что я могу вам рассказать. Я была студенткой, работала на добровольных началах, только что закончила школу и поступила в университет, и не задавала вопросов. – Она чуть склонила голову, огромные голубые глаза серьезно смотрели на меня. – Воспоминания о «Школе успеха» не самое приятное, что было на этой неделе. Ларри рассказал вам про Ларнера?

Я кивнул.

– Если бы то же самое случилось сегодня, – сказала она, – можете не сомневаться, я бы так просто не сдалась. Возможно, обратилась бы в газеты, добилась, чтобы школу закрыли, не успокоилась бы, пока не восторжествовала справедливость. Но я не виню себя за то, что тогда отказалась от борьбы. Ну хорошо… вы давно работаете на полицию?

– Пару лет.

– Вам трудно?

– В каком смысле? – спросил я.

– Ну, например, они все такие важные – представители власти.

– Главным образом я имею дело с одним детективом, – ответил я. – Он мой близкий друг.

– Понятно, – проговорила она. – Значит, вы удовлетворены своей работой.

– Такое случается.

– В каких аспектах?

– Попытка объяснить необъяснимое.

Эллисон сложила на столе руки. Множество украшений, но ни одного кольца. Почему я обратил на это внимание?

– Если не возражаете, – сказал я, – я бы хотел задать вам еще несколько вопросов про Кэролайн.

– Валяйте, – ухмыльнувшись, разрешила Эллисон.

– Вы много с ней общались – лично?

– Напрямую – нет. Но мне разрешали присутствовать на занятиях групповой психотерапии. Она была в одной из таких групп. Обычные сеансы, во время которых руководитель пытался вызвать Кэролайн на разговор, но она всегда молчала, смотрела в пол и делала вид, что не слышит. Однако я видела, что она притворяется. Когда Кэролайн волновалась, у нее начинали дергаться мышцы лица.

– А что ее огорчало?

– Любое персональное обращение.

– А внешне как она выглядела?

– Такой пристальный интерес через столько лет, – проговорила Эллисон. – Что она сделала?

– Возможно, ничего, – ответил я. – Извините, что отвечаю уклончиво, но я и сам почти ничего не знаю. – И расспрашиваю вас неофициально. – Большая часть моей работы напоминает археологические раскопки в местах, выбранных случайным образом. Мы проводим предварительное расследование.

Эллисон взяла бокал обеими руками.

– И не будет никаких кровавых подробностей? Какая жалость. – Она рассмеялась, продемонстрировав идеальные зубы. – Если честно, не уверена, что я на самом деле хочу знать. Ладно, Кэролайн внешне… вы понимаете, это будет картинка, нарисованная семнадцатилетней девочкой. Невысокая, немного похожа на мышку… немного слишком пухлая, неаккуратная. Прямые волосы… тускло-коричневые, вот такой длины. – Эллисон показала на свои плечи. – Они всегда казались грязными. Прыщи… что еще? Держалась она так, словно что-то давило ей на плечи. Детям разрешали одеваться, как они захотят, но Кэролайн всегда носила одинаковые бесформенные платья, похожие на старушечьи халаты. Интересно, где она их брала?

– Специально носила уродливую одежду, – заметил я. – Похоже на депрессию.

– Определенно.

– Она общалась с другими детьми?

– Нет, Кэролайн сторонилась детей и всегда была одна. Она казалась какой-то сонной, словно уходила в свой собственный мир. Думаю, сегодня, взглянув на нее, я бы сказала, что она больна шизофренией.

– Но ее считали потенциально агрессивной.

– Считали.

– А как она проводила время?

– По большей части сидела в своей комнате одна, неохотно шла в столовую, потом возвращалась назад – тоже одна. Когда я проходила мимо нее по коридору, то улыбалась и здоровалась, но старалась держаться от нее подальше все из-за той розовой полоски на личном деле. Мне кажется, пару раз она кивнула в ответ, но часто даже не поднимала глаз.

– Ей давали какие-нибудь лекарства?

– Я не читала ее карточку. Но сейчас, когда вы спросили… думаю, что это возможно.

– Руководитель группы, который пытался вызвать Кэролайн на разговор, вы не помните его имени?

– Джоди Лэвери, – ответила Эллисон. – Она была клиническим социальным работником. Когда у меня возникли проблемы с Ларнером, она меня поддержала. Много лет спустя мы случайно встретились на конференции и в конце концов подружились. Но вам не удастся с ней поговорить. Она умерла два года назад. И мы с ней никогда не обсуждали Кэролайн. Кэролайн Коссак была скорее пустым местом, а не интересной личностью. Если бы не розовая полоска, я, возможно, никогда не обратила бы на нее внимание. По правде говоря, единственный…

– Мадам, сэр, – прервал нас официант.

Он поставил на стол тарелки, и нам пришлось заняться мясом.

– Отлично, – сказал я, прожевав первый кусок.

– Рада, что вам нравится.

Эллисон нацепила на вилку кусочек картофеля фри.

– Вы что-то собирались сказать.

– Разве?

– Вы говорили про то, что Кэролайн была незаметной. А потом сказали: «По правде говоря, единственный…»

– Хм… ах да. Единственный человек, с которым, как я видела, она разговаривает, был уборщик. Уилли… черный парень… Уилли Бернс. Я запомнила имя, поскольку его звали как Роберта Бернса, а я тогда подумала, что он совсем не похож на шотландца.

– Он обращал особое внимание на Кэролайн?

– Думаю, можно сказать и так. Пару раз я замечала, как они с Кэролайн болтали о чем-то в коридоре, но, увидев меня, тут же шарахались друг от друга, и Уилли возвращался к работе. А однажды Уилли выходил из комнаты Кэролайн с ведром и шваброй в руках. Он тут же принялся объяснять, что ее вытошнило и он зашел, чтобы убрать. Я его ни о чем не спрашивала. Звучало это как-то не слишком правдоподобно. Впрочем, Бернс долго в школе не продержался. Он работал, а потом вдруг исчез, и Кэролайн снова осталась одна.

– Исчез, – проговорил я.

– Мне показалось, что как-то уж слишком быстро.

– А вы не помните, какой был месяц?

– Думаю, август. Я работала там в августе. Джейни Инголлс убили в начале июня.

– Сколько лет было Уилли Бернсу?

– Не намного больше, чем Кэролайн. Может, двадцать или двадцать один. Я тогда подумала: хорошо, что кто-то обращает на нее внимание. А вам что-нибудь про него известно?

Я отрицательно покачал головой.

– Вы не читали карточку Кэролайн, но, может, слышали разговоры о том, почему Кэролайн отправили в «Школу успеха»?

– Думаю, по той же причине, что и других детей: они не смогли взять высокую планку, установленную для них родителями. Я хорошо знаю этот мир, Алекс. Выросла в Беверли-Хиллз, мой отец был помощником генерального прокурора. Я думала, что хочу чего-нибудь попроще и никогда не вернусь в Калифорнию.

– Ларри сказал, вы учились в Пенсильвании.

– Да, мне там очень понравилось. Потом я провела пару лет в Анн-Арбор, вернулась в Пенсильванию, где преподавала. Моя бы воля, я бы никогда оттуда не уехала. Но я вышла замуж за парня из Уортона, а он получил фантастическое предложение от «Юнион ойл» здесь, в Калифорнии, и я вдруг обнаружила, что мы поселились в огромном комплексе в Уилшире, а я вернулась в Калифорнию.

– Значит, в результате все закончилось хорошо. Эллисон нацепила на вилку кусочек мяса и обмакнула в соус. Подержала немного в воздухе, а потом положила на тарелку.

– Все действительно было прекрасно, но однажды, три лета назад, мой отец проснулся в четыре утра от ужасных болей в груди, и мама в страшной панике позвонила нам. Мы с Грантом – так звали моего мужа – бросились к ним и отвезли папу в больницу. Пока с ним занимались, Грант куда-то отошел. Я была занята, успокаивала маму и ждала, что скажут врачи про папу, и не обратила на это внимания. Наконец нам сообщили, что ничего страшного с отцом не приключилось – всего лишь приступ гастрита – и мы можем забрать его домой. Тут появился Грант, и по выражению его лица я поняла, что произошло что-то нехорошее. Мы с ним не стали ничего обсуждать, пока не отвезли родителей домой.

А потом он сказал мне, что уже довольно долго чувствует себя плохо – у него сильно болит желудок. Он решил, что из-за стрессов на работе, надеялся, что боли пройдут, ел антациды, как конфеты, целыми пачками, не хотел меня тревожить. А потом боль стала невыносимой. Поэтому, пока мы возились с папой, он нашел знакомого доктора, они вместе играли в гольф в Пенсильвании, и попросил сделать ему рентгеновский снимок. Они обнаружили затемнения повсюду. Редкая опухоль в желчных протоках, которая распространилась на весь организм. Через пять недель я стала вдовой и вернулась к родителям.

– Мне очень жаль. Эллисон отодвинула тарелку.

– С моей стороны было невежливо вываливать все это на вас. – Она снова робко улыбнулась. – Но вы сами виноваты – вы прекрасный слушатель.

Чисто инстинктивно я потянулся к Эллисон и погладил ее руку. Она сжала мои пальцы, затем медленно убрала руку, взяла свой бокал и выпила, глядя мимо меня.

– Сегодня я читаю лекцию о посттравматическом шоке. Послушайте, Алекс, я была рада с вами познакомиться и желаю вам удачи в вашем расследовании. Но мне пора.

Она подозвала официанта и, несмотря на ее протесты, я заплатил за наш обед. Эллисон достала из сумочки золотую пудреницу и губную помаду, подкрасила губы, а потом внимательно изучила свое лицо в зеркале. Мы встали из-за стола. Я думал, она окажется высокой, но на трехдюймовых каблуках Эллисон оказалась не больше пяти футов и пяти дюймов роста. Еще одна симпатичная малышка.

Как Робин.

Мы вышли из ресторана вместе. У Эллисон был черный десятилетний «ягуар» с откидывающимся верхом. Она быстро села в машину, сорвалась с места и умчалась, глядя на дорогу прямо перед собой.