Текст книги "Книга убийств"

Автор книги: Джонатан Келлерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

Его продержали еще полтора часа, записали на магнитофон заявление, затем дали прослушать много раз. Объяснили, что делают это, чтобы не было никаких неточностей, но Майло знал настоящую причину: они хотели, чтобы он услышал страх и неуверенность в собственном голосе, хотели заставить его возненавидеть себя и подготовить к тому, что ждало впереди.

Майло рассказал им только основные факты – то, что они знали и без него, – и не поддался на настойчивые требования выдать подробности. В комнате стало душно и отчаянно пахло страхом, когда они сменили тему и, оставив Тоню в покое, заговорили о поведении Швинна вообще. Они вгрызались в Майло, точно злобные насекомые. Их интересовали политические взгляды Швинна, отношение к расовому вопросу, мнение по поводу работы правоохранительных органов. Они наседали, уговаривали, запугивали, подталкивали, задавали наводящие вопросы – иногда в лоб, иногда завуалированно, пока в конце концов Майло не почувствовал себя так, будто он превратился в кусок мяса, который отбили специальным молоточком и сейчас швырнут на сковороду.

И тут они вернулись к сексуальным развлечениям Швинна. Майло продолжал категорически отрицать, что видел, как проходило общение Швинна с Тоней или другими женщинами. Технически он говорил правду, поскольку сидел за рулем, смотрел на дорогу и не имел ни малейшего желания становиться свидетелем того, что происходило на заднем сиденье.

Когда они спросили его, о чем Швинн разговаривал с Тоней, он наврал, что ничего не слышал, потому что они шептались.

– Шептались, – повторил Брусард. – Вам не показалось это необычным? Детектив Швинн шепчется с проституткой на заднем сиденье полицейского автомобиля?

– Я решил, что они говорят о работе. Она была его информатором, и Швинн, наверное, о чем-то ее расспрашивал.

Он ожидал, что они зададут ему очевидный вопрос: «О чем?», но они промолчали.

Его не спрашивали ни про убийство Джейни Инголлс, ни про другие, над разгадкой которых они со Швинном работали.

– Вы решили, что она его информатор, – заявил Поулсен.

– Так мне сказал детектив Швинн.

– В таком случае почему они разговаривали шепотом? – спросил Брусард. – Вы же напарник детектива Швинна. Какие у него могли быть от вас секреты?

Он знал, что вы можете ко мне привязаться, болван.

– Может, ей было нечего сказать, – предположил Майло.

– Нечего сказать?

– Ну, не всегда же у осведомителей есть информация, – пояснил Майло.

Брусард отмахнулся от его слов.

– Сколько времени провели Швинн и Тоня Стампф на заднем сиденье машины, когда вы вели ее?

– Не долго… возможно, несколько минут.

– Уточните.

Прекрасно зная, что они наверняка наблюдали за машиной, Майло ответил почти правду:

– Минут десять или пятнадцать.

– После чего Тоня вышла.

– Верно.

– Где?

– На Восьмой улице, рядом с Уитмер.

– Когда вышла из машины, куда она направилась?

Майло назвал ресторан, но не стал говорить, что Швинн дал Тоне денег.

– Как насчет денег? Вы видели, чтобы кто-нибудь из них передавал другому деньги?

Майло не знал, что они успели заметить, и потому решился соврать:

– Нет.

Повисло долгое молчание.

– И все это время вы вели машину, – проговорил наконец Брусард.

– Именно.

– Когда детектив Швинн попросил вас остановиться и посадил в машину Тоню Стампф, вы не подумали о том, что становитесь соучастником Швинна, который воспользовался услугами проститутки?

– Я не видел ничего, что указывало на простит…

Брусард рубанул рукой воздух:

– Рот Тони Стампф вошел в контакт с пенисом детектива Швинна?

– Я не…

– Если вы вели машину и, как утверждаете, не оглядывались. Откуда у вас может быть такая уверенность?

– Вы меня спросили, видел ли я что-нибудь. Я не видел.

– Я спросил про оральный контакт с гениталиями детектива Швинна.

– Я не видел.

– Значит, рот Тони Стампф мог находиться в контакте с пенисом детектива Швинна, но так, что вы этого не видели?

– Я рассказал вам о том, что видел.

– Пенис детектива Швинна вошел в контакт с вагиной или анусом Тони Стампф?

– Я не видел.

Этот ублюдок сказал про анус, потому что…

– Тоня Стампф вступала в интимные отношения любого рода с детективом Швинном?

– Я не видел, – повторил Майло.

А вдруг они использовали какой-нибудь прибор ночного видения и записали все на пленку? Тогда мне конец, подумал Майло.

– Пенис во рту, – вмешался Поулсен. – Да или нет?

– Нет.

– Пенис на или внутри вагины.

– Нет.

– Пенис на или внутри ануса.

То же ударение на вполне определенном слове. Явно не совпадение.

– Нет, – ответил Майло. – Полагаю, мне следует обратиться в Лигу защиты.

– Правда? – удивился Брусард.

– Да, это совершенно очевидно…

– Можете обратиться, детектив Стеджес. Если вы действительно считаете, что вам нужен защитник. Но с чего вы это взяли?

Майло промолчал.

– У вас есть повод для беспокойства, детектив? – спросил Брусард.

– Не было, пока вы, ребята, не затащили меня…

– Мы не затащили, мы вас пригласили.

– Ах, – проворчал Майло, – прошу меня простить. Брусард притронулся к магнитофону, словно грозился вновь его включить. Затем наклонился к Майло так близко, что тот смог бы сосчитать стежки на лацканах его пиджака. Никаких пор на лице. Ни одной, словно его вырезали из черного дерева.

– Детектив Стеджес, не намекаете ли вы на то, что мы оказываем на вас давление?

– Нет…

– Расскажите о ваших отношениях с детективом Швинном.

– Мы напарники, а не приятели, – ответил Майло. – Время, что мы проводим вместе, полностью посвящено работе. За три месяца мы раскрыли семь убийств – сто процентов вызовов. Недавно мы начали заниматься восьмым, оно оказалось достаточно сложным, и мы находимся в стадии поиска убийцы…

– Детектив! – сказал Брусард. Громко. Чтобы положить конец данной теме. – Вы когда-нибудь видели, как детектив Швинн получает от кого-нибудь деньги в рабочее время?

Значит, он не хочет разговаривать про Джейни Инголлс.

Его захватила собственная игра, и он уже не может остановиться, пока не доведет ее до конца. Или его вовсе не интересует Джейни Инголлс?

– Нет, – ответил Майло.

– Когда он встречался с Тоней Стампф?

– Нет.

– Или с кем-нибудь еще? – рявкнул Брусард.

– Нет, – сказал Майло. – Ни разу.

Брусард опустил голову, посмотрел Майло в глаза, и тот почувствовал, как дыхание его собеседника – теплое, ровное, мятное – вдруг стало кислым, словно Брусарда неожиданно затошнило. Получается, этот парень тоже живой, и в его организме идут самые разнообразные процессы.

– Ни разу, – повторил он.

Его отпустили так же неожиданно, как и вызвали на допрос. Не говоря ни слова, не прощаясь, оба полисмена отвернулись и вышли. Майло сразу же уехал из участка, даже не стал подниматься наверх, к своему рабочему столу, и проверять пришедшие сообщения.

На следующее утро в его почтовом ящике лежало официальное письмо департамента. Простой белый конверт, без почтового штемпеля, доставленный посыльным.

Его переводят в участок Западного Лос-Анджелеса, и какие-то дурацкие причины – перераспределение персонала. Отпечатанное на машинке приложение гласило, что Майло уже выделили шкафчик и присвоили номер. Содержание его рабочего стола и личные вещи отправлены на новое место службы.

Дела, над которыми он работал, переданы другим детективам.

Майло позвонил, чтобы узнать, кто занимается убийством Джейни Инголлс, и далеко не сразу выяснил, что оно ушло в отдел убийств «Метро» – в Паркеровский центр особо тяжких преступлений. Пошло на повышение.

В «Метро» просто обожали газетную шумиху, и Майло решил, что теперь-то уж о деле Джейни заговорят газеты.

Ничего подобного не произошло.

Он позвонил в «Метро», оставил около полудюжины сообщений, хотел передать информацию, которую не успел занести в отчет. Вечеринка у Коссаков, исчезновение Мелинды Уотерс, подозрения доктора Шварцман относительно Кэролайн Коссак.

С Майло никто не связался.

На новом месте работы его непосредственный начальник, лейтенант, держался враждебно и был похож на свинью. Майло довольно долго не давали никого в напарники – объясняя это внутренними проблемами отдела. На его столе лежала огромная куча старых дел, связанных с убийствами, и несколько новых – к счастью, всякая ерунда. Он ездил один и делал работу автоматически, точно робот, поскольку довольно долго не мог привыкнуть к новому окружению. Западный Лос-Анджелес славился самым низким уровнем преступности в городе, и Майло вдруг понял, что ему не хватает уличной суматохи, он заскучал по безумному ритму прежней жизни.

Он не старался заводить друзей, избегал общения с коллегами после работы. Впрочем, Майло не особенно приглашали. Детективы здесь оказались еще холоднее и сдержаннее, чем коллеги по Центральному округу. Он не знал, до какой степени это можно отнести на счет того, что он был напарником Швинна, или к нему приклеилось клеймо осведомителя. А может быть, слухи о предпочтениях Майло добрались и сюда?

Коп-педик. Педик и осведомитель. Через несколько недель парень по имени Вес Бейкер попытался с ним заговорить – сказал, что слышал, будто у Майло степень магистра, и что давно пора привлекать к работе в полиции людей с мозгами. Бейкер считал себя интеллектуалом, играл в шахматы, в его квартире было полно книг, и он частенько употреблял сложные слова, когда вполне хватало простых. Майло он казался претенциозным болваном, но он пошел на двойное свидание с подружкой Бейкера и ее коллегами-стюардессами, на которое тот его пригласил. Потом, как-то вечером, Бейкер проезжал мимо и заметил, что Майло стоит на углу улицы в Западном Голливуде и ждет, когда переключится светофор. Мужчины, которые здесь разгуливали, искали общества других мужчин. Взгляд Бейкера многое сказал Майло.

Почти сразу же после этого кто-то забрался в шкафчик Майло и оставил там стопку садомазохистских порнографических журналов для геев.

Через неделю ему дали в напарники Делано Харди – единственного негра в участке. Первые несколько недель они практически все время молчали, было даже хуже, чем со Швинном, напряжение казалось Майло почти невыносимым. Дел оказался исключительно религиозным баптистом, которого начальство не любило за то, что он довольно резко критиковал расовую политику отдела, но нетрадиционные сексуальные пристрастия его не беспокоили. Новость о порнографических журналах облетела весь участок, и Майло чувствовал, как его провожают ледяные взгляды.

Потом обстановка улучшилась. Оказалось, что Дел обладает психологической гибкостью, кроме того, он отличался четкостью и прямотой, прекрасной интуицией и был помешан на своем деле. Они начали работать как настоящая команда, раскрывали одно дело за другим, между ними установились дружеские отношения, основанные на общем успехе и нежелании обсуждать определенные темы. Через полгода Майло и Дел отлично сработались и быстро отправляли плохих парней за решетку. Ни того ни другого не приглашали на барбекю или в бар, куда ходили остальные полицейские. А также на вечеринки, где их коллеги развлекались по полной программе.

Когда рабочий день заканчивался, Дел возвращался домой в Леймерт-Парк, к своей безупречной, строгих правил жене, которая ничего не знала о Майло, а тот ехал в свою одинокую берлогу. Если не считать дела об убийстве Джейни Инголлс, у него были почти идеальные результаты раскрываемости преступлений.

Если не считать дела Инголлс…

Майло больше не видел Пирса Швинна, но слышал, что тот раньше времени вышел на пенсию. Через несколько месяцев он позвонил в отдел кадров Паркеровского центра, что-то соврал и узнал, что Швинн ушел чисто – без записей о дисциплинарных взысканиях.

Так что, вполне возможно, Швинн тут ни при чем, а причина перевода Майло – в убийстве Джейни Инголлс. Осмелев, Майло снова позвонил в «Метро», чтобы узнать, как продвигается расследование. И снова с ним никто не связался. Он попытался выяснить, закрыто ли дело, но ему сообщили, что у них на этот счет нет никаких сведений, а Мелинда Уотерс не обнаружена.

Однажды жарким июльским утром Майло проснулся весь в поту, потому что ему приснилось тело Джейни. Он отправился в Голливуд и проехал мимо дома Боуи Инголлса. Розовое здание исчезло, его сровняли с землей, чтобы построить подземную парковку, работы уже начались, и глазам Майло предстал скелет нового многоквартирного дома.

Тогда он отправился на север. Старый дом Эйлин Уотерс стоял на прежнем месте, но сама она куда-то перебралась, а тут поселилась пара стройных женоподобных молодых людей, которые занимались продажей антиквариата. Через несколько минут оба принялись отчаянно флиртовать с Майло, и это его напугало. Он старался вести себя как настоящий полицейский, а они все равно его раскусили…

Симпатичные мальчики снимали дом, он пустовал, когда они сюда въехали, ни тот ни другой не знали, куда подевалась женщина, жившая здесь до них.

– Вот что я вам скажу, – заявил один из парней. – Она ужасно много курила. Дом весь провонял.

– Отвратительно, – согласился его приятель. – Мы все вымыли, и убрали, и обставили заново. Вы дом не узнаете ни за что. – И с заговорщическим видом улыбнулся. – Ну, скажите нам, что она сделала?

ГЛАВА 11

Майло закончил свой рассказ и направился на кухню.

Поистине все дороги ведут к холодильнику.

Я смотрел, как он открывает камеру, где лежала бутылка «Столичной», которую он подарил нам с Робин, хотя я редко пью что-нибудь, кроме виски или пива, а Робин признает лишь вино.

Робин…

Я наблюдал за тем, как Майло наполовину наполнил стакан и плеснул туда грейпфрутового сока – для цвета. Затем он осушил стакан, взял добавки, вернулся в столовую и уселся за стол.

– Вот и все. Я спросил:

– Черный детектив по имени Брусард? Как в…

– Угу.

– Понятно.

Проглотив вторую порцию водки, Майло снова отправился на кухню, налил себе третий стакан, который на сей раз не стал разбавлять соком. Я хотел что-нибудь сказать – иногда он предоставляет мне возможность говорить, а сам помалкивает, – но очень кстати вспомнил, сколько виски выпил сам, когда уехала Робин, и придержал язык.

Майло вернулся, тяжело опустился на стул, обхватил могучими руками стакан и принялся тихонько его вертеть – получился маленький водоворот из водки.

– Джон Дж. Брусард, – сказал я.

– И никто другой.

– То, как он и его приятель на тебя давили… Ну прямо как в книгах Кафки.

Он улыбнулся:

– Проснувшись сегодня утром, я обнаружил, что превратился в таракана[11]? Да, старина Джон всегда был мастером подобных штучек. И поделом ему, верно?

Джон Дж. Брусард являлся начальником полиции Лос-Анджелеса чуть больше двух лет. Его лично назначил уходящий в отставку мэр, чтобы, как говорили многие, заставить замолчать тех, кто открыто критиковал расовую политику полицейского департамента Лос-Анджелеса. Брусард обладал военной выправкой и пугающе деспотичным нравом. Городской совет ему не доверял, а большинство подчиненных – даже черные полицейские – презирали за прошлое, в котором он выступал в роли охотника за головами. Открытая травля тех, кто сомневался в правильности его решений, очевидное равнодушие к обеспечению порядка на улицах города и одержимость вопросами внутренней дисциплины помогали дополнить и без того не слишком приглядную картину. Брусард, казалось, наслаждался тем, что окружающие его ненавидят.

Во время церемонии принесения присяги, одетый, как всегда, в парадную форму и увешанный разноцветными ленточками, новый шеф полиции торжественно провозгласил, какой будет его главная задача: полнейшая нетерпимость к любым нарушениям со стороны подчиненных. На следующий день Брусард уничтожил тщательно оберегаемую всеми систему связи между полицией и горожанами, заявив, что она ни в коей мере не служит снижению уровня преступности, а панибратские отношения с простыми гражданами лишают департамент профессионализма.

– Безупречный Джон Дж. Брусард, – сказал я. – Возможно, именно он похоронил дело Джейни Инголлс. Есть какие-нибудь идеи – почему?

Майло ничего не ответил, сделал еще глоток и снова посмотрел на альбом с фотографиями.

– Похоже, его действительно прислали именно тебе, – сказал я.

Он по-прежнему молчал, и я немного повременил.

– Какие-нибудь новые факты по делу Инголлс? Майло покачал головой.

– Мелинда Уотерс так и не нашлась?

– Даже если бы и нашлась, я бы об этом не узнал, – ответил он. – Когда я перешел в новый участок, то оставил это дело. Она вполне могла выйти замуж, нарожать детей и сейчас живет в симпатичном маленьком домике с большим современным телевизором.

Он говорил слишком быстро и слишком громко. Я достаточно хорошо разбираюсь в своем деле, чтобы услышать в голосе беспокойство.

Майло провел пальцем под воротником. Лоб его блестел от пота, морщины вокруг губ и глаз стали еще отчетливее.

Он допил третий стакан, встал и направился в сторону кухни.

– Жажда замучила? – заметил я.

Майло замер на месте, потом резко развернулся и наградил меня мрачным взглядом.

– Кто бы говорил. Посмотри на свои глаза. Еще скажи, что ты бросил пить.

– Сегодня утром не выпил ни грамма, – заметил я.

– Поздравляю. Где Робин? – сурово потребовал он ответа. – Что, черт подери, между вами происходит?

– Ну, – ответил я, – почтальон принес мне кучу всего интересного.

– Угу. Где она, Алекс?

Слова застряли у меня в глотке, и я начал задыхаться. Мы молча смотрели друг на друга. Он рассмеялся первым.

– Я скажу, но только после тебя.

Я рассказал ему основное.

– Значит, для нее это была возможность проявить себя, – сказал Майло. – Она успокоится и вернется.

– Может быть, – ответил я.

– Такое и раньше случалось, Алекс. Спасибо за напоминание, приятель.

– Знаешь, сейчас мне кажется, что это другое. Она молчала о предложении две недели.

– Ты был занят, – напомнил он.

– Думаю, дело не в моей занятости. Знаешь, она так странно на меня смотрела в Париже. А потом уехала. Трещина стала шире.

– Ладно тебе, – сказал Майло. – Где твой оптимизм? Ты же всегда проповедуешь, что в жизни следует видеть только хорошее.

– Я не проповедую. Я предлагаю.

– В таком случае я предлагаю тебе побриться, протереть глаза, надеть чистую одежду, прекратить игнорировать ее звонки и, ради всех святых, попытаться все исправить. Вы с ней ведете себя, как…

– Как?

– Я собирался сказать, как муж и жена, которые прожили вместо сто лет.

– Мы ведь не женаты, – ответил я. – Мы с Робин столько лет вместе, но ни один из нас не предложил узаконить наши отношения. О чем это говорит?

– Вам не нужны бумажки. Поверь, я очень хорошо все понимаю.

Они с Риком живут вместе очень долго, гораздо дольше, чем мы с Робин.

– А вы бы узаконили ваши отношения, если бы могли?

– Возможно. Наверное. А что вообще между вами произошло? Какие проблемы?

– Это очень сложно, – заявил я. – И я вовсе не избегаю ее. Просто так получается, что нам не удается поговорить.

– Постарайся сделать так, чтобы удалось.

– Она все время в разъездах.

– Лучше старайся, черт тебя подери.

– А с тобой что происходит? – спросил я.

– Острая потеря иллюзий. На фоне хронического разочарования: меня добивает работа. – Майло хлопнул меня по плечу. – Понимаешь, мне нужно, чтобы в моей жизни хоть что-нибудь оставалось постоянным, приятель. Вот, например, вы. Я хочу, чтобы у вас с Робин все было хорошо. Ради моего спокойствия. Неужели я слишком много прошу? Да, конечно, это эгоизм, но зато искренний.

Ну что на такое скажешь?

Я сидел, а Майло вытер лоб, который тут же снова покрылся испариной. Он казался таким несчастным, что я вдруг почувствовал себя виноватым – безумие какое-то.

– Мы постараемся разобраться, – пообещал я. – А теперь объясни, почему ты так отреагировал на фотографию Джейни Инголлс?

– Низкий сахар в крови, – сказал он. – Не успел позавтракать.

– Понятно, – ответил я. – Поэтому ты стал пить водку.

– Я думал, что забыл про то дело, – пожав плечами, проговорил Майло, – но, похоже, мне следовало попытаться довести его до конца.

– Может, «НР» означает, что кто-то хочет, чтобы ты занялся этим убийством. А как насчет остальных фотографий из альбома, ты видел какие-нибудь раньше?

– Нет.

Я посмотрел на перчатки, которые он снял.

– Хочешь проверить отпечатки?

– Возможно, – ответил он и поморщился.

– Что?

– Призраки прошлых поражений.

Майло налил себе четвертый стакан, в основном сок и чуть-чуть водки.

– У тебя есть догадки насчет того, кто прислал альбом? – спросил я.

– Звучит так, будто у тебя есть?

– Твой бывший напарник, Швинн. Он обожал фотографировать. И имел доступ к старым папкам с делами.

– Почему, черт подери, он решил связаться со мной сейчас? Он меня терпеть не мог. И плевать ему было на дело Инголлс, да и на все остальные тоже.

– Может, со временем он стал другим, смягчился, что ли? Когда ты пришел в отдел убийств, он проработал там двадцать лет. Как раз тот период времени, который отражен фотографиями. Если что-то происходило не во время его дежурства, он просто воровал снимки. Швинн постоянно нарушал правила и наверняка не считал, что совершает противозаконные действия, когда берет пару штук, сделанных на месте преступления. Этот альбом вполне может быть частью коллекции, собранной им за много лет. Он назвал его «Книга убийств» и поместил в голубой переплет специально, чтобы показать, какой он умный.

– Но почему он послал его мне через тебя? И почему именно сейчас? Чего он добивается?

– А снимок Джейни сделал не сам Швинн?

Майло снова надел перчатки и начал переворачивать страницы, пока не нашел нужную фотографию.

– Нет, здесь профессиональная проявка, да и качество лучше, чем на снимках, которые Швинн делал своим аппаратом.

– Может быть, заново распечатал пленку. Или, если он продолжает увлекаться фотографией, у него дома есть специальная темная комната.

– Швинн, – сказал Майло. – Да провались они пропадом, все твои предположения, Алекс. Этот тип мне не доверял, когда мы вместе работали. Почему он попытался связаться со мной сейчас?

– А что, если двадцать лет назад он что-то узнал, а теперь готов поделиться с тобой информацией? Например, назвать имя источника, который навел его на Боуи Инголлса и рассказал про вечеринку. Может, замучило чувство вины из-за того, что он утаил сведения, и теперь Швинн хочет очистить совесть? Сейчас ему, наверное, около семидесяти, а вдруг он болен или умирает? Или просто задумался о жизни – иногда с возрастом такое происходит. Он знает, что сам уже ничего не может сделать, а ты можешь.

Майло задумался над моими словами. Снова снял перчатки, посмотрел на холодильник, но не сдвинулся с места.

– Мы с тобой можем потратить целый день, придумывая разные теории, но ведь альбом мог прислать кто угодно.

– Ты так думаешь? – спросил я. – Газеты ничего не написали про убийство Джейни. Значит, к составлению альбома причастен человек, имеющий доступ к внутренним документам. А как насчет безоглядной веры Швинна в то, что когда-нибудь наука станет инструментом в расследовании преступлений? Этот день пришел, верно? Тесты ДНК и прочие полезные вещи… Если образцы крови и спермы сохранены…

– Я даже не знаю, была ли сперма, Алекс. Швинн считал, что это преступление на сексуальной почве, но мы не видели результатов вскрытия. Как только мы перестали работать вместе, я не держал в руках ни одной официальной бумаги по этому делу. – Майло изо всех сил треснул громадным кулаком по столу. – Дерьмо собачье!

Я молчал.

Майло начал расхаживать по столовой.

– Ублюдок! У меня появилось сильное желание поговорить с ним с глазу на глаз. Если это он – тогда почему он прислал альбом тебе?

– Заметает следы, – ответил я. – Швинн знает, что мы работаем вместе. Еще одно доказательство того, что его продолжают интересовать дела полиции.

– Или мы имеем дело с человеком, который читает газеты, Алекс. В деле Тик наши имена появились вместе.

– И ты вышел победителем, разобрался в сложном деле. Швинн, возможно, не любил тебя, не уважал и не доверял, но следил за твоей карьерой и поменял свое мнение.

– Подожди немного. – Майло взял стакан. На дне осталось чуть-чуть водки. – От твоих бесконечных предположений у меня раскалывается голова. Иногда я задаю себе вопрос: что в действительности лежит в основе нашей дружбы?

– Ну, это легко, – ответил я. – Общая патология.

– Какая патология?

– Неспособность отказаться от интересного дела. Швинн – или тот, кто прислал «Книгу убийств» – это знает.

– Да уж, пошел он чертовой матери! Я не попадусь на его удочку.

– Твое дело.

– Вот именно.

– Понятно, – сказал я.

– Терпеть не могу, когда ты так себя ведешь, – заявил Майло.

– Как?

– Говоришь «понятно», как будто ты вонючий дантист.

– Понятно.

Майло размахнулся, и огромный кулачище устремился к моей челюсти. Но он лишь легонько коснулся меня и произнес:

– Бум!

Я указал на голубой альбом.

– Ну и что, по-твоему, я должен с ним сделать? Выбросить?

– Ничего не делай. – Майло поднялся на ноги. – Я чувствую себя немного… мне нужно вздремнуть. Комната для гостей в порядке?

– Как всегда. Приятных тебе снов.

– Спасибо, приятель.

Он отправился в глубину дома, но вернулся минут через десять, без галстука, рубашка болтается поверх брюк. Выглядел он так, будто за шестьсот секунд его посетили кошмары, которых хватило бы на целую ночь просмотра.

– Что я собираюсь сделать, – сказал Майло, – так это разыскать Швинна. Если я его найду и выяснится, что он послал тебе альбом, мы с ним немного поболтаем, уж можешь мне поверить. А если он тут ни при чем, мы забудем это дело.

– Похоже на план.

– Что? Тебе не нравится?

– Мне нравится, – кивнул я.

– Вот и отлично. Потому что другого не будет.

– Здорово.

Майло снова надел перчатки, взял альбом и направился к двери.

– Пока. Было почти весело. – Стоя на пороге, он добавил: – И будь дома, когда позвонит Робин. Поговори с ней, Алекс. Ты должен все уладить.

– Конечно.

– Не люблю, когда ты такой смирный.

– Тогда пошел к черту!

– Понятно, – заявил он и ухмыльнулся.

Я довольно долго сидел в столовой. Настроение у меня было паршивое. Я не знал, позвонит ли мне Робин из Юджина, и решил, что если в течение следующих двух часов не позвонит, я уйду из дома.

Заснул я прямо за обеденным столом, а через два часа меня разбудил телефон.

– Алекс!

– Привет.

– Наконец-то мне удалось тебя поймать, – сказала она. – Я столько раз пыталась.

– Меня не было. Извини.

– Не было в городе?

– Нет, я выходил по делам. Как ты?

– Прекрасно. Турне проходит просто великолепно. О нас много пишут в газетах. На концерты собираются огромные толпы.

– Как Орегон?

– Зеленый, очень милый. Но я в основном вижу сцену и аппаратуру.

– Как Спайк?

– Он… привыкает… Я по тебе скучаю.

– Я тоже по тебе скучаю.

– Алекс…

– Что?

– Ты в порядке?

– Конечно… Скажи-ка, секс, наркотики и рок-н-ролл – это то, что про них говорят?

– Все совсем не так, – ответила Робин.

– В какой части? Про секс или наркотики? Молчание.

– Я действительно очень много работаю, – сказала Робин. – Все много работают. Турне организовано просто великолепно, предусмотрено все до мельчайших деталей.

– Здорово.

– Я получаю удовольствие.

– Надеюсь, – заявил я.

Снова повисло молчание, более длительное.

– Я чувствую, – сказала наконец Робин, – что ты очень от меня далеко. Пожалуйста, пусть это не будет в прямом смысле.

– Только в фигуральном?

– Ты сердишься.

– Нет, я люблю тебя.

– Я правда по тебе скучаю, Алекс.

– Ничто не мешает тебе вернуться домой, – заметил я.

– Все не так просто.

– Почему? – спросил я. – Твое турне превратилось в тяжкий рок, наручники и цепи?

– Пожалуйста, не нужно так, Алекс.

– Как?

– Мне не нравится твой сарказм. Я знаю, ты на меня злишься, и, наверное, это главная причина, по которой ты мне не позвонил сразу, но…

– Ты от меня уехала, а я плохой? – уточнил я. – Да, мы скучаем друг по другу, потому что я был в не слишком подходящем состоянии, чтобы с кем-нибудь разговаривать. Дело не в том, что я разозлился, просто почувствовал себя каким-то… опустошенным. Потом попытался тебе позвонить, но ты совершенно верно заметила – ты очень занята. Я не сержусь, я… делай, что считаешь нужным.

– Ты хочешь, чтобы я все бросила?

– Нет, ты мне никогда этого не простишь.

– Я хочу остаться.

– В таком случае оставайся.

– О, Алекс…

– Я постараюсь быть мистером Весельчаком, – пообещал я.

– Нет, мне этого не нужно.

– У меня, наверное, все равно не получилось бы. Я никогда не умел притворяться – думаю, мне не удалось бы подружиться с твоими новыми приятелями.

– Алекс, прошу тебя… проклятие, подожди, не вешай трубку! Меня зовут, у них что-то случилось. Черт побери, я не хочу так заканчивать разговор…

– Делай то, что нужно, – сказал я.

– Я позвоню попозже. Я люблю тебя, Алекс.

– И я тебя люблю. Щелчок.

Отлично сработано, Делавэр. И зачем только мы отправили тебя в школу психологии?

Я закрыл глаза и попытался прогнать из головы все мысли, а потом заставил себя вспомнить снимки из альбома.

Наконец я нашел образ, который искал, и решил рассмотреть во всех деталях.

Изуродованное тело Джейни Инголлс.

Мертвая девушка оказала мне последнюю услугу, когда я представил себе боль, которую она испытала.