Текст книги "Книга убийств"

Автор книги: Джонатан Келлерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Когда я садился в свою «севилью», Берт сказал:

– Относительно Робин… Я не собирался учить тебя жизни. Кажется, я слишком много на себя взял, верно?

– Вовсе нет, Берт. Он вздохнул.

– Я старый человек, Алекс. Большую часть времени я чувствую себя молодым – иногда просыпаюсь утром с ощущением, что мне пора бежать на лекцию. А потом смотрю в зеркало… цикл жизни. Обращение к прошлому. Теряешь ощущение уместности. Прости меня.

В серых глазах появились слезы.

– Мне нечего прощать…

– Ты очень добр.

Я положил руку ему на плечо. Под пурпурным полиэстром тело было мягким, хрупким и слабым.

– У вас все в порядке, Берт?

– Жизнь идет так, как должна идти. – Он похлопал меня по руке. – Был рад тебя повидать, сынок. Не сдавайся.

– В данном расследовании?

– Во всем, что имеет значение.

Я съехал с холма и посмотрел в зеркало заднего вида. Берт продолжал стоять у обочины. И устало махал мне рукой.

Да, он определенно чем-то озабочен, подумал я уезжая. И эти странные перемены настроения – слезы. Раньше Берт вел себя иначе.

Намек на угасание.

Впрочем, вполне в рамках возрастной нормы.

Как если бы он проверял себя. Возможно, так и было.

Человек, производящий впечатление, но напуганный…

Он несколько раз называл меня сынок. И я вдруг понял, что во время долгих рассказов о приключениях и путешествиях он лишь один раз упомянул о браке – и ни разу о детях.

Одинокий человек в доме, полном игрушек. Если мне суждено дотянуть до его лет, какой будет моя жизнь?

Я вернулся домой перед самым наступлением темноты, с головой, полной сияния фар, и легкими, в которых клубился смог. Огонек на автоответчике не горел, но два сообщения мне оставили: кто-то мечтал продать мне страховку от землетрясения, а также просили позвонить доктору Эллисон Гвинн.

В офисе Эллисон по телефону мне ответила молодая женщина:

– Привет, доктор Делавэр, меня зовут Конни Мартино, я партнер доктора Гвинн. Сейчас у нее прием, но она просила передать, что хочет с вами поговорить. Ее последний пациент уйдет в восемь часов, и вы можете подъехать в офис. Или предложить свой вариант.

– Мой вариант – восемь часов в офисе.

– Отлично. Я передам.

В семь сорок я направился в сторону Санта-Моники. Здание, где работала Эллисон Гвинн, находилось на Монтана-авеню, к востоку от расположенных вдоль берега модных магазинчиков и бледных одноэтажных домов, построенных в конце сороковых в стиле модерн, со скругленными углами, решетчатыми окнами и оранжевым освещением. Перед входом выделялась небольшая клумба с красодневом, ночь отбелила лепестки цветов. Внутри оказалось четыре кабинета: три врача-гинеколога, пластический хирург, дантист, а в самом конце коридора «Э. ГВИНН, д.ф.[21], и ПАРТНЕРЫ».

В приемной Эллисон было пусто, пахло пудрой, духами и едва заметным напряжением. Повсюду мягкие кресла, толстые ковры на полу, на стенах гравюры с морскими пейзажами, все вокруг окрашено в сдержанные оттенки бежевого и цвета морской волны, словно кто-то пытался навести вас на мысли о пляже. Галогеновые светильники выделялись пятнами золотисто-белого сияния – пляж в сумерках. На столиках аккуратными стопками лежали журналы. Возле трех красных кнопок значились фамилии Эллисон и двух ее партнеров: К. МАРТИНО, м.г.н.[22], и Е. БРАКТ, д.ф. Я позвонил, и через несколько мгновений Эллисон открыла дверь.

Черные волосы собраны на затылке в хвостик, темно-синее платье из крепа, доходящее до колен, на ногах матовые коричневые сапоги. Круглое глубокое декольте открывает шею и ключицы. Тщательный макияж. Те же бриллиантовые украшения на руках, шее и в ушах, но в больших голубых глазах затаилась тревога.

Когда мы встречались в первый раз, Эллисон смотрела мне в глаза. Сейчас ее страшно интересовало что-то над моим левым плечом.

– Извините, что заставила вас проделать такой дальний путь, – сказала она, – но мне не хотелось говорить по телефону.

– Ничего страшного, я располагаю временем. Она приподняла брови.

– Что ж, тогда заходите.

Оказалось, что кабинет Эллисон отделан и освещен с использованием тех же тонов, что и приемная. Комната была достаточно большой, чтобы проводить в ней занятия по групповой терапии, однако обстановка явно предназначалась для индивидуальных бесед. В углу письменный стол, диван и пара удобных мягких кресел, расположенных друг напротив друга. Она села в одно из кресел, я устроился в другом. Синее платье обтянуло тело, стала заметна линия бедер и грудь.

Вспомнив историю отношений Эллисон с Майклом Ларнером, я заставил себя подумать о чем-нибудь другом.

– Возможно, это не имеет особого значения, но, учитывая, насколько серьезно то, чем вы занимаетесь, я решила вам все рассказать.

Эллисон слегка повернулась, позволив мне оценить другие достоинства своей фигуры. Однако она не пыталась меня соблазнить – ее губы были плотно сжаты.

– Я с благодарностью приму любую помощь, – ответил я.

Эллисон пожевала нижнюю губу, ее руки слегка расслабились, и она покачала головой.

Мы молчали. Два психиатра оценивали тишину.

– После нашего разговора я кое-что вспомнила. Возможно, тогда это не запечатлелось в моей памяти… Я не могу утверждать наверняка, но вскоре после того, как Уилли Бернс покинул «Школу успеха» – возможно, через неделю, – я встретилась с ним. Я имею в виду Ларнера. Он был рассержен из-за Уилли. Возбужден. Я почувствовала его настроение, когда он позвонил, он показался мне жутко злобным. Однако я не задумывалась об Уилли, поскольку мне хватало собственных проблем… – Она вновь пожевала губу. – Позвольте мне вернуться немного назад…

Эллисон распустила волосы, встряхнула головой, и черная волна упала ей на плечи, потом она вновь связала блестящие пряди в хвост. Подобрав под себя ноги, Эллисон опустила взгляд.

– Ларнер уже довольно давно меня преследовал. Все началось вскоре после того, как я начала там работать. Он не позволял себе ничего вульгарного – взгляды, улыбки, замечания относительно моей манеры одеваться: как мило я выгляжу, какая я симпатичная и привлекательная девушка. Проходя мимо, он мог погладить меня по голове, задеть бедро или похлопать по щеке. Я понимала, что происходит, но не знала, насколько это… неправильно. – Она провела рукой по волосам. – Я не хотела уходить из «Школы успеха», считала, что работа там будет для меня полезным опытом. Впрочем, что я могла сказать – ведь Ларнер ничего особенного не делал.

– Хитро, – заметил я.

– Хитро, коварно и омерзительно. Я пыталась его избегать. В основном у меня получалось. Но в тот день… в понедельник, я запомнила, поскольку выходные провела на пляже и немного загорела. Уилли Бернс не показывался неделю или даже больше. Я помню, что спросила насчет него, поскольку после его исчезновения в школе стало непривычно тихо. Во время работы он обычно напевал себе под нос какие-то блюзы. Уилли всегда выглядел одуревшим от наркотиков, но у него был хороший голос. К тому же он отличался дружелюбием, неизменно улыбался и говорил: «Привет».

– Он со всеми держался доброжелательно?

– С учениками. Вроде бы его любили, хотя мне казалось, что многие над ним посмеивались. Поведение Уилли менялось лишь в тех случаях, когда он оказывался рядом с Кэролайн. Так или иначе, но он исчез, и его работу стала выполнять пожилая женщина – латиноамериканка, не владеющая английским. Я спрашивала, что произошло с Уилли, но никто ничего не знал.

Эллисон положила руку на колено.

– В тот понедельник я разносила списки – и Ларнер вызвал меня к себе в офис, чтобы рассказать о новой системе хранения документов. Мне это показалось странным: зачем директору обсуждать подобные темы со студенткой? Я не хотела идти, но ничего не сумела придумать, понимая, что если откажусь, он может расценить мое поведение как прямое неповиновение.

Когда я вошла, в приемной сидела секретарша Ларнера, и мне стало спокойнее. Однако она коротко сказала, что Ларнер ждет меня, и плотно притворила дверь. Было лето, и в тот день я надела белое платье без рукавов. Мне стало ясно: сейчас он обязательно скажет что-нибудь о моем загаре, и пожалела, что не выбрала что-нибудь более строгое. Однако Ларнер даже не взглянул на меня. Он стоял спиной к двери, с сигарой в руке и закатанными рукавами рубашки, и разговаривал по телефону.

Я осталась возле двери. Ларнер раскачивался, крепко сжимая трубку – вид его розовой мощной руки вызвал у меня отвращение. Он повернулся ко мне, но никак не реагировал на мое появление. Мне еще не приходилось видеть на его лице такого выражения. Обычно он улыбался. С вожделением смотрел на меня. Теперь покрасневшее лицо искажала ярость. Я даже запомнила, что оно контрастировало со светлыми гладкими волосами – казалось, он покрывал их каким-то лаком.

Я продолжала стоять на месте, прижимаясь спиной к двери, а Ларнер рявкнул что-то в трубку и швырнул ее на рычаг. Мне удалось уловить лишь имя Уилли Бернса. И еще он сказал что-то вроде «Нельзя сидеть сложа руки». – Эллисон махнула рукой. – Вот и все. В разговоре с вами я ничего не вспомнила, этот эпизод всплыл только сегодня.

– У вас достаточно своих проблем, – сказал я. Эллисон опустила голову, а потом очень медленно ее подняла. У нее были закрыты глаза, она сильно побледнела.

– После того как Ларнер швырнул трубку, он принялся набирать другой номер и тут заметил меня. В его взгляде промелькнули удивление и ненависть. А потом я вновь увидела его улыбку. Только гнев не исчез с лица, оно стало хищным, и я испугалась. Ларнер вышел из-за письменного стола, пожал мне руку и долго ее не выпускал, а потом предложил присесть и сказал что-то вроде того, что я его любимый помощник. Затем встал у меня за спиной и замолчал. Я ощущала запах его сигары, дым меня обволакивал. До сегодняшнего дня я не выношу запаха сигар…

Эллисон вскочила, быстро подошла к письменному столу и села.

– Ларнер заговорил – быстро и монотонно. Спросил, нравится ли мне работа в «Школе успеха»? Получаю ли я от нее удовлетворение? Думала ли о дальнейшей карьере? Возможно, из меня получится хороший преподаватель, поскольку общение с людьми – моя сильная сторона. Я практически ничего не отвечала, но ему и не требовались мои ответы. Это был монолог – тягучий, гипнотический. Потом Ларнер замолчал, и я напряглась, и тогда он сказал: «Не нервничай, Эллисон. Мы здесь все друзья». Довольно долго ничего не происходило. И вдруг он прикоснулся пальцем к моей щеке и сказал что-то о коже – какая она чистая и свежая, как приятно видеть, что молодая леди о себе заботится.

Эллисон ухватила свои волосы и сильно дернула. Потом положила обе ладони на стол и пристально посмотрела на меня – словно спрашивая: а хватит ли у меня смелости смотреть ей в глаза?

– Он продолжал меня гладить, – сказала Эллисон. – Мне стало щекотно, и я отклонилась. Тогда он ухмыльнулся, я подняла глаза и поняла, что он гладил мою щеку вовсе не пальцем. Это была его штука – о, послушать меня, я как ребенок, – его пенис, и им он тер о мою щеку. Я пришла в такой ужас, что открыла рот – ничего худшего придумать было нельзя, поскольку он вновь ухмыльнулся. В следующее мгновение Ларнер уже держал меня за волосы рукой – в другой по-прежнему была зажата сигара, и дым еще плотнее окутал меня, а он так глубоко вошел в мой рот, что я не могла вздохнуть и начала давиться. Однако глаза у меня оставались открытыми, сама не знаю почему, и я видела его белую рубашку и галстук – в синюю и черную полоску – и нижнюю часть лица, розовый двойной колышущийся подбородок. Ларнер снова начал раскачиваться, но теперь не так, как раньше, сигарный дым ел мне глаза. Я заплакала.

Эллисон еще сильнее побледнела, застыла и долго не двигалась.

– Благодарение Богу, он не довел дело до конца. Мне удалось вырваться, я выскочила из его кабинета и побежала не оглядываясь. Как зомби доехала до дома и сказала, что заболела. Тут не пришлось врать, поскольку я чувствовала себя ужасно. В течение нескольких дней я не вставала с постели. Пару раз у меня начиналась неудержимая рвота, а потом я лежала, чувствуя себя униженной и смертельно напуганной. Однако более всего я ощущала себя дурой – снова и снова вспоминала, как все произошло, и винила себя. За загар и открытое платье, за то, что не была настороже – я знаю, жертва ни в чем не виновата, я множество раз говорила об этом пациентам. Но…

– Вам было семнадцать, – сказал я.

– Не уверена, что я справилась бы с этим лучше – чувствовала бы себя иначе, – будь мне двадцать семь. Двадцать лет назад уровень сознания был иным.

Она откинулась на спинку стула и вновь распустила волосы, принялась перебирать блестящие черные пряди. Потом смахнула слезинку из уголка глаза.

– Самым ужасным было ощущение одиночества. Мне казалось, что все меня бросили и рядом никого нет. Из-за пережитого унижения я не могла рассказать о случившемся родителям. Я выдала Ларри Даскоффу урезанную версию. Хотя он являлся моим добрым и понимающим наставником, Ларри оставался мужчиной. А я никак не могла избавиться от уверенности, что сама во всем виновата. Поэтому я не ходила в «Школу успеха» под предлогом болезни, объяснила матери, что простудилась, и оставалась одна в своей комнате.

Вновь и вновь я переживала случившееся, и скоро у меня начались кошмары – в них все происходило еще страшнее. Мне не удавалось убежать, мой рот наполнялся мерзкой жидкостью, а потом Ларнер избивал меня, насиловал и заставлял курить свою сигару. Наконец я поняла, что нужно что-то делать, иначе я просто сойду с ума. Я узнала имя председателя попечительского совета школы – он был адвокатом и работал в центральной части города – и после недели колебаний позвонила в его офис. Он согласился со мной встретиться, и я все ему рассказала. Только мне не удалось поведать ему всю правду – лишь сильно урезанную версию. То, что знал Ларри.

А Ларри сообщил мне. Сексуальные домогательства.

– И как отреагировал Престон? – спросил я.

– Он меня выслушал. Сначала ничего не сказал и не стал задавать вопросов, что меня ужасно огорчило. У меня сложилось впечатление, что он счел меня сумасшедшей. Наконец заявил, что свяжется со мной. Через два дня я получила письмо с уведомлением об увольнении. В нем говорилось, что я плохо справлялась со своими обязанностями и слишком часто пропускала работу. Я не показала письмо родителям, а лишь сообщила, что ушла, поскольку мне стало неинтересно. Им было все равно. Мать хотела, чтобы я плавала в клубе, играла в теннис и встречалась с молодыми людьми. Ей не нравилось, что я сижу дома и ни с кем не встречаюсь. Поэтому она организовала семейный круиз на Аляску. Роскошный лайнер медленно проплывал мимо ледников – детеныши выдры плескались среди белых бескрайних полей. Но голубой лед был не таким холодным, как мое сердце в то лето.

Эллисон встала, вернулась в кресло, попыталась устроиться поудобнее, но у нее ничего не получалось.

– Я так никому и не рассказала о том, что произошло. До сегодняшнего дня. Похоже, я выбрала не самое удачное время и место, не так ли? Пытаюсь воспользоваться помощью незнакомого человека. Извините.

– Вам не в чем извиняться, Эллисон.

– Прошло столько лет, – сказала она. – А эта история до сих пор меня гложет – ведь я так и не попыталась добраться до мерзавца. Кто знает, скольким девушкам он испортил жизнь. А я могла бы ему помешать.

– В конечном счете это было бы его слово против вашего, а он считался уважаемым человеком, – сказал я. – Вы ни в чем не виноваты – ни тогда, ни теперь.

– Вы знаете, с каким количеством женщин я работала – скольким пациенткам помогала справиться с такими же травмами? И вовсе не потому, что меня интересуют подобные случаи. И не потому, что с помощью пациенток я пытаюсь разобраться с собственным кошмаром. Все дело в том, что такие случаи встречаются очень часто. Я говорю своим пациенткам правильные вещи, но когда дело доходит до моих собственных проблем, я их просто подавляю. Наверное, это большая глупость, как вы считаете?

– Нет, – ответил я. – Это нормальное человеческое поведение. Я многократно говорил, что человеку необходимо поделиться с кем-то своими проблемами, но, когда дело доходит до меня самого, я обычно решаю их самостоятельно.

– В самом деле? Я кивнул.

– Сейчас вы в процессе чего-то подобного? Я посмотрел на Эллисон.

– У вас грустные глаза, – сказала она.

– Да, я пытаюсь кое-что решить, – признался я.

– Ну, тогда мы товарищи по несчастью. Наверное, лучше всего на этом остановиться.

Она встала и подошла к двери.

– Я уже вам говорила, вы прекрасно умеете слушать, сэр.

– Профессиональные навыки.

– Вам помог мой рассказ? Информация о том, что Ларнер был рассержен из-за Уилли Бернса?

– Да, – ответил я. – Большое спасибо. Я понимаю, каким тяжелым испытанием стал для вас наш разговор.

Она улыбнулась:

– Не испытанием, скорее переживанием. А что тревожит вас – это не связано с Кэролайн Коссак или Уилли Бернсом, не так ли?

Я покачал головой.

– Извините, – сказала она. – Не буду больше совать нос в чужие дела.

Эллисон потянулась к дверной ручке, и ее плечо коснулось моей руки.

Короткое прикосновение словно ударило меня током. Я вдруг ощутил мощную эрекцию, мне с трудом удавалось контролировать дыхание. И не коснуться Эллисон.

Она смотрела на меня. Я не уловил напряжения в ее огромных голубых глазах – лишь нежность, печаль, возможно, желание.

– Это вовсе не было испытанием, – сказала она. – Вы все говорили правильно. Вот вам еще одно признание: я бы хотела встретиться с вами еще раз.

– И я тоже.

Я улыбнулся и пожал плечами, она сделала то же. Зеркальное отображение любезности.

– Вы тоже, но… – сказала Эллисон. – Это уже нечто, верно?

Я кивнул.

– Ну, тогда в другой галактике, кто знает, Алекс? Вы очень симпатичный человек. Удачи вам.

– И вам удачи.

Эллисон распахнула дверь. И продолжала держать ее открытой, пока я шел по коридору.

ГЛАВА 24

На следующее утро Майло проснулся рано, в его сознании мелькали лица людей, которых он видел около «Львиной крови».

Слишком много вариантов, у меня не хватит сил и времени, чтобы все проверить.

Спотыкаясь, он побрел в ванную, принял душ, побрился, схватил первую попавшуюся под руку одежду, включил кофеварку и посмотрел на часы. Семь тридцать. Три часа назад Рика срочно вызвали в больницу. В темноте Майло наблюдал, как Рик быстро одевается, берет ключи от машины и шагает к двери.

Потом Рик остановился, вернулся к постели и поцеловал Майло в лоб. Майло сделал вид, что спит, потому что ему совсем не хотелось разговаривать.

Вчера они допоздна засиделись на кухне за столом. В основном говорил Майло, а Рик слушал, сохраняя внешнее спокойствие, но Майло знал, что он потрясен стычкой с Пэрисом Бартлетом и слухами о ВИЧ. Никогда прежде работа Майло не затрагивала их личную жизнь.

Майло постарался его успокоить, Рик кивнул, пожаловался, что ужасно устал, и заснул в тот момент, когда его голова коснулась подушки.

Майло убрал со стола картонки с едой из китайского ресторана и тарелки, после чего улегся в постель рядом с ним, но не мог уснуть и еще целый час прислушивался к ровному дыханию Рика и размышлял.

Коссаки, Уолт Обей, Ларнер-младший, Микроб Бацилла, Алмазный Джим Хорн.

Плюс игрок, который так и не появился. Он ясно видел его лицо стоика, эбеновую маску.

Улыбчивый Бартлет, личное расследование и слух о ВИЧ говорили о том, что тут не обошлось без Джона Дж. Брусарда.

Он вспомнил Брусарда – ощутил аромат цитрусовой туалетной воды в комнате для допросов, двадцать лет назад. Костюм, сшитый на заказ, уверенность в себе, полный контроль над ситуацией. Он и его розовый приятель – Поулсен. Майло понятия не имел, что произошло с его карьерой, но вы только посмотрите, как высоко забрался Джон Дж.

Белый и черный составили одну команду, и верховодил в ней черный.

Черный продвигался по службе очень быстро – и это в расистском управлении полиции Лос-Анджелеса. Из чего следовало, что Брусард умудрился загарпунить всех нужных китов. Наверное, воспользовался информацией из бюро служебных расследований, чтобы обеспечить себе поддержку.

Мистер Добродетель. Он закрыл дело Джейни Инголлс, и один только Господь знает, сколько еще. Майло в этом участвовал, он позволил отвлечь себя, сделал вид, что обо всем забыл.

Он налил себе кофе, но у него почему-то был вкус кислоты из аккумулятора, и Майло выпил стакан тепловатой воды. Свет, сочившийся из кухонного окна, напоминал скопившуюся в горле желто-серую мокроту.

Майло сел, продолжая думать о Брусарде, парне из Южного Центрального округа, который перебрался в Хэнкок-Парк.

И стал соседом Уолта Обея.

Все шефы полиции до Брусарда жили в собственных домах, но Джон Дж. убедил мэра бесплатно предоставить в его распоряжение пустой особняк на Ирвинг-стрит. Величественное здание, переданное городу много лет назад наследниками давно умершего миллионера, стояло на участке площадью двенадцать тысяч квадратных футов, с английским парком, огромными лужайками, собственным бассейном и теннисным кортом. Майло хорошо его знал, поскольку несколько лет назад обеспечивал там безопасность во время приема посла из небольшой азиатской страны, которая успела с тех пор изменить название.

Поначалу особняк на Ирвинг-стрит должен был стать резиденцией мэра, но в течение нескольких лет пустовал, поскольку у предыдущего мэра имелся свой собственный в Брентвуде, а нынешний жил в огромном поместье в Пасифик-Палисейдс.

До последнего повышения Джон Дж. Брусард жил в небольшом домике, расположенном в Ладера-Хайтс, и Джон Дж. заявил, что ему необходимо поселиться поближе к месту работу.

Путь от Ладера-Хайтс до центра города занимает полчаса, а от особняка на Ирвинг-стрит – пятнадцать минут. Мэру приходится ехать целый час из Вест-Сайда до центра, но никто не обнаружил противоречий в рассуждениях Джона Дж., и новый шеф полиции получил в свое распоряжение жилье, достойное барона.

Ирвинг-стрит находится менее чем в миле от владений Уолта Обея в Мьюрфилде.

Обей является одним из крупнейших спонсоров мэра. И он же поддержал кандидатуру Брусарда на пост шефа полиции, выступив против трех других известных офицеров.

Мэр и Обей. Обей и Брусард. Обей и компания подонков, ужинающих в отдельном кабинете французского ресторана «Львиная кровь».

Частные предприниматели, муниципальные чиновники и тяжелая рука закона, идущие рядом. И Швинн заставил его окунуться в это дерьмо.

Майло вышел из дома, быстро огляделся по сторонам, сел в «таурус» и поехал на север. Если он все правильно понял, отыскать ублюдка, заявившего, что его зовут Пэрис Бартлет, будет совсем не трудно. Достаточно заехать в полицейскую академию и просмотреть фотографии личного состава. Но это привлечет внимание; ведь Майло уже знал, что его визиты в Паркеровский центр и в Западный округ Лос-Анджелеса вызвали подозрения. Кроме того, Бартлет мелкая рыбешка, всего лишь курьер – да и кто его послал, не имеет никакого значения.

Будьте здоровы…

Возможно, следует вернуться в Оджай и продолжить там расспросы. Ну и что еще он может узнать? Оджай представлял интерес, поскольку там жил Швинн, но он мертв.

Упал с проклятой лошади…

Майло остановился у обочины, достал сотовый телефон и набрал номер морга округа Вентура. Представившись агентом страховой компании, он провел следующие тридцать минут в разговорах с клерками, пытаясь выяснить подробности смерти Швинна.

Наконец трубку взял помощник следователя по имени Оливас. Он прочитал документ, который полностью повторил то, что рассказала им Мардж Швинн: тяжелые травмы головы, сломанные ребра, как следствие падения, следы крови на камне. Несчастный случай, никаких подозрительных обстоятельств. В крови Швинна не обнаружено ни алкоголя, ни наркотиков. У лошади тоже, добавил помощник. Анализ крови лошади удивил Майло, о чем он и сказал.

– Анализ сделали по просьбе жены, – пояснил Оливас. – Она хотела, чтобы лошадь проверили, и согласилась заплатить.

– Она что-то подозревала?

– Тут лишь сказано, что она просила сделать анализ крови Акбара – так звали лошадь – на содержание наркотиков. Мы обратились к ветеринару из Санта-Барбары, и она прислала нам результаты. Миссис Швинн оплатила чек.

– Значит, лошадь оказалась чистой? – спросил Майло.

– Да, абсолютно, – ответил Оливас. – Однако она сильно пострадала – две сломанные ноги и серьезное повреждение шеи. Когда вдова приехала на место трагедии, лошадь была еще жива. Животное пришлось пристрелить. А что, у страховой компании возникли проблемы?

– Нет, мы просто проверяем.

– Обычный несчастный случай, а мистер Швинн был немолодым человеком, – заметил Оливас. – Интересно, о чем он думал, когда в таком возрасте садился на лошадь?

– Президент Рейган ездил верхом, когда ему перевалило за восемьдесят.

– Ну, за ним присматривали ребята из службы безопасности. Точно так же пожилые люди садятся за руль – моему отцу восемьдесят девять, и он слеп, как летучая мышь, но настаивает, что должен непременно сам съездить в Лос-Анджелес, чтобы получить истинное удовольствие. Вот такие старые болваны да еще идиоты с сотовыми телефонами доставляют нам массу неприятностей. Если бы вы видели каждый день то, что вижу я, вам бы стало страшно.

– Мне страшно, – ответил Майло, сжимая телефонную трубку.

– Это только полезно, – проворчал Оливас.

Майло ужасно не хватало кофеина и холестерина, когда он ехал к Фермерскому рынку на перекрестке авеню Фэрфакс и Третьей. Поэтому он заехал в «Дю Парс» и заказал омлет с зеленым чилийским перцем и гренками. Он ел, не сводя глаз с бездомного парня, сидевшего неподалеку. Бродяга был одет в три куртки и прижимал к груди разбитую гитару, лишенную струн. Инструмент заставил Майло вспомнить о Робин, но безумные глаза бродяги вернули в настоящее.

Некоторое время они не сводили друг с друга глаз, потом бродяга не выдержал, бросил на столик пару долларов и побрел прочь, что-то бормоча себе под нос – очевидно, продолжил бесконечную беседу с невидимыми демонами. Только после этого Майло сумел насладиться омлетом.

И вновь, подумал он, я принес мир и свет во вселенную.

Однако, когда официантка с облегчением улыбнулась и показала Майло поднятый вверх большой палец, он сообразил, что и в самом деле чего-то добился.

Ему не удалось утолить голод, он заказал порцию блинов, запил все черным кофе и отправился погулять по рынку, с трудом уклоняясь от столкновений с многочисленными туристами, – Майло рассчитывал, что посторонние мысли заставят его мозг начать работать. Но ничего не произошло, и, изучив прилавки с неизвестными ему фруктами, он купил пакет орехов кешью и ушел с рынка. Майло направился на юг по авеню Фэрфакс, свернул налево на Шестую возле старого здания «Мэй компани», недавно превращенного в музей, и продолжал ехать на восток.

Официальная резиденция шефа полиции Джона Дж. Брусарда находилась в отличном состоянии. Трава была зеленее, чем в Ирландии, а цветочных клумб стало заметно больше. Посреди лужайки теперь возвышался шест, на котором развевались флаги Соединенных Штатов и Калифорнии.

Никаких стен, заборов или полицейских патрулей, но подъездная аллея перекрыта воротами с кованой решеткой, сквозь мощные прутья которой Майло увидел черно-белую полицейскую машину, а за ней белый «кадиллак» последней модели. Очевидно, на нем ездит миссис Брусард. Он хорошо помнил ухоженную хорошенькую женщину с тщательно уложенными, крашенными хной волосами и усталым взглядом жены политика. Как же ее звали… Бернадетта… Бернадина? Интересно, а дети у них есть? Майло никогда о них не слышал и тут только сообразил, что почти ничего не знает о шефе полиции. Да, Брусард не склонен делиться подробностями своей жизни с журналистами.

Через семь кварталов, или в полумиле к югу, находился особняк Уолта Обея в Мьюрфилде. Гнездо миллиардера удобно устроилось в конце дороги, где Мьюрфилд граничит с Загородным клубом Уилшира. Разглядеть дом не представлялось возможным, лишь каменные стены высотой в десять футов и сплошные черные стальные ворота. Высоко на шесте Майло заметил камеру слежения. Поместье производило впечатление, и Майло посмотрел на участок барона Лёца, соседствующий с особняком Коссаков. Интересно, сидит ли Обей на веранде, потягивая джин и наслаждаясь тем, что ему дал Бог?

В восемьдесят лет он продолжает встречаться с темными личностями вроде Коссаков. Неужели собирается провернуть крупную сделку?

Майло обнаружил, что смотрит на ворота резиденции Обея. Телекамера замерла в неподвижности. Спортивный Джон Дж. вполне может добежать сюда от своей резиденции. Обей и Брусард сидят на веранде. Строят планы. Обсуждают проблемы. Майло вдруг почувствовал себя маленьким и уязвимым. Опустив стекло, он услышал пение птиц и шум бегущей за стенами поместья воды. Потом камера начала поворачиваться. Сработала автоматика, или его присутствие привлекло чье-то внимание. Майло отъехал задним ходом на полквартала, развернулся и погнал машину прочь.

Через несколько минут Майло припарковал автомобиль на Маккаден, возле бульвара Уилшир, и прижал к уху нагревшийся сотовый телефон. Новая ложь дала ему несколько адресов, и он поехал на них взглянуть.

Майкл Ларнер поселился в высотном многоквартирном доме, к востоку от Вествуда, на бульваре Уилшир. Розовый камень, пористый кирпич, привратник у входа, огромный фонтан. По официальным данным, его сынок Брэдли жил в небольшом каркасном доме, расположенном в Санта-Монике. Из дома открывался великолепный вид на океан, на дверях красовалась надпись: «Сдается внаем». На подъездной аллее ни одной машины, лужайки выглядели заброшенными – наверное, Брэд перебрался в другое место.

Харви Коссак-младший и его брат Боб жили вместе на Кэролвуд, в Холмби-Хиллз, неподалеку от Алекса, дом которого находился в Беверли-Глен, но в совершенно другом мире с точки зрения денег.

Кэролвуд представлял собой симпатичный холмистый квартал, тенистый и уютный, где стоимость земли была одной из самых высоких в Лос-Анджелесе. Большинство домов здесь являлись настоящими шедеврами архитектуры, окруженными чуть ли не ботаническими садами и оранжереями.

Логово братьев Коссак поражало воображение своей вульгарностью: чудовищная груда серых известняковых камней с черепичной крышей, примостившаяся на вершине голого земляного холма, без травы и деревьев. Простая каменная кладка. Облупившаяся штукатурка. Дешевая белая металлическая ограда с воротами отделяла участок от дороги, но растительность отсутствовала, и дом был открыт жгучим лучам солнца, стены нуждались в ремонте.

Здоровенный контейнер, переполненный строительным мусором, говорил о том, что здесь ведутся работы, но рабочих Майло нигде не заметил, окна были занавешены портьерами, обширную подъездную аллею занимал маленький музей автомобилей.