Текст книги "Книга убийств"

Автор книги: Джонатан Келлерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

– Шестнадцать лет, связана и изнасилована, и не обратилась в полицию?

– Я же сказал, она давно не девственница. Квадратная челюсть Швинна заходила ходуном, и он уставился в потолок. Майло сразу понял: он что-то скрывает.

– А у тебя надежный информатор?

– Как правило.

– Кто?

Швинн с важным видом покачал головой:

– Давай сосредоточимся на главном. У нас есть девушка, которая подходит под описание жертвы.

– Шестнадцать, – проговорил Майло. Почему-то его это беспокоило.

Швинн пожал плечами:

– Из того, что я читал – статьи по психологии, – сексуальность просыпается у человека очень рано. – Он откинулся на спинку стула, откусил очередной громадный кусок бурито, тыльной стороной ладони вытер с лица сальсу, а потом старательно облизал руку. – Как думаешь, это правда, приятель? А вдруг она не стала сообщать в полицию, потому что ей понравилось?

Майло пожал плечами, стараясь скрыть, что слова Швинна его разозлили.

– И что дальше? Поговорим с отцом?

Швинн вернул стул в нормальное положение, вытер рот, на сей раз бумажной салфеткой, резко встал и вышел из комнаты, предоставив Майло следовать за ним.

Напарники.

На улице, около их машины без опознавательных знаков полицейского управления, он повернулся к Майло и улыбнулся:

– Ну, расскажи мне, как ты спал ночью?

Швинн назвал адрес на Эджмонт, и Майло завел машину.

– Голливуд, приятель. Настоящая девчонка из Голливуда.

Через двадцать минут он еще кое-что рассказал Майло. Девушку зовут Джейни Инголлс. Второгодница Голливудской средней школы, живет с отцом на третьем этаже дома без лифта, в когда-то приличном, а теперь жалком районе, к северу от бульвара Санта-Моника. Боуи Инголлс – алкоголик, которого вполне может не оказаться дома. Куда катится наше общество? Даже белые стали жить как свиньи.

Вскоре они подъехали к уродливому розовому сооружению с маленькими окнами и кусками отвалившейся лепнины. Майло решил, что в доме двенадцать квартир: по четыре на каждый этаж, с коридором посередине.

Он припарковал машину, но Швинн даже не пошевелился, чтобы выйти из нее. Они просто сидели и молчали под урчание мотора.

– Выключи, – наконец велел Швинн.

Майло повернул ключ и прислушался к уличному шуму. Далекий грохот движения по Санта-Монике, птичьи трели, кто-то невидимый включил электрическую газонокосилку. Похоже, улицу никто толком не убирал, и грязь собиралась в сточных канавах.

– Кроме того, что отец пьяница, есть еще какая-нибудь информация? – спросил Майло.

– Трудно сказать, чем он в действительности занимается, – ответил Швинн. – Боуи Инголлс делает что придется. Говорят, какое-то время он был на побегушках у черного букмекера на скачках – не слишком подходящее занятие для белого человека, верно? Несколько лет назад служил рассыльным на студии «Парамаунт» и говорил всем, что работает в кинобизнесе. Играет на скачках, не слишком удачно, почти всегда пьян, за собой не следит, не платит штрафы за нарушение правил дорожного движения. Два года назад его задержали за хранение краденого, однако обвинение так и не предъявили. В общем, мелочи, ничего крупного.

Детали. Швинн успел собрать на Инголлса целое досье.

– Как же такому типу позволили растить ребенка? – спросил Майло.

– Да, мы живем в жестоком мире, это уж точно. Мать Джейни была стриптизершей и наркоманкой, сбежала с музыкантом-хиппи, когда девчонка еще лежала в пеленках. Умерла от передозировки во Фриско.

– Похоже, ты много про них накопал.

– Ты так думаешь?

Вопрос Швинна прозвучал холодно, а глаза стали суровыми.

Может, решил, что Майло над ним подшучивает? Но ведь он был совершенно серьезен.

– Мне нужно многому научиться, – проговорил он. – Я кучу времени потерял с придурками из бюро розыска. А ты тем временем столько всего…

– Нечего ко мне подлизываться, сынок! – взорвался Швинн, и неожиданно его худое, словно вырезанное из камня лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Майло; пахнуло лосьоном и зеленой сальсой. – Я не занимаюсь слежкой и не очень понимаю в работе сыщиков. А ты вообще ничего полезного не сделал.

– Послушай, извини, если…

– Мне насрать на твои извинения, приятель. Думаешь, это такая игра? Что-то вроде получения степени магистра. Сдаешь домашнюю работу, лижешь задницу преподавателю, и тебе дают твою вонючую степень. Ты так думаешь?

Он говорил намного быстрее, чем обычно. Что, черт подери, так вывело его из себя?

Майло молчал. Швинн с горечью рассмеялся, отодвинулся от Майло и с такой силой откинулся на спинку сиденья, что Майло вздрогнул.

– Послушай, парень, дерьмо, что мы разгребали с тех самых пор, как я согласился взять тебя в напарники, – негры и мексикашки, которые выпускали друг другу кишки и ждали, когда мы их подберем, а если мы не подбирали, никому до них не было никакого дела, – ты думаешь, в этом заключается наша работа?

Лицо Майло стало малиновым от самого подбородка до кончиков ушей, однако он молчал.

– Вот это… – сказал Швинн и вытащил из внутреннего кармана костюма стандартный небесно-голубой конверт, из которого достал пачку цветных фотографий с логотипом лаборатории, работающей двадцать четыре часа. Снимки, сделанные на Бодри.

Он разложил их веером на своих костлявых коленях, картинкой вверх, словно гадалка карты. Сделанные с близкого расстояния снимки тела девушки, головы, с которой снят скальп, лица, расставленных ног…

– Вот за это, – сказал Швинн, – мы получаем деньги. А остальное вполне могут сделать и разные там клерки.

После первых семи убийств Майло начал считать себя клерком с жетоном детектива. Но не осмелился сказать, что согласен со Швинном. Когда он с ним соглашался, сукин сын, казалось, впадал в ярость.

– Ты думал, тебя ждет веселая жизнь, полная удовольствий, когда подал рапорт в отдел убийств, надеялся стать Настоящим Героем, грозой плохих парней? – спросил Швинн. – Правильно? – Он заговорил еще быстрее, но умудрялся четко произносить каждое слово. – Или, может, ты слышал всякие глупости про то, что в отделе убийств работают интеллектуалы, а у тебя степень магистра, и ты решил: «Эй, работенка как раз для меня!» Ну а теперь скажи мне: это тебе представляется интеллектуальным? – Он ткнул пальцем в фотографии. – Ты считаешь, с подобным делом можно разобраться при помощи мозгов?

Покачав головой, словно проглотил какую-то гниль, Швинн подцепил ногтем угол одного из снимков и перевернул его.

– Послушай, я только… – начал Майло.

– Тебе известно, сколько подобных дел раскрыто? Клоуны в академии, наверное, рассказывают, что в отделе убийств раскрывается от семидесяти до восьмидесяти процентов дел? Чушь собачья. У них речь идет о самых простых и дурацких делах – и раскрываться они должны на все сто процентов. Так что восемьдесят процентов не так чтобы очень много. Дерьмо. – Он отвернулся и сплюнул в окно, затем снова повернулся к Майло. – А вот с убийствами вроде этого, – он снова подцепил ногтем снимок, – хороший результат, если удается найти преступника в четырех случаях из десяти. Иными словами, ты терпишь поражение, и плохой парень снова совершает убийство и говорит тебе, так же, как и ей: «Идите ко всем чертям».

Швинн принялся постукивать по снимку, и его указательный палец то и дело останавливался на животе девушки.

Майло вдруг сообразил, что затаил дыхание и не дышит с того самого мгновения, как Швинн начал свою тираду. Краска так и не сошла с его лица, щеки пылали, и он потер их рукой.

Швинн улыбнулся:

– Я тебя разозлил. Или напугал. Ты всегда трешь лицо, когда напуган или сердишься.

– Чего ты добиваешься, Пирс?

– Ты сказал, что мне удалось много узнать, а я не узнал ничего.

– Я хотел только…

– Никаких «только», – перебил его Швинн. – У нас нет места для всяких там «только». Нет места для собачьего дерьма. Мне совсем не нужно, чтобы начальство подсовывало мне какого-то… идиота со степенью маг…

– Да отцепись ты от меня со своим магистром! – выкрикнул Майло, давая волю ярости. – Я всего лишь…

– Ты всего лишь следишь за мной, за каждым моим шагом, с той самой минуты, как тебя ко мне подослали…

– Я надеялся чему-нибудь научиться.

– Зачем? – спросил Швинн. – Чтобы набрать в глазах начальства побольше очков, а потом получить тепленькое местечко и просиживать на нем штаны? Я прекрасно знаю, приятель, чего ты добиваешься.

Майло вдруг понял, что его огромное тело нависает над тощим Швинном, а указательный палец уставился ему в грудь, точно пистолет.

– Ни хрена ты не зна…

Швинн не испугался и не собирался сдавать своих позиций.

– Я знаю, что ослиные задницы со степенью магистра таким не занимаются. – Он снова постучал пальцем по снимкам. – А еще я знаю, что мне нисколько не хочется тратить мое время и искать убийцу вместе с вонючим умником, который мечтает только об одном – повыше забраться по служебной лестнице. Собираешься выслужиться – валяй, ищи себе работу вроде той, что нашел Дэрил Гейтс. Он возит шефа Паркеровского центра и когда-нибудь обязательно и сам станет шефом. – Швинн снова постучал пальцем по фотографиям. – А это не поможет тебе сделать карьеру, цыпленочек. Здесь нужно найти убийцу. Ты понял? Это дело сожрет тебя изнутри, а потом выплюнет маленькими кусочками.

– Ты ошибаешься, – сказал Майло. – Насчет меня.

– Правда?

На лице Швинна появилась понимающая улыбка. Ну вот, начинается. Развязка, подумал Майло. Но Швинн молчал, ухмылялся и постукивал пальцем по снимкам.

Повисло долгое молчание. Затем неожиданно, с таким звуком, словно кто-то вытащил из бутылки пробку, Швинн тяжело откинулся на спинку сиденья. У него сделался такой вид, будто он потерпел поражение.

– Ты не имеешь ни малейшего представления, во что ввязался, – сказал он и убрал снимки в конверт.

Если ты так ненавидишь свою работу, уходи в отставку, придурок, подумал Майло. Получи пенсию на два года раньше и остаток жизни выращивай помидоры на какой-нибудь вонючей стоянке для автоприцепов.

Шли бесконечные, напряженные минуты.

– У нас такое важное дело, нам нужно поймать убийцу, а мы тут сидим и ничего не делаем, – сказал наконец Майло.

– А что мы можем сделать, Шерлок? – спросил Швинн и показал пальцем на уродливое розовое строение. – Ну, войдем мы туда, поговорим с придурком и выясним, что его дочь превратили в кусок дерьма. А может быть, не его. В одном случае окажется, что мы проползли один шаг по дороге длиной в сто миль. А в другом – даже не сдвинулись с места. Так или иначе, гордиться нам особенно нечем.

ГЛАВА 8

Так же быстро, как у него менялось настроение, Швинн выскочил из машины.

Шагая за ним, Майло подумал, что у напарника явно не все в порядке с психикой.

Передняя дверь была открыта. Справа на стене висело двенадцать почтовых ящиков. Квартиры в доме располагались точно так, как представил себе Майло.

Иди к черту, эксперт!

На ящике с цифрой 11 красовалась смазанная надпись красной шариковой ручкой – «Инголлс». Они поднялись по лестнице, и к третьему этажу Швинн начал задыхаться. Поправив узел галстука, он постучал в дверь, которая тут же открылась.

На пороге стоял мужчина с тусклыми глазами, тощий, но с брюшком.

Обвисшая, нездорового цвета кожа обтягивала кости, худые руки напоминали кривые палки – и при этом солидное брюшко, похожее на дыню. Он был в грязной, когда-то желтой безрукавке и синих плавках. Ни бедер, ни задницы, толстый живот. И больше ни унции лишнего жира или мяса на теле. Его живот казался каким-то ненатуральным, и Майло подумал: беременный.

– Боуи Инголлс? – спросил Швинн.

Тип целых две секунды обдумывал вопрос, потом едва заметно кивнул. По лбу его стекал пот, видимо, уже выпил не одну бутылочку пива, и противный кислый запах наполнил коридор перед дверью.

Швинн ничего не рассказал про Инголлса, чтобы подготовить Майло к встрече. Перед ним стоял мужчина за сорок, с густыми, вьющимися волосами, которые отросли до самых плеч – слишком роскошными для человека его возраста, – и пятидневной седой щетиной, не скрывавшей изможденного лица. Там, где белки глаз не покраснели, виднелись желтые пятна, и он никак не мог сфокусировать взгляд. А еще Майло обратил внимание на темно-карие зрачки, совсем как у убитой девушки.

Инголлс принялся изучать их жетоны. По-видимому, время для него давно остановилось, как на часах со сломанным механизмом. Потом он поморщился и спросил:

– Ш-ш-што слу-чилсь?

Его слова выплыли на алкогольных парах и смешались с запахами, давно пропитавшими стены дома: плесень, керосин, ароматы домашней кухни.

– Мы можем войти? – спросил Швинн.

Инголлс приоткрыл дверь. У него за спиной Майло разглядел грязную мебель, кучи мятой одежды, картонки из-под еды, принесенной из китайского ресторана, пустые пивные банки.

Куча грязной посуды, одни банки смяты, другие еще целенькие. Их количество указывало на то, что Боуи Инголлс пьет уже не один день.

Значит, у него запои. Возможно, есть и собутыльники. Впрочем, даже и с их помощью выпито тут немало.

Его дочь пропала четыре дня назад, а он не сообщил в полицию, сидит дома и поглощает одну бутылку за другой. Майло вдруг пришел в голову самый худший поворот в деле: папаша убил собственную дочь. И он принялся искать на лице Инголлса следы испуга, беспокойства, вины, может, царапины, которые все объяснили бы…

Но увидел только замешательство. Инголлс стоял на пороге и ничего не понимал – его мозги были пропитаны спиртными парами.

– Сэр, – сказал Швинн, и это слово прозвучало как оскорбление, так умеют говорить только полицейские. – Мы можем войти?

– А… Угу, ясное дело… а зачем вам?

– Нам нужна ваша дочь.

Инголлс опустил глаза. Никакого беспокойства. Покорность. Словно он хотел сказать – ну вот, снова. Приготовился выслушать лекцию о том, как следует воспитывать детей.

– Чего, снова школу прогуляла? Теперь из-за этого вызывают копов?

Швинн улыбнулся и вошел в квартиру, так что Инголлсу пришлось сдвинуться в сторону – он споткнулся и чуть не упал. Когда все трое оказались внутри, Швинн закрыл дверь. И они с Майло тут же принялись изучать помещение.

Когда-то белые стены, в углах и трещинах бурые и черные пятна. Передняя метров пятнадцать, гостиная, соединенная с кухней, на столах пустые коробки из-под еды, использованные бумажные тарелки, банки из-под супа. Два крошечных окна закрыты желтыми пластиковыми жалюзи. Серо-коричневый старый диван и красный пластмассовый стул завалены засаленной одеждой и смятой бумагой. Рядом со стулом покосившаяся стопка пластинок. На самом верху

Майло заметил долгоиграющую пластинку, выпущенную лет пятнадцать назад. Рядом дешевый проигрыватель, на который наброшен грязный халат. В открытую дверь виднелась пустая стена.

В комнате обнаружилась очередная батарея пустых банок из-под пива.

– В какую школу ходит Джейни, сэр? – спросил Швинн.

– Голливудская средняя школа. Ну и куда она опять вляпалась?

Боуи Инголлс почесал подмышку и выпрямился в полный рост, стараясь изобразить отцовское возмущение.

– Когда вы видели ее в последний раз, сэр?

– Хм… она была… она ночевала у подруги.

– Когда, сэр? – повторил свой вопрос Швинн, продолжая осматривать комнату.

Холодный деловой тон. Если бы его сейчас кто-нибудь видел, ни за что бы не поверил, что этот человек способен произнести безумную тираду, которой он разразился пять минут назад.

Майло стоял в стороне и пытался успокоиться. Его ум рвался в бой, но тело никак не могло справиться с яростью, которая его охватила от слов Швинна. Сердце колотилось в груди, щеки пылали. Несмотря на важность задачи, которая перед ними стояла, Майло то и дело представлял, как Швинн плюхается на задницу, пойманный на месте преступления с Тоней или еще каким-нибудь «информатором». От таких мыслей он заметно повеселел, но тут же задал себе вопрос: если Швинн ему не доверяет, почему же он тогда развлекался с Тоней прямо у него под носом? Может, он сумасшедший… Майло посмотрел на Боуи Инголлса. По-прежнему ни капли страха, только раздражающая тупость и непонимание, чего от него хотят.

– Хм… вечером в пятницу, – не слишком уверенно ответил Инголлс. – Можете сесть, если хотите.

В этом свинарнике сесть можно было только одному – на небольшое свободное пространство среди грязной одежды, набросанной на диване. Вероятно, Инголлс там спит. Уютно.

– Нет, спасибо, – отклонил предложение Швинн и вытащил блокнот. Майло подождал пару минут, прежде чем достать свой. Ему не хотелось выглядеть героем бездарного водевиля на полицейскую тему. – Итак, Джейни ночевала у подруги в ночь пятницы.

– Да. В пятницу.

– Четыре дня назад.

Швинн вынул золотую паркеровскую ручку, шариковую, и что-то нацарапал в блокноте.

– Да, она все время так делает.

– Спит у подруги?

– Ей уже шестнадцать, – жалобным голосом сообщил Инголлс.

– Как зовут подругу? Ту, у которой она провела ночь пятницы?

Инголлс пожевал нижнюю губу.

– Линда… нет, Мелинда.

– Фамилия?

Ответом Швинну был тупой взгляд.

– Вы не знаете фамилии Мелинды?

– Эта сучка мне совсем не нравится, – заявил Инголлс. – Она плохо влияет. Я не люблю, когда она приходит.

– Мелинда плохо влияет на Джейни?

– Угу. Ну, вы понимаете.

– Из-за нее у Джейни бывают неприятности?

– Вы же знаете, – повторил Инголлс. – Дети. Они все время куда-то вляпываются.

Майло подумал: что может расстроить типа вроде Инголлса?

– Вляпываются, – согласился Швинн.

– Точно.

– Например?

– Сами знаете. – Ответы Инголлса не отличались разнообразием. – Прогуливают школу, шляются где попало.

– Наркотики?

– Про это ничего не знаю.

– Хм… – продолжая писать, протянул Швинн. – Значит, Мелинда плохо влияет на Джейни, но вы позволяете своей дочери ночевать у нее в доме.

– Позволяю? – закашлявшись, спросил Инголлс. – У вас есть дети?

– Не посчастливилось их иметь.

– Тогда понятно. В наше время дети не спрашивают у родителей разрешения – ни на что. Они делают что хотят. Мне даже не удается заставить ее сказать, куда она идет. Или посещать школу. Я даже пытался сам ее туда отводить, но она входила в здание, дожидалась, когда я уйду, и сбегала. Вот почему я решил, что вы пришли из-за школы. А что-нибудь случилось? Она попала в какую-нибудь передрягу?

– У вас были проблемы с Джейни раньше?

– Нет, – ответил Инголлс. – Настоящих не было. Я же вам сказал, она прогуливает школу и болтается где-то – не знаю где. Иногда не приходит домой по несколько дней. Но всегда возвращается. Знаете, что я вам скажу, ребята? Контролировать их невозможно. Как только появились хиппи и захватили город, порядка не стало. Ее мать была хиппи еще в те времена. И наркоманка. Она сбежала и бросила нас с Джейни.

– Джейни принимает наркотики?

– Дома нет, – ответил Инголлс. – Не смеет. – Он моргнул несколько раз и поморщился, пытаясь привести мысли в порядок – ничего у него не вышло. – Что случилось? Что она натворила?

Не обращая внимания на его вопросы, Швинн продолжал писать, а потом спросил:

– Голливудская средняя школа… какой год?

– Второй.

– Второгодница.

Инголлс снова кивнул, но далеко не сразу. Интересно, сколько банок пива он выпил сегодня утром?

– Второгодница, – записал Швинн. – Когда она родилась?

– Хм… в марте, – ответил Инголлс. – Март… десятого.

– Значит, в прошлом марте ей исполнилось шестнадцать?

– Угу.

Второгодница шестнадцати с половиной лет, подумал Майло. Отстает от сверстников на год. Задержка развития? Или проблемы с учебой? Еще один фактор, толкнувший ее на путь, который привел к трагическому исходу. Если это, конечно, она…

Он посмотрел на Швинна, но тот что-то писал в блокноте, и Майло решился задать вопрос:

– Джейни трудно учиться в школе?

Швинн на мгновение приподнял брови, но писать не перестал.

– Она ненавидит школу, – сказал Инголлс. – Едва научилась читать. Вот почему она ненавидит… – В воспаленных глазах появился страх. – Что все-таки происходит? Что она сделала?

Теперь он смотрел на Майло, искал у него ответа на свой вопрос, но тот не решался сказать ему об их подозрениях, и Инголлс перевел взгляд на Швинна.

– Слушайте, что, черт подери, случилось? Что она натворила?

– Может быть, ничего, – ответил Швинн и достал голубой конверт. – Или что-то сделали с ней.

Он снова разложил веером снимки и, вытянув вперед руку, протянул их Инголлсу.

– Что? – спросил Инголлс, не сдвинувшись с места. Затем: – Нет.

Совершенно спокойно, без какого бы то ни было выражения. Майло подумал: Ладно, это не она. Ложный след. Хорошо для него и плохо для нас. Итак, мы не продвинулись ни на шаг. Швинн оказался прав. Как всегда. Вонючий ублюдок теперь до конца дня станет важничать, и находиться рядом с ним будет невозможно.

Но Швинн не убирал фотографий, а Боуи Инголлс продолжал на них смотреть.

– Нет… – повторил Инголлс и попытался схватить снимки, впрочем, он не слишком старался, лишь с жалким видом к ним потянулся.

Швинн не выпускал фотографий из рук, и Инголлс, сжав голову руками, сделал шаг назад, словно хотел оказаться как можно дальше от страшных картин. Потом топнул ногой так сильно, что задрожали половицы.

И вдруг схватился за свой огромный живот и скорчился, словно у него начались колики, снова топнул и взвыл:

– Нет!!!

И опять завыл.

Швинн подождал немного, потом усадил его на диван и приказал Майло:

– Принеси ему успокоительного.

Майло удалось найти целую банку с пивом, он открыл ее и поднес к губам Инголлса, но тот лишь покачал головой:

– Нет, нет, нет. Уберите это от меня к чертовой матери.

Он живет в алкогольном тумане, но, погружаясь на самое дно, не желает использовать спиртное в качестве лекарства. Значит, какое-то достоинство у него все-таки еще есть, решил Майло.

Майло показалось, что они со Швинном молчат целую вечность. Швинн с непроницаемым лицом – Майло к такому уже успел привыкнуть. Может, даже получает удовольствие от происходящего?

Наконец Инголлс поднял голову.

– Где? – спросил он. – Кто?

Швинн вкратце рассказал ему, что произошло, тихо, спокойно. Инголлс время от времени стонал:

– Джейни, Джейни…

– Вы можете сообщить нам что-нибудь полезное? – спросил Швинн.

– Ничего. Что я могу рассказать… – Инголлс вздрогнул. Потом начал дрожать. Скрестил костлявые руки на груди. – Что… кто мог… о Господи… Джейни.

– Вспомните что-нибудь, – настаивал Швинн. – Пусть самые незначительные детали. Помогите нам.

– Что? Я не знаю… Она не… с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать, она фактически от меня ушла, иногда приходила сюда, но потом исчезала. Говорила, чтобы я от нее отстал и не лез в ее дела. Понимаете, большую часть времени ее здесь не было.

– Она ночевала у друзей, – вставил Швинн. – У Мелинды и еще у кого-то.

– Наверное… о Господи, не могу поверить…

Глаза Инголлса наполнились слезами, и Швинн протянул ему свой белоснежный платок, в углу которого золотом была вышита монограмма «П.Ш.».

Его речи переполняли отчаяние и пессимизм, но он отдал накрахмаленный платок пьянице – чтобы сделать свою работу.

– Помогите мне, – прошептал он Инголлсу. – Ради Джейни.

– Я бы с радостью… но я ничего не знаю. Она… мы с ней не разговаривали. С тех самых пор, как… она была моей малышкой, а потом вдруг больше не захотела и постоянно говорила, чтобы я от нее отвязался. Я, конечно, не идеальный отец, но ведь без меня Джейни пришлось бы… ей исполнилось тринадцать, и вдруг все вокруг надоело. Она надолго уходила из дома, а в школе всем было на нее наплевать. Джейни прогуливала уроки, и никто ни разу ко мне не пришел. Ни разу.

– А вы им звонили? Инголлс покачал головой:

– Зачем? Какой смысл разговаривать с людьми, которым ни до чего нет дела? Если бы я им позвонил, они бы обязательно напустили на меня полицию, а копы привязались бы… уж можете не сомневаться, нашли бы за что. Приписали бы плохое обращение с ребенком, да все что угодно. А я был занятым человеком. Работал… в студии «Парамаунт».

– Правда? – проговорил Швинн.

– Правда. В отделе рекламы. Передача информации.

– Джейни интересовалась кино?

– Не-ет, – протянул Инголлс. – Ее не интересовало ничего из того, чем я занимался.

– А что интересовало ее?

– Ничего. Шляться, и больше ничего.

– А ее подружка Мелинда? Если Джейни никогда не говорила вам, куда идет, почему вы знаете, что она была у Мелинды в пятницу вечером и ночью?

– Потому что я видел ее с Мелиндой в пятницу.

– Во сколько?

– Около шести. Я спал, а Джейни пришла взять кое-что из одежды, ну, я и проснулся. Но когда я сел на кровати, она уже шла к двери, и я выглянул в окно. – Он показал пальцем на крошечное окошко. – Я видел, как она уходила с Мелиндой.

– В какую сторону они пошли?

– Туда.

Инголлс показал на север.

Значит, они направились в сторону Сансет и дальше на бульвар Голливуд.

– С ними был еще кто-нибудь?

– Нет, никого.

– Они шли пешком или уехали на машине? – спросил Швинн.

– У Джейни нет прав. У меня есть машина, но она еле жива. Я бы ни за что… да ей она и не нужна. Джейни всюду добиралась на попутках. Я ее Предупреждал. В молодости, когда это было безопасно, я тоже часто пользовался попутками, но сейчас, когда столько… вы думаете, так все и произошло? Она подсела к какому-то, а он… о Господи…

Похоже, Инголлс не знает, что Джейни изнасиловали в городе. Если так, значит, он действительно давно потерял дочь.

– Что вы имели в виду, когда сказали «к какому-то»? – спросил Швинн.

– Ну… вы же понимаете, – простонал Инголлс. – Ее подобрал… кто-то чужой.

Снимки снова вернулись в конверт, но Швинн продолжал держать его в руках, а потом помахал им перед самым носом Инголлса.

– Я бы сказал, сэр, что такое мог сотворить только кто-то чужой. Если, конечно, у вас нет других предположений.

– У меня? Нет, – заявил Инголлс. – Она пошла в мать. Ничего не рассказывала… Дайте-ка пиво.

Когда банка опустела, Швинн снова помахал в воздухе конвертом.

– Давайте вернемся назад, в пятницу. Джейни пришла домой, чтобы взять кое-что из вещей. Во что она была одета?

Инголлс задумался.

– Джинсы и футболка – красная… и ужасные черные туфли с безумными каблуками – на платформе. Она взяла нарядную одежду.

– Нарядную?

– Когда я проснулся и увидел, как она выходит из квартиры, то успел разглядеть одну вещицу из тех, что она положила в мешок.

– Какой мешок?

– Обычный, из магазина. Белый, наверное, «Зоди», потому что она все там покупает. Джейни всегда складывает свои наряды в такие мешки.

– И что вы увидели в мешке?

– Красный топик размером с кусок пластыря. Я ей постоянно говорил, что в таких ходят шлюхи и ей следует его выбросить, грозился отнести на помойку.

– Но не отнесли.

– Нет, – сказал Инголлс. – Зачем? Ничего бы не изменилось.

– Красный топик, – повторил Швинн. – Что еще?

– Больше я ничего не заметил. Может, еще юбка. Микро-мини, других она не покупает. Туфли были у нее на ногах.

– Черные, на высоких каблуках.

– Блестящие, – добавил Инголлс. – Лакированные, на немыслимых каблуках. Я ей все время повторял, что она упадет и свернет себе шею.

– Итак, нарядная одежда, – сказал Швинн и все записал.

Красно-черный наряд для вечеринки, подумал Майло и вспомнил время, проведенное в средней школе. Как мальчишки сидели кружком и со смешками разглагольствовали о том, что красный и черный цвета означают: девчонка на все готова. Он веселился вместе со всеми, делая вид, что его это тоже волнует…

– Кроме джинсов и футболок, она ничего другого не покупает. Еще наряды для вечеринок.

– Кстати, о нарядах, – проговорил Швинн. – Давайте посмотрим ее вещи.

В квартире имелись две спальни размером с тюремную камеру и разделенные ванной без окна, где стояла отвратительная вонь.

Швинн и Майло мельком посмотрели на спальню Боуи Инголлса, когда проходили мимо. Огромный матрас занимал почти весь пол. Грязные простыни сползли и кучей валялись на дешевом ковре. Крошечный телевизор, казалось, вот-вот свалится с тумбочки из прессованного дерева. И снова пустые банки из-под пива.

Спальня Джейни оказалась еще меньше. В ней едва помещались матрас и тумбочка из такого же искусственного дерева. Вырезки из журналов для молодежи украшали стены под самыми диковинными углами. На тумбочке сидела грязная меховая игрушка – коала, рядом с ней мятая пачка «Кента» и полупустая коробка леденцов от кашля. Комната была такой маленькой, что матрас мешал полностью открыть дверь шкафа, и Швинну пришлось изогнуться, чтобы заглянуть туда.

Он поморщился, сделал шаг назад и сказал Майло: – Давай ты.

Комплекция Майло усложняла задачу, но он не стал спорить.

В «Зоди» продаются уцененные товары, но даже несмотря на их дешевизну, гардероб Джейни представлял собой жалкое зрелище. На пыльном полу стояла пара спортивных тапочек восьмого размера, рядом с ними босоножки на платформе и белые пластиковые сапоги с прозрачной подошвой. Две пары джинсов размера S кое-как болтались на вешалках, одни потертые, с дырками, явно проделанными специально, а другие – с заплатами. И те, и другие сделаны на Тайване. Четыре полосатые футболки с криво обрезанными рукавами, блузка из хлопка с яркими цветами и проеденная молью на кармане, а также три блестящих топика из полиэстра, размером с носовой платок, которым Швинн поделился с Инголлсом, – ядовито-голубой, черный и жемчужно-белый. Красный джемпере надписью «Голливуд» выпуклыми золотыми буквами, коротенькая черная курточка, якобы кожаная, потрескавшаяся и сморщенная, точно лицо старухи.

На верхней полке лежали крошечные трусики, лифчики, колготки и куча пыли. Все провоняло табаком. Карманов оказалось совсем немного. Кроме грязи и оберток от мятной жвачки, Майло в них ничего не обнаружил. Какая невыразительная, пустая жизнь – почти как его собственная квартира, которую он не стал обживать по-настоящему, поскольку не был уверен, что задержится здесь надолго.

Он обыскал комнату. Постеры из журналов – вот единственное, что хотя бы отдаленно подходило под категорию «личные вещи». Ни дневника, ни записной книжки, даже фотографий друзей нигде нет. Возможно, когда-то Джейни и называла этот хлев домом, но те времена остались в прошлом. Может, у нее было какое-то другое место, убежище, где она хранила то, что считала ценным?

Майло проверил под кроватью, но там была только грязь. Когда он оттуда выбрался, шея и плечи у него отчаянно болели.

Швинн и Инголлс вернулись в гостиную, а Майло зашел в ванную. Стараясь не дышать, заглянул в аптечку. Ничего особенного – анальгетики, слабительное, средство от поноса, антациды – целый склад. Что-то грызет Инголлса изнутри? Чувство вины или всего лишь алкоголь?

Майло вдруг ужасно захотелось выпить.

Войдя в гостиную, он увидел, что Инголлс с отсутствующим видом сидит на диване и спрашивает:

– Что мне теперь делать?

Швинн стоял в стороне, словно хотел оказаться как можно дальше от него. Инголлс был ему больше не нужен.

– Вам придется уладить ряд формальностей – опознание, заполнение официальных бумаг. Опознание можно провести после вскрытия. Возможно, у нас появятся к вам новые вопросы.