Текст книги "Врата Совершенного Знания"

Автор книги: Джон Тренейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Глава 20

Диана, устроившись в плетеном кресле и сложив руки на коленях, смотрела на море. Далеко впереди по водной поверхности скользнул яркий солнечный луч, и все вокруг засверкало.

Было восемь часов ясного февральского утра. Солнце поднялось и уже припекало. Диана сидела в длинной комнате на первом этаже большого дома в Пенане, недавно купленного Джинни. Вдали, на малайзийском континенте, в тонком желтоватом тумане едва виднелся Баттерворс, напоминая ей о волшебных сказках «Тысячи и одной ночи», мерцающих золотом городах…

К ней тихо подошел Цю и положил руку на плечо. Диана съежилась.

– Вчера вечером из Китая приехал Ленни Люк. Надеюсь, он не побеспокоит тебя.

– Ленни? – Диана с трудом очнулась от грез. – Здорово! А что он здесь делает?

– Прячется, как и я. Твой отец, очевидно, считает теперь этот дом надежным укрытием.

– Но Ленни не нужно прятаться.

– Нет, нужно. Он показал моим людям, как работает «Апогей». Теперь Саймон вынужден держать его здесь, чтобы до Ленни не добрались тайваньцы.

– Думаешь, они опять попытаются убить его?

– Нет, нет. Эту глупую выходку они не будут повторять дважды. Если бы у твоего отца не хватило ума передать сигнал бедствия… – пробормотал он.

– В таких ситуациях сообразительности у него хватает. Я читала в газетах, что управление юань бесится. Они отрицают, что знали об этом инциденте. Как и военно-воздушные силы.

– Но ведь это не так, верно?

– Очевидно.

– В Пекине тоже бесятся. Кажется, в последнее время Саймон огорчает всех.

– А на что жаловаться твоим приятелям? Я думала, они орать будут от радости.

– Им не слишком нравится, что твой отец устроил публичную демонстрацию «Апогея» в отеле.

– Во вражеском лагере?

– Именно.

– Что ж, нельзя иметь все в этой жизни. По крайней мере, план сработал. – Диана встала. – Хочешь кофе?

– Пожалуй.

Она быстро вернулась с подносом. Вид у нее был повеселевший.

– Ленни проснулся. Сидит по уши в каких-то обрывках желтой бумаги и ругается по-кантонски на чем свет стоит. Я оставила ему кофе.

Цю протянул руку, ожидая, пока Диана подаст ему чашку.

– Боже мой! – взорвалась она. – Я чувствую себя официанткой. Сижу здесь, в пустом доме, рядом с двумя мужчинами… Ты долго рассчитываешь здесь пробыть? Потому что, если ты…

– Не знаю. Но сколько бы я здесь ни пробыл, вне всякого сомнения, из дома я больше не выйду.

– Господи помилуй! Да ведь мы всего лишь выходили на вечернюю прогулку. Все так делают.

– Агенты «Маджонга» повсюду, – сказал Цю, отхлебнув кофе.

– Ты здесь уже неделю. Нельзя же все время просто сидеть и хандрить.

– Я не хандрю, я думаю. – Цю перевел взгляд на окно. – Сюда идет А-Бой. – Цю усмехнулся. – Снова в своих любимых нарукавниках. Такой толстенький! Похож на актера из рекламного ролика про автомобильные покрышки, знаешь?

– Мишлен Мэн. – Диана встала и подошла к высоким окнам.

Отсюда ей была хорошо видна лужайка, окаймленная кустами розового жасмина, и берег моря, где вдоль линии прибоя вразвалочку бродил А-Бой с сеткой для ловли креветок, которая была больше его самого. Цю подошел и, подбоченившись, встал с ней рядом. Диана украдкой взглянула на него.

– Ты любишь детей?

– Люблю. Но больше всего – своего сына.

– Когда ты полагаешь вновь увидеться с Тинченем?

– Может быть, никогда.

От этих слов у Дианы болезненно подвело живот… Такое все еще случалось иногда. Врачи предупреждали ее о возможных спазмах, но каждый раз она страшно злилась на эту напасть.

– Один раз меня стошнило от определенного сорта шоколада, – сказала она без всякой связи. – Потом я ела шоколад, но уже другой сорт.

Цю удивленно взглянул на нее.

– О чем ты?

– Неважно. Я недавно болела, вот и все.

Он пристально посмотрел на Диану, стараясь угадать, отчего она так разоткровенничалась, но Диана отвернулась и, скрестив руки на груди и опустив голову, пошла в противоположный конец комнаты. Дойдя до стены, она несколько раз ударила ногой по плинтусу и медленно повернулась лицом к Цю.

– Что с тобой было?

– Воспаление железок.

Цю недоверчиво фыркнул.

– А теперь – правду!

– Я часто задавала себе вопрос, почему мама не спросила меня так же прямо, как это только что сделал ты. – Диана вздохнула. – Не хочет знать, наверное, боится.

– Расскажи, – ласково попросил Цю. – Дальше меня это не пойдет.

– Мне хочется кому-нибудь рассказать. Думаю, этим человеком можешь быть и ты.

– И на том спасибо!

– Не надо так. Это ведь нелегко. Не забывай, что в последнюю нашу встречу ты угрожал мне пистолетом.

Цю отвернулся.

– Но это было два года назад, – продолжала Диана.

– С тех пор ты оттаял.

– Разве?

– Да. Впрочем, для меня сейчас все оттаяли. Острые углы сгладились. Раньше такого не было. Я привыкла, взглянув на человека, сразу же понимать, что он собой представляет. А теперь…

– Что теперь?..

– Ты мне даже не особенно нравишься, – сказала Диана после паузы. – Но рассказать я хочу именно тебе.

Она в рассеянности подошла к окну и прижалась лбом к стеклу.

– Это как-то связано с любовью? – мягко спросил Цю. – Мы оба знаем, почему ты хочешь рассказать именно мне. Потому что я…

– Ты беспристрастный. И не похож на других. Верно. – Диана кивнула в сторону лужайки. – Вон тот сорт шоколада, от которого я больна… господин Мишлен Мэн.

Цю озадаченно проследил за ее взглядом, но увидел только A-Боя, который все еще бродил по берегу, волоча за собой сеть. Наконец он понял.

– У тебя был ребенок, – пробормотал Цю. – Ты потеряла ребенка.

– Нет, я сделала аборт. – Диана расправила плечи, и в этом характерном для нее движении чувствовался вызов. Она сразу превратилась в решительную деловую женщину, которая знает себе цену. Она вдруг стала как-то старше. – Пожалуйста, не называй это ребенком. Вспомни Конфуция: «Неверное имя, то есть название, приводит к неверным поступкам». Или что-то в этом роде.

– Прости.

Она взглянула на Цю и поняла, что он извинился не за неправильно найденное слово.

– Не знаю, почему я говорю тебе. Больше никому об этом не известно. Даже маме. Ей в особенности.

То, что сделал потом Цю, было настолько на него не похоже, что удивленная Диана не нашла в себе силы протестовать или сопротивляться. Он поднес ее руку к губам и поцеловал, а потом подвел ее к плетеному креслу и усадил туда, словно некую драгоценность. И Диана, поняв, что в этот момент она действительно казалась ему драгоценной, заплакала.

– Зачем ты сделал это? – спросила она, утирая слезы.

– Не знаю.

– Нет, знаешь.

– Ну… дети… извини, я не могу найти подходящее слово, дети – не для тебя, а для меня – это боль. Они несут с собой боль.

– Не только дети, но и зародыши.

Цю сел на пол и положил руки на колени.

– Так что же все-таки случилось?

– Ничего особенного. – Диана теребила мокрый носовой платок. – У меня была связь с одним американцем. Американцем, который жил в Лондоне и у которого есть жена.

– Понимаю.

– Какой умный ответ. Так что же именно ты понимаешь?

– Что ты выросла. И можешь выбирать тот образ жизни, который тебе нравится.

– Я тоже так думала в то время. Я не хотела принимать таблетки, поэтому мы пользовались… другими средствами. Но однажды забыли.

– Это случается.

– Да неужели? Я уверена, что случается.

– Извини… извини.

Диана стиснула платок.

– Мы очень разумно обо всем переговорили. И он… мы пришли к соглашению. Аборт – это единственный выход. Вот так.

Цю глубоко вздохнул.

– Я знаю, что ты сейчас должна чувствовать.

– Нет, не знаешь.

– Знаю! Я тоже теряю собственного ребенка. Я не могу вернуться. Агенты «Маджонга» убьют меня. Если бы я сразу отправился домой, то, может быть, этого бы и не случилось. Но сейчас я лишился их доверия, потому что слишком долго остаюсь здесь.

– Как ужасно! – Диана вздрогнула и спрятала лицо в платок. – Значит, ты и вправду понимаешь меня отчасти. – Голос ее звучал глухо. – Мне сказали, что когда-нибудь я смогу иметь ребенка. А ты сможешь создать новую жизнь. Даже жениться еще раз…

Цю до сих пор скептически качал головой, но при этих словах резко всплеснул руками:

– Ты неправа, неправа, неправа!

Диана отпрянула, удивленная и слегка напуганная такой горячностью.

– Понимаешь, – продолжал он более спокойно, – агенты «Маджонга» могут разыскать меня всюду. Новый человек в китайской общине всегда будет выделяться.

– Ты можешь вернуться на Тайвань. Перейти в лагерь противника.

– Ты считаешь, я не думал об этом? – Цю с улыбкой покачал головой. – Это было бы легко, верно? Меня уже почти ничто не связывает с Китаем. С моим браком, я полагаю, покончено. Родители давно умерли. И я скажу тебе еще кое-что, Диана, раз уж ты тоже раскрыла мне свою тайну. Возможно, это удивит тебя, но там, на Тайване, я влюбился.

Сначала Диане захотелось расхохотаться. Мысль о том, что Цю способен влюбиться, была совершенно невероятна и в нее плохо верилось. Но, увидев на его лице искреннее выражение, она прикусила язык.

– Она моложе меня, очень хорошенькая, очень милая.

Диана ждала большего – возвышенных, поэтически страстных слов. Так она сама предпочла бы выразить истинную любовь. А вместо этого – просто «молодая, хорошенькая, милая…». Но, в сущности, что тут можно сказать, вдруг сообразила Диана.

– Да, – размышлял вслух Цю. – Я мог бы уехать на Тайвань. Как я уже говорил, я оставался бы там чужаком, но, по крайней мере, я оказался бы в обществе, которое дает приют и охраняет беглецов с материка. Я мог бы жить вместе с Линьчунь, может быть, даже иметь детей.

– И тогда ты был бы счастлив.

– Это зависело бы от того, что произойдет с Тинченем. – Цю нахмурился. – Кто не был бы счастлив, живя так?

– Не знаю. Может быть, китайский коммунист, который всю свою жизнь исповедовал свою идеологию. Вроде тебя.

– Нет, ты ошибаешься. Можно многое сказать в защиту западного образа жизни. Коммунизм прекрасен на бумаге, а в реальности он не работает. По крайней мере, не для меня.

– Но ты столько лет боролся за него, и так рьяно!

– Именно! Всегда работал на кого-то другого! Никогда на себя! Всегда должен был подчинять себя, свою личность этой… идеологии, как ты ее называешь.

– Тогда поезжай на Тайвань.

– Но тут возникает еще одна проблема. – Цю откинулся назад, уперевшись ладонями в пол. – Народная Республика вот-вот вновь завладеет Тайванем. Вооруженным путем.

– Это неправда! Этого не может быть!

– Почему же?

– Но… американцы. Я имею в виду… никто не допустит этого.

– О, да. Соединенные Штаты могут, конечно, вмешаться, но если мы нанесем мощный и быстрый удар, то не проиграем. Вот тебе, как я и сказал, другая проблема, хотя самой главной остается Тинчень. Я хочу, чтобы сын был со мной. – Цю выпрямился. – Здесь жарко. Пойдем на веранду.

Диана последовала за ним. Он стоял, глядя вниз на лужайку. А-Бой все еще волочил сетку по кромке воды.

– Хорошо бы он держался подальше от мола, дерево там гнилое. Твой брат… – Цю развернулся и положил руки на балюстраду. – Что-то нужно делать.

Диана опустилась на диван-качалку и отвернулась.

– Ничего нельзя сделать.

– Неужели тебя не волнует, что происходите братом?

– Конечно, волнует. Я обожаю его, всегда обожала. Меня до смерти пугает мысль, что с ним что-то случится, но как бы там ни было, в данный момент никто не в состоянии помочь ему. Почему ты не хочешь понять это?

– Может, это как-то связано с чувством долга, с благодарностью! По отношению к твоему отцу, который спас мне жизнь.

– Не слишком ли у тебя разыгралось воображение?

– Нет! Вам, западным людям, никогда не понять нас. Вы так плотно кутаетесь в жалость к самим себе, что не видите ничего, кроме своих детских мини-трагедий.

– Детских? Ты серьезно считаешь меня ребенком? Мы говорим о моем брате!

– Тогда почему ты ничего не делаешь, а только задаешь вопросы, что бы я ни сказал? Почему бы тебе не внести свою лепту?

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом Диана вскочила и бросилась в дом. Цю стукнул кулаком по спинке качалки и выругался.

– Привет. Ты кто?

Цю оглянулся и увидел A-Боя, который незаметно подкрался к нему.

– Я не думал, что у соседей живут мужчины. Ты можешь помочь мне с сетью, дядя? Ее зацепило.

Цю пожевал губами.

– Ладно, если уж так надо, – проворчал он. – Где это?

– Внизу, у пирса. А спасательные нарукавники поможешь снять?

– Сначала нужно выпустить из них немного воздуха.

– Я не могу это сделать, дядя.

Когда Цю наклонился, чтобы открутить воздушные клапаны, А-Бой сказал:

– Я сказал тому человеку, что здесь больше никого нет. Я не знал о тебе.

– Человек? Какой человек? – Пальцы Цю застыли на пластиковом клапане. Он сел на колени, так что глаза оказались на уровне глаз A-Боя, и заставил себя улыбнуться.

– Человек, который был вчера на берегу. Он инспектировал ваш дом, дядя. Так он сказал, когда я спросил его. Ин-спек-тировал. Он хотел узнать, кто здесь живет.

– Понятно. И что же ты ему сказал?

– Я сказал про тетю Диану, – быстро ответил мальчик. – Я не знал тогда про дядю.

– Хорошо. А что еще он сказал тебе?

– Ну… Что он еще вернется попозже. Но не вернулся.

– Тебе не показалось, что он интересуется этим домом?

А-Бой медленно и сосредоточенно несколько раз кивнул.

Цю Цяньвэй задумался.

– Дядя уезжает очень скоро, – мягко проговорил он. – Если этот человек вернется, лучше не говорить ему обо мне. Дядя не живет здесь, понимаешь? Он здесь с очень коротким визитом.

– Ладно.

– Ну а теперь, – Цю встал и посмотрел на часы, – давай взглянем на твою сеть, племянник. И, пожалуйста, побыстрее. Дядюшке нужно успеть на самолет.

Глава 21

Мэт проснулся. Сосчитал до пяти и заставил себя поднять веки. Перед глазами взорвался свет, на потолке заметались красные круги и блики. Мэт прижал руки ко лбу, дожидаясь, пока исчезнут амебообразные пятна.

Он не знал, сколько времени пробыл в этой камере. «Вчера» и «сегодня» не существовало, вместо этого были отрезки времени – периоды: те, которые прошли, те, которые будут, и нынешние. Каждый из них отделялся от предыдущего сном. Измерить длину этих периодов он не мог.

Комната, в которой спал Мэт, была футов пятнадцать в длину и двенадцать в ширину. Белая, как и вся обстановка в ней, Свет исходил от двух шаров, находившихся в углублениях в потолке, а также от панелей, затянутых глухими шторами и размещавшихся на одной из длинных стен. Дверь вела в крошечный туалет с унитазом (сидеть нужно было на корточках) и раковиной. Вода была только холодная. Замок на двери в туалет был электронный, и дверь то открывалась, то нет. Поскольку замок работал бесшумно, Мэт не знал, когда можно пользоваться туалетом. Он еще не окончательно зарос грязью, но был уже близок к этому.

Кровать стояла у той стены, что подлиннее, напротив панелей. В ногах кровати находилась входная дверь. Белый металлический каркас кровати покрывался белыми простынями и одеялом. Подушка тоже белая. Больше на кровати ничего не было.

Мэт вытянул вперед руку. Мозг играл с ним омерзительные шутки. Сейчас, например, он не мог вспомнить, сколько у него должно быть пальцев. Действительно ли их пять? Четыре пальца и… Какой-то обрубок. В камере раздался хриплый стон. Неужели этот звук издал он сам?

Дурак! Это же большой палец!

Мэт свесил ноги с кровати. В ушах вдруг загудело: значит, они включили шумовой механизм. Даже шум здесь был белого цвета.

Мэт заговорил сам с собой вслух:

– Мои тюремщики хотят сломить меня с помощью определенной процедуры дезориентации. Но это у них не выходит. – Он повысил голос: – Меня зовут Мэттью Юнг. Мне двадцать два года, я англичанин, родился в год Обезьяны. Мой знак зодиака – Близнецы. И двенадцать, помноженные на двенадцать, составляют сто сорок четыре…

Горло болело так сильно, что пришлось замолчать. Мэт снял с себя белую ночную сорочку, которую ему выдали, и принялся обследовать свое тело. Мускулы начали терять упругость. Он опустился на пол и попытался сделать несколько отжиманий, морщась от боли в животе, оставшейся после удара Ли. Сделав тринадцать отжиманий, Мэт сдался. В прошлый период пробуждения ему удалось сделать пятнадцать – явный регресс.

Мэт с трудом встал, сел на край кровати и уставился на свои руки, зажатые между коленями.

Где Мэйхуа? Что делает с ней Ли? Такое трудно вынести даже здоровому человеку, а она здоровьем не отличается. Не думай об этом. Заблокируй эти мысли.

Сколько времени он уже провел здесь? Мэт помнил семь периодов: четыре периода пробуждения и три – сна. Ему казалось, что их семь. Еще была еда, всегда одна и та же, приправленная рисом – белым рисом. Рыбный суп, отварные овощи, фасоль. Еда была безвкусной, не холодной, не горячей. Мэт страстно мечтал о бутылке соевого соуса – огромной коричневой бутылке с желтым ярлычком и красными буквами на нем…

Семь периодов, не считая того дня, когда люди Ли притащили его сюда. Потом был период сна. И пробуждения. И опять сна. А потом…

С тех пор как Мэт проснулся, свет слегка изменился, он был уверен в этом. Нет, думал Мэт, это вполне возможно. Он, прищурившись, поглядел на глухие шторы. Полосы света чередовались с темными. Темные полосы казались теперь шире обычного. Нет, не казались, они и были шире. На этом и надо держаться! Сомнений нет: они стали шире, чем раньше.

Мэт опять заговорил:

– Меня разбудили. Какие-то люди схватили меня за плечи и за руки и плотно прижали мое тело к кровати. Сердце билось так сильно, что мне казалось – оно разорвется… – Мэт сбился и помолчал. – Никогда, никогда мне не было так страшно, как в тот раз, когда меня разбудили таким образом…

Да. Хорошо! Выплесни это наружу, встань лицом к лицу с этим, прими то, о чем хочешь забыть.

– Мои глаза открылись. Но прежде чем я смог что-то разглядеть, они надели… ведро мне на голову. Металлическое ведро. Я боролся, но кто-то уже сидел у меня на коленях, а руками я вообще пошевелить не мог. Потом…

Мэт опять умолк. На виске пульсировала вена. Он чувствовал ее. Она болела.

– Они начали с двух сторон бить по ведру железными палками, очень быстро. Я кричал. Я кричал так сильно и так долго, что, когда опять проснулся, говорить не мог. Горло распухло. Я как будто побывал в центре всех шумов, какие только существуют. Как заводской гул вместе с самой громкой поп-музыкой и грохотом поезда, проходящего через туннель, и когда над головой в это время сверхзвуковой самолет с ревом преодолевает звуковой барьер. Вот каким был этот шум. Я могу подобрать слова, чтобы описать его. Это не так уж сложно. Но боль…

Мэт провел ладонями по бедрам вверх, затем вниз. Он наслаждался ощущением, которое возникало от соприкосновения шероховатой и гладкой кожи. Он посильнее растер себе бедра – Мэйхуа обычно делала так. Да, но не думай о ней, ни под каким видом. А больше всего не думай о том, что ей предстоит выдержать ту же пытку. Не думай!

– Боль началась, как огненный взрыв, где-то в центре черепа. Мой мозг поджаривался. Кости черепа, казалось, трещали и ломались. Потом боль стала пульсировать и вскоре распространилась по всему телу. Это все равно что дотронуться до раскаленной печки. Только боль все продолжалась и продолжалась, и она была внутри меня. Мне хотелось потерять сознание. Но тело не позволяло. Потом они сдернули ведро с моей головы и ушли. Я лежал пластом. Встать я не мог. Я совершенно оглох и не мог думать. Я заснул. Когда я проснулся, я лежал на кровати. Кто-то убрал нечистоты с пола. Это, значит, был четвертый период. Насколько я помню.

Дверь в коридор открылась. Мэт спрыгнул с кровати и прижался к шторам на панели, вцепившись в них руками.

– Нет! – хрипло закричал он. – Пожалуйста, нет…

Мягкий голос произнес с запинкой по-английски:

– Мистер Юнг. Мы один раз уже виделись. Вы помните?

Мэт открыл глаза и увидел шторы, которые висели в нескольких миллиметрах от его лица.

– Не надо ведро… Не надо ведро.

– Ведро?

Мэт обернулся и уставился на вошедшего – солдата, одетого в рубашку с короткими рукавами и зеленые брюки. Форма показалась Мэту такой яркой, что заболели глаза. Он старался не глядеть на треугольный именной значок, находившийся над левым нагрудным карманом, потому что только этот кусочек металла был белого цвета. Мэт заметил, что ремень из грубой кожи – коричневый, с тремя дырочками, расположенными в ряд с равными промежутками. Дырочки снабжены металлическими ушками, тоже коричневыми, но более темного оттенка, чем пояс. На каждом лацкане красовалась маленькая золотая нашивка в виде гантели. Мэт не мог оторвать глаз от этого изобилия красок.

– Мистер Юнг, я пришел сюда, чтобы забрать вас на прогулку. Пожалуйста, одевайтесь и идите за мной.

– Одевайтесь? – ошеломленный Мэт стал приходить в себя. Незнакомец пошевелил руками, и Мэт в первый раз заметил, что он держит узел с одеждой. Солдат бросил узел на кровать.

– Я подожду снаружи.

Мэт, вдруг осознав, что он раздет, прикрылся руками и отвернулся. В его мире уже не оставалось и тени достоинства.

Одевание – этот забытый процесс – отняло много времени. Когда Мэт появился в коридоре, солдат вручил ему солнцезащитные очки.

– Думаю, они вам понадобятся.

– Спасибо. – Взгляд Мэта неожиданно задержался на нагрудном значке.

– Цзай… Цзиян. Так вас зовут.

– Да. Я капитан военной полиции. Пожалуйста, следуйте за мной.

Ошеломленный Мэт последовал за Цзияном. Этот человек сказал «пожалуйста» и «думаю», он принес одежду и скромно ждал за дверью, пока заключенный оденется. Что происходит?

В конце коридора был лифт. Кабина двигалась так мягко и бесшумно, что Мэт представления не имел, далеко ли они едут и в каком направлении. Наконец они вышли из лифта и оказались в другом коридоре, который привел их в приемную – это место Мэт помнил по своему первому дню на Цюэмое. Джип Цзияна ждал их на улице, но без водителя. Капитан сам сел за руль. Через несколько мгновений они уже ехали по дороге, петлявшей в горах, и Мэт чувствовал на своем лице дыхание ветерка.

Он пришел бы в ужас, не будь на нем очков. Окружающий мир, оставшийся таким же, как всегда, был полон чудовищных пылающих красок. Но к тому времени, когда они проезжали через деревню, глаза его привыкли к разноцветью.

Солнце сияло в темно-голубом небе, прочерченном высокими бесформенными облаками. Откуда-то со стороны провинции Фуцзянь, которая находилась в трех тысячах ярдах от них, дул свежий ветер, срывавший гребни с зеленых волн. Через некоторое время Цзиян свернул вправо по проселочной дороге и остановился на вершине песчаной дюны, откуда открывался вид на узкую полоску берега. Он выключил мотор и вышел из машины. Мэт последовал его примеру.

– Что я теперь должен делать? – спросил он.

– На самом деле я не очень хорошо это представляю. – Цзиян нахмурился. – Может, вам надо побегать. В это время года еще слишком холодно, чтобы плавать, хотя, – он взглянул на небо, – для февраля погода необычно хороша.

– Совсем не холодно. Чудесно!

Мэт побежал к кромке воды, приостановился и медленно побрел в дальний конец маленького пустынного пляжа. Добравшись до черных скал, повернул обратно и, то бегом, то шагом, подошел наконец к джипу. Цзиян приветственно хлопнул в ладоши.

– Вам понравилось?

– Очень. Спасибо.

Мэт взглянул на офицера, который продолжал стоять на песчаной дюне возле джипа. Цзиян выглядел не особенно сильным.

– А что вы будете делать, – медленно проговорил Мэт, – если я брошусь в море и поплыву к материку?

– Мне придется остановить вас.

– Каким образом?

Цзияну хотелось засмеяться, но вместо этого он приложил два пальца к подбородку и притворился, что советуется с Господом Богом.

– Полагаю, мне придется застрелить вас. – Его лицо стало серьезным. – Пожалуйста, не заставляйте меня делать это. Это напрочь испортит мой выходной.

– Если у вас выходной, то почему вы со мной? – нахмурившись, спросил Мэт.

– Я сам вызвался.

– Почему?

– Хотел попрактиковаться в английском, – ответил Цзиян, глядя в глаза Мэту. – Почему бы и нет?

Мэт с размаху уселся на песок и задумался. Этот приветливый человек скрывал что-то, но его привлекала перспектива поговорить.

– Что со мной будет?

– Не знаю.

– Почему я здесь?

– Почему? Я думаю потому, что начальник Ли хочет выяснить, не остались ли на Тайване еще какие-то копии «Апогея».

Мэт рассмеялся.

– Если он действительно хочет узнать именно это, то я здесь долго не задержусь.

– Почему?

– Потому что была только одна запасная копия в банке, и отец взял ее с собой, когда уезжал.

– Понятно. Хотите есть?

– Хочу.

Цзиян вытащил из джипа два больших коричневых бумажных пакета и принес их на берег. Мэт выхватил бутерброд с ветчиной и впился в него зубами.

– Так нельзя, – сказал Цзиян. – У вас в животе начнутся спазмы. Будьте осторожны. Запейте чаем.

– Где вы научились так хорошо говорить по-английски?

– Не смейтесь надо мной, – сказал Цзян по-китайски.

Мэт перестал жевать и посмотрел на собеседника.

– Я не шучу. Честно. Как вы выучили язык?

– В школе.

– Но со школы прошло много лет. Сколько вам?

– Тридцать с небольшим.

– Вы учились за границей?

– Нет. Но на Тайване есть шесть очень неплохих школ. Мне посчастливилось учиться в одной из них. Потом я продолжал заниматься в свободное время, потому что английский язык очень важен.

– Если говорить на нем с американским акцентом.

– Нет. Американцев я не воспринимаю.

– Почему всегда «нет»? А… из-за последнего коммюнике об отношениях с Тайванем. Президент Картер и все такое.

– Лучше сказать, потому что США предали и бросили Китай, настоящий Китай. Это короче и легче понять. Кроме того, они правдивы.

– Понимаю. Но не все тайваньцы согласятся с вами. Например, моя подружка. Ей нравятся американцы.

– Ваша подружка тайванька?

– Да. Мо Мэйхуа.

– Так зовут певицу, актрису, но вы же не хотите…

– Я имею в виду ее.

– Жаки Мо – ваша подружка? – Цзиян не скрывал своего недоверия.

– Да. Она здесь. В Цюэмое.

– Вы, скорее всего, лжете! Что такой девушке делать в центре военной зоны?

– Ее тоже арестовали.

Цзиян откинул голову и громко расхохотался. Но почти тут же опомнился и сказал:

– Виноват. – Он хлопнул себя по коленке. – Мо Мэйхуа здесь… – И серьезным тоном продолжил: – Вы действительно знакомы с ней?

– Да. Слово чести.

– У меня есть подруга, которая тоже знает ее. Шань Линьчунь.

– Я встречался с ней!

Цзиян, сидевший на корточках, подскочил, пожирая Мэта глазами.

– Не может быть, чтобы это была она.

– Она работает в банке – Китайский зарубежный инвестиционный.

– Да! Откуда вы ее знаете?

– Я встречался с ней в ночном клубе Мэйхуа, а потом еще раз – у моего отца. Она была там по делу.

– Как странно! – На лице Цзияна появилась застенчивая улыбка. – Вам понравилась Линьчунь?

– Я плохо ее знаю, но она прелестная девушка.

– Да, она прелесть, прелесть. – Губы Цзияна дрогнули. – О, мы должны выпить за отсутствующих друзей.

Но, когда Мэт протянул свой пластиковый стаканчик, чтобы ему налили еще чаю, офицер покачал головой и пошел к джипу, откуда извлек плетеную бутылку.

– Вам нравится такой напиток? – спросил он, снова усаживаясь на корточки рядом с Мэтом.

– Что это?

– «Гаолян». Это делают здесь. Попробуйте.

Мэт сделал осторожный глоток.

– Уф! Очень крепкая. Да это просяная водка!

– Неважно. В любом случае мы выпьем за отсутствующих друзей. За Шань Линьчунь!

Они выпили.

– Вы с ней близкие друзья? – спросил Мэт.

Цзиян покатал стаканчик между ладонями.

– Были близкими… – Тихо произнес он. – Но это было давно.

– А здесь у вас нет девушки?

– Нет времени на это. Нам всем приходится много работать.

– Значит, у вас здесь нет особых развлечений?

– Да, их не слишком много. Мне жаль местных. Мы, по крайней мере, уезжаем в отпуск в Тайбэй. А у них здесь нет никаких удовольствий.

– Что будет с ними, когда придут китайские коммунисты?

Цзиян посмотрел на материк и с минуту помолчал. Потом тихо произнес:

– Они погибнут, большинство. Я думаю, за одно утро.

Мэт уставился на светлый пластиковый стаканчик, в котором еще оставалась водка. Белая жидкость плясала и искрилась на солнце. Блеск заставил зажмуриться, и пробудившаяся память сделала гигантский прыжок сквозь время и пространство.

Он сидит на кровати. Мэйхуа пошла ответить на стук в дверь. Он пьет виски… И вдруг плывет куда-то под действием наркотика. А потом Мэйхуа присела на кровать с незнакомцем.

Но это был не… незнакомец. Это был…

Мэт оторвал взгляд от стаканчика и посмотрел вдаль, за маленький Цюэмой, туда, где скалы материка сползали в море.

– Я был там, – сказал Мэт отрывисто.

– Были?

– Да. В местечке, которое называется Чаян. – Мэт поднес руку ко лбу. Ему было жарко, в голове все путалось. Ли Лутан стоял за спиной Мэйхуа в ту ночь! Нет, такого не может быть, это невозможно!

– Почему они не стреляют?

– Мы не знаем. Уже три дня тихо.

Ли Лутан напоил его наркотиком. Или это сделала Мэйхуа по приказу Ли. Тем не менее тогда, в камере, она ничего ему не сказала. И никак не дала понять, что встречалась с Ли прежде.

– Скажите, какова жизнь на материке? – спросил Цзиян.

В квартире Мэйхуа был Ли Лутан, это был он! И вдруг Мэт сообразил, почему он сидит на залитом солнцем пляже с этим дружески расположенным к нему военным полицейским.

– Нет, – тихо произнес он. – Не думаю, что я скажу вам вообще что-либо, капитан Цзай.

Мэту стало плохо. Случайно, не отдавая себе отчета, он сообщил капитану то, о чем тот, возможно, и не догадывается: что была по крайней мере одна запасная копия «Апогея», и она хранилась в банке.

Сначала металлическое ведро на голову, а сейчас пикник. Садизм, который они чередуют с заботой. Эти люди – профессионалы, они знают все приемы.

И Мэйхуа – одна из них.

Мэт поднял голову и заметил на себе мрачный взгляд капитана.

– Я хочу сказать вам только одно. Вы знаете, кто такие хиппи?

Цзиян нахмурился.

– Я знаю, что на западе так называют отщепенцев. Но здесь это может означать и другое.

– Да. На Тайване это слово может означать человека вне закона. Верно?

Цзиян кивнул.

– Значит, Ли Лутан – хиппи.

Выражение лица офицера не изменилось, но Мэт увидел, как дрогнули уголки его глаз, и мгновенно почувствовал надежду.

– На самом деле, – быстро продолжал он, – он работает на «Нашу Формозу», тайваньское движение за независимость. Понимаете? Офицер, под началом которого вы находитесь, – предатель. Он сам рассказал мне об этом, он гордится этим.

Цзиян испытующе смотрел в лицо англичанину.

– Вы сумасшедший, вам известно это? Вы безумец. Поостерегитесь откровенничать, особенно здесь.

– Он сказал мне об этом сам, – настаивал Мэт. – Когда начнется вторжение, он планирует убить вашего президента, это будет первый шаг к захвату власти. И не только я слышал это. Там была Мо Мэйхуа.

Цзиян встал.

– Нам нужно возвращаться.

Мэт медленно поднялся.

– Спасибо за обед.

– Послушайте, прежде чем я доставлю вас обратно, мне нужно кое-что сказать. Мне не следовало бы делать это, но… вы знаете Линьчунь, поэтому я рискну. Будьте осторожны. Если вы оскорбите начальника… – Цзиян, сделав гримасу, провел указательным пальцем по горлу и пошел к дюнам.