Текст книги "Криппен"

Автор книги: Джон Бойн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

– Ох, господи, – сказала Шарлотта, очнувшись от грез и увидев, как письмо улетело в небо, – мое письмо.

Ни на секунду не задумавшись, она выпустила коляску и выскочила на дорогу, чтобы поднять письмо, не глядя при этом по сторонам. Подъезжавший трамвай находился от нее лишь в нескольких футах, и у него не было возможности ни остановиться, ни предупредить об опасности. Через секунду мчащийся вагон толкнул ее вперед и, втянув под себя пятки, раздавил колесами. Переехав ее, трамвай почти тотчас же со скрежетом остановился, а люди на улице закричали и отвернулись от окровавленного, изувеченного тела, которое лежало перед ними на земле с широко раскинутыми ногами и наполовину вырванной из сустава рукой. Несколько зубов, со стуком покатившись к бордюру, остановились у самого края канавы.

Хоули воспринял весть о смерти жены без особых эмоций. Он вспомнил, как они познакомились и как она его соблазнила. Как вдвоем ходили в театр и какой груз ответственности лег на него вместе с женитьбой. Все три года супружеской жизни довольно четко запечатлелись в памяти, однако он не припоминал, чтобы когда-нибудь сильно ее любил. Нет, она, конечно, была очень приятной и совершенно незлобивой женщиной. Хоули считал ее превосходной матерью и надежной спутницей жизни. Но любить? Об этом речи не шло. Поэтому он сделал все необходимое, чтобы двигаться по жизни дальше. Устроил похороны, предал тело земле, а Отто посадил на автобус и отправил к бабушке и дедушке, родителям жены, которые, к его превеликой радости, согласились взяться за воспитание ребенка.

В двадцать восемь лет доктор Хоули Харви Криппен вновь стал одиноким мужчиной.

5. ПАССАЖИРЫ «МОНТРОЗА»
Атлантический океан: четверг, 21 июля 1910 года

Мистер Робинсон не страдал бессонницей вплоть до начала февраля, когда произошли события, из-за которых ему редко удавалось проспать ночью восемь часов кряду. Но первая ночь на борту «Монтроза» выдалась прямо-таки невыносимой. Около одиннадцати вечера они наконец разлучились с Эдмундом и влезли каждый на отдельную койку; Эдмунд забрался на верхнюю и почти тотчас уснул. Однако мистер Робинсон пролежал на нижней больше часа, не смыкая глаз: в каюте было так жарко, что ему пришлось сбросить с кровати все простыни и постараться заснуть раскрытым. Каюты первого класса были изрядных размеров, уступая лишь «президентскому люксу», обитателей которого он пока не видел, но даже здесь стояла такая духота, что мистер Робинсон поклялся впредь оставлять иллюминатор открытым на весь день. Корабельная качка была еще несноснее, и когда часа в два ночи он наконец отключился, ему приснилось, что он танцует, стоя на роликовых коньках, на краю самого высокого здания в мире и единственное, что остается, – сохранять равновесие. Когда мистер Робинсон в конце концов оступился и полетел вниз, к потоку транспорта, он внезапно проснулся в холодном поту и тотчас потянул руку к карманным часам на тумбочке, чтобы проверить время. Полчетвертого. Он в изнеможении вздохнул и вытер лицо, пытаясь отогнать кошмарные картины, стоявшие перед глазами. С этого времени он спал лишь урывками, а незадолго до семи тихо встал, стараясь не разбудить Эдмунда, и умылся в маленькой душевой. От усталости у него слипались глаза, но он считал, что прогулка по палубе и свежий утренний воздух вернут его к жизни. Надев вчерашний костюм и галстук, мистер Робинсон закрыл за собой дверь каюты и направился к трапу.

В тот первый день утро было ясным и теплым, так что голубое небо и искрящееся море тотчас подняли ему настроение: солнце озаряло волны, которые бились о борт и сверкали в утреннем свете. Морские птицы пронзительно кричали, ныряя в воду в поисках пищи на завтрак. Подойдя к перилам, мистер Робинсон заглянул вниз и слегка перевесился, чтобы время от времени на лицо попадали брызги пены. Прищурившись, он различил темные призрачные косяки рыбы, плывшие вдоль борта, и подивился их скорости – они не отставали ни на пядь, хотя «Монтроз», как полагал мистер Робинсон, двигался со скоростью десять – одиннадцать узлов. «Будь у меня хороший гарпун, – подумалось ему, – мог бы пару штук оприходовать».

Несмотря на ранний час, на палубе уже появилось несколько человек – пассажиров, которые, подобно ему, провели эту первую ночь на борту парохода очень неспокойно. Старпом Билли Картер уже привык к таким ранним пташкам, хотя на сей раз, осмотрев палубу из рубки, увидел их немного больше, чем ожидал. Он заметил двух матросов, которые беседовали и курили, стоя вместе, и подозвал их к себе, чтобы дать первые утренние распоряжения; и было видно, что ни один из моряков не горел желанием их выполнять.

– Принесите несколько ведер воды, ребята, – велел он, – обойдите судно и окатите борта. Скорее всего, они все покрыты рвотой – некоторым людям так и не удалось переварить вчерашний ужин. И пассажирам, которые высунутся полюбоваться морем, вряд ли захочется это видеть.

На третьей палубе располагалась офицерская кают-компания, где Картер должен был питаться по уставу, но в то первое утро он направился в обеденный зал для пассажиров первого класса – не потому, что хотел досыта наесться, а потому, что решил произвести благоприятное впечатление на аристократов, познакомившись с ними лично и ответив на любые вопросы о плавании. Если бы он этого не сделал, его все равно выловили бы позже.

Буфетная стойка располагалась вдоль одной из стен ресторана, и старпом сначала наложил себе большую порцию, а затем осмотрелся. Завтракающих было пока немного, и он собирался уже подойти к столику, за которым сидели три элегантные, очаровательные юные леди двадцати с небольшим лет, как вдруг заметил, что его внимание пытается привлечь довольно пожилая и намного менее приятная женщина за другим столиком. Она помахала салфеткой, и Картер почувствовал себя каким-то быком, которому досаждает матадор. Он улыбнулся пассажирке, не сумев притвориться, что не увидел ее, и с неохотой зашагал в ту сторону.

– Доброе утро, молодой человек, – широко улыбнулась дама; к ее подбородку прилип небольшой кусочек масла с гренка, и Билли Картер подумал, не сказать ли ей об этом, но потом решил, что не стоит. – Не хотите ли присоединиться ко мне? Я жду свою дочь, а она задерживается. Одному богу известно, чем она там занята.

– С удовольствием, – произнес Картер, сев и бросив лишь быстрый, тоскующий взгляд на сирен за другим столиком, которые весело между собой хихикали. Одна кокетливо на него глянула, затем отвернулась. – Старший помощник Картер, – добавил он, учтиво кивнув.

– О, прелестно! – последовал ответ. – Старший. Я – миссис Антуанетта Дрейк. Каюта А7. Путешествую вместе с дочерью.

– Доброе утро, – сказал Картер, приступив с аппетитом к еде. Он уже почувствовал, что миссис Дрейк – из тех пассажирок, которые могут пристать как банный лист, если не проявить осторожности, и ему не хотелось давать ей повод, слишком долго засиживаясь в ее компании. – Довольны плаванием?

– О, прелестно, прелестно, – ответила она. – Хотя прошлой ночью довольно сильно качало. Может, поговорите об этом с кем-нибудь из матросов?

Картер улыбнулся. Не полагает ли она, что плывет через океан на галере с римскими рабами, которые прикованы под палубой и беспрерывно гребут?

– Посмотрим, что можно сделать, – вежливо сказал он.

– Понимаете, у нас с Викторией очень чуткий сон, а мне… – Она негромко, по-девичьи хихикнула и игриво взглянула на него, хлопнув по руке. – Мне нужен сон, чтобы хорошо выглядеть, мистер Картер.

– Разумеется, – произнес он, не поняв, что она ожидала услышать возражение.

Улыбка на миг застыла на ее лице, а затем сменилась недовольной гримасой. «Какой грубиян», – подумала она, но затем вспомнила, зачем его позвала.

– Теперь вы должны сказать мне, – произнесла она, – как зовут капитана корабля?

– Капитан Кендалл, мэм.

– Капитан Кендалл, да. Очень веская фамилия. Внушает доверие. Он ужинает здесь каждый вечер, не так ли?

– Полагаю, да, мэм, – ответил Картер, уже понимая, куда она клонит. – Это мое первое плавание на «Монтрозе». Штатный старший помощник заболел.

– Дело в том, что моя дочь Виктория мечтает как-нибудь с ним поужинать, а я очень хочу, чтобы ей понравилось путешествие. Я полагаю, капитан приглашает некоторых пассажиров первого класса поужинать за своим столом? – Она слегка подняла подведенные брови и облизнулась, практически вложив ему в рот ответ, который хотела услышать. Неожиданно миссис Дрейк высунула язык и, словно ящерица, убрала им кусочек масла, очевидно прибереженный ею на подбородке про запас.

– Уверен в этом, – сказал Картер и с удивлением почувствовал, что его поташнивает. – Вы хотите, чтобы я договорился для вас обеих о совместном ужине за его столом?

– Нет, я бы никогда не попросила об этом сама, – быстро ответила она, качая головой. – Где подают – там я, конечно, и ем. Я не беспокоюсь по пустякам. Но если бы вы сделали это ради Виктории, было бы замечательно. Очень мило с вашей стороны. – Ее мнение о старпоме вновь изменилось в лучшую сторону. – Очень, очень мило.

– Никаких проблем, – ответил Картер, быстро съев весь свой завтрак, чтобы побыстрее убежать.

– Где же эта девчонка, в конце-то концов? – спросила через минуту миссис Дрейк, расстроенно посмотрев на дверь. – Знает же, как я не люблю, когда она опаздывает. Так можно и завтрак пропустить. Если я вернусь в каюту, а она до сих пор в постели, уж я-то ей задам, мистер Картер, можете быть уверены.

Миссис Дрейк напрасно волновалась – Виктория уже давно не спала. На самом деле она встала почти сразу после того, как мать вышла из каюты, и минут двадцать провела в душевой: мылась, причесывалась и накладывала косметику, которую купила в Париже несколько недель назад. Открыв иллюминатор и ощутив теплоту солнечных лучей и обволакивающую прохладу воздуха, она решила одеться менее строго, чем накануне, и остановила свой выбор на неяркой блузке, открывавшей плечи, и длинной темно-синей юбке. Выглянув из-за двери каюты, Виктория осмотрела коридор, пытаясь убедиться, что за ней никто не следит, а затем, быстро перебежав к двери кабины А4, приложила к ней ухо и слегка прищурилась, словно так лучше было слышно. Прошло несколько минут, и она услыхала за дверью шум; с бешено колотящимся сердцем девушка помчалась обратно к себе и, оставив дверь слегка приоткрытой, застыла посреди каюты. Еще минут десять она стояла, сложив на груди руки и внимательно прислушиваясь, пока дверь по ту сторону коридора не открылась. Виктория тотчас же распахнула свою и, шагнув наружу, с громким стуком захлопнула ее.

– А, доброе утро, – сказал Эдмунд, обернувшись на шум. – Виктория, не так ли?

– Да, – раздраженно ответила она, словно он намеренно делал вид, что не помнит ее имени. – А вы, кажется, Эдвард?

– Верно. Как спалось?

Она недоуменно уставилась на него.

– Эдвард или Эдмунд? – переспросила через минуту.

– А! Эд… мунд, – ответил он после паузы и немного покраснел. – А вы как сказали?

– Вы говорите как-то неуверенно, – сказала Виктория. – Что, даже собственного имени не помните? Сначала я сказала «Эдвард».

– Зачем же вы так сказали, зная, что это неправильно?

Виктория пристально посмотрела на него и проигнорировала вопрос.

– Собрались позавтракать? – спросила она. Эдмунд кивнул. – А где же ваш отец? Еще спит?

– Встал около часа назад. По-моему, он плохо спал.

– Мама тоже. Возраст, – сказал она, подведя итог.

Как только они шагнули на главную палубу, их обоих озарили солнечные лучи, и Виктория воспользовалась случаем, чтобы как следует рассмотреть Эдмунда в дневном свете. Он был ниже тех кавалеров, которых она пленяла в прошлом, – не больше пяти футов семи дюймов или около того, – но она редко встречала мальчиков с такой светлой кожей и такими красивыми глазами. Его волосы – черные как смоль, тонкие и густые – были немного длиннее, чем требовала мода, и он носил шляпу, слегка их затенявшую. Виктория почувствовала неодолимое желание сорвать эту шляпу и взъерошить его пышную копну. А губы! Пухлые, вишневого цвета. Так и хочется поцеловать. Когда между ними на мгновение мелькал язычок, девушка просто млела. Привлекательным был даже шрам от носа до губы. Сердце Виктории слегка затрепетало, и она заставила себя отвернуться, чтобы мальчик не заметил ее пристального взгляда.

– Вон мисс Хейз, – сказал через минуту Эдмунд, показывая на перила, где стояла Марта Хейз – почти в той же позе, что и накануне, когда они здесь болтали. – Поздороваемся?

Виктория недовольно вздохнула. Хотя Эдмунд вряд ли мог заинтересоваться такой старухой, как мисс Хейз, – ведь ей уже было чуть ли не тридцать, – Викторию раздражало, что он предпочел поговорить с этой женщиной, вместо того чтобы остаться с такой красавицей, как она. «Скорее всего, просто уловка, – решила она. – Строит из себя недотрогу».

– Мисс Хейз, – позвал Эдмунд, когда они подошли, и взрослая дама с улыбкой обернулась.

– Здравствуйте, дети, – сказала она, быстро спрятав в сумочку медальон и защелкнув ее на замочек. – Как приятно вас снова видеть.

«Дети! – рассердилась Виктория. – Да как она смеет! Нам обоим уже почти по восемнадцать!»

– Надеюсь, вы не простояли здесь всю ночь? – спросил с улыбкой Эдмунд. – И не вернулись на палубу, после того как мы все спустились вниз?

– Нет, что вы, – со смехом ответила женщина. – Добравшись до каюты, я сразу легла спать, уверяю вас. Просто я поднялась минуту назад. Как завтрак, Виктория? – спросила она. – Вкусный или не очень?

– Я еще не завтракала, миссХейз, – возразила Виктория, полагая, что ее собеседница проявила бесцеремонность, назвав ее по имени. – Я сама только что поднялась на палубу.

– Правда? Могу поклясться, что видела, как вы бегали перед этим по коридору.

– Я? – удивленно переспросила Виктория.

– Я подумала, что ты, наверное, предложила мистеру Робинсону и его сыну составить тебе компанию. Ведь я же видела тебя у двери их каюты.

Виктория открыла от изумления рот, разрываясь между желанием отшутиться и стукнуть ее кулаком. Она почувствовала, как Эдмунд заинтригованно обернулся, и мгновенно покраснела.

– Да я об этом даже не думала, – решительно сказала она. – Какое странное предположение.

– У двери нашейкаюты? – уточнил Эдмунд, на обращая внимания на возражение. – Зачем?

– Я и близко не подходила к вашей каюте, – ответила Виктория, слегка понизив голос и стремясь поскорее сменить тему. – Наверно, это была какая-то пассажирка третьего класса – резвятся, где им не положено. Нужно поговорить с капитаном. Ведь среди них полно воровок. Да еще цыганок.

– Да, вероятно, так оно и было, – сказала мисс Хейз. – Вас легко перепутать. Нынешние девушки очень похожи друг на друга. Наверное, такая мода.

Виктория злобно уставилась на нее. «Кто эта мерзкая женщина? – спросила она себя. – И почему она постоянно к нам пристает?»

– Позавтракаете с нами, мисс Хейз? – спросил Эдмунд, и Виктория снова вздохнула.

Дверь обеденного зала открыл перед ними сам капитан Кендалл. Он только что позавтракал, правда, на камбузе, поскольку был не расположен к утренним беседам, и, шагнув на палубу, полной грудью вдохнул свежий воздух. Чудесное утро. Он заметил, как два лучших молодых матроса льют воду за борт корабля, но не в море, а вдоль крашеной обшивки, и с любопытством зашагал к ним.

– Что здесь происходит, парни? – озадаченно спросил он. – Что вы делаете?

– Новый старпом велел, – объяснил один из них.

– Выливать воду ведрами за борт? Зачем?

– Сказал, что пассажиров стошнило и мы должны все смыть. Сказал, производит плохое впечатление.

Кендалл свирепо на него посмотрел и заглянул за борт – ничего не видно.

– Глупости, – сказал он. – Прекратите немедленно. Все, что нужно смыть, смоет море. Сейчас же приступайте к своим обязанностям.

– Есть, сэр, – хором ответили оба, радуясь, что их освободили от этого поручения, и помчались с ведрами прочь.

Кендалл раздраженно покачал головой.

– Смывать рвоту, – сказал он шепотом, еще острее почувствовав, как ему не хватает старого друга. – Капитан Блай смыл бы его самого. Ах, мистер Соренсон, – добавил он, обращаясь к ветру. – Когоони мне прислали?

По периметру палубы первого класса парохода «Монтроз» стояли в ряд восемьдесят шезлонгов, надежно изолированных от других пассажиров, и в тот день одна треть из них постепенно заполнилась, хотя солнце продолжало нещадно палить. Некоторые путешественники решили отдохнуть в каютах, другие дремали на солнышке или читали книги, а третьи резались в игротеке в карты. На палубе третьего класса за детьми никто не смотрел – они гонялись друг за другом, дрались и проказничали, пока их родители курили и дружелюбно болтали между собой. Мужчины и женщины носили широкополые шляпы от солнца, а некоторые дамы с зонтиками в руках прогуливались по кораблю в поисках развлечений. Сидевшие держались по преимуществу особняком; некоторые парочки, искавшие общения, опасливо подружились, однако все боялись, что ближайшие девять дней придется отчаянно скучать. В дальнем конце палубы сидел в одиночестве темноволосый мальчик лет четырнадцати, который, подавшись вперед в шезлонге, щурился на солнце. Лицо у него уже посмуглело – его кожа быстро притягивала загар. Тем не менее он продолжал сидеть, обливаясь потом и постоянно убирая с глаз темные пряди. Это начинало его раздражать, и он жалел, что перед отплытием из Антверпена не постригся. Когда он вспоминал последние несколько месяцев своей жизни, ему казалось странным, что он вообще очутился на этом корабле. Было такое чувство, словно у него отняли целую жизнь, и он теперь вынужден начать новую.

Он впервые плыл на пароходе и отправился в эту поездку в силу печальных обстоятельств. Мальчик никогда не видел отца, который погиб во время Англо-бурской войны, когда сыну было всего полгода, а его мать, француженка по имени Селин де Фреди, пару месяцев назад умерла от туберкулеза. Они жили в разных городах Европы, и Том выучился говорить на нескольких языках. Его единственным живым родственником был дядя покойного отца, которому Селин написала незадолго до смерти, обращаясь с просьбой позаботиться о мальчике, если с ней что-нибудь случится. Дядя согласился и приехал в Париж за неделю до ее кончины. Селин успела намекнуть ему, что задача предстоит нелегкая: Том оказался трудным подростком, который рос без призора, на улице и постоянно доставлял хлопоты своей матери. Новый опекун не умел обращаться с детьми, и мать не знала, сможет ли он присматривать за сыном, хотя доверить его воспитание больше было некому. Или дядя – или сиротский приют, и если бы она выбрала второе, ее сын рано или поздно сменил бы одну форму заточения на другую. После кончины Селин они прожили в Париже еще месяц, улаживая ее дела, а затем отправились в Антверпен, где жил дядя Тома. Однако дела вызвали его в Канаду, и среди различных судов он выбрал «Монтроз», забронировав самую дорогую каюту на борту – «президентский люкс».

На корабле было не так уж много мальчиков его возраста, и Том уныло готовился провести девять тоскливых дней в обществе дядюшки. Он уже соскучился по своим парижским друзьям, хотя, по правде сказать, именно они больше года сбивали паренька с пути истинного: проникали посреди ночи в чужие дома, воровали в лавках еду и обчищали карманы прохожим, несмотря на то, что никто из них особо не нуждался в деньгах. От этих воспоминаний мальчик еще больше расстроился. Но все это осталось теперь позади, а будущее сулило жизнь в Канаде. Что уж говорить о новом родственнике: мальчик до сих пор ему не доверял, хоть тот и казался порядочным, впрочем, немного надменным джентльменом.

– Вот ты где, – послышалось сбоку, и мальчик поднял голову, щурясь и прикрывая глаза от солнца ладонью, чтобы посмотреть, кто к нему обращается.

– Дядя Матье, – сказал он, узнав опекуна. – Что случилось?

– Ничего не случилось, мой мальчик, – сказал мужчина, усевшись и окинув палубу рассеянным взглядом. – Просто я тебя искал – и все. Не найдя, испугался, что ты упал за борт. Представь, какова была бы моя утрата.

Том насупился. Временами он не понимал дядиного юмора.

– Я сидел здесь и думал, чем бы заняться, – сказал он через минуту. – Наверно, это будет самая скучная поездка в моей жизни. Возможно, я даже умру от скуки. Можешь тогда похоронить меня в море.

– В этом не сомневайся, – ответил Матье, кивнув. – Но лично меня плавание очень успокаивает. Одиннадцать дней в океане – и никаких тебе забот. Никто не досаждает всякими деловыми вопросами. Великолепные каюты. Вкусная еда. Приятное общество. Думаю, я бы не отказался провести здесь еще пару недель. Только так и нужно путешествовать.

– Да, но ты ведь старый, – объяснил Том. – Тебе нужен отдых. А я молодой. И мне скучно до смерти.

– И то правда, – ответил дядя равнодушно.

Стороннему наблюдателю Матье Заилль казался мужчиной под пятьдесят. Ростом немного выше шести футов, с редеющими седыми волосами, он, сам того не сознавая, уже произвел фурор на борту, обратив на себя внимание нескольких дам. Благодаря стройной фигуре и элегантному костюму, а также тому обстоятельству, что Матье Заилль мог позволить себе самые дорогие апартаменты на пароходе, он стал объектом пристального интереса некоторых женщин – особенно одиноких. Поскольку дядя был вдовцом и путешествовал без спутницы, он считался еще более привлекательной и даже превосходной партией.

– А ты не пробовал читать книги? – посоветовал он племяннику. – Расширил бы немного свой кругозор. Что ты последнее читал?

Том задумался. Хотя в доме было множество книг, к литературе он так и не пристрастился. Он помнил, как мать читала ему в одиннадцать лет «Человека в железной маске», и решил назвать именно эту книгу.

– А, Дюма, – радостно воскликнул Матье. – Прекрасный выбор. Идеально подходит для юношества. Приключения, история, детективный сюжет. Именно такой роман тебе и нужен. Уверен, что на борту есть библиотека. Возможно, мы позже туда заглянем и посмотрим, есть ли там что-нибудь подходящее в этом духе. С книгой путешествие пролетит незаметно. Сам я – страстный книгочей. Я рассказывал тебе, что однажды слушал в Ковент-Гардене самого Чарлза Диккенса?

– А где это? – спросил Том, который ни разу не был в Англии.

– В Лондоне, мальчик мой! В Лондоне! – ответил Матье. – Просто поражаюсь невежеству современной молодежи, – добавил он, печально покачав головой. – Тебе нужно почитать романы мистера Диккенса. Во многих из них говорится о сиротах – таких же, как ты.

Том нахмурился. «Это крайне бестактно», – подумал он. Но, познакомившись с мистером Заиллем, он понял одно – этот человек всегда высказывался откровенно, не задумываясь о соблюдении такта.

– Ну и что же происходит с этими сиротами? – спросил он, поразмыслив.

– После смерти родителей большинство получает новых опекунов – нередко пожилых мужчин, жестоких и грубых. Эти опекуны их не кормят, безжалостно избивают и делают их жизнь настолько мучительной, что бедным сироткам приходится убегать в одних башмаках. Но в конце концов они торжествуют. Кстати, как тебе спалось этой ночью? Кровать не твердая?

Неожиданно они заметили перед собой мяч, который прилетел с другой стороны корабля, где несколько детей играли в теннис, стараясь не уронить мяч в море. Матье обернулся посмотреть, откуда тот появился, и в эту минуту Том поймал его и швырнул в воду, куда он упал с негромким шлепком. Хихикая про себя, мальчик откинулся в шезлонге и сложил руки на груди, притворившись, что спит. Матье уставился на племянника, удивившись его поступку.

Через несколько минут появились дети и стали в отчаянии искать на палубе мяч.

– Простите, сэр, – сказал младший ребенок – вежливая девочка с локонами и зелеными глазками. На ней было очень строгое платьице, несмотря на то, что вечер еще не наступил. – Наш теннисный мячик, сэр.

Матье раскрыл и снова закрыл рот, не зная, что сказать, и сожалея, что приходится лгать такому невинному младенцу.

– Извини, не видел, – произнес он.

Девочка подозрительно сощурилась.

– Нет, видели, – сказала она тише, показав на него пальцем, и внезапно расплакалась, после чего брат повел ее обратно к теннисному корту. – Вы его украли! – крикнула она, подпустив напоследок шпильку; Матье и не знал, что дети способны прийти в такую ярость.

В огорчении он повернулся к племяннику.

– Том! – воскликнул дядя. – Как некрасиво! Зачем ты выбросил мяч?

Том пожал плечами, все еще улыбаясь, довольный своей шалостью.

– Все равно делать нечего, – спокойно ответил он.

– Но это же ребяческая выходка, – распекал его Матье. – По-моему, ты должен пойти к детям и извиниться. Обязательно сказать им, что это получилось нечаянно – ты просто хотел поймать мяч, но он выскользнул из рук. Главное – извиниться.

– Зачем? – спросил Том. – Кому это нужно?

– Мне, – настаивал Матье. – Иди. Сию же минуту. Я не шучу.

Том задумался. Правила их взаимоотношений пока еще до конца не определились: оставалось под вопросом, какой властью обладает над ним Матье. Хотя Тому уже исполнилось четырнадцать, он все еще был ребенком, не достигшим того возраста, когда можно больше не слушаться старших. Кроме того – хотя мальчику очень не хотелось себе в этом признаваться, – он опасался, что человек, впервые увидевший его лишь пару месяцев назад, может посчитать его пропащим человеком и оставить без средств. Матье Заилль, несомненно, был богачом и помог бы ему обустроить будущую жизнь. Решив сыграть на сей раз роль наказанного ребенка, Том встал с горестным вздохом и тяжело поковылял через всю палубу, словно весил не меньше двухсот фунтов.

Матье покачал головой. Он мало общался с детьми, а этого ему буквально всучили, и дядя был далеко не уверен, что ему удастся in loco parentis. [15]15
  Зд.:заменить родителей (лат.).


[Закрыть]

– Правильно, что отправили его извиняться, – послышалось сбоку, и, обернувшись, Матье увидел молодую женщину, только что севшую в соседний шезлонг.

– Так вы все видели? – спросил он, немного стесняясь своего племянника. – Видели, что он сделал?

Та кивнула.

– Обычный мальчишка, – сказала она, оправдывая его поступок. – И ему скучно. Но правильно, что вы его отправили. Детей нужно воспитывать.

Матье кивнул и посмотрел на море, а затем вспомнил о собственном воспитании и повернулся к спутнице.

– Прошу прощения, – сказал он, протянув руку. – Я не представился. Меня зовут Матье Заилль.

– Марта Хейз, – ответила она, весело пожав ему руку.

– Очень рад знакомству, мисс Хейз. Возвращаетесь домой в Канаду или плывете туда впервые?

– Что-то среднее, – сказала она. – В Канаде я еще ни разу не была, однако надеюсь поселиться в Квебеке. Всю жизнь прожила в Европе, и мне она порядком надоела.

– Понимаю, о чем вы, – с улыбкой ответил он. – Я и сам отчасти путешественник. Не могу долго оставаться на одном месте. Обстоятельства вынуждают меня постоянно переезжать.

– Наверное, интересно.

– Не без этого. Но мне бы хотелось на время где-нибудь обосноваться. В конце концов, я ведь не молодею.

– У вас очень бодрый вид, мистер Заилль, – сказала мисс Хейз, уже почувствовав к нему симпатию.

– Матье, прошу вас.

– В таком случае у вас очень бодрый вид, Матье, – повторила она.

Он пожал плечами.

– Внешность бывает обманчивой, – пробормотал мистер Заилль. – Вам нравится поездка? – спросил он, сменив тему. – Уже привыкли к качке?

– Привыкаю, – со смехом ответила она. – Плавание очень успокаивает.

– Об этом я и говорил племяннику, – сказал Матье. – Но, видимо, именно в этомего трудность.

– Племяннику?

– Да, Тому я прихожусь дядей. И временно выступаю его опекуном. Его родители умерли. К сожалению, мать – совсем недавно.

– Сочувствую, – сказал Марта. – Бедный мальчик. Полагаю, в этом случае выбросить теннисный мячик в воду – не такое уж страшное преступление. Сколько ему? Четырнадцать?

Матье кивнул. Психология подростка особо его не интересовала. По мнению дяди, пережив потерю, мальчик должен оплакать смерть матери, смириться с ней и жить дальше. Сам Матье пережил нечто подобное в еще более раннем возрасте: его собственную мать убил вспыльчивый второй муж, и они с младшим братом тоже остались сиротами, к тому же без опекуна. Тем не менее оба выжили. [16]16
  Эти события описаны в романе Джона Бойна «Похититель вечности» (русское издание – «Эксмо». 2005).


[Закрыть]

– Надеюсь, в Америке ему повезет больше, – сказал он, подумав. – Полезно иногда начинать все с нуля. Он ведь еще молод. Может построить для себя новую жизнь. Я плыву в Канаду по делам, но потом, вероятно, съезжу ненадолго в Штаты. Если все получится, возможно, мы там и останемся. В Париже Том доставлял немало хлопот, и я надеюсь вернуть его на путь истинный. Если, конечно, он за эту неделю не свихнется и не выбросится за борт.

– Он обязательно угомонится, – успокоила Марта.

В эту минуту Том вернулся с другой стороны палубы и встал перед ними, недоверчиво уставившись на мисс Хейз.

– А, Том, – сказал Матье. – Позволь мне тебя представить. Это мой племянник, мисс Хейз. Том Дюмарке.

– Очень приятно, Том, – произнесла Марта, пожав ему руку.

Мальчик кивнул, но промолчал, пытаясь встать вплотную к шезлонгам и как можно дальше от перил. Он ни за что не признался бы дяде, что патологически боится воды, а пребывание на борту корабля для него пытка. Том старался не думать об окружавшем его безбрежном океанском просторе и твердо решил не перевешиваться через перила все плавание.

– Ну что, извинился? – спросил Матье, когда стало ясно, что он не собирается вступать в разговор.

– Да, – надсадно выкрикнул тот. – У них там штук двадцать мячей, и я не понимаю, из-за чего весь этот шум.

Он по-прежнему таращился на Марту, не желая садиться, и в его присутствии ей внезапно стало не по себе. Во взгляде подростка сквозило что-то опасное и непредсказуемое.

– Приятно было познакомиться, мистер Заилль, – сказала она, вставая и оправляя юбку.

– Матье, прошу вас.

– Матье, – поправила она себя. – И с тобой, Том. Я хочу еще немного погулять. Уверена, что мы еще увидимся.

– О боже, море велико, и мал мой челн, [17]17
  «Молитва древнебретонского рыбака». Автор неизвестен.


[Закрыть]– с улыбкой сказал Матье, кивнув ей на прощание. – Какая очаровательная женщина, – тихо произнес он, когда мисс Хейз скрылась из виду. – Ты мог бы с ней быть поприветливее, Том. Право же, у тебя невероятно грубые манеры.

– Пф-ф, – послышалось в ответ равнодушное фырканье: на губах мальчика на миг появился пузырь слюны, который он тут же вытер рукой.

Возможно, Том прибавил бы к этому еще какую-нибудь красноречивую фразу, но вдруг заметил Викторию Дрейк, которая стояла у перил, в двух десятках футов от них, и пристально смотрела на море. Глаза у мальчика расширились, челюсть отвисла, и он испытал первые муки желания. Почувствовав, что на нее смотрят, девушка медленно оглянулась, поймала его взгляд и, окатив презрением, отвернулась опять. Том понял, что покраснел, и плотно сжал губы. Матье, наблюдавший за всей этой пантомимой, не смог удержаться от смеха.