Текст книги "Криппен"

Автор книги: Джон Бойн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

– Хиллдроп-креснт, – ответил он. – В Камдене. Мы некоторое время прожили в Блумсбери, но могли снимать лишь верхний этаж, а теперь в нашем распоряжении будет целый дом. Мы так взволнованы.

– Немудрено, – сказала она. – Понятно, что ваша супруга сейчас немножко неуравновешенна.

Хоули кивнул и тотчас понял, что обрел нового друга. И, возможно также, нашел машинисту.

– Итак, мисс Ле-Нев, – начал он.

– Пожалуйста, зовите меня Этель, – сказала она.

– Хорошо – Этель. Вас еще интересует наша вакансия?

9. ВТОРОЙ ВИЗИТ МИССИС ЛУИЗЫ СМИТСОН В СКОТЛАНД-ЯРД
Лондон: 30 июня 1910 года

Когда парадная дверь Скотланд-Ярда распахнулась, констебль полиции Питер Милберн поднял голову и увидел двух немолодых дам, шагавших к нему в ногу, подобно армейским офицерам, – левой-правой, левой-правой, – сжимая перед собой сумочки. Шляпки у обеих сидели под одинаковым углом, одна женщина была в темно-красном платье, а другая в зеленом, и они напоминали поломанный светофор. Констебль вздохнул и отложил свое расписание, а затем посмотрел на них со смиренной улыбкой.

– Доброе утро, леди, – произнес он и хотел еще что-то добавить, но дама справа, в красном платье – миссис Луиза Смитсон – его перебила:

– Мы уже встречались, молодой человек, – сказала она. – Не помните?

Констебль моргнул. Сидя за этим столом, он сталкивался примерно с сотней человек ежедневно и тотчас забывал их, как только они исчезали из поля зрения, но в этой даме было что-то знакомое.

– Чем могу быть полезен? – поинтересовался он, проигнорировав вопрос.

– Вы можете быть мне полезным, если ответите на мой вопрос, – ответила дама – так просто от нее не отделаешься. – Помните нашу встречу?

– Конечно, мэм. Это было в связи…

– Я приходила к вам в конце марта. В связи с исчезновением человека – Коры Криппен. Тогда я ушла ни с чем, но сегодня все будет иначе, уверяю вас. Это моя подруга – миссис Маргарет Нэш.

Констебль Милберн взглянул на ее спутницу, чье суровое лицо на три секунды расплылось в улыбке, и она процедила:

– Очень приятно.

– Миссис Нэш, – сказал констебль Милберн, кивнув. – И миссис…

– Смитсон. Миссис Луиза Смитсон. Честное слово, у вас что, провалы в памяти? Не знаю, что за люди работают сейчас в нашей полиции, право, не знаю. Дети. Сплошные кретины.

Констебль Милберн тотчас вспомнил о предыдущем визите Луизы. Тогда она была с ним очень груба – требовала встречи с кем-нибудь из инспекторов, несмотря на то, что ее дело было целиком основано на предположениях и догадках. Констебль также почувствовал себя неловко: когда предложил ей присесть в коридоре, она стала смотреть на него не отрываясь. Хотя подобные знаки внимания нередко льстили Милберну, в тот раз они ему не понравились, поскольку он недавно влюбился в юную цветочницу Салли Минстрел. Когда же констебль наконец разрешил Луизе встретиться с инспектором Дью, она выразительно ему подмигнула, и юноша вспыхнул.

Тем не менее Луиза обрадовалась, что дежурил снова констебль Милберн. За те три месяца, что прошли с ее последнего визита в Скотланд-Ярд, она не раз о нем вспоминала. Хотя юноша был на пятнадцать лет младше, именно от таких мужчин у нее подкашивались ноги. Высокий, с зачесанными назад темными волосами, точеными скулами и к тому же в форме. Хотя Луиза очень любила своего мужа Николаса и еще больше любила его дом, деньги и потенциальный титул, он никогда не был мужчиной, способным внушить женщине страсть. То ли дело этот обаятельный паренек. Или, например, Стивен Демпси – мальчик, который ухаживал за их садом на Тависток-сквер и был не прочь заглянуть в ее будуар, если она его приглашала. Или Джим Тейлор – молодой человек, доставлявший во вторник утром овощи и всегда готовый заткнуть течь в ее ванной на верхнем этаже. Или все те юноши и торговцы, которых она соблазнила за долгие годы. Хотя Луизе страшно хотелось принадлежать к аристократии, от чего она не отказалась бы ни за что на свете, в пылу страсти женщина обычно возвращалась к своим скромным корням. И констебль Милберн был как раз тем типом мужчины, что пробуждал в ней желание. Впрочем, вести себя с ним корректно она не могла.

– Ну так чем же я могу быть вам полезен сегодня, миссис Смитсон? – спросил он, мягко улыбнувшись, и Луиза увидела ряд идеально белых зубов.

– Мы хотели бы встретиться с инспектором Дью, – заявила она. – Кажется, появились дополнительные улики по нашему делу.

– Значит, инспектор расследует дело об исчезновении леди?

– Насколько я знаю, нет, – призналась Луиза.

– В таком случае никакого дела не заведено, – сказал он.

– Не играйте словами, молокосос, – громко крикнула она. – Я пришла сюда не за этим.

– Какая наглость, – в знак солидарности проворчала миссис Нэш.

– Уверяю вас, инспектор Дью обязательно выслушает наши показания. Они изобличают преступника. Мы можем реально доказать, что совершено убийство!

Произнеся эти слова, Луиза сделала шаг назад, а миссис Нэш даже картинно приоткрыла рот, хотя прекрасно знала, что они собирались сказать. Луиза надеялась, что, услыхав слово «убийство», констебль Милберн встанет по стойке «смирно» и, возможно даже, вызовет целый отряд инспекторов для разговора с ними, но тот казался невозмутимым, словно подобное происходило ежедневно. На самом деле так оно и было. Луизу восхитил беззаботный вид юноши, и она возжелала его еще сильнее.

– Убийство, – произнес он, взяв лист бумаги, и записал. – И кто же, по вашему мнению, убит?

– Ну разумеется, Кора Криппен. Как я и говорила в прошлый раз. Но этим делом не может заниматься такой мальчишка, как вы. Я требую немедленной встречи с инспектором Дью.

– Инспектор – очень занятой человек, миссис Смитсон. Он…

– Он на месте?

– Простите?

– Инспектор Дью сейчас в Скотланд-Ярде? – спросила она, и констебль, вздохнув, сверился с расписанием, надеясь, что инспектор на задании и можно будет отправить ее восвояси, не прибегая ко лжи. К сожалению, дело обстояло иначе.

– Да, – признался Милберн. – Однако он…

– Ну так пошлите за ним, Милберн. На сей раз вам меня не провести. На кону стоит жизнь женщины.

– По-моему, вы сказали, что она убита, – проговорил констебль.

– И что из этого?

– Ну, если она действительноубита, тогда ее жизнь не может быть на кону, правда? Ведь она уже мертва.

Луиза придвинулась ближе и учуяла у него изо рта запах обеденных сэндвичей с сыром и пикулями. «Какая чудная кожа, – подумала она, всматриваясь в его лицо: – Какие пухлые губки».

– Молодой человек, вам хочется поумничать? – спросила она.

– Нет, мэм, просто я уточнил, что…

– Вот он! – воскликнула Луиза, заметив, как по коридору в глубине прошел доброжелательный мужчина лет пятидесяти с седой бородой. – Инспектор Дью! – закричала она. – Инспектор Дью!

Констебль Милберн обернулся и увидел, что инспектор с подозрением уставился на их троицу. Юноша принялся просматривать документы, но Луиза и не собиралась сдаваться.

– Инспектор, – позвала она. – Прошу вас, уделите мне пару минут.

Вздохнув и мысленно отметив: нужно сказать молодому констеблю, чтобы впредь закрывал дверь, – инспектор Уолтер Дью смиренно улыбнулся и шагнул к письменному столу.

– Да, мадам, – произнес он, твердо опершись о крышку обеими руками. – И чем же я могу вам помочь?

– Инспектор, надеюсь, вы меня помните, – ответила она. – Миссис Луиза Смитсон. Жена Николаса Смитсона. Невестка покойного лорда Смитсона. Его титул перешел теперь к моему деверю Мартину. Временно.

Дью уставился на нее: в памяти инспектора всплыли первые страницы Евангелия, где описано родословие Иисуса Христа, начиная с Адама.

– Мы уже встречались, – сказал он таким голосом, что было неясно, вопрос это или утверждение.

– Да, инспектор, – подхватила она. – Я приходила к вам в конце марта, чтобы рассказать о своей подруге Коре Криппен. О том, что она исчезла. Ну и теперь у меня есть доказательство – неопровержимое доказательство того, что бедняжку убил собственный муж. Нам необходимо сегодня же поговорить. Прямо сейчас.

Дью сощурился и обдумал ситуацию. Он знал, что в Скотланд-Ярд ежедневно приходит множество истеричек и сумасшедших, и отсеивать их – задача не его, а констеблей. Он занятой человек, одновременно ведет несколько дел. Но когда две богато одетые дамы приходят и рассказывают о своих связях, он вынужден исполнять их минутные прихоти. Есть вероятность, что сегодня вечером одна из них или какая-нибудь ее подруга будет ужинать с комиссаром полиции, и если вздумает пожаловаться на инспектора, ему придется раздраженно обороняться. Очень смутно припоминая их давешнюю встречу, Дью перевел взгляд на спутницу миссис Смитсон, которая пылко на него взирала.

– А вас как зовут? – спросил он.

– Маргарет Нэш, – быстро ответила она. – Миссис. Очень приятно.

– И вы тоже подруга пропавшей женщины?

– Очень близкая.

– Я – лучшаяее подруга, – сказала Луиза, решив урвать себе немного славы. – Право же, инспектор. Если бы вы уделили нам минут пять. Обещаю, это не займет…

– Конечно, конечно, – сказал он, поняв, что проще выслушать их, а затем отправить восвояси. – Констебль, пропустите этих дам. Следуйте за мной.

Милберн открыл задвижку, и миссис Нэш прошла первой, а за ней – миссис Смитсон, которая, улучив момент, ущипнула молодого констебля за задницу, когда тот повернулся к ней спиной. Удивленно обернувшись, он увидел, как женщина скрылась в глубине коридора, перед этим еще раз похотливо ему подмигнув. Кровь снова прилила к лицу констебля, и он задумался: не лучше ли сделать честной женщиной Салли Минстрел? В конце концов, она скромная и порядочная – ни разу не ставила его в неловкое положение. Некоторые из этих дамочек бывают очень грубы, и это вызывало у него отвращение. Он снова уселся за стол – в полнейшем замешательстве.

Кабинет инспектора Дью был точно таким, как Луиза Смитсон запомнила. Как только они вошли, Дью снова открыл окно, выходящее на Набережную, однако на сей раз, усевшись напротив него в кресла, дамы обошлись без прелюдий и сразу приступили к делу.

– Итак, – сказал Дью. – Напомните, о чем мы говорили в прошлый раз.

– Я приходила к вам в конце марта, – ответила Луиза, немного рассердившись, что он не помнит во всех деталях их встречу, которая должна была прочно засесть у него в мозгу. – Моя подруга Кора Криппен пропала без вести, а ее мужа видели в театре с любовницей, и на ней были Корины украшения.

– Муж?

– С любовницей.

– Это мы с моим мужем видели их вместе, – сказала миссис Нэш, решив тоже вступить в разговор. – Именно я и рассказала об этом Луизе – миссис Смитсон.

– Женщина умерла, не так ли? – уточнил Дью, припоминая. – Во время поездки по Европе, если мне память не изменяет. Теперь вспомнил.

– Это произошло в Америке, инспектор, – сказала Луиза. – Она отправилась в Калифорнию – ухаживать за больным родственником, а затем на имя доктора Криппена, ее мужа, пришла телеграмма, в которой сообщалось, что она умерла. Это последнее, что мы о ней слышали. Только я, например, с самого начала этому не поверила: ну не может женщина оставить дома все свои лучшие украшения. Мало ли на какой светский раут ее пригласят!

– А я думал, она присматривала на больным, – произнес Дью. – Зачем ей в таком случае украшения?

– Инспектор, вы женаты? – мягко спросила Луиза.

– Нет.

– Но вы же наверняка знакомы с женскими повадками. Можете представить себе женщину, которая, уезжая за границу, оставляет дома свои лучшие ожерелья и серьги? Можете?

Инспектор задумался; к сожалению, он почти ничего не знал о женских повадках и едва ли мог себе представить женские привычки.

– Как я уже говорил вам в прошлый раз, миссис Смитсон, – сказал Дью, – если эта леди умерла в Америке, нам здесь делать нечего. Американские власти должны были…

– В том-то все и дело, инспектор, – сказала Луиза, радуясь, что наконец-то добралась до сути. – Мы считаем, что она умерла не в Америке. Мы считаем, что она вообще туда не ездила. Мы полагаем, что он сам ее укокошил!

– Кто?

– Муж, конечно. Доктор Криппен.

Дью улыбнулся.

– Доктор Криппен, – с сомнением повторил он. – Вроде бы не похоже на имя женоубийцы.

– А вы считаете, что их всех зовут Джеками-Потрошителями? [23]23
  Джек-Потрошитель – кличка серийного маньяка-убийцы, который орудовал в бедном лондонском районе Уайтчепел и прилегающих кварталах в 1888 г. На его счету – 5 «канонических» и более 10 предполагаемых жертв. Личность убийцы так и не была установлена.


[Закрыть]– спросила она.

– Нет, я так не считаю, – возразил он. – Но что привело вас опять сюда? Где же ваши новые улики?

Луиза откинулась на спинку кресла и взглянула на Маргарет Нэш, которая согласилась продолжить рассказ.

– Мой муж – мистер Эндрю Нэш, – начала она. – Он владеет горнопромышленной компанией «Нэш». Слышали, наверное?

– Нет, – ответил инспектор Дью.

– Он очень широко известен в деловых кругах, – сказала она с легкой досадой. – Во всяком случае, недавно он был по делам в Мексике и согласился заехать в Калифорнию, чтобы выяснить правду о смерти Коры. Добравшись туда, он тотчас обратился к властям и назвал предполагаемую дату ее прибытия в страну, а также дату ее мнимой смерти. Видимо, все приезжие должны там сразу регистрироваться в полиции. Кора этого не сделала. На самом деле никаких доказательств ее приезда в Калифорнию нет. Официальных подтверждений ее смерти – тоже. Эндрю отправился прямиком в муниципалитет, и там проверили книгу записей гражданского состояния за несколько недель до и после той даты, когда, по словам доктора Криппена, она умерла. Ни одна запись о смерти не подходила под описание Коры. Никаких отметок в морге или бюро похоронных услуг. Нигде никаких указаний, что Кора вообще была в Америке, не говоря уже о том, что она там умерла.

– И мы не знаем имени родственника, за которым Кора якобы ухаживала, – добавила Луиза.

– Она даже не сообщила нам, что уезжает, – сказала Маргарет. – А ведь мы ее лучшие подруги.

– Я – самаялучшая ее подруга, – произнесла Луиза.

Инспектор Дью откинулся на спинку стула и задумался над их рассказом, поглаживая бороду.

– Эти Криппены, – сказал он наконец. – Что они за пара? Вы хорошо их знали?

– Очень хорошо, – ответила Маргарет Нэш. – Кора входила в нашу Гильдию поклонниц мюзик-холла. Знаете, она была известной певицей. Могла бы стать звездой. Если бы он ее не прикончил! – мелодраматично прибавила она.

– А доктор Криппен? Какой он человек?

– Тихоня, – ответила Луиза. – Работает дантистом, а в остальное время служит в аптеке. Порой кажется, и мухи не обидит, но в его глазах сквозит что-то недоброе, инспектор. Я это чую.

Дью улыбнулся. Он привык к тому, что люди давали волю воображению, приписывая каждое нераскрытое преступление, совершаемое на улицах Лондона, тем, кого сами считали негодяями.

– И в каких они были отношениях? – спросил он. – Ладили друг с другом?

– Не всегда, – ответила Луиза. – Хотя на самом деле Кора была добрейшей, милейшей женщиной на свете. Не ужиться с ней мог разве только изверг. Если хотите знать мое мнение, Хоули Криппену крупно повезло.

Дью кивнул и сделал пару записей у себя в дневнике. В глубине души он сомневался, что это правда, однако решил все же сходить к доктору.

– Не могли бы вы назвать их адрес?

– Хиллдроп-креснт, 39, в Камдене, – ответила Луиза.

Он записал и, поднявшись, проводил их до двери.

– Что ж, я загляну к доктору Криппену, – сказал он. – Не волнуйтесь. Я все выясню. Уверен, что ничего здесь нет.

– Мы, конечно, на это надеемся, – сказала Маргарет Нэш, хотя в действительности жаждала трагедии. – Очень не хочется думать, что с такой очаровательной женщиной случилось что-то ужасное.

– Вы будете держать нас в курсе, инспектор? – спросила Луиза, спускаясь по ступенькам и злясь на то, что он даже не проводил их.

– Да, разумеется. Оставьте свой адрес у констебля в приемной, и я обо всем вас извещу.

Луиза и Маргарет вернулись в коридор и сообщили констеблю свои данные.

– По понедельникам с четырех до шести я обычно дома одна, – шепнула ему на ухо Луиза.

Сидя у себя в кабинете, инспектор Уолтер Дью заглянул в свой дневник. Всю ближайшую неделю он был очень занят, но, пообещав разобраться с этим делом, не хотел разочаровывать дам. Он открыл страницу, посвященную следующей неделе, увидел, что утро свободно, и быстро нацарапал:

«Доктор Криппен. Хиллдроп-креснт, 39. Пропала жена. Предположительно умерла. Зайти».

10. НА БОРТУ «МОНТРОЗА»
Атлантический океан: пятница, 22 июля – суббота, 23 июля 1910 года

Утром в пятницу солнце над «Монтрозом» встало рано, однако мистер Робинсон спал допоздна. Эдмунд проснулся около восьми и ушел завтракать: он обнаружил, что ресторан заполнен пассажирами в первый раз с начала плавания. За предыдущие несколько дней большинство попутчиков привыкли к корабельной качке, и аппетит вернулся к ним с удвоенной силой. Эдмунд видел вокруг себя лица пассажиров первого класса, чьи пухлые щеки побледнели, и они набивали едой тощие желудки, словно только что кончился голод и впервые за многие недели на борт доставили продовольствие. Не желая вступать в разговор, Эдмунд глазами поискал место, где мог бы сидеть один, но не отыскал ни единого свободного столика. Впрочем, у буфета стояли в очереди человек десять, и он направился туда, надеясь, что за то время, пока его обслужат, место может освободиться.

Заметив свое отражение в зеркальной стене за прилавком, Эдмунд поразился, как легко женщина превращается в мужчину, особенно если она такая вот невысокая и стройная. Люди верят тому, что видят, и редко ставят что-либо под сомнение, поэтому обман и получился столь убедительным.

Их первый разговор на эту тему состоялся в Антверпене – в тот вечер, когда Хоули купил билеты на «Монтроз», который должен был наконец доставить их в Канаду, где они начнут новую жизнь. Хоули вернулся в гостиничный номер поздно вечером, навьюченный несколькими свертками, и с тревожным видом разложил их на кровати, не в силах поднять глаза на любовницу и готовясь к объяснениям. Этель уже привыкла к перепадам его настроения: она чувствовала, что после смерти жены Хоули все сильнее мучили воспоминания о ней. Их связь началась еще до отъезда Коры в Калифорнию, и этот факт, видимо, так сильно тяготил его совесть, что Этель казалось, будто на самом деле он винит себя в том, что бросил ее. Но брак ведь разрушился из-за их адюльтера – безрассудное поведение Коры здесь ни при чем.

– Что это? – спросила Этель, обернувшись: она сидела за туалетным столиком и примеряла жемчужное ожерелье, принадлежавшее Коре, которая так ни разу его и не надела. Возможно, все дело в освещении, но Этель не нравилось, как украшение на ней смотрелось: жемчуг казался слишком белоснежным на фоне ее бледной шеи. Лицо у Коры было темнее, под стать ее капризному характеру. Этель бесцеремонно отодвинула ожерелье.

– Хоули, неужели ты опять накупил мне подарков? Ты меня балуешь. А нам ведь нужно экономить.

– Вовсе нет, дорогая, – возразил он, наклонившись и нежно поцеловав ее в лоб. – Парочка безделиц в дорогу – вот и все.

– Наши сумки уже набиты доверху, – сказала она, встав и радостно подойдя к кровати, чтобы рассмотреть покупки.

Хоть у Этель никогда раньше не было мужчины, она не сомневалась, что на свете нет ни одного столь же внимательного и заботливого, как доктор Хоули Харви Криппен. По крайней мере, он умел показать девушке, насколько ею дорожит. Этель высыпала содержимое сумок на кровать и удивленно уставилась на покупки.

– Не понимаю, – пробормотала она и в недоумении посмотрела на него. – С нами едет кто-то еще?

На одеяло вывалились мальчиковые бриджи, парочка рубашек, подтяжки, ботинки, фуражка и черный парик. На вид они были Этель впору, но предназначались явно не для девушки, а для парня.

– Я должен объясниться, – сказал Хоули, слегка покраснев от смущения.

– Мне тоже так кажется.

Хоули сел на стул и взял за руку Этель, которая тоже села напротив него на краешек кровати.

– Мне кажется, нам нужно быть очень осторожными, – начал он заранее подготовленную речь, не зная, поверят ему или нет. – Понимаешь, в прошлом году один мой друг ездил со своей невестой в Америку, и на борту разразился скандал, когда выяснилось, что они плывут в одной каюте, но при этом не женаты. Пассажиры сторонились их всю дорогу. Почти две недели. Я боюсь, как бы такого же не случилось и с нами. Я подумал, будет лучше, если никто не узнает о наших истинных чувствах.

Этель изумленно уставилась на него.

– Хоули, ты что, шутишь? – спросила она.

– Я говорю совершенно серьезно, – ответил он. – Понимаешь, я подумал, если ты переоденешься мальчиком, то…

– Мальчиком?

– Выслушай меня, Этель. Если ты переоденешься мальчиком, то никто не станет всерьез задумываться над тем, почему мы плывем в одной каюте. Это никого не будет волновать.

Этель затаила дыхание – девушка просто не верила собственным ушам. Обернувшись и взглянув на купленные им вещи, она не смогла удержаться от смеха.

– Хоули, какой же ты ханжа! – воскликнула она. – На дворе, слава богу, 1910-й, а не 1810-й год. В наше время подобные вещи наверняка никого не волнуют.

– Разумеется, волнуют. Не будь такой наивной.

– А если даже и так, – решительно добавила она, – что из этого? Мы ведь любим друг друга, верно?

– Разумеется.

– И мы совершеннолетние?

– Да, но…

– И собираемся пожениться, как только доберемся до Канады, так?

– При первой же возможности.

– Тогда я спрашиваю тебя, Хоули, кому какое дело, чем мы с тобой покамест занимаемся? Если мы захотим провисеть всю поездку в вороньем гнезде, пролежать, свернувшись калачиком, в спасательной шлюпке или провыть на луну, – это никого не касается, потому что мы оплатили проезд!

Хоули встал, прошел к окну и, слегка отдернув пальцами штору, посмотрел вниз на антверпенскую улицу. Рынок уже закрывался, и он заметил стайку ребятишек, пристально следивших за бакалейным лотком, выжидая, когда хозяин отвернется, чтобы можно было украсть по яблоку. Цель их была очевидной, и Хоули поразился: неужели владелец лотка их не замечает? «На месте торговца, – подумал он, – я бы держал под лотком плеть – для отпугивания воров».

– Этель, – спокойно сказал он. – Я не просил бы тебя об этом, если бы не считал это крайне важным. Я был дважды женат, тебе это известно.

– Разумеется, но я не понимаю, какое это…

– Оба раза неудачно. Да, знаю: Шарлотта погибла, а Кора ушла к другому, но с обеими я был несчастен – это святая правда. С тобой все совершенно иначе. Я верю, у нас есть шанс обрести истинное счастье. Впервые в моей жизни появилась подлинная привязанность и любовь. И как только мы поднимемся завтра на пароход, для нас начнется новая жизнь. Вдали от Европы. Только ты и я. И я хочу, чтобы каждый миг этой новой жизни был идеальным. Путешествие через океан – прелюдия к нашему медовому месяцу, разве ты не понимаешь? Если нам придется терпеть издевки других пассажиров или если нас станут под конец третировать люди нашего круга – во что превратится эта поездка? В одиннадцать дней мучений. Нельзя так начинать совместную жизнь. А что, если скандал докатится до Канады и нам будет трудно завести себе там новых друзей? Я спрашиваю тебя: разве мы это заслужили? Прошу тебя, Этель. Ради меня. Подумай над этим.

Она медленно покачала головой – не отрицательно, а удивленно – и, снова обернувшись, посмотрела на одежду. Взяв купленные им бриджи, Этель приложила их к ногам, чтобы прикинуть размер. Она внимательно рассмотрела себя в зеркале: похоже, брюки были как раз. Она подобрала с кровати парик и, сложив волосы копной на голове, надела его сверху, осторожно поправив с боков. Этель снова глянула в зеркало, не зная, смеяться ей или плакать.

– Придется немного подогнать, – сказала она. – Возможно, понадобится остричь волосы.

– Но это подействует. Ты согласна?

– Будет заметно, – с досадой ответила она.

– Люди верят на слово. Никто не ожидает, что взрослая женщина оденется подростком. С какой стати? Это подействует, поверь мне.

Этель наигранно вздохнула.

– И как мы себя назовем? – спросила она. – Кем станем притворяться?

– Я и об этом подумал, – сказал он. – Это будет для нас игрой. Я скажу, что меня зовут мистер Джон Робинсон, а ты…

– Мистер Джон?..

– Ты – мой сын, Эдмунд.

– Твой сын, – произнесла она сухо. – Хоули, надеюсь, это не какая-то твоя странная фантазия? В противном случае должна тебе сказать, что…

– Это обман, и больше ничего, и, возможно, он даже нас развлечет. Прошу тебя, Этель. Я действительно считаю это разумным способом вырваться отсюда и начать все сначала.

Она задумалась над его словами. Ничего нелепее она не слыхала и не могла взять в толк, почему Хоули настроен так решительно. Конечно, его довод звучал веско. Если их попутчики в первом классе узнают, что неженатые мужчина и женщина путешествуют в одной каюте, они, естественно, поднимут скандал, но, в отличие от самого Хоули, ее это не особо волновало. Этель была не из тех женщин, которых заботит мнение окружающих.

– А когда мы доберемся до Канады, – сказал она, – то больше не будем притворяться? Снова станем просто Хоули и Этель, как прежде?

– Клянусь.

Она повернулась и опять взглянула на себя в зеркало.

– Из меня получился неплохой паренек, ты не находишь? – промолвила она.

Три дня спустя Этель не только привыкла к новому наряду, но и полюбила его. Выдавая себя за другого, она дышала воздухом авантюризма и свободы. Конечно, по пути возникали трудности. Благодаря своей врожденной красоте, большим глазам, заостренным скулам и пухлым губам Этель превратилась в очень привлекательного мальчика и обратила на себя внимание Виктории Дрейк, которой, как она с радостью отметила, в то утро в обеденном зале не было. Однако все, связанное с личностью Эдмунда Робинсона, в отличие от Этель Ле-Нев, было исполнено риска и отваги, чего она раньше никогда не испытывала. Она могла по-другому ходить, говорить, вести себя и думать. В Антверпене Этель села на борт мальчиком, но верила, что, если ничего не помешает, к концу переезда через Атлантику станет мужчиной.

Наложив себе завтрак, самозваный Эдмунд Робинсон окинул взглядом зал, который по-прежнему казался набитым битком. Однако вдоль стены располагался целый ряд столиков на двоих, и Эдмунд заметил в самом конце один свободный. Поэтому он быстро туда направился и сел – и в эту же минуту противоположный стул выдвинул второй пассажир. Эдмунд поднял взгляд и увидел мрачное, сердитое лицо Тома Дюмарке, разместившегося по другую сторону; его поднос был перегружен едой. У Эдмунда возникло такое чувство, словно Том его подстерегал.

– Том, – сказал он раздраженно, поскольку хотел позавтракать в одиночестве. – Как мило.

– Эдмунд, – произнес тот, неприветливо кивнув. – Не возражаешь, если я тут сяду?

– Отнюдь, – качнул головой Эдмунд. – Сделай милость.

Внезапно Том тяжело плюхнулся и быстро задышал, опустив руку под стол, будто у него что-то болело.

– Тебе плохо? – спросил Эдмунд, заметив его злобный взгляд.

– Хорошо, – пробурчал тот.

– Просто у тебя такой вид, словно ты ушибся.

– Мне хорошо, – настойчиво повторил Том, заведя руку за спину и поставив на стол завтрак: каша, сок, гренок, яичница с ветчиной на тарелке, два пирожных и чашка кофе, – и Эдмунд с улыбкой на все это уставился. Сам он обычно по утрам не рисковал и ограничивался чаем с гренком, но сегодня решил: была не была – и тоже взял себе тарелку с омлетом.

– Проголодался? – спросил он.

– Да.

Хотя вчера вечером они сидели друг напротив друга и довольно мило болтали, сейчас Эдмунд в мальчике ощущал какую-то неприязнь. Он наблюдал за тоскующими взглядами, которые тот бросал в сторону Виктории Дрейк, и прекрасно понимал, что Том замечает точно такие же взгляды Виктории, направленные на самого Эдмунда. Его это немного забавляло, хотя подобный флирт был для девушки совершенно бесполезным занятием, и Эдмунд подозревал, что у Тома еще меньше шансов завладеть предметом своей любви.

Хотя Том был симпатичным мальчиком и благодаря своим грубым, разбитным манерам, возможно, казался кое-кому еще более привлекательным, он по-прежнему оставался ребенком, и Эдмунд полагал, что интересы Виктории лежат в иной области.

– По правде говоря, я тебя ждал, – произнес Том через пару минут, подтверждая подозрения Эдмунда.

– Ждал меня? – переспросил тот, удивленно подняв глаза; его сосед между тем жадно набросился на завтрак. – Неужели?

– Да. Хотел с тобой поговорить.

– Хорошо.

– О Виктории Дрейк.

– А, – сказал Эдмунд, кивнув.

– Я честно предупреждаю тебя, Робинсон, – тихо проговорил юнец.

– О чем?

– О том, что произойдет, если ты не уберешь от нее свои грязные руки, – вот о чем. Предупреждаю тебя сейчас и больше повторять не буду.

Эдмунд улыбнулся и поставил чашку на стол. Откровенность – это одно. Страсть – другое. Но угрозы – совершенно третье, и будь он проклят, если смирится с ними, даже если они безосновательны.

– Одну минутку… – начал он, но его оборвали:

– Слушай сюда, Робинсон, – прошипел Том. – Не знаю, что ты затеял, но мне это не нравится. Не нравится, что ты все время за ней волочишься и пытаешься ее закадрить.

– Это я-то?

– Я увидал эту девчонку первым и при удобной возможности ее заполучу. Не тебе со мной тягаться, хоть ты и на пару лет старше. Поэтому хватит за ней бегать, если не хочешь неприятностей.

– Я за ней бегаю? – со смехом повторил Эдмунд. – Вот так новость. Да онасама никак не оставит меняв покое, кретин. Добивается меня с первой же нашей встречи.

– Не смеши. Такая девчонка? Да она никогда не станет бегать за доходягой вроде тебя. Если хочешь знать, ты вовсе и не мужчина.

«Ты даже не догадываешься, насколько прав», – подумал Эдмунд.

– Руки худые, голос тонкий, наверно, ты еще даже не бреешься? И не называйменя кретином, а то выволоку наружу и брошу за борт. Акулы быстро тебя оприходуют.

– Послушай, Том, – сказал Эдмунд, положив на стол нож и вилку, – его рассердило, что вообще приходится вести этот разговор. – Бесполезно говорить об этом со мной.Если тебя интересует Виктория, советую тебе…

– Меня не интересуют твои советы, – сказал мальчик, взяв в руку нож для масла и подавшись вперед. Кончик ножа очутился в нескольких дюймах от сердца Эдмунда, и тот нервно покосился на лезвие. – Ты ничего не знаешь обо мне, – продолжал Том. – Не знаешь, на что я способен. Там, где я вырос, приходилось бороться за жизнь. Если мой дядя важно расхаживает, будто король Франции, это еще не значит, что я – дофин. Я всегда получаю то, чего хочу, и могу сказать тебе, говнюк, что заполучу Викторию или уничтожу тебя, ты меня понял? Не становись на пути у Дюмарке. Я потомственный воин. Мой отец погиб в Бурской войне. Мои предки сотни лет занимались разбоем. Один промышлял на большой дороге. Другой служил у Робеспьера во время Французской революции, так что я немного в курсе, как рубить бошки аристократам. У нас в роду не было ни единого труса.

Эдмунд в ужасе на него уставился. Возможно, ему было не больше пятнадцати, но в темных глазах сквозило такое неистовство, что Эдмунд поверил каждому его слову. Нож был по-прежнему направлен на него и оставался совершенно неподвижен: в поведении Тома не чувствовалось никакой нервозности. Эдмунд подумал, что юнцу ничего не стоило на месте его заколоть. Том медленно повернул нож к себе, и Эдмунд увидел, как мальчик провел лезвием по внутренней стороне собственной ладони: там появилась тонкая кровавая черточка, но Том при этом даже не поморщился и ничем не выдал своей боли.