Текст книги "Криппен"

Автор книги: Джон Бойн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

– Уже два года, – ответил Картер. – И ребеночек на подходе. Должен родиться примерно в конце августа. Даже не знаю – радоваться мне иль горевать. – Он покачал головой и усмехнулся, словно корабельная жизнь сплошь состояла из легкомысленной болтовни. – У самих-то ребятишки есть, сэр? – вежливо спросил он.

– Мистер Картер, уверен, что вы могли бы стать отличным старшим помощником на «Монтрозе», но я, право же, не понимаю, как…

– Минуточку, капитан. – Картер полез в карман и вытащил записку, присланную рано утром Канадской Тихоокеанской компанией. – Вот приказ – прислали, как я уже сказал. Я служил старпомом два года на «Зелосе» и полтора – на «Онтарио». Мы в основном плавали вокруг Европы, и я чаще бывал дома. Не подумайте, что мне так уж хотелось мотнуться туда и обратно через лужу – тем более с ребеночком на подходе, – но они попросили, и мне больше ничего не оставалось. Пообещали, что возвращусь в срок к самому рождению первенца. Но я моряк опытный, капитан, и свое дело знаю. По правде сказать, я бы хотел вернуться на свой регулярный рейс, и вам, наверно, тоже хотелось бы плыть не со мной, а с Соренсоном. Но так уж сложилось. Странная штука – жизнь.

Кендалл молча прочитал записку, прислушиваясь лишь к отдельным фрагментам Картерова монолога: отбирая необходимую информацию, остальную, не задумываясь, отбрасывал. Затем вздохнул и задумчиво погладил свою густую седую бороду, понимая, что выбора нет – остается смириться с новым положением вещей.

– А мистер Соренсон? – спросил он некоторое время спустя. – Надолго он вышел из строя?

– Мне говорили – месяца на полтора. Понадобилась очень сложная операция. Вы же знаете, разрыв аппендикса – не шутейное дело. Но вы не беспокойтесь, сэр, вам не придется долго меня терпеть. Через пару недель он снова встанет на ноги.

– Очень хорошо, мистер Картер. – Кендалл покорился неизбежному, но решил с самого начала дать руководящие указания. – Однако я полагаю, что перед отплытием вам не мешало бы посетить корабельного цирюльника. У вас неряшливый вид, а я не выношу неопрятности на борту – особенно среди старших офицеров, которые должны подавать пример остальным.

Картер помедлил, затем кивнул. Он взъерошил свою курчавую гриву обороняющимся жестом, словно, постригшись, мог, как Самсон, лишиться силы.

– Хорошо, сэр, – тихо пробормотал старпом.

– Я попросил бы вас также, находясь на палубе, всегда носить с собой фуражку, надевая ее на голову и скромно пряча под мышку во время беседы с пассажирками. Вы, конечно, понимаете, это мелочи, но я считаю их крайне важными с точки зрения профессионализма. Дисциплина. Сплоченность. Послушание. Таковы основные требования на борту «Монтроза».

Старший помощник снова кивнул, но промолчал. Кендалл облизнул губы, с удивлением обнаружив, что они сухие и слегка потрескались. Капитану показалось, что, если он сейчас резко улыбнется, губы лопнут и потечет кровь.

– И будьте так любезны, принесите мне полные роли судовой команды и пассажиров, – возможно, там есть и другие небольшие сюрпризы, о которых наши хозяева не успели меня предупредить. Мы отплываем в два часа, верно?

– Так точно, сэр.

– В таком случае следует позаботиться о том, чтобы все провожающие сошли на берег самое позднее в половине второго, а все пассажиры поднялись к этому времени на борт. Вы увидите, насколько я пунктуален, мистер Картер, и не выношу неоправданных опозданий. Трансатлантические переходы отличаются пунктуальностью и скоростью. Мы ежедневно соревнуемся с более быстрыми и передовыми судами, я несу ответственность перед пассажирами и Канадским Тихоокеанским флотом и обязан избегать любых задержек. Поэтому я так требователен к своим офицерам и матросам, мистер Картер. Поэтому я так много требую от вас.

– Я немедленно занесу роли вам в каюту, сэр, – сказал Картер чуть тише: он не привык к столь строгому и властному тону, каким говорил с ним капитан Кендалл.

Час спустя, сидя один в своей каюте, капитан услышал корабельный гудок, предупреждавший тех, кто не собирался плыть в Канаду, что они должны немедленно сойти на берег. Капитан Кендалл посмотрел на свой хронометр. Час. Как правило, на то, чтобы очистить палубу и посадить последних пассажиров, требовалось около получаса – выходило ровно полвторого, как он и наказал мистеру Картеру По непонятной причине капитана это рассердило, хотя он сам дал приказ и тот безукоризненно исполнялся. Капитан понимал, что надеялся выявить в «мистере старшем помощнике Билли Картере» множество недостатков и тотчас же их исправить. Однако если этот парень и дальше будет маскировать свои изъяны, дисциплинировать его будет трудно.

– Такой человек на флоте долго не протянет, – заявил капитан вслух, хотя в каюте, кроме него, не было ни души. Затем, встав и осмотрев себя в зеркале, водрузил на голову фуражку, оправил китель и вышел из каюты, чтобы дать навигационные распоряжения команде.

Сложив одежду в небольшой комод и гардероб напротив коек, мистер Джон Робинсон сдался на уговоры Эдмунда подняться на палубу «Монтроза» и полюбоваться исчезающим вдали Антверпеном, хотя сам охотнее остался бы в каюте и почитал «Собаку Баскервилей». Войдя в маленькую душевую, он освежился, сполоснув лицо водой. На рейке у раковины висело серое полотенце – грубое и пахнувшее моющим средством; вытирая лицо, мистер Робинсон уставился на свое отражение в зеркале. Так же, как и капитана Кендалла, его встревожила собственная внешность, показавшаяся чужой: к новым чертам – отсутствию усов и пышной бороде – нужно было еще привыкнуть, но, вдобавок к этому, лицо выглядело более вытянутым, чем в Лондоне, кожа стала бледнее, а темные мешки под глазами – явственнее.

– Это от недосыпания, – сказал Эдмунд, когда мистер Робинсон с тревогой указал на перемену. – В Антверпене у нас была куча дел, и мы почти не отдыхали. Но впереди одиннадцать дней плавания – успеем отдохнуть. В Квебек приедешь совершенно другим человеком.

– В Бельгии мы прекрасно провели время, – тихо сказал мистер Робинсон, легонько похлопав себя по щекам – не появится ли румянец, хоть какое-то воспоминание о молодости. – Еще не скучаешь по дому?

– Нет, конечно. В любом случае пора отвыкать. Надеюсь, Канада вовсе не похожа на Лондон. – Мистер Робинсон кивнул. – Как думаешь, мы еще вернемся? – спросил Эдмунд.

– В Англию?

– Да.

– Возможно. Когда-нибудь. Но теперь пора начинать новую жизнь, и лучше всего сосредоточиться на этом. Через пару недель ты обо всем забудешь и даже не захочешь возвращаться. Англия останется для тебя лишь неприятным воспоминанием. А еще через несколько месяцев мы забудем имена всех своих прежних знакомых. Я хотел сказать, моихзнакомых, – поправил он себя через минуту.

Эдмунду в это не верилось, но он не стал возражать. Мальчик задвинул последний чемодан под нижнюю койку, а плотно закрытую шляпную картонку, помещавшуюся в другом чемодане, забросил на гардероб. Эдмунд заранее обмотал ее тесьмой и веревкой, чтобы ненароком не раскрылась.

– Зачем было ее брать с собой? – спросил мистер Робинсон, взглянув вверх и покачав головой. – Такая обуза.

– Ну ты же слышал. Там хранятся мои самые интимные вещи. Как раз подходит по размеру и форме.

– Можно было сложить все в чемодан, – сказал он. – Представь себе мальчика с коробкой для дамской шляпки. На нас будут коситься в порту. – Он легонько постучал пальцами по боковой стенке комода, тревожно взглянув на дверь. Низкий корабельный гудок слышался через каждые пару минут, и от шума у мистера Робинсона раскалывалась голова.

– Скоро отходим, – сказал Эдмунд.

– Ты вполне можешь подняться наверх без меня, – подчеркнул мистер Робинсон. – Если, конечно, хочешь понаблюдать за отплытием. Я ведь тебе не нужен?

– Не нужен.Но я хочу,чтобы ты был со мной. Хочу видеть, как Европа исчезает вдали у нас за спиной. Мне кажется, стоять на палубе в одиночестве – дурной знак. Да и потом – без тебя я нервничаю. Ты это знаешь. Никак не привыкну… – Он развел руками, как бы показывая, что не может даже подыскать слов для описания своего положения. – Ко всему этому, – сказал он наконец.

Мистер Робинсон кивнул.

– Что ж, хорошо, – произнес он с улыбкой. – Если это для тебя так важно, пойдем вместе. Вот только надену пальто.

Эдмунд широко улыбнулся. Он обладал непревзойденной способностью убеждать и, одерживая верх даже в подобных пустяках, чувствовал громадную власть над людьми.

На палубе дул довольно сильный ветер, и поскольку многие пассажиры решили остаться внизу, не пришлось бороться за место у перил. В любом случае палуба первого класса была отделена от палубы третьего, и это позволяло свободно гулять по ней или отдыхать в шезлонгах. За кормой растянулся порт Антверпена, и, казалось, тысячи людей суетятся там, работают, перемещаются, встречают или провожают с растерянным видом близких.

– Там было хуже, чем в Париже, правда? – заметил Эдмунд, застегнув из-за ветра пальто.

– Где?

– В Антверпене. Париж мне понравился больше. Нам там было веселее.

– Это потому, что Париж по-настоящему романтический город – так, по крайней мере, говорят, – улыбнулся мистер Робинсон. – Уверен, что в мире найдется мало городов, способных с ним в этом соперничать. Я где-то читал, что после смерти хорошие американцы попадают в Париж.

Эдмунд засмеялся.

– А ты один из них? – спросил он. – Хороший американец?

– Безусловно, одно из двух, – ответил мистер Робинсон. – Либо хороший, либо американец.

Сзади налетел внезапный порыв ветра, и мистер Робинсон, рефлекторно выставив руку, схватил дамскую шляпку, которую чуть не сдуло за борт – в воду. Он взглянул на добычу и с изумлением обнаружил у себя в руках синий капор, а обернувшись, увидел женщину, которая стояла в нескольких шагах и сжимала руками голову, с которой только что слетел убор.

– Это ваша, мадам? – удивленно спросил мистер Робинсон.

– Благодарю вас. – Тихо засмеявшись, она снова надела шляпку и крепко затянула бант ниже подбородка двойным узлом. – Ветер сорвал с головы – не успела удержать. Думала, придется с ней уже проститься. Как ловко вы поймали.

Робинсон учтиво поклонился и слегка коснулся своей шляпы в благодарность за комплимент. Не в силах подыскать нужные слова, он не знал, не грубо ли будет снова повернуться лицом к порту, ведь тогда этой даме придется лицезреть его спину. Однако женщина избавила его от хлопот – мгновенно подойдя к перилам и сложив на груди руки, она устремила взор вдаль; корабль тронулся.

– Я думала, будет больше народу, – сказала она, смотря вперед.

– Правда? – спросил Робинсон. – А вот я, наверное, никогда не видел такого столпотворения. Говорят, пароход вмещает тысячу восемьсот душ.

– Я говорила о провожающих. Ожидала увидеть толпы мужчин и женщин, которые машут платками, оплакивая разлуку с близкими.

– Мне кажется, такое бывает только в книгах, – сказал он, – но только не в реальной жизни. Думаю, люди так заботятся о других лишь в художественной литературе.

– Ну и слава богу, – ответила она. – Сама-то я толпы недолюбливаю. Хотела отсидеться в каюте, пока не выйдем в открытое море. Но потом подумала: возможно, я никогда больше не увижу Европу и буду потом жалеть, что не взглянула на нее в последний раз.

– Об этом-то и речь, – встрял Эдмунд, подавшись вперед и слегка подозрительно взглянув на даму. Если уж завязался разговор, он решил тоже в нем поучаствовать. – Мне удалось уговорить его подняться на палубу с помощью точно такого же аргумента.

Женщина улыбнулась и взглянула на обоих своих попутчиков.

– Прошу прощения, – сказала она. – Я не представилась – Марта Хейз. – Она по очереди протянула каждому из них руку. – Рада знакомству.

– Джон Робинсон, – последовал ответ. – Мой сын Эдмунд.

Назвав мальчика, он покосился на него – вероятно, именно из-за этого мистер Робинсон и не хотел подниматься на палубу. Хотя путешествие должно занять примерно одиннадцать дней, он был убежден: чем меньше случайных встреч, тем лучше, даже если им обоим придется обречь себя на полную изоляцию.

Однако Марта мгновенно почувствовала расположение к мистеру Робинсону – от него веяло спокойной респектабельностью, которая так нравилась ей в мужчинах. Марта слышала о том, что трансатлантические пароходы славятся многочисленными волокитами, но чувствовала, что этот господин не из таких. Его потупленный взгляд и унылый вид контрастировали с лихорадочным возбуждением других пассажиров.

– Вы направляетесь прямо в Канаду или продолжите путешествие?

– Скорее всего, продолжим, – ответил тот, хотя это было и не так.

– А дальше куда?

Мужчина задумался и облизнул губы. Мысленно представил себе карту Северной Америки и спросил себя, какой конечный пункт мог бы показаться правдоподобным. Хотелось назвать Нью-Йорк – но тогда возникал вопрос, почему они не сели на прямой рейс до этого города. Ну а на севере Канады, разумеется, ехать было некуда. Он зажмурился и почувствовал в груди тупой приступ паники, комок подступил к горлу, где вспыхивали и тут же гасли слова.

К счастью, ситуацию спас Эдмунд, сменивший тему разговора.

– На какой палубе ваша каюта? – спросил он. Мисс Хейз секунду помедлила, затем повернулась к мальчику.

– Во втором классе, – ответила она. – В общем-то очень милая каютка.

– А мы в первом, – сказал Эдмунд. – Правда, у нас койки, – добавил он недовольно.

– Мистер Робинсон! Это вы, мистер Робинсон? – Громкий крик за спиной заставил всех троих обернуться. Перед ними возвышалась миссис Дрейк из каюты А7 – она блаженно улыбалась, словно кошка, наевшаяся сливок, а рядом, с угрюмым видом стояла ее дочь Виктория. Миссис Дрейк надела другую шляпку – на сей раз гораздо более замысловатую – и зачем-то держала в руках зонтик от солнца. Ее идеально круглое лицо при виде них засияло от счастья, хоть она и окинула мисс Хейз неприязненным взором, словно подозревая, что эта женщина – из рабочего класса и, стало быть, не годится для изысканного общества.

Виктория пристально посмотрела на Эдмунда и недоверчиво сощурилась.

– Я – миссис Дрейк, – добавила через мгновение пожилая дама, чтобы вывести из замешательства не узнавших ее попутчиков. – Мы познакомились, когда я с дочерью искала свою каюту.

– Ах да, – сказал мистер Робинсон. – Миссис Дрейк. Рад новой встрече.

– Какое совпадение – мы познакомились внизу, а потом, поднявшись наверх подышать воздухом, увидели вас первыми. Я сказала Виктории – говорю: «Смотри, это же милый мистер Робинсон со своим сыном, пойдем с ними поздороваемся. Они будут в восторге от новой встречи с нами». Я ведь так и сказала, Виктория?

– Да, мама, – покорно ответила Виктория. – Город кажется уже таким далеким, правда? – добавила она, не обращаясь ни к кому конкретно. – Мы отплыли всего пять минут назад, а туман уже скрыл его из виду.

– Вот и хорошо, – сказала миссис Дрейк. – Антверпен не понравился мне ни капельки. В городе ужасная вонь, а каждый второй житель – вор. Вы согласны, мистер Робинсон? Полагаю, вы думаете точно так же. По-моему, вы человек воспитанный.

– Париж нам понравился больше, – признался Эдмунд.

– Так вы недавно были в Париже? – Миссис Дрейк повернулась к мальчику. – Мы с Викторией побывали там зимой. Где вы останавливались? В Париже у нас есть квартира. Это очень удобно – ведь мы ежегодно проводим там не менее трех-четырех месяцев. Мистер Дрейк обычно остается в Лондоне – дела не отпускают. Я очень люблю театр. Наверное, вы тоже без ума от театра, мистер Робинсон?

– Это мисс Хейз, – ответил тот, переключив внимание на пятого члена компании и проигнорировав вопрос. Пока они разговаривали. Марта почувствовала себя слегка неловко, приняв их за старых друзей, и даже подумывала уйти не попрощавшись, хоть и не знала, заметит ли это кто-нибудь, да и вообще – не все ли им равно. – Наша попутчица, – добавил мистер Робинсон.

– Очень приятно, мисс Хейз. – Миссис Дрейк так царственно протянула руку в перчатке, что девушке непроизвольно захотелось сделать реверанс и поцеловать ее. Однако, устояв перед искушением, мисс Хейз просто с силой ее пожала. Миссис Дрейк немного поморщилась. – Какая у вас крепкая хватка, – критично сказала она. – Слишком мужская. Вы путешествуете одна?

– Кажется, на борту около тысячи человек. – Марта решила немного сострить, но это привело к неприятным последствиям – миссис Дрейк сочла ее замечание грубостью.

– Я хотела спросить – есть ли у вас провожатая? Возможно, ваша мать или же любимая тетушка? Наконец, платная компаньонка? Я знаю, некоторые женщины этим подрабатывают. Вернее, не знаю, а слышала.

– Я совершенно одна, – через минуту ответила мисс Хейз с таким достоинством, что мистер Робинсон поневоле пристально взглянул на нее, не понимая, относится ли данный ответ к ее положению на борту или ко всей ее жизни в целом.

– Какое горе – бедное, несчастное, богом забытое создание, – сказала миссис Дрейк. – Сама я никогда не путешествую в одиночку. И никогда не позволила бы Виктории отправиться за границу без меня. Она ведь еще так молода. Всего-навсего семнадцать лет. А вам, Эдмунд, сколько?

– Они ровесники, – ответил за него мистер Робинсон. – Я тоже предпочитаю брать его с собой.

– Но он хотя бы мальчик, – сказала миссис Дрейк, словно это все меняло. – Практически мужчина. Мужчины не подвергаются подобной опасности. Даже если у них такие тонкие черты, как у вашего сына. – Она посмотрела на него пристальнее, сощурившись. – Вы уже затевали драки, Эдмунд?

– Нет, – с опаской ответил мальчик.

– Но шрам у вас над губой, – сказала дама, заметив узкий розовый рубец, проходивший от правой ноздри к верхней губе. – Наверняка след какой-то потасовки. Мальчики так любят шалить, – добавила она, улыбнувшись. – Маленькие сорванцы. – Эдмунд почувствовал, что краснеет, и смущенно коснулся места, о котором она говорила. Он сознавал, что на него устремлены все взгляды, и возненавидел за это миссис Дрейк. – Мне кажется, юные леди всегда в опасности, если путешествуют в одиночку, – наконец продолжила та, не заметив его стеснения. – Думаю, мы понимаем друг друга, мистер Робинсон.

– Я считаю, что вполне могу о себе позаботиться, – сказала Марта, уже испытывая неприязнь к этой огромной, тучной женщине – надменной свиноматке, смотревшей на нее свысока. – С недавних пор я к этому привыкла.

– Неужели, – ответствовала та холодно, заинтересовавшись нынешним положением юной леди, но не желая льстить ей излишним вниманием. – Замечательно. Мистер Робинсон, раз уж мы практически соседи, надеюсь, как-нибудь сможем вместе поужинать? Мне кажется, время путешествия пролетит быстрее, если заводить попутно знакомства и новых друзей. Я люблю фан-тан, [2]2
  Карточная игра, завезенная на Запад китайцами.


[Закрыть]но хорошо играю также в вист и баккара. Столовая первого класса принимает предварительные заказы, и мне известно из надежных источников, что столы резервируют рано утром. Может, я закажу столик на четверых на завтрашний вечер? – Она даже не взглянула в сторону Марты, позволившей себе слегка улыбнуться над этим оскорблением. Но мистер Робинсон не на шутку разволновался и поднес ладонь к усам, как делал всегда в критические минуты, но в очередной раз обнаружил, что усов нет. Его глаза расширились от удивления.

– Где ваша мать? – пытливо спросила Виктория Эдмунда. Она отошла от миссис Дрейк и приблизилась к перилам – теперь они с Эдмундом стояли немного поодаль от взрослых, и те их не слышали. – Умерла?

Тот взглянул на нее, удивленный откровенностью вопроса.

– Да, – наконец ответил он. – Несколько лет назад.

– От чего?

– Заразилась чумой, – сказал он ровным голосом. – От этого и умерла.

– Чумой? – переспросила потрясенная Виктория и немного отступила, словно он заразный. – Вы серьезно?

– Нет, конечно, я вас дразню. Господи, ведь на дворе – двадцатое столетие. Медицина кое в чем продвинулась. Нет, она умерла от туберкулеза.

– А, – с облегчением сказала Виктория. – Печально слышать. Моя тетушка Джорджиана болела туберкулезом и последние десять лет жизни провела в Швейцарии – из-за воздуха. Она умерла, когда на нее упала птица.

– Чтоупало?

– Однажды ей на голову упала птица. Когда она вышла на прогулку. Наверное, птица погибла еще в воздухе и просто рухнула на землю. Убила тетушку наповал. Понимаете, это была очень большаяптица. Жуткая смерть. Особенно если учесть, что тетушка приехала туда в надежде прожить подольше. Ведь она могла вернуться домой и дождаться смерти в Англии, не опасаясь, что с неба свалится какой-то случайный предмет, который ее убьет. Я думаю, птица была швейцарская. Странный народ, вы согласны?

Эдмунд кивнул и слегка поднял брови, задумавшись, могут ли птицы – да и животные вообще – иметь национальность.

– А где ваш отец? – спросил он в свою очередь. – Тоже умер?

– Он… в Лондоне. – Виктория качнула головой, словно ей понадобилось время, чтобы вспомнить точное местонахождение отца. – Он банкир. Иногда путешествует, но в основном сидит дома. Мы едем на отдых в Канаду – в гости к дяде и тете, они эмигрировали двадцать лет назад. Мама все это время их не видела. Они очень богатые.

– Везет же им, – саркастически заметил Эдмунд.

– Мама говорит,что никогда не разрешила бы мне путешествовать одной, – продолжала Виктория, не обратив внимания на его тон. – Но в следующем году мне исполнится восемнадцать, и я получу свою долю наследства. И тогда пусть ищет ветра в поле. Я собираюсь немного попутешествовать самостоятельно. Слегка порезвиться.

Эдмунд улыбнулся и бросил взгляд на миссис Дрейк, которая стояла тройкойс мистером Робинсоном и мисс Хейз, но задавала вопросы только джентльмену, очевидно уже готовому в любой момент прыгнуть за борт.

– Смотрите, чтобы она вас не подслушала, – сказал мальчик.

– С такого расстояния не подслушает. Во всяком случае, мне ее не перекричать. Ведь при желании она могла бы заглушить даже паровые машины.

– И куда же вы поедете? – спросил Эдмунд. – В смысле, когда получите деньги.

Виктория отвернулась и беззаботно посмотрела вдаль, широко улыбнувшись. Ее длинные темные волосы изящно развевались за спиной, и Эдмунд поневоле залюбовался ее идеальной кожей, бледным лицом и миловидными чертами.

– Куда глаза глядят, – напыщенно сказала девушка. – Туда, где есть подходящие женихи, готовые в меня влюбиться.

Эдмунд открыл от изумления рот и слегка усмехнулся.

– Я вас шокировала? – кокетливо спросила Виктория, сощурившись.

– Нет, – твердо ответил мальчик, не желая признаваться ей в своем небольшом волнении.

Виктория вмиг огорчилась.

– Жаль, – сказала она обескураженно. – Но почему?

– Меня трудно шокировать.

– Наверное, в вас нет моего авантюризма, – сказала она.

– А у вас – моего жизненного опыта.

– Но вы же до сих пор путешествуете с отцом.

– А вы – с матерью.

– Но вы же мальчик, – сказала Виктория. – Как говорит моя мама, практически мужчина. Неужели вам не хочется поехать куда-нибудь одному? Кого-нибудь соблазнить?

Эдмунд не стал скрывать легкой усмешки, но отвел от Виктории взгляд. Он уже понял, что она – девушка того типа, который ему не нравился, но вместе с тем ощутил, что может ее дразнить, благодаря чему вырос в собственных глазах на целых три фута.

– Виктория, милая, не свешивайся так через перила, – воскликнула миссис Дрейк, и молодые люди повернулись к ней. Эдмунд зашагал обратно к компании взрослых, и Виктории пришлось пойти вслед за ним. Ее раздражало явное безразличие мальчика – то была новая для нее реакция. В Лондоне, где жили Дрейки, и в Париже, где они проводили много времени, она слыла завидной невестой, забавляясь тем, что водила невинных мальчиков за нос, влюбляла их в себя, а затем при первой же возможности бросала. Все это происходило в ее частной жизни, о которой мать почти не догадывалась. Например, прошлым летом один парень – девятнадцатилетний сын биржевого маклера по имени Кеннет Кейдж – влюбился в нее по уши и заявил, что перережет себе горло, если она не согласится выйти за него замуж. Впрочем, тогда он мечтал стать художником и свято верил в подобные сумасбродные заявления. Виктория же равнодушно сообщила ему: если ей исполнится двадцать и ни один парень непокончит из-за нее с собой, она будет считать, что жизнь прошла зря. В конце концов, юноша попробовал отравиться, выпив две банки эмульсионной краски, но все вышло не так, как было задумано, и повлекло за собой неприятные последствия. Паренек не умер, а Виктория не поддалась его чарам под впечатлением от этого поступка, – просто поклонник две недели страдал тяжелой формой диареи, и еще несколько месяцев его моча переливалась всеми цветами радуги. И вот теперь Эдмунд, ее ровесник, – к тому же поразительно красивый мальчик: с заостренными скулами, тонкими алыми губами, гладкими щеками и самыми прекрасными глазами, какие Виктория видела в жизни. Со стройной фигурой, которая представлялась ей чертовски привлекательной. Но мало того, что мальчик вовсе не пытался с ней заигрывать, – он казался совершенно равнодушным и даже ушел, не дождавшись разрешения. Она подумала, что обязательно возьмет над ним верх. Еще до окончания плавания влюбит его в себя. А затем использует и отвергнет, показав, что значит потерять такую девушку, как она.

– Наверное, мне пора вернуться в каюту, – сказала Марта Хейз, когда все снова собрались вместе. Ей не удалось ввернуть ни словечка, пока миссис Дрейк разговаривала с мистером Робинсоном, и она не желала больше оставаться на палубе, где ее игнорировали. Но, согласно требованиям этикета, уходить нужно было вежливо.

– Рад был с вами познакомиться, мисс Хейз, – сказал мистер Робинсон, сняв шляпу.

– Взаимно, – ответила она. – И еще раз благодарю вас за то, что поймали мою шляпку. Миссис Дрейк, – добавила она, бегло кивнув. – Мисс Дрейк.

– До свидания, мисс Хейз, – громко попрощалась миссис Дрейк, проводив ее взглядом и покачав изумленно головой. – Чего только люди не напяливают в дорогу, – мягко усмехнулась она и снова повернулась к мистеру Робинсону. – Вероятно, бедняжка не может позволить себе ничего лучшего. Но манеры приятные, вы согласны, мистер Робинсон? Очень простые.

– Нам с Эдмундом, пожалуй, тоже следует вернуться в каюту, – ответил тот.

– Так скоро? Но ведь солнце только выглянуло. Я думала, вы сможете вместе со мной обойти палубу. Так сказать, осмотреть нашу территорию. Мне бы хотелось узнать о вас побольше.

– И вы непременно узнаете. – Мистер Робинсон взял Эдмунда за руку. – Боюсь, нам предстоит еще много дней пути.

– Боитесь? – удивленно переспросила дама.

– Я не самый лучший на свете моряк, – объяснил он. – Кажется, мне пора немного отдохнуть.

– А, вы хотите сказать, что плохо переносите качку. Тогда конечно, мистер Робинсон. Я с нетерпением буду ждать новой встречи с вами. А тем временем мы с Викторией разузнаем, какие развлечения подготовлены для пассажиров первого класса.

– Отлично. В таком случае до встречи, – сказал мистер Робинсон на прощание. – Ну и баба, – прошептал он Эдмунду, когда их уже не могли подслушать. – Могла бы служить символом Англии. Больше не оставляй меня с ней одного. А не то я выброшу ее за борт.

– Я присмотрю за тобой, если ты отвадишь от меня дочь, – ответил Эдмунд. – Влипли – другого слова не подберешь. Тебя что, действительно укачивает? – спросил он через минуту.

– Да нет же. Я просто хотел вернуться в каюту – вот и все. Вместе с тобой.

Эдмунд улыбнулся:

– Так бы и сказал. – И он полез в карман за ключом.

* * *

Билли Картер провел целый час в цирюльне – маленькой каюте на одной из нижних палуб парохода; она оказалась вовсе не такой комфортабельной, как возвещало официальное название. Обычно там в одиночестве сидел, уютно разместившись поближе к бутылке водки, Жан Дюпюи – франко-канадский цирюльник, который последние десять лет плавал туда и обратно через Атлантический океан, даже не сходя ни на один из обрамляющих его с двух сторон континентов. Некоторые моряки боялись подпускать к своим ушам этого человека (в жилах которого было больше алкоголя, чем крови) с острыми ножницами, но никто еще не сообщал о несчастных случаях – так что мсье Дюпюи уже десяток лет занимал свою должность и бесплатную каюту, не вызывая никаких возражений. Впрочем, Картеру пришлось долго ждать появления цирюльника: старик поднялся на палубу – трезвый как стеклышко – и нервно дожидался прибытия свежих запасов для предстоящего плавания.

– Уже стричься? – спросил он, зайдя в каюту и застыв в изумлении: там стоял молодой старпом, засунув руки в карманы и озираясь по сторонам. – Мы ведь еще даже из порта не вышли. Пару часиков не подождет?

– Капитан Кендалл настоял, – ответил Картер. – Сказал, что волосы слишком длинные, и строго приказал мне спуститься сюда.

Дюпюи сощурился и слегка приподнял голову, словно прикидывая, оскорбляет ли прическа этого парня хороший вкус.

– Не такие уж и длинные – пару дней могут подождать, – высказал он свое мнение. – Просто я тут хотел перед отплытием привести вещи в порядок.

Под «вещами» он подразумевал доставленный ящик с водкой, которую любил прятать в разных местах каюты, методично осушая бутылки в течение плавания с таким расчетом, чтобы последняя совпала по времени с прибытием на другую сторону Атлантики. Дюпюи старался слишком не напиваться – иначе пришлось бы сидеть несколько дней абсолютно трезвым.

– Капитан настоял, – повторил Картер таким тоном, что стало ясно – он не уйдет, пока его не постригут. – Извините, – добавил он.

– Хорошо, хорошо, – вздохнул Дюпюи, указав ему на кресло перед зеркалом. – Тогда садитесь, если это для вас так важно.

Картер сел и уставился на свое отражение в зеркале, а Дюпюи повесил ему на шею полотенце и стал рыться в коробке из-под сигар, наполненной ножницами и расческами.

– По-моему, старик меня сразу невзлюбил, – сказал Картер, желая заполнить паузу. – Так что я подумал – лучше сделать, как он велит. Иначе я бы сейчас этого не требовал.

– Все нормально, – ответил Дюпюи, которому хотелось скорее постричь его и выпроводить отсюда. – Правда, я вас не знаю. Вы новенький?

– Билли Картер. Исполняю обязанности старпома.

– Старпома? – Цирюльник замер в удивлении и посмотрел на отражение Картера в зеркале. – А что с мистером Соренсоном?

– Заболел. Аппендицит. В больнице, – сказал он отрывисто, телеграфным стилем. Дюпюи заохал и подался вперед, схватив толстыми пальцами в пятнах от сигарет вьющуюся прядь парня.

– Капитану это не понравится, – сказал цирюльник.

– Кажется… он рассердился, – признался Картер.

– Они ж не разлей вода, – продолжал Дюпюи. – Всегда вместе. – Он стриг быстро, казалось – не глядя: на пол сыпались кудри.

– Просто подровнять, – нервно произнес Картер, вспомнив, что даже не сказал цирюльнику, какую хотел прическу, но волосы его уже чекрыжили вовсю.