Текст книги "Криппен"

Автор книги: Джон Бойн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

– Толпа? – переспросил он. – Какая толпа?

– Вероятно, мы – на первых полосах всех газет мира.

– Вы шутите!

– Эта история с Криппеном была важной новостью, еще когда мы отплывали из Антверпена. Погоня придала ей остроты. С тех пор как инспектор поднялся на борт «Лорентика», за нами, похоже, следят все мировые издания. Наверно, вы заметили толпу на палубе, когда они обгоняли нас?

– Да уж, заметил, – признался Картер. – Но я подумал, они просто увидели другой корабль и пришли в возбуждение. Как и наши пассажиры. Некоторым людям очень одиноко в море.

– Подозреваю, дело не только в этом. Мы очень тщательно скрывали информацию, но скоро все должно измениться. Думаю, прежде чем прибудем в Канаду, нужно рассказать об этом другим помощникам.

– Хорошо.

– Просто чтобы они могли подготовиться к торжественной встрече.

– Конечно. И вы хотите, чтобы этим занялся я?

– Если можно.

На пару минут между ними воцарилось молчание. В последнее время их отношения немного улучшились. Старик начал понемногу смиряться с потерей мистера Соренсона и перспективой того, что на будущие несколько лет мистер Картер станет более или менее постоянной фигурой на борту «Монтроза». Хотя эта мысль не особо его радовала, ему ничего не оставалось, кроме как максимально использовать сложившуюся ситуацию. Его кораблю всегда сопутствовала удача, и так должно быть и впредь. Кроме того, капитан поделился с Картером своими мыслями о мистере Джоне Робинсоне и его мнимом сыне, и старпом не стал над ним смеяться. Напротив, Картер, видимо, даже его зауважал. Старпом доказал также, что ему можно доверять, ведь пока он не проговорился ни членам команды, ни пассажирам. Но играет ли он в шахматы? Это очень важный вопрос. Готов ли засиживаться с ним допоздна? Можно ли завязать с ним такую же тесную дружбу, как с мистером Соренсоном?

– Я хочу, чтобы вы знали, мистер Картер, – сказал Кендалл, прервав наконец молчание, но не в силах посмотреть молодому человеку в глаза. – Я думаю, что вы хорошо потрудились в этом плавании. Причем в довольно сложных условиях.

– Спасибо, сэр, – удивленно произнес старпом.

– Знаю, поначалу мы плохо ладили, но затем ваша работа произвела на меня благоприятное впечатление. И я не из тех, кто оставляет подобные вещи без внимания.

– Очень любезно с вашей стороны, сэр, но, право же, в этом нет необходимости. Я знаю, как трудно бывает смириться, когда испытанного коллегу заменяет новичок.

– Да, – пробормотал капитан, желая подчеркнуть, что Картер не заменил его, а просто исполняет его обязанности на время болезни.

– Никаких вестей от мистера Соренсона, сэр?

Капитан покачал головой.

– Никаких, – ответил он. – Но вам наверняка не терпится вернуться к жене, – добавил он, почувствовав, что на дружеское замечание необходимо ответить тем же.

При упоминании о супруге лицо Картера расплылось в улыбке.

– Да, надеюсь успеть на корабль, который третьего августа отправляется обратно в Европу, сэр, если это будет удобно. В смысле, если точно прибудем вовремя.

– Да, прекрасно.

– Я вернусь примерно за месяц до рождения малыша, но лучше подстраховаться.

Кендалл встал, не желая продолжать разговор на эту тему: семейная жизнь интересовала его ничуть не больше, чем инспектора Дью. Для обоих этих мужчин важнее всего была карьера.

– Не говорите команде до завтрашнего вечера, – сказал он. – У них хватит времени, чтобы свыкнуться с этой мыслью перед прибытием в Канаду. И хорошенько растолкуйте им, что пассажирам сообщать ничего нельзя, а не то начнется конец света. Если кто-нибудь проболтается, я найду этого человека, кем бы он ни был, и тогда ему больше никогда не плавать на судах Канадского Тихоокеанского флота.

– Понял, сэр, – сказал Картер и, встав, направился к двери. Он был доволен, что капитан предложил ему наконец скромную оливковую ветвь, ведь сам он, едва поднявшись на борт, изо всех сил старался жить согласно высоким требованиям этого человека. Ну не виноват же он в том, что у мистера Соренсона лопнул аппендикс. – Никогда нельзя точно сказать, сэр, правда? – произнес он, глянув перед уходом на капитана.

– Что-что?

– Говорю, никогда нельзя точно сказать. О людях. Что они собой представляют. В смысле, этот мистер Робинсон, выглядит так, словно и мухи не обидит. Ну а Эдмунд… я хочу сказать, с одной стороны, она действительно похожа на мальчика. Наденьте на нее мужское пальто и шляпу, и у вас не останется никаких сомнений, что она – мужчина. Думаете, она знает, что он совершил?

Кендалл пожал плечами.

– Трудно сказать, – ответил он. – Если знает, то дура, что остается с ним. Какая женщина захочет жить с мужчиной, расчленившим свою предыдущую жену? Она будет бояться даже косо на него глянуть – вдруг достанет свои ножи? А если не знает, то ей тоже, возможно, грозит опасность. Надеюсь, вы по-прежнему внимательно за ними следите?

– Да, конечно.

– Осталось каких-то пару дней. И тогда мы уж точно узнаем правду.

Капитан отвернулся от старпома, воспринявшего это как намек, что пора уходить. Оставшись один в рубке, Кендалл уставился на аппарат Маркони, молясь в душе, чтобы тот ожил. «Пришлите сообщение, – думал он. – Любое. Просто пришлите сообщение».

Пролежав в шезлонге все утро, мистер Робинсон вернулся в каюту, чтобы перед обедом принять душ – его поташнивало. Кожа лица стала сухой и шершавой: в тот день он пересидел на солнце и решил оставшуюся часть дня не выходить на воздух. Быстро ополоснувшись, он сменил рубашку и уже собрался выйти из каюты, чтобы отправиться на встречу с Эдмундом в обеденный зал, как вдруг его смутил резкий стук в дверь. Мистер Робинсон удивленно уставился на нее. Это был не почтительный легкий стук члена команды или стюарда, принесшего записку от Эдмунда или какую-то информацию о ходе путешествия. Не был это и настойчивый отрывистый стук детей из третьего класса, регулярно подшучивавших над пассажирами первого: они колотили в двери кают, а затем убегали, визжа от восторга. Тут дело было гораздо серьезнее. Так стучат полицейские – люди, которые взломают дверь, если им немедленно не открыть. Надеясь на лучшее, он нервно распахнул ее и с удивлением увидел перед собой миссис Антуанетту Дрейк: она занесла руку, чтобы еще раз постучать, костяшки ее сжатого кулака побелели, а щеки тревожно пылали.

– Миссис Дрейк, – сказал он. – Чем могу…

– Мистер Робинсон, – воскликнула она, протиснувшись мимо него в каюту. – Я должна с вами немедленно поговорить. Пожалуйста, заприте дверь.

Он удивленно уставился на нее:

– Прошу прощения?

– Мистер Робинсон, думаю, вам лучше запереть дверь, а не то все пассажиры корабля услышат то, что я вынуждена сказать. И, уверяю, вам это не понравится.

Испугавшись ее неожиданной грубости, он закрыл дверь и остался стоять рядом.

– Не хотите ли присесть? – спросил он.

– Я постою.

Похоже, она не спешила сообщить ему, что у нее на уме, и они провели так почти целую минуту, окидывая друг на друга оценивающими взглядами и выжидая, пока заговорит другой.

– Мистер Робинсон, – наконец сказала миссис Дрейк; ее голос выдавал лишь легкую нервозность. – Я понимаю, что я – женщина, путешествующая в одиночку, без мужа, но уверяю вас, это не означает, что меня можно избрать мишенью для оскорблений и надругательства.

– Разумеется, – ответил он, так и не понимая, на что она намекает.

– И позвольте мне также заверить вас, что если бы мистер Дрейк был здесь, то сейчас перед вами стояла бы не я, а он. И возможно даже, дело дошло бы до драки. Знаете, в юности мистер Дрейк был чемпионом по боксу среди юниоров. И он до сих пор ловко орудует мослами, – добавила она, подавшись вперед и выпучив глаза: ее лексикон выдавал тот факт, что выросла она в лондонском Ист-Энде, а легенду о своем прошлом выдумала после замужества.

– Миссис Дрейк, я не знаю, что произошло, но…

– Дайтемне хотя бы закончить, сэр, – сказала она, занеся ладонь, чтобы он замолчал. – Я выскажусь, а потом можете принести свои извинения, но предупреждаю вас, дело может еще дойти до капитана.

– Миссис Дрейк, мне кажется, вы должны сесть. Я, право же, в недоумении, что вас так расстроило.

Она грузно уселась в кресло, а мистер Робинсон примостился напротив, по-прежнему соблюдая некоторую дистанцию.

– Теперь вы, возможно, начнете с самого начала? – предложил он.

– За последние несколько лет, – начала она, – моя дочь Виктория расцвела, превратившись в привлекательную женщину, и мне стало ясно, что в нее влюбляются многие молодые люди. Она действительно красивая девушка – но ведь в нашем роду было много красавиц. В ее возрасте я тоже была успешной дебютанткой и отбою не знала от поклонников, так что прекрасно понимаю, с какими трудностями она сталкивается.

– Безусловно, – произнес мистер Робинсон, пытаясь представить эту грузную и навязчивую женщину в виде цветущей девственницы, благородно сохраняющей добродетель перед лицом похотливых лондонских юношей. Ему с трудом удалось нарисовать в воображении эту картину.

– В Лондоне и Париже у Виктории была масса поклонников, но она, разумеется, всегда вела себя с высочайшим достоинством и ни на йоту себя не скомпрометировала, несмотря на то, что многие кавалеры позволяли себе с ней вольности. Однако она порядочная, приличная девушка, мистер Робинсон. Не обманывайтесь на сей счет.

– Ну разумеется. Я в этом и не сомневался. Но, позвольте спросить, какое отношение это имеет ко мне?

– Вчера вечером, мистер Робинсон, Виктория возвратилась в каюту очень поздно. Должна признаться, я уже спала, выпив перед этим коньяку для лечения – на борту я слегка простудилась. Я говориламистеру Дрейку, чтоб он забронировал для нас «президентский люкс», но разве он меня послушал? Нет. Он утверждал, что люкс уже занят, но теперь я начинаю в этом сомневаться.

– Миссис Дрейк, так, значит, вам просто нездоровится? Хотите, чтобы я позвал врача?

– Нет! – крикнула она. – Дело нев болезни, как вам, наверно, хорошо известно. Вернувшись в каюту, Виктория разбудила меня: она была вся в слезах после того, что произошло на палубе нашего корабля вчера вечером.

– А, это, – ответил он, вспомнив о том происшествии. Он проснулся утром с надеждой, что к вечеру все забудется. Наверное, днем пришлось бы поговорить с мистером Заиллем, но он рассчитывал, что во время этой беседы мерзкий племянник француза будет сидеть у себя. Сам мистер Робинсон вышел накануне поздно вечером из каюты: Эдмунд должен был вернуться еще полчаса назад, и он отправился на поиски. Когда он вышел на палубу и глаза привыкли к темноте, то заметил двух молодых людей, которые, как ему сначала показалось, обнимались, но потом он постепенно осознал, что происходило в точности обратное. Узнав голос Эдмунда, он увидел, как в воздухе блеснул нож, и не задумываясь отреагировал: схватил Тома Дюмарке за руку и оттащил от предполагаемой жертвы. Он вовсе не собирался заранее выбрасывать подростка за борт – просто увиденное вызвало у него такой гнев, что он перестал владеть собой. Мистер Робинсон был уверен: не появись в этот момент мистер Заилль, Том Дюмарке лежал бы сейчас на дне Атлантического океана, а сам он совершил бы непреднамеренное убийство. Тем не менее в происшествии никто не пострадал, и он горячо желал, чтобы об этой неприятности поскорее забыли.

– Вы, конечно, можете говорить «а, это», – воскликнула миссис Дрейк, и от злости в уголках ее рта выступила слюна. – Но я хотела бы точно знать, что вы намерены с этим делать?

– Значит, Виктория рассказала вам? – спросил он.

– Она рассказала мне очень мало. Была слишком расстроена. Она до сих порочень расстроена. Но я прекрасно понимаю, что происходит. С той самой минуты, как мы сели на это судно, мистер Робинсон, ваш сын делал мой дочери неуместные авансы. Следовал за ней повсюду, бегал за ней, как щенок, и, насколько мне известно, вчера вечером позволил себе непростительную вольность.

Мистер Робинсон непроизвольно улыбнулся при одной мысли об этом и задумался, какой же рассказ выдумала Виктория, чтобы спасти свою репутацию.

– Вы улыбаетесь, мистер Робинсон, – злобно сказала дама. – Вам это кажется смешным?

– Нет, миссис Дрейк, разумеется, нет, – возразил он. – Ситуация неприятная. Но, по-моему, вы, как говорится, перепутали проводки.

– Чтоперепутала? – переспросила она, не зная этого выражения.

– Мне кажется, у вас слегка неверное представление, – пояснил он. – Несомненно, Эдмунд не проявляет никакого интереса к Виктории и относится к ней как к хорошей знакомой. Уверяю вас.

– Боюсь, мои глаза убеждают меня в обратном, сэр, – кичливо сказала миссис Дрейк. – Наверняка вы не могли не заметить, сколько времени они проводят вместе – все эти задушевные разговоры и прогулки по палубе?

– Да, но, по-моему, инициативу проявляет в основном Виктория.

– Какое оскорбительное замечание!

– Я не собирался делать никаких непристойных намеков, поймите. Просто вашей дочери приглянулся мой… Эдмунд. И если она полагает, что он ответит на ее романтическую любовь взаимностью, боюсь, она очень жестоко заблуждается. На самом деле это роковая ошибка.

Миссис Дрейк несколько раз в изумлении открыла и закрыла рот. Она искренне считала, что ее никогда еще так не оскорбляли. Предположение о том, что ее дочь сама устроила весь этот сыр-бор, было возмутительным, но допустить, что после этого девушку мог отвернуть предмет ее любви… Нет, это просто не укладывалось в голове.

– Мистер Робинсон, – наконец произнесла она, пытаясь сдержать эмоции. – Теперь я вынуждена рассказать вам об одной неприятной вещи и должна попросить, чтобы это осталось между нами.

– Разумеется, – заинтригованно ответил он.

– Моя дочь очень мало рассказала мне о событиях, произошедших вчера вечером, но одно я знаю наверняка. Дело в том, что молодые люди… – Она стала подыскивать слова, ужаснувшись тому, что вообще приходится это делать. – Молодые люди провели вместе время, – наконец сказала она, закрыв от стыда глаза.

– Время? Не понял. Я знаю, что они разговаривали, но…

– Они сблизились, мистер Робинсон.

– Ну, я полагаю, у них много общего. Нет ничего странного в том, что двое молодых людей…

– Ради всего святого, – воскликнула она, всплеснув руками. – Они поцеловались,мистер Робинсон. Ваш сын Эдмунд поцеловал Викторию.

Он недоверчиво уставился на нее, не зная, что говорят в подобных случаях.

– Они поцеловались, – глухо повторил он.

– Да. Это, конечно, оскорбляет нас обоих, но я не вижу оснований для того, чтобы это продолжалось дальше. Тем не менее Эдмунду необходимо разъяснить, что он не может больше позволять себе подобные вольности. Это просто неприемлемо.

– Вы думаете, Эдмунд ее поцеловал? – спросил Робинсон, пытаясь представить, как это вообще могло произойти.

– Да, – закричала она. – Очнитесь же, мистер Робинсон. Такое чувство, будто вы спите все последнее время. Наверняка это не так уж вам чуждо. Вы произвели на свет сына, и у вас должно быть какое-то представление о желаниях, управляющих мужчинами. Насколько я могу судить, он целовал ее очень страстно, и ей пришлось вырваться из его развратных объятий – тогда-то она и прибежала в каюту вся в слезах.

– Понятно, – сказал он, поднимаясь и вынуждая ее тоже встать. – Если Эдмунд сделал то, что вы сказали, миссис Дрейк, позвольте мне за него извиниться и заверить вас, что это не повторится впредь. Тем не менее, мне кажется, вчера вечером события вовсе не обязательно развивались именно так.

– Вы называете Викторию лгуньей, мистер Робинсон?

– Нет – как вы сами ясно дали понять, она даже толком не рассказала вам, что произошло. Как же она могла при этом солгать? Впрочем, вы и сами не располагаете всеми фактами. И впрямь, благодаря своему пылкому воображению, вы просто свели некоторые из них воедино.

– Ну, для того чтобы это представить, вряд ли нужно обладать очень богатым воображением. Мы же оба светские люди. И знаем, что творится в головах молодежи.

– К которой принадлежит ваша дочь, равно как и Эдмунд.

– Моя дочь – леди!

– Эдмунд – тоже! – в раздражении завопил он, больше не желая, чтобы порочили репутацию его возлюбленной.

Миссис Дрейк отступила на шаг и удивленно подняла брови.

– Я хотел сказать, джентльмен, – исправился мистер Робинсон. – Эдмунд – такой же джентльмен, как Виктория – леди, и я не понимаю, почему вы вменяете ему ее собственную вину.

– Я вижу, вы не желаете проявить благоразумие, – прохрюкала она, словно голодная свинья, и, открыв дверь, протиснулась мимо него. – Но я напоследок скажу вам: если нечто подобное повторится, то я обращусь уже не к вам, а к самому капитану Кендаллу. И потребую, чтобы этого так называемого джентльменасняли с корабля.

– Посреди океана? – с улыбкой спросил он.

– Не издевайтесь надо мной, мистер Робинсон, – рявкнула она. – И скажите Эдмунду, чтобы держался подальше от Виктории. Или вы чертовски дорого за это заплатите, обещаю вам. – И с этими словами она выбежала в коридор и вернулась в свою каюту, в ярости захлопнув за собой дверь.

Он минуту смотрел ей вслед, а затем покачал головой и отступил назад. Но когда уже собирался закрыть дверь, появилась Этель; войдя в каюту, девушка удивленно взглянула на него.

– Я пришла за тобой, – сказала она. – Думала, вместе пообедаем. Что случилось? У тебя расстроенный вид.

– Только что приходила миссис Дрейк, – ответил он. – По поводу вчерашнего вечера.

– Только не это. Значит, она жаждет крови Тома Дюмарке? Не хотелось бы мне сегодня оказаться на его месте.

– Наоборот, дорогая, – спокойно возразил он. – Она жаждет твоей. Очевидно, считает, что хорошо бы выбросить тебя за борт – на съедение акулам.

Этель моргнула и задумалась на минуту.

– Меня? – в конце концов спросила она, сняв с головы мальчиковый парик. – Но за что? Что я такого сделала?

– По всей видимости, поцеловала Викторию.

Этель открыла от изумления рот. Она все утро пыталась выбросить это происшествие из головы. Старалась забыть о нем – о продолжительности поцелуя и о том, что он доставил ей наслаждение.

– Хоули… – сказала она, покачав головой.

– Это, конечно, возмутительно, – произнес он. – То есть сама идея совершенно нелепа.

– Ты же знаешь,она бегала за мной с самого отплытия из Антверпена, – сказала Этель.

– Да, знаю.

– Дело в том, что вчера вечером она приперла меня к стенке. Напоила шампанским и сделала решающий шаг. Она попыталась поцеловать меня, но я, естественно, ее отвергла. Поэтому она так расстроилась и убежала.

– Этель, как будто я ей поверил, – сказал Хоули. – Тебе не нужно оправдываться.

– Ведь ты и сам знаешь правду, – бесстыдно солгала она. За те пару минут, что Этель все это обдумывала, она решила честно рассказать о событиях вчерашнего вечера, но потом поняла, что ничего этим не добьется. Лучше всего ограничиться незатейливой ложью.

– В любом случае она хочет, чтобы остаток плавания ты держалась от Виктории подальше, – продолжил он. – И, принимая все во внимание, это кажется мне разумным. Как можно дальше.

– Конечно. А ты рассказал ей о Томе? Как он напал на меня?

Робинсон покачал головой.

– С ней нет смысла вдаваться во все эти детали, – пояснил он. – Все равно она верит лишь в то, во что хочет верить. Ей незачем знать подробности. Но есть один момент: поднимаясь на борт, мы договорились, что будем как можно меньше привлекать к себе внимания. А вместо этого оказались замешаны в целый ряд неприятных происшествий на судне, и слишком много людей добивается нашего общения – я, например, сыт этим по горло. Осталось всего несколько дней пути: разве мы не можем уделить это время друг другу?

– Конечно, – ответила Этель и, взяв его за руку, села вместе с ним на краешек кровати. – Конечно, можем. Если хочешь, мы останемся здесь. Можем здесь и есть, и спать. Заниматься любовью. Все остальные – не в счет. Только ты и я.

Хоули кивнул, но ему стало грустно.

– Я хочу тебя понять, – тихо сказал он. – И хочу быть тебе хорошим мужем. Правда. Чтобы этих недоразумений больше не возникало.

– Я знаю. И ты конечно же прав.

– Я не хочу, чтобы между нами оставались какие-нибудь секреты. Иногда я думаю: если б я с самого начала попытался чуть лучше понять Кору, возможно, мы были бы счастливы вместе.

Этель нахмурилась: она не любила вспоминать о предыдущей миссис Криппен.

– Она была страшная женщина, – сказала она. – Ты это знаешь. Что касается ее, тебе не в чем себя упрекнуть.

– Возможно, я сам сделал ее такой, – возразил он. – Может, из-за меня она и ушла. Если это так, то виноват я. И я не хочу, чтобы то же самое случилось с тобой. Я не переживу, если потеряю тебя.

– Хоули, этого никогда не случится, – сказала она, обняв его за голову. – Я никогда от тебя не уйду. Я – не Кора.

– Я знаю. Но она поначалу тоже клялась мне в любви.

– Но я же действительно тебя люблю. И буду любить всегда.

– Под конец она меня возненавидела. Поэтому и бросила. И хотя я тоже с трудом выносил ее присутствие, мне все же больно думать, что она ушла к другому. Правда, смешно звучит?

Этель сглотнула и отвернулась, не в силах посмотреть ему в глаза.

– Это вполне объяснимо, – сказала она. – Но ты должен о ней забыть. Такое не прощают.

– У нас ведь нет друг от друга секретов? – спросил он.

– Конечно нет, Хоули.

– Ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне все, – твердил он. – Все– и я смогу тебя простить. Как бы это ни было ужасно.

Этель сглотнула и отвела взгляд.

– У меня нет от тебя секретов, – глухо сказала она.

Хоули кивнул – он выглядел немного разочарованным.

– Наверно, теперь она принесет горе и этому бедняге, – в конце концов сказал он, немного усмехнувшись и утерев слезу. – Поделом ему. Впрочем, – сказал он, вставая, – я все равно желаю ей счастья. Правда. Я обрел его вместе с тобой. Так почему бы ей не найти счастья где-нибудь еще?

Этель покачала головой, поражаясь способности своего возлюбленного прощать. Он действительно самый добрый человек на свете. Не удивительно, что она так сильно его любит. Он сказал, что способен простить все. Этель на это рассчитывала.

– Куда ты? – спросила она, когда он направился к двери.

– Нужно кое-что уладить, – ответил он, взглянув на себя в зеркало – не слишком ли заплаканные глаза. Нет, глаза были сухие, но щеки порозовели от загара.

– А я думала, ты хочешь побыть здесь? – сказала она.

– Конечно, конечно. Но я должен напоследок кое-что сделать. Вернусь примерно через час. До встречи.

Этель кивнула и посмотрела ему вслед. Ее сердце переполнялось любовью, смешанной со страхом, но теперь она знала, что ей тоже нужно уладить одно дело. Она откладывала его с той самой минуты, как они впервые ступили на борт «Монтроза», и вот час наконец пробил. Они уже приближались к берегам Канады и, судя по всему, планировали провести почти весь остаток пути в своей каюте, так что времени больше не оставалось. Она встала и подошла к гардеробу, прихватив с собой стул. Взобравшись на него, потянулась за шляпной картонкой, которую положила наверх неделю назад. Она держала ее осторожно, но без всякого отвращения. Просто это был последний поступок, который необходимо совершить, чтобы в будущем им всегда сопутствовали счастье и благополучие.

Этель убедилась, что коробка плотно заклеена, затем снова надела на голову парик Эдмунда Робинсона и открыла дверь.

Удостоверившись, что в коридоре никого нет, она вышла наружу, крепко прижимая коробку к себе.

* * *

– Мистер Робинсон, – сказал Матье Заилль, открывая перед гостем дверь. – А я вас ждал.

Мистер Робинсон вошел, не дожидаясь приглашения, и его тотчас поразило великолепие «президентского люкса». Каюта первого класса, которую они занимали вместе с Эдмундом, была очень славной, но апартаменты Матье Заилля не шли с ней ни в какое сравнение: длинная кушетка, несколько кресел и очень много свободного места. Из ванной, находившейся в углу гостиной, доносился плеск воды, а в другом конце комнаты две двери вели в небольшие спальни – у каждого отдельная.

– Мистер Заилль, – вежливо сказал он, стараясь не показывать, что позавидовал этой роскошной обстановке. – Надеюсь, я вам не помешал.

– Матье, прошу вас, – ответил тот. – Нет, нисколько. Видимо, рано или поздно здесь побывает весь корабль. Наверно, всем хочется увидеть, чего они лишены. Прошу вас, садитесь.

– Ваш племянник здесь? – спросил мистер Робинсон, и Матье кивнул в сторону ванной.

– Принимает душ, – сказал он. – Довольно редкое событие, так что не будем портить ему удовольствие. Сегодня утром он спал допоздна, и я подумал, лучше его не будить. Ведь пока он без сознания, никаких неприятностей не случится, не так ли?

Когда они сели, мистер Робинсон позволил себе слегка улыбнуться и в изнеможении почесал голову.

– Честно говоря, я хотел поговорить с вами именно о нем, – признался он.

– Я догадался. Все мы вспоминаем прошлый вечер без особой радости. Хотите верьте, Джон, хотите нет, но я не виню вас в том, что хотели выбросить его за борт. Если б он попытался напасть на мо… – он стал подыскивать подходящее слово, но решил пока соблюсти условности, – …моего сына, вероятно, я сделал бы то же самое. Только я не дал бы себя остановить.

– Я не хотел причинить ему вред, – объяснил мистер Робинсон. – По натуре я человек не вспыльчивый, хотя у всех нас бывают срывы. Однако говорю вам четко и определенно: инцидент, подобный вчерашнему, не должен повториться.

– Конечно.

– Видите ли, ко мне только что приходила миссис Дрейк…

– Я вам сочувствую.

– Она ничего не знает об участии Тома в событиях вчерашнего вечера, и я решил, что лучше это скрыть. Она считает, что между Викторией и Эдмундом произошла незначительная размолвка, и велела ему держаться от девушки подальше – Эдмунд с этим согласился. Однако я счел необходимым поделиться этим с вами: ведь если б она узнала, что в действительности случилось вчера вечером, то, несомненно, отправилась бы к самому капитану.

Матье Заилль кивнул и задумался.

– Мистер Робинсон, – произнес он через минуту, – а почему вы ей не сказали?

– Простите?

– Ясно, что Эдмунд невиновен во вчерашнем происшествии. Мой племянник, безусловно, на него напал. Мог его убить. И будь у него такая возможность – причинить серьезный вред Виктории Дрейк. Так почему же вы сами не сообщили об этом капитану? Вы стали бы почти героем.

– Я подумал, что лучше уладить этот вопрос с вами, – тихо ответил он. – Вы же все-таки опекун мальчика. Я не хотел доставлять вам неприятностей.

– Очень любезно с вашей стороны, – поблагодарил Матье, хотя ни на секунду не поверил, что это и есть истинная причина его молчания.

Дверь ванной открылась, и в комнату медленно вошел Том Дюмарке: его бедра были обвязаны полотенцем, а вторым он вытирал мокрые волосы. Его голый торс оказался более мускулистым, чем полагал мистер Робинсон, который только теперь понял, какая опасность угрожала Эдмунду. Заметив гостя, Том в удивлении остановился посреди комнаты и презрительно уставился на мистера Робинсона, а затем перевел взгляд на дядю.

– Что онздесь делает? – спросил он, застыв на месте.

– Он пришел поговорить со мной, молодой негодяй, – бодро ответил Матье. – И по-моему, ты должен передним извиниться. Просто идеальный момент.

Том фыркнул и потупился на свои босые ноги, промямлив что-то себе под нос.

– Том, мы уже это обсудили, – сурово сказал Матье. – Я рассказал тебе, каковы будут последствия, если ты не извинишься.

– Простите, – закричал тот голосом дерзкого подростка, которым и был в действительности. – Но онведь пытался меня убить.

– И возможно, в следующий раз это ему удастся.

– Ты спросил его о…

– Том, иди оденься.

– Но я хочу знать, почему Эдмунд…

– Иди оденься, – резко повторил Матье. – Сейчас же. Я сам все выясню. Вдобавок с тебя вода на ковер льется.

Том насупился, огорчившись, что ему не дали задать вопрос. Он еще пару минут что-то бормотал себе под нос, но вскоре исчез в своей спальне.

Матье минуту смотрел ему вслед, а затем снова повернулся к своему гостю и мягко улыбнулся.

– Приходится обтесывать острые углы, – извиняющимся тоном сказал он, – которых у него предостаточно. Полагаю, у меня хватит терпения. Кроме того, он падок на женщин и склонен к насилию – это сочетание меня беспокоит. Особенно потому, что он еще так молод. Похоже, Дюмарке никогда не учились на своих ошибках.

– Что ж, тогда его следует учить, – произнес мистер Робинсон. – Он, конечно, еще подросток, но из таких парней порой вырастают злодеи и убийцы. Однако если вам удастся заставить его держаться подальше от Виктории, то о большем я и не прошу. Спасибо, что уделили мне время.

– Одну минуту, – сказал Матье, жестом повелев ему сидеть на месте. – Вы еще не ответили на мой вопрос.

– Какой еще вопрос?

– Почему вы сами не рассказали капитану. Или миссис Дрейк. Я имею в виду, правду о Томе.

Мистер Робинсон пожал плечами.

– Я ответил, – сказал он. – Я уже говорил: я решил, что лучше сказать вам, чтобы вы, как опекун, с этим разобрались…

– Да, но я не верю ни единому слову, – перебил Матье. – По-моему, вы не хотите в это вмешиваться по личным причинам. Возможно, это как-то связано с тем, что вы боитесь поставить себя в уязвимое положение.

– Матье, не знаю, на что вы намекаете, но…

– Можно задать вам один вопрос, Джон? – задумчиво спросил он. Собеседник кивнул. – Зачем человеку плыть из Антверпена в Канаду в сопровождении молодой женщины и при этом переодевать ее мальчиком, пытаясь выдать за собственного сына? Каковы могут быть мотивы этого человека?

Мистер Робинсон почувствовал, как кровь отхлынула от его недавно загоревших щек, и в ужасе уставился на Матье Заилля.

– Вы знаете? – спросил он.

– Признаюсь, я очень наблюдателен. Я понял это с первой же минуты, как только увидел вас вдвоем.

– Но вы никому не рассказали?

Матье покачал головой.

– Нет, – ответил он. – Это, право, не мое дело. Но я по-прежнему остаюсь в недоумении, и такое положение меня не устраивает. Какой в этом смысл? Какая вам польза от этого обмана?

Мистер Робинсон на минуту задумался и решил объясниться начистоту. Познакомившись с Матье Заиллем, он с самого начала считал его достойным человеком, который не станет без надобности вмешиваться в личную жизнь других людей. Если он и мог кому-нибудь довериться, то лишь ему. Канада уже недалеко – почему бы не сказать наконец правду?

– Вы должны пообещать, что это останется между нами, – начал он.

– Я не сплетник, Джон.

– Тогда я открою вам правду. И судите меня, как вам будет угодно. Вы не ошиблись в своих предположениях. Эдмунд – вовсе не мой сын, и он не мальчик. В действительности он – девушка, на которой я собираюсь жениться при первой же возможности.

– В самом деле? – Матье заинтриговала эта романтика. – Продолжайте.

– В Лондоне я был женат, – рассказывал дальше мистер Робинсон, – на одной очень неприятной особе. Мы прожили вместе много лет, и, честно говоря, она постоянно отравляла мне жизнь. Неоднократно изменяла мне, иногда – с парнями, лишь недавно выросшими из детских штанишек, настолько она была порочна. Вдобавок к этому, она меня оскорбляла, вела себя непочтительно и отличалась скверным характером. Честно говоря, мне порой казалось, что в конце концов она меня убьет. Я не преувеличиваю и не сгущаю краски. Я действительно думаю, что такая вероятность была.