Текст книги "Криппен"

Автор книги: Джон Бойн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

– Этель, это не так. Она расстраивается, она…

– Расстраивается? – закричала она, расстроившись сама. – Уверена, что расстраиваетесь как раз вы,но ведь вы же не избиваете ее до полусмерти?

– Конечно нет. Я никогда и пальцем не притрагиваюсь к Коре.

– Это потому что вы – джентльмен.

– Потому что я боюсь, – закричал он, и она даже отступила назад. Хоули сглотнул слюну и почувствовал, что вот-вот расплачется. – Боюсь ее, Этель, – сказал он. – Значит, я слаб? Может быть. Значит, я тряпка? Возможно. У нее такие перепады настроения, вы не поверите. Просыпаюсь утром и первым делом думаю: с какой ноги она сегодня встанет? Вечером мы сидим вместе и слушаем патефон, и я боюсь сделать замечание, хоть о чем-нибудь высказаться, ведь что бы я ни сказал – она все равно прекословит мне, затевает драку. Мне кажется, ей постоянно хочется драться. Только так она и способна со мной общаться. Унижая меня.

– Это потому что она сама – ничтожество, – злобно сказала Этель. – Потому что в жизни у нее ничего нет. Вся эта чушь насчет карьеры певицы. Она никогда ничего не добьется. Я это знаю, вы это знаете, и она это знает. Она так разочарована в жизни, что вымещает это на вас. Вы – самая удобная мишень. Потому что вы добрый. И мягкий. Миролюбивый. Вы – полная ее противоположность.

– Чего же вы хотите от меня? – взмолился он. – Сейчас уже слишком поздно. Возможно, если б я не спасовал перед ней много лет назад…

– Никогда не бывает слишком поздно, Хоули. Признайтесь. Она вас бьет, да? – Он кивнул. – Она избивает вас. – Он снова кивнул. – Чем? Сковородками, кастрюлями, кулаками?

– Всем подряд, – признался он. – И не только.

– Я не считаю вас слабаком, – тихо сказала она, качая головой, готовая расплакаться. – Я думаю, что вы в ужасном положении и вам нужно вырваться на свободу. Уйти от нее. Пока она вас не убила. А это обязательно произойдет, Хоули. Если так будет продолжаться и дальше, однажды она вас убьет.

– Тем лучше для меня, – сказал он так тихо, что Этель едва расслышала.

– Нет, – вскрикнула она, внезапно расплакавшись. – Хоули, как вы можете это говорить? Как вы можете даже думать об этом? А как же я? Как я проживу без вас?

Потрясенный Хоули поднял глаза.

– Вы? – спросил он. – Но что…

– Я не смогу, – твердо сказала она. – Не смогу, и все. Я еще никого не любила так сильно, как вас, Хоули. И когда я вижу, как она с вами обращается… Мне самой хочется ее убить.

Она шагнула вперед, и не успели оба опомниться, как их губы встретились, и они поцеловались. Это длилось недолго – каких-то пару мгновений, – потом они отпрянули и уставились друг на друга с паническим страхом и любовью. Казалось, Этель упадет в обморок.

– Мне пора, – сказала она, схватив пальто, и отперла дверь.

– Этель, подождите. Мы должны…

– До завтра, Хоули, – крикнула она, не оборачиваясь. – И больше не позволяйте себя обижать. Прошу вас. Ради меня.

И с этими словами ушла. Хоули выдохнул и опустился на стул, в изумлении почесывая голову. «Она меня любит?» – мысленно спросил он себя. Эта фраза звучала слишком уж неправдоподобно. Он снял с вешалки пальто и запер за собой магазин, надеясь, что Этель, возможно, все еще стоит на улице, но она уже скрылась. В любом случае идти за ней некогда, подумал он. Теперь пора возвращаться домой. Пора сообщить Коре, каково будет впредь. Что он больше не позволит ей обращаться с собой, как раньше. Больше никакого крика, насилия и неприятностей. Хоули широко шагал, ободренный словами Этель и ее чувствами, и его переполнял гнев: он сердился на себя самого за то, что с самого начала позволил так с собой обходиться. Обычно в этом часу он направлялся в зубоврачебный кабинет – но только не сегодня вечером.

Возвращаясь домой на Хиллдроп-креснт, Хоули готовился к тому, что жена лежит на диване, ест фрукты и читает книгу – ее любимое вечернее занятие. На диване ее не оказалось, но он все равно почувствовал, что жена дома. На столе – две полупустые чашки чаю, он потрогал одну: еще теплая. Зашел на кухню, не надеясь, впрочем, Кору там застать, и оказался прав. Не было ее и в ванной, дверь которой оставалась распахнутой. Хоули шагнул в спальню, но там ее тоже не нашел. Разгладив усы, он уже собрался было спуститься вниз, как вдруг его внимание привлекли какие-то звуки. Они доносились с верхнего этажа – из комнаты, которую снимал Алек Хит. Хоули внимательно прислушался: может, просто померещилось? Нет, звуки донеслись снова. Хоули медленно вышел из спальни и шагнул на лестницу. Он не был наверху с того самого времени, когда туда въехал Алек – больше года назад, – и понятия не имел, в каком состоянии комната: по правде говоря, он больше не считал ее частью собственного дома. Стараясь двигаться как можно тише, он поднимался по ступенькам, а звуки между тем усиливались. Стоны, сопение и односложные выкрики под аккомпанемент кроватных пружин. Хоули поднялся наверх: дверь была приоткрыта, он уперся в нее рукой, и под нажимом она бесшумно отворилась. Он увидел перед собой зрелище, поначалу не укладывавшееся у него в голове, настолько оно было непривычным. На простынях лежал парень, которому они сдавали эту комнату: в чем мать родила, с раскинутыми ногами, зажмурив от наслаждения глаза, и со стоном твердил имя Коры. Сверху на нем сидела жена, тоже голая, с обвисшими грудями, между которыми стекала струйка пота. Одной рукой она упиралась в лицо молодого любовника, как бы вдавливая его в кровать, загоняя как можно глубже, и при этом тоже сладострастно стонала.

Вечером 19 января 1910 года мистер Генри Уилкинсон, двадцатичетырехлетний химик, трудился во вторую смену в аптеке «Льюис и Бэрроуз» на Оксфорд-стрит. Он беспрестанно зевал, поскольку работал восьмой день подряд по причине затяжной болезни своего хозяина мистера Таббса, и был совершенно измотан. Уилкинсон знал, что если мистер Таббс до завтра не выздоровеет, придется закрыться в обед, а то еще, чего доброго, неправильно смешаешь лекарства. У него буквально слипались глаза – это уже никуда не годилось.

Над дверью прозвенел колокольчик, Уилкинсон поднял глаза и увидел входящего мужчину: в шляпе, очках и теплом пальто с поднятым воротником. Посетитель носил щеголеватые черные усы. Быстро подойдя к прилавку, он протянул рецепт и, не сказав ни слова, отвел взгляд. Генри развернул рецепт, прочитал его и удивленно поднял брови.

– Гидробромид гиосцина, [30]30
  Другое название – скополамин. Алкалоид, содержащийся вместе с атропином в красавке, белене, дурмане, скополии. Оказывает седативное действие.


[Закрыть]– сказал он. – Это сильнодействующее вещество. Врач объяснил вам, насколько оно опасно?

– Я самврач, – последовал ответ.

– Ах вот как, – произнес Генри. – Приготовление займет некоторое время. Я не часто получаю заказы на подобные яды.

– Сколько? – спросил мужчина глухим голосом.

– Минут десять, сэр, – ответил Генри. – Будете ждать или зайдете позже? Мы работаем до десяти.

– Подожду.

Генри вошел в подсобное помещение, откуда хорошо просматривалась передняя часть аптеки, и справился в указателе, а затем взял с полки ингредиенты и осторожно перелил их пипеткой в средних размеров пузырек для лекарств. «Странный какой-то», – подумал он. Посетитель вел себя очень подозрительно, разглядывая полки, но все время поворачиваясь к аптекарю спиной.

– Прекрасный вечер, – воскликнул Генри, пытаясь завязать разговор. – Скоро домой – ужинать? – Мужчина промолчал: он по-прежнему ходил взад и вперед, постукивая тростью по полу. – Как вам угодно, – пробормотал Генри.

Десять минут спустя, приготовив смесь, он вышел наружу и положил пузырек в пакетик.

– Вот, – сказал он, – не буду вас лишний раз предупреждать, сэр. Растворяйте по одному колпачку в пяти колпачках воды, а не то беды не оберетесь. Так сказано на этикетке.

Мужчина протянул фунтовую банкноту, Генри взял ее и достал из кассы сдачу.

– Вынужден попросить вас расписаться вот здесь, сэр, – сказал он, вытащив большую черную папку, и, пролистав ее, нашел нужную страницу. – Это лекарство нам разрешается отпускать только при наличии подписи и адреса.

Мужчина кивнул, прекрасно об этом зная, и старательно вывел: «Джеймс Миддлтон, Холм, 46, Кларкенуэлл». Генри глянул на запись и кивнул.

– Большое вам спасибо, доктор Миддлтон, – сказал он. – Не буду вас больше задерживать.

На улице мужчина вынул пузырек и еще раз прочитал инструкцию на этикетке. Один колпачок на пять колпачков воды. Раз в день. Сердце бешено забилось в груди, во рту пересохло, ноги слегка подкосились. Он сунул пузырек в карман пальто и направился домой.

14. ИНСПЕКТОР ДЬЮ ПОСЕЩАЕТ ХИЛЛДРОП-КРЕСНТ, 39, – НЕОДНОКРАТНО
Лондон: пятница, 8 июля – среда, 13 июля 1910 года

Пятница, 8 июля

Инспектор Уолтер Дью шагал по Камден-роуд к Хиллдроп-креснт, злясь, что ему вообще приходится наносить этот визит. Одна из главных обязанностей инспектора Скотланд-Ярда – давать опрометчивые обещания. Практически каждый день он был вынужден общаться с таким количеством истеричек и фантазеров, что, если бы расследовал все их безумные заявления, у него никогда не оставалось бы времени на раскрытие реальных преступлений. Инспектор собирался отправить в этот дом констебля полиции, чтобы тот собрал необходимую информацию. Однако после звонка от комиссара Лондонской полиции с этой идеей пришлось распрощаться.

– Дью? – прокричал тот в трубку, словно еще не привык пользоваться телефоном. – Что там за история с этим Криппеном? Кажется, это дело расследуете вы.

– Криппен? – переспросил инспектор, удивившись, что начальнику известна эта фамилия. – Да там нечего расследовать, сэр. Просто две женщины с чересчур богатым воображением полагают, что этот бедняга убил свою жену Вот и все.

– И все? Значит, вы считаете убийство пустяками?

– Конечно нет, сэр. Я хотел сказать, что их заявления не стоит принимать всерьез. Мне кажется, у них просто многовато свободного времени и они начитались детективных романов.

– Ну да, возможно, – проворчал комиссар. – Но дело вот в чем: только что мне позвонил лорд Смитсон и сказал, что одна из этих женщин – его невестка и она расстроена, потому что вы до сих пор ничего не предприняли. И вот она пришла к нему, зная, что мы – члены одного клуба. У Смитсона слабое здоровье, но он попросил меня разобраться, и я был не в силах ему отказать. Скоро мне будет нужно хоть что-то ему сказать, просто чтоб отстал. Так что будьте добры, сходите туда и выясните, что происходит, Смитсон – хороший человек.

– Но сэр, у меня сейчас куча дел. Не могу же я все бросить из-за какой-то…

– Сходите, Дью, – раздраженно сказал комиссар. – И не задавайте лишних вопросов.

– Есть, сэр, – ответил инспектор и со вздохом положил трубку.

Внутренняя политика Скотланд-Ярда постоянно его раздражала. Среди трудового люда ежедневно совершались настоящие преступления и убийства, однако о них тотчас забывали, как только случалась какая-нибудь неприятность у богачей. Этим же утром Дью получил рапорт о том, что в Темзе, недалеко от Боу, выловлен труп, а в цветочном магазине на Лестер-сквер заколота ножом женщина. Но взамен его заставляют заниматься этой чепухой.

Инспектор позвонил в дверь Хиллдроп-креснт, 39, и отвернулся, дожидаясь, пока она откроется: уставился на увядшие цветы во дворе, которые давно никто не поливал. По улице бежала стайка ребятишек, гнавшихся за маленькой собачонкой. Голодная дворняжка слабо лаяла и как будто прихрамывала. Дью нахмурился, глядя, как дети поймали ее и подняли в воздух. Он уже собирался подойти и вмешаться, пока детвора не причинила животному вреда, как вдруг дверь за спиной отворилась, и он быстро повернулся.

– Чем могу служить? – спросил Хоули, поправляя пенсне, чтобы лучше рассмотреть щеголеватого мужчину средних лет, который стоял перед ним, держа перед собой шляпу.

Не успел тот вымолвить и слова, как Хоули почему-то догадался: этот незнакомец пришел сюда по служебной надобности.

– Доктор Криппен? – спросил Дью.

– Да.

– Инспектор Уолтер Дью, – представился он. – Из Скотланд-Ярда. – Дью прекрасно понимал, что сейчас – один из важнейших моментов расследования. Как правило, люди, столкнувшиеся лицом к лицу с офицером Скотланд-Ярда, выглядели испуганными либо смущенными. Обычно инспектор мог мгновенно определить, есть ли человеку что скрывать. Однако на сей раз он не заметил в лице доктора Криппена никаких изменений – пример редкого самообладания.

– И чем я могу вам помочь, инспектор? – спросил Хоули, преградив рукой вход.

– Не могли бы вы уделить мне пару минут? – ответил Дью. – И пустить меня в дом?

Хоули помедлил всего лишь минуту, а затем открыл дверь шире и пригласил инспектора. В доме стояла мертвая тишина и царил полумрак: остановившись в коридоре, Дью стал беспокойно озираться.

– Прошу вас. Проходите в гостиную, – расслабленно сказал Хоули. – Я заварю чай.

– Спасибо, – ответил инспектор, оглядевшись. Его научили быстро оценивать обстановку на тот случай, если это понадобится для раскрытия преступления. В комнате было безукоризненно чисто, и посредине стола красовалась ваза с фруктами. На диване и креслах аккуратно разложены подушки, камин недавно вычищен. Инспектора поразило, какой порядок царит в доме по сравнению со двором.

– Я надеялся, что застану вас дома, – сказал Дью, повысив голос, чтобы Хоули мог услышать его из кухни. – Не знал, на работе вы или нет.

– Обычно в это время на работе, – ответил Хоули, вернувшись в комнату и расставив на столе чашки. – Но на этой неделе мне нездоровилось, и меня заменила ассистентка.

– И где это? – спросил Дью.

– Что где?

– Где вы работаете?

– А, в фирме «Гомеопатические лекарства Маньона», – ответил Хоули, разливая чай. – Может, знаете? Аптека на Нью-Оксфорд-стрит.

Дью кивнул. Он видел немало подобных магазинов, внезапно появившихся по всему Лондону, однако не одобрял их. Инспектор не болел ни единого дня в своей жизни и поэтому не интересовался чудодейственными средствами и восточными снадобьями.

– Признаться, ко мне никогда раньше не заходили полицейские, – сказал Хоули, когда они сели. – Надеюсь, ничего серьезного.

– Я тоже надеюсь, что ничего слишком серьезного, – произнес Дью, достав из кармана записную книжку и по привычке облизнув кончик карандаша. – Я просто хотел задать вам пару вопросов – вот и все.

– Пожалуйста.

– О вашей жене.

Хоули моргнул и минуту помедлил.

– Моей жене? – переспросил он.

– Да. К нам поступила жалоба, и…

– О моей жене?

Хозяин дома казался удивленным.

– Ваша жена недавно скончалась, не так ли? – спросил инспектор Дью, предпочитая задавать вопросы, а не отвечать на них.

– К сожалению, да.

– Не могли бы вы об этом рассказать?

– Конечно. А что вас интересует?

– Главным образом – обстоятельства смерти. Когда она произошла. Где. В общем, все, что вы пожелаете мне сообщить.

Хоули задумался. Он знал, что подобный момент, возможно, наступит, и приготовил для такого случая речь, но теперь – от неожиданности – немного ее подзабыл.

– Кора, – начал он, – то есть миссис Криппен. У нее был родственник в Америке. В Калифорнии. Дядя. Он написал, что очень болен и ему осталось жить пару месяцев. Это произошло несколько месяцев назад. Она была сильно привязана к нему в детстве и, естественно, очень расстроилась.

– Естественно, – сказал Дью.

– Поэтому решила навестить его.

– Аж в Америке? – спросил инспектор. – Неблизкий путь для кратковременного визита. А у него не было какой-нибудь семьи поближе к дому?

– Нет. Понимаете, у него никогда не было жены, и он жил бобылем. И, как я уже сказал, инспектор, одно время они были очень близки, поэтому он с ней и связался. Она не могла вынести мысли о том, что он умирает и никто не утешит его в конце. Поэтому решила ехать сама.

– Понятно, – сказал он. – И куда именно?

– В Калифорнию.

– Значит, она поехала в Калифорнию за ним ухаживать, и потом…

– Я думаю, она подхватила на борту корабля какой-то вирус и почувствовала себя неважно, прибыв в Нью-Йорк. Оттуда телеграфировала мне об этом, но сказала, что ей обязательно станет лучше, как только доберется до дядюшки.

– У вас сохранилась эта телеграмма?

– К сожалению, нет. Обычно я подобные вещи выбрасываю. Даже не подумал, что она мне может понадобиться.

– Безусловно, безусловно, – произнес инспектор, что-то записав. – Продолжайте.

– Потом она отправилась в поездку через все Штаты – от восточного побережья к западному. Вероятно, это ее и доконало. Неделю или две я не получал от нее никаких вестей, а потом калифорнийские власти телеграфировали мне о том, что она скоропостижно скончалась. Дядюшка пережил ее лишь на пару дней, и похоронили их вместе.

Инспектор Дью кивнул и продолжал что-то записывать, хотя Хоули уже умолк. Инспектор не хотел пока ничего говорить: обычно он давал допрашиваемому возможность полностью высказаться, в надежде, что человек сам себя изобличит. Иногда гнетущее молчание вынуждало людей сказать больше, чем они первоначально хотели. Уловка сработала – когда в полнейшем молчании прошло целых полторы минуты, Хоули наконец снова подал голос.

– Для меня это стало настоящей трагедией, – сказал он. – Никогда не отпустил бы ее, если б знал, что это случится. Я слышал, плавание на трансатлантических судах нередко приводит к гибели. Я плавал на одном, когда переезжал из Америки в Лондон, но не хотел бы это повторить.

– Вы американец? – удивленно спросил инспектор Дью.

– Родился в Мичигане.

– Никогда бы не догадался. У вас ни малейшего акцента.

Хоули улыбнулся.

– Я давно здесь живу, – сказал он. – Видимо, сгладился.

– Нам сообщили, что нет никаких документов, подтверждающих пребывание вашей жены в Калифорнии, – сказал Дью через минуту и, облизнув губы, посмотрел Хоули в лицо: нет ли каких-либо перемен?

– Как это? – спросил он.

– Иностранцы обязаны докладывать властям о своем прибытии в штат, – пояснил инспектор. – Очевидно, нет документов, подтверждающих прибытие Коры Криппен в Калифорнию.

– Нет документов? – повторил Хоули, вникая в суть этих слов.

– И к тому же нет свидетельства о смерти. Или какого-либо подтверждения похорон.

– Понимаю, – сказал Хоули, кивнув.

Вновь на пару минут воцарилось молчание, однако на сей раз его нарушил сам инспектор Дью.

– Возможно, вы проясните это, – сказал он.

– Насколько я понимаю, инспектор, – произнес Хоули, – вы говорите, нет документов, подтверждающих, что Кора Криппен прибыла в Калифорнию и там умерла.

– Совершенно верно.

– Дело в том, что жена была не совсем обычным человеком и имела несколько, как бы это сказать, псевдонимов.

– Правда? – сказал Дью, выгнув брови дугой. – А зачем они ей? Она была романистка?

– Нет, конечно нет, – рассмеялся Хоули. – Артистка. Певица мюзик-холла. И в театральном мире называла себя Белла Элмор. Так что, возможно, она пользовалась этим именем и в Калифорнии. Или даже своей девичьей фамилией – Тернер. Или, опять-таки, вполне возможно, в паспорте у нее стояло имя Кунигунда Макамотски.

– Простите?

– Кунигунда Макамотски, – повторил Хоули. – Ее настоящее имя. Понимаете, она русско-польского происхождения. Взяла себе имя Кора Тернер лет в шестнадцать, когда решила, что столь экзотическое станет помехой ей в жизни. Быть может, она была права, не знаю. Но вполне возможно, именно это имя стояло у нее в паспорте, поскольку оно, скорее всего, значилось и в ее свидетельстве о рождении. К сожалению, этого документа я никогда не видел, так что не могу быть уверен до конца. Ну вот и разобрались. Она могла там пользоваться одним из этих имен. По правде говоря, Кора Криппен – наименее правдоподобный вариант.

Дью кивнул и закрыл записную книжку.

– Полагаю, это – единственное имя, которое искали, – сказал он, удовлетворившись ответом Хоули. – Видимо, это и все, что мне было нужно узнать, так что теперь я с вами попрощаюсь. Извините, что обеспокоил и задавал вам такие личные вопросы. Несомненно, вы еще в трауре по миссис Криппен.

– Вы нисколько не обеспокоили меня, инспектор, – сказал Хоули, поднявшись и проигнорировав вторую часть замечания Уолтера Дью.

– И конечно, примите мои соболезнования в связи с кончиной вашей супруги.

Хоули ответил на это рукопожатием.

– Спасибо, – сказал он. – Но могу ли я тоже задать вам один вопрос?

Дью кивнул.

– Что заставило вас прийти сюда и об этом расспрашивать? Откуда Скотланд-Ярду стало известно о смерти Коры?

– К сожалению, я не имею права углубляться в такие подробности, доктор, – ответил он. – Могу лишь сказать: некая особа или особы опасаются, что миссис Криппен, возможно, попала в беду. Но уверяю вас, я сегодня буду говорить с указанными особами, и сомневаюсь, что мы дадим этому делу дальнейший ход.

Они прошли к двери, и Хоули открыл ее, удивившись, что это оказалось так легко.

– И последнее, – сказал Дью, перед тем как выйти из дома.

– Инспектор?

– Телеграмма.

Хоули уставился на него:

– Простите?

– Телеграмма от калифорнийских властей. С извещением о смерти вашей бедной жены. Мне просто нужно подшить ее к делу в подтверждение того, что здесь все чисто. Ну, вы понимаете.

– Телеграмма, – повторил Хоули, его лицо слегка побледнело, он облизнул губы и задумался. – Не уверен, что…

– Да полно вам, доктор Криппен, – сказал инспектор Дью дружеским тоном. – Я еще могу понять, что вы выбросили телеграмму жены с сообщением о благополучном прибытии в Нью-Йорк. Но такой важный документ вы, несомненно, должны были сохранить.

– Да, – сказал он. – Наверное, должен был.

– Тогда, пожалуйста, принесите ее мне, – попросил инспектор, закрыв дверь, и теперь они снова очутились в темном коридоре. Дью впервые осознал, что в этом деле, возможно, не все так ясно.

Они постояли минуту, затем Хоули оторвал взгляд от ковра и посмотрел инспектору в лицо.

– Мне кажется, – медленно произнес он, – лучше сказать вам правду.

– Да, доктор, – ответил тот, и у него по спине пробежала дрожь удивления. – Мне тоже так кажется.

– Видите ли, вы меня подловили на лжи.

– Может, нам лучше вернуться в комнату? – предложил Дью: теперь его интерес несколько подогрелся. Неужели она действительно попала в беду и он сейчас услышит неожиданное, внезапное признание?

Они вернулись в гостиную и уселись. Хоули никогда не продумывал свою легенду до этого момента, но как только сел, в голову пришла одна идея, и он стал лихорадочно перебирать в уме объяснения, проверяя, есть ли в них какая-то логика. Инспектор же Дью наблюдал за ним с некоторым сочувствием. Хотя они общались очень недолго, инспектор уже мысленно дал доктору оценку. Он казался безобидным, вежливым и кротким человеком – слишком далеким от тех выродков, с которыми Дью приходилось иметь дело ежедневно. Он сомневался, что этот мужчина способен на преступление, в котором его подозревали миссис Луиза Смитсон и миссис Маргарет Нэш.

– Моя жена, – начал Хоули, глубоко вздохнув, а затем продолжил: – Понимаете, инспектор, моя жена вовсе не умерла.

Дью поднял брови и вновь вынул из кармана блокнот.

– Не умерла, – повторил он монотонно.

– Нет. На самом деле она жива и здорова.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, доктор Криппен, – сказал Дью. – Разве не вы сказали ее подругам, что она умерла?

– Совершенно верно.

– Тогда, возможно, вы объяснитесь?

– Кора и впрямь уехала в Америку, – сказал Хоули. – Хотя в Калифорнии она или где-нибудь еще, я не знаю. Если бы я занимался прогнозами, то склонился бы в пользу Флориды, но это не более чем догадки.

– Флорида? Но почему Флорида?

– Потому что он сам оттуда, понимаете.

– Он?

Хоули закусил губу и отвел взгляд, печально покачав головой.

– Это так стыдно, инспектор, – сказал он. – Поэтому я и не хотел никому говорить.

– Прошу вас, доктор, если вы просто скажете мне правду, это значительно все упростит.

– Она ушла к другому, понимаете. Как я уже вам говорил, моя жена была певицей мюзик-холла и познакомилась с этим человеком однажды вечером на представлении. Он был богатым американцем и путешествовал по свету. Англия – его последняя остановка перед возвращением на родину. Короче говоря, она изменила мне с ним и забеременела.

– Понятно.

– А потом сказала мне, что любит этого человека и он заберет ее с собой в Америку. Естественно, меня это убило. Я очень любил свою жену, инспектор. Правда. Хотя мне кажется, мой образ жизни казался ей неинтересным, и она стремилась к чему-то другому. Часто обвиняла меня, что я ее сдерживаю. Полагаю, этот другой мужчина предложил ей нечто большее. Деньги, роскошь, новую жизнь в Америке. Я сказал, что прошу ее и воспитаю ребенка как своего собственного, но это на нее не подействовало. Вечером она была еще здесь, инспектор, а наутро упаковала чемоданы и навсегда уехала из Лондона. Я не знал, что мне делать. Если бы об этом стало известно, разразился бы скандал. Я – врач, и чтобы зарабатывать на жизнь, мне нужны пациенты. Если б они узнали, моя практика лопнула бы в одночасье. И… – В этом месте Хоули утер слезу – вид у него был потерянный. – Если уж говорить начистоту, я должен признаться, что был в панике. Понимал, что буду выглядеть не мужчиной, а тряпкой. Я не мог этого вынести, инспектор. Мне наставил рога земляк! Это было выше моих сил.

Инспектор Дью протянул руку и похлопал Хоули по плечу: меньше всего ему хотелось выступать в роли жилетки, но он видел, как страдает этот человек, и не мог остаться глухим к страданиям ближнего.

– Извините, доктор Криппен, – сказал он. – Я вижу, как вам больно.

– Нет, это я должен извиниться, – возразил тот, быстро покачав головой. – Мне с самого начала не нужно было выдумывать такую запутанную историю. Это моя ошибка. Мне кажется, в глубине души я желал: лучше б ты не бросила меня, а подохла. Ужасная мысль, правда?

– По-моему, это вполне можно понять, – произнес Дью.

– Нет, это непростительно. Наверное, она была со мной несчастна.

– Вы не вправе себя винить.

– И все же я себя виню, инспектор. Посмотрите, сколько я причинил хлопот. Меня допрашивает полицейский из Скотланд-Ярда, и теперь правда обязательно раскроется. Все ее узнают. Меня будут жалеть и в то же время презирать. А во всем виноват лишь я сам.

– Боюсь, что правда раскрывается всегда, доктор, – признался Дью. – В любом случае одна из подруг вашей жены не поверила вашей истории до конца. Возможно, будет лучше, если вы сами им расскажете? Не забывайте – вы здесь не жертва, а пострадавшая сторона. Быть может, вам посочувствуют. – Инспектор не верил собственным словам, но решил, что произнести их необходимо. Он взглянул на свой хронометр. Почти час. – Прежде чем вернуться в контору, я собирался слегка перекусить, – сказал он. – Не хотите составить мне компанию?

– Вы серьезно? – спросил Хоули, удивленный дружелюбием инспектора. – Не шутите?

– Ни в коей мере. Честно говоря, не люблю я вести подобные дела. Выпытывать чужие семейные тайны. Мне от этого не по себе.

Хоули задумался. Если б у него был выбор, он предпочел бы, чтобы инспектор Дью немедленно покинул Хиллдроп-креснт и больше никогда не возвращался, но, похоже, на это надеяться не приходилось. Видимо, единственный способ выйти из передряги – довести мистификацию до конца.

– Да мне бы и не хотелось оставлять вас в таком состоянии, – сказал Дью, и в его голосе прозвучала истинная озабоченность.

– Хорошо, инспектор, – наконец произнес Хоули. – Спасибо, я охотно пойду с вами. Вот только накину пальто.

Он вышел из комнаты, а Дью встал у окна и посмотрел на улицу. Дети уже скрылись, хромая собачонка – тоже, и инспектор задумался: может, нужно было вмешаться в эту садистскую игру? Вероятно, бедное создание уже издохло. В животе немного заурчало, и Дью оглянулся: не возвратился ли хозяин. «Бедняга, – подумал инспектор. – Пришлось все выложить совсем незнакомому человеку». Вспомнив о миссис Луизе Смитсон и миссис Маргарет Нэш, он испытал к ним некоторое презрение: не совали б они свой нос в дела доктора Криппена, подумал Дью, этому невиновному человеку не пришлось бы делиться глубоко личным сведениями. Это подло. На мгновение ему даже захотелось обвинить их в том, что напрасно отняли время у полиции, но он знал, что это невозможно.

– Вы готовы, инспектор? – спросил Хоули, открывая входную дверь.

– Готов, – ответил тот и вышел вслед за ним на улицу Хиллдроп-креснт, а мрак и тишина остались на страже тайн, которые скрывал этот дом.

Они пообедали в небольшом ресторане недалеко от жилища Хоули в Камдене и вскоре выяснили, что у них масса общего. Во-первых, инспектор Дью, который был лишь на год старше доктора Криппена, точно так же стремился поступить на службу в полицию, как Хоули жаждал стать врачом.

– У меня были проблемы с родителями, – рассказывал ему Дью, весело поглощая полусырой бифштекс с грибами и жареной картошкой: все это он сгребал в кучу ломтем хлеба, оставляя на тарелке белые просветы. – В частности, с матерью. Она была убеждена, что эта работа не подходит для приличного молодого человека. Хотела, чтобы я стал юристом или священником, но меня не привлекало ни то, ни другое. Понимаете, не нравилась мне эта форменная одежда. У одних – парики, у других – сутаны. Я мыслил иначе. Поэтому настоял на своем и по-прежнему держу палец на курке. Инспектор Скотланд-Ярда Дью – прошу любить и жаловать. Впрочем, она так до конца с этим и не смирилась. Даже когда я начал продвигаться по службе, мать все равно была во мне разочарована.

– Моя была точной такая же, – признался Хоули. – Но она считала профессию врача богохульной. Думала, что каждый, кто пытается вылечить болезнь, восстает против господней воли, которую называла «прекрасной Божьей работой». Сама никогда не принимала лекарств и даже отказывалась перевязать рану, чтобы остановить кровь. Знаете, сожгла даже мои экземпляры «Американского ученого».

– Боже правый. Но она, наверно, стала гордиться вами, когда вы закончили университет. Ведь не каждому человеку хватает мозгов стать врачом.

Хоули задумался.

– Вряд ли, – ответил он, забыв о том очевидном факте, что так и не получил диплома врача. (Впрочем, он давно уже убедил себя в том, что это действительный факт. Немного поднапрягшись, мог даже припомнить отдельные эпизоды того дня. Вот он принимает диплом. Жмет руку ректору университета. В его воображении все это казалось реальным.) – По правде говоря, мы уже много лет не общаемся.

– Ну, так нельзя, – сказал Дью. – Я хочу сказать, до сих пор обижаюсь на мать за то, сколько препятствий она чинила на моем пути, но, клянусь господом, без нее не прожил бы и дня.

– Так, значит, она еще жива?

– О да. Восемьдесят четыре года, а здорова как бык. Раз в неделю мы с ней ужинаем, и она по-прежнему ведет себя так, словно готова отлупить меня, если не доем овощи. – Он слегка улыбнулся и покачал головой. – Их я тоже никогда особо не любил. Однако не могу представить ее себе другой, – добавил инспектор.

– Полагаю, моя все еще живет в Мичигане, – произнес Хоули, но воспоминания его не растрогали. – По крайней мере, никаких опровержений этого я не получал.