Текст книги "Алая графиня "
Автор книги: Джинн Калогридис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)
– Договаривай! – приказала она.
– Что не могу тебя бросить. Мое место рядом с тобой, до конца. – Я посмотрела ей прямо в глаза. – Я видела и свои карты, мадонна. Меня тоже ждет Башня. Я никогда тебя не оставлю. Надеюсь, ты знаешь об этом.
Гнев схлынул с нее так стремительно, что Катерина тяжело осела на кровать рядом со мной.
– Ой, Дея! – пробормотала она, быстро моргая, и поднесла руку к горлу.
Я думала, что она снова обнимет меня, но госпожа вместо того плюнула на письмо Луки, скомкала его и швырнула через всю комнату.
– Вонючий хорек! – выкрикнула она, как будто Лука стоял переднею. – Шлюхино отродье! Никогда не забуду, что ты сделал со мной и со своей красавицей-женой! Ты вернешься, и я утоплю тебя в солдатском сортире! Отдам твою башку Марте, пусть чистит ею горшки! Никто не смеет разбивать сердце сестры Сфорца!
Да, она назвала меня сестрой, обняла и поцеловала в щеку. Смущенная таким проявлением чувств, она тут же подхватила юбки и поспешно затопала вверх по лестнице.
Когда Катерина ушла, я подняла письмо Луки, аккуратно стерла с него слюну, разгладила бумагу и спрятала под подушку.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Проходили месяцы, а Лука не возвращался и почти не присылал писем. Уличный мальчишка лишь дважды приносил в Равальдино запечатанные листы бумаги и так и не смог описать таинственного гонца, отдававшего ему их.
Каждый раз я ломала печать, умирая от волнения, и читала одинокую строчку, написанную аккуратным почерком Луки: «Знай, что я люблю тебя и всегда думаю о тебе».
Я несказанно радовалась этим словам, хотя из-за них открывалась рана, оставшаяся в душе после его отъезда. Катерина молча сносила мою угрюмость и тяжкие вздохи.
В те дни политические волнения хотя бы немного отвлекали меня от подобных мыслей. В январе 1494 года умер Ферранте, король Неаполя, поэтому Карл VIII, правивший во Франции, собрал огромную армию и двинулся на юг через Северную и Центральную Италию. Это кошмарное событие привело к волнениям во Флоренции, и Пьетро, наследник Лоренцо, лишенный способностей отца, был свергнут и изгнан со всеми оставшимися Медичи. Флоренция стала республикой наподобие Венеции и заключила союз с Францией.
Катерина старательно сохраняла нейтралитет, пока войска Неаполя не оказались под Форли, после чего немедленно заявила, что поддерживает их. По счастью, французы так и не дошли до ее города – Альфонсо, новый король Неаполя, изящно потеснил их. Карл VIII с не меньшим изяществом отступил, после того как его свалила оспа.
Спокойствие длилось недолго. Венеция положила глаз на Романью, в особенности на город Фаэнцу, который находился как раз между Имолой и Форли. Венецианцы видели в Фаэнце прекрасную стратегическую площадку, откуда можно двигаться на Флоренцию. Катерина в смятении отправила несколько писем дяде, герцогу Миланскому. Лодовико сделал все возможное, чтобы повлиять на политику Безмятежнейшей республики, однако к серьезным переменам это не привело.
Тем временем Карл VIII скончался, и на французский престол взошел Людовик XII, которого тоже привлекал Апеннинский полуостров. Франция была необычайно сильна, у нее имелось громадное войско – все это благодаря тому, что страна находилась под властью одного правителя. Флоренция заключила с ней союз, веря, что на этот раз Франция обязательно одержит победу. Еще до того, как король Людовик объявил о своих намерениях, Папа Александр VI создал Священную лигу, союз Рима, Венеции и Милана, а также нескольких мелких городов-государств. Катерина выразила желание соблюдать нейтралитет, и обе стороны сейчас же принялись убеждать ее присоединиться к ним. Лодовико послал Катерине несколько писем, умоляя вступить в Лигу. Другой ее дядя, кардинал Асканио Сфорца, теперь правая рука Борджа, сообщил, что Папа Александр на правах ее сюзерена рекомендует госпоже Форли присоединиться к союзу.
Потом в один судьбоносный день в начале сентября 1496 года прибыл посол из Флоренции.
Джованни ди Пьерфранческо де Медичи был красивый мужчина. Глядя, как он входит в прекрасно обставленную гостиную Катерины в Парадизе в сопровождении десятка слуг, я с трудом подавила восторженный возглас. Кажется, ему тогда исполнилось двадцать восемь, он находился в полном расцвете сил.
Не считая волос – густых темных кудрей, которые спадали чуть ниже плеч и превращались в мягкое пушистое облако, если их расчесать, – у него были правильные классические черты, какие обожали древние римляне: тонкий прямой нос с красиво вырезанными ноздрями, идеально соразмеренный подбородок с выразительной ямочкой. Он был чисто выбрит, отчего ямочка особенно выделялась. У Джованни были почти круглые, темно-карие глаза, темные волосы разделял прямой пробор, лоб высокий, чистый, тонкие брови добавляли всему лицу изысканности. Длинная белая шея по грациозности не уступала шее самой Катерины, хотя, конечно, мышцы и сухожилия вырисовывались на ней гораздо рельефнее. Ладони Джованни были изящными, удлиненными, без мозолей – руки благородного господина, а не солдата.
Он был немного выше правительницы Форли, с могучей грудью и широкими плечами, которые еще больше подчеркивали узкая талия и бедра. Джованни носил простые черные рейтузы и скромную тунику из темно-коричневого шелка.
Голос, хотя и не слишком звучный, отличался богатыми интонациями и был приятен для слуха. Первый раз я услышала его, когда Джованни переступал порог зала, шутя и смеясь со своими слугами, словно они были друзьями, равными ему. Его улыбка стала еще шире, как только он увидел Катерину. Лицо флорентийца как будто осветилось изнутри.
Я стояла рядом с госпожой, которая восседала в кресле с высокой спинкой – единственном предмете мебели, походившем на трон. Все мое внимание было обращено на Джованни, но я заметила, как Катерина стиснула подлокотники кресла.
Правительница Форли была знакома с сером Джованни по деловой переписке, какую вела с ним и его старшим братом Лоренцо ди Пьерфранческо де Медичи. Братья были племянниками Лоренцо Великолепного, и дядя дал им исключительное образование после смерти их отца. Однако они порвали с ним, заподозрив, что тот растратил большую часть наследства на своих ближних родственников. Трения с Лоренцо спасли братьев от изгнания. Чтобы снискать расположение правителей новой Флорентийской республики, они отказались от фамилии Медичи, взяв вместо нее прозвище «иль Попполано» – «из народа».
Романья, в центре которой располагались Имола и Форли, славилась тучными пшеничными полями. Джованни иль Попполано еще несколько лет назад списался с Катериной и договорился о закупках зерна. Все дела велись исключительно по переписке, моя госпожа была настолько удивлена честностью братьев и аккуратными платежами, что не отказала серу Джованни в небольшом займе, о котором он просил, чтобы закупить крупную партию зерна. Долг тоже был быстро погашен.
Когда в августе 1496 года Джованни попросил разрешения навестить Катерину, она с готовностью согласилась, хотя и подозревала, что все их разговоры будут о делах и политике. Графиня заработала слишком много денег на торговле с братьями Медичи и не могла оскорбить их отказом. Братья же выказывали такое благородство в делах, что она нисколько не сомневалась в том, что сер Джованни не станет слишком упорствовать, убеждая ее принять сторону Флоренции и выступить против Священной лиги. Катерина приготовила в Равальдино роскошные апартаменты, закупила целый погреб лучшего местного вина, заказала несколько новых изысканных платьев, чтобы достойно принять флорентийца Медичи.
Сер Джованни вошел в двери Парадиза, жестом велел свой свите приотстать на несколько шагов, приблизился к Катерине и низко поклонился с ловкостью опытного придворного.
– Ваша светлость! – сердечно приветствовал он правительницу Форли. – Какая честь для меня наконец-то увидеть вас воочию!
– Добро пожаловать в Форли и Равальдино, – ответила Катерина, протягивая ему руку. – Мой дом и все, что в нем есть, к вашим услугам.
Сер Джованни принял протянутую руку и с почтением поцеловал. Катерина зачарованно смотрела на копну мягких темных кудрей и почти перестала дышать, когда губы гостя коснулись ее кожи. Она едва заметно вздрогнула на своем троне, прижимая к груди свободную руку.
Джованни распрямился, его бледное лицо пылало. Он не сразу выпустил руку Катерины, а когда все-таки сделал это, она не сразу убрала ее, чуть задержав в его ладони.
– Ваше гостеприимство – большая честь для меня, – произнес Джованни, не сводя глаз с ее лица.
Он сделал знак своим слугам, трое из них вышли вперед, и только тут я заметила, что они пришли не с пустыми руками.
– В благодарность за вашу доброту я принес несколько скромных даров. Во-первых, картина кисти Сандро Боттичелли, моего доброго друга. – Он махнул слуге рукой. – Энрико, покажи.
Человек из его свиты выдвинулся на шаг вперед, держа большой прямоугольный предмет, завернутый в черный бархат. По кивку Джованни он снял ткань, которая скрывала удивительно милое изображение Мадонны с Младенцем в широкой золоченой раме. К восторгу Катерины, Мадонна была немного похожа на нее.
– Прошу прощения, – сказал Джованни. – У меня не было ваших изображений, только оттиск на монетах, и еще я знал, что вы славитесь красотой и золотистыми волосами. Все остальное сделало воображение Сандро. Должен сказать, ваша светлость, что мы во Флоренции наслышаны о вашей храбрости. Боттичелли настолько впечатлен вашей красотой и силой духа, что ваш образ появляется во многих его работах.
– Какая прелесть! – выдохнула Катерина. – Она просто превосходна. Я обязательно повешу ее так, чтобы видеть как можно чаще.
Человек с портретом Мадонны отошел назад, к остальным членам свиты, его место занял второй слуга с разными тканями в руках. В конце концов, Флоренция прежде всего славилась тонкими шелками и шерстяными материями.
– Это всего лишь образцы, – продолжал Джованни. – Сами отрезы остались в повозках. Если они вдруг не понравятся вам, мы отвезем их обратно во Флоренцию. Если же какой-то образец приглянется вам больше других, только скажите, и мы, вернувшись домой, сразу же пришлем еще.
Слуга развернул ткани перед Катериной, она поднялась и взяла первый кусок – великолепный переливающийся шелк, который казался сначала пурпурным, затем медленно переходил в фиолетовый, после чего принимал розовый оттенок и наконец становился рубиновым.
– Это наш радужный шелк, но имеются и другие, – пояснил Джованни.
Катерина провела пальцами по следующему образцу, дымному черному бархату, продернутому сверкающими золотыми нитями.
– Они все просто изумительны… но я посмотрю позже, когда вы отдохнете и умоетесь с дороги. Дея, ты не сходишь на кухню? Пусть нам принесут вина, припасенного для сера Джованни.
– Ой! – воскликнул Джованни. – Мадонна Дея, какой же я грубиян, что позабыл о вас! Прошу прощения, я был так поражен красотой вашей госпожи. Разрешите представиться. Сер Джованни. Я счастлив познакомиться с вами.
Он слегка поклонился, я присела в неглубоком реверансе, после чего отправилась исполнять приказание Катерины.
Но не успела я выйти, как Джованни сказал:
– Но сначала, ваша светлость, позвольте внести еще один дар. Мне кажется, его вы сможете использовать прямо сейчас.
При этих словах человек с тканями отошел к остальным, а вперед выступил третий слуга. У него в руках был деревянный ларец, покрытый изящной резьбой, инкрустированный лилиями из перламутра и золота, символами Флоренции и ее союзника – Франции. Ларец был довольно велик, в него поместилось бы целое состояние в виде украшений или столового серебра. Катерина раскрыла рот, чтобы рассыпаться в благодарностях, но, прежде чем успела заговорить, Джованни прижал палец к улыбающимся губам.
Его слуга, поддерживая ларец под дно, слегка наклонил его, чтобы графине было видно содержимое, и поднял крышку. Когда она откинулась на петлях, мы с Катериной изумленно ахнули хором.
В ларце на алом бархате лежала пара кубков чистого золота, достойных даже императора. По форме они оказались совершенно одинаковы, зато различались отделкой. Один был инкрустирован алмазами, изумрудами и рубинами, второй отделан сапфирами, жемчугом и малахитом.
Две чаши.
Я в волнении отправилась за бокалами для свиты сера Джованни и вином, наполнила кубки флорентийца и госпожи. Катерина пила, переплетя руку с рукой гостя.
Наконец-то Король скипетров прибыл и привез с собой двойку чаш – любовь. Доказательством тому служили ярко сияющие глаза Катерины.
Слуги Джованни удалились, чтобы приготовить отведенные ему покои, а их хозяин остался с моей госпожой наслаждаться вином из сияющих кубков. Катерина, пившая мало и только по вечерам, приняла больше обычного. Наверное, ее внимание было слишком поглощено гостем, и она не замечала, что виночерпий то и дело наполняет ее кубок.
Закусив виноградом, графиня обрела свою обычную уверенность и в последовавшем затем разговоре сказала Джованни:
– Я нисколько не сомневаюсь, что ваша Республика приказала вам склонить меня к союзу с Францией. Но я обязана сохранять нейтралитет. Если я соглашусь на покровительство Флоренции, то у Папы Александра появится повод захватить мои земли. Я говорю об этом сразу, чтобы вы не тратили время впустую, доказывая мне ценность союза с вашим правительством.
– Разумеется, Республика хочет, чтобы я убедил вас примкнуть к нашему альянсу. – Джованни тонко улыбнулся, на его щеках заиграли ямочки. – Как же они могут не хотеть? Однако у меня разум Медичи, проявляющийся в делах, а не в дипломатии. Я приехал, чтобы купить зерна. Вы, конечно же, слышали о том, что в Тоскане плохой урожай.
– Слышала, – призналась Катерина.
– Даже хуже, чем вам кажется. Пострадали не только бедняки, но и купцы и дворяне. Люди падают замертво прямо на улицах. – Его взгляд сделался скорбным. – Я продам зерно городу почти за ту же цену, за какую куплю. Республика меня не посылала, я понял, что необходимо сделать, и сам устроил эту поездку. – Он снова слегка улыбнулся. – Хотя правительство, разумеется, умоляло меня рассказать вам обо всех преимуществах, какие может дать союз с Флоренцией.
– Значит, вы верны Республике? Вы не бежали с остальными Медичи. Как же мне вас называть? Джованни де Медичи или Джованни иль Попполано?
Он улыбнулся шире и ответил:
– За пределами Флоренции родовое имя оказывается весьма полезным. Сам я считаю себя Медичи, но не стоит оскорблять Республику. Поэтому я взял себе фамилию Попполано. Честно говоря, ваша светлость, – кстати, вы понимаете, что об этом не стоит рассказывать всем! – я, как и вы, твердо верю, что власть лучше сохранять в руках благородных семейств, которые имеют хорошее образование и с рождения научены править. Страшно смотреть, как темные, полные предрассудков люди заседают в залах правительства.
Джованни и его спутники явно устали и пропылились за время пути. Катерина продолжала бы беседовать с Медичи весь день, если бы он осторожно не намекнул, что гости нуждаются в мытье и отдыхе. Тогда она позволила ему удалиться в недавно отремонтированные апартаменты, где он и оставался до обеда.
Джованни, как и я, вошел в обеденный зал за несколько минут до Катерины. Я пришла за бесценными кубками, собираясь вымыть их и поставить на стол, чтобы этим вечером графиня и флорентиец пили из них. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не таращиться на гостя и произнести приветствие.
Он вежливо кивнул и с легкой улыбкой сказал:
– Добрый вечер, мадонна Дея. Прошу прощения, если лезу не в свое дело, но я не мог не заметить, что вы с госпожой очень близки, и подумал, не сможете ли кое-что рассказать мне по секрету. – (Я напряглась, полная подозрений.) – Нет ли чего такого, в чем графиня нуждается? Я с радостью сделал бы ей подарок, который был бы для нее по-настоящему полезен.
Я с облегчением выдохнула, подняла кубки и сказала:
– Сударь, вы вряд ли могли бы придумать лучший подарок.
– Да, конечно, эти вещицы хороши, однако ими нечасто пользуются, и когда я уеду, они окажутся где-нибудь на полке. Мне хотелось бы оставить ей что-то еще.
Я могла бы сказать ему, что Катерина будет каждый день лицезреть себя в образе Мадонны, но Джованни был настроен решительно. Я подумала и вдруг вспомнила, как госпожа горько сетовала на то, что ей пришлось заложить почти все свои драгоценности и столовое серебро. Все осталось в Милане, у ростовщиков, и одни только проценты превышали ту сумму, какую она могла заплатить.
– Украшения, – сказала я и быстро поведала ему печальную историю.
Он счастливо закивал и спросил:
– А чего хотелось бы вам, мадонна Дея?
– Сударь, вы слишком щедры. Мне ничего не нужно.
Однако гость продолжал осторожно расспрашивать меня, и разговор как-то незаметно перешел на Флоренцию. Я рассказала ему, как познакомилась с Лоренцо и Джулиано, с Лукрецией и Марсилио Фичино.
– У меня даже остался небольшой манускрипт и его письмо к моему покойному мужу. – Тут я замолчала, опасаясь, что уже наговорила слишком много.
В тот вечер Катерина с Джованни пировали и танцевали далеко за полночь. Моя госпожа прекрасно танцевала, однако Джованни ей не уступал.
В перерыве графиня отвела меня в сторонку и шепотом приказала:
– Ступай спать в свою комнату. Как следует закрой дверь на лестницу. До утра не приходи.
С рассветом я проснулась, оделась, прождала несколько часов и наконец-то решилась подняться, приоткрыть дверь спальни моей госпожи и узнать, не нужно ли ей чего.
Катерина все еще крепко спала, совершенно обнаженная, беспечно сбив на пол одеяла и простыни. Она лежала на боку, устроившись на руке Джованни, положив голову ему на плечо и уронив руку на грудь. Коса, туго заплетенная на ночь, таинственным образом растрепалась, золотые волны волос закрывали плечи госпожи, шпильки были разбросаны по ночному столику рядом с расческой.
Обнаженный Джованни лежал на спине, обнимая Катерину. Его голова склонилась к ней, и черные кудри сплетались с золотистыми.
На другом ночном столике стояли чаши, инкрустированные каменьями.
Я слабо улыбнулась при виде этой идиллии, хотя ощутила болезненный укол в душе, а потом выскользнула через главные двери в парадные покои Катерины, думая о моем Луке, гадая, где он сейчас, вспоминает ли обо мне в этот миг.
Катерина позвала меня только в час пополудни, когда сер Джованни уже успел уйти в свои комнаты, чтобы одеться и привести себя в порядок. Любовники встретились в личной столовой Катерины, практически наедине. Только я одна прислуживала им, следя, чтобы тарелки и кубки не пустели. Вдали от чужих взглядов Джованни протянул руку через стол и пожал ладонь Катерины, которую она застенчиво протянула в ответ.
Таким вот образом они начали переговоры, но уже скоро разжали руки. Оба были себе на уме, обладали деловой хваткой. Когда дошло до количества зерна и цен на него, Катерина артачилась и с жаром отстаивала свои интересы. Сер Джованни держался спокойно и невозмутимо, однако упорно настаивал на своих суммах. После короткой яростной перепалки соглашение было достигнуто, обе стороны остались довольны и пришли в благостное расположение духа.
Как добрая хозяйка, Катерина уже приготовила лошадей и собак для охоты, однако в ответ на ее предложение Джованни печально улыбнулся.
– У меня осталось совсем мало времени. Мне хотелось бы получше узнать тебя и твою семью, вместо того чтобы носиться по всей Романье в поисках зайца. Где те храбрые дети, которые пережили заточение в темнице после смерти отца? Я желал бы познакомиться с ними.
Я не без удовольствия наблюдала, как Катерина таяла прямо у меня на глазах.
– Конечно, ты познакомишься с ними, Джованни, – мягко пообещала она. – Но сейчас у них уроки.
– Как, Катерина, разве сегодня не каникулы? – лукаво улыбнулся Джованни.
– Верно, каникулы! – ответила она, улыбнулась в ответ и взяла его за руку.
После чего охоту отменили и устроили обед на свежем воздухе, на травянистом лугу за крепостным рвом. Слуги Джованни приготовили самую вкусную еду, какую мне доводилось пробовать с отъезда из Рима. Бьянка, старшая дочь Катерины, уже была благополучно выдана замуж за Асторре Манфреди, правителя Фаэнцы. Пятнадцатилетний Оттавиано и четырнадцатилетний Цезарь принесли тупые мечи, чтобы показать свои боевые умения, двенадцатилетний Джованни Ливио вызвал гостя и его слуг на соревнование по бегу. Сер Джованни мудро позволил своему маленькому тезке выиграть почти все забеги. Джованни Ливио, самый живой и эмоциональный из братьев, отпраздновал победу, прыгнув в мутный крепостной ров и проплыв по всей его длине. Мать сердито отчитала сына, после чего мокрого с головы до ног мальчишку вытащили из воды и завернули в плащ.
Несколько человек из свиты сера Джованни на время исчезли и вернулись с подарками для мальчиков. Золотая пряжка для ремня в виде геральдической лилии досталась Оттавиано.
– Я слышал, мать скоро отправляет тебя во Флоренцию на военную службу, – сказал ему Медичи.
Такая же пряжка, но в форме стилизованного дуба, символа рода Риарио, была вручена Цезарю. Джованни Ливио получил в подарок красивую резную флейту, из которой до конца дня извлекал отвратительные звуки.
По счастью, у сера Джованни были и музыканты. Когда нам всем надоело слушать дрожащий голос флейты, гость подал знак, и эту какофонию заглушили лютня, тамбурин и барабан. Разумеется, заслышав музыку, Катерина взяла Джованни за руку и повела танцевать. Их общая радость была настолько заразительна, что даже я и нянька Лючия танцевали со слугами Джованни, а Оттавиано с Цезарем устроили целое комическое представление, танцуя и переговариваясь друг с другом манерным фальцетом.
В крепость мы вернулись, когда солнце стояло уже над самым горизонтом и поднялся прохладный ветерок. Мы с Лючией вели мальчиков обратно по подъемному мосту.
Маленький Джованни Ливио, немного дрожащий в своей все еще сырой одежде, обернулся и довольно громко спросил:
– А мама с сером Джованни влюблены?
Обе упомянутые личности негромко засмеялись у нас за спиной, но никто не посмел присоединиться к ним.
Я погладила Ливио по голове улыбнулась и кивнула.
– Это хорошо, – сказал мальчик. – Кажется, он прекрасный человек.
Катерина сдавленно фыркнула, пытаясь сдержать смех.
Ужин был уже не таким веселым, даже тихим, поскольку утром сер Джованни уезжал домой. На этот раз мальчиков тоже пригласили в столовую к Катерине и ее гостю. К удивлению всех присутствующих, Джованни с Катериной снова открыто пожали друг другу руки над столом. Разговор шел о том, какие перемены произошли во Флоренции, и о военной службе, которая ждала там Оттавиано. По временам счастливая улыбка моей госпожи исчезала, и я замечала тоску в ее взгляде. Сер Джованни тоже это видел, каждый раз прикрывал рот рукой и негромко напоминал, что вернется как можно скорее.
Я сидела между Чезаре и его младшим братом. Когда внесли мясо, я заметила, что маленький Джованни Ливио почти ничего не ест, как-то обмяк на своем стуле и весь дрожит. Я пощупала ему лоб, который оказался тревожно горячим.
– Мадонна, он нездоров, – прошептала я Катерине. – Лучше я отведу его в постель и позову Лючию.
Катерина, нахмурившись, отодвинулась от стола, не поднимаясь со стула, раскинула руки и подозвала сына:
– Иди-ка сюда, милый, дай я на тебя посмотрю.
Ливио было так плохо, что он с трудом держался на ногах и щурился от света. Я наклонилась над ним, поддержала за плечи и помогла дойти до матери.
Катерина приложила руку ко лбу сына, побледнела и сказала:
– Он сильно болен. Отведи его к Лючии, пусть кто-нибудь позовет врача. Я приду к вам через час.
– Не стоит откладывать, – сказал ей сер Джованни, когда я снова обхватила Ливио за плечи. – Я все равно скоро вернусь. Всем нам было выказано столько гостеприимства, что хватит до конца дней. Занимайся сыном, Катерина. Я пришлю сейчас моего врача, за компетентность которого ручаюсь. Он сразу же придет к Ливио.
Катерина с застывшим от напряжения лицом посмотрела на Джованни, кивнула и пообещала:
– Я сама его уложу и вернусь, как только придет врач. Надеюсь, это не затянется надолго. Мне необходимо поговорить с тобой наедине, прежде чем ты уедешь.
Ливио не смог дойти до своей комнаты. Мальчик поставил ногу на первую ступеньку лестницы, схватился за голову, и его начало рвать, хотя в желудке ничего не было.
– Не могу идти, – простонал он. – Голова гудит.
Сын был ростом почти с мать, но она легко подхватила его на руки и понесла в постель. Лючия, спавшая в смежной комнате, зажгла лампу и принесла мешок с медикаментами, хотя Катерина попросила ее дождаться доктора и дать Ливио то, что он скажет.
– Пить, – прошептал маленький Джованни.
Он закрыл глаза, не в силах выносить свет лампы, лицо его побелело и осунулось от боли, мальчик никак не мог унять дрожь. Когда Лючия поднесла к его губам чашку, он расплакался в отчаянии, потому что от боли не мог наклонить голову, чтобы сделать глоток воды. Катерина, сама едва не рыдая, отправила Лючию на кухню за большой ложкой.
В этот момент явился доктор сера Джованни в богатом парчовом платье и шапочке из темно-синего бархата, из-под которой свисали длинные седые волосы. С уверенностью, порожденной десятилетиями практики, он осмотрел пациента.
Ливио крепко зажмурился, отвернул голову от лампы и только стонал в ответ на все вопросы врача:
– Голова… болит.
Под конец доктор завел руку за затылок Ливио и попросил его наклонить голову и коснуться подбородком груди. Но первая же попытка вызвала болезненные крики, и врач сейчас же велел мальчику лечь.
Ливио упал на подушки и съежился. Он весь дрожал. Доктор поднялся с постели и поманил Катерину за собой к двери. Я пошла за ними. Лекарь не был злым человеком, взгляд его оказался печальным и усталым, как обычно бывает у тех, кто видел слишком много страданий.
– Мне очень жаль, ваша светлость, – сказал он Катерине мягким отеческим тоном. – Но исход будет самым печальным.
– Печальным? – Катерина, кажется, не поняла его, как будто доктор сказал сейчас какую-то нелепицу.
Врач горестно вздохнул и сказал:
– Я уже видел подобное, чаще всего у детей, причем тех, которые купались в нечистой или стоячей воде. Шансы на то, что ваш сын выздоровеет, очень малы.
Катерина зажала рот рукой и проговорила сквозь пальцы:
– Не может быть… Еще днем он был совершенно здоров. – Она с ужасом посмотрела на Ливио, распластавшегося на спине. – Что будет дальше?
– Лихорадка еще усилится. Возможно, последуют судороги, но мальчик наверняка потеряет зрение и слух и впадет в оцепенение. Смерть наступит через несколько часов.
Катерина охнула, как будто задохнувшись от внезапного удара, и спросила:
– Что можно сделать?
– Я могу поставить ему пиявки, но это не способ лечения. Его страдания лишь продлятся.
– Что еще? – нетерпеливо спросила она.
– Отвар из коры белой ивы помогает при лихорадке, – с сочувствием сказал доктор. – Хотя вашему сыну будет очень трудно глотать. У меня есть молотый мак, можно добавить его в настой, чтобы немного облегчить боль.
Лючия принесла небольшой половник и котелок с кипятком. Доктор порылся в своем мешке и вынул снадобья, из которых Лючия проворно приготовила настой. Ливио закричал, когда мать приподняла его, поддерживая голову, а я подсовывала ему под спину еще одну подушку, чтобы он мог сидеть. Затем Лючия принялась поить больного отваром, по капле вливая ему в рот из половника. От каждого глотка мальчик вздрагивал и морщился.
Катерина отпустила врача и легла рядом с сыном. Она осторожно обняла его, прижала к себе и стала что-то нашептывать на ухо. Всего раз веки мальчика затрепетали и приоткрылись – глаза за ними были мутными от боли и жара.
Вскоре в комнату больного пришел сер Джованни. Судя по его суровому лицу, доктор объяснил ему, что происходит.
Катерина подняла глаза на любовника, чтобы рассказать обо всем, но вместо слов хлынули слезы. Сер Джованни прилег на постель рядом с ней и обнял ее за плечи, как она сына. Ливио уже охватило то самое оцепенение, предсказанное доктором. Он не реагировал на прикосновения и звуки.
Они пролежали так всю ночь. За час до рассвета, когда небо посерело, дыхание Ливио сделалось сиплым и тяжелым. Сер Джованни, сохранивший самообладание, велел позвать священника. Я спешно подняла с постели капеллана Катерины и сразу же отвела его к больному. Когда мы пришли, мальчик едва дышал. Священник завершил молитву, и Ливио не стало.
Катерина не хотела уходить, обнимала мертвого сына, и сер Джованни осторожно отошел от нее.
Мы с Лючией рыдали, когда он приблизился к нам и сказал:
– Я не оставлю ее в такой момент, пробуду здесь столько, сколько потребуется. Как вы думаете, не стоит ли мне поговорить со старшими сыновьями или она захочет сделать это сама?
Я поглядела на свою госпожу, которая что-то негромко приговаривала и качала Ливио на руках. Велев Лючии остаться с нею, я проводила Джованни до комнаты Оттавиано. Флорентиец сдержанно постучал, и камердинер открыл дверь. Молодые люди были одеты и строили тревожные догадки о судьбе младшего брата.
– Мне очень жаль, – сказал им Медичи с искренней скорбью. – Юный Джованни Ливио скончался от лихорадки, вызванной купанием в грязной воде.
Он замолк, потому что Оттавиано разразился слезами, а Цезарь попытался утешить его.
Когда юноши выразили свое горе, Джованни мягко произнес:
– Я останусь с вашей матерью и постараюсь помочь чем смогу. Она сейчас одна, без мужа, ей необходим мужчина, который уладит все дела. Оттавиано, Чезаре, я знаю, что вы скорбите, но вам придется подавить эту боль ради матери. Ведь она всегда была сильной ради вас. Необходимо подготовить все для похорон. Я помогу, однако только вам известно, что нужно сделать для матери и покойного брата.
В итоге Оттавиано обещал заняться похоронами, хотя Джованни был готов предпринять все необходимое, заплатить священнику и могильщикам.
Сер Джованни сдержал слово и не сразу уехал во Флоренцию. Он отложил почти все свои дела и остался с нами еще на две недели.
Вечером, накануне отъезда, он вручил Катерине очередной подарок: все ее драгоценности, которые она за эти годы переправила миланским ростовщикам.
Не забыл он и разговора со мной. Утром, перед самым отъездом, пока слуги грузили вещи, сер Джованни протянул мне том, переплетенный в кожу. Я открыла книгу – это оказался сборник работ Марсилио Фичино, посвященный человеческой душе.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Сер Джованни сдержал слово и через полгода приехал погостить надолго, что было прекрасно, поскольку без него Катерина сделалась угрюмой и несчастной. Каждый раз, когда приходило письмо из Флоренции, она выхватывала его из рук гонца и убегала в спальню, чтобы с жадностью прочесть. Я никогда не одобряла ее романов вне брака – если бы Катерина забеременела, то запросто могла нарваться на скандал и лишиться земель! – но была рада, что на этот раз она избрала достойнейшего человека.
