Текст книги "Алая графиня "
Автор книги: Джинн Калогридис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)
Услышав этот плач, Чезаре зашевелился под одеялом. Он, очевидно, подумал, что плачет его юная любовница, и начал разворачиваться к ней. Но посреди движения его веки затрепетали, он сел, проворный, словно змея, и в руке герцога Валентино тут же оказался короткий меч.
Безмолвная девушка рядом с ним закрыла голову руками и завизжала. Ангел смотрел на происходящее и с каждой секундой сверкал все ярче. Скоро я уже не могла поднять на него глаза, поэтому наблюдала за лицом Чезаре, до которого наконец-то дошло, что в его спальне находится кто-то еще.
– Дея, – с изумлением произнес Чезаре. – Ты ведь Дея, камеристка Катерины, верно?
В ответ я сделала то, что велел ангел: кинула стилет в кувшин с отравленным вином. В тот же миг мое горе улетучилось, сменилось невесомым спокойствием.
Я больше не могла злиться и чистосердечно призналась:
– Я не причиню тебе зла. У меня для тебя кое-что есть.
Я сунула руку в карман платья. Чезаре напрягся и замахнулся на меня мечом, но я успокаивающе покивала ему, медленно вынула из кармана карту и положила ее рядом с кинжалом и кубком.
– Теперь это твое, – сказала я, указывая на девятку мечей.
Меня не убили на месте, как я надеялась. По-видимому, гадальная карта отвлекла внимание Чезаре. Прежде чем позвать стражу, он некоторое время переводил взгляд с девятки мечей на меня с тем благоговением, какое обычно испытывают перед безумцами или святыми.
К тому моменту радость, испытанная при откровении и вызванная, без сомнения, все тем же порошком, перенесла меня в иное место, где реальность и последствия поступков не имели значения. Когда стражники явились на зов Чезаре, я улыбнулась им и пошла с такой готовностью, что они даже не успели дотронуться до меня.
Я бодро шагала в темницу, наскоро устроенную в винном погребе Нумаи, где стенающие, дрожащие люди были прикованы к стенам так, чтобы им были видны орудия пыток.
В спальне Борджа я видела рай, теперь же попала в ад.
Французы запрещают пытать женщин ради политической выгоды, однако у людей Борджа не было по этому поводу никаких предубеждений. Несмотря на холод, они стащили с меня платье и башмаки, оставив только грязную изорванную рубашку, чтобы прикрыть срам. Меня приковали кандалами к стене, чтобы я не могла сесть, а дожидалась стоя, по-прежнему радуясь своей духовной свободе и даже не думая сопротивляться из-за воздействия порошка.
Потом очередь дошла и до меня. Начались бесконечные вопросы о Равальдино: план крепости, расположение пушек, солдат, запасы провианта и амуниции и еще Катерина. Какие тайные планы она вынашивает? Куда на самом деле направляются миланские войска? Что говорилось в последнем письме герцога Лодовико?
За полное незнакомство с этим мне пришлось расплачиваться. Побои я перенесла довольно легко, поскольку до сих пор не испытывала страха. Боль была только физическая – она не будет длиться вечно, скоро придет смерть. Я сожалела лишь о том, что Борджа воспользуется моим заточением, чтобы надавить на Катерину.
Затем был задан главный вопрос: как я вышла из крепости? Моста никто не опускал. Я должна была выбраться за стены иным путем, и им непременно надо было узнать, каким именно.
«Я поклялась повиноваться тебе, – мысленно обратилась я к ангелу. – Помоги же мне теперь промолчать».
Я не проронила ни слова. Побои сделались более жестокими, я лишилась одного зуба, получила глубокий порез, глаз заплыл, челюсть была сломана. Я то и дело теряла сознание и снова приходила в себя, но хранила молчание.
Расплатой за молчание стало страппадо. Меня освободили от кандалов и поставили под толстой цепью, намотанной на блок под потолком. Ее конец, свисавший оттуда, был прикреплен к некоему подобию корабельного штурвала. Руки мне связали за спиной, крепко стянув запястья, и присоединили к цепи. Все эти приготовления выглядели весьма зловеще, однако мой палач – миловидный молодой человек в измятой форме папской армии, начисто лишенный эмоций, – не остановился на этом. На ноги мне надели колодки, утяжеленные огромным куском железа.
Милый мальчик со скучающим лицом повторил вопрос: как я выбралась из Равальдино?
Произнося эти слова, он повернул колесо, похожее на штурвал. Металл зазвенел, дерево заскрипело. Руки поднялись, вслед за ними к потолку потянулись локти и плечи. Они вывернулись под столь неестественным углом, что боль в тот же миг сделалась невыносимой. Кости с такой силой натягивали кожу, что мне казалось, будто она вот-вот лопнет. Я невольно закричала, вытягиваясь еще сильнее.
Когда кусок железа, привязанный к ногам, оторвался от пола, я вопила во весь голос. Теперь боль в нижней части тела нисколько не уступала той, что одолевала верхнюю, потому что бедра, колени и лодыжки тоже начали медленно вытягиваться из суставов.
Одного этого хватило бы, чтобы я заговорила, однако мой милый мальчик показал еще не все. Он снова крутанул колесо, и мои запястья коснулись потолка. Мне казалось, что я не в силах вытерпеть больше… пока мальчик не отпустил колесо. Цепь с грохотом поехала вниз вместе со мной, а в следующий миг палач еще раз повернул свой штурвал и резко вздернул меня в воздух посередине падения.
Я не могла отвечать ни на какие вопросы – боль затопила весь мир, не оставив места ни для палача, ни для тюрьмы, ни для меня лично.
Наверное, я лишилась сознания, потому что, когда пришла в себя, была ночь и солдаты уже ушли. Маленький очаг, от которого шло слабенькое тепло, пока палачи делали свою работу, стал холодным и черным, вокруг не было ничего, кроме стонов страдальцев.
Я поняла, что лежу на полу, а мои лодыжки прикованы к стене. Хотя меня сняли со страппадо, оно продолжало делать свое дело. Каждая косточка, каждый мускул в теле дрожали и вскрикивали от малейшего движения. Однако боль вынудила меня пошевелиться. Стиснув зубы, я села, привалилась спиной к сырой стенке и вытянула перед собой закованные ноги. Лишь теперь я поняла, что не знаю не только времени суток, но и того, провела ли в подвале день или неделю. Искаженные воспоминания расплывались.
Порошок уже не действовал, зато сохранилось ощущение полного освобождения и облегчения. Вероятно, я поступила глупо, не воспользовавшись возможностью и не убив Чезаре, но меня это не волновало. Как я, Джироламо и Катерина, он тоже был ранен в самое сердце, и мне оставалось лишь молиться, чтобы Борджа прожил достаточно долго, осознал свое злобное горе и сумел избавиться от него.
Я услышала писк и вздрогнула, когда по ногам пронеслась пара крыс. Если бы я могла, то подняла бы руку и прогнала их.
А так я лишь закрыла глаза и шепотом обратилась к ангелу:
– Если ты действительно существуешь, то должен появиться сейчас. Ведь я уже повинуюсь тебе. Подари мне хотя бы это, прежде чем я увижу палача.
В ответ послышался топот крысиных лапок по камням и слабые рыдания кого-то из моих товарищей по несчастью, кто умолял Господа послать ему смерть. Я привалилась головой к холодному камню в надежде заснуть. Крысиный писк становился все громче, но ни один грызун не приближался ко мне.
Вероятно, я задремала, потому что, когда снова открыла глаза, эти звуки сменились женским плачем.
Я оказалась уже не в подвале дома Нумаи, а во дворце, где была всего однажды, после смерти герцога Галеаццо, – в шикарной спальне Сфорца, устроенной в замке Павии. Из домовой церкви, расположенной через две двери отсюда, доносились чудесные голоса певцов герцога, исполнявших рождественский гимн.
Однако в спальне праздничное пение заглушали пронзительные крики. Сидя на полу у массивной кровати, я наблюдала, как охваченный вожделением герцог со спущенными рейтузами бьет молодую женщину, подмяв ее под себя. Я находилась слишком низко, чтобы рассмотреть ее лицо. Галеаццо высоко задрал юбки, обнажил белую плоть от бедра до пятки и втиснулся между ее ногами.
– Второго раза я не потерплю! – прорычала женщина по-французски. – Клянусь, я убью тебя! За мое бесчестье ты заплатишь жизнью!
Галеаццо снова ударил ее, затем с бешеной силой вошел в плоть. Он придавил жертву своим весом, зажал ей рот рукой и начал совершать ритмичные движения.
Только теперь я осознала, что еще один голос – высокий, явно детский – все это время кричал по-французски:
– Маман! Маман! Прекратите, месье, ей же больно!
Я наблюдала, как худенький мальчик пробежал мимо меня к кровати и попытался оттащить герцога от матери.
– Оставьте ее! – кричал он. – Умоляю!
Герцог протянул за спину свободную руку и ударил мальчика в челюсть. Тот отшатнулся, не в силах выдержать удар, и упал на пол.
Я заплакала и завопила:
– Перестань! Помогите кто-нибудь! – Я не сразу поняла, что кричу по-французски, как и мальчик. Я силилась поднять руку, ногу, но пронзительная боль не давала пошевелиться.
Мальчик снова вскочил на ноги. Я испугалась за этого милого ребенка лет десяти, худенького и высокого для своего возраста, с карими глазами орехового оттенка и каштановыми волосами.
«Как он похож на Маттео», – подумала я, а в следующий миг увидела кровь у него на верхней губе, рассеченной ровно посередине.
Я беспомощно смотрела, как Маттео быстро оглядел комнату и схватил со стола у камина тяжелый золотой подсвечник. Он снова кинулся к герцогу Галеаццо и на этот раз ударил его по затылку. Тот взревел и развернулся, собираясь отнять у мальчика оружие.
Маттео ударил герцога во второй раз с такой силой, что подсвечник завибрировал, издавая протяжный металлический гул. Насильник упал и замер, а женщина выбралась из-под его обмякшего тела.
– Гийом, – произнесла она, протягивая к мальчику руки. – Мой спаситель! – Они обнялись, обливаясь слезами.
Женщина была красивой, с черными волосами и бровями, с запоминающимся лицом. Сначала мне показалось, что я вижу себя, однако имелись некоторые отличия. Такие платье и прическа, как у нее, давно уже вышли из моды. Линия скул и подбородка несколько отличалась от моей.
Она выпустила сына из объятий, плюнула на неподвижное тело герцога и прошипела ему в ухо:
– Она твоя, и ты это знаешь. Из-за тебя я лишилась мужа, потеряла все! А ты не хочешь признавать собственного ребенка?! – Затем женщина обернулась, протянула руки ко мне и позвала: – Дезире, детка, надо спешить! Здесь нам никто не поможет!
– Маман! – ахнула я, пыталась раскинуть руки и обнять ее, но не смогла.
Я зажмурилась, зарыдала, а когда открыла глаза, женщины уже не было.
Я снова была в темном подвале, обездвиженная не только кандалами, но и болью во всем теле. Однако разум трудился, собирая фрагменты только что увиденного в общую картину. Я поняла, почему набожная герцогиня Бона все эти годы так хорошо ко мне относилась. Она старалась искупить очередной грех мужа. Со смертью герцога Галеаццо ее обязательства по отношению ко мне закончились. Разве можно было найти более мудрое решение, чем отправить меня в Рим вместе со сводной сестрой?
Пока я размышляла обо всем этом, рядом со мной возник ангел. Тьма, переливающаяся внутри его, снова начала медленно расходиться. В получившиеся щели лился ослепительный белый свет, из-за которого мне пришлось закрыть глаза и отвернуться. Но сияние все равно делалось все ярче и ярче, начало слепить даже сквозь закрытые веки, как будто я смотрела на солнце в зените.
– Дея, – шепотом позвал мужской голос, а затем послышался негромкий смех. – Дея, посмотри на меня.
Я открыла глаза. Темница была залита мягким золотистым светом.
Надо мной склонился Маттео, одетый в ту же самую тунику, в которой уехал в Рим. Весь он испускал какой-то неземной свет и широко улыбался мне. Шрам у него над губой исчез.
– Маттео? – прошептала я. – Так это ты ангел?
– Я всегда был с тобой, никогда тебя не оставлял.
Он накрыл мою руку своей, и боль утихла. Я потянулась к нему, прижалась щекой к его щеке и зарыдала.
– Не плачь, – сказал брат, обнимая меня, и я растворилась в благословенной, всеобъемлющей любви. – Дея, моя жизнь наполнена чистой радостью. Нет момента счастливее нынешнего. Ты понимаешь? Вину герцога Галеаццо, твоего отца, нельзя искупить. Но ты исправила то, что сделала мать, позволила мне познать радость духовного единения. Ты освободила свою сестру Катерину от мрачного наследия отца. Ты, уверенная в том, что у тебя нет семьи, спасла всех нас. Я останусь с тобой навеки.
Я обнимала брата и чувствовала, как воспаряет душа, освобождаясь от остатков страха и скорби.
– Теперь я могу умереть, – прошептала я. – Я счастлива.
Маттео отодвинулся, с нежностью взглянул на меня и ответил:
– Твое служение только начинается. Ты согласилась повиноваться мне до самой смерти и теперь стала истинной чародейкой.
Я склонила голову и прошептала:
– Я подчиняюсь судьбе.
В этот миг дверь темницы открылась.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Я подняла голову и поняла, что окончательно вернулась в темницу, к боли, кандалам, пронизывающему холоду. Ко мне приближались стражник и Луффо Нумаи, сжимавший факел. Никаких сомнений, они явились, чтобы отвести меня на казнь.
Нумаи при виде меня разинул рот, но сумел быстро взять себя в руки и торжественно проговорил, пока стражник отпирал замки кандалов:
– Мадонна Дея, мы пришли, чтобы освободить тебя.
Я попыталась спросить, но у меня получился только сиплый шепот:
– Почему?
– Все кончилось. Крепость Равальдино пала. – Он поглядел на меня с неподдельной жалостью.
Я зарыдала, услышав новость, из моего горла рвались скрипучие вздохи. Значит, Катерина погибла.
Даже без кандалов я не смогла встать. Стражник наклонился, подсунул руки мне под мышки, затем поднял, и я застонала. Я была не в силах устоять на трясущихся ногах, поэтому он просто взял меня на руки и потащил из вонючей темницы вверх по лестнице, в дом Нумаи.
Меня внесли в пустую детскую и уложили на кровать. Вошли две служанки, вымыли мне лицо и руки, надели на меня чистое платье, перчатки, туфли, закутали в тонкий шерстяной плащ. Третья принесла какой-то горький напиток, который я с жадностью проглотила. Снова вошли Нумаи со стражником, поставили меня на ноги и подперли с обеих сторон. Цепляться за них сама я не могла из-за невыносимой боли в вывихнутых плечах, но они аккуратно поддерживали меня. В итоге мы дошли до залитой светом гостиной на первом этаже, я даже сумела сделать несколько невыносимо болезненных шагов и войти в комнату.
Посреди гостиной стоял Чезаре Борджа со скрещенными на груди руками, одетый в черный бархат. Он гневно смотрел на пожилого, аккуратно подстриженного француза в военной форме, который так же глядел на него в ответ. Было ясно, что ни один из них не хочет признавать старшинства другого. Почти осязаемая неприязнь витала по комнате. Борджа сопровождало трио телохранителей, француз был с одним офицером и женщиной.
Это оказалась Катерина в своем лучшем платье, теперь разорванном и покрытом пылью, взметнувшейся, когда рухнули стены Равальдино. Во всяком случае, я так решила. Золотого сердечка у нее на шее не было. Однако она оказалась жива, вполне здорова и внимательно прислушивалась к спору Борджа с французом. Даже потерпев поражение, графиня не склонилась. Она слушала мужчин с царственным, самоуверенным видом. Я даже улыбнулась, несмотря на боль.
– Прошу прощения, ваша светлость и капитан Бисси, – прервал их Нумаи, когда мы вошли. – Вот та самая пленница.
Капитан Бисси поднял седые брови, рассматривая меня. Он был гораздо выше Борджа, с длинным крючковатым носом и тонкими губами.
– Боже мой! – воскликнул он с ужасом. – Какое чудовищное варварство! Держать женщину в тюрьме отвратительно само по себе, но эту вы еще и пытали! Какая мерзость! Когда его величество король Людовик узнает, он обвинит вас в преступлении!
Катерина наконец-то увидела меня и зажала рот рукой.
Я заметила, как ее глаза наполнились слезами.
– Не надо. – Мне хотелось взмахнуть рукой, чтобы она перестала плакать, но от боли я не смогла ничего сделать. – Со мной все хорошо, мадонна. Все в порядке…
Чезаре продолжал разговор вполне любезным тоном:
– Я итальянец. Вам, вероятно, трудно в это поверить, капитан, но у нас другие законы. Я союзник короля, а не его подданный и не совершал никакого преступления.
– А я бальи Дижона и представитель короля Людовика, когда речь идет о соблюдении закона, – пророкотал Бисси. – В мои обязанности входит следить за тем, чтобы женщины и дети не становились военнопленными, я обязан защищать их и переправлять в безопасное место. Госпожа Катерина не пострадает и не будет заключена в тюрьму. Эта несчастная тоже. – Он указал на меня.
– Относительно госпожи Деи было достигнуто соглашение, – вмешалась Катерина, все еще гневно и горестно глядя на то, во что меня превратили. – Ей будет обеспечен безопасный проезд при условии, что я сдаюсь.
– Так и случится, – сказал Бисси, многозначительно поглядев на Чезаре. – Один из ваших придворных, ваша светлость, ждет внизу, чтобы сопроводить ее. Хотя, глядя сейчас на эту женщину, я сомневаюсь, что она в состоянии сесть на коня.
– Пусть уезжает, – скучающим голосом произнес Чезаре, делая знак Нумаи, стражнику и заодно мне, чтобы мы уходили. – Она просто сумасшедшая. Мне такая ни к чему.
Стараясь не упасть, я двинулась к двери вместе с сером Луффо и стражником, потом повернула голову, надеясь попрощаться с Катериной. Она подбежала ко мне, осторожно обхватила мое лицо ладонями, прижалась лбом и прошептала:
– Я выбрала Повешенного. – Ее глаза ярко блестели от слез, голос дрожал.
– Я тоже, – выдохнула я.
– Они проломили стену Равальдино, – тихо сказала Катерина, стараясь, чтобы Чезаре не услышал. – Пробоину можно было заделать и сражаться дальше. Но когда я узнала, что ты исчезла, а потом услышала, что тебя схватил Борджа, я перестала понимать, зачем мне вообще крепость и Форли. Я вспомнила Башню, которая означает полное разрушение. Повешенный хотя бы обещает возможность счастливого будущего. – Она отстранилась, еще раз поглядела на меня, потом глубоко, прерывисто вздохнула. – Что это чудовище с тобой сделало!
– А если бы он учинил это с тобой? – сказала я с неожиданной тоской.
– Я считала себя храброй, потому что никогда не боялась погибнуть в бою, – продолжала Катерина. – Но теперь я понимаю, что такое настоящая смелость. Ты гораздо храбрее, чем я была когда-либо. Наконец-то пришло время и мне выказать истинную силу и посмотреть в лицо своим главным страхам.
Я больше не смогла сдерживаться и заплакала. Графиня выбрала поражение и унижение, сдалась Борджа, понимая, что ее ждет бесчестье, публичное унижение в Риме. Если все сложится совсем плохо, она погибнет где-нибудь в грязных застенках замка Сант-Анджело. Все это Катерина сделала из любви ко мне.
– Я не хочу тебя покидать, – рыдала я. – Мы же сестры!
Она коротко рассмеялась сквозь слезы и спросила:
– Тебе потребовалось столько лет, чтобы это понять? С чего бы еще Боне так о тебе печься? – Она снова посерьезнела. – Здесь наши пути расходятся.
– Нет, – прошептала я. – Я не поеду. – Мне была невыносима мысль о том, что Катерина останется с Чезаре Борджа.
Она снова коротко, невесело рассмеялась.
– Наконец-то положение изменилось. Ты уже не хочешь уезжать, а я приказываю тебе это сделать. Отправляйся, Дея, пока я не передумала. Уезжай и будь счастлива, чтобы мое поражение не оказалось напрасным.
Я на миг отвернулась, как будто бы могла скрыть от нее свою тоску, и уверенно сказала:
– Наши пути снова пересекутся. К тому времени наша жертва уже породит нечто прекрасное.
Она кивнула, ее лицо исказилось от душевной муки, но в следующий миг снова разгладилось.
– Позаботься о моем Джованни, – прошептала Катерина мне на ухо.
– Но только недолго, – прошептала я в ответ. – Пока его мать не вернется.
Мы поцеловались, и сер Луффо со стражником повели меня вниз.
Провожатый, скрытый из-за холода капюшоном, ждал на вымощенной булыжником улице, сидя верхом. Рядом стояла смирная белая кобыла, предназначенная для меня, но когда стало ясно, что я не могу даже стоять, какие-то люди прикатили повозку. Я легла, уставилась в звездное небо и принялась дожидаться, пока подействует напиток с маком.
Двое солдат Чезаре скакали рядом с нами, пока мы не добрались до Имолы.
По временам я проваливалась в сон, а когда очнулась окончательно, был уже день, и мы в полном одиночестве катились по тосканской дороге. Когда мой провожатый остановил лошадей, я попыталась сесть, но в итоге сдалась. Он сам забрался в повозку и взял меня на руки.
Сначала я подумала, что меня подвел маковый напиток, но, собравшись с силами, дотронулась до лица своего спутника. Это был мой Лука. Он снова служил писцом и курьером главнокомандующего папской армии. Они с Катериной устроили заговор, чтобы спасти меня. Он стал старше, лицо осунулось, на лбу появились морщинки, но это все равно был Лука, как будто нас и не разделяли все эти годы.
– Ради тебя я только что дезертировал из армии герцога Валентино, – сказал он мне, и мы поехали во Флоренцию, где нас ждали дети Катерины и будущее.
Теперь, будучи уже в преклонном возрасте, я не могу сказать наверняка, действительно ли Маттео приходил ко мне в темнице или же то был сон, навеянный волшебным порошком и болью.
Не имеет значения, существует ли ангел или же он лишь плод моего воображения. Я знаю только, что его голос ведет меня к истине. Жалею ли я, что не убила Чезаре Борджа? Нисколько, хотя от него пострадали еще тысячи людей. Но они тоже обязаны были бороться, находить собственный путь, ведущий из тьмы к свету.
Желаю, чтобы все мы нашли свой путь.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
После того как стены Равальдино были пробиты, Катерина Сфорца обратилась за протекцией к французскому королю, однако это не спасло ее от Чезаре Борджа, который изнасиловал графиню. Все же бальи Дижона потребовал, чтобы с ней обращались не как с пленницей, а как с гостьей, поэтому пытки она избежала. Катерину вынудили проехать через всю Романью с армией Чезаре, которая с триумфом возвращалась в Рим.
Там она подверглась публичным унижениям, ее заточили в тюрьму замка Сант-Анджело, где продержали больше года, поскольку графиня упорно отказывалась официально передать свои владения семье Борджа. В мае 1501 года ее дух наконец-то был сломлен, и она подписала бумаги, передающие Имолу и Форли Чезаре Борджа.
В тот же год Катерина вернулась во Флоренцию и посвятила остаток своих дней воспитанию сына Джованни де Медичи, обучая его военному делу.
Позже он прославился под именем Джованни делле Банде Нере, сделался величайшим кондотьером, наемным военным капитаном Италии. О его храбрости слагали легенды. Джованни женился на девушке из семьи Сальвиати и породил Козимо де Медичи, ставшего впоследствии Великим герцогом Тосканским. Среди прочих потомков Катерины были также короли Франции и Испании.
Дея и Лука – полностью вымышленные персонажи, тогда как прочие действующие лица списаны с реально существовавших людей.
Примечания
1
В средневековой Италии обращение к представителю среднего класса. (Здесь и далее прим. перев., кроме особо оговоренных.)
(обратно)
2
Ямвлих (III–IV вв.) – античный философ, неоплатоник и мистик. (Прим. ред.)
(обратно)
3
Девятый час соответствует трем часам пополудни по современному счету времени.
(обратно)
4
Вечный покой даруй им, Господи, и свет неугасимый да воссияет им… (Прим. ред.)
(обратно)
5
Атриум – центральная часть древнеримского жилища, представлявшая собой открытый внутренний двор, откуда имелись выходы во все остальные помещения. (Прим. ред.)
(обратно)
6
Гальярда – умеренно быстрый старинный танец трехдольного размера, исполнявшийся обычно после медленной паваны.
(обратно)
7
Сальтарелла – быстрый танец с подпрыгивающими движениями.
(обратно)
8
В Западной Европе зачастую использовалась дыба в виде ложа с валиками.
(обратно)
9
Habemus papum! («У нас есть Папа!») – этой традиционной латинской фразой сообщается о том, что новый понтифик избран. (Прим. ред.)
(обратно)
10
Бальи – королевский чиновник во Франции, выполнявший административные и судебные функции.
(обратно)
Оглавление
БЛАГОДАРНОСТИ
ПРОЛОГ
БАШНЯ, КРЕПОСТЬ РАВАЛЬДИНО,
10 ДЕКАБРЯ 1499 ГОДА
ЧАСТЬ I
МИЛАН
ДЕКАБРЬ 1476 – АПРЕЛЬ 1477 ГОДА
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ГЛАВА ВТОРАЯ
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА ПЯТАЯ
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ЧАСТЬ II
РИМ
АПРЕЛЬ 1477 – ОКТЯБРЬ 1484 ГОДА
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
ЧАСТЬ III
ФОРЛИ
1484–1500 ГОДЫ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ПОСЛЕСЛОВИЕ