Текст книги "Алая графиня "
Автор книги: Джинн Калогридис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)
Жители Форли загудели. Неожиданно трое из них выбежали из толпы, отвлекая внимание слуг Савелли, Чекко с Людовико сразу же схватили Оттавиано и подтащили к краю крепостного рва.
– Посмотри, Катерина Сфорца, как умирает твой сын!
Юный Оттавиано зарыдал, когда Чекко приставил кинжал к его горлу.
Я взглянула на госпожу. Она услышала крик и спокойно кивнула своему кастеляну Фео, тот в ответ поднес горящий фитиль к запальному отверстию.
Катерина посмотрела вниз и прокричала:
– Вот тебе мой ответ!
Она сейчас же заткнула пальцами уши. Я сделала то же самое, но сморщилась от оглушительного грохота.
Ядро, заволакивая воздух белым дымом, пролетело над головами людей, собравшихся на другой стороне рва. Многие в толпе закричали, а когда дым начал рассеиваться, я увидела, что Людовико Орси и Савелли скачут прочь.
Чекко так разнервничался, что выпустил и кинжал, и Оттавиано, который с ревом кинулся к повозке. Экипаж дернулся и медленно покатился вслед за Савелли.
Катерина, глядя на общую панику, издала радостный возглас и насмешливо прокричала вслед Чекко:
– Бегите! Давайте, спасайтесь по домам, сами увидите, как метко стреляет Фео! Я уничтожу все дома и дворцы, где живут убийцы Риарио!
Когда Чекко кинулся в погоню за Оттавиано, сумевшим нагнать повозку и забраться внутрь, некоторые жители Форли засмеялись.
Катерина повернула к ним голову и громко заявила толпе:
– Посмейтесь над Чекко, пока еще можно. Дома всех, кто убивал моего мужа, будут сровнены с землей. Слушай меня, народ Форли! Уничтожьте моих врагов, и я вечно буду считать вас своими братьями. Но если в ближайшие три дня вы ничего не предпримете, то сильно пожалеете об этом.
Жители Форли замолкли. Савелли с Людовико уже успели скрыться из виду, экипаж быстро удалялся, Чекко вскочил на коня и поспешил следом. Катерина спустилась со стены, и люди начали расходиться.
Когда Фео выстрелил во второй и в третий раз, целясь во дворец Пансекко, который поддерживал братьев Орси, и в скромный дом Ронки, армейского капитана, добившего Джироламо, от толпы не осталось и следа.
Кастелян Фео обладал странной внешностью: у него был очень короткий торс и длинные худосочные конечности, рыжие волосы он стриг так коротко, что под ними проглядывала кожа. У него было треугольное лицо с длинным острым подбородком, крупный нос и рот, громадные уши оттопыривались, словно открытые дверцы. Его мундир выглядел и пах так, будто кастелян не снимал его месяцами и не мылся сам, щеки и руки посерели от копоти и порохового дыма.
Любой ожидал бы, что и речь такого страшного, грязного человека будет грубой, однако когда Фео спустился со своего возвышения, он развернулся к Катерине и воскликнул, выговаривая слова не хуже любого придворного:
– Да здравствует госпожа Форли! Да здравствует дом Риарио! Склонитесь, друзья, приветствуя нашу храбрую и блистательную Катерину Сфорца! – С этими словами кастелян низко поклонился.
Фео успел кинуть быстрый взгляд на подчиненных, убедиться в том, что они последовали его примеру, затем опустился на одно колено, снял шлем и проговорил:
– Да здравствует госпожа Форли!
– Да здравствует госпожа Форли! – эхом откликнулись его люди.
Катерина, сияя от удовольствия, взяла Фео за грязные руки и заставила подняться.
– Да здравствует мой хитроумный кастелян! – радостно произнесла она, и впалые щеки Фео зарделись под слоем копоти. – Если бы не твоя верность и сообразительность, то не видать бы мне Равальдино! Я хорошо тебя награжу. – Графиня вынула бархатный кошелек Савелли, спрятанный на груди, и вручила кастеляну.
Фео кашлянул и опустил взгляд, полный обожания и почтительности. Он был несколько смущен щедростью госпожи, но все-таки взвесил на руке мешочек с деньгами.
– Вы так добры, ваша светлость. Я приберегу награду, деньги нам еще понадобятся. – Кастелян сунул кошелек в карман и указал на лестницу. – Часовой на посту, он доложит, если кто-нибудь снова приблизится ко рву. Пока что я возьму на себя смелость заказать повару праздничный обед из лучших припасов. Вы окажете честь отобедать с нами?
Катерина широко улыбнулась. В тоне Фео не было и намека на флирт, точно так же, как и у нее, – просто два товарища по оружию восхищались храбростью и хитроумием друг друга.
– Это честь для меня, капитан, – ответила она.
Угощение – жареная дичь, хлеб, испеченный в печах Равальдино, и яблоки, сохранившиеся с прошлого года, – показалось мне невероятно сытным после заточения у Орси. Катерина танцевала с Фео и другими воинами под флейту с тамбурином. Она потребовала, чтобы и я тоже приняла участие в этом развлечении.
Однако, несмотря на сегодняшнюю победу, меня терзали скверные предчувствия. Я ни разу не бывала в этой крепости, но стены Равальдино казались мне странно знакомыми. Я как будто бы знала их всегда, и уже скоро мне предстояло снова увидеть эти камни.
Уже на следующий день человек сто горожан – среди них был плотник, чинивший лестницы в палаццо Риарио, и его домочадцы, овдовевшая портниха, шившая Катерине платья, охотник, продававший нам свежую дичь, и многие другие, кому неплохо жилось на службе у семейства Риарио, – появились у края рва и вежливо попросили Катерину впустить их. На братьев Орси, как они сказали, им было наплевать. Чекко бесился от злости и не желал слушать Савелли. Орси велел священнику не совать свой нос в дела Форли. Жители города опасались, как бы не началась большая драка, которой они вовсе не хотели. Из вежливости ни один из них не сказал, что пушек Катерины горожане страшатся не меньше.
Впустит ли их госпожа Форли?
– Сначала скажите, что с моими детьми? – прокричала Катерина.
Все дети живы, они у Савелли, и братья Орси лишились средства давления для ведения дальнейших переговоров. Власть переменилась, а жители Форли вовсе не были дураками.
Мы лично знали всех, кто пришел к крепости со своими семьями. Мост опустили, Томмазо Фео с воинами стоял на стене, следя, чтобы ни Савелли, ни Чекко Орси не воспользовались удобным моментом. Интуиция не подвела Катерину, и все беглецы были нам признательны, Фео же радовался, что недавно пополнил запасы в кладовых. Крепость Равальдино была так велика, что здесь запросто разместились бы все горожане, причем с удобствами, не ощущая тесноты.
На следующий день, шестнадцатого апреля, часовой заметил, что по равнине к крепости скачут четверо всадников, но не от города, а откуда-то с севера. Мы с Катериной побежали на северную стену, чтобы наблюдать за их приближением.
Когда всадники подъехали, стремительно увеличиваясь в размерах, я рассмотрела знамя, которое вез один из них: пурпурно-белое, цветов Сфорца.
– Милан! – прокричала Катерина прямо мне в ухо, едва не оглушив. – Гонцы из Милана! – В ее голосе разом звучали облегчение и страх.
Да, Лодовико узнал о ее просьбе и ответил, но вдруг эти гонцы явились не для того, чтобы сообщить о приближении армии? Как быть, если они несут злую весть о том, что помощь никогда не придет?
Катерина спустилась со стены и поспешила вниз, чтобы встретить всадников, но меня удержало на месте какое-то предчувствие. По мере того как гонцы приближались, я отчетливо разглядела, что только трое из них одеты в пурпурные с белым туники, а на их конях попоны цветов дома Сфорца.
На четвертом всаднике была простая серая туника, и ехал он на черной лошади без попоны, однако же притягивал мой взгляд сильнее остальных. Я уже видела его таким, когда он скакал по скованной льдом Ломбардской равнине.
В следующее мгновение я спустилась со стены, обогнала Катерину и понеслась к воротам, выкрикивая имя мужа.
Мы с Лукой все еще обнимались, когда гонец из Милана и двое его охранников закончили короткий разговор с Катериной и собрались двинуться дальше, в город Форли.
Лицо Луки в пути загорело и обветрилось, одежда пропылилась, зато он широко улыбался. Муж так и не смог оторваться от меня, пока до нас не донесся скрежет моста, встающего на место, но Лука и тогда продолжал обнимать меня за талию и заставил согнуться вместе с ним, когда поклонился Катерине.
– Ваша светлость! – радостно произнес он. – Я в восторге, хотя и нисколько не удивлен тем, что вам удалось переиграть противника. У меня для вас письмо от дяди. – Лука опустил руку в карман и вынул сложенный лист бумаги, запечатанный красным воском и потрепанный на углах. – Надо ли мне говорить, о чем оно?
– Из Милана идет войско! – выдохнула Катерина, выхватывая письмо у него из рук.
Когда она сломала печать и начала читать, Лука произнес, не в силах сдержать радость:
– Не просто войско, мадонна. Пять тысяч человек из Милана и Болоньи!
Я испустила ликующий вопль, который подхватил Фео, успевший поднять мост. Какой-то его солдат кинулся на стену, чтобы донести радостную весть до остальных. Пять тысяч воинов не только вселят ужас в сердца горожан, не вставших на сторону Катерины, и обратят в бегство братьев Орси. Они еще и охладят Савелли, который пытается захватить город для себя. Ведь даже Папа Иннокентий не станет без особой нужды спешно собирать большую армию.
Катерина взмахнула рукой, требуя от нас тишины, и быстро пробежала письмо. Ее губы шевелились, брови сошлись к переносице.
– Только он не пишет, когда они будут.
– Не так просто быстро переместить такое огромное войско, – сказал Лука. – Но оно уже идет, границ Форли достигнет дня через четыре. Гонец отправился на городскую площадь, чтобы зачитать письмо герцога Лодовико к заговорщикам и здешним жителям. В нем все сказано.
– Четыре дня, – задумчиво протянула Катерина, затем вдруг поняла, что ее победа не за горами, взмахнула сложенным письмом и радостно сообщила Фео: – Это войско будет подчиняться моим приказам!
Когда мы стояли у поднятого моста, я услышала крик радости, донесшийся сверху, за ним еще и еще, пока новость не обошла всех, кто поселился в крепости вместе с нами. В следующий миг мы уже не могли расслышать друг друга из-за всеобщего ликования.
Народ, слушавший герольда на площади, предпочел считать письмо герцога очередной тактической уловкой Катерины. Горожане понимали, что Лодовико плевать на судьбу племянницы, однако не подозревали, что герцог твердо вознамерился сохранить в Романье союзников Сфорца. Братья Орси подняли на смех угрозы гонцов и попросили о военной помощи Лоренцо де Медичи, вовсе не заинтересованного в их деле. Монсеньор Савелли, который уже не выдавал себя за стороннего наблюдателя, заинтересованного лишь в сохранении мира, отправил гонца к Папе Иннокентию. Он просил войско, чтобы отстоять интересы не братьев Орси, а Святого престола, и понимал, что тогда станет правителем города.
Объединенная армия Милана и Болоньи дошла до окрестностей Козины и Виллановы. Власти обоих городов отчаянно жаловались, что солдаты и те бездельники, которые присоединились к ним, грабят и терроризируют жителей, а некоторые обитатели Форли вместе с Савелли все еще ждали, что из Рима вот-вот явится огромная армия Папы Иннокентия, которую тот, без сомнения, выслал.
Однако миланцы с болонцами без труда добрались до Форли. Катерина едва ли не каждый час обменивалась через гонцов сведениями с командирами объединенной армии. Она благоразумно приказала им остановиться подальше от города, чтобы не смести его с лица земли. Внутреннее чутье подсказывало графине, что горожане скоро захотят помириться с нею.
– Я вовсе не желаю править руинами, – твердила Катерина.
Через несколько дней из Рима действительно явилось войско. Пятьдесят человек под золотисто-синими штандартами Риарио. Папа Иннокентий был не настолько глуп, чтобы отправлять на смерть тысячи своих воинов из-за какого-то жалкого клочка земли в Романье. Зато кардинал Рафаэле Риарио, узнав, что тетушка с детьми находится в смертельной опасности, отрядил в помощь несколько человек из своей личной гвардии.
Встревоженные жители и, без сомнения, перепуганный Савелли наблюдали, как опустился мост крепости Равальдино и кавалеристы Риарио стройными рядами въехали внутрь, чтобы сражаться под началом Катерины Сфорца, своего нового командира.
Уже гораздо позже мы узнали, что, услышав новость, братья Орси и капитан Ронки поскакали к воротам Святого Петра, где в маленькой башне держали детей и слуг Катерины. Заговорщики хотели убить всех, однако стражники понимали, на чьей стороне сила, и встретили Орси градом камней и угроз.
В ту же ночь пришедшие в отчаяние убийцы Джироламо оставили всякую надежду и бежали куда-то на восток вместе со своими приспешниками.
На рассвете следующего дня мы с Лукой проснулись от чудесного звука – городской колокол звонил, созывая всех на главную площадь. Мы поспешно оделись и побежали по лестнице на стену, где, повернувшись к нам спиной и глядя на город, уже стояла Катерина. Она держалась за каменный зубец, лучи восходящего солнца пронизывали прозрачную ткань рубашки, под которой вырисовывалось тело сильной двадцатипятилетней женщины.
Мы с Лукой сразу подошли к ней. Она чуть повернула к нам голову – лицо ее было серьезно, глаза блестели от непролившихся слез. Не в силах вымолвить ни слова, графиня снова посмотрела на Форли, залитый розовым светом восходящего солнца.
Колокол все гудел, однако его громкий звон уже скоро заглушил мощный крик народа, запрудившего улицы:
– Оттавиано! Оттавиано! Да здравствуют Риарио! Да здравствует правительница Форли!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
За несколько следующих дней как будто сами собой вернулись почти все вещи, украденные из палаццо Риарио. Катерина отослала присмиревшего монсеньора Савелли обратно в Чезену, но конфисковала артиллерию, которую святой отец привез с собой в надежде заполучить Форли. Члены городского совета поклялись в верности Катерине, хотя сидели сложа руки и дожидались, чем закончится борьба между Савелли и братьями Орси, пока мы были в Равальдино. Катерина вежливо выслушала их излияния, а потом сообщила, что все они смещены со своих должностей. Жители города потеряли право на самую малую толику самоуправления. Отныне законом являлось лишь слово госпожи Форли. Так будет продолжаться до тех пор, пока ее десятилетнему сыну Оттавиано не исполнится двадцать один год.
Катерина напомнила своим подданным, что обладает настоящей силой. Она поклялась, что никогда в жизни ноги ее не будет в Дуомо, священники которого отказались принять изуродованные останки Джироламо в ночь его убийства. Графиня объявила, что теперь главной церковью Риарио будет базилика Сан-Меркуриале. Там были проведены несколько благодарственных месс, после чего торжественная процессия в честь Оттавиано обошла городскую площадь. Народ, собравшийся там, смотрел, как отца братьев Орси, уважаемого патриарха Андреа, знавшего о заговоре, но не предупредившего графа Джироламо, живьем изрубили на куски. Катерина присвоила поместья всех сбежавших заговорщиков и назначила награду в тысячу дукатов за их поимку и возвращение. В то же время она наградила Фео, стражников из башни над воротами и всех остальных, кто помогал ей в годину бедствий. Еще госпожа доказала людям, изумлявшимся тому бессердечию, с каким она наблюдала за четвертованием старика Андреа, что умеет быть не только безжалостной, но и снисходительной, и понизила налоги.
Луффо Нумаи, верность которого поколебалась в первые дни после убийства Джироламо, но стала еще крепче, когда он понял, что у братьев Орси нет военной поддержки, устроил для Катерины и ее семейства пышный пир. Он отчаянно пытался доказать, что достоин благосклонного внимания графини, поэтому угощал нас целую неделю, не отходя от Катерины и при каждой удобной возможности предлагая ей свои услуги. Графиня терпела его – Нумаи знал, о чем говорит и думает народ, – тогда как мне приходилось изобретать уловки, чтобы спасаться от его гнусных приставаний.
Что касается палаццо Риарио, Катерина наотрез отказалась возвращаться туда. Убийство мужа слишком сильно напоминало ей о кровавой кончине отца. Доходы от конфискованных поместий заговорщиков позволили моей госпоже устроить прекрасные апартаменты в самой высокой башне Равальдино, где она жила, ночевала и хранила самое ценное. Графиня вознамерилась больше не терять того, что имеет, и еще тверже решила никогда не подвергать себя и детей смертельной угрозе. Там, где это было возможно, окна открывались на панораму величественных Апеннин. Моя госпожа с большим удовольствием обставляла свои покои предметами, которые ничем не напоминали о Джироламо и потерянном Риме.
– В кои-то веки у меня действительно есть свое жилье, – сказала она мне.
– Настоящий парадиз, – пробормотала я.
В ее глазах загорелся веселый огонек, она улыбнулась и подтвердила:
– Точно, рай. Парадиз.
С того дня мы ни разу не именовали эти апартаменты иначе.
Прошло несколько относительно мирных лет. За это время Бьянка, дочь Катерины, превратилась в красивую юную женщину, Оттавиано и его младший брат Цезарь стали подростками. Когда ей того хотелось, графиня заводила любовников, но ни один из них не сумел по-настоящему завоевать ее сердце. Зато грязные слухи стремительно распространились по всей Романье. Лодовико Миланский писал ей суровые письма, в которых заявлял, что скандальное поведение Катерины не только позорит ее перед всеми, но и может привести к потере собственности, поскольку над ней имеется высший правитель, Папа.
Моя госпожа прочитала письмо, плюнула на него и швырнула на пол.
– Я все делаю втайне, тогда как мой дядя меняет любовниц, не скрываясь, прямо под носом у жены! – бушевала она. – Неужели Лодовико думает, что я меньше Сфорца, чем он? Если я женщина, то не могу любить того, кого хочу, хотя, как и он, рождена, чтобы править?
Отвечала она, конечно же, вежливо, уговаривала герцога не верить вздорным слухам и продолжала брать к себе в постель тех, кто ей нравился.
Год 1492-й принес печальные вести. В апреле скоропостижно скончался Лоренцо де Медичи, правитель Флоренции, ему было сорок три года, он страдал от ужасной подагры, которая искалечила тело и причиняла постоянную боль, в итоге ослабившую сердце и почки. Не такой печальной, но куда более значимой была смерть Папы Иннокентия VIII, который скончался в июле от какой-то таинственной болезни.
Последнее событие сильно обеспокоило Катерину, в чем она призналась только мне, поскольку больше никто не знал о ее истинных взаимоотношениях с кардиналом Борджа, который, без сомнения, упорно боролся за папский престол.
– Если он станет Папой… – сказала она одной тревожной ночью, когда вызвала меня, чтобы я спала в ее постели.
Мне не было нужды спрашивать, о ком она говорит.
– Если он станет Папой, то сделает со мной все, что ему будет угодно.
– Все это было так давно, мадонна, – ответила я с наигранной беззаботностью. – Он уже все позабыл, ему сейчас не меньше шестидесяти.
– Как жаль, что я не в Риме, – вздохнула она. Когда я изумленно ахнула, графиня пояснила: – Нет, я понимаю, что там творится настоящее безумие, пока не избран новый Папа. Просто я уже давно не получала писем от Джулиано делла Ровере.
– Он самый могущественный римский кардинал и на этот раз наверняка получит тиару, – с готовностью отозвалась я.
Катерина уставилась в потолок.
– Должен. Он такой же ловкий, как и Борджа, но при этом еще богаче.
– Что бы ни случилось, у тебя в Риме есть кардинал делла Ровере и твой дядя Асканио, который тоже имеет все шансы стать Папой, – заметила я.
Этого человека, младшего брата Галеаццо, сделали кардиналом и отправили в Рим, чтобы он мог шпионить в пользу Милана, а заодно и представлять его интересы.
– Может быть, никого из них не изберут, и нас снова ожидает сюрприз, – легкомысленно продолжала я.
При этих словах Катерина засмеялась.
– Возможно, ты права.
Одиннадцатого августа 1492 года Родриго Борджа был посажен на престол святого Петра и стал называться Александром VI. Джулиано делла Ровере получил двести тысяч дукатов от короля Франции и еще сотню из Генуи, но этих денег не хватило, чтобы переиграть испанского кардинала. Делла Ровере был в ярости и публично заявлял, что Борджа подкупил Асканио Сфорца четырьмя мулами, груженными серебром, другие кардиналы высказывались в том же духе, а сын Лоренцо, юный кардинал Джованни де Медичи, называл Родриго прожорливым волком.
Катерина была подавлена. Все мои уверения, что ее дядя Асканио, ставший советником Борджа, ее защитит, она пропускала мимо ушей. Несмотря на свои тревоги, графиня постаралась извлечь выгоду из нового положения кардинала Асканио Сфорца и договориться о том, чтобы ее второй сын, Чезаре, тоже пошел по духовной части и когда-нибудь отправился бы в Рим.
Избрание Борджа тревожило не одну только графиню. Лука, не находивший себе места со смерти своего господина, тоже был вне себя.
Однажды вечером, после ужина в Парадизе, я прямо спросила мужа, в чем причина его страданий. Он сложил руки на груди и отошел к окну, чтобы взглянуть на далекие Апеннины. Половина его лица оказалась в тени, из-за чего другая приобрела скульптурную четкость линий.
Лука немного подумал и спокойно ответил:
– Это же ты видишь будущее, а не я. Неужели ты не чувствуешь надвигающихся бед? Ходят слухи о вторжении французов в Италию, и Борджа воспользуется этим поводом, чтобы отправить в Романью папские войска. Он настоящий злодей, Дея, куда более гнусный, чем представляется тебе или графине. Меня не так просто смутить. Пусть незаконнорожденные дети живут с ним в Ватикане, а новая любовница моложе его почти на полвека. Однако…
Я подошла к Луке, желая рассеять его мрачные мысли, взяла за руку и поцеловала ладонь.
– Мы ничего не можем сделать, нам остается только ждать прихода зла. Когда оно явится, мы будем храбро противостоять ему. Ну а пока…
Он не сжал мою руку, как делал обычно. Ладонь мужа безжизненно замерла в моей.
– Но я все-таки кое-что могу, – заявил Лука.
– Что именно? – негромко рассмеялась я.
Лука даже не улыбнулся.
– Я не слишком распространялся о своих целях, но оказался в Риме, чтобы помогать Джироламо.
– Конечно, – отозвалась я. – Ты ведь был его писцом. Лоренцо нуждался в тех сведениях, которые мог раздобыть только ты.
– Я говорю не о той мнимой цели, хотя даже она была важна, – покачал головой Лука. – Своими словами и поступками я пытался помочь Джироламо стать самим собой. Дея, ты ведь понимаешь, о чем я говорю. Ты делаешь то же самое для Катерины.
Я опустила голову, чтобы он не видел моего смущения, а мой голос упал до шепота.
– Если ты говоришь об ангеле, то я уже объясняла тебе, что не знаю его. Я по-прежнему просто обманщица.
– Прошло столько лет, а ты все еще ненавидишь убийц Маттео? – печально произнес Лука. – Боже, Дея, к чему эти напрасные страдания?
Наконец-то он взял меня за руку, притянул к себе, склонился и коснулся лбом моей головы. Я ощущала на щеках его теплое дыхание.
– Однако ты не стала осквернять свой дар поиском убийц? – (В ответ я лишь кивнула.) – Дея, ты даже не представляешь, насколько близка к ангелу… Всего лишь в одном шаге от него. А твое общение с Катериной, многолетнее влияние на нее!.. Сознаешь или нет, но ты исполняешь ровно то, к чему призвана.
Я съежилась в объятиях мужа и спросила:
– Но к чему же был призван Маттео? Мученически умереть молодым? Гибель, жертва… Все это было напрасно, потому что его господин, герцог Миланский, так и оставался чудовищем до самой смерти.
– Так, может, он приехал в Милан не для того, чтобы помогать герцогу Галеаццо, – мягко возразил Лука. – Вдруг он был там, чтобы поддержать тебя?
Я вырвалась из его рук, внимательно посмотрела Луке в лицо.
– Конечно, Маттео мне помогал. Он присматривал за мной, спас от брака с одним ужасным человеком. Но его смерть оказалась бесполезной.
Лука ничего не говорил, только смотрел мне в глаза.
– Эта гибель была бессмысленной, ужасной и жестокой, – сказала я и тут же начала вспоминать, что было со мной в те чудовищные дни после смерти Маттео.
Брат оставил мне бумаги и описания ритуалов, призывающих ангела. Он отправил меня во Флоренцию на встречу с Медичи, где я узнала о своем прошлом и кое-что об ангеле и получила символические карты матери. Я даже едва не увидела ангела, но мне помешало всепоглощающее желание отомстить за смерть брата. Все это получилось как-то слишком легко, стоило мне взвалить на себя заботы о Катерине, на долгие годы забыть о себе и стараться спасти ее.
– Эта смерть была ужасной и жестокой, – подтвердил Лука. – Но бессмысленной она станет только в том случае, если это допустишь ты сама.
Я приложила ладонь ко лбу, сбитая с толку, и шепотом спросила:
– Так что же мне делать?
Лука выпустил меня, чуть отодвинулся и ответил:
– Дея, я не имею права указывать тебе на то, что ты уже знаешь. – Он окаменел, как будто ледяной ветер выдул всю теплоту, которую муж только что мне дарил, а потом продолжил: – Что касается меня, я знаю только, что нужен в каком-то ином месте. Не могу сказать, где именно, однако сердце зовет меня в путь.
– Я не могу бросить Катерину! – возразила я.
– К несчастью, это очевидно нам обоим, – сказал он. Его лицо осунулось от горя.
– Боже, Лука! – Я шагнула к нему и снова взяла за руки. – Ты не можешь бросить меня! Я этого не перенесу!
– Я тоже, – горестно прошептал он, но быстро овладел собой и прижал мои ладони, одну, затем вторую, к своим губам. – Но это случится не сегодня, – пообещал Лука. – У нас еще есть время, Дея. Я уверен, ты все обдумаешь и поймешь.
Я спросила со слезами в голосе:
– Но ты вернешься ко мне?
– Да, – твердо пообещал он. – Я вернусь, как только моя работа будет окончена.
Я не выдержала и разрыдалась у него на плече. Он увел меня из общих комнат и от чужих взглядов в нашу маленькую спальню в Парадизе, которая соединялась с комнатой Катерины винтовой лестницей. Я проспала до рассвета, всю ночь не выпуская его из объятий.
Прошло два месяца. Мы с Лукой больше не возвращались к тому разговору, никто из нас ни словом не обмолвился об этом Катерине, которая наверняка никуда не отпустила бы Луку без убедительных объяснений.
Как-то я ночевала с госпожой, которую снова терзали кошмары, порожденные гибелью отца и Джироламо, и уже под утро услышала на лестнице осторожные шаги. Прошло несколько минут, и раздался топот копыт, удалявшийся от конюшни. Катерина еще спала, поэтому я поднялась и осторожно спустилась в нашу с Лукой комнату, оставив дверь на лестницу открытой, чтобы госпожа могла позвать меня, не вставая и не звоня в колокольчик.
Постель была заправлена, в комнате убрано, лампа на ночном столике горела. Я уже хотела открыть шкаф и посмотреть, какой одежды не хватает, но тут заметила на подушке письмо.
Любимая!
Мое сердце обливается слезами от разлуки с тобой. Я точно знаю, что и твое тоже, но все равно уверен в том, что мне необходимо ехать. Есть одна работа. Я обязан исполнить ее в городе, который не имею права назвать. Какое-то время я не смогу тебе писать, наверное, не один месяц, может быть, даже дольше. Но знай, я остаюсь твоим верным, любящим мужем и вернусь к тебе, как только смогу.
Я очень тебя люблю.
Твой навеки верный слуга,
Лука.
Я пришла в отчаяние, упала на маленькую кровать в комнатке под роскошной спальней Катерины, сжимала письмо в руке и рыдала так громко, что графиня проснулась и, не получив ответа на зов, спустилась по винтовой лестнице.
Мне не пришло в голову спрятать листок или выдумать причину отъезда Луки. Я была так охвачена горем, что не сразу заметила, как Катерина вырвала у меня письмо и прочитала его. Она пыталась убрать от лица мои руки, чтобы поговорить, но оставила эти попытки, просто села рядом и обняла меня за плечи.
Когда я немного успокоилась и отдышалась, Катерина отодвинулась от меня, расправила письмо на колене и негромко проговорила:
– Негодяй! Как он посмел так обидеть тебя! Лука казался таким добрым и чувствительным. Я отправлю за ним погоню и…
Она благоразумно умолкла, не договорив, после чего задумалась. Некоторые фразы привлекли ее внимание.
– «Есть одна работа. Я обязан исполнить ее в городе, который не имею права назвать». Дея, да он шпион!
– Не знаю. Я в этом не разбираюсь, – дрожащим голосом произнесла я, но мою госпожу было трудно одурачить.
– Раньше ты никогда мне не врала, – спокойно сказала Катерина. – Должна признать, что лгунья из тебя никудышная. – Она смотрела на меня с сочувствием, но пристально и неотрывно. – На кого он работает? Кому хранит верность?
– Дому Риарио, разумеется, – прошептала я, но усталость, злость и разбитое сердце лишили мои слова убедительности.
Я это понимала, Катерина тем более.
– Я всегда верила тебе как никому другому, Дея. Не предавай меня.
Я сделала вдох и закрыла глаза, чтобы вид комнаты не напоминал мне о Луке. Но даже с закрытыми глазами было невозможно не замечать запаха чернил.
– Он всегда был верен Риарио и тебе, мадонна, – заговорила я, не открывая глаз. – Однако прежде всего Лука служил своему благодетелю Лоренцо де Медичи, который спас его от сиротства и дал образование.
– Лоренцо, – с почтением повторила Катерина.
Несмотря на неприкрытую ненависть мужа к семейству Медичи, правительница Форли всегда восхищалась Лоренцо. Однако голос ее ожесточился.
– Значит, он был шпионом Медичи, – подытожила она.
Я кивнула и сказала:
– Он предостерегал Лоренцо, что Джироламо собирается его убить.
Катерина подняла письмо двумя пальцами, угрожающе помахала им и заявила:
– Если бы он не привел тогда из Милана огромную армию, я не поверила бы ему, отправила бы за ним погоню и притащила обратно.
– Он хороший человек, мадонна, и желает тебе только добра. – Я наконец-то взглянула на нее. – Пожалуйста, даже не думай…
– Не буду, если скажешь, на кого он работает теперь. На бестолкового Пьеро де Медичи, сына Лоренцо? Или на кого-то еще? На моего дядю Лодовико? – В следующий миг в ее глазах полыхнула неприкрытая ненависть. – Или, Господи упаси, на Борджа?
– Он никогда не стал бы служить такому, как Борджа! – с жаром возразила я. – Лука расстроился не меньше тебя, когда испанец получил тиару. Он наверняка действует против него!
– Куда бы ни отправился твой муж, это дело наверняка опасное, иначе он взял бы тебя с собой, – заметила Катерина.
Меня снова душили слезы, я с трудом сглотнула и произнесла:
– Он сказал мне, что уедет, только не знает, когда именно.
– Ты знала и ничего мне не сообщила? – Катерина замерла.
– Да. Прости меня. – Я виновато покачала головой.
При этих словах она нахмурилась, с достоинством поднялась и спросила:
– Когда ты узнала, что он уезжает?
– Два месяца назад. – Я внимательно всматривалась в Катерину, глаза которой блестели от гнева. – Конечно, я хотела поехать с ним, но мы оба знали!.. Я рассказывала ему… – Я замолкла от нахлынувших чувств.
