355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джинн Калогридис » Алая графиня » Текст книги (страница 3)
Алая графиня
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 17:16

Текст книги "Алая графиня "


Автор книги: Джинн Калогридис



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

Но меня это нисколько не волновало. Я отправилась обратно к покоям герцогини по бесконечной галерее женской половины с огромными портретами предков Боны, изображенных на фоне цветущих садов. Рядом с комнатой герцогини висело и ее изображение. Она сидела и с гордостью взирала на младенца Джана Галеаццо, которого держала на руках. Вокруг нее стояли придворные дамы: тетка герцога Елена дель Майно, Эмилия Аттендоли, прислуживавшая еще его матери, и Антония, дочь Эмилии. Чуть дальше по коридору находился самый свежий парадный портрет. На нем Эрмес протягивал своей младшей сестре Бьянке Марии сорванное с дерева яблоко. На портрете десятилетней Катерины была запечатлена ее любимая борзая, выпрашивающая на задних лапах подачку.

Моего портрета, так же как и изображений моих предков, здесь не было.

Наконец я дошла до открытой двери библиотеки, находящейся в юго-западной башне. Простой каменный пол сменился мраморным с серебристыми прожилками, а кладка поднималась на целых три этажа. Никаких портретов здесь не было – только огромные стены, занятые высокими дубовыми стеллажами. На полках стояли фолианты, переплетенные в парчу, дамаст и бархат. Несмотря на отсутствие у герцога интереса к литературе, его библиотека была бесценна, в ней имелся даже экземпляр «Энеиды» Вергилия с заметками самого Петрарки. По причине баснословной стоимости все книги были прикованы к полкам серебряными цепочками.

Здесь было всего три человека: два юных монаха из ближайшего монастыря Чертоза и библиотекарь. Он не имел права оставлять без присмотра свою вотчину, но уже желал покинуть пост и нахмурился при виде меня. Я не обратила на это внимания, прекрасно сознавая, что уйду отсюда раньше монахов, которые в благоговении застыли над каким-то манускриптом.

Я прошла мимо них и направилась к внутренней лестнице, намереваясь подняться на четвертый этаж, откуда можно глядеть далеко в сторону Рима, высматривая, не едет ли муж.

Когда я ступила на лестницу, мое внимание привлекло какое-то движение за окном. Рядом с крепостным рвом, у главного входа в замок, стояли два дворянина. Слуга сжимал в одной руке поводья их коней, а в другой держал фонарь. В слабом пятне света неутомимо кружились снежные хлопья.

Я остановилась, чтобы повнимательнее рассмотреть людей внизу. Я почти не видела лиц, но узнала одного из дворян по осанке. Это был Карло Висконти, черноволосый придворный, член миланского Совета Справедливости. Его поза и жесты выдавали крайнее волнение. Рядом с ним стоял пожилой господин с седой головой, возможно, отец Карло.

От замка к ним шел мужчина, несущий на руках бесчувственную девушку. Заметив его, старик ударил себя в грудь, затем протянул руки, и этот человек осторожно передал девушку отцу.

Младший Висконти не собирался так легко мириться с позором, выхватил меч и кинулся к человеку, принесшему девушку. Но тот лишь поспешно отступил назад и раскинул руки, призывая его к миру.

На несколько секунд все замерли, наверное, кто-то из них говорил, а остальные слушали. Затем Висконти резким движением вложил меч в ножны и весь съежился от горя. Тот, кому он угрожал оружием, подошел поближе, оказался в круге света от фонаря и похлопал Карло по плечу.

Другую руку Лоренцо Великолепный протянул его отцу и что-то сказал. Затем он сунул руку в карман и украдкой передал Висконти кошель. Тот принял его, уже не споря.

Снег повалил гуще, и старик сел на коня. Он протянул руку дочери, которая еще нетвердо стояла на ногах – Карло с Лоренцо пришлось вдвоем поднимать ее в седло. Молодой Висконти со слугой сели на вторую лошадь. Карло чуть задержался и поклонился Лоренцо, тот ответил ему тем же, и кони помчались по опущенному мосту.

Я стояла у окна, когда Лоренцо развернулся и понуро направился обратно к замку. Ветер швырял в лицо его длинные черные волосы. У самого входа он остановился и посмотрел прямо на окно библиотеки, как будто сумел разглядеть меня при всей своей близорукости.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Снег шел всю ночь. К утру лохматые тучи рассеялись, и под голубыми небесами остался лежать бескрайний белый ковер, сверкающий на солнце. Было по-прежнему холодно, но ветер утих. Бона радостно сказала мне, что сегодня прекрасный день для путешествия, мол, Маттео вскоре вернется домой.

Я слабо улыбнулась в ответ на ее слова, но беспокойство не покидало меня, от тревоги живот с самого утра сводило судорогой, и о завтраке не могло быть и речи.

Вместо того я горячо молилась в часовне, рядом с герцогиней:

– Господи, защити слугу Твоего Маттео да Прато, помоги ему вернуться домой целым и невредимым. Святая Дева, Матерь Господа нашего, огради моего мужа от несчастий. Святой Христофор, покровитель всех путников, защити его…

После молитвы я надела тяжелый плащ и спустилась в коридор, выходящий в сад, где дровосеки успели сложить гору из еловых ветвей высотой в человеческий рост. Я прихватила с собой несколько лохматых лап и осторожно двинулась дальше по скользким каменным плитам открытой лоджии. На другой стороне пожилая служанка сметала с перил снег, ее муж, совсем дряхлый старик, посыпал каменный пол золой из ведерка.

Комната Маттео находилась прямо под спальней герцога, через две двери от выхода в сад. Только самые старшие офицеры Галеаццо помещались во втором этаже, рядом с его семейством. Чикко Симонетта – секретарь и правая рука нашего господина – был удостоен жилья рядом с покоями его светлости, даже ближе, чем Бона. Верность и таланты Маттео тоже были оценены. Ему пожаловали одно из лучших помещений, пусть и в первом этаже.

Я замешкалась на пороге комнаты мужа, отыскивая в кармане плаща ключ. Как и Чикко, его непосредственный начальник, Маттео всегда запирал свое обиталище. Герцог доверял Чикко все государственные тайны, а старший секретарь, в свою очередь, делился некоторыми из них с моим мужем. В наши опасные времена герцог Галеаццо проявлял несомненную мудрость, зашифровывая все письма на тот случай, если они попадут в руки какому-нибудь постороннему человеку. Ведь даже курьерам не всегда можно доверять. Герцог облек Чикко большой властью при дворе за его врожденный талант криптографа, а тот продвинул по службе моего мужа за способность придумывать и запоминать шифры, не поддающиеся взлому. Маттео было достаточно взглянуть на письмо на латыни или местном языке, чтобы расшифровать его за считаные минуты, – невероятный талант. Он прослужил герцогу уже семь лет и был посвящен во многие тайны, поэтому именно его назначили младшим посланником в Риме. Маттео уже был там весной, до нашей свадьбы, и вот теперь я ждала его скорого возвращения из второй поездки. Я ни о чем не расспрашивала мужа, но гордилась им и нисколько не сомневалась в том, что в Риме он встречался с членами Священной коллегии и, возможно, с самим Папой.

Из-за снегопадов деревянная дверь разбухла. Даже отпертая, она открылась только после хорошего толчка. Распахнув дверь, я кинула на пол еловую лапу, как следует вытерла о нее ноги, вошла, захлопнула за собой дверь и раскидала оставшиеся душистые ветки по комнате.

Маттео уехал почти два месяца назад, но в комнате до сих пор стоял запах его розмариновой воды, оливкового мыла, пергамента и чернил. Никуда не делся и безошибочно узнающийся дух мужского тела. В комнате было зябко – камин давно не топили. Этим утром я обещала Господу, что забуду все свои страхи и не стану думать о возможной гибели Маттео, буду верить, что Всевышний внял моим молитвам о его благополучном возвращении. Чтобы доказать искренность своих намерений и свою веру, я разожгу огонь, и к возвращению мужа в комнате станет тепло и уютно.

Еще вчера я принесла и сложила у каминной решетки дрова, предусмотрительно захватила для растопки можжевеловой коры. Сегодня я вынула из кармана трут и кремень с кресалом. Мне пришлось ударить камнем о сталь не один раз, чтобы выскочила искра и трут занялся. Я сидела на пятках, раздувая его, и размышляла о своем странном замужестве.

Другие женщины решили бы, что мне несказанно повезло. Маттео недоставало благородного происхождения и поддержки семьи, но своим умом и способностями он сумел добиться удивительно высокого положения. К тому же мой супруг был недурен собой: выше многих мужчин, со стройными руками и ногами, пусть и немного худощавыми, с густыми волосами цвета темной меди, которые в сумерках казались почти черными. Волосы он стриг коротко и часто прятал их под красной фетровой шапочкой, плотно облегавшей голову, – такую же носил и его начальник Чикко. От природы Маттео был светлокожим, хотя из-за частых путешествий с его лица не сходил загар. Светло-карие с ореховым оттенком глаза излучали спокойствие и задумчивость. У него был красивый рот, хотя на верхней губе имелся шрам, оставшийся после какого-то несчастного случая, произошедшего в детстве. Говорил Маттео всегда спокойно и доброжелательно. Иногда, если он увлекался беседой, в его речи проскальзывал явный тосканский акцент.

За все семь лет, проведенные при дворе герцога, Маттео никогда не обделял меня своим вниманием. На праздниках, на летних пирах с играми в саду, на охоте Маттео всегда оказывался рядом со мной. Он, кажется, знал все подробности моего бытия, постоянно интересовался, как я поживаю, а особенно тем, хорошо ли проходят мои уроки. Он спрашивал, добра ли ко мне Бона, грубит ли Катерина, какие предметы нравятся мне больше других, чем я люблю заниматься в свободное время, какие книги читаю. Я, в свою очередь, забрасывала вопросами его. Я узнала, что он из Флоренции, точнее, из Оспедале дельи Инноченти, самого большого воспитательного дома в городе.

– Сначала я жил в приюте, но уже скоро был спасен оттуда одним покровителем, – рассказывал Маттео. – Меня воспитывали монахи церкви Сан-Марко. Я немного подрос и отправился в университет в Павию, где меня заметил Чикко.

– Значит, во Флоренции у тебя никого нет? – спросила я. – Ни родственников, ни приемной семьи, в которую можно было бы вернуться?

– Никого. Зато у меня там много хороших друзей. – Он чуть поколебался, тонко улыбнулся и продолжил: – Тебе понравится во Флоренции. В этом городе некого бояться, не то что здесь… – Маттео вдруг понял, что это крамольное высказывание, и отвел глаза. – Люди там счастливее, они свободно выражают свои мысли. Самые лучшие в мире художники живут во Флоренции, потому что им покровительствуют тамошние правители.

– Нет города прекраснее Милана, – твердо возразила я, хотя никогда нигде не бывала, боялась путешествий и Бона была моим главным прибежищем в жизни.

– Как только ты увидишь Флоренцию, твое мнение переменится, – пообещал Маттео.

Я не слишком задумывалась о своей дружбе с ним. Он был добр ко мне, но ненавязчив. Иногда, отвлекшись от разговора за общим столом, я ловила на себе взгляд Маттео, но в таких случаях он густо краснел и отводил глаза.

Кажется, становясь старше, я все сильнее привязывалась к нему, однако, следуя строгим религиозным наставлениям Боны и собственному желанию искупить родительский грех, нисколько не интересовалась возможным замужеством и плотскими удовольствиями. Мир – пугающее, злое место, мне повезло, что я живу под крылышком у Боны. Когда мне было лет двенадцать, я просила герцогиню отправить меня в монастырь, но она отказалась. Потом я была благодарна ей за это. Оказалось, Галеаццо, напившись, любит наносить ночные визиты в женские обители, уверенный в том, что его право сеньора распространяется и на этих несчастных затворниц. Я поклялась никогда не выходить замуж, хранить девство и не служить никому, кроме Господа и Боны, до конца своих дней. Поэтому я не принимала в расчет ухаживания Маттео.

Зато герцог не обращал никакого внимания на мои клятвы. Когда мне исполнилось шестнадцать, он велел Боне присмотреть для меня мужа. Приданого я не имела, поэтому о достойной партии речи не шло. Через несколько месяцев герцог понял, что Бона намеренно затягивает дело, и объявил, что я выйду замуж за старшего конюшего Боны, некоего Ридольфо, который как раз недавно овдовел. Это был толстопузый седой старик, не испытывавший интереса ни к каким изящным искусствам. Он разбирался только в лошадях и собаках, да и в тех плохо. Недавно один жеребец, выведенный из себя постоянными побоями, даже выбил ему передние зубы. Собаки ненавидели Ридольфо по той же причине. Я нисколько не сомневалась в том, что его покойная жена с радостью покинула общество такого супруга. Ридольфо еще при ее жизни бросал похотливые взгляды на меня и других молодых женщин. Уж ему-то нежное девичье тело наверняка сгодится и без всякого приданого.

Узнав о грозящем мне замужестве, я рыдала и умоляла Бону отменить свадьбу или устроить побег. Она очень сопереживала мне, но не могла ослушаться мужа. По мере того как приближался назначенный день, мне все больше казалось, что я схожу с ума.

Тогда Маттео пошел к герцогу и попросил моей руки.

Брачная церемония состоялась в июле. На скромном венчании в домовой церкви присутствовали Бона, ее придворные дамы, Чикко и другие писцы, товарищи Маттео. Мой жених был так ошеломлен собственным поступком, что не смел даже бросить на меня взгляд. После обряда он поцеловал меня не в губы, как полагается мужу, а в лоб. На скромном пиру, устроенном в зале для слуг на первом этаже, Маттео смотрел на кого угодно, только не на меня. Тем вечером он выпил больше обычного, так же как и я, – по-видимому, не только невеста боялась предстоящей брачной ночи.

Мы пришли к нему в комнату, где кто-то успел усыпать постель лепестками роз. Франческа, камеристка Боны, быстро помогла мне раздеться до рубашки, а Маттео скрылся за распахнутыми дверцами гардероба – надо полагать, чтобы снять одежду. Когда Франческа ушла, я забралась в постель, натянула на себя одеяло и принялась ждать, предполагая, что сейчас мой супруг явится в обнаженном виде.

Маттео вышел через минуту. На нем не было только камзола, он остался в короткой рубахе и рейтузах.

Муж указал на шкуру, постланную у нетопленого камина, и сказал, не поднимая на меня глаз:

– Сегодня я посплю здесь.

Я смотрела на него с изумлением. Мысль о половом сношении нагоняла на меня ужас, однако священник объявил нас мужем и женой. По моему разумению, мы были обязаны совокупляться, желаем того или нет.

– Почему ты не хочешь лечь в постель?

– Я… – Он зарделся. – Дея, мне была невыносима сама мысль о том, что ты насильно будешь выдана за такого жестокого, мерзкого человека, который совершенно тебя недостоин. Но я…

– Ты меня не любишь, – спокойно завершила я, думая о том, как же могла столько лет подряд неверно истолковывать его взгляды. – Ты женился на мне просто по доброте душевной.

Он тяжко вздохнул, расправил плечи, присел рядом со мной, взял меня за руку, наконец-то посмотрел в глаза и с жаром произнес:

– Дея, я люблю тебя сильнее, чем кто-либо в этом мире, клянусь защищать от всякого зла и нежно заботиться о тебе. Я твой преданный друг, но никогда не смогу быть чем-то большим. Ты понимаешь?

– Да, – ответила я. – Ты вообще не любишь женщин.

– Вовсе нет. – Он коротко, невесело рассмеялся. – Просто… сложилась невероятно запутанная ситуация. Скоро придет время, и я объясню тебе, почему должно быть именно так, а пока прошу верить мне на слово. И еще кое-что…

Я удивленно подняла бровь.

– Ради блага нас обоих мы должны делать вид, что брак состоялся. Так будет безопаснее всего. Ты сможешь, Дея, зная, что я люблю тебя и желаю тебе только добра?

Его слова и взгляд выражали одно лишь сострадание. В голосе Маттео мне послышалась душевная боль, но все равно мысленно я возмутилась. Я решила, будто он лжет, что предпочитает женщин, а не мужчин, поскольку это смертный грех, который приведет его к бесчестию и гибели, если о том станет известно. Однако я разозлилась, что Маттео не желает сказать мне правду. А еще уверяет, будто мы с ним настоящие друзья!

Я выпустила его руку, схватила пуховую подушку, со всей силы запустила ему в лицо, упала на постель, развернулась к Маттео спиной и лежала так, пока возмущение не сменилось слезами. Я сама не могла понять, отчего плачу так горько и безутешно, хотя должна бы испытывать облегчение.

Когда он лег рядом со мной и обнял за плечо, я не стала отстраняться. Так мы и провели первую брачную ночь.

Гордость моя была уязвлена, но я быстро оправилась. В конце концов, теперь у меня было нечто такое, чего я никогда не имела: семья, пусть и состоявшая из одного Маттео. Впервые в жизни я принадлежала кому-то и кто-то – мне. В отличие от других женщин я вовсе не мечтала о детях, на самом деле даже думала втайне, что приводить в этот злобный мир новую душу просто жестоко. Быть рядом с Маттео мне нравилось, и я решила, что прекрасно проживу с ним и без всякой супружеской близости.

Наши решения иногда так опрометчивы.

Я думала, что стану любить его как друга, брата. Я вовсе не ожидала, что он будет заботиться обо мне, будет каждый день оказывать мне маленькие знаки внимания, приносить подарки, радоваться при виде моей улыбки. Я не предполагала, что буду лежать в его постели, притворяясь спящей, пока он работает допоздна за письменным столом. Я и не знала, что свет лампы придает его коже золотистый оттенок, оставляя тени в ямочках на щеках и на горле, и рассыпает медные искры по волосам.

Днем он работал наверху, на мужской половине замка, вместе с Чикко и другими писцами, а я проводила время с Боной. По ночам муж в одиночку корпел у себя в комнате над секретными заданиями. Я гордилась тем, что Чикко доверяет ему самые деликатные дела, но в то же время сердилась на секретаря герцога за то, что тот перегружает Маттео работой. Мой супруг был очень скрытным, никогда не рассказывал о своей работе, не оставлял на видном месте никаких бумаг. Иногда он читал, но в основном писал. Закончив, муж собирал все листы и прятал их в тайник под стенной панелью, который запирался на ключ, висящий на кожаном ремешке. Маттео постоянно носил его на шее.

Как-то раз я случайно проходила мимо, когда он работал за столом, не успела вовремя отвернуться и мельком увидела в руке Маттео шифровальную таблицу. Она показалась мне чудесным гобеленом с узорами из цифр, латинских букв и математических символов, изящно вьющихся по листу без пробелов или знаков препинания. Я постаралась забыть увиденное, но это было невозможно, – правда, как и Маттео, я умела хранить тайны. Только Бона, которая когда-то обучала меня грамоте, знала мой секрет. Стоило мне увидеть письменный текст, будь то на латыни, французском или моем родном языке, и я уже не могла забыть ни слова. Бона была просто шокирована тем, что Господь наделил женщину столь бесполезным талантом, и по ее требованию я держала свои умения при себе.

Скрывала я их и от Маттео, ведь, засыпая, было так приятно смотреть на него, когда он сидел за работой. Мне не хотелось, чтобы муж подумал, будто я люблю совать нос не в свое дело.

Вскоре после свадьбы я проснулась среди ночи и увидела, что лампа уже шипит и источает синий свет, а Маттео так и сидит за столом. Бумаги были отодвинуты в сторону, и он держался неестественно прямо, прижав руки к бокам. Глаза у него были закрыты, лицо расслаблено, уголки губ чуть растянуты в блаженной улыбке. Я решила, что муж заснул, повернулась, собираясь встать и уложить его в постель, но стоило мне пошевелиться, как глаза Маттео медленно раскрылись. Сна в них не было и в помине.

– Мне показалось, ты спишь, – пояснила я, вздрогнув от неожиданности.

– Я просто задумался, – ответил он, как будто это было исчерпывающее объяснение, а его сияющие глаза при этом лучились любовью. – Если ты не против, я подумал бы еще немного.

– Конечно.

Я перевернулась на другой бок, но заснуть уже не смогла. Мне не давало покоя выражение его лица.

Общаясь со мною, Маттео всегда был терпелив и добр. В гневе я видела его только однажды, когда как-то вечером старший секретарь герцога пинком распахнул дверь нашей комнаты и втолкнул мужа внутрь. Маттео со всего размаху упал на пол, я ахнула и кинулась к нему. Верхняя губа у него была разбита, из нее сочилась кровь, левый глаз заплыл. Я обняла супруга за плечи и попыталась усадить. Дрожа от гнева, он оттолкнул меня и попытался встать на ноги.

Чикко Симонетта быстро вошел в комнату, снова сбил его на пол и проревел:

– Дурак! – Он был старше Маттео на сорок лет, в висках у него блестела седина, однако секретарь отличался крепким телосложением и был высок, словно дуб. – Ты что, смерти ищешь? Сиди здесь, а лучше сунь голову в холодную воду – может, снова начнешь соображать!

С этими словами Чикко развернулся, вышел и с грохотом закрыл за собой дверь.

Я хлопотала вокруг Маттео, смывая кровь. С одного зуба откололся кусочек эмали, верхняя губа была рассечена на месте старого детского шрама, нежная кожа вокруг глаза побагровела. Я осторожно расспрашивала мужа, из-за чего случилась драка, но Маттео был слишком взволнован, чтобы отвечать. Я решила, что он, скорее всего, увидел, как в покои герцога тащат очередную женщину, и попытался ее защитить. Хотя, прослужив у герцога столько лет, Маттео должен был понимать тщетность подобной затеи.

Той ночью мы не разговаривали. Я помогла ему раздеться и откинула с постели покрывало, однако он так и не лег. Работать муж тоже не стал, просто сидел за столом и смотрел на панель, под которой помещался тайник.

За полночь я проснулась и увидела, что лампа до сих пор горит, а Маттео так и сидит на стуле. Глаза его – один из них совершенно заплыл и превратился в бордовый синяк – были закрыты, а на лице отражалась если не радость, то как минимум умиротворение.

– Чего ты сидишь? – осторожно спросила я.

Он сделал глубокий вдох, затем выдохнул и, чуть вздрогнув, пояснил:

– Пытаюсь понять, как именно обстоят дела.

Его голос был каким-то неуместно жизнерадостным. Я босиком подошла к столу и задула лампу, а затем увлекла Маттео в постель. Он заснул, обнимая меня за плечо. Больше мы не вспоминали о том случае, но я наблюдала, как день за днем опухоль на верхней губе спадает – только старый шрам стал немного заметнее.

Несколько месяцев нашего брака пролетели незаметно. Прошел июль, начался август. На всех праздниках и свадьбах мы с Маттео сидели рядом, танцевали друг с другом, сияя счастьем, как и полагается молодоженам. Мы заливались краской, если кто-нибудь отпускал в наш адрес не вполне пристойную шутку, пожимали плечами и улыбались в ответ на вопрос, когда же ожидать появления первенца.

Я начала влюбляться в Маттео, хотя и не собиралась. Я даже не думала, что кто-нибудь может быть таким же добрым, как наша Бона, столь же деликатным, способным ставить нужды ближнего превыше своих. В возникшем чувстве был повинен Маттео. Я не полюбила бы его так сильно, если бы он не смотрел на меня с неподдельной симпатией. К тому же, наблюдая за ним изо дня в день, я убедилась, что он вовсе не предпочитает мужчин женщинам.

Почему же, в таком случае, муж старательно избегает моих объятий?

К концу августа я начала понемногу выказывать ему свою привязанность. Когда весь двор праздновал на природе приход осени, я взяла Маттео за руку и повела к пруду, находящемуся в дальнем конце охотничьего парка герцога. Полная луна отражалась в темной недвижной воде. Я обратила его внимание на звезды, сверкающие алмазами, показала одно созвездие, а потом рассказала Маттео то, о чем не говорила никому. Я почему-то знала, что он меня поймет.

– Видишь те звезды и завитки облаков рядом с ними? – Я указала на небо. – Вместе они образуют перевернутую четверку.

Маттео заметил это и внимательно посмотрел на меня.

– Верно.

– Это человек, видишь? Он висит вверх ногами, одна из них согнута, отчего получается цифра «четыре».

– Повешенный, – прошептал он.

Я не поняла, что означает его тон, но согласилась, отдаваясь на волю воображения:

– Можно сказать и так. Если кто-нибудь привяжет ему к ноге веревку, то он, наверное, повиснет вниз головой и согнет другую ногу в колене. Маттео, этот человек – ты.

Я поглядела на мужа, чтобы увидеть его реакцию. Я думала, он засмеется, решит, что это просто шутка, но Маттео смотрел на меня с тем же вниманием, с каким изучал шифровальные таблицы.

– Что это значит? – спросил он.

Я снова взглянула на Повешенного, и меня вдруг охватил страх. Теперь обязательно случится что-то плохое, но оно породит что-то очень хорошее. Такое, что непременно понравится Маттео.

– Грядут перемены, – ответила я уверенно.

Мне не хватило духу сказать вслух, что за них придется дорого заплатить. Ночь была теплая, но, когда я заговорила, поднялся ветерок.

Маттео чуть заметно задрожал, однако тут же взял себя в руки и спросил:

– Дея, как часто ты видишь подобные… знаки?

– Они повсюду, – ответила я, приободрившись оттого, что он не поднял меня на смех. – Просто я замечаю их чаще других. – Меня все-таки терзали сомнения. – Бона сказала бы, что это от дьявола.

– Она тоже иногда ошибается, – ответил он, кажется не успев сдержаться, и тут же спросил: – Ты рассказывала об этом кому-нибудь еще?

– Никому. Я подумала, что ты, скорее всего, поймешь.

– Верно. Ты не должна говорить об этом никому, даже Боне. – Он снова на миг умолк. – Это вовсе не от дьявола, но многие уверены в обратном. Произносить такое опасно. Людей убивают и за меньшее.

– Я рассказала только тебе.

– Если ты увидишь что-то такое, о чем мне следует знать… то сообщи об этом, и я буду тебе признателен. – Его голос потеплел. – Ты должна быть такой, какая есть, Дея. Нельзя губить свои таланты, но знать о них будем только мы с тобой.

Я улыбнулась, радуясь тому, что у нас есть общая тайна.

Маттео снова взглянул на небо. Я воспользовалась моментом и дотронулась до его теплой щеки. Он улыбнулся мне, но, уловив выражение моих глаз, отстранился и ушел к остальным.

Однако я так легко не сдавалась. В последующие дни, целуя его утром и перед сном, я старалась попасть не в щеку, а в губы. Я начала замечать, как он красив, понимать, как мне повезло, что Маттео стал моим мужем, была признательна за его доброту. Когда он засиживался за полночь, я подходила к нему, прижималась щекой к плечу и уговаривала идти спать. Я страстно желала, но боялась его прикосновения.

Каждый раз он неизменно мягко и нежно отстранял меня, избегал моих поцелуев, отнимал руку, если я слишком долго удерживала его. В ответ на мои комплименты супруг лишь смущенно улыбался и отводил взгляд. Как-то раз в начале ноября Маттео работал за столом. А я сидела перед камином в одной ночной рубашке и подкидывала в него дрова. Обернувшись через плечо, я спросила Маттео:

– Что плохого в том, если бы мы действительно жили как муж и жена?

Долгое молчание уже само по себе было ответом. Униженная, я снова перевела взгляд на огонь, силясь побороть подступающие слезы.

Выдержав паузу, он тихонько произнес:

– Дея, я люблю тебя, но не так. – Муж помолчал. – Через несколько дней я уезжаю в Рим. Чикко попросил меня выполнить там одно поручение герцога. Наверное, по возвращении я смогу тебе все объяснить. Вероятно, мы скоро сможем вместе уехать во Флоренцию к моим друзьям.

– Во Флоренцию? – повторила я сипло. – Причем тут Флоренция?

Маттео как-то помрачнел, долго молчал, а потом произнес:

– Ты не будешь сердиться, когда все узнаешь. Прошу тебя, Дея, потерпи еще немного.

Я ничего не ответила, только несколько раз яростно перемешала угли, надулась и отправилась в постель. В конце концов мне надоело упиваться жалостью к себе, и я заснула.

Через несколько часов я очнулась. Стояла глухая ночь, в комнате было темно, единственное окно закрыто ставнями. Маттео задул лампу, но его не было рядом со мной. Вместо того он вышагивал по комнате взад-вперед, сходя с ковра на каменный пол, возвращаясь обратно и размахивая руками. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела, как муж остановился у южной стены, нарисовал в воздухе какую-то замысловатую фигуру, после чего что-то тихонько забормотал себе под нос, едва слышно, но уверенно. Затем он развернулся лицом к западу и снова изобразил какой-то знак. Когда муж повернулся на север, до меня дошло, что он рисует в воздухе звезды и объединяет их в круг.

Волосы зашевелились у меня на затылке. Звезды и круги относятся к области магии, а Бона твердо внушила мне, что все это от дьявола. Но испугалась только одна часть моего существа, другая же сгорала от любопытства и даже пришла в восторг. Круг, описанный Маттео, заключал в себя всю комнату вместе с кроватью, на которой лежала я. Значит, я тоже защищена от любого зла, которое захочет пробиться сюда снаружи.

Мой муж вовсе не призывал в темноте демонов и не произносил злых заклинаний. Он остановился в центре круга, в изножье кровати, раскинул руки и поднял лицо к невидимому небу. Я поняла, что Маттео молится.

На следующее утро я не заговаривала о том, что видела, не упоминала об этом и в последующие дни, хотя супруг каждую ночь рисовал свои звезды. Собираясь в путешествие, он делался все задумчивее. По временам мне казалось, что муж вот-вот откроет мне какую-то важную тайну, но все-таки что-то его удерживало.

Каждое утро и вечер я молилась в часовне рядом с Боной:

– Пусть все поступки Маттео будут добрыми и он полюбит меня. Спаси и сохрани его.

Маттео уехал в Рим холодным ноябрьским утром. Он не позволил мне пойти вместе с ним на конюшню, хотя было очень рано и Бона ждала меня только через час. Одетый в тяжелый теплый плащ и шляпу, Маттео развернулся и остановил меня, когда я двинулась вслед за ним к двери нашей комнаты.

– Дея, я хочу уйти сразу, не затягивая прощания.

К моему изумлению, он крепко сжал мои руки, вгляделся в лицо так внимательно, словно выискивал что-то. Глаза его светились любовью, мне даже показалось, что сейчас он поцелует меня в губы.

– Хорошо, пусть сразу, – согласилась я. – Долгие прощания ни к чему. – Я закрыла глаза, с трепетом ожидая поцелуя, которого не последовало.

Маттео вдруг выпустил мои руки. Когда я открыла глаза, он снял что-то с шеи, стянул через голову ремешок и протянул мне. Я во все глаза с явным недоумением уставилась на маленький черный ключ, который болтался на кожаном ремешке в длинных пальцах мужа.

– Это на крайний случай, – сказал он.

– Он ведь от тайника в стене, – произнесла я с недоверием. – Ты хранишь там свои бумаги.

Маттео кивнул.

– Почему ты не отдал его Чикко?

– Потому что эти бумаги не для него, – ответил он таким тоном, что у меня по спине побежали мурашки. – И ни для кого больше, кроме тебя. Но только на крайний случай.

– Не будет никакого крайнего случая, – угрюмо возразила я, затем взяла ключ и надела себе на шею.

Его слова породили множество тревожных вопросов. «Если ты работаешь не на Чикко, то на кого? Почему? Что это за бумаги?» Но я не спросила ни о чем – Маттео уже стоял в дверях, готовый уйти.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю