Текст книги "Алая графиня "

Автор книги: Джинн Калогридис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Губы Луки осторожно касались моего рта, щек, глаз и лба. Я делала то же самое. Его кожа была нежной и упругой, от нее веяло не поддающимся описанию ароматом мужчины.

Он целовал меня и шептал, задыхаясь:

– С того мига, как увидел тебя, с кошмарного момента, когда привез тебе Маттео, я понял, что ты моя суженая. Он просил меня позаботиться о тебе, Дея, я дал ему клятву, снова увидел тебя в Риме и окончательно понял, что это судьба. Как ты прекрасна! Мое сердце навеки принадлежит тебе.

Я ошеломленно выслушивала его слова, но еще больше меня поразил звук собственного голоса, открывшего ему ту правду, в какой я не осмеливалась признаться даже себе:

– Я люблю тебя, Лука.

Я провела в его объятиях несколько минут, могла бы оставаться в них часами, если бы с балкона не раздался крик Катерины. Госпожа нуждалась в моих услугах.

Я провела пальцами по щеке Луки и неохотно поднялась. Горе все еще читалось на его лице, но изнутри разгорался яркий свет, точно такой же, какой, без сомнений, исходил сейчас и из меня.

Не говоря больше ни слова, я развернулась и поспешила к своей требовательной госпоже.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Когда я вернулась в покои графини, она сообщила, что отправляется сегодня вместе с Джироламо смотреть учения папских войск в крепости Сант-Анджело. Я поразилась, узнав, что граф благосклонно воспринял ее просьбу сопровождать его, хотя нисколько не удивилась самому намерению госпожи. Теперь, когда Джироламо проводил много времени дома, нянчась с новорожденной дочкой, было опасно заводить новые романы, и Катерина просто не находила себе места. Вскоре после рождения дочери она принялась уговаривать Джироламо показать ей крепость и гарнизон.

– Отец всегда водил меня на учения, – сказала Катерина мужу. – Он брал меня с собой, когда обучал моих сводных братьев скакать на лошадях, стрелять из пушки, упражняться с мечами и пиками. Герцог был талантливым воином, и его способности передались мне.

Джироламо был настроен весьма скептически, однако Катерина настаивала, в итоге он сдался, но решил доказать ей, что женщина не способна преуспеть в мужских занятиях. Графиня так разволновалась, что не заметила ни моих покрасневших глаз, ни нервозности, пока я помогала ей затягивать кожаную перевязь и убирать в ножны толедский меч, подаренный Борджа. Я ничего не сказала ей о смерти Джулиано Медичи – в ближайшее время она узнает об этом от кого-нибудь еще.

После обеда Джироламо взял ее с собой в крепость Сант-Анджело – вероятно, желая развеяться и не думать о том, что Лоренцо все-таки уцелел, – и позволил наблюдать, пока сам стоял на зубчатой стене и выкрикивал команды трем сотням солдат, выстроенным во дворе. Сначала они упражнялись со стальными пиками в полтора человеческих роста. Джироламо с большим трудом удалось выстроить войско в три одинаковые шеренги, которые затем промаршировали по двору.

После чего, наверняка пребывая в дурном расположении духа и желая унизить жену, главнокомандующий папской армии развернулся к Катерине, обвел рукой воинов, выстроенных внизу, и заявил:

– Прошу, мадонна. Они в твоем распоряжении. Посмотрим, что ты понимаешь в военном деле.

Катерина коротко улыбнулась мужу и принялась отдавать приказания звучным и властным тоном, каким командовал Галеаццо.

– Я ни на минуту не усомнилась в том, что они послушаются, – сказала она мне тем же вечером, излагая события дня.

Несколькими выкриками она выстроила войско в одну линию и развернула лицом к стене для отражения условного вражеского нападения. Затем графиня снова поставила солдат в три шеренги, потом в две, после чего подвела их к ближайшим воротам с копьями наперевес.

Джироламо был настолько ошеломлен, что лишился дара речи. Придя в себя, он отпустил солдат и лично проводил жену вниз, во двор. Муж все равно хотел доказать ее несостоятельность в военном деле, для чего велел Катерине взять меч и выполнить несколько приемов. Граф считал, будто она понятия не имеет, что означают термины, произнесенные им. У него снова ничего не вышло, потому что Катерина знала все эти слова, и Джироламо не удалось измотать ее физически.

К моменту возвращения из крепости Сант-Анджело домой отношение графа к жене совершенно изменилось. Сказать по правде, он завидовал ей, но в то же время она произвела на него сильное впечатление. Когда Катерина призналась, что всеми своими талантами желает служить мужу и будущим сыновьям, Джироламо был окончательно покорен. Вот тогда-то он и сообщил ей, что младший брат Лоренцо был убит во Флоренции неизвестными наемниками. Катерина выразила сожаление – ее отец всегда был верным союзником Медичи, – и Джироламо притворно вторил ей.

С того дня граф начал посвящать супругу в свои военные дела, время от времени позволял ей сопровождать его на смотры войск. Катерина даже придумывала особые учения, для чего уговорила Джироламо дать ей карту крепости. Солдаты со временем очень полюбили ее, а муж так гордился поддержкой жены, что подарил ей стальную кирасу, которую специально подогнали по женской фигуре и на груди которой красовались объединенные символы домов Риарио и Сфорца – дуб и василиск.

Времена года сменяли друг друга, и малышка Бьянка подрастала. Самое удивительное, что ее голубые глаза поменяли цвет на карий, такой же, как у Джироламо. Это окончательно успокоило нас с Катериной. Борджа, разумеется, больше не показывался во дворце, зато кардинал Джулиано делла Ровере был частым гостем и нередко беседовал с Катериной наедине, когда граф отлучался по делам.

К этому времени мы с Лукой перестали надеяться на случай, способный свести нас, и регулярно встречались с наступлением сумерек, когда спадала жара, на каменной скамье, где Катерина впервые отдалась Жерару.

Лука сильно изменился со смерти Джулиано, от постоянного осознания вины между бровями залегла складка, а в глазах застыла грусть, от какой не спасали даже романтические встречи. Начиная с первого свидания он каждый день сообщал мне последние новости из Флоренции. Они приходили постоянно. Папа Сикст, разгневанный скорой казнью заговорщика Сальвиати, отлучил от церкви Лоренцо и весь город. Его жители лишились права торговать с христианскими государствами до тех пор, пока не свергнут Лоренцо. К их чести, флорентийцы восстали против Папы и выступили на стороне Медичи. Сикст, полыхая ненавистью, убедил короля Неаполя объявить Флоренции войну.

Выложив все мрачные дневные новости, Лука неизменно заключал меня в объятия, и мы целовались оставшиеся полчаса, после чего мне приходилось возвращаться к графине. Я уже успела забыть, каково страдать от неудовлетворенного желания. В последний раз я лежала без сна, сгорая от вожделения, когда жила с Маттео и еще не подозревала, что он мой брат.

По мере того как усиливалась жара, все сильнее пламенела и наша страсть, простых поцелуев уже не хватало. Когда Лука однажды протянул руку, я позволила ему высвободить из корсета мою грудь и поцеловать ее. В другой раз я набралась храбрости, скользнула рукой ему между ног и первый раз коснулась мужского органа. Лука не стал отстраняться. Не возражал он и в тот жаркий августовский день, когда я запустила пальцы во вьющиеся волосы под животом, взяла фаллос в руку и изумилась этому незнакомцу, столь твердому и упрямому, но с такой нежной, бархатистой кожей.

Лука подсказал мне, как двигать рукой вверх-вниз, захватывая бархатистую кожицу и натягивая ее на налитый кровью кончик, похожий на шляпку гриба Мои упражнения вызвали у него стон наслаждения. Я осмелела и изменила ритм, хотя теперь понимаю, что действовала тогда весьма неуклюже.

– Стой, – простонал Лука. – Больше не выдержу. Дея, я должен тобой обладать. Умоляю…

К этому моменту разум покинул меня, поэтому я ответила:

– Только скажи, что нужно делать.

Я подняла юбки, как это часто делала Катерина, и дожидалась, изнемогающая от желания и в то же время напуганная.

– Ты сама знаешь, – прошептал он, не дождался ответа, взглянул в мое испуганное лицо и произнес: – Боже, ты ведь понятия не имеешь… – На его лице отразилось понимание. – Да, конечно. Ведь он был твоим братом, ваш брак оказался ненастоящим. Ты до сих пор девственница.

– Мне это безразлично, – решительно ответила я.

– Но небезразлично мне, – возразил он, протянул руку и осторожно опустил юбки. – Первый раз не должен быть вот таким.

– Но я хочу доставить тебе удовольствие. – Я упрямо потянулась к нему.

Лука нежно взял меня за руки и зашептал на ухо:

– Чтобы доставить мне удовольствие, достаточно того, что ты делала до сих пор. Если, конечно, ты действительно этого хочешь.

Я снова взяла в руку его фаллос и сильно удивилась, когда через минуту из него брызнула беловатая теплая жидкость, густая, словно яичный белок, и непрозрачная. Она наполнила мою ладонь и пролилась на юбку. В следующий миг твердый стержень съежился, темно-розовый кончик спрятался в складках сморщенной кожи.

Изумленная увиденным, я отодвинулась и рассматривала странно пахнущее вещество на ладони, а Лука сидел с закрытыми глазами, тяжело дышал и улыбался. На продолжение он явно был не способен, хотя мне не терпелось расстаться с невинностью.

– Извини, – выдохнул он. – Прости меня… – Его веки затрепетали, открываясь, Лука вынул из-за пояса платок и протянул мне, глядя на юбку. – Надо поскорее смыть, а то останется пятно.

Я подошла к фонтану и вымыла руки в каменной чаше в форме ракушки. Намочив платок, я принялась оттирать с подола темное липкое пятно, оставшееся около колена.

Лука подошел ко мне, поцеловал и опять сказал:

– Прости. Я-то вполне доволен, а вот ты страдаешь от желания.

Я только слабо улыбнулась. В те дни я еще не знала, как удовлетворить себя, поэтому постоянно изнемогала от страсти. Одним днем больше, одним меньше!.. Но я была очень рада тому, что сделала Луку счастливым, о чем тут же и сказала ему.

Он улыбнулся, но в следующий миг снова помрачнел и произнес:

– Я хотел спросить тебя кое о чем. Мне уже давно не дает покоя эта мысль.

Лука говорил таким проникновенным тоном, что я оставила в покое пятно и посмотрела на него. Смуглое лицо пламенело, блестело от пота, он опустил глаза, не в силах выдержать мой взгляд, и рассматривал платок, все еще зажатый у меня в руке. Он так волновался, что его беспокойство передалось мне.

– Я пока еще не говорил об этом с графом, – начал он. – Нет никакой уверенности, что его светлость даст разрешение. Но я хотел бы… Дея, как ты думаешь, если мы получим разрешение, возможно ли… – Он беспомощно умолк, так и не завершив мысль.

Из сострадания я сделала это за него:

– Да, Лука, я выйду за тебя.

Все еще ошеломленная, я вернулась в покои графини, где ее одевали к ужину с мужем и кардиналом делла Ровере. День выдался изнурительно жаркий, и ее светлость выводила из себя мысль о необходимости натягивать на легкую рубашку плотное платье с накладными рукавами. Катерина стояла перед высоким, в полный рост, зеркалом у шкафа, а Теодора прикрепляла тяжелые рукава в форме колокола к плечам ее шелкового верхнего платья.

Когда я вошла, Катерина нахмурилась и внимательно поглядела на меня, а потом, когда я присела в реверансе, спросила:

– У тебя было чистое платье, когда ты уходила. Что случилось?

Я поглядела на влажное пятно, предательски темнеющее на голубом шелке. К своему ужасу, я увидела каплю, не замеченную раньше. Семя Луки высохло, превратилось в беловатую жемчужину.

Катерина нахмурилась еще сильнее, но проследила за моим виноватым взглядом до этой жемчужины и разразилась смехом.

– Надо же, Дея! – воскликнула она, переведя дух. – Ты ходила на свидание к мужчине!

Я не могла поднять взгляд ни на Катерину, ни на усмехающуюся Теодору, а только пробормотала, заливаясь краской и глядя в мраморный пол:

– Прошу прощения, мадонна, могу я поговорить с тобой наедине?

– Разумеется, – весело ответила она и кивнула Теодоре, которая поклонилась, поспешно вышла в коридор и закрыла за собой дверь.

Не успела я произнести хотя бы слово, как Катерина радостно заговорила:

– Надеюсь, тебе повезло и он хороший любовник, хотя целился явно не туда. Честно говоря, Дея, я уже начала за тебя беспокоиться. Слишком уж давно ты обходишься без мужчины.

– Ваша светлость, – начала я, и Катерина удивленно подняла бровь из-за моего непривычно официального тона. – Я собиралась поговорить об этом завтра, но если уж пришлось к слову… этот самый мужчина просил моей руки. Конечно, я не могу ответить ему без разрешения, данного вами и графом.

– Кто этот мужчина? – Всякая веселость тотчас покинула Катерину.

– Один из писцов графа. Его зовут Лука да Сиена.

– Из какой он семьи?

– Сирота, как и я, мадонна. – У меня вдруг задрожали колени. – Но получил хорошее воспитание и образование. Граф Джироламо взял его на службу благодаря талантам и рассудительности. Он очень добрый человек, благородный, если не по рождению, то сердцем.

Лицо Катерины сделалось непроницаемым. Она сложила руки на груди – левая в тяжелом парчовом рукаве, а правая – в хлопковом, просторном и легком, стянутом на запястье. Она отвернулась от меня и от зеркала, подошла к открытым дверям, ведущим на балкон, и поглядела на сад и небо, темнеющее над Римом.

Затем Катерина снова задумчиво заговорила, стоя ко мне спиной:

– Насколько я понимаю, тебе очень небезразличен этот Лука да Сиена.

– Верно, – отвечала я едва ли не шепотом.

Катерина развернулась на каблуках, ее руки так и оставались сложенными на груди, но на лице теперь был написан живой интерес:

– На что это похоже?

Я недоуменно пожала плечами и уточнила:

– В каком смысле, мадонна?

– Как это – любить кого-то? – спросила она. – Я вижу по твоему лицу, что ты обожаешь этого человека, да и своего мужа тоже любила. На что это похоже?

– Это… изумительно, – ответила я. – Я понимаю, ради чего просыпаюсь по утрам. Когда он счастлив, я тоже, когда грустит, мне хочется утешить его. Это самое прекрасное чувство из всех, оно не похоже ни на какое другое. – При воспоминании о Маттео меня охватила скорбь. – На свете нет ничего страшнее, чем потеря любимого человека. Наверное, поэтому любовь и является самым ужасным чувством по сравнению со всеми прочими.

– Значит, оно опасно, – негромко подытожила Катерина.

– Да. – Я представила, что могу потерять и Луку, и закрыла глаза от пронзительной боли. – Очень опасно. Когда теряешь любимого, требуется собраться с духом, чтобы снова полюбить.

Катерина задумчиво склонила голову и спросила:

– А как узнать, что ты любишь кого-то?

– Когда это случится, ты сразу поймешь, мадонна.

Катерина медленно кивнула, на ее лице отражалось смутное желание, но когда она снова заговорила, всякая искренность опять сменилась суровой решимостью:

– Тебе придется выполнять несколько условий. Ты все равно будешь спать со мной, хотя можешь ложиться позже, если захочешь. Я всегда должна знать, где ты находишься. Этот Лука да Сиена получит на тебя только те права, какие я дарую ему. Я буду снисходительна к вам, но это не освобождает вас от обязанностей. Упаси тебя Бог забеременеть и обзавестись хнычущими младенцами, которые тоже потребуют твоего внимания.

– Благодарю, мадонна, спасибо тебе, – промямлила я. – Ты так щедра и великодушна…

Катерина насмешливо скривила губы и заявила:

– Хватит распускать сопли. Еще надо получить разрешение графа.

На закате следующего дня я отправилась на прогулку в сад и застала Луку на нашем обычном месте, на каменной скамье у фонтана. Он сидел, упираясь локтями в колени, понуро свесив голову и сложив ладони в молитвенном жесте, обернулся на звук моих шагов, и я невольно застонала, как только увидела его расстроенное лицо.

Лука слишком поздно взял себя в руки, нацепил на физиономию бодрое выражение.

– Все не так плохо, – вздохнул он, беря меня за руку и усаживая рядом с собой. – На самом деле я мог бы сообразить и ни о чем не просить в такое время. Джироламо слишком озабочен войной с Флоренцией, поэтому нуждается во мне сильнее обычного. Он приказал не докучать ему сейчас всякими глупостями. – Голос Луки упал до шепота. – Может быть, это даже к лучшему. Лоренцо как никогда нуждается в моих услугах.

Чтобы не огорчать Луку, я удержалась от слез и пересказала ему слова Катерины. Он удивился, узнав, что графиня не может обходиться без меня из некоего суеверия, поскольку именно я защищала Катерину, когда убили ее отца.

Мы сидели в сгущавшихся сумерках и тихонько беседовали о Медичи и войне. Весьма печально было то, что объединенная армия короля Неаполя и Джироламо значительно превосходила по численности силы Флоренции. Город находился в осаде, однако его граждане оставались верны Лоренцо, который был готов приехать в Рим и сдаться, если его родина при этом получит свободу.

– Даже Лоренцо не представляет, как выиграть эту войну, – признался Лука. – Если победу одержит Джироламо… даже не знаю, как я тогда буду изображать радость.

Я погладила его по щеке, мы обнялись. Когда окончательно стемнело, я поцеловала его и вернулась к Катерине.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Отказ Джироламо вовсе не ослабил нашу с Лукой любовь. Напротив, чем больше мы огорчались невозможности пожениться, тем сильнее становилась надежда.

Я настаивала на том, что мы все равно можем жить как муж и жена. Ведь мы изнемогали от желания, а если я забеременею, разве это не заставит Джироламо дать разрешение на брак?

Однако Лука не соглашался. Вместо этого он научил меня доставлять ему наслаждение с помощью рук и языка, а однажды, мрачной осенней порой, довел меня до настоящего экстаза.

День выдался на удивление непогожий: серое небо, моросящий дождь, порывистый ветер, от которого гнулись деревья. Ни о каком свидании в саду не могло быть и речи. Лука встретил меня в коридоре перед покоями Катерины и шепотом пригласил на свидание в кладовую рядом с потайным кабинетом.

Когда дело шло уже к вечеру, я, как обычно, испросила у госпожи разрешения на так называемую прогулку.

– Что-то погода совсем неподходящая, – заметила она, лукаво усмехнулась, увидела мое понурое лицо, широко заулыбалась и согласилась: – Ладно, ступай, только не простудись!

Я пробормотала что-то невнятное о прогулке по коридорам, сделала реверанс и поспешила из половины графини к покоям Джироламо, к кладовой с канцелярскими принадлежностями, примыкавшей к кабинету писца. Прошло уже много времени с моего последнего визита в этот сумрачный чулан, но здесь почти ничего не изменилось – полки по-прежнему были забиты бумагой и перьями. На полу оставалось место для двоих, но только в том случае, если бы они лежали, тесно прижавшись друг к другу.

Хотя кое-что теперь все-таки было по-другому. Во-первых, рядом с полками стоял Лука с зажженной лампой в руке, во-вторых, холодный пол был застелен темно-синим шерстяным плащом. Когда я открыла дверь и вошла, Лука поспешно поставил лампу на полку и быстро запер за мной дверь. Только тогда мы обнялись.

Он целовал меня, так крепко прижимался всем стройным, дрожащим от волнения телом, что мне пришлось отступить на шаг назад, чтобы не упасть. Я отвечала ему с не меньшей страстью, хотя мое внимание все-таки несколько отвлекал плащ, расстеленный на полу. Означает ли он, что Лука собирается лишить меня невинности?

Я протянула руку к низу его живота, но он отвел мою ладонь в сторону и выдохнул мне в ухо:

– Сегодня не моя очередь. Приляг, Дея.

Я опустилась на тонкую синюю шерсть, головой в сторону графских садов и ногами – к запертой двери. Лука встал рядом со мной на колени и осторожно поднял подол платья и нижние юбки, обнажая мне ноги и бедра.

– Ничего не делай, – прошептал он. – Просто лежи.

С этими словами Лука начал легонько поглаживать мои ноги и живот, отчего меня охватила дрожь. Усилием воли я заставила себя лежать неподвижно и закрыла глаза.

Руки мужчины снова прошлись по моим ногам, затем скользнули к бедрам. Я сейчас же раздвинула ноги и негромко застонала, когда его пальцы и ладони принялись гладить внутреннюю поверхность бедер, прикасаясь нежно, прямо как перышко. В следующий миг он уже стоял на коленях между моими ногами. Я хотела притянуть его к себе, чтобы оказаться с ним лицом к лицу, но он отвел мои руки и склонился над животом так низко, что я ощутила у себя на лобке его теплое дыхание.

Лука снова принялся гладить мне бедра, медленно приближаясь к треугольнику волос под животом, а затем нежно положил на него руку. Я крепко зажмурилась, стараясь не вспоминать о Боне и не стыдиться происходящего. Я сосредоточилась на ощущениях, какие доставляли пальцы Луки, касавшиеся самых укромных уголков моего тела. Я начала расслабляться, дыхание ускорилось, рот приоткрылся, а его пальцы все так же медленно поглаживали живот и бедра.

Когда я ощутила, что больше не в силах сдерживать нарастающее желание, ладони Луки чуть спустились и шире раздвинули мне ноги. Я ахнула, почувствовав там язык, который прикоснулся к маленькому бугорку плоти, спрятанному в складках кожи. Затем Лука распрямился, положил на это чувствительное место пальцы, принялся массировать его круговыми движениями, и я выгнулась дугой от наслаждения.

Затем он соскользнул к входу во влагалище, погрузил внутрь одну фалангу, затем две, и в следующий миг весь его палец оказался внутри меня.

Лука принялся двигать пальцем, сначала медленно, затем все быстрее и сильнее – я вжалась бедрами в пол и застонала. Я нестерпимо хотела Луку, но, прежде чем успела что-либо сказать, он снова начал массировать то самое чувствительное место, не переставая двигать пальцем во влагалище.

От наслаждения я позабыла обо всем. Я извивалась на полу, не заботясь о том, что нас могут обнаружить, вообще ни о чем, кроме того волшебства, творимого пальцами Луки. В какой-то миг он убрал одну руку и посмотрел на меня. Что-то белое и мягкое легло мне на лицо. Это был его носовой платок.

– Нам нельзя шуметь, – прошептал он. – Сунь платок в рот и, когда настанет время, прикуси, чтобы не кричать.

– Кричать? – Я с недоумением нахмурилась.

– Ты поймешь, когда это случится. Но постарайся не шуметь. – Лука еще немного поднял голову, и я увидела, что он улыбается.

Я послушно скомкала льняной платок и сунула в рот. Пальцы Луки вернулись к невероятно чувствительному бугорку плоти, спрятанному внутри меня.

Вскоре исчезло все, кроме наслаждения. Мое тело и разум забыли о времени и пространстве – ничего удивительного, что Катерина с готовностью шла на риск ради такого счастья.

Мне казалось, будто я растворилась в этом мире, между мною и всем остальным не было никаких преград. Ноги окаменели, спина выгнулась дугой, словно я застыла посреди какого-то припадка. Волна наэлектризованной энергии прокатилась вверх от ног, достигла утробы и взорвалась мириадами брызг. Моя плоть содрогалась, снова и снова сжимала палец Луки, а после наступило такое блаженство, какого я не испытывала никогда в жизни.

В последний миг я вспомнила о платке и впилась в него зубами, чтобы не кричать, но, видимо, не удержалась. Когда я снова пришла в себя, Лука склонялся надо мной, умоляя быть потише.

Следующие месяцы были сладостно-горькими, потому что мы с Лукой крайне редко оставались наедине. Война между Флоренцией и альянсом Неаполя и Рима продолжалась. Флорентийцы упорно поддерживали Лоренцо, хотя им с каждым месяцем становилось все труднее доставлять в город провизию по реке Арно.

Миновало Рождество, наступил новый, 1479 год. В конце января Катерина объявила, что снова беременна, но это не мешало ей время от времени присутствовать на учениях войск вместе с Джироламо. Муж постепенно проникся к ней таким доверием, что иногда она сама проводила учения от начала до конца, а он лишь сидел и наблюдал. Ходили слухи, что солдаты больше верны Катерине, чем своему нетерпеливому, вспыльчивому капитану.

В долгие месяцы уединения графиня не щадила себя, напротив, выбрала одного из командиров Джироламо, и тот обучал ее сражаться верхом. По мере того как рос ее живот, руки и ноги Катерины становились все стройнее и мускулистее, она сделалась невероятно сильной.

В августе 1479 года пришло время родов. Катерина была настолько полна сил, что за четыре часа разрешилась крепким, здоровым младенцем. Увидев крошечный пенис ребенка, она довольно рассмеялась.

– Сынок, – проворковала повитуха, и все мы заулыбались.

– Мы с отцом решили назвать его Оттавиано, – объявила Катерина.

От усталости ее голос походил на шепот, но она была в восторге. Откинувшись на подушки, мать счастливо вздохнула, когда ей на грудь положили хнычущего младенца.

– Оттавиано, – эхом повторила я.

В честь первого римского императора. Похоже, Катерина с Джироламо возлагали большие надежды на этого ребенка.

– Сын, – произнесла Катерина. – Может быть, в один прекрасный день я стану регентшей.

Она слабо улыбнулась при этой мысли, а мы с повитухой быстро переглянулись. Катерина сможет стать правительницей при несовершеннолетнем сыне только в том случае, если Джироламо умрет первым. Какая плохая примета – говорить о смерти отца в момент рождения сына!

Рождение мальчика вызвало куда больше суеты, чем появление на свет Бьянки. Младенца крестил сама Папа Сикст. За неделю целая армия гостей промаршировала через палаццо, неся подарки и наилучшие пожелания матери и сыну. Вместо того чтобы принимать визитеров в постели, как это обычно делали матери из самых знатных семей, Катерина сидела в роскошно убранной приемной, держа дитя на руках. Пришел даже кардинал Борджа. Джироламо так и раздувался от гордости.

Маленький Оттавиано отличался невероятным аппетитом и уже скоро стал напоминать уменьшенную копию Джироламо, с такими же длинными конечностями, несколько лошадиным лицом, мощной нижней челюстью… и тусклым взглядом, в котором угадывалась враждебность ко всему миру. Бьянка была старше брата на полтора года, но Оттавиано, еще не научившись ходить, уже был шире, выше и куда толще ее. Однако в отличие от сестры мальчишка не спешил развиваться умственно. Я почти каждый день приходила в детскую, и если Бьянка была милым ребенком, который охотно идет на руки, то Оттавиано вечно извивался, вырывался и визжал.

Шли месяцы, и приподнятое настроение Джироламо – победа над Флоренцией казалась делом решенным, поскольку неаполитанская армия благополучно блокировала поставки провианта в город, – испарилось, сменившись раздражением. Когда пришло Рождество, первое в жизни Оттавиано, Джироламо узнал о тайном маневре Лоренцо.

Не в силах наблюдать страдания народа, но и не желая отдавать людей под деспотичный гнет Джироламо и Сикста, Медичи сумел выехать из города и миновать блокадное кольцо. В полном одиночестве он две недели добирался до Неаполя и там сдался королю Ферранте. Лоренцо просил лишь о том, чтобы тот поговорил с ним об участи граждан Флоренции, прежде чем казнить или отправить в Рим.

Смелый поступок Лоренцо и его искреннее уважение к Ферранте произвели на неаполитанского короля такое сильное впечатление, что он приказал считать Медичи почетным гостем, который может свободно гулять по дворцу и окрестным землям. Ферранте развлекал первого гражданина Флоренции, устраивал обеды, говорил о чем угодно, но только не о войне. Через несколько недель подобного времяпрепровождения Лоренцо, осыпанный дарами, отправился домой, так и не сумев сказать ни слова в защиту своего народа.

Однако его план удался. Провизия начала приходить во Флоренцию, и к весне 1480 года король Ферранте увел домой неаполитанскую армию, приведя в ярость Папу Сикста.

Выведенные из себя недоступностью Флоренции, Джироламо с Сикстом обратили свои захватнические амбиции на Романью, оплот семьи Медичи, холмистые плодородные земли, протянувшиеся на северо-восток от Тосканы. Джироламо было мало небольшой Имолы, он покусился на соседние города: Фаэнцу, Пезаро и Форли.

Однако его план по захвату Фаэнцы провалился, поскольку неаполитанский король дал понять, что будет отстаивать город любой ценой. Вторгнуться в Пезаро Джироламо тоже не рискнул – в этом случае Милан угрожал ему войной.

Самым лакомым куском представлялся городок Форли, поскольку его синьор Пино Орделаффи только что умер, оставив наследником болезненного незаконнорожденного сына Синибальдо четырнадцати лет от роду. На самом деле на Форли претендовали еще два его вполне здоровых кузена, однако Папа предпочел поддержать мальчишку, который был настолько слаб, что не мог прожить долго. Синибальдо с радостью подписал бумаги, превращая город в папский протекторат. Это означало, что если он умрет, не оставив наследников, то Форли перейдет в собственность церкви.

Кузены Орделаффи, Антонио Мария и Франческо, все же вторглись в Форли и быстро обратили в бегство войско Синибальдо, однако во время боевых действий сам подросток, запертый во дворце, скончался от неизвестных причин. Джироламо немедленно двинул на Форли восемьсот человек. Маленькая армия кузенов Орделаффи не смогла бы выдержать осаду. Услышав о приближении врага, Антонио Мария и Франческо бежали. Девятого августа 1480 года Джироламо объявил город собственностью семейства Риарио, однако его мечта отхватить большой кусок Италии – Тоскану и почти всю Романью – не сбылась. Когда пришла новость о том, что Форли теперь наш, в палаццо Риарио в Риме все-таки устроили пир. При этом Катерина была не слишком довольна тем, что ее тупоумный супруг, вместо того чтобы оторвать целую виноградную гроздь, сумел схватить всего лишь пару подсохших ягод.

Через несколько дней после получения известия о том, что Форли принадлежит ей, Катерина разрешилась вторым сыном, которого тоже назвали в честь римского императора, Чезаре.

В ноябре пришла новость, обескуражившая Катерину. Ее мачеха Бона, которая всегда проявляла к ней удивительную доброту, была отстранена от власти в результате бескровного переворота, устроенного младшим братом герцога Галеаццо Лодовико, которого прозвали Моро, Мавр, за угольно-черные волосы и смуглое лицо.

Джан Галеаццо, двенадцатилетний сводный брат Катерины, мальчик хрупкого сложения со светлыми длинными локонами, до сих пор оставался сущим ребенком и не выказывал никакого интереса к делам государства, какое должен был унаследовать. Как ни старалась Бона, он вечно сопротивлялся любому учению, увлекаясь исключительно детскими играми. Катерина в сердцах сказала, что Лодовико может заставить Джана Галеаццо осознать свою ответственность за судьбу Милана.

Однако все, кто приехал вместе с ней оттуда, прекрасно понимали, что будет дальше. Лодовико был нечастым гостем в доме герцога Галеаццо, который опасался, что тот может отнять у него земли. На публике Лодовико всегда держался любезно, в отличие от покойного брата, однако на самом деле был так же способен на обман и убийства.