Текст книги "Алая графиня "

Автор книги: Джинн Калогридис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

– Анджело, что стряслось? Что с тобой?

Он отвернул от меня худое лицо, пытаясь сдержать рыдание. Огромная слеза скатилась по его щеке.

– Наверное, мадонна, мне больше нельзя разговаривать с вами.

– Анджело, тебя побили? Прости меня! – Мне стало ужасно стыдно перед ним. – Только скажи, где письма, и я больше никогда к тебе не подойду.

– Старший конюший, – проговорил мальчик, после чего горько заплакал. – Вчера вечером он поймал меня, когда я хотел взять лошадь. Я сказал, что делаю это по просьбе одной придворной дамы графини, но он не слушал и побил меня. – Анджело прерывисто вздохнул и утер рукавом мокрые глаза и нос.

– Прости меня, – повторила я. – Мне не следовало втягивать тебя в это дело. Ты хороший мальчик, Анджело, и старший конюший несправедливо тебя наказал. Отдай мне письма, я сама их отправлю. Монету оставь себе.

Он снова зарыдал и заговорил так быстро, что я с трудом уловила смысл:

– Не могу. У меня их нет.

Ощущая дурноту, я схватила его за тонкую руку.

– Как это – нет?

– Старший конюший отобрал письма, да и монету тоже. – Анджело покачал головой. – Он сказал, что отдаст их графу, чтобы письма доставил надежный курьер. А я теперь не смогу взять лошадь без его разрешения. Простите меня, мадонна. Может быть, они все-таки не накажут вас.

– Ничего, – проговорила я, совершенно оглушенная. – Ты хороший мальчик. Мне жаль, что ты пострадал из-за меня. Спасибо за помощь.

Разум и инстинкт самосохранения твердили, что надо бежать прямо сейчас, но я медленно брела обратно во дворец и размышляла не о кровожадном графе, его мрачном писце или пытке, ждущей меня. Вместо того я снова думала о Маттео, вспоминала его рыжевато-каштановые волосы, намокшие от пота, белки глаз, налитые кровью. Вместе с образом явилась и последняя просьба брата: «Скажи Лоренцо, что Ромул и Волчица хотят уничтожить его».

Все казалось мне до смешного простым. Эмблема Рима – волчица, а Ромул – ребенок, вскормленный ею. Кто еще это может быть, если не Папа Сикст и его жестокий сынок Джироламо?

Я вспомнила, как Карло Висконти едва не шатался от горя, вырвав из лап герцога Галеаццо свою обесчещенную юную сестру. Взгляд молодого человека горел неприкрытой ненавистью и бесконечным удовлетворением в тот миг, когда он пронзал герцога мечом.

Я несколько месяцев провела в доме убийц брата, не подозревая того. Если я начну мстить, то долго не проживу и не смогу сообщить Лоренцо, что опасность, угрожающая ему, возросла многократно. Но если я не смогу предостеречь Медичи, то хотя бы поспособствую гибели главного заговорщика и его подручного.

Этот план был поразительно нелепым, но я расхрабрилась, поскольку у меня при себе оказался кинжал Катерины. Я застану писца в кабинете и узнаю, рассказал ли он Джироламо о моем письме Лоренцо, заставлю его признаться, какую роль он сыграл в убийстве брата, прикончу, после чего отправлюсь в комнату Джироламо и скажу слугам, что у меня сообщение для графа от супруги, предназначенное исключительно ему.

Я была настолько поглощена этими мрачными мыслями, что оказалась в коридоре перед кладовой с канцелярскими принадлежностями, не помня, как пришла сюда. Старая служанка уже зажгла факел на стене и положила на место ключ. Я взяла его, подумала, что писцу следовало бы сменить замки, и открыла дверь. К моему удивлению, железный ключ от кабинета был спрятан на прежнем месте, и дверь легко отворилась после одного оборота.

К моему облегчению и разочарованию, писца еще не было, хотя лампа горела. Поддавшись порыву, я взялась за ножку конторки и обнаружила ключ там же. Я отперла верхний ящик конторки и выдвинула его, изумляясь беспечности писца.

Ящик был пуст, если не считать двух бумаг: моего зашифрованного письма к Лоренцо де Медичи и ключа к шифру со сломанными печатями.

Голова пошла кругом, я схватила письма, сунула их в карман, услышала, как открылась дальняя дверь, ведущая в покои графа Джироламо, и выхватила кинжал.

Это оказался писец Лука, он нес в руке тарелку с сыром и виноградом, от него пахло мылом. Иссиня-черные волосы влажно блестели, только что расчесанные, на нем была тонкая темно-синяя туника, отделанная черной и золотой тесьмой, словно он собирался на прием или к торжественной мессе. Лука, очевидно, ждал моего прихода и резко распахнул дверь, надеясь застать врасплох, но он явно не сознавал, что тарелка сыра сводит на нет весь его грозный вид.

В другой руке он держал нож.

Писец проворно шагнул в кабинет и поставил сыр на конторку. Все это время он нацеливал на меня нож, лишь в последнюю минуту заметил, что я тоже держу оружие, понял, что сейчас сам едва не напоролся на лезвие, и отпрянул.

Я замахнулась на него кинжалом, Лука отскочил и наставил на меня нож.

– Это ты убил Маттео, – прошипела я. – Сознайся!

– Сколько с тобой хлопот! – Его черные брови изумленно взлетели. – То ли ты круглая дура, в чем я сомневаюсь, то ли ищешь смерти, не решаясь на самоубийство.

– Маттео да Прато, – повторила я. – Ты убил его по приказу графа Джироламо в прошлое Рождество, когда приезжал в Милан. Признайся и прими свою судьбу!

– Ты сильно заблуждаешься. – Он сощурился, поглядел сначала на меня, затем на стальной кинжал и в следующий миг бросился в атаку.

Усилием воли я заставила себя шагнуть вперед, вместо того чтобы отпрянуть – видела, что так обычно делают мужчины, – и замахнулась кинжалом Катерины. Но писец был слишком опытен и проворен, и я ударила клинком только воздух. Не успела я отступить и снова броситься в бой, как он схватил меня за правое запястье и вывернул руку. Кинжал Катерины зазвенел по каменным плиткам. Нацелив на меня нож, писец ногой отпихнул мое оружие в дальний угол.

Тяжело дыша, я на мгновение замерла, глядя на острый, сверкающий кончик лезвия, нацеленный на меня. Ящик конторки был открыт. Лука увидел, что внутри пусто, указал на меня ножом и сказал:

– Отдай письмо и ключ к шифру. – В его тоне звучали равнодушие и усталость. – Не спорь со мной. Я знаю, что они у тебя.

Я медленно вынула бумаги из кармана, собираясь кинуть их на пол.

Лука разгадал мое намерение, указал ножом на масляную лампу, стоявшую на конторке, и предостерегающе прошипел:

– Даже не думай. Сними абажур.

Я медленно подошла к лампе и сняла стеклянный колпак, выпуская на свободу пламя.

– Давай, действуй, – велел он. – Сожги письма. – Писец сделал шаг к столу и пододвинул к основанию лампы тарелку со своим завтраком. – Золу можешь собрать на тарелку. Только постарайся не пачкать сыр.

Сначала я предала огню опасное письмо к Лоренцо.

Когда оно занялось, Лука негромко заговорил:

– Я был знаком с Маттео, пусть и недолго. За это короткое время мы успели стать друзьями, хотя до того знали друг о друге многие годы.

– Ты лжешь, – ответила я, отрывая взгляд от почерневшей бумаги в руке.

– Я ехал вместе с ним из Рима, сопровождал Джироламо и папских легатов, – сказал он. – Если бы Маттео убил я, с чего бы мне покидать отряд и везти его домой в надежде на помощь? Зачем бы я тогда берег сумку от чужих рук, чтобы вернуть тебе, как он просил?

Я помотала головой. Эта мысль причиняла слишком сильную боль, чтобы задерживаться на ней.

– У тебя нет доказательств.

– Дура! – отрезал он. – Неужели ты не понимаешь, что я сейчас рискую своей жизнью, пытаясь спасти тебя? – Писец положил нож и сел на стул, потирая лоб, как будто у него разболелась голова, а я стояла рядом.

К этому моменту первое письмо, единственное доказательство моей неверности Джироламо, обратилось в кучку черной золы, лежащую между куском остро пахнущего сыра и гроздью винограда.

Я начала жечь уже ненужную копию ключа к шифру, а Лука все еще потирал лоб.

– Прошу прощения за грубость, – сказал он. – Но ты понятия не имеешь, какой опасности подвергла нас обоих. Если я сумею доказать, что мы с Маттео были друзьями, и поклянусь, что сер Лоренцо уже обо всем предупрежден – вовремя и причем не в первый раз, хотя он предпочитает не обращать внимания на опасность, – ты станешь вести себя осмотрительнее? Обещаешь держаться подальше от моей конторки и не подвергать смертельной опасности себя и других людей?

Заинтригованная, хотя и не убежденная, я поглядела на него.

– Докажи.

– Маттео был сирота. Как и ты, – сказал он после недолгого колебания, заметил, что все во мне перевернулось от его слов, и прибавил: – Как я сам. Все мы разными путями обрели одного и того же щедрого благотворителя. Если ты хоть словом обмолвишься об этом, я покойник. Может быть, теперь тебе станет ясно, почему не надо сюда приходить и нет необходимости беспокоиться о судьбе Лоренцо.

Я закрыла рот, уставилась в мерцающее пламя, потемневшее и чадящее от соприкосновения с бумагой, и принялась гадать, откуда еще Лука мог узнать обо мне.

Должно быть, он догадывался о ходе моих мыслей, потому что сказал:

– Я не понимаю, с чего ты подозреваешь меня. Я же вернул тебе сумку Маттео вместе с книгой. Там, конечно же, написана вся правда.

Я резко развернулась к нему.

– Я не могу ее расшифровать. Ты читал книгу? Знаешь ключ к ней?

– Нет, – покачал головой Лука. – Я думал, он у тебя.

– Если не ты убил Маттео, то кто? – спросила я враждебно.

Он внимательно посмотрел на меня. Его взгляд был настороженным, но полным сочувствия.

– Мадонна, я не знаю.

– Тогда нужны еще доказательства, – сказала я.

Оба письма превратились в горстку побелевшей золы. Лука убрал в ножны свой нож, прошел в дальний угол комнаты и поднял с пола кинжал Катерины.

– Еще доказательства, – повторил он, подходя ко мне с оружием в руке. – Мадонна Дея, Маттео был бы опечален, видя, как тебя одолевает жажда мести. Да и почему ты так уверена в том, что он умер именно от яда, а не от неизвестной болезни?

Я подняла голову и холодно произнесла:

– Он велел мне предостеречь Лоренцо по поводу Ромула и Волчицы.

Лука не стал притворяться, будто не понял, о чем речь.

– Нет никаких сомнений, что Джироламо с Сикстом хотят уничтожить Лоренцо. Но у них не было причин убивать Маттео. Я должен сказать еще одно: он не стал бы ненавидеть своих убийц так страстно, как ты. Пусть в конце он страдал физически, но, не в пример тебе, не терзал свой дух. Неужели даже сейчас, после того как я привез Маттео домой, надеясь его спасти, отдал тебе сумку с книгой, позволил уничтожить бумаги, которые могли привести к твоей гибели, – не говоря уже о том, что я рискую собственной шкурой, пуская тебя в этот кабинет! – ты хочешь еще доказательств? Хорошо, я скажу тебе вот что, мадонна. Ты видела в звездном небе Повешенного, а твой брат перед смертью был совершенно счастлив. Зачем терзать подобными вопросами меня? Почему бы не обратиться к тому, кто с радостью поведает тебе обо всем?

Он осторожно взял кинжал за острое лезвие и подал мне рукоятью вперед.

Я взяла его, убрала в ножны и сунула обратно в карман. «Твой брат перед смертью был совершенно счастлив». Брат, а не муж – эту тайну знали только Маттео и семья Медичи.

Я закрыла лицо руками, зарыдала и услышала восклицание писца:

– Нет! Что угодно, только не слезы. Тише, это слишком опасно. Прошу тебя, успокойся! Возвращайся к своей госпоже и никогда никому не рассказывай об этом!

Я почувствовала, как меня подталкивают к двери, а затем выставляют за порог. Дверь за мной закрылась, засов щелкнул, входя в петли. В следующую минуту я уже взяла себя в руки и медленно побрела обратно в покои Катерины.

Я все еще была не в себе после разговора с Лукой, когда через несколько часов прискакал гонец со «светским приглашением от друга, исключительно для ее сиятельства». Я приняла у него письмо и услышала, что отправитель остался на улице дожидаться немедленного ответа. Я передала послание Катерине, которая сидела в своем кабинете, диктуя ежедневные письма секретарю. Она сломала печать, на волосок разогнула лист, затем быстро сложила его. Ее глаза широко раскрылись в предвкушении, рот плотно сжался, чтобы не растянуться в улыбке. Графиня жестом велела секретарю и виночерпию выйти, а мне приказала остаться. Когда дверь закрылась, она развернула письмо, написанное моим шифром, воспроизведенным рукой француза.

– Это от Жерара! – шепнула Катерина и велела мне нести ключ.

Я сделала это, села за письменный стол госпожи, записала расшифровку и протянула бумагу ей.

Она схватила лист и принялась читать, едва слышно бубня себе под нос. Когда речь заходила о чтении или письме, Катерина лишалась всей своей резвости. Несколько раз она спотыкалась на отдельных словах, однако, судя по волнению, нарастающему в голосе, общую идею вполне уловила.

Моя дорогая!

Я тоже страстно мечтаю увидеть тебя наедине и высказать все, что у меня на сердце. Как и ты, я никогда еще не был так влюблен. Воспоминания о тебе, о твоей поразительной красоте, очаровании, душевной щедрости настолько занимают мой разум, что я не в силах есть, спать или сосредоточиться на работе. Твои глаза подобны сапфирам, кожа нежна и ароматна, словно сливки, а волосы чистое золото! Когда я увижу тебя? Укажи время и место, и я прилечу! Никакой долг не сможет задержать меня на пути к тебе.

Твой полный обожания слуга,

Ж.

Над некоторыми строками Катерина потешалась, говорила с насмешливым фырканьем:

– Глаза подобны сапфирам! Волосы чистое золото! Какая пошлость! Хорошо, что он выбрал карьеру политика, а не поэта.

Но она все равно посмеивалась и приказала мне устроить рандеву в этот же вечер, зная, что граф Джироламо пригласил сегодня несколько человек для важного разговора, который наверняка затянется за полночь.

– Ты хочешь, чтобы он пришел сюда, во дворец?! – выдохнула я. – Пока твой муж принимает гостей? В жизни не встречала большей глупости!

Она лишь усмехнулась, настолько взволнованная, что даже не обратила внимания на мою брань.

– Это возбуждает еще сильнее, правда?

– Ничего подобного, – угрюмо отозвалась я. – Бона наказала мне присматривать за тобой. Тебе нет еще и пятнадцати, и твои представления о романтических связях…

– Не твоя забота, – ледяным тоном завершила Катерина.

– Ваше сиятельство! – начала я официальным тоном. – Если ваш муж узнает, то в лучшем случае он вас побьет. Может и убить, и никто в Риме не посмеет ему помешать и не станет мстить за вашу смерть.

Она надула пухлые губы и обиженно, по-детски произнесла:

– Гонец ждет! Делай, как я велела!

Я вздохнула и написала ответ.

Любимый!

Приходи сегодня ко мне во дворец, когда церковные колокола прозвонят к вечерне. Войди через дверь для слуг в восточном крыле. Я устрою так, чтобы ворота были не заперты, и удалю оттуда стражников. Слева от входа начинается мощеная дорожка, которая ведет в глубь двора. Иди по ней, когда увидишь фонтан с нимфой под большим оливковым деревом, остановись и жди. Я тебя найду.

Мое сердце уже принадлежит тебе. Я сгораю от желания дать еще больше.

К.

Прежде чем отправить письмо, я убедила Катерину поговорить с секретарем и выяснить, чем занимается граф этим вечером. Джироламо встречался с важными персонами, предпочитающими сохранять инкогнито, однако секретарь признался, что в их числе будет Франческо Сальвиати, архиепископ Пизы. Это меня обеспокоило, поскольку я знала, что Медичи противились его назначению. Пиза считалась территорией Флоренции, и архиепископами там всегда были Медичи, пока Сикст не поставил на эту должность Сальвиати, своего дальнего родственника, что, как было известно всем, привело Лоренцо в негодование.

Но больше всего меня обеспокоил тот факт, что кардиналы Борджа и делла Ровере собирались прибыть во дворец еще днем, отобедать с Джироламо и его гостями, а затем вместе отправиться в Ватикан, к его святейшеству.

Катерина твердо вознамерилась наслаждаться обществом Жерара, и переубедить ее было невозможно. Остаток дня все мы доводили красоту графини до полного совершенства. Она приняла ванну, ей выщипали ненужные волоски, волосы вымыли и сполоснули дорогим отваром с корицей, серой и шафраном, чтобы добавить золотого сияния, зубы вычистили мрамором, растертым в мелкий порошок, а голубые глаза промыли розовой водой.

Несмотря на общую суматоху, я нашла время поразмыслить о встрече с писцом и его словах.

«Ты видела в звездном небе Повешенного, а твой брат перед смертью был совершенно счастлив. Зачем терзать подобными вопросами меня? Почему бы не обратиться к тому, кто с радостью поведает тебе обо всем?»

Он говорил об ангеле, в этом у меня не было никаких сомнений. Писец узнал в Маттео товарища-мага. Лука тоже шпионил в пользу Медичи. Чем больше я размышляла о том, какой опасности он подвергался, защищая меня, и как рискует и сейчас, полагаясь на мое молчание, тем сильнее раскаивалась в том, что подозревала его.

Однако мне не давала покоя фраза о Ромуле и Волчице. Речь явно шла о Джироламо и Сиксте. Мой Маттео погиб, пытаясь сообщить об их планах Лоренцо. Иначе с чего бы кому-то лишать его жизни?

Пока Катерина принимала ванну, утренние колокола прозвонили к службе. Когда она вышла на балкон, чтобы просушить расчесанные волосы и погрузить руки в миску с молоком, благовест уже звал людей на полуденную молитву. Через три часа ее сияющие локоны уже высохли. Когда солнце село и зазвучал призыв к вечерне, они были заплетены в толстую косу, закрученную на затылке. Длинные золотые локоны, мастерски выпущенные из прически, обрамляли лицо.

Все придворные Катерины были отпущены в церковь, я сама одевала ее в серебристо-голубые шелка. Она потребовала только простое нижнее платье, без верхнего и узкого корсажа, и никаких накладных рукавов, если не считать те, что были у белой нижней рубахи. Чем меньше преград на пути страсти, тем лучше.

Я чувствовала себя настоящей преступницей, когда мы спешно спускались по лестнице. В руке я несла масляную лампу, фитиль которой был прикручен настолько, что пламя едва освещало нам путь. Я держала светильник как можно ближе к земле, чтобы его не увидели с балкона графа Джироламо на другой стороне палаццо. Окна там все еще светились желтым, факелы горели, освещая путь к конюшням – граф и его гости пока не уехали в Ватикан.

Мысленно извиняясь перед Боной, я спешно шагала впереди Катерины в дальнюю часть сада. Когда мы проходили мимо боковых ворот для прислуги, графиня увидела привязанного неподалеку прекрасного арабского коня и что-то взволнованно зашептала. Очевидно, ее любовник был уже на месте. Мы прошли по вымощенной гладким булыжником дорожке, мимо длинной живой изгороди из самшита, розмарина, лаванды и роз, вдоль которой были расставлены статуи римских богов, каменные скамьи и деревья в кадках: лимоны, фиги и оливы.

Наконец мы оказались на площадке, где алебастровая нимфа стояла на коленях, выливая воду из кувшина в морскую раковину. Струя устремлялась в чашу фонтана с такой силой, что в воздухе висела приятная прохладная дымка, слабо поблескивающая в приглушенном свете фонаря Жерара де Монтаня, накрытого промасленной тряпкой.

В нескольких шагах от фонтана находилась длинная каменная скамья, над ней нависала огромная корявая олива, усыпанная незрелыми плодами. Француз вышел из тени под деревом, размашистым жестом сорвал с головы шляпу с перьями и опустился на одно колено.

Он склонил голову, демонстрируя туго завитые светлые локоны, и заговорил, глядя в землю, совсем тихо, с едва заметным галльским акцентом:

– Мадонна Катерина, я недостоин даже взглянуть на вас. Не могу поверить, что сумел завоевать расположение такой красавицы, юной, обворожительной и куда более знатной, чем я. Скажите только слово – и я ваш слуга, полностью в вашем распоряжении.

Катерина, довольная таким проявлением раболепия, улыбнулась, приблизилась к коленопреклоненному французу, забрала у него шляпу и небрежно отбросила в сторону. Затем она взяла его за руки и заставила подняться с земли. Плечи и грудь Жерара были довольно узкими, зато ноги, обтянутые черными рейтузами, оказались мускулистыми, хорошей формы.

– Неужели? – игриво переспросила Катерина. – В таком случае снимите тунику, Жерар. Я хочу посмотреть, как выглядит настоящий мужчина. Возьмите меня на руки.

При этих словах я покраснела и отвернулась. Сжимая лампу в руке, я отошла на полдюжины шагов, оставляя их в относительном уединении на каменной скамье. Я продолжала бы удаляться – несмотря на журчание фонтана, до меня все равно доносились звуки, каких я предпочла бы не слышать, – но тогда меня могли бы увидеть из покоев графини. Несколько минут я беспокойно металась взад-вперед, разглядывая булыжники под ногами и стараясь не слушать шуршание и звуки поцелуев.

– Какое совершенство! – бормотал у меня за спиной Жерар. – Они словно жемчужины! Дайте мне поцеловать их…

Зашуршал шелк, затем послышалось чмоканье. Я закрыла глаза, усилием воли заставляя себя думать о писце Луке и о том, как бы мне извиниться, не подвергая его еще большей опасности. Когда все мысли на эту тему иссякли, я просто старалась не обращать внимания на звуки, разносящиеся в сыром римском воздухе.

– Какой ты сильный, Жерар!..

– Катерина, как долго я этого ждал!..

– Сними, я хочу видеть…

Повисла зловещая тишина, потянулись бесконечные минуты. Я поставила лампу на землю и стояла, переминаясь с ноги на ногу.

Внезапно тишину прорезал пронзительный возглас Катерины, за ним последовали долгие низкие стоны наслаждения. Больше всего мне хотелось зажать уши ладонями.

Наверное, я так и поступила бы, если бы внезапно не услышала шорох, шуршание не шелка о плоть, а тела о листву. Затем послышались осторожные шаги, движущиеся не со стороны скамьи, а от палаццо.

Я развернулась лицом к фонтану и прошипела:

– Мадонна, прикройтесь, кто-то идет!

Я смотрела в землю, но все равно успела заметить Катерину с голой грудью, лежавшую на спине. В темноте белели ее бедра, задранные шелковые юбки свисали со скамьи. Она приоткрыла рот, запрокинув голову в блаженном забвении и крепко сжимала обнаженные плечи любовника. Голый до пояса француз лежал на ней, его черные рейтузы были приспущены, виднелись мускулистые ягодицы.

Не знаю, как Катерина, но де Монтань услышал меня, немедленно вскочил и натянул рейтузы. Я развернулась в ту сторону, откуда донесся шум, и подняла лампу. Темная мужская фигура стремительно удалялась через сад. В следующий миг она исчезла из виду, скрытая листвой.

Я сообщила Катерине, что нас обнаружили, кто-то только что побежал прямо в замок, чтобы рассказать графу Джироламо об увиденном.

– Ты поняла, кто это был?

Катерина не поднялась и не прикрылась. Голос ее звучал утомленно, на целую октаву ниже обычного.

– Нет, но это мужчина.

– Может, просто какой-то слуга хотел незаметно выскользнуть в город, – предположил Жерар.

Они с Катериной переглянулись. Мне стало совершенно ясно, что ни один из них не собирался отступать, несмотря на возможные последствия.

В итоге все мои предостережения были полностью проигнорированы. Катерина и ее любовник в один голос заявили, что если я не смогла узнать того человека, то он тоже не смог рассмотреть меня, не говоря уже о них, находившихся в тени оливы.

Я снова поставила лампу на землю и через несколько минут, когда Катерина не сумела удержаться от первого сладострастного стона, крепко зажала уши руками.

Уже глубокой ночью, когда Жерар удалился, я лежала в постели рядом со своей пресытившейся госпожой. На ум мне снова пришла темная фигура, удирающая через сад. Вопрос, как долго нам с Катериной ждать возмездия.

Оно действительно последовало, хотя и не вполне то, какого я ожидала.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Катерина спала допоздна, проснулась уставшая, но явно в приподнятом настроении. Пока прачки собирали и выносили постельное белье, чтобы проветрить, а горничная намывала мраморный пол в ее спальне, графиня завтракала на балконе под навесом, защищавшим от уже знойного римского солнца. Через несколько часов жара станет невыносимой и здесь, но пока что Катерина наслаждалась уединением… и моим обществом.

Я сидела рядом с нею за столом, глядя за дворец, за сады и конюшни, в сторону Тибра и круглой громады Сант-Анджело, возвышавшейся на западе. Моя госпожа бросала мечтательные взоры в ту сторону, где они с Жераром де Монтанем утоляли свою жажду. Она все еще не успокоилась после ночи. На ее лице играла заговорщическая улыбка, пока виночерпий наполнял кубок, а вторая горничная ставила перед нами тарелки с сыром, пронизанным голубыми жилками, хлебом и инжиром.

Когда мы остались одни, Катерина проговорила вполголоса:

– Не знаю, как тебя благодарить. Я уже почти поверила, что только мужчины способны испытывать наслаждение от физической любви, ужасно злилась и даже впадала в отчаяние. В конце концов, я же дочь своего отца. – Она придвинулась ко мне, к моему удивлению, взяла меня за руку, ее тон сделался непривычно искренним: – Дея, почему ты никогда не рассказывала мне об этом? О той невероятной способности к наслаждению, какой женщины обладают от природы?

Я растерялась, опустила взгляд в тарелку и, наверное, густо покраснела. Когда я отважилась поднять голову, Катерина криво усмехалась.

– Только не говори, что Бона сумела превратить тебя в такую скромницу, – заявила она, тут же поняла, что я все равно не могу подобрать слова, чтобы ответить, и добавила: – Неужели перед замужеством никто не рассказывал тебе, что надо делать в постели? – Ее глаза расширились от неподдельного ужаса. – Дея, ты же не хочешь сказать, что Маттео не знал, как удовлетворить женщину!

Я подняла голову, посмотрела на запад, на самый горизонт, не в силах выдерживать любопытный взгляд Катерины, и сказала чистую правду:

– Мы были девственниками. Прошу прощения, мадонна, я не хотела бы обсуждать подобные вопросы.

– Странно, все ведь хотят, – возразила она. – Физическая любовь – единственная стоящая вещь в жизни! Если нет, то зачем Господь сотворил Еву?

– Потому что Адаму было одиноко, – робко предположила я.

– Ха! – Катерина выпустила мою руку. – Тогда почему бы Всевышнему не сотворить второго мужчину, если Адам нуждался всего лишь в товарище?

Я не знала ответа на этот вопрос, поэтому огорченно уставилась на сыр с голубыми жилками и взялась за нож, чтобы отрезать кусочек.

– Бедняжка Дея, – пробормотала Катерина. – Ты ведь действительно не понимаешь, о чем я говорю. – Произнося эти слова, она придвинула ко мне свой стул, и теперь мы сидели так близко, что наши колени соприкасались.

Под столом она взялась за подол моего нового платья аметистового оттенка, принялась медленно подтягивать его кверху вместе с нижней юбкой, а потом ее теплая ладонь легла мне на ногу над коленом.

– Весь секрет заключен здесь, – выдохнула Катерина, приподнимаясь на стуле.

Широко раскрытые глаза графини блестели. Она так и впивалась в меня взглядом, пока ее рука пробиралась выше по бедру.

Ее ладонь скользнула еще выше, и в следующий миг пальцы Катерины зарылись в волосы внизу живота, отыскивая самое сокровенное отверстие.

– Мадонна, – ахнула я, вскакивая на ноги.

– Ты же красивая женщина, Дея, даже слишком, чтобы бояться самого главного в жизни. – Катерина засмеялась. – Почему бы тебе не завести любовника?

Не успела я ответить, как дверь спальни графини с грохотом распахнулась.

Прачки и горничные тихонько вскрикнули от испуга, а мужской голос спросил:

– Где она? Куда делась эта лживая сучка?

Мы с Катериной испуганно переглянулись. Моя госпожа расправила юбки, собралась с духом, приняла в высшей степени достойный вид, поднялась и подошла к балконной двери, ведущей в спальню.

Но выйти она не успела. Граф Джироламо стоял в дверях, едва не касаясь притолоки огромной головой. Он скалился, сжимая в кулаки громадные руки.

– Потаскуха! – прорычал он.

Катерина ответила на его приветствие реверансом и бесстрашно приблизилась к мужу – впечатляющий поступок, особенно если учесть, что Джироламо был в два раза больше ее. Она держалась уверенно, вскинув голову с королевским достоинством.

– Мой господин! – начала Катерина, надув губы ровно настолько, чтобы изобразить праведный гнев. – Отчего ты столь невежливо обращаешься ко мне? В чем причина подобной…

Джироламо шагнул вперед и со всей силы ударил ее тыльной стороной ладони. Катерина отшатнулась назад, запуталась в юбках и упала. Я кинулась к ней на помощь.

– Блудница! – прокричал граф, брызгая слюной на супругу. – Я женился на девственнице из приличной семьи. Она должна была рожать мне детей, а оказалась распутницей!

Катерина с моей помощью поднялась на ноги. Джироламо надвигался на нее, вынуждая отступать, пока она не уперлась в каменное ограждение балкона, доходящее ей до пояса. Из нижней губы текла кровь, скула покраснела и начала распухать.

Джироламо придвинулся вплотную и наклонился, чтобы быть с ней на одном уровне. В какой-то миг мне показалось, что он снова ударит ее, однако ответ Катерины заставил его замереть.

Она спокойно утерла рукавом окровавленный рот и спросила ровным, уверенным голосом:

– В каком преступлении обвиняет меня супруг?

– Так ты все отрицаешь? – пророкотал Джироламо.

Катерина ответила с не меньшим нажимом:

– Что именно?

Джироламо схватил ее за плечи и принялся трясти. Ей пришлось прижаться к мужу, иначе она оказалась бы за ограждением и упала в сад, находящийся тремя этажами ниже.

– Ты заигрывала! – прокричал он. – На празднике у Борджа, с одним из французов. У меня есть свидетель! Ты целовалась с французом!

Несмотря на ужас, я едва не засмеялась. Джироламо понятия не имел, как далеко зашла неверность его жены. Тот, кто видел нас в саду вчера ночью, ничего ему не рассказал.

Как только Джироламо прекратил ее трясти, Катерина ответила:

– Кто меня обвиняет? Покажите мне его, и я выведу на чистую воду этого мерзкого, низкого лжеца!

Ее уверенность была настолько непритворной, что Джироламо разжал руки и заявил, все еще полыхая гневом:

– Это весьма достойный человек. Я ему доверяю.

– Даже больше, чем своей жене? – Катерина сверкнула на него глазами. – А вдруг у этого весьма достойного господина имеются тайные мотивы и он хочет внести раздор в нашу семью? Ты уверен, что эта персона не стремится причинить тебе зло?

При этих словах на лице Джироламо отразилась тень сомнения, он отступил назад.

Катерина бесстрашно шагнула вперед, преодолела разделяющее их расстояние и твердым тоном продолжила:

– Это коварный город, и у тебя имеются все основания не доверять тем, кто вхож к нам в дом. Я же клянусь, мой господин, что моя единственная цель в жизни – помогать тебе и дому Риарио достичь вершины славы и могущества. Моя судьба связана с твоей. – Она напустила на себя смущенный и неуверенный вид, вдруг зарделась так густо, словно была скромнейшей из девиц. – Это правда, француз пытался вести себя непозволительно вольно, хотел меня поцеловать. Мне было стыдно упоминать об этом, и, чтобы не причинять тебе беспокойства, я разрешила проблему сама. Теперь я вижу, что была не права, поэтому принимаю урок. Не знаю, что видел тот свидетель, но могу сказать: когда намерения француза стали очевидны, я дала ему пощечину и велела больше не помышлять о подобных вольностях. Обещаю, что впредь не совершу похожей ошибки, не окажусь в ситуации, когда мужчина может воспользоваться моей легкомысленностью.