Текст книги "Алая графиня "

Автор книги: Джинн Калогридис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Я смотрела на писца с испугом. Его темно-серые глаза были совсем близко, но в них не отражалось ни теплоты, ни узнавания, один лишь вежливый интерес дружески расположенного незнакомца.

– Мадонна, – произнес он громко, чтобы перекричать музыку, болтовню и звон посуды. – У меня с собой еды на двоих, на тот случай, если я встречу друга, которого захочу угостить. Вы не окажете мне честь?

– Конечно, сударь. – Столь быстрое согласие ошеломило меня саму. – Куда пойдем?

Он отвел меня на край пиршественного стола, подальше от музыкантов и танцующих, мы сели в сторонке от других едоков, занятых разговорами.

– Я очень рада, что вы больше не сердитесь на меня, – сказала я вполголоса, когда он поставил передо мной тарелку и бокал. – Я хочу извиниться за свое легкомыслие и глупость.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, мадонна. – Взгляд его серых глаз, по-прежнему дружелюбный, был непроницаем, словно камень. – Насколько мне известно, мы не встречались до сегодняшнего дня.

Я в смущении открыла рот и снова закрыла, но тут наконец в уголках его губ заиграла улыбка, а глаза весело заблестели. Я поняла, что нет нужды вспоминать о тайном кабинете и изобличающих документах, связывающих нас, никто ничего не заподозрит, если мы случайно познакомимся под крышей графа Джироламо и станем друзьями.

– Конечно, – сказала я и поклонилась, не вставая с места. – Я Дея, старшая камеристка ее светлости.

Он составил с подноса на стол все угощения, развернулся, поклонился мне и представился:

– Лука, писец его светлости.

– Приятно познакомиться, сер Лука.

– И мне, мадонна Дея.

– Прошу вас, просто Дея. – Я похлопала по креслу рядом с собой, и он сел.

– Только если вы будете звать меня просто Лука.

– Лука, – произнесла я, наслаждаясь звучанием этого имени, но в следующий миг меня пронзила тревожная мысль. – Лука, а у вас есть жена и дети?

– Нет, – ответил он смущенно. – Граф поручает мне слишком много работы. Полагаю, наша полная энергии юная госпожа и вас не оставляет без дела.

Я улыбнулась, радуясь этой игре и ощущая признательность за то, что он не стал задавать мне вопросов о муже.

– Это еще слабо сказано. Вы родом из Рима?

– Вот этого я не знаю, – ответил он. – Я сирота.

– Какое совпадение! Я тоже.

Мы засмеялись, глядя друг другу в глаза, понимая, что у нас есть общая тайна, о которой никто и никогда не догадается. За едой мы вели дружеский, хотя и ничего не значащий разговор. Мне очень хотелось побеседовать с ним откровенно, расспросить о дружбе с Маттео, но рядом с нами уселся библиотекарь Джироламо.

После ужина я решила, что для танцев все-таки слишком жарко и душно. Мы захватили вино и вышли на пустынный балкон, освещенный одиноким факелом, чтобы насладиться видом темных садов позади палаццо. Я положила руку на каменное ограждение, вглядываясь в темноту и смущенно размышляя, о чем говорить дальше, но молчание нарушил Лука.

– Я впервые увидел Маттео шесть лет назад, когда избирали Сикста, – начал он негромко, глядя в темноту, как и я. – Я начал работать на его святейшество, когда тот был еще кардиналом. Позже, когда он стал Папой и привез в Рим своего племянника, меня перевели на службу к Джироламо. Но прежде чем я приехал в Рим, состоялось невероятное пиршество по случаю избрания Сикста. Правители всего мира – в том числе отец графини, герцог Миланский, и Лоренцо де Медичи – собрались, чтобы выразить свое почтение новому Папе. Прислугу кормили отдельно от господ, и я не раз оказывался за столом рядом с Маттео. Разумеется, ни один из нас не осмеливался разговаривать с Лоренцо или о нем, но я заметил, как Маттео переглядывается с Медичи, и понял, что они давно знакомы. Поэтому я решил подружиться с ним. – Лука искоса поглядел на меня, чтобы увидеть мою реакцию, и еще больше понизил голос. – Мы никогда не упоминали о тех тайнах, которые доверили нам наши господа, зато говорили о том, каково расти сиротой и встретить щедрого благодетеля, о домах, какие знали, о друзьях. Маттео много рассказывал мне о своей сестре, а вовсе не о жене.

Я поставила бокал с вином на перила и, несмотря на жару, потерла плечи как будто от озноба.

Лука тоже опустил бокал – весьма ненадежно, решила я, но умолчала об этом, желая услышать продолжение рассказа.

– Маттео говорил о ее замечательной доброте, разуме и красоте… и шепотом рассказывал о сверхъестественной способности истолковывать знамения. Разумеется, брату можно простить неумеренное восхищение сестрой. Так думал я, уверенный, что он преувеличивает ее достоинства. Но, мадонна!.. – Он повернулся ко мне лицом. – Теперь, когда счастливая судьба позволила мне увидеть вас во плоти, я должен сказать, что он говорил чистую правду.

Я отвела взгляд от темного сада и с удивлением посмотрела на писца. Его лицо в мерцающем свете факела дышало искренностью. Я решила, что передо мной стоит человек, такой же добрый, преданный и смелый, как Маттео. Мой брат ни за что не открыл бы писцу такую тайну, если бы не доверял ему в полной мере. Раньше я этого не понимала, потому что Лука на удивление хорошо скрывал свои чувства, не позволяя им отражаться на лице.

Теперь он не таил их. Поглядев ему в глаза, я увидела там нежность и пламенеющую страсть, отчего у меня перехватило дыхание. Когда я снова задышала, мир превратился из юдоли горя и зла в место, освещенное надеждой и милосердием.

Я могла бы оставаться на балконе всю ночь, беседуя с Лукой. Я рассказала ему, как была поражена, узнав о своем кровном родстве с Маттео, о том, какое горе причинила мне его смерть, о надежде в один прекрасный день расшифровать дневник, который храню при себе. Я упомянула о своем желании переехать во Флоренцию и о разочаровании, вызванном приказом отправляться с Катериной в Рим. О знакомстве с семейством Медичи я говорила мало, потому что мне все-таки не удалось увидеть ангела и я считала себя обманщицей. Мне не хотелось, чтобы об этом узнал Лука. Ведь тогда он понял бы, что сестра Маттео вовсе не настолько совершенна, как он предполагал.

Высказав все, что было у него на сердце, Лука слегка развеселился и, говоря о чем-то, взмахнул рукой. При этом он задел латунный кубок, который и без того ненадежно стоял на каменном ограждении, и тот улетел во двор под балконом, предварительно обрызгав нас вином. Моя шея и декольте оказались мокрыми, я смеялась, утираясь полотенцем, поданным Лукой, поскольку платка здесь явно было недостаточно – вино тут же затекло под корсаж.

Мы распрощались, я – совершенно очарованная и хохочущая, а Лука – заметно смущенный. С другой стороны, я все равно не могла сидеть с ним всю ночь. На моем попечении была Катерина, а я провела в пиршественном зале добрых два часа вместо пятнадцати минут, на которые рассчитывала.

К моей радости, графиня крепко спала и даже не пошевелилась, когда я разделась и легла рядом с ней на кровать. Несколько часов я не могла заснуть от счастья, снова и снова вспоминая слова Луки о том, что мой брат нисколько не преувеличивал мои добродетели.

Однако утро принесло новые тревоги. Я проснулась оттого, что Катерину тошнило. Она стояла рядом с кроватью в ночной рубахе. Пока я вскакивала с постели и подбегала к ней, Катерина схватилась за толстый столбик кровати, медленно осела на пол и закрыла глаза. Ее лицо покрывала пугающая бледность.

– Дай мне спокойно умереть, – пробормотала она сердито, когда я склонилась над ней, засыпая вопросами. – Уйди, и все…

Я ушла, но вернулась с полотенцами и тазом, подтерла пол и положила ей на побелевший лоб влажное полотенце, после чего Катерина медленно открыла глаза.

– Хлеб, – произнесла она с твердой уверенностью. – Принеси мне простого хлеба и соль. Меня так мутит, что я готова умереть, но знаю, что если немного поесть, мне станет лучше.

Я посмотрела на нее со страхом и затаенной радостью, а потом спросила:

– Мадонна, когда у тебя в последний раз были регулы?

Разумеется, Катерина была беременна и, в отличие от меня, нисколько не беспокоилась о том, кто отец.

– Джироламо болван, – сказала она. – Он даже не заметит, если ребенок не будет похож на него.

– Твой муж едва не изуродовал тебя из одного только подозрения, что ты целовалась с Жераром де Монтанем, – возразила я. – Вопрос, что он сделает, когда ты покажешь ему дитя, волосы которого окажутся светлее и кучерявее твоих?

Катерина помрачнела и ничего не ответила. Я воспользовалась ее тошнотой и утерей интереса к романтическим отношениям, чтобы вбить ей в голову мысль о том, что она должна немедленно порвать с любовником и приказать ему никогда не появляться во дворце Риарио. Если француз не будет мельтешить у Джироламо перед глазами, тот, скорее всего, и не вспомнит о нем, глядя на лицо своего новорожденного ребенка.

К моей несказанной радости, Катерина вняла совету. Она наконец-то пресытилась любвеобильным Жераром и после рождения ребенка найдет себе кого-нибудь другого. Но графиня вовсе не желала устраивать бурное расставание. Вместо того чтобы встретиться с любовником, она решила навестить французского посла прямо в его апартаментах и завезти подарок: бочонок вина, о котором тот с большой похвалой отзывался на обеде в палаццо Риарио. Пока Катерина будет разговаривать с послом, мне предстоит разыскать несчастного Жерара и вручить ему последнее зашифрованное послание графини.

– Мне плевать, что ты ему скажешь, – заявила Катерина, когда я попросила ее продиктовать прощальное письмо Жерару. – Напиши, что я его больше не люблю или боюсь, что нас поймают.

Я села и написала прощальное письмо, стараясь чтобы оно получилось добрым. Пусть Жерар знает: сердце Катерины разбито. Она разрывает отношения по благороднейшей из причин – носит под сердцем дитя и молится, чтобы это был ребенок ее возлюбленного. Этот первенец станет для нее величайшим из всех сокровищ. Она обязана уберечь ребенка от гнева Джироламо, иначе он снова побьет ее из ревности, а это может положить конец беременности.

Через два дня мы с Катериной отправились во французское посольство. Утром госпожа проглотила яйцо и кусочек хлеба в надежде успокоить капризный желудок, после чего решила, что сможет выдержать поездку в экипаже. Мы добрались до посольства без всяких происшествий, но оказалось, что Жерар де Монтань этим утром не явился на службу и находится, скорее всего, у себя дома.

Катерина, как и собиралась, одарила посла вином, после чего велела вознице везти нас прямо к жилищу Жерара де Монтаня. Как только мы подъехали к скромному дому, где тот занимал первый этаж, графиня вытолкнула меня из экипажа.

Я постучала в дверь. Мне казалось жестоким вот так хладнокровно ставить француза перед фактом. Пока я пыталась придумать, что сказать, а о чем лучше умолчать, дверь широко распахнулась. На пороге стоял стройный темноволосый юноша. На нем был прекрасно пошитый костюм из тонкой материи, вот только лицо искажено страхом, а глаза покраснели и припухли от слез.

– Где доктор? – спросил он с сильным французским акцентом и указал на экипаж, где за занавесками из черной вуали дожидалась Катерина. – Он там? Зовите же его немедленно! Мой господин заплатит!

– Прошу прощения, – произнесла я, сейчас же приходя в волнение. – Я от графини Сфорца. У меня письмо для вашего господина.

– Так это графиня? – Юноша внимательно поглядел на экипаж. – Ее приход утешит его.

Не успела я ответить, как молодой человек принялся заламывать руки, обливаясь слезами, а потом признался вполголоса:

– Мадонна, боюсь, он может умереть раньше, чем появится доктор! Я в отчаянии… даже не понимаю, что с ним!

Из комнаты, расположенной у него за спиной, донесся приглушенный стон.

Я через плечо взглянула на экипаж, в котором дожидалась Катерина, хотела всего лишь отдать письмо, однако неприкрытый ужас в глазах юноши вынудил меня спросить:

– Ваш господин сильно болен?

– Прошу вас, мадонна, помогите ему! – Лицо молодого человека снова исказилось.

Я вздохнула и шагнула через порог, прекрасно сознавая, что Катерина в этот миг проклинает меня за неспособность четко следовать ее указаниям.

Юноша провел меня в комнату. Через открытые, не забранные ставнями окна свет падал прямо на Жерара, который лежал на диване, обмякший и почти бесчувственный. Его кожа лоснилась от едко пахнущего пота. Я подошла к постели и взглянула на осунувшееся лицо. Глаза француза ярко блестели, он смотрел на меня из-под прикрытых век, но не узнавал.

Я развернулась к юноше, который снова принялся заламывать руки, и приказала:

– Закройте ставни! Принесите таз, кувшин с холодной водой, полотенца. – Я положила письмо Катерины на стол, присела рядом с больным и спросила: – Месье, вы слышите меня?

Он попытался ответить, но усилие вызвало у него тошноту. Слишком слабый, чтобы сесть, даже заговорить, Жерар только повернул голову, и его стошнило на обтянутый парчой диван. Содержимое его желудка состояло из желто-зеленой желчи с вкраплениями яркой крови. Не раздумывая, я вынула из кармана платок и вытерла лужицу.

Однако при виде рвоты, за которой начались до боли знакомые мышечные судороги, я ударилась в такую же панику, как и слуга Жерара, который явился в следующий миг с кувшином, тазом и полотенцами.

– Что с ним, мадонна? – спросил он, взглянув в мое лицо. – Это чума?

Я покачала головой, не в силах ответить сразу, потом все-таки произнесла:

– Яд.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Некая неведомая сила будто затягивала меня в мрачное прошлое. Какими словами описать это ощущение? Я, сгорбившись, сидела рядом с умирающим Жераром де Монтанем, а видела перед собой только моего обожаемого Маттео: налитые кровью белки карих глаз, щеки в малиновых пятнах. Даже когда де Монтань поднял голову и прошептал: «Катерина», я услышала голос моего умирающего брата. Горе, охватившее меня, было таким же пронзительным, как и в момент смерти Маттео.

Я осталась бы рядом с Монтанем, держа его за руку до последнего вздоха, но наконец-то прибыл врач, который приказал мне уйти. Ошеломленная увиденным, я вернулась в экипаж, где ждала разгневанная Катерина.

– Я чуть не послала за тобой возницу! – взорвалась она, когда я села рядом с ней.

Катерина уже собиралась разразиться длинной тирадой, но увидела мое лицо и осеклась.

Экипаж качнулся, когда возница хлестнул лошадей.

Катерина заговорила снова, на этот раз тише, почти встревоженным тоном:

– Что там, Дея? Что случилось?

Я смотрела на улицы Рима сквозь черную вуаль и силилась сдержать слезы, которые должны были вылиться еще много месяцев назад.

– Он умирает, – сказала я в итоге. – Звал тебя.

– Умирает? – Катерина отпрянула от меня. – Отчего? Лихорадка? Только не говори, что это чума!

Я покачала головой.

– Его отравили, мадонна.

Катерина ахнула и прикрыла рукой рот, но не от горя, а от страха. Она не приказала вознице разворачиваться и ехать обратно к дому француза, наоборот, придвинулась к окну и, скрытая от любопытных взглядов черной занавеской, прокричала, чтобы он быстрее гнал домой.

Затем графиня обернулась ко мне и тем же пронзительным, бессердечным голосом потребовала:

– Откуда ты знаешь? С чего ты взяла?

– Потому что Маттео умер от яда, – резко ответила я, и гнев высушил нежеланные слезы. – Я знаю, на что это похоже.

Это откровение потрясло ее. Остаток пути мы проделали в молчании. Катерина хмуро рассматривала свои руки, сложенные на коленях, а ее разум лихорадочно работал. Я же смотрела на Рим сквозь темную вуаль.

Больше мы не слышали о Жераре де Монтане. Через два дня граф Джироламо пожелал отобедать наедине с женой, что случалось с ним крайне редко. Когда Катерина приняла его приглашение, всякая уверенность тут же покинула ее, и она умоляла меня занять место виночерпия. Тогда я буду лишь в паре шагов от нее на протяжении всего обеда. У меня не хватит сил, чтобы защитить ее от кулаков Джироламо, но она считала, что мое присутствие принесет ей удачу.

Обед проходил в напряженной атмосфере в столовой для избранных гостей, расположенной рядом с кабинетом Джироламо. Мы с Катериной пришли первыми, графиня села на свое место, а я встала в двух шагах позади нее. Она отказалась пить вино, смешанное с водой, которое поднес ей виночерпий Джироламо. Госпожа потребовала, чтобы я лично принесла ей из кухни чистой воды. Точно так же она не съела ни кусочка из предложенных закусок, пока не пришел ее супруг.

Все это время она сидела, прислушиваясь к доносящемуся из кабинета спору Джироламо с одним из его несчастных помощников. Беременность пока еще не сказалась на фигуре Катерины, хотя она была бледна и желудок не всегда принимал пищу. Графиня пока что не говорила мужу о своем состоянии, собиралась объявить о беременности, когда позабудется тот злосчастный поцелуй Жерара.

Примерно через полчаса явился Джироламо, пребывающий в мрачном расположении духа. За месяцы, прошедшие с женитьбы, граф прибавил в весе, его вытянутая, лошадиная физиономия тоже округлилась, и теперь он особенно походил на отца, Папу Сикста.

Катерина встала, сделала реверанс и с явной радостью спросила:

– Как твое здоровье, мой господин?

– Вроде ничего, – кисло ответил Джироламо и нетерпеливо махнул рукой, чтобы она села обратно за стол. – А твое?

– Прекрасно. – Катерина подняла бокал, пока виночерпий наливал Джироламо вина, и провозгласила: – За твое здоровье, мой господин.

– За твое здоровье, – эхом откликнулся Джироламо без особенного энтузиазма и выпил.

Он отставил кубок, жестом велел наполнить его снова, откинулся на спинку кресла, сощурил маленькие глазки и поглядел на Катерину.

– По какой причине мне оказана честь отобедать в твоем обществе? – живо поинтересовалась графиня.

Джироламо замер в своем кресле и вызывающе вздернул длинный подбородок.

– Разве нужны особые причины, чтобы пообедать с женой?

– Нет, мой господин. Я просто радуюсь возможности побыть сегодня с тобой.

Вот так и шел этот неловкий разговор, пока не принесли первое блюдо – минестру, жидкую телячью похлебку с овощами и макаронами. Перед обедом я сходила на кухню вместе со слугой, который пробовал блюда Катерины. Он съел всего понемногу и остался в кухне сторожить порции, отложенные для графини. Бледность Катерины и бисеринки пота на лбу означали, что ее снова мутит, однако она проглотила несколько ложек супа, не сводя с графа внимательного взгляда.

Джироламо не смог долго сдерживаться. Не успели унести пустую посуду, как он перегнулся через стол, пристально уставился на жену и произнес с наигранной беспечностью:

– Тут недавно убили одного нашего знакомого.

Катерина удивленно подняла брови и перекрестилась.

– Какой ужас! Кто же это?

Она сосредоточенно поднесла ко рту очередную ложку минестры и принялась жевать, медленно, размеренно, дожидаясь ответа мужа.

– Старший помощник французского посла, Жан или Жак де Монтань, кажется, так его звали. – Джироламо всматривался в ее лицо, словно ястреб.

Катерина благоразумно не стала исправлять неверно названное имя и отозвалась совершенно равнодушно, словно новость была из числа самых обыденных:

– Боже, это, случайно, не тот грубиян, который… – Она замолкла, опустив глаза. – Ты помнишь.

– Да, – спокойно ответил Джироламо. – Тот самый грубиян.

Катерина подняла на мужа бесстрашный взгляд и поинтересовалась:

– Как же его убили?

– Отравили, – пояснил Джироламо таким тоном, который подразумевал: «И пусть это будет тебе уроком».

Катерина не выказала никаких чувств, лишь спросила:

– Уже известно, кто это сделал?

Теперь настала ее очередь наблюдать за реакцией супруга, который пожал плечами, отвел взгляд и ответил:

– Пока нет.

Его неуверенность разрядила напряжение, Катерина приободрилась и заметила:

– Наверное, очень опасно быть дипломатом в Риме. Тебе не кажется, что пытались отравить самого посла?

– Сомневаюсь, – огрызнулся граф. – По мне, так туда французу и дорога! Он вполне заслужил смерть за приставания к моей жене.

Катерина обольстительно улыбнулась ему, потянулась через стол, похлопала мужа по огромной руке и сказала:

– Как же мне повезло! Муж всегда готов защитить мою честь.

Мы с Джироламо смотрели на нее в немом изумлении. Граф явно не ожидал такого поворота. Скорее всего, он думал, что Катерина разразится слезами и покается во всем, но ее поведение и искреннее равнодушие к судьбе Жерара де Монтаня поставили его в тупик. При всей своей жестокости граф не подозревал, что женщина сможет держать свои чувства в узде и не заплачет, услышав о смерти любовника.

Обед продолжался меньше часа, после чего Джироламо сослался на срочные дела, извинился и ушел.

Вернувшись в свою спальню, Катерина злорадствовала и торжествовала победу. Графиню, по-видимому, ни капли не беспокоило, что ее муж способен отравить человека на основании одного лишь подозрения.

Смерть француза сильно взволновала меня, но не в том смысле, в каком можно было бы ожидать. Я недолго беспокоилась о том, что Джироламо нанесет новый неожиданный удар и отравит Катерину. Ведь теперь он больше не подозревал ее в неверности.

Зато я каждую ночь видела перед собой лицо умирающего брата, а днем старалась отвлечься от горя, нависающего надо мной, готового наброситься и поглотить, стоит мне выказать минутную слабость. Темные воспоминания уничтожали всякую радость, родившуюся от недавнего знакомства с Лукой, поэтому, случайно встречаясь с ним в разных неожиданных местах, я только слабо улыбалась, извинялась и уходила.

Примерно в этот же тяжелый период Катерина привела меня в изумление, объявив, что ждет к ужину гостя, того самого испанского кардинала. Джироламо тоже будет, хотя идея пригласить Борджа принадлежала Катерине. Она сумела убедить мужа, что Родриго, который служил канцлером при нескольких папах, изумительно разбирается в политике и может стать великолепным союзником. Джироламо согласился с большой неохотой и на протяжении всего ужина, накрытого на троих, по-детски демонстрировал свое недовольство. Довольно быстро стало ясно, что Джироламо с Борджа не переносят друг друга и о настоящем союзе не может быть и речи. Вскоре после ужина супруг Катерины заявил, что совсем позабыл об одном срочном деле, и откланялся.

Борджа как будто нисколько не оскорбился, остался сидеть за столом с графиней, которая вела с ним дружескую беседу, словно той унизительной встречи во дворце для свиданий не было и в помине.

Я тоже находилась в столовой, но минут через десять после ухода Джироламо госпожа развернулась ко мне и сказала:

– Отпусти всех слуг, Дея, и сама уходи. Можешь подождать в коридоре.

Я ощутила, как лицо и грудь затопила жаркая волна, и с недоверием поглядела на Катерину. О чем она думает, собираясь остаться наедине с известным соблазнителем прямо здесь, в доме супруга, который находится в соседних комнатах?

Катерина не обратила внимания на мой ошеломленный взгляд, лишь махнула рукой, поторапливая меня.

Я велела слугам идти, затем вышла сама, но прежде убедилась в том, что графиня заметила мое негодование.

Они с Борджа оставались вдвоем почти час. Я была настолько расстроена, что даже прижалась ухом к двери, хотя меня могли застать за этим занятием. В столовой не возникало никаких тревожных пауз, не слышалось шуршания одежды, не угадывалось никаких порывистых движений – лишь серьезный непрерывный разговор, слишком тихий, чтобы я могла уловить суть.

Когда обед завершился и оба вышли, Катерина торжественно проводила Борджа до дверей. Между ними возникли какие-то новые, легкие и дружеские отношения. Родриго взял мою госпожу за руки, пожелал ей спокойной ночи и расцеловал в щеки с сердечностью старинного друга. Она ответила ему тем же – поднялась на цыпочки и церемонно прижалась губами к его оливковой щеке.

Когда гость отбыл, я поспешно подошла к своей госпоже, чтобы сопровождать ее наверх, в спальню.

– Мадонна!.. – возмущенно начала я, следуя в полушаге от нее. – О чем ты думаешь, оставаясь наедине с таким типом? Твой муж только что из ревности убил человека, а ты не нашла ничего лучше, чем обедать наедине с Борджа!

Катерина остановилась посреди лестницы, дождалась, пока я поравняюсь с ней, и сказала:

– Я просто хочу понять, как устроен Ватикан. Борджа знает много такого, что будет полезно моему мужу. Если бы Джироламо вошел в комнату, то увидел бы, что между нами не происходит ничего предосудительного.

– Борджа – настоящая гадюка, мадонна, – начала я, но Катерина резко отмахнулась от меня, заставила умолкнуть и двинулась дальше.

– Он всего лишь средство. Я делаю это ради дома Риарио. Я хочу видеть, как его могущество растет. Сикст не будет жить вечно. Что тогда станет с Джироламо, а главное – со мной и моим ребенком?

Я смотрела на нее с изумлением. Она только что забеременела, ей нет еще и пятнадцати – в этом возрасте большинство девушек лишь начинают задумываться о замужестве. Однако Катерину больше интересовала политика.

Через два дня, когда Джироламо снова отправился куда-то по делам, Борджа приехал еще раз, чтобы отобедать наедине с ее светлостью. Как и в первый раз, я прислуживала Катерине за обедом, но затем, когда они с Борджа насытились, вышла из комнаты. На этот раз их беседа длилась два часа. Я снова прижималась ухом к двери, но не услышала ничего, кроме невнятного бормотания.

На следующий день после встречи с Борджа Катерина пригласила на обед его заклятого врага, кардинала Джулиано делла Ровере, и оставалась с ним наедине, хотя Джироламо по-прежнему не было дома. Делла Ровере исполнилось около тридцати, он был высокий и мускулистый, с мужественным медальным профилем и волнистыми каштановыми волосами. Речь выдавала в нем человека чрезвычайно образованного и амбициозного. В его глазах светился тот же интеллект, какой я замечала у Сикста. Кардинал производил впечатление сильного и выносливого человека, но ходил с дубовой тростью, украшенной золотым набалдашником.

Юность делла Ровере провел в Риме, прислуживая в алтаре своему дяде. Его избранию способствовали целых восемь епископов и архиепископ Авиньонский, так что в один прекрасный день он мог претендовать на папский престол. Из-за всего этого кузен Джироламо ужасно ему завидовал, а делла Ровере не пытался скрыть свою неприязнь и презрение к неотесанному родичу.

Но приглашение Катерины кардинал принял незамедлительно и с большой охотой. Он явился в палаццо Риарио в прекрасно сшитой рясе из алого шелка, отделанной бархатом в тон, в красной кардинальской шапочке, прикрывающей тонзуру. Катерина по такому случаю оделась сдержаннее, чем обычно, в простое платье из серого шелка, и покрыла косы, уложенные на затылке, белой вуалью. По-видимому, она решила не использовать против делла Ровере свои женские чары. Я поняла причину, поскольку кардинал, находясь в гостях, совершенно игнорировал женскую прислугу, зато внимательно рассматривал всех мужчин.

В столовой я заняла свое место за Катериной и стояла лицом к кардиналу, который аккуратно прислонил бесполезную трость к соседнему креслу. Они обменялись полагающимися любезностями, его преосвященство прочитал благодарственную молитву, а потом сотрапезники приступили к обеду. Графиня позаботилась о том, чтобы кардиналу подали его любимые блюда, включая лоснящихся темнокожих миног в пикантном соусе и жареных молочных поросят.

Катерина пила много вина, разбавленного водой, но почти не ела. К миноге она даже не прикоснулась, с отвращением отвернулась от блюда.

– Вам нездоровится? – спросил делла Ровере. – Вы так бледны, мадонна.

Катерина слабо улыбнулась.

– В последние дни я сильно страдаю от жары.

Делла Ровере пожал плечами и умудрился, ни на минуту не прерывая беседы, уничтожить целое блюдо миног и запить их огромным кубком вина. Он поднял пустой бокал, дожидаясь повторения. Спустя четыре секунды посудина все еще была пуста, и кардинал свободной рукой взял прогулочную трость. Когда слуга, подносивший вино, понял, что его преосвященству требуется добавка, и подошел, делла Ровере развернулся в кресле и ударил парня тяжелой палкой по лодыжкам.

Слуга вскрикнул от боли, а делла Ровере проговорил:

– Бездельник! Пусть это научит тебя вниманию.

В следующий миг, когда слуга трясущимися руками наполнил его кубок, делла Ровере с любезным видом развернулся к Катерине и сказал:

– Требуется немалое время, чтобы как следует вышколить их. Если он снова ошибется, я рекомендовал бы выпороть его.

Катерина ответила улыбкой и принялась расспрашивать кардинала о его учебе во Франции. Делла Ровере тем временем вплотную занялся молочным поросенком.

– Я учился естественным наукам, – отвечал он. – Но больше всего мне нравилось военное дело. Я предпочел бы стать солдатом, однако дядя уже избрал для меня иной путь.

– Военное дело! – На этот раз Катерина улыбнулась вполне искренне, даже подалась вперед, наклонившись над столом. – Если бы я родилась мужчиной!.. Честно говоря, настоящее счастье я испытываю только тогда, когда упражняюсь с мечом.

– Женщина с мечом? – Джулиано нахмурился. – Но это же противоестественно!

Графиня потупила взор и заявила:

– Но я так восхищаюсь воинами. Это благороднейшее из призваний… для мужчины, разумеется.

При этих словах кардинал расцвел. Слабая улыбка заиграла на его губах.

– Именно! Иногда я представляю себя генералом, который сражается с турками. Не стоит забывать, что Крестовые походы не увенчались успехом. Пора бы устроить новый.

– Совершенно верно, – согласилась Катерина, лучась восторгом, какого она вовсе не испытывала. – Вот слова истинного мужчины. Если кому-то и суждено победить султана, то это вам.

Делла Ровере принял ее восторги за чистую монету, заулыбался, схватил жирными пальцами кубок и сделал большой глоток. На этот раз парень, прислуживавший ему, наполнил посудину, как только та коснулась стола.

Выдержав паузу, графиня сменила тему:

– До меня дошли слухи, что Родриго Борджа относится к тем людям, которым нельзя доверять. Однако же он ищет моего расположения, и мне необходим совет. Как я могу помочь супругу укрепить его позиции?

– Борджа! – Делла Ровере фыркнул и принялся за поросенка. При этом он продолжал говорить, хотя и несколько невнятно из-за мяса во рту: – Лучше вам не иметь с ним никаких дел. Он опасный человек, верить ему нельзя.

– Но почему, ваше преосвященство? – Темно-голубые глаза Катерины широко раскрылись якобы от испуга. – Я слышала, он самый богатый и влиятельный человек после Сикста. Борджа служит вице-канцлером курии так долго, что приобрел настоящее состояние и громадное влияние на кардиналов.

Делла Ровере поджал губы и заявил:

– Лично на меня он не имеет никакого влияния! Поймите, Катерина, вы красивая молодая женщина! Он будет одурманивать вас льстивыми речами, пойдет на что угодно, лишь бы соблазнить.

Графиня изобразила крайнее потрясение и спросила: