Текст книги "Алая графиня "
Автор книги: Джинн Калогридис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)
Я тоже долго молчала, обдумывая ответ.
– Помнишь, что я сказала тебе много лет назад? Карта обещает потрясения, перемену всей жизни. Как палаццо Риарио, которое сожгли. Что бы ни случилось, твоя жизнь уже не будет прежней.
Я ждала ответа и через секунду услышала легкое посапывание.
На следующее утро меня разбудил неистовый грохот пушек над головой. Катерина уже оделась и ушла. Я принялась натягивать платье, и в это время снова раздался выстрел.
Я отыскала лестницу, ведущую на крышу, над которой уже сияло солнце. К этому моменту грохот затих, хотя в воздухе еще висел запах пороха. Катерина, стоявшая на стене рядом с пушкарями, заметила меня, подошла и поздоровалась. Она была оживлена, но радости в ней не чувствовалось.
– Мы обратили в бегство людей Борджа, – сообщила графиня. – Во всяком случае, тех, кого ночью не подстрелили лучники. Они вернутся не сразу.
Она на секунду замолчала и помрачнела. Ее рот дернулся в попытке сдержать быстро нарастающий гнев.
– Что касается Джироламо… Мой супруг узнал о смерти Папы вскоре после нас. – Голос Катерины сбивался от гнева, она не могла унять дрожь и кратко пояснила: – Он предпочел отступить и бежал в Рим. Следовательно, Пальяно снова в руках Колонна, а заодно и Каве с Капраникой, города, которые мы уже взяли. Все наши труды пропали даром. – Графиня обратила гневный взгляд на улицу, чтобы солдаты не увидели ее лица. – Джироламо довел войско до окраин города. Он запросто мог бы войти в замок Сант-Анджело, однако конклав кардиналов приказал ему оставаться за городскими воротами, пока не будет избран новый Папа. – Она сверкнула глазами. – И Джироламо, этот идиот, послушался! Он погубит нас!
– Мне жаль, мадонна, – прошептала я.
– Надеюсь лишь на то, что делла Ровере сумеет подкупить всех, кого нужно, и станет Папой, – горько проговорила она, немного помолчала и продолжила уже спокойнее: – Спустись на второй этаж, поешь с офицерами. Потом возвращайся в папские покои, там безопаснее и ты никому не будешь мешать.
Не успели мы расстаться, как внизу протрубил горн.
Кастелян сер Витторио поглядел вниз и прокричал:
– Кто там?
Я поспешила к краю стены, чтобы вместе с остальными посмотреть на улицу.
Там стояли шестеро всадников, четверо из них были с алебардами, пятый размахивал белым флагом, а шестой был в рясе священника. Он и говорил, а остальные слушали.
– Я привез срочное сообщение для ее сиятельства Катерины Сфорца.
Моя госпожа шагнула на край стены и прокричала:
– Я здесь. Кто вас прислал?
Священник прямо в седле отвесил вежливый поклон и ответил:
– Ваш племянник, его преосвященство Рафаэле Риарио.
Я нахмурилась. Рафаэле был нечастым гостем в палаццо Риарио, но я прекрасно помнила его. Он получил кардинальскую шапочку из рук своего двоюродного деда в скандально юном возрасте и сопровождал покойного архиепископа Сальвиати во Флоренцию, чтобы принять участие в убийстве Лоренцо де Медичи. После гибели брата Джулиано Лоренцо сжалился над перепуганным юнцом и благополучно отправил Рафаэле обратно в Рим в сопровождении вооруженного телохранителя.
– Что он хочет передать? – вежливо поинтересовалась Катерина, которая никогда не любила Рафаэле и считала его трусом.
– Мой господин опасается за безопасность своей тети Катерины и ее будущего ребенка, поэтому предлагает обсудить дальнейшую совместную оборону крепости, – прокричал в ответ священник. – Мы приехали, чтобы сопроводить вас в хорошо защищенный дворец, где вы встретитесь с племянником.
– Безмозглый остолоп, – пробормотала Катерина себе под нос, а затем снова закричала: – Я не могу покинуть крепость Сант-Анджело, пока не будет избран новый понтифик. Пусть мой племянник сам приедет сюда, и я буду счастлива обсудить с ним все, что угодно. Я гарантирую его безопасность.
Последовала долгая пауза, потом священник ответил:
– Прошу вас, ваша светлость. Вы ведь ждете ребенка, а это место не подходит для женщины. – Он указал на крепость. – Мой господин умоляет вас вернуться к мужу. Он и остальные кардиналы щедро вознаградят вас и вашу семью.
Катерина от души рассмеялась и крикнула:
– Скажите, святой отец, неужели Рафаэле считает меня круглой дурой?
Тот ответил недоуменным молчанием.
Катерина наклонилась, уперлась руками в бока. Ее улыбка разом угасла, сменившись неподдельным гневом.
– Тогда ответьте на другой вопрос: вам известно, кто был мой отец?
Священник и его спутники смущенно переглядывались.
– Галеаццо Сфорца, – ответил служитель Божий. – Герцог Миланский.
– Самый умный человек, который когда-либо правил Миланом, – заявила графиня. – Пусть я женщина, но унаследовала его рассудок! Я не настолько глупа, чтобы покинуть крепость. Ступайте и передайте это вашему господину!
С этими словами она повернулась к послам спиной и отошла от края стены.
Потянулись нудные дни. Жара стояла невозможная, пища вызывала тошноту, а новости приходили самые неутешительные. Джироламо устал торчать в поле за городскими воротами вместе с войском и предпочел просто ждать своей участи в Исоле, поместье Орсини, где его и детей разместили со всяческими удобствами. Он прислал жене письмо с требованием приехать к нему. Разгневанная Катерина солгала своему войску и тайно спалила листок в пламени лампы.
Тем временем с улиц Рима до нас доносился грохот далеких сражений – кардиналы и семейные кланы дрались за власть. На одиннадцатый день жизни в крепости мы увидели, как свежая армия из пятисот солдат маршем входит в город через Порта-Маджоре. В какой-то миг Катерина поверила, что Джироламо наконец-то собрался с духом, но, когда армия приблизилась, мы увидели сверкающие красно-желтые знамена. Это оказались штандарты семьи Колонна, с золотой короной, увенчивающей белую римскую колонну. Моя госпожа вполголоса проклинала своего супруга, пока вражеские войска разбивали лагерь на другом берегу Тибра.
– Он мог бы взять крепость Сант-Анджело, – сердито произнесла Катерина. – Я тысячу раз говорила ему, что мы обязательно должны захватить замок в случае смерти Папы, но он никогда не давал внятного ответа. И вот теперь… – Она была не в силах продолжать.
На следующий день, двадцать четвертого августа, пришла самая печальная весть. Джироламо подписал со Священной коллегией договор. Он отказывался от поста капитана папской армии и сдавал замок Сант-Анджело в обмен на четыре тысячи дукатов – компенсацию за разрушенный дворец – и гарантию того, что будущий Папа признает его законным правителем Форли и Имолы.
– Муж мог хотя бы поддержать меня, прислать войска. Мы начали бы переговоры с новым Папой, кто бы ни был избран. Теперь все потеряно, – сказала Катерина.
Кардинал делла Ровере был одним из авторов договора. Его неприязнь к Джироламо явно оказалась сильнее верности семейным узам и всех обещаний, данных Катерине.
Лежа ночью в постели, графиня сказала, что Борджа хотя бы не скрывал своих целей и искренне восхищался ее отвагой.
– Надо было ставить на него, – простонала она, закрыла лицо ладонями и резко села.
Моя госпожа не плакала, хотя у нее были все причины для этого. Из-за беременности она совершенно обессилела, однако все это время заставляла себя действовать на пределе возможностей, обходилась почти без сна и нормальной еды, но самое скверное состояло в том, что ее усилия ни к чему не привели.
– Я не смогу удержать крепость, – призналась Катерина. – В письме Джироламо говорится, что Флоренция и Сиена объединяют силы, чтобы заставить меня сдаться. Колонна обязательно двинет на нас свои войска, это всего лишь вопрос времени.
В ту ночь Катерина так и не заснула. На рассвете она написала Джироламо и Священной коллегии, а к полудню получила ответы на оба письма. В числе прочего ей позволялось взять сто вооруженных человек для сопровождения ее по улицам Рима к детям. Муж моей госпожи уже был в городе, улаживал свои денежные дела.
Я ехала верхом рядом с графиней, которая величественно двигалась по запруженным народом улицам Рима на великолепной белой кобыле. Она в последний раз посмотрела на замок Сант-Анджело, Ватикан, собор Святого Петра без всякой жалости к себе. Катерина лишь мельком взглянула в сторону развалин, бывших недавно палаццо Риарио. Но когда она проезжала через Порта-Маджоре, покидая город, ее лицо окаменело, превратилось в горестную маску.
ЧАСТЬ III
ФОРЛИ
1484–1500 ГОДЫ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Из-за сокрушительного поражения путь обратно в Форли оказался печальным, вымощенным угрюмым недовольством Джироламо и полыхающей яростью Катерины. Супруги не глядели друг на друга, когда наш небольшой отряд остановился на привал. Граф выехал из города с неполными пятью сотнями дукатов – свадебный наряд Катерины, погибший в огне, стоил дороже.
Я же, напротив, испытывала несказанное счастье, поскольку Лука был цел и невредим. С хмурого позволения Катерины я ехала рядом с ним на муле. Мы проговорили почти весь день и всю ночь: когда отряд остановился на отдых и все заснули, мы с Лукой выбрались из палаток и обнимались под звездами.
На третий день пути нас нагнал гонец от кардинала делла Ровере.
– Habemus papum![9] – кричал он, галопом подлетая к Джироламо, который ждал, сидя верхом.
Граф приказал отряду остановиться. Катерина, завидев гонца, выскочила из экипажа и побежала так быстро, как позволял ей восьмимесячный живот.
К ее облегчению, Папой избрали не Борджа, однако и не кардинала делла Ровере. Их неистовая борьба за папский престол вызвала такие волнения в Священной коллегии, что никто из кардиналов не проголосовал ни за одного из них. Тогда делла Ровере, как он утверждал в послании, предложил своим сторонникам избрать его протеже, рожденного в Италии грека, Джованни Батиста Чибо. Этот кардинал, а теперь Папа Иннокентий VIII был человеком обходительным, и никто не имел повода питать к нему ненависть. Даже Борджа проголосовал за него. Делла Ровере особенно радовался тому, что Чибо будет выполнять все его приказания. Ведь именно он в свое время уговорил Сикста даровать этому греку алую шапочку.
Джироламо принял новость со слабой улыбкой. Теперь делла Ровере будет хотя бы стоять прямо за Святым престолом. Катерина молча отвернулась. Делла Ровере может кичиться, сколько ему угодно, однако он не получил тиары и отказал графине в помощи, когда она мучительно в ней нуждалась.
Даже жители Форли не радовались прибытию господ. Мы проехали через ворота, за которыми нас не ждало ни единой живой души. Пока мы тащились по улицам, застроенным грязно-коричневыми приземистыми домами рабочих, люди смотрели на нас из открытых дверей, но никто не выкрикивал приветствия. Когда мы вышли на самую широкую площадь в центре города и двинулись вдоль небольшого, но оживленного рынка, все торговцы, крестьяне и кухарки замерли и молча взирали на нас.
Только подъехав к самому богатому дому, в котором жил городской глава Луффо Нумаи, мы встретили более-менее теплый прием. Жилище Нумаи напомнило мне палаццо Медичи во Флоренции: в три этажа, с рядами высоких и широких прямоугольных окон, оживляющих светло-коричневую каменную кладку. Как и дворец Медичи, дом Нумаи без всяких излишеств – печальное зрелище для тех, кто привык к сверкающим фасадам римских палаццо.
Когда Джироламо постучал, дверь открыла кухарка в грязном переднике. Она так поразилась появлению правителя Форли, что повернулась к нему спиной, оставив стоять в дверях, и принялась звать своего господина.
Луффо Нумаи был старшим политическим советником и посредником Пино Орделаффи, а затем его сына Синибальдо, пока не стало ясно, что побеждает Джироламо. Тогда он поклялся в верности новому правителю Форли, да так убедительно, что граф доверил ему ключ от нового палаццо Риарио.
Сер Луффо Нумаи сбежал по ступенькам к двери и всплеснул руками, изображая неуемную радость при виде новых обитателей городка. Он поклонился так истово и размашисто, что все мы непременно засмеялись бы, если бы не были так измучены путешествием.
Нумаи взбежал обратно по лестнице и вернулся со связкой ключей, которые вложил в руку графа. Когда Джироламо направился к своему коню, Нумаи подскочил к экипажу Катерины.
Сер Луффо был одет как купец, в тунику из серого шелка-сырца и простые черные рейтузы, на нем не было ни золота, ни украшений. На макушке у него сияла лысина, обрамленная тонкими темными волосами, доходившими до плеч. Он носил круглые очки, которые постоянно поправлял, не сознавая того. Я решила, что ему далеко за пятьдесят.
– Ваше сиятельство! – воскликнул Нумаи, стискивая руки словно в смущении, когда Катерина придвинулась к окну. – Я и забыл, как вы ошеломляюще прекрасны! Каждый раз, глядя на вас, я восхищаюсь все больше! Прошу, умоляю, окажите мне честь, отобедайте со мной сегодня вечером! Ваш супруг и наш господин велел мне просить ответа у вас. Я был бы счастлив приветствовать вас подобающим образом! – Каждую фразу он подчеркивал, подобострастно всплескивая руками.
– Сер Луффо!.. – устало произнесла Катерина, вымученно улыбнулась, кивнула и отодвинулась от окна кареты.
Наш отряд снова тронулся в путь, и через несколько минут мы уже входили в новый дворец Риарио. Немногим больше дома Нумаи, он представлял собой длинное прямоугольное строение из разных по размеру кирпичей всех оттенков оранжевого, белого и серого, выгоревших на солнце. Парадный фасад прорезали два ряда высоких арочных окон, по шесть с каждой стороны от двери. В последнем этаже окна были маленькие и круглые.
Я вошла в дом вместе с Катериной, детьми и их нянькой Лючией и отправилась на поиски детской. Здесь не было гладких мраморных полов и лестниц, стен, завешенных гобеленами с золотой нитью, только скрипучий деревянный пол из неровных досок, частично закрытый старыми грязными коврами. Стены оштукатурены очень плохо, на них зияли трещины. Когда мы поднимались по лестнице, деревянные перила опасно шатались под рукой. Кое-где на глаза попадались отголоски прежней жизни: портрет Катерины, бесценная ваза, золотой канделябр, чудесное покрывало, – но в целом дом казался заурядным, старым и мрачным.
Несколько лет назад Катерина прожила в нем пару месяцев, но в ее письмах из Форли не было жалоб на дом. Я решила, что новое палаццо Риарио казалось ей тогда по-сельски оригинальным и вполне подходящим для жизни, если в любой момент можно уехать в Рим.
Я помогла няньке Лючии отыскать детские вещи и уложить малышню спать. Потом я спустилась на первый этаж, пошла по узкому коридору в поисках комнаты госпожи и, к несчастью, повстречалась с Луффо Нумаи. Он привел нам в помощь слуг, знакомых с домом, которые с готовностью согласились поработать недельку бесплатно.
Городской глава представил их Джироламо и теперь блуждал по дому в поисках правительницы Форли, видимо, желая напомнить ей о приглашении на обед. Мы с сером Луффо стремительно шагали навстречу друг другу в полутемном коридоре и едва не столкнулись.
– Ах! – воскликнул он, отпрянув. – А вот тебя я раньше не видел.
Он сдвинул очки к переносице, сощурился и приблизился ко мне. Его глаза, увеличенные стеклами очков, вытягивались к внешним уголкам и кривились словно пиявки.
– А ты такая хорошенькая! Из камеристок мадонны Катерины?
Не успела я ответить, как его руки зашарили по моему корсажу и сжали грудь, как будто пробуя сливы на спелость.
Сер Луффо придвинулся еще на шаг, прижался ко мне всем телом и зашептал на ухо:
– Твоя госпожа славится красотой, но ты, честное слово, еще очаровательнее. Твои черные волосы и глаза, нос и губы…
Он попытался сунуть руку мне под корсаж. Я отшатнулась и отвесила ему тяжелую затрещину, отчего очки сера Луффо слетели с носа.
– Сучка! – вскрикнул он, но скорее удивленно, а не злобно, упал на колени и принялся шарить по тощему ковру в поисках очков.
Я прекрасно видела, куда они упали, но была опустошена событиями последних двух месяцев. Меня нисколько не волновало, какое впечатление я произведу на второго по могуществу человека в Форли.
Пока он ползал по полу, я холодно произнесла:
– Я сестра ее светлости, воспитывалась вместе с графиней при миланском дворе. Только попробуй еще раз ко мне прикоснуться!
Пока я говорила, он хлопал ладонью по полу и наконец-то нашел очки. При моих последних словах он нацепил их на нос, сидя на ковре, и посмотрел на меня снизу вверх с недоверием, но, как ни странно, без злобы.
– Ага, – протянул Нумаи, вглядываясь в мое лицо едва ли не с благоговением. – Теперь я вижу. Совершенно точно, ты дочка герцога Галеаццо.
– Меня удочерила герцогиня Бона, – огрызнулась я. – А теперь дай мне пройти.
В глазах сера Луффо вспыхнул какой-то странный вдохновенный огонек, когда он дотронулся кончиками пальцев до пострадавшей щеки.
– Какая сила! Я не причиню тебе зла, моя дорогая. Искренне извиняюсь за то, что расстроил тебя. Но… – Он качнулся вперед и прижался лбом к ковру, выражая рабскую покорность. – Умоляю, назови свое имя! Я буду вечно его повторять!
Нумаи пополз по ковру, помогая себе локтями, остановился, коснулся моей туфли и поцеловал ее.
Я была настолько ошеломлена, что ответила правду:
– Дея.
Он с восторгом уставился на меня и повторил:
– Дея! Я должен был сам догадаться, ты поистине богиня!
Я вспыхнула и заявила:
– Сер Луффо, прошу тебя, встань и дай мне пройти. – Это был не римский дворец, коридор тут оказался слишком узким, чтобы протиснуться мимо, пока он ползал по полу.
– Я встану, прекраснейшая из богинь! Но… не соблаговолишь ли ты сначала меня ударить, чтобы я мог подняться?
– Хватит, – зашипела я. – Вставай!
В ответ сер Луффо снова вжался лицом в ковер и закрыл голову руками, ожидая удара.
Я устала и уже потеряла терпение, мне хотелось найти Катерину, убедиться, что ее постель готова, и наконец-то, после недельного путешествия, лечь на нормальный матрас. Это шло вразрез со всем, чему учила меня Бона, но я носком туфли легонько стукнула сера Луффо по пальцам, прикрывавшим лысую макушку.
– Сильнее, – потребовал он невнятно.
Я стукнула еще раз, довольно сильно.
– Сильнее, – умолял он, и на третий раз я пнула его так, что Нумаи завалился на бок.
– А теперь вставай немедленно! – приказала я сурово.
– Дея, моя дражайшая, ты будешь сниться мне сегодня! – Сер Луффо поднялся, задыхаясь от страсти. – Придет день, когда тебе потребуется моя помощь или что-то еще. Ты придешь ко мне такой, какая сейчас, и я отдам тебе все. Все, что угодно! Только попроси…
Он двинулся ко мне, как будто снова собираясь облапить, но я предостерегающе вскинула руку, и Нумаи замер.
Из коридора у меня за спиной донесся приглушенный смешок. Мы повернули головы – в нескольких шагах от нас стояла Катерина.
Она усмехалась, глядя на сера Луффо. Тот поднялся на ноги, объяснил, что привел в помощь слуг, и заметил, что графиня выглядит уставшей. Глава города пообещал устроить пир прямо у нас во дворце, вместо того чтобы везти господ к себе.
После чего Нумаи быстро откланялся. Катерина усмехалась, глядя, как он удаляется.
– Я слышала твою беседу с сером Луффо, – сказала она. – У него имеется одна слабость, которую ты явно можешь обернуть себе на пользу.
Первый раз за прошедший месяц мы засмеялись.
Катерина повела меня в спальню, где Марта – пожилая женщина, которая в Риме командовала двумя десятками горничных в палаццо Риарио, – помогла моей госпоже раздеться. Из сотен слуг, секретарей, кухарок и прачек, которые еще недавно обслуживали дворец Риарио, нам пришлось оставить всего двадцать. У детей была теперь одна нянька, а не три, у Катерины вместо дюжины камеристок только Марта и я.
В конце этого долгого дня мы с госпожой чуть живые повалились в постель, которая, к счастью, была застелена прекрасными простынями, доставленными из Рима вместе с мягкими подушками и тонкими покрывалами, лежавшими сверху. Только теперь Катерина наконец-то позволила себе заплакать от горького разочарования, вызванного потерей Вечного города. Разразившись слезами, она уже не могла остановиться, и я обнимала ее, баюкая словно дитя.
Через три недели Катерина благополучно разрешилась здоровым сыном Джованни Ливио. У Джироламо был повод торжествовать: с тремя сыновьями род Риарио-Сфорца уж точно просуществует не меньше двух поколений. Однако, сломленный потерей богатства и почета, он целыми днями напивался и развлекался игрой у себя в столовой, не задумываясь о том, что у него больше нет источника дохода, поскольку подданные не платят налогов. Все вопросы управления и финансов он возложил на свою талантливую жену, которая и без того была занята ремонтом нового жилища. В то же время он злился на нее, поскольку на фоне отваги Катерины его трусость делалась особенно очевидной. Однако муж больше ни в чем не ограничивал жену, вероятно, втайне все-таки восхищаясь ее смелой попыткой удержать крепость Сант-Анджело. Это чувство графа в конечном итоге обернулось огромным счастьем для меня лично.
Всем секретарям, писцам, персональным помощникам, служившим графу Джироламо в Риме, платил Ватикан, за исключением четырех человек: престарелого камердинера Никколо, управляющего, виночерпия и Луки. Теперь, когда хозяин отошел от политических дел и проводил все дни за игровым столом, у Луки было много свободного времени, и он помогал другим. Когда его услуги на половине графа не требовались, он выполнял поручения графини, а значит, проводил много времени рядом со мной.
Вероятно, присутствие Луки напомнило Катерине о его любви ко мне, или же она заметила, какими глазами мы смотрим друг на друга. Мне хочется думать, что так оно и случилось, а я просто до сих пор недооценивала свою госпожу.
Однажды я помогала престарелой Марте менять постельное белье в спальне Катерины, и графиня вошла в комнату. Она родила всего две недели назад и до сих пор чувствовала слабость, но главное состояло в том, что Катерина шла от мужа, который еще до полудня успел напиться и играл в кости со своими новыми друзьями: распутными братьями Орси и вспыльчивым Людовико Пансекко. Джироламо установил игорный стол в своей личной столовой наверху, которую назвал Залом нимф, поскольку на обоях там были изображены обнаженные полубогини. Обычно после подобных встреч с супругом Катерина становилась злой и раздраженной, однако сегодня, поглядев на нее, я увидела, что она пытается спрятать улыбку, а ее глаза необычайно ярко блестят.
– Дея! – весело заявила она. – Я хочу поговорить с тобой наедине.
Графиня выразительно посмотрела на Марту, которая удалилась с той поспешностью, на какую были способны ее старые кости. Я заправила простыню, разгладила ее ладонями и подошла к госпоже.
– Мой муж не слишком любит вспоминать о крепости Сант-Анджело, – начала Катерина. – Однако мне кажется, что до него наконец-то дошло, что я пошла ради него на риск, достойный вознаграждения. В итоге он согласился выполнить одну мою давнюю просьбу. – Она выдержала паузу для пущего эффекта, внимательно глядя мне в лицо и ожидая, что я пойму ее с полуслова.
Я же молча ждала продолжения. Как раз в этот миг меня осенило, что детское белье тоже пора отдавать в стирку, а нянька Лючия явно не может присматривать за четырьмя малышами и одновременно тащить грязные простыни к прачке, загруженной работой.
Видя, что мои мысли витают где-то далеко, Катерина вздохнула и откровенно высказала свое удивление:
– Дея, неужели ты не догадываешься, к чему я клоню? Джироламо согласился на твой брак с Лукой.
Я заморгала, глядя на Катерину, пытаясь понять смысл ее слов, но так и не смогла, поскольку это было просто невероятно.
– Что?
Она улыбнулась и повторила фразу.
Я тяжело осела на край кровати.
Катерина встала передо мной, взяла за руку и радостно спросила:
– Дея, неужели ты не поняла? Ты получишь своего Луку! Остается лишь назначить день.
Когда снова смогла говорить, я прошептала:
– Моя госпожа!..
Я вовсе не собиралась этого делать, однако в следующее мгновение уже стояла, крепко обнимая ее, как будто мы и в самом деле были сестрами. Катерина, удивленная моим порывом, сначала отпрянула, но сейчас же сама меня обняла.
– Спасибо, – сказала я, прижимаясь к ней щекой. – Спасибо…
– Тебе не кажется, что нам следует сообщить новость и Луке тоже? – лукаво прошептала она мне на ухо. – Граф явно не в состоянии это сделать.
Меньше чем через месяц мы с Лукой поженились в главной городской церкви Санта-Кроче, которая называлась еще и Дуомо. Лука лично договорился со священником, сказал ему, что будет скромная свадьба, куда приглашены только свои. Он не потрудился упомянуть, что среди этих «своих» будет и правительница Форли, которая во время церемонии скрывалась под густой вуалью. Джироламо, разумеется, никуда не пошел, а остался напиваться в своем Зале нимф.
Я не могла позволить себе подвенечное платье и удовольствовалась самым лучшим летним, серебристого шелка с черной кружевной отделкой, которое захватила с собой, еще отправляясь на поле боя под Пальяно. К моему удивлению, Лука тоже выбрал тунику из серебристой парчи с чернильным пятном у подола. Я улыбнулась, заметив такой непорядок, и, нисколько не покривив душой, сказала, что он просто великолепен. Лука аккуратно подстриг черные усы, сбрил почти всю бороду, оставив лишь аккуратную эспаньолку.
Мы стояли перед священником, и голос Луки слегка подрагивал от волнения, когда он произносил свой обет. Я старалась взять себя в руки, но могла отвечать только шепотом. Когда Лука наконец-то развернулся ко мне, чтобы надеть на палец золотое кольцо, его дрожащие руки были влажными от пота, а глаза широко раскрылись. Тут священник объявил нас мужем и женой, Лука широко, с явным облегчением заулыбался, и мы, едва живые от волнения, обнялись. Когда его губы прикоснулись к моим, силы вернулись к Луке. Наверное, я упала бы от его страстного поцелуя, если бы он не держал меня так крепко. Но мне все равно пришлось отклониться назад, при этом Катерина с детьми засмеялись, к явному неудовольствию святого отца.
Стоял ноябрь, и мороз уже сковал сады за палаццо. Поэтому пир был устроен в столовой ее светлости, такой маленькой, что гости заполнили комнату до отказа, хотя их было совсем немного. Катерина пила, ела и танцевала, как будто была ровня нам, и в какой-то миг мне показалось, что она так же счастлива, как когда-то в Риме. Но я точно была счастливее. Лука то и дело наполнял мой бокал, и я выпила много кислого местного вина.
Наконец Лука прошептал мне на ухо, что нам пора оставить гостей. Держась за руки, мы добрели до его холостяцкой комнаты, которую он еще недавно делил с виночерпием Джироламо. Теперь она стала нашей. Лука широко распахнул дверь, и я вошла. Комната была чуть больше того чулана в Риме, где Катерина хранила платья, и такая же темная. Свет проникал сюда только из маленького круглого окошка, расположенного так высоко под потолком, что выглянуть в него было невозможно. Из мебели имелась низкая кровать вполовину уже той, на которой спала Катерина, маленький ночной столик, простой деревянный стул, объемистый шкаф и небольшая конторка на колесиках с пером и чернилами. Мебель стояла вплотную друг к другу, свободного места почти не оставалось, в сочетании с оштукатуренными стенами впечатление создавалось самое мрачное.
Я засмеялась, когда Лука переступил порог и вздрогнул от громкого треска – кто-то особо застенчивый рассыпал по полу орехи. Этот древний обычай сохранялся, как правило, в королевских семействах, таким способом заглушались стоны страсти. Мы наскоро размели орехи по углам, надежно заперли дверь и принялись раздевать друг друга. Я расшнуровала тяжелые рукава Луки, он – мои. Мы действовали неспешно, торжественно, поскольку еще ни разу не видели друг друга полностью обнаженными и в самом моменте присутствовало нечто священное. Меня очаровало тело Луки, в особенности черные волосы на груди и ниже пупка, где они росли ромбом.
Я взяла его за руку, собираясь увлечь в постель, но он не поддался и указал на кувшин и два бокала, оставленные на ночном столике. Под одним из них лежала записка – как ни странно, это было поздравление от графа Джироламо. К нашей радости, в кувшине оказалось отличное римское вино.
– Это знак, – весело сказал Лука, наполнил бокал и протянул мне, сидящей на неровном, скверно пахнущем матрасе.
Я покачала головой, улыбнулась и спросила:
– Какой еще знак?
– Я должен сначала тебя напоить. Ведь ты же девственница. Надо сделать так, чтобы ты не почувствовала боли.
Я засмеялась, привалилась к жесткому деревянному изголовью кровати и заявила:
– С этим ты уже опоздал. Я и так пьяна.
– Значит, надо сделать тебя еще пьянее.
Он присел на кровать рядом со мной, мы подняли бокалы, но не успели осушить их. Когда Лука наклонился надо мной и поцеловал, я поставила на пол свой бокал и ответила мужу тем же. Начав, я уже не могла остановиться.
Скоро Лука опустился на меня всем телом и шепотом спросил:
– Ты готова?
Я была готова.
Я слышала много рассказов о потере невинности, сама же могу заявить следующее: я почти не ощутила боли, а скоро и вовсе забыла о ней, растворяясь в неземном наслаждении.
Точно так же, как это было в потайном кабинете в Риме, Лука зажимал мне рот ладонью в безуспешной попытке заглушить мои крики.
Первые недели замужества я проводила ночи с Лукой и возвращалась в спальню госпожи только под утро. Каждый вечер я засыпала, вдыхая вселяющий успокоение запах чернил, пергамента и мужского тела. Лука зажигал лампу, ставил ее на конторку на колесах, накрывал своей шляпой, чтобы свет не резал мне глаза, и садился за работу, как это делал мой брат. Я никогда не спрашивала, что он пишет, а муж не рассказывал мне об этом.
Как-то раз я проснулась и увидела, что лампа уже погашена. Лука открыл ставни и стоял под маленьким окном в полоске лунного света, игравшего на волосах. Я смотрела слипающимися глазами, как он вытянул руку и нарисовал в воздухе пятиконечную звезду на фоне южной стены. Я лежала неподвижно, едва дыша, а он замыкал круг, двигаясь от стены к стене с большой осторожностью, чтобы не натолкнуться на мебель и не разбудить меня.
Наблюдая за ним, я чувствовала, как меня переполняют любовь, стыд и ужас. Любовь, потому что я знала, что Лука видел ангела. Значит, сердце моего мужа так же чисто и благородно, как и брата. Стыд – потому что мне было известно, как Маттео желал моей встречи с ангелом, но я не смогла, а ужас…
Да, я боялась того, о чем ангел может попросить Луку, и еще больше – того, с чем он однажды придет ко мне.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Гораздо легче никогда не знать богатства и власти, чем иметь то и другое в избытке, а затем лишиться всего. Но все равно первые четыре года в Форли стали для меня по-настоящему счастливыми, потому что рядом был Лука. Крохотная неудобная комната, которую нам выделили, была для меня куда более желанным прибежищем, чем все роскошные спальни Милана и Рима, в которых я когда-либо ночевала с Катериной. Моя госпожа нуждалась во мне сильнее, чем раньше, но была великодушна и часто позволяла мне оставаться с Лукой до самого утра. Однако было много ночей, когда прежние темные страхи одолевали ее, она снова и снова вспоминала жуткие мгновения, когда отца убивали у нее на глазах. В таких случаях я оставалась рядом с Катериной, чтобы утешить ее.
