Текст книги "Кальде Длинного Солнца"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Глава четвертая
План Паса

– Мне жаль, что ты сделала это, Мукор, – мягко сказал Шелк.

Старуха тряхнула головой.

– Я не собиралась убивать тебя. Но я могла.

– Конечно, ты могла.

Квезаль подобрал игломет; он почистил его пальцами и, достав платок, стер кровь белого быка. Старуха повернулась, чтобы посмотреть на него, но тут усмешка черепа растаяла, и она выпучила глаза.

– Мне жаль, дочь моя, – повторил Шелк. – Я заметил, что ты часто бываешь на жертвоприношениях, но я не могу вспомнить твое имя.

– Маниока. – Она говорила как во сне.

Он мрачно кивнул.

– Ты чувствуешь себя плохо, Маниока?

– Я…

– Это все жара, дочь моя. – И добавил, чтобы успокоить свою совесть: – Возможно. Возможно, это жара, по меньшей мере частично. Мы должны увести тебя в тень и подальше от этого огня. Ворсинка, ты можешь идти?

– Да, патера.

Квезаль протянул ему игломет.

– Возьмите его, патера. Он вам понадобится.

Игломет не помещался в карман, и Шелк засунул его за пояс под тунику, туда, где он носил азот.

– Еще дальше, как мне кажется, – сказал ему Квезаль. – На бедро. Там будет безопаснее и так же удобно.

– Да, Ваше Святейшество.

– Этот мальчик не должен ходить. – Квезаль подхватил Ворсинку. – У него яд в крови, и это не шутка, хотя, как мы можем надеяться, яду совсем немного. Могу ли я отнести его в ваш дом, патера? Он должен полежать, как и эта бедная женщина.

– Женщинам нельзя… но, конечно, если Ваше Святейшество…

– Можно, с моим разрешением, – сказал ему Квезаль. – И я его даю. Я также разрешаю вам, патера, зайти в киновию и принести одежду сивиллы. Майтера, – он посмотрел вниз на майтеру Мрамор, – может в любой момент прийти в сознание. И мы должны избавить ее от замешательства, насколько возможно. – С Ворсинкой через плечо, он взял руку Маниоки. – Пойдем со мной, дочь моя. Ты и этот мальчик должны будете позаботиться друг о друге, хотя бы недолго.

Шелк уже торопился через садовые ворота. Он никогда не был в киновии, но считал, что прекрасно знает, как она устроена: селлариум, трапезная, кухня и кладовка на нижнем этаже; спальни (по меньшей мере четыре, а возможно, целых шесть) – на верхнем. Предположительно, одну из них занимает майтера Мрамор, хотя она, конечно, никогда не спит.

Семеня по посыпанной гравием дорожке, он вспомнил, что алтарь и Священное Окно все еще стоят посреди Солнечной улицы. Их нужно отнести в мантейон как можно быстрее, хотя для этого понадобится дюжина здоровых мужчин. Он открыл дверь кухни и обнаружил, что далеко не уверен в необходимости этого. Пас мертв – это заявила не кто иная, как Ехидна, – и он, Шелк, не может себе представить, что будет жертвовать Ехидне или даже присутствовать на жертвоприношениях в ее честь.

Заметит ли кто-нибудь, за исключением богов, если колеса тележек с навозом и фургонов торговцев перемелют алтарь или Окно, в котором боги появляются так редко? Тем не менее, это богохульство. Он вздрогнул.

Кухня киновии казалась почти знакомой – частично потому, решил он, что майтера Мрамор много раз упоминала все это: плиту, ящик с дровами, шкафы и кладовку; и частично потому, что она была очень похожа на его, хотя и чище.

Наверху он нашел холл, оказавшийся расширенным вариантом площадки на конце лестницы в его доме; его стены украшали три выцветших картины: Пас, Ехидна и Тартар приносили молодоженам дары еды, потомства и благосостояния (последнее сентиментально символизировал букет ноготков); Сцилла распростерла свою замечательную невидимую мантию над путешественником, пьющим из пруда в южной пустыне; Молпа, небрежно одетая, как юная аристократка, благословляла бедную, значительно более старшую женщину, кормящую голубей.

На мгновение Шелк остановился, чтобы внимательно осмотреть последнюю. Маниока вполне могла бы позировать для этой старой женщины; он с горечью подумал, что стая, которую она кормила, могла бы накормить ее, но потом напомнил себе, что, в некотором смысле, они… что последние годы ее жизни были освещены знанием: она, у которой осталось мало, могла еще что-то давать.

Дверь в конце холла была разбита. Заинтересовавшись, он вошел.

Кровать аккуратно застелена, пол подметен. В кувшин на ночном столике налита вода, так что это, безусловно, комната майтеры Мята или майтеры Роза, или, возможно, комната, в которой Синель провела ночь сцилладня. На стене изображение Сциллы, потемневшее из-за постоянной копоти обетных светильников маленького святилища, стоявшего перед ним. И вот… да, похоже, это работающее стекло. Совершенно точно, это комната майтеры Роза. Шелк хлопнул в ладоши, и в серой глубине стекла появилось бескровное лицо монитора.

– Почему майтера Роза никогда не говорила мне, что у нее есть стекло? – спросил Шелк.

– Не имею понятия, сэр. Вы спрашивали?

– Конечно, нет!

– Это, вероятно, и есть объяснение, сэр.

– Если ты… – Шелк упрекнул себя и обнаружил, что улыбается. Какое это имело значение, по сравнению со смертью доктора Журавля или теофанией Ехидны? Он должен научиться расслабляться и думать.

Когда строили мантейон, поставили стекла для использования старшей сивиллой и старшим авгуром – достаточно естественно и достойно похвалы. Стекло старшего авгура, сейчас висящее в комнате патеры Росомаха, уже много десятилетий не работает; это, старшей сивиллы, еще действует, возможно потому, что им меньше пользовались. Шелк пробежал пальцами по гриве желтых волос.

– Есть еще стекла в киновии, сын мой?

– Нет, сэр.

Он подошел на шаг ближе к стеклу, желая, чтобы была трость, о которую можно опереться.

– А в мантейоне?

– Да, сэр. Есть одно в доме авгура, сэр, но оно недоступно для вызова.

Шелк кивнул себе.

– Полагаю, ты не можешь сказать мне, сдалась ли Аламбрера?

В то же мгновение лицо монитора исчезло, сменившись зданием с несколькими башнями и примыкающими к нему стенами. Несколько тысяч человек суетились перед мрачными железными воротами, пара десятков пыталась пробить их тем, что казалось строительной балкой. Пока Шелк смотрел, два гвардейца высунули карабины из-за парапета правой башни и открыли огонь.

Появилась майтера Мята, верхом на белом коне, ветер развевал ее черную одежду; на широкой спине жеребца она казалась ребенком. Она сделала резкий жест, и, вероятно, ее голос, новонайденная серебряная труба, прокричал отступление, хотя Шелк и не сумел разобрать слов; ужасный разрыв реальности, клинок азота, вырвался из ее поднятой руки, и парапет взорвался, обрушив вниз каменный дождь.

– С другой точки зрения, – спокойно объявил монитор.

Шелк обнаружил, что смотрит на толпу, собравшуюся перед воротами, с точки, находящейся на высоте пятнадцать-двадцать кубитов над улицей; некоторые нападавшие повернулись и побежали; другие все еще бесновались перед железом и камнем Аламбреры. Потные люди с балкой собрались для новой атаки, но вот один из них упал еще до начала, его лицо превратилось в красно-белое месиво.

– Достаточно, – сказал Шелк.

Монитор опять появился в стекле.

– Я думаю, можно, не боясь ошибиться, сказать, сэр, что Аламбрера не сдалась. И, если можно, я бы добавил, что, скорее всего, она этого и не сделает до прибытия деблокирующего отряда, сэр.

– Деблокирующий отряд уже в пути?

– Да, сэр. Первый батальон Второй бригады гражданской гвардии, сэр, и три роты солдат. – Монитор на мгновение замолчал. – Сейчас я не могу установить их местоположение, сэр, но не так давно они шли по Пивной улице. Хотите увидеть их?

– Нет, я должен идти. – Шелк повернулся к двери, потом вернулся. – Как ты… есть глаз высоко на здании по другую сторону Тюремной улицы, не правда ли? И еще один над воротами Аламбреры?

– Совершенно верно, сэр.

– Ты должен знать киновию. Где комната майтеры Мрамор?

– Меньше, чем вы полагаете, сэр. Я уже говорил вам, что в киновии нет других стекол, сэр. И глаз, кроме моего. Однако, судя по некоторым замечаниям моей хозяйки, я могу предположить, что вторая дверь слева, сэр.

– Под хозяйкой ты имеешь в виду майтеру Роза? Где она?

– Да, сэр. Моя хозяйка покинула эту землю испытаний и печалей и перешла в бесконечно более приятный климат, сэр. То есть в Главный компьютер, сэр. Короче говоря, оплакиваемая мной хозяйка присоединилась к бессмертным богам.

– Умерла?

– Именно так, сэр. Что касается ее останков, то, как мне кажется, в настоящее время они до некоторой степени рассеялись. Вот лучшее, что я могу показать, сэр.

Лицо монитора опять исчезло, и в стекло прыгнула Солнечная улица: алтарь (с которого свешивался обожженный огнем труп Мускуса) и, за ним, обнаженное металлическое тело майтеры Мрамор, распростертое рядом с окрашенным в черный цвет деревянным гробом.

– Так это был ее последний обряд, – прошептал себе Шелк. – Последнее жертвоприношение майтеры Роза. Я и не знал.

– Да, сэр, боюсь, так оно и есть. – Монитор вздохнул. – Я служил ей сорок три года, сэр, восемь месяцев и пять дней. Не хотите ли посмотреть, какой она была при жизни, сэр? Или последнюю сцену, которую я, с таким удовольствием, показывал ей. Как неформальное воспоминание, сэр? Быть может, это утешит вашу бросающуюся в глаза грусть, сэр, если вы позволите мне такую дерзость.

Шелк покачал головой, но потом передумал.

– Какой-то бог подсказывает тебе, сын мой? Возможно, Внешний?

– Ничего не знаю об этом, сэр.

– В последний фэадень я повстречал очень услужливый монитор, – объяснил Шелк. – Он показал мне, где находится оружие его хозяйки; сейчас я понимаю – задним числом, – что мониторы такого обычно не делают. Поэтому я пришел к выводу, что ему приказала помочь мне богиня Киприда.

– Честь для всех нас, сэр.

– Но, конечно, он так не сказал. Ему приказали молчать. Покажи мне сцену, последнюю из тех, что видела твоя хозяйка.

Монитор исчез. Неспокойная синяя вода протянулась к горизонту; где-то посреди нее, под хмурым небом, бежала в крутом бейдевинде маленькая рыбачья лодка. Черная птица (Шелк подошел ближе) махала крыльями среди такелажа; за рулем стояла высокая женщина, нагая или почти. Каждое движение ее левой руки сопровождалось слабой малиновой вспышкой.

Шелк погладил щеку.

– Можешь повторить приказ, который майтера Роза дала тебе, чтобы увидеть эту сцену?

– Конечно, сэр. «Дай мне увидеть то, что эта потаскуха, которую нам всучил Шелк, сейчас делает». Я извиняюсь, сэр, – как я извинился перед своей хозяйкой, – что изображение недостаточно четкое. Вблизи от корабля нет точек, из которых можно посмотреть на него, и фокусное расстояние стекла, через которое я гляжу на него, максимально.

* * *

Услышав приближение Шелка, майтера Мрамор отвернулась от Окна и попыталась закрыться своими новыми руками. Отвернувшись от нее, Шелк передал ей одежду, которую снял с гвоздя на стене ее комнаты, и сказал:

– Это не имеет значения, майтера. Никакого.

– Я знаю, патера. Тем не менее, я чувствую… Все, готово.

Шелк повернулся к ней и протянул руку:

– Ты можешь встать?

– Не знаю, патера. Я… я пыталась, когда ты пришел. Где все? – Ее пальцы, более твердые, чем человеческие, ухватились за его. Он поднял ее, напрягая всю силу; тут же проснулись наполовину зажившие раны, оставленные клювом белоголового.

Майтера Мрамор стояла, почти не качаясь, и пыталась стряхнуть пыль с длинной черной юбки, бормоча:

– Спасибо тебе, патера. Ты входил?.. Большое спасибо.

Шелк глубоко вздохнул:

– Боюсь, ты могла подумать, будто я вел себя неподобающе. Я должен объяснить тебе, что Его Святейшество Пролокьютор лично разрешил мне войти в киновию и принести тебе одежду. Его Святейшество здесь; я полагаю, что сейчас он в доме авгура.

Он подождал, не заговорит ли она, но майтера Мрамор ничего не ответила.

– Возможно, тебе лучше уйти в тень.

Она тяжеловесно оперлась о его руку; Шелк провел ее через арочные ворота и сад и усадил на ее обычное место в беседке.

– Я должна рассказать тебе кое-что, – сказала она голосом, совсем не похожим на ее собственный. – И я должна была рассказать тебе это давным-давно.

Шелк кивнул:

– И я тоже был должен рассказать тебе кое-что, майтера, давным-давно – и кое-что новое, что я должен рассказать тебе сейчас. Пожалуйста, дай мне сделать это первым – мне кажется, что так будет лучше всего.

Похоже, она не услышала его.

– Когда-то я родила ребенка, патера. Сына, мальчика. Это было… О, очень давно.

– Сконструировала сына, ты имеешь в виду. Ты и твой муж.

Она покачала головой:

– Родила его в крови и муках, патера. Великая Ехидна ослепила меня, и я не могу видеть богов, но этого было недостаточно. Поэтому я очень страдала, и, без сомнения, он тоже страдал, бедный крошка, хотя еще ничего не сделал. Мы едва не умерли, оба.

Шелк мог только глядеть в ее гладкое металлическое лицо.

– И сегодня наверху кто-то умер. Я не могу вспомнить, кто именно. Но вспомню, через мгновение. Прошлой ночью мне снились змеи, а я ненавижу змей. Если я говорю тебе об этом сейчас, то, возможно, только потому, что не хочу опять увидеть этот сон.

– Надеюсь, что нет, майтера, – сказал он. И добавил: – Думай о чем-нибудь другом, если сможешь.

– Это были… совсем не простые роды. Мне было сорок, и я никогда не рожала детей. Тогда нашей старшей сивиллой была майтера Бетель, исключительная женщина. Но толстая, одна из тех людей, которые не сбавляют вес, даже когда постятся. Она, когда постилась, становилась ужасно усталой, но никогда не худела.

Он кивнул, все больше и больше убеждаясь, что майтерой Мрамор опять кто-то завладел, и он даже знает, кто.

– Мы сделали вид, что я тоже растолстела. Она взяла привычку поддразнивать меня, наши сивиллы поверили ей. До этого я была очень маленькой женщиной.

– Я бы понес тебя, майтера, если бы мог, – сказал Шелк, тщательно следя за ее реакцией, – но мне тебя не поднять – ты слишком тяжелая.

Она не обратила внимания на его слова.

– Несколько плохих людей позлословили, но это все. Потом пришло мое время. Боль была ужасной. Майтера наняла в Орилле женщину, которая ухаживала за мной. Не самая порядочная женщина, сказала майтера, но во время нужды намного лучший друг, чем многие порядочные женщины. Эта женщина сказала, что часто принимает роды, вымыла свои руки, вымыла меня и объяснила, что делать, но он не вышел. Мой сын. Он не вышел в этот мир, хотя я тужилась и тужилась, и, наконец, настолько устала, что подумала, будто сейчас умру.

Ее рука – он сообразил, что сейчас она стала майтерой Роза – нашла его. Надеясь, что это успокоит ее, он сжал ладонь изо всех сил.

– Она разрезала меня ножом с ее кухни, который до этого сунула в кипящую воду. Кровь была повсюду. Ужас! Ужас! Потом пришел доктор, разрезал меня еще раз, и вот появился он, покрытый моей кровью и жиром. Мой сын. Они хотели, чтобы я нянчила его, но я не стала. Я знала, что за мой проступок Змеевидная Ехидна ослепит меня, не даст видеть богов, но я подумала, что, если я не буду ухаживать за ребенком, она может смягчиться и, в конце концов, даст мне увидеть ее. Она так и не смягчилась.

– Ты не обязана рассказывать мне все это, майтера, – сказал Шелк.

– Они попросили меня дать ему имя, и я дала. Они сказали, что найдут семью, которая хочет ребенка и примет его, и он никогда не узнает, но он узнал, много лет спустя. Когда он говорил с Мрамор, он сказал, что купил этот мантейон, и попросил передать это мне. И он назвал свое имя. Когда я услышала его имя, я тут же все поняла.

– Это больше не имеет никакого значения, майтера, – нежно сказал Шелк. – Все это было много лет назад, и сейчас весь город восстал, и все остальное не имеет значения. Ты должна отдохнуть. Найти душевный покой.

– Вот почему это произошло, – заключила майтера Мрамор. – Вот почему мой сын Кровинка купил наш мантейон и вызвал все эти тревоги.

Ветер принес дым от горящей смоковницы прямо к носу Шелка, и тот чихнул.

– Пускай все боги благословят тебя, патера, – сказала она обычным голосом.

– Спасибо, – ответил он и взял протянутый носовой платок.

– Можешь принести мне воды? Холодной воды?

– Ты же не пьешь воду, майтера, – сказал он так сочувственно, как только мог.

– Пожалуйста? Просто стакан с холодной водой?

Шелк поспешно пошел в дом. В конце концов, сегодня был гиераксдень; не сомнения, что она хочет, чтобы он благословил для нее воду именем Гиеракса. Позже она окропит ею гроб майтеры Роза и углы ее спальни, чтобы помешать духу майтеры опять беспокоить ее.

В кухне сидела Маниока, на том самом стуле, на котором обычно ел патера Щука.

– Разве ты не должна лежать, дочь моя? – спросил Шелк. – Я уверен, что ты почувствуешь себя лучше, если ляжешь на диван в селлариуме.

Она уставилась на него:

– Это же был игломет, верно? Я дала тебе игломет. Почему я поступила так странно?

– Потому что кто-то дал его тебе, чтобы ты отдала его мне. – Он улыбнулся ей. – Видишь ли, я собираюсь в Аламбреру, и он мне понадобится. – Он энергично поработал рукояткой насоса, вылил полведра первой ржавой воды, наполнил стакан холодной чистой водой и дал его Маниоке.

– Пожалуйста, выпей ее, дочь моя. И ты почувствуешь себя лучше.

– Ты назвал меня Мукор, – сказала она. – Мукор. – Она поставила нетронутый стакан на кухонный столик и потерла лоб. – Ты действительно назвал меня Мукор, патера?

– Да, безусловно, я упомянул Мукор; именно она дала тебе игломет, который ты отдала мне.

Она недоуменно наморщила лоб, и Шелк решил, что будет разумно поменять тему разговора:

– Ты можешь сказать мне, что произошло с Его Святейшеством и маленьким Ворсинкой, дочь моя?

– Он понес его наверх, патера. Он хотел уложить его, как ты хотел уложить меня.

– Нет сомнений, что вскоре он спустится. – Шелк решил, что, скорее всего, Пролокьютор намеривался перевязать ногу Ворсинке и потратил время на поиски бинта. – Выпей эту воду, пожалуйста. Я уверен, что она заставит почувствовать себя лучше. – Он наполнил второй стакан и вынес его наружу.

Майтера Мрамор все так же сидела в беседке. Раздвинув лозы, он протянул ей стакан и сказал:

– Ты хочешь, чтобы я благословил его для тебя, майтера?

– В этом нет необходимости, патера.

Вода полилась через край стакана, ручейки окаймили пальцы, и дождь забарабанил по черной одежде, прикрывавшей ее металлические бедра. Она улыбнулась.

– Это заставило тебя почувствовать себя лучше? – спросил он.

– Да, много лучше. Намного холоднее, патера. Спасибо тебе.

– Я с удовольствием принесу тебе еще один стакан, если тебе это нужно.

Она встала:

– Нет. Благодарю тебя, патера. Я пришла в себя, как мне кажется.

– Садись, майтера, пожалуйста. Я все еще боюсь за тебя, и мне надо поговорить с тобой.

Она неохотно села.

– Есть ли еще, которым досталось? Мне кажется, что я помню остальных… и майтеру Роза, ее гроб.

Шелк кивнул:

– Это часть того, о чем я должен поговорить с тобой. Сражение охватило весь наш город.

Она нерешительно кивнула:

– Бунты.

– Восстание, майтера. Люди – по меньшей мере, некоторые – восстали против Аюнтамьенто. Боюсь, несколько дней не будет никаких похорон; так что, когда ты почувствуешь себя лучше, ты и я должны будем перенести гроб майтеры в мантейон. Он очень тяжелый?

– Не думаю, патера.

– Тогда мы справимся. Но, прежде чем мы начнем, я должен сказать тебе, что Ворсинка и одна старая женщина по имени Маниока сейчас находятся в доме авгура вместе с Его Святейшеством. Я не могу остаться, и он тоже, я уверен; так что я хочу попросить его, чтобы он разрешил тебе войти и позаботиться о них.

Майтера Мрамор кивнула.

– Наш алтарь и Окно все еще на улице. Я сомневаюсь, что, пока в городе не воцарится мир, кто-нибудь поможет нам занести их внутрь. Но если ты сможешь, пожалуйста, сделай это.

– Безусловно, патера.

– Я хочу, чтобы ты осталась и приглядела за мантейоном, майтера. Майтера Мята ушла; она почувствовала, что ее долг – возглавить сражение, и она ответила на призыв долга с исключительным мужеством. Я должен идти как можно быстрее. Люди умирают – и убивают других, – чтобы сделать меня кальде, и я должен остановить их, если смогу.

– Пожалуйста, будь осторожен, патера. Ради нас всех.

– Тем не менее этот мантейон все еще важен, майтера. Ужасно важен. – Призрак доктора Журавля засмеялся в уголке сознания Шелка. – Так сказал мне Внешний, помнишь? Кто-то должен позаботиться о нем, и никого не осталось, кроме тебя.

Гладкая металлическая голова майтеры Мрамор робко кивнула; без чепца движение показалось странным и механическим.

– Я сделаю все, что смогу, патера.

– Я знаю, что сделаешь. – Шелк опять наполнил легкие. – Я сказал, что хочу поговорить с тобой о двух вещах. Быть может, ты этого не помнишь, но помню я. И когда ты начала говорить, я обнаружил, что их намного больше. Но сейчас я скажу тебе о двух, и потом мы, если сможем, перенесем майтеру в мантейон. О первой я должен был сказать тебе несколько месяцев назад. Возможно, я и сказал; я знаю, что пытался. Сейчас мне кажется… мне кажется, что меня, скорее всего, убьют, и я должен сказать это сейчас, или не скажу никогда.

– Я очень хочу услышать это, патера, – сказала она мягким голосом, металлическая маска осталась бесстрастной и сочувствующей; ее ладони – твердые, мокрые и теплые – сжали его.

– Я хочу сказать – и уже давно, – что я никогда бы не стоял здесь, если бы не ты. Я знаю, что майтера Роза и майтера Мята пытались помогать, но ты… ты всегда была моей правой рукой, майтера. И я хочу, чтобы ты знала об этом.

Майтера Мрамор уставилась в землю.

– Ты слишком добр, патера.

– Я любил трех женщин. Первой была моя мать. Третья… – Шелк пожал плечами. – Не имеет значения. Ты ее не знаешь, и я очень сомневаюсь, что когда-нибудь увижу ее снова. – Над верхушкой садовой стены поднялся столб крутящейся пыли и через мгновение исчез.

– И я хочу сказать еще кое-что, новое. Я не могу оставаться тем авгуром, которым был раньше. Пас – Великий Пас, который, как отец, правил всем витком – умер, майтера. Сама Ехидна сказала нам об этом. Ты помнишь?

Майтера Мрамор ничего не ответила.

– Как мы знаем из Писаний, наш виток построил Пас. Он построил его, я полагаю, так, чтобы тот мог существовать долгое, долгое время, но виток не выдержит бесконечно в его отсутствие. Сейчас Пас мертв, и у солнца нет хозяина. Мне кажется, что летуны пытаются приручить или, возможно, вылечить его. Как-то раз продавец на рынке сказал мне, что его дед считал, будто их появление предвещает дождь; так что вся моя жизнь, и жизнь моей мамы, и жизнь ее родителей прошла под их защитой – они боролись с солнцем.

Шелк посмотрел через завядшую листву на тонкую золотую линию, уже суженную тенью.

– Но они потерпели поражение, майтера. Именно это сказал мне вчера летун перед тем, как испустить последний вздох. Тогда я не понял его слова; но сейчас я понимаю или, по меньшей мере, думаю, что понимаю. То, что случилось на улице, безошибочно доказывает это. Наш город, и любой другой, должен помогать им, если может, и готовиться к худшим временам, таким, каких мы еще не знали.

Из-за беседки послышался дрожащий старый голос Квезаля:

– Извините меня, патера. Майтера. – Высохшие лозы раздвинулись, и он вошел внутрь. – Я подслушал то, что вы сказали, патера. Ничего не мог поделать, такая тишина. Вы простите меня, я надеюсь?

– Конечно, Ваше Святейшество. – Оба встали.

– Садись, дочь моя. Садись, пожалуйста. Я могу сесть рядом с вами, патера? Спасибо. Все спрятались внутри, я полагаю, или отправились сражаться. Я был наверху в вашем доме, патера, и поглядел в окно. На улице нет ни одной тележки, и слышна стрельба.

Шелк кивнул:

– Ужасно, Ваше Святейшество.

– Так оно и есть, и я подслушал, как вы сказали это раньше, патера. Майтера, судя по всему, что я слышал о тебе и читал в наших документах, ты – женщина со здравым рассудком. На самом деле женщина, выделяющаяся этим ценным качеством. Вайрон воюет сам с собой. Мы с вами разговариваем, а тем временем умирают мужчины, женщины и даже дети. Нас называют мясниками за то, что мы предлагаем богам кровь животных, хотя они – неразумные твари и умирают мгновенно ради высших целей. А сейчас по сточным канавам бежит бессмысленно пролитая человеческая кровь. Если мы мясники, то как они назовут себя, когда все кончится? – Он покачал головой. – Героями, я полагаю. Ты согласна?

Майтера Мрамор молча кивнула.

– И я спрашиваю тебя, чем это может закончиться? Скажи мне, Майтера. Скажи нам обоим. Мой коадъютор боится моего чувства юмора, и временами я сам боюсь, что слишком злоупотребляю им. Но я никогда не был более серьезным.

Она пробормотала что-то невнятное.

– Громче, майтера.

– Патера Шелк станет нашим кальде.

Квезаль откинулся на спинку маленькой грубой скамьи.

– Значит, это правда. Ее репутация здравомыслящей женщины целиком оправдана, патера-кальде.

– Ваше Святейшество!

Майтера Мрамор, не вставая, поклонилась Квезалю:

– Вы очень добры, Ваше Святейшество.

– Майтера. Положим, я могу утверждать, что это не единственное решение. Положим, я могу сказать, что Аюнтамьенто правило нами раньше и может править дальше. Нам нужно только подчиниться. Что в этом плохого?

– Тогда будет новое восстание, Ваше Святейшество, и еще больше бунтов, – сказала майтера Мрамор, не глядя на Шелка. – И еще больше сражений, новые восстания каждые несколько лет, пока не сбросят Аюнтамьенто. Уже двадцать лет я наблюдаю, как недовольство растет, Ваше Святейшество, а сейчас они убивают, как и сказал патера. Интервалы между сражениями будут уменьшаться, пока кровопролитие не станет непрерывным. И… и…

– И что? – Квезаль нетерпеливо взмахнул рукой. – Скажи нам.

– И солдаты будут умирать, Ваше Святейшество, один за другим. Каждый раз, когда народ восстанет, погибнет еще немного солдат.

– Теперь вы понимаете? – сказал Квезаль, поворачивая голову на морщинистой шее к Шелку. – Ваши сторонники должны победить, патера-кальде. Хватит вздрагивать, когда я называю вас так, вы должны привыкнуть к такому обращению. Они должны, потому что только их победа принесет Вайрону мир. Надо сообщить Лори и остальным, что они могут спасти свои жизни, если сдадутся. Лемур уже мертв, вы знаете об этом?

Сглотнув, Шелк кивнул.

– Теперь, когда Лемур ушел, несколько щелчков вашего кнута заставят остальных идти туда, куда вы хотите. Но вы должны стать кальде, и народ должен увидеть, что вы им стали.

– Могу ли я что-то сказать, Ваше Святейшество?

– Только не говорите мне, что вы, помазанный авгур, отказываетесь сделать то, что просит ваш Пролокьютор.

– Вы были Пролокьютором много лет, Ваше Святейшество. И стали им задолго до того, как я родился. Вы были Пролокьютором в дни последнего кальде.

Квезаль кивнул:

– Я хорошо знал его. И собираюсь узнать получше вас, патера-кальде.

– Я был ребенком, когда он умер, Ваше Святейшество, ребенком, который только учился ходить. Наверняка происходило очень много событий, о которых я и не слышал. Я подчеркиваю это потому, что я спрашиваю от незнания. Если вы предпочтете не отвечать, я больше ничего не скажу об этом.

Квезаль кивнул опять:

– Если бы меня спросила майтера, или ваш аколит, или даже мой коадъютор, я бы отказался, в точности, как вы предполагаете. Но я не могу себе представить вопрос, заданный нашим кальде, на который я не отвечу. Мой долг – отвечать ясно и точно на любой вопрос. Что тревожит вас?

Шелк пробежал пальцами по волосам.

– Ваше Святейшество! Когда кальде умер, вы – или кто-нибудь другой – протестовали против решения Аюнтамьенто не проводить выборы?

Квезаль кивнул, как бы себе, и провел трясущейся рукой по безволосому черепу – почти как Шелк, но, тем не менее, совсем по-другому.

– Короткий ответ – если бы я собирался отвечать коротко – был бы «нет». Я не протестовал. Как и другие. Однако вы заслуживаете больше, чем короткий ответ. Вы заслуживаете полного объяснения. Тем временем, тело этого удачливого молодого человека лежит на алтаре, наполовину поглощенное огнем. Я видел его из вашего окна. Вы говорили, что не намерены рассматривать свое звание в качестве оправдания неподчинения. Пойдете ли вы со мной на улицу и поможете ли сделать то, что мы можем сделать? Когда мы закончим, я дам полный ответ на ваш вопрос.

* * *

Скорчившись за оставшейся стеной опустошенного пожаром магазина, майтера Мята изучала лица подчиненных. Зорилла выглядел испуганным, Липа – потрясенной, а большой чернобородый мужчина (она забыла его имя, даже если и слышала его) – решительным.

– Итак, – сказала она.

«Все равно, что говорить классу, – подумала она. – Никакой разницы. Хотела бы я иметь доску и мелки».

– Итак, мы только что получили новости. Плохие новости, я не собираюсь этого отрицать. Но не неожиданные. Не для меня и, надеюсь, не для вас. Мы заперли гвардейцев в Аламбрере, где они должны запирать других людей.

Она улыбнулась, надеясь, что они оценят иронию.

– Любой бы ожидал, что Аюнтамьенто пошлет помощь своим людям. И, безусловно, я этого ожидала, хотя надеялась, что она не придет слишком быстро. Но она пришла, и, как мне кажется, у нас есть три возможности. – Она подняла вверх три пальца. – Мы можем напасть на Аламбреру прежде, чем они нападут на нас. – Она загнула один палец. – Мы можем отступить. – Второй палец. – Или мы можем оставить Аламбреру самой себе и сразиться с подкреплениями прежде, чем они войдут в нее. – Последний палец. – Что ты предлагаешь, Зорилла?

– Если мы отступим, мы не сделаем то, что богиня приказала нам.

Чернобородый фыркнул.

– Она приказала нам захватить Аламбреру и разрушить ее до основания, – напомнила майтера Мята. – Мы попытались, но не смогли. На самом деле нам следует решить, должны ли мы попытаться опять, пока нас не прервали? Или подождать, пока мы не станем сильнее, зная, что они тоже усилятся? Или мы должны позаботиться о том, чтобы нас никто не прерывал. Липа?

Липа была худощавой женщиной лет сорока с ярко-рыжими волосами; майтера Мята решила, что они, скорее всего, крашеные.

– Не думаю, что мы должны думать только о том, что сказала богиня. Если бы она хотела разрушить Аламбреру, она бы сделала это сама. Она хочет, чтобы это сделали мы.

Майтера Мята кивнула:

– Полностью согласна.

– Мы – смертные и должны сделать это так, как делают смертные. – Липа глубоко вздохнула. – За мной следует не так много людей, как за вами, и большинство из них – женщины.

– В этом нет ничего плохого, – уверила ее майтера Мята. – Я же женщина. И богиня тоже женщина, как и мы. Мы знаем, что она жена Паса и рожала семь раз. И то, что за тобой идет не слишком много людей, тоже не важно. Я была бы счастлива выслушать ту, за кем не идет никто, зато у которой есть хорошие работающие идеи.

– То, что я пытаюсь сказать… – Порыв ветра принес к ним пыль и дым; Липа обмахнула лицо длинной плоской ладонью. – Большинству моих просто нечем сражаться. Кухонные ножи, у большинства из них. Восемь, как мне кажется, имеют иглометы, а одна сбегала в конюшню и вооружилась вилами.