Текст книги "Кальде Длинного Солнца"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

– Когда я умру, патера-кальде?

– Если бы вы умерли, Ваше Святейшество, они бы уже получили все. Мускус действительно подписал бумаги; он был зарегистрированным владельцем – тот самый человек, чье тело мы сожгли на алтаре, Ваше Святейшество. Я помню, что подумал, как ужасно было бы, если бы Мускус был настоящим владельцем, и стиснул зубы… задрал нос, превознося себя за храбрость, которой никогда не обладал, и говорил себе снова и снова, что не могу разрешить этому случиться.

– Вы – единственный человек в Вайроне, сомневающийся в вашей храбрости, патера-кальде.

Шелк его не услышал.

– Я ошибся. Допустил грубейшую ошибку. Мускус не был опасен, на самом деле он никогда не представлял опасности. В Орилле десятки таких Мускусов, а этот любил птиц. Я вам рассказывал об этом, Ваше Святейшество?

– Нет, патера-кальде. Расскажите, если хотите.

– Очень любил. Мукор сказала мне, что он любит птиц и принес ей книгу о котах, которых она выносила для Крови. Увидев Орева, он сказал, что я завел его только потому, что хочу с ним подружиться, что, кстати, совсем не так, и бросил в него нож. Он промахнулся, специально, я уверен. Кровь, с его деньгами и все растущей жадностью, принес Вайрону намного больше зла, чем все Мускусы взятые вместе. Все, что я сделал, – попытался вырвать кусочки города из лап Крови, спасти мой мантейон. Но нельзя спасти только один мантейон или только одну четверть – и ничего другого. Сейчас я это понимаю. И, тем не менее, я люблю Кровь, или, по крайней мере, я хотел бы любить его.

– Я понимаю, патера-кальде.

– Маленькие кусочки – мантейон, Гиацинт и Орхидея, и еще Гагарка, потому что Гагарка так много значит для майтеры Мята. Гагарка…

– Да, патера-кальде?

– Гагарка толкнул меня, Ваше Святейшество. Мы были вместе на поплавке, Гиацинт и я. Ваше Святейшество и… и другие. Мы спустились вниз, и полковник Узик…

– Вы сделали его генералиссимусом, – тихо напомнил Квезаль.

– Да. Да, сделал. Он передал мне ухо, и я сказал заключенным, что они свободны, а потом мы ударились о землю. Мы открыли люк, Гиацинт и я выбрались наружу…

– Я вполне удовлетворен, патера-кальде. Пообещайте мне, что не будете пытаться встать, пока я не вернусь, и я принесу вам воду.

Шелк удержал его, схватив за бескостную и бескровную руку.

– Ваше Святейшество, вы не можете сказать мне, что с ней случилось?

И опять голова Квезаля качнулась из стороны в сторону – медленное, почти гипнотическое движение.

– Значит, ее забрал Гагарка, не знаю почему, и мне придется отнять ее у него. Что со мной произошло, Ваше Святейшество?

– Вас похоронило заживо, патера-кальде. Когда поплавок упал, некоторые из нас выбрались наружу. Я, как вы видите, вы и ваша юная женщина, как вы сказали. Учитель фехтования, тоже, и ваш врач. В этом я уверен. Заключенные бежали к дыре в земле, чтобы спастись от стрельбы и взрывов. Это вы помните?

На этот раз Шелк кивнул намного легче, хотя шею все еще ломило.

– Вдоль стенок ямы вился пандус, а в ее полу был пролом, который вел в этот туннель. Учитель фехтования и я успели спуститься в него. Но тут же раздался еще один взрыв, и вся яма обрушилась за нами. Нам повезло, что мы успели войти внутрь. Вы знаете протонотария моего коадъютора, патера-кальде?

– Я встречался с ним, Ваше Святейшество. Я знаю его не слишком хорошо.

– Он здесь. Я с удивлением увидел его, он – меня. И с ним здесь женщина, которую он называет Синель; она говорит, что знает вас. Они вошли в туннель вчера, в Лимне. Они пытались добраться до города.

– Синель, Ваше Святейшество? Высокая, красные волосы?

– Именно так. Экстраординарная женщина. Вскоре после взрыва на нас напали заключенные. Вначале они были дружески настроены, но потом потребовали, чтобы мы отдали им патеру и женщину. Мы отказались, и Меченос убил четверых. Меченос – учитель фехтования. Я ясно выражаюсь?

– Совершенно ясно, Ваше Святейшество.

– Мы попытались прокопать путь наружу, и нашли вас. Мы подумали, что вы мертвы, и мы с патерой принесли вам Мир Паса. Наконец мы перестали копать, поняв, что все усилия бесполезны. Даже дюжине человек с лопатами и тачками потребуется не меньше двух дней.

– Понимаю, Ваше Святейшество.

– К этому времени я очень устал, хотя копал меньше, чем женщина. Остальные отправились искать другой путь наружу. Она и патера голодны, и у них есть пароль, который, как они считают, откроет им двери Хузгадо. Они пообещали вернуться за вашим телом и мной. После того, как они ушли, я помолился за вас.

– Ваше Святейшество не доверяет богам.

– Да. – Квезаль кивнул, его безволосая голова качнулась на длинной шее. – Я знаю, кто они такие. Но давайте поразмышляем. Я верю в них. У меня есть вера. Вы упоминали вашу четверть. Сколько из них по-настоящему верят в богов? Половина?

– Боюсь, что меньше, Ваше Святейшество.

– А вы сами, патера-кальде? Загляните в ваше сердце.

Шелк промолчал.

– Я поделюсь с вами моими мыслями, патера-кальде. Этот молодой человек верит, и он любит богов, даже после того, как увидел Ехидну. Я тоже верю, хотя не доверяю им. Он бы хотел, чтобы я молился за него, и это моя обязанность. Я часто исполняю ее, надеясь, что меня не услышат. На этот раз, возможно, она восстановит его, чтобы доказать, что она не так плоха, как я думаю.

Из туннеля донесся слабый, но безошибочный треск игломета.

– Это игломет патеры, патера-кальде. В смысле оружия нам повезло. У Меченоса есть рапира и маленький игломет, про который он сказал, что это ваш. Вы оставили его в кровати, и он взял его, чтобы передать вам. Он отдал его женщине. За вашим поясом мы нашли еще один, большой. Его взял патера, очень удивив меня. Похоже, в нашем клире таятся скрытые глубины.

Шелк улыбнулся, несмотря на боль и слабость.

– Возможно, в некоторых, Ваше Святейшество.

– Прошлой ночью вы видели меня в переулке, патера-кальде. Перед этим я встретил вашего аколита, юного Росомаху. Он был в полной растерянности.

– Мне очень жаль слышать это, Ваше Святейшество.

– Не надо. Его дядя – майор во Второй бригаде. Один дядя из многих. Вы это знаете?

– Нет, Ваше Святейшество. Я почти ничего не знаю о патере.

– И я, хотя он был одним из наших писцов, пока коадъютор не послал его к вам. Сейчас он командует тысячами. Большая ответственность для такого молодого человека. И еще больше присоединяются каждый час, сказал он мне, потому что знают, что он – ваш аколит.

Шелк сумел сглотнуть:

– Надеюсь, он не растратит их жизни зря, Ваше Святейшество.

– И я. Я спросил, не тяжело ли ему. Он сказал, что обсуждает каждую операцию с теми, кто будет сражаться рядом с ним. Он обнаружил, что они очень разумны, а он кое-что знает о войне из разговоров с дядей за обеденным столом. И еще он сказал, что сражается в передних рядах.

– Ваше Святейшество упомянули, что он был очень растерян.

– Так оно и есть, патера-кальде. – Квезаль тряхнул головой, подняв один уголок рта, похожего на толстую нить. – Он взял в плен своего дядю. В нашем клире таятся скрытые глубины. Более старший человек был унижен. Неудобная ситуация, боюсь, но меня это позабавило.

– И меня, Ваше Святейшество. Спасибо.

Квезаль встал:

– Мы найдем себе забаву, когда найдем путь наружу. Могу ли я поискать воду?

– Конечно, Ваше Святейшество.

– И вы не будете пытаться встать, пока я не вернусь? Дайте мне слово, патера-кальде.

Шелк сел.

– Пожалуйста, патера…

– Я пойду с вами, Ваше Святейшество. Я должен найти воду, умыться, попить и сделать все, что только возможно, для Вайрона и Гиацинт. Вам не в чем нести воду, и вы – все четверо – не в состоянии унести меня достаточно далеко.

– Вы не дышали, патера-кальде. – Квезаль наклонился над ним. – Мы решили, что вы умерли, и я даже не намекаю на чудо. Никакой бог не может оживлять мертвых, и, даже если бы они могли, никакой бог не порадовал нас. Вы были еще живы, когда мы откопали вас. Вы ожили естественным путем…

Шелк, шатаясь, встал на ноги.

– У меня была трость, Ваше Святейшество. Ее мне дал мастер Меченос. Мне она была не нужна, или, по крайней мере, не очень. А сейчас нужна.

– Используйте это. – Квезаль протянул ему свой посох.

– Никогда, Ваше Святейшество. Советник Лемур назвал меня… Нет, никогда.

Туннель перед ними был почти полностью завален землей; натоптанная тропа привела Шелка к отверстию в стене.

– Вы нашли меня именно здесь? Там?

– Да, патера-кальде. Но если ваша юная женщина осталась там, она безусловно мертва.

– Это я понимаю, – Шелк сунул голову в отверстие, – и я думаю, что она в яме вместе с Гагаркой. Но мастер Меченос высоко ценил эту трость, она мне нужна, и, скорее всего, она очень близко от того места, где вы меня нашли. – Усиленно работая плечами, он протиснулся внутрь.

– Будьте поосторожнее, патера-кальде.

Стена была сделана из коркамня, толщиной больше кубита. За ней находилась исключительно темная полость, выдолбленная в утрамбованной почве. Шелк попытался распрямиться и ударился головой о грубый свод; земля и маленькие камни осыпались на него невидимым дождем.

– Все это может упасть в любое мгновение, – сказал он покачивающейся фигуре в туннеле.

– Вполне возможно, патера-кальде. Прошу вас, выйдите наружу.

Его пальцы нащупали плотные отростки, которые могли быть корнями. Пошарив по карманам, он обнаружил карты, которые Прилипала дал ему и которыми можно было соскрести землю. На одном из корней было кольцо. Он расчищал землю вокруг него, пока не смог твердо взяться за руку, дернул, а потом дернул еще раз.

– Я слышу новые звуки в туннеле, патера-кальде. Вам лучше уйти оттуда.

– Я нашел кого-то, Ваше Святейшество. Кого-то еще. – Шелк заколебался, не вполне доверяя своему мнению. – Я не думаю, что это Гиацинт. Рука слишком велика.

– Тогда вообще не важно, чья она. Мы должны идти.

Взявшись за руку покрепче, Шелк потянул со всей силой, еще оставшейся в нем, и получил в награду обвал и объятие мертвого человека.

«Я ограбил могилу, – подумал он, сплевывая песок и вытирая глаза. – Ограбил могилу этого человека снизу – украл как само тело, так и могилу».

Это должно было быть так же забавно, как история Росомахи и его дяди-майора, но не было. Держась за неровный край отверстия в стене туннеля, он сумел освободить свое собственное, частично погребенное тело. Вернувшись обратно в туннель (и внезапно очень обрадовавшись его холодному вздыхающему воздуху и водянистым огонькам), он сумел извлечь тело из рыхлого грунта, завладевшего им. Квезаля нигде не было видно.

– Он пошел за водой, – пробормотал Шелк. – Возможно, вода сможет оживить тебя, как что-то оживило меня, – но уши мертвого были забиты землей. Счистив землю с лица несчастного, он добавил: – Мне очень жаль, доктор.

Он опять обыскал карманы; четок не было – они остались в потрепанной и грязной сутане, лежавшей сейчас где-то у Горностая. Казалось, это было много лет назад.

Он скользнул обратно в темную полость за стеной туннеля.

Гиацинт раздела его в их спальне у Горностая, вымыла, выскребла и вытерла, все тело. Он сказал себе, что должен был бы смутиться; однако он тогда так устал, что не почувствовал ничего, кроме смутного удовлетворения, слабого удовольствия, что о нем заботится такая красивая женщина. Теперь вся ее забота пошла прахом, а прекрасная сутана Прилипалы потрепалась и разорвалась.

– Ты вернул меня к жизни, Внешний, – прошептал Шелк и снова принялся копать. – Я хотел бы, чтобы ты еще очистил меня. – Но Внешний, никаких сомнений, был просто разрывом маленькой вены, как и утверждал доктор Журавль. Но не мог ли доктор Журавль, – который считал себя или, в любом случае, называл себя агентом Рани, – на самом деле быть агентом Внешнего? Доктор Журавль дал ему возможность попытаться спасти мантейон, несмотря на сломанную щиколотку; и доктор Журавль освободил его, когда его схватило Аюнтамьенто. Вероятно, и даже вполне возможно, что скептицизм доктора Журавля – не более, чем испытание веры.

Выдержал ли он?

Взвесив вопрос, он стал рыть еще более усердно, заставляя летать темную, пахнувшую злом землю. Если выдержал, его определенно испытают снова, после того, как он засомневался.

Карта ударилась обо что-то твердое. Сначала он подумал о камне, но оно было слишком гладким; еще полминуты работы, и он обнажил новую находку: узкую рукоятку. Схватив ее, чтобы полностью вытащить, Шелк понял, что нашел трость с серебряной окантовкой, которую Меченос принес в дом Горностая специально для него.

Неожиданно полость затопил яркий свет. Он отвернулся от него, закрывая глаза.

– Я вижу, что ты здесь. Выходи.

Было что-то знакомое в этом грубом голосе, но он не узнавал его, пока обладатель голоса не сказал:

– Вытяни руки вперед, чтобы я мог их видеть, – и Шелк узнал сержанта Песка.

* * *

Сидя на белом жеребце посреди улицы Фиска, майтера Мята осматривала приближающиеся шеренги. Каждый из этих солдат стоил троих ее лучших, но их было мало. Разрывающе сердце мало, а труперы из Тривигаунта уже здесь. Да, пока только несколько сотен, но тысячи в пути.

– Стреляйте и тут же назад, – негромко сказала она, и тихо добавила: – Милостивая Ехидна, сделай так, чтобы меня услышали наши люди, но не эти солдаты. – Потом, немного громче: – Не слишком быстро. Но и не слишком медленно. Не то время, когда надо впечатлить меня. Не дайте себя убить.

Первый металлический ряд был уже почти в пределах досягаемости выстрела из карабина.

Она развернула жеребца и поскакала прочь, слыша, как позади нее началась стрельба: визг… банг! пуль и глухое буханье карабинов.

Кто-то вскрикнул.

«Я велела им кричать, – напомнила она себе. – Я подчеркнула это им, когда ставила задачу». Тем не менее, она знала, что рана была настоящей. Она натянула поводья, обернулась и посмотрела назад: позади солдат были рассредоточены люди из блокирующего отряда Грача. «Еще рано, – подумала она. – Слишком рано. Невозможно оценить по достоинству людей вроде Бизона и капитана – людей, которые помогают тебе составлять планы и проводить их в жизнь, – пока не угодишь в подобную ситуацию».

Длинный кабель был обернут вокруг всех колонн Зерновой биржи; он еще не был натянут, да пока и не должен был быть. Она отважилась взглянуть на высокий фасад, потом перевела взгляд на Шерсть и его погонщиков быков, затаившихся в тени в пол-улицы отсюда. Он и они стояли наготове рядом со своими животными, ожидая ее сигнала. Погонщики доверяли ей. Как и оборванные мужчины и женщины, которые стреляли и отступали так, как она научила их. Стреляли и умирали, потому что доверяли слабой женщине – доверяли ей, потому что Мазама научил ее скакать верхом, когда она была еще ребенком.

Она пришпорила жеребца. Вчера на нем ездили много и быстро, тем не менее, он рванулся вперед, пенящаяся волна силы. Азот патеры Шелка уже был в ее руке; она нажала на демона.

Увидев ужасный клинок, расколовший небо, погонщики Шерсти стегнули своих животных. Трос натянулся, безмолвно скользящий монстр из стали, самая большая змея Ехидны.

Раздалась громкая команда, солдаты остановились и повернулись кругом, их офицер увидел отряд Грача и заметил ловушку. Сейчас они могли бы целеустремленно атаковать, но ее собственный голос (так она сказала себе) был не в состоянии бросить армию против такого врага. Ее голос больше не воодушевит никого, значит, должна она сама. Она хлестнула поводьями белого жеребца, и звук серебряной трубы, который был ее голосом, отразился от каждой стены.

В пяти чейнах впереди клинок азота повредил ядерный генератор, и солдат, чьим сердцем был генератор, умер.

Вперед! Мимо ее собственной беспорядочной шеренги. Еще один солдат упал, и еще один. Вперед!

Жеребец запнулся и, как человек, закричал от боли; полдюжины солдат бросилось вперед. Жеребец, слишком слабый, чтобы стоять, упал; ей показалось, что ее атаковала сама улица, разом швырнув в нее все свои комья земли и кочки. Ее схватили стальные руки, био сражались с хэмами в безнадежной глупой схватке. Женщина, в три раза толще ее, взмахнула ломом. Солдат, которого она ударила, в ответ ударил ее прикладом карабина; она упала и не встала.

Майтера Мята билась в солдатской хватке. Азот исчез… Нет! Он под ногой. Солдат поднял ее, его ладони сжали ее, как клещи; она изо всех сил наступила на азот, выскочившее острие оторвало его ногу.

Из обрубка потекла черная дымящаяся жидкость, скользкая, как густая смазка. Они упали, и его хватка ослабела.

Она вырвалась, наклонилась, чтобы подобрать азот, а потом побежала, едва не упав опять; за ней гнались с потрясающей скоростью до тех пор, пока фасад Зерновой биржи не зачернел у нее над головой. Повернувшись, она разрезала преследовавшего ее солдата, чьи горящие искрящиеся половины упали к ее ногам.

– Бегите! Бегите! Спасайтесь!

Ее люди опрометью промчались мимо, хотя ей казалось, что у нее не голос, а бессильный вопль.

– Гиеракс, прими мою душу! – Меч азота ударил по первой колонне, и она разбилась, как стекло. Вторая, и фасад, казалось, повис в воздухе – угрожающее облако мрачного кирпича.

Солдат навел свой карабин, выстрелив за мгновенье до того, как клинок разрезал его лицевую пластину. Она почувствовала, как пуля пробила одежду, вдохнула пороховой дым и побежала, на ходу бешено взрезая третью колонну, потом остановилась и посмотрела назад, по лицу текли горячие слезы.

– Вы боги, я служила вам двадцать лет! Теперь дайте мне уйти!

Невесомый бесконечный меч пошел вверх. Невесомый бесконечный меч пошел вниз. И фасад Зерновой биржи тоже пошел вниз, падая, как картина, почти целый и почти сохраняя свой тяжеловесный узор; его каменные перекладины падали не быстрее и не медленнее, чем тонны кирпича и дерева. Ее правая рука, все еще державшая азот, уже начала было рисовать знак сложения, когда Грач схватил ее сзади и умчался вместе с ней.

Глава десятая
Кальде Шелк

– Давайте пойду я, – требовательно сказала майтера Мрамор утром фэадня. – Они не будут в меня стрелять.

Генералиссимус Узик рассматривал ее одним левым глазом; правый закрывала плотная марлевая повязка. Он пожал плечами. Генерал Саба[11]11
  По-видимому, от арабского сабах – утро; кроме того, саба может означать «юность» или даже «восточный ветер».


[Закрыть], командующая дирижаблем Тривигаунта, с сомнением поджала губы.

– Мы потратили уйму времени на это ужасное поместье, и никто не может сказать…

– Ты совершенно не права, дочь моя, – твердо сказала ей майтера Мрамор. – Мукор может – и сказала. Наш патера Шелк там пленник, как и утверждает Аюнтамьенто.

– Призраки!

– На самом деле только она. Я никогда не видела одержания, пока она не начала вселяться в наших учеников. Меня это очень расстраивает. – Она подозвала Рога. – Ты сделал белый флаг? Чудесно! И такая прекрасная длинная палка. Спасибо!

Генерал Саба фыркнула.

– Тебе не нравится, что я привела наших мальчиков и девочек.

– Дети не должны сражаться.

– Конечно, нет. – Майтера Мрамор серьезно кивнула, соглашаясь. – Но они сражались, и некоторых из них убили. Они убежали с генералом Мята, почти все. После того, как Мукор ушла, я подумала, кто сможет помочь мне, и наши ученики были единственными, о ком я смогла вспомнить. Рог и еще несколько уже достаточно выросли и стали более взрослыми, чем многие из взрослых. Заодно это помогло убрать их из города, где шли самые тяжелые сражения. – Она посмотрела на Узика, ища поддержки, но не нашла.

– Где все еще идут, – рявкнула генерал Саба. – Где находятся те войска, в которых мы крайне нуждаемся здесь.

– Они сражаются как с твоими девушками, некоторые из них, так и с нашей армией, и кое-кто уже погиб. Я тебе говорила об этом? Некоторые убиты, некоторые ранены, и очень тяжело. Мне сказали, что Имбирь оторвало руку. Не сомневаюсь, что среди твоих девушек тоже есть раненые.

– Именно поэтому…

– Как ты и сказала, мы зря тратим время. – Майтера Мрамор фыркнула; она научилась сногсшибательно фыркать. – Мне это надоело. Если они решат застрелить меня, им потребуется для этого меньше минуты. Тогда ты можешь атаковать. Но если нет, я смогу поговорить с советниками, засевшими там. И они могут приказать армии и гвардии, которые все еще сражаются с тобой…

– Вторая, – уточнил Узик.

– Да, Вторая бригада и наша армия. – Майтера Мрамор кивнула с покорной благодарностью. – Спасибо тебе, сын мой. Советники могут приказать им сдаться, но никто не знает, действительно ли советники находятся в Хузгадо. – Не дожидаясь ответа, она взяла у Рога флаг.

– Я иду с вами, сив.

– Нет, ты не идешь!

Тем не менее, он шел за ней вплоть до разрушенных ворот, не обращая внимания на птеротрупера, которая крикнула ему вернуться, и несчастливо смотрел, как майтера Мрамор медленно идет среди повалившихся камней и перекошенных балок, одетая в черную, удобную для ходьбы одежду майтеры Роза, лучшую одежду майтеры Роза.

Два мертвых талоса, погасшие, но еще дымящиеся, лежали на дорожке с коротко подстриженной травой, ведущей от ворот к вилле. В нескольких шагах от первого лежала ничком адъютант генерала Саба, рядом со своим белым флагом. Не обращая внимания на всех троих, майтера Мрамор пересекла лужайку с пышной сочной травой и направилась к входному портику, держась подальше от водяной пыли фонтана.

«Это огромное здание – дом Крови», – напомнила она себе. Именно отсюда пришел маленький человек с намасленными волосами, тот самый, которого она и Ехидна принесли в жертву. Еще недавно она едва могла вспомнить о том, как была Ехидной; но сейчас искаженное болью лицо молодого человека вернулось, обрамленное пламенем священного огня, в который она толкала его. Поможет ли Божественная Ехидна ей сейчас, в благодарность за эту жертву? Та Ехидна, которую она так много лет представляла себе во время молитв, скорее могла бы осудить ее за это.

Но еще не стреляют.

Никаких пуль. И вообще никаких звуков, за исключением легкого шелеста ветра и щелканья тряпки на палке, которую она держала. Какой молодой она себя чувствовала, и какой сильной!

Если она остановится и посмотрит назад, на Рога, будут ли они стрелять, убивая ее и будя детей? Сейчас дети спят, большинство из них. Или, по крайней мере, они должны спать, там, под безлистными тутовыми деревьями. Летняя безжалостная жара, пустынная жара, которую она так ненавидела, дезертировала именно тогда, когда дети нуждались в ней, оставив их спать в усиливающемся холоде наполовину ушедшей осени, дрожать, съежившись вместе, как поросята или щенки, в домах без крыш с разбитыми окнами и стенами, усеянными пулями и шрамами от огня; однако большинству из них такая жизнь казалась лучше занятий, и они говорили: предпочитаем убивать труперов Аюнтамьенто и грабить убитых.

Пятнистое зеленое лицо появилось в окне, самом близком к большой двери. «Только лицо, – с дрожью облегчения сказала себе майтера Мрамор. – Ни карабинов, ни гранатометов».

– Я пришла, чтобы увидеть сына, моего сына, – крикнула она. – Моего сына, Кровинку. Скажи ему, что пришла его мать.

Невысокие каменные ступеньки вели на широкую веранду. Дверь распахнулась раньше, чем она встала на последнюю. Через нее она увидела солдат и био в серебристой броне. («Био одеваются как хэмы, – сказала она себе, – потому что хэмы храбрее».) За ними стоял еще один био, высокий и краснолицый.

– Доброе утро, Кровинка, – сказала она. – Спасибо, что принес тех белых кроликов. Быть может, Киприда улыбнется тебе.

– Ты слегка изменилась, мама, – усмехнулся Кровь. Некоторые из вооруженных людей засмеялись.

– Да, ты прав. Когда мы сможем поговорить наедине, я расскажу тебе об этом все.

– А мы решили, что ты хочешь заключить сделку.

– Да. – Майтера Мрамор оглядела холл; она не очень много знала о живописи, но подозревала, что этот туманный ландшафт прямо перед ней может принадлежать Мартагону. – Я хочу поговорить и об этом. Кровинка, боюсь, мы обрушили добрую часть твоей стены, но я бы хотела сохранить твой прекрасный дом целым и невредимым.

Два солдата шагнули в сторону, и Кровь вышел, чтобы встретить ее.

– И я, мама. И еще я бы хотел сохранить нас всех.

– Именно поэтому вы не стреляли? Вы убили ту несчастную женщину, которую послала генерал Саба, почему не меня? Возможно, я не должна спрашивать.

Кровь посмотрел направо.

– Эй, там, заткнитесь. Мы не стреляли в ту толстуху с флагом, и я хочу, чтобы ты поняла это прямо сейчас. Если дело в этом, говорить не о чем. Я не стрелял в нее и не говорил никому. Никто из парней не стрелял по ней, и они никому не поручали. Ясно? Скажешь ли ты «Пас с этим», не требуя ничего взамен?

Майтера Мрамор вскинула голову и подняла бровь:

– Кто-то застрелил ее из окна твоего дома, Кровинка. Я это видела.

– Лады, ты это видела, и Тривигаунт хочет, чтобы кто-то за это заплатил. Я их понимаю. Но я хочу тебе втолковать – это не я и не эти парни. Мы этого не делали, и тут спорить не о чем. Я хочу, чтобы это было установлено до всякого договора.

Майтера Мрамор положила руку ему на плечо.

– Я все поняла, Кровинка. А ты знаешь, кто это сделал? Ты покажешь их нам?

Кровь заколебался, его апоплексическое лицо стало краснее, чем обычно.

– Если… – Его взгляд быстрее молнии метнулся к солдату и обратно. – Да, конечно. – Некоторые из его людей что-то пробормотали, соглашаясь.

– Тогда наша сторона тоже принимает это, – сказала ему майтера Мрамор. – Я доложу моим начальникам, генералиссимусу Узику и генералу Саба, что ты ничего общего с этим не имеешь и дашь показания против виновных. Кто они?

Кровь игнорировал вопрос:

– Хорошо. Отлично. Они не атакуют, пока я говорю с тобой?

– Конечно, нет. – Майтера Мрамор молча взмолилась, чтобы это было правдой.

– Наверно, ты хочешь сесть. Я знаю, что хочешь. Иди за мной, и мы сможем это устроить.

Он провел ее в обшитую деревом приемную и плотно закрыл дверь.

– Мои мальчики немного нервничают, – объяснил он, – поэтому и я нервничаю, когда они рядом.

– Значит, они мои внуки? – Майтера Мрамор опустилась в обитое гобеленом кресло, слишком глубокое и слишком мягкое для нее. – Твои сыновья?

– У меня их нет. Ты сказала, что ты – моя мать. Как мне кажется, ты имела в виду, что хочешь поговорить от ее имени.

– Я – твоя мать, Кровинка. – Майтера Мрамор внимательно оглядела его, находя в тяжелом коварном лице как свои черточки, так и его отца. – Мне кажется, ты видел меня после того, как выяснил, кто я такая, или кто-то другой увидел меня и описал тебе, но сейчас ты не узнаешь меня. Я понимаю. Несмотря на это, ты – мой сын.

Кровь рефлекторно ухватился за возможность спасения.

– Тогда ты не хочешь, чтобы меня кокнули, а?

– Да. Конечно, не хочу. – Она уронила палку и белый флаг на ковер. – Если бы я хотела, чтобы ты умер, все было бы намного легче. Ты это понимаешь? Должен. Ты, из всех этих людей.

Она на мгновение замолчала, думая.

– Я уже была старой, когда ты узнал, кто я такая, и, как мне кажется, я выглядела еще более старой. И мне уже было сорок, когда ты родился. Это ужасно много для био-матери.

– Когда я был мелким, она приходила несколько раз. Я помню ее.

– Каждые три месяца, Кровинка. Раз в сезон, так часто, как я могла отлучиться одна. Нам полагается ходить парами, и, обычно, мы так и делаем.

– Она мертва? Моя мать?

– Приемная мать? Не знаю. Я потеряла ее из виду, когда тебе было девять.

– Я имею в виду… Роза. Майтера Роза, моя настоящая мать.

– Я. – Майтера Мрамор стукнула себя в грудь, раздался негромкий щелчок.

– Это была ее посмертная жертва. Так сказала другая сивилла.

– Мы сожгли некоторые ее части, – уступила майтера Мрамор. – Но в гробу было больше частей меня. Частей Мрамор, я имею в виду, хотя я продолжаю носить ее имя. Это облегчает жизнь, особенно с детьми. Тем не менее, во мне осталось очень много моей личности.

Кровь встал и подошел к окну. Над полуразрушенной секцией стены виднелась серо-зеленая турель гвардейского поплавка.

– Ты не против, если я его открою?

– Конечно, нет. Так даже лучше.

– Так я услышу, если кто-нибудь начнет стрелять, и смогу его остановить.

Она кивнула:

– Я полностью согласна с тобой, Кровинка. У некоторых из детей есть карабины, и почти у всех есть иглометы. Возможно, я должна была отобрать их, но, боюсь, они нам понадобятся на обратном пути. – Она вздохнула, усталое хисс швабры по полу террасы. – Все равно самые хулиганистые спрятали бы их оружие, хотя на самом деле эти дети не такие уж плохие.

– Я помню, когда она потеряла руку, – сказал ей Кровь. – Она обычно трепала меня по голове и говорила, дескать, он, то есть я, становится выше. Однажды она пришла с рукой как у тебя…

– Вот с этой, – майтера Мрамор показала ее.

– И я спросил, что произошло. Тогда я не знал, что она моя мама – просто сивилла, которая иногда приходит. Моя мама ставила на стол чай и пирожные.

– Или сэндвичи, – дополнила майтера Мрамор. – Очень вкусные сэндвичи, хотя я старалась съесть не больше четверти. Бекон осенью, сыр зимой, маринованный налим с луком на тосте весной, творог и жеруха летом. Ты помнишь, Кровинка? Мы всегда давали тебе один.

– Иногда я не получал больше ничего другого, – горько сказал Кровь.

– Знаю. Вот почему я никогда не ела больше четверти.

– Это действительно та самая рука? – Кровь с любопытством оглядел ее.

– Да, она и есть. Руки трудно поменять самому, Кровинка, потому что приходится делать это одной рукой. Для меня было особенно трудно, потому что к тому времени я уже установила много новых частей. Или, скорее, восстановила очень много старых. Они работали лучше, вот почему я хотела их, но я еще не привыкла пользоваться ими, и поэтому заменить руки было так тяжело. Однако сжигать их было бы бесполезным расточительством. Они действовали намного лучше, чем мои старые.

– Даже если это правда, я не собираюсь звать тебя мамой.

Майтера Мрамор усмехнулась, подняла голову и наклонила ее направо, как делала всегда.

– Уже, Кровинка. Тогда. Тогда ты уже назвал меня Мама. Звучало чудесно.

Он ничего не ответил, и она добавила:

– Ты сказал, что собираешься открыть окно. Почему не открыл?

Он кивнул и поднял раму.

– Вот почему я купил твой мантейон, ты знаешь об этом? Я больше не был пацаном, которого никто не хочет знать. У меня были деньги и влияние, и мне сказали, что моя мать умирает. Я не говорил с ней лет пятнадцать-двадцать, но я спросил Муска, и он сказал, что, если я действительно хочу свести счеты, могет быть, это мой последний шанс. Я решил, что он прав, так что мы пошли, оба.

– Свести счеты, Кровинка? – Майтера Мрамор подняла бровь.

– Не имеет значения. Я сидел около нее, ей что-то понадобилось, и я послал Муска. Тогда я что-то сказал и назвал ее Мам, и она ответила: «Твоя мама еще жива, Кровь, я пыталась быть для тебя мамой и поклялась, что никогда не скажу тебе, кто она».

Он отвернулся от окна, посмотрел на майтеру Мрамор и добавил:

– И она действительно не сказала. Но я все равно узнал.

– И купил мой мантейон, чтобы мучить меня?