Текст книги "Кальде Длинного Солнца"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Гагарка направил игломет на него.

– В-вас. Высокая, малиновые волосы и так далее. Я не знал, что это окажитесь вы, Беспощадная Сцилла. – Он сглотнул и с отчаянием добавил: – Е-его Высокопреосвященство интересовался в-вами только с дружескими целями. Он…

– Тебя можно поздравить, патера, – сказала Синель ровно и почти вежливо; у нее была тревожащая привычка неподвижно замирать в положении, в котором обычный человек не мог оставаться больше нескольких секунд – и тогда ее поворачивающаяся голова и сверкающие глаза оставались единственными живыми частями ее роскошного тела. – Ты замечательно справился с поручением. Ты определил предыдущего владельца? Ты сказал, что тебе описали эту женщину? – она коснулась своей груди.

Авгур быстро кивнул:

– Да, Беспощадная Сцилла. Огненные волосы и… и умение обращаться с ножом...

Глаза Синель настолько глубоко закатились, что остались видны только белки.

– Ваше Высокопреосвященство. Вроде бы так Шелк обращался к нему. «Вы присутствовали на моих выпускных экзаменах, Ваше Высокопреосвященство».

– Он хотел, чтобы я уверил ее в нашей полной покорности, – поспешно сказал авгур. – Всего Капитула. Предложить наш совет и поддержку и заявить о нашей преданности. Е-его Высокопреосвященству сообщили, что… что вы о-отправились на озеро вместе с патерой Шелком. Его Высокопреосвященство – начальник патеры. Он… я… мы хотели заявить о нашей вечной преданности, Беспощадная Сцилла.

– Киприде.

В тоне Синели было что-то такое, что запрещало авгуру отвечать, и он только беспомощно посмотрел на нее.

– Плох муж, – добродетельным тоном объявил Орев. – Резать?

– Авгура? Я об этом не думала, но…

Старый моряк откашлялся и сплюнул.

– Ежели вы, мэм, взаправду Жгуч Сцилла, я б хотел вам чегой-то сказать. – И он вытер седую бороду тыльной стороной ладони.

– Я Сцилла. Побыстрее. Сейчас мы должны пожертвовать, если мы вообще собираемся жертвовать. Мой раб скоро прибудет.

– Я молюсь и жертвую вам всю жисть. Вы и ваш па – единственные, кто заботятся о нас, рыбаках. И я не грю, что вы мне чегой-то должны. У меня есть лодка и жена, и мы растим мальцов. На жисть хватает. Но я хочу вам сказать, что, когда я уйду, вы потеряете одного из своих. Одним меньше для старика Паса и вас. Могет быть, вы думаете, что я так грю из-за этого амбала со стволом. Но ежели б я увидел вас где-то на озере, я бы сразу допер, кто вы такая.

– Я должна реинтегрировать себя в Главный компьютер, – сказала ему Синель. – Тогда могут произойти новые события. Ты закончил?

– Почти. Амбал, он делает, ну, все, чего вы хотите от него, как и я, ежели был бы в его бриджах. Только он, мэм, принадлежит Гиераксу.

Гагарка вздрогнул.

– Не вам или вашему па. Могет быть, он сам не сечет, но это точно. Его птица, и этот игломет, и тесак на поясе, и еще он грит, что у него нож в сапоге. Один к одному. Но вы это сечете лучше мя. А что до этого авгура, который предложил меня кончить, так прошлой ночью я выудил его из озера, и вчера видел другого, которого выуживали. И они грят…

– Опиши его.

– Ага, мэм. – Старый рыбак напрягся. – Вы были внизу, кажись в кубрике. Когда они вынули его, я-то увидел его в стороне от нашего курса. Чем-то похож на эту птицу, чес слово. Довольно молодой. Высокий, как амбал. Желтоватые волосы…

– Шелк! – воскликнул Гагарка.

– Вытащили из воды, ты сказал?

Рыбак кивнул:

– Лодка Скапа[2]2
  Скап – столовая рыба с белым сочным вкусным мясом, напоминающим сазана.


[Закрыть]. Я знаю Скапа лет тридцать.

– Ты был прав, – сказала ему Синель. – Ты можешь оказаться слишком ценным, чтобы приносить тебя в жертву, и в любом случае один старик – это ничто.

Она шагнула к Окну, а потом опять повернулась лицом к ним:

– Вы, все трое, обратите внимание на то, что я сейчас скажу. Еще мгновение, и я выйду из этой шлюхи. Моя божественная сущность уйдет из нее в Священное Окно, которое я приказала поставить сюда именно для этого, и реинтегрируется с моим много большим божественным существом, находящимся в Главном компьютере. Вы поняли меня? Все?

Гагарка молча кивнул. Авгур встал на колени и наклонил голову.

– Киприда, мой смертельный враг и враг моей матери, братьев и сестер – всей нашей семьи, на самом деле, – посеяла раздор в Вайроне. И, похоже, она уже привлекла на свою сторону тощего дурака, начальника этого идиота – как тебя зовут, кстати?

– Наковальня, Беспощадная Сцилла. Я… я патера Наковальня.

– Идиот называет этого дурака «Ваше Высокопреосвященство». Не сомневаюсь, что она собирается сбросить моего Пролокьютора и мое Аюнтамьенто, если сможет. Вы, все четверо, включая шлюху, из которой я сейчас уйду, должны позаботиться о том, чтобы она проиграла. Используйте угрозы и силу, действуйте от моего имени. Если понадобится, убивайте любого, кто встанет против вас. Если Киприда вернется, сделайте что-нибудь, чтобы привлечь мое внимание. Пятьдесят или сотня детей привлечет мой взор, а в Вайроне и так слишком много народа.

Она по очереди посмотрела на каждого из них.

– Вопросы? Я хочу услышать их сейчас, если есть. Возражения?

Орев приглушенно каркнул, осторожно глядя на нее блестящим черным глазом.

– Хорошо. С этого мгновения вы все – мои пророки. Сохраняйте верность Вайрону и заслужите мою благосклонность. Не верьте ничему, что скажет вам Киприда. Скоро здесь будет мой раб. Он отвезет вас в город и поможет вам. Присмотрите за Пролокьютором и расскажите служащим в Хузгадо. Рассказывайте обо мне всем, кто будет слушать. Расскажите все, что я сказала вам. Я надеялась, что в этом доке будет стоять корабль Аюнтамьенто. Обычно так и бывает. Но не сегодня, так что вам придется снова приехать сюда, чтобы повидать советников и выполнить мое поручение. Вас привезет старик. Скажите им, что я потоплю их корабль и брошу их всех в мое озеро, если мой город достанется Киприде.

– Т-теофания, Б-беспощадная С-с-сцилла… – запинаясь, пробормотал Наковальня.

– Не убедит ваших советников. Они считают себя слишком умными. Однако теофании действительно могут быть полезными. Реинтегрировавшись, я подумаю о них.

Она подошла к мокрому каменному алтарю и без усилий запрыгнула на его верхушку.

– Я приказала построить это Окно и алтарь, чтобы ваше Аюнтамьенто могло приносить личные жертвы и просить у меня совета; я могла бы и ответить, если бы захотела. Но ни малейшего следа пепла! Они заплатят за это.

– Ты. – Она указала на Гагарку. – Этот авгур Шелк собирается сбросить их ради Киприды. Помоги ему, но и покажи, в чем его долг. А если он неправильно поймет его, убей. И, если это произойдет, я разрешаю тебе править, как моему кальде. И, я полагаю, в таком случае идиот может стать Пролокьютором.

Она повернулась к Окну и встала на колени. Гагарка последовал ее примеру и заодно поставил на колени рыбака. (А Наковальня так и не вставал.) Прочистив горло, Гагарка начал молитву, которую не договорил на Пути Пилигрима, когда Сцилла открыла свою божественную сущность.

– Взгляни на нас, Восхитительная Сцилла, чудо вод…

– Взгляни на нашу любовь, – подхватили Наковальня и рыбак, – взгляни, как мы нуждаемся в тебе. Очисть нас, о Сцилла!

При имени богини Синель, с придушенным криком, высоко взмахнула руками. Танцующие цвета, называемые Священными Оттенками, наполнили Священное Окно: каштановый и коричневый, зеленовато-голубой, желтый, небесно-голубой и странный оттенок розового, чуть тронутого тускло-коричневым. На мгновение Гагарке показалось, что он заметил в Окне насмешливое лицо девочки, почти достигшей зрелости.

Синель задрожала всем телом и обмякла, тяжело опустилась на верхушку алтаря, скатилась с нее и упала на темный и скользкий камень причала.

Орев замахал крыльями над ней.

– Бог уйти?

Девичье лицо – если это было лицо – исчезло в стене зеленой воды, как в набежавшей волне. Вернулись Священные Оттенки, сначала как искорки солнца на бегущей волне; постепенно они заняли все Окно и наполняли его своим кружащимся балетом, пока не растаяли. Окно опять стало перламутрово-серым.

– Похоже, все, – сказал Гагарка. Он встал и обнаружил, что по-прежнему держит в руке игломет; спрятав его под тунику, он осторожно спросил: – Как ты, Сиськи?

Синель простонала.

Он поднял ее в сидячее положение.

– Ты стукнулась головой о камень, Сиськи, но все будет пучком. – Стремясь сделать что-нибудь для нее, но, не зная, что именно, он крикнул: – Ты! Патера! Принеси воды.

– Она бросать?

Гагарка махнул рукой на Орева, который проворно отпрыгнул в сторону.

– Тесак?

– Угу, Сиськи. Я здесь. – Он нежно сжал Синель рукой, которой поддерживал ее, ощутив лихорадочный жар обожженной солнцем кожи.

– Ты вернулся, Тесак. Я так рада.

Старый рыбак закашлялся и с трудом оторвал взгляд от голых грудей Синель.

– Могет быть, я и он побудем трошки на лодке?

– Мы все пойдем на твою лодку, – сказал ему Гагарка. Он поднял Синель на руки.

– Ты собираешься не подчиниться? – спросил Наковальня, держа в руке помятую оловянную чашку с водой.

– Она сказала идти в Хузгадо, – уклончиво ответил Гагарка. – Нам надо вернуться в Лимну, а оттуда фургоном в город.

– Она сказала, что послала кого-то – своего раба, – чтобы доставить нас туда. – Наковальня поднял кружку и хлебнул воды. – Она также сказала, что я буду Пролокьютором.

Старый рыбак засопел:

– Тот парень, ну, которого она послала, у него небось своя лодка. Ну, чтоб нас отсюда забрать. А чего будет с моей, ежели мы поедем на его? Она сказала, я должон вертаться сюда, чтоб повидать советников, ну? И как я это сделаю без моей развалюхи?

Орев порхнул на плечо Гагарки.

– Искать Шелк?

– Как скажешь. – Неся Синель, Гагарка пересек причал и увидел открытую воду между ним и лодкой; одно дело – прыгнуть с планшира на причал, но совсем другое – прыгнуть с причала на лодку, держа на руках высоченную женщину. – Возьми веревку, – рявкнул он Наковальне. – Подтяни лодку ближе. Ты оставил слишком большую слабину.

Наковальня поджал губы:

– Возможно, мы не можем ослушаться приказа богини.

– Ты могешь остаться здесь и ждать того, кого она послала. Скажи ему, что мы встретимся с ним в Лимне. Я и Сиськи, мы едем в лодке Плотвы.

Старый рыбак выразительно кивнул.

– Если ты хочешь ослушаться, сын мой, я не буду пытаться помешать тебе. Однако…

В темноте за последней цистерной что-то с грохотом упало, резкий скрежет металла по камню эхом отразился от стен пещеры. Новый голос, более глубокий и громкий, чем голос любого человека, проревел:

– Я понесу ее! Дай ее мне!

Голос принадлежал талосу, самому большому из тех, которых Гагарка когда-либо видел; его зеленоватое бронзовое лицо было искажено гримасой ненависти, из глаз лился ослепляющий желтый свет, из открытого рта торчали маслянистые черные стволы огнемета и пары жужжалок. Мрачная темнота у задней стены пещеры сменилась тошнотворным зеленоватым свечением.

– Я понесу ее! Вас всех! Дай ее мне! – Катясь к ним, талос вытянул удлиняющуюся руку. Стальная ладонь, размером с алтарь, с которого скатилась Синель, сомкнулась вокруг нее и вырвала девушку из рук Гагарки; так ребенок мог бы выхватить маленькую и нелюбимую куклу из рук другой куклы.

– Забирайтесь ко мне на спину! Так приказала Сцилла!

Полдюжины широко расставленных ступенек из изогнутых стержней поднимались по металлическому боку талоса. Гагарка вскарабкался по ним, ночная клушица хлопала крыльями на его плече; когда он добрался доверху, огромная рука талоса положила Синель на покатый черный металл перед ним.

– Держитесь крепче!

По спине талоса бежало два ряда согнутых стержней, очень похожих на ступеньки лестницы. Гагарка, держа правой рукой Синель, схватился за одну из них левой. Веки Синель задрожали.

– Тесак?

– Все еще здесь.

Появилась голова Наковальни, карабкавшегося вверх по боку талоса; в неверном свете пещеры его узкое лицо казалось больным.

– Ох… клянусь Гиераксом!

Гагарка хихикнул.

– Ты… Ты… Помоги подняться.

– Помоги себе сам, патера. Именно ты хотел ждать его. И ты победил. Он здесь.

Гагарка еще не закончил говорить, как Наковальня, потрясающе резво, прыгнул на спину талоса, вероятно получив хороший тычок от мускулистой руки рыбака, который выбрался наверх мгновением позже.

– Старик, из тебя получился бы умелый вор, – сказал Гагарка рыбаку.

– Тесак, где мы?

– В пещере на западной стороне озера.

Талос повернулся на месте, одна широкая черная лента ползла, другая не двигалась. Гагарка почувствовал под собой тяжелые удары работающих механизмов.

Клубы черного дыма вырвались из сочленения между вертикальной грудью и длинным, похожим на фургон животом, за который они цеплялись. Талос покачнулся, дернулся и заскользил назад. Тошнотворное скольжение закончилось гейзером ледяной воды, когда одна из полос соскользнула с причала. Наковальня вцепился в тунику Гагарки, их бок талоса ушел под воду, и на какое-то ошеломляющее мгновение Гагарка увидел лодку, подброшенную выше их голов.

Волна, которая подкинула ее, разбилась над ними, как от удара, и на ее месте возник удушающий, леденящий водоворот, который почти мгновенно исчез; когда Гагарка опять открыл глаза, Синель сидела, пронзительно вопя, ее мокрое лицо стало белым от ужаса.

Что-то черное и багровое с глухим шлепком приземлилось на его промокшее плечо.

– Плох лодк! Тонуть.

Но она не потонула, как он увидел, когда талос опять забрался на причал: лодка Плотвы лежала на боку, мачта с нее слетела и беспокойно металась у причала, как ствол дерева, спускаемый по бурной реке.

Голова талоса, огромная, как валун, повернулась, чтобы посмотреть на них; она поворачивалась так, как будто у него не было шеи, которая должна была треснуть.

– Пять едут! Маленький может уйти!

Гагарка посмотрел на авгура, перевел взгляд на рыбака, от него на истерически рыдавшую Синель и только тогда понял, что талос хотел сказать.

– Ты можешь сделать ноги, птица. Он сказал, что не тронет тебя, если ты улетишь.

– Нет летать, – пробормотал Орев. – Искать Шелк.

Голова завершила полный оборот, и талос рванулся вперед. Желтый свет отразился от выгнутого белого бока последней цистерны и ярко сверкнул на них, оставив пустое и мертвое Священное Окно глядеть им вослед. Проснувшиеся к жизни желто-зеленые огоньки замигали над увенчанной шлемом головой талоса, вечно неспокойная вода канала сменилась грубым камнем, пещера сузилась до темного туннеля.

Гагарка обвил рукой талию Синель:

– Как тебе компания, Сиськи?

Она продолжала плакать, ветер уносил с их пути ее рыдания.

Он отпустил ее, вынул игломет и откинул боковую плату; струйка смешанной с песком воды потекла на его пальцы, и он подул на механизм.

– Опять заработает, – сказал он Ореву, – как только высохнет. Но мне нужно полить пару капель масла на иглы.

– Хорош дев, – нервно сообщил ему Орев. – Нет стрелять.

– Плох дев, – объяснил Гагарка. – Плох муж, тож. Нет стрелять. Нет уйти, тож.

– Плох птица!

– Лилия. – Он нежно поцеловал воспаленную спину Синели. – Лежи спокойно, если хочешь. Положи голову ко мне на колени. Могет быть, немного поспишь.

Уже произнеся эти слова, он почувствовал, что предложение слегка запоздало. Талос стал спускаться, туннель изгибался вниз, хотя и не сильно. Входы в другие туннели возникали слева и справа, более темные, чем мокрые стены из коркамня. Капли воды, прилипшие к однообразному потолку, сверкали как бриллианты и исчезали, когда они проносились под ними.

Талос замедлил ход, что-то ударило по его огромной бронзовой голове, загудевшей, как гонг. Затрещали жужжалки, и он выплюнул язык синего огня.

Глава вторая
Шелк вернулся!

– Будет лучше, – прошептала майтера Мрамор майтере Мята, – если ты сделаешь это, сив.

Майтера Мята открыла маленький рот, но потом крепко сжала губы. Повиновение означает повиноваться, как она говорила себе тысячи раз; повиновение – нечто большее, чем накрыть на стол или принести тарелку с печеньем.

– Если ты хочешь этого, майтера. Высокий Гиеракс знает, что у меня нет голоса, но, мне кажется, я должна.

Майтера Мрамор с удовлетворением вздохнула, мягкое шипение из динамика за губами, настолько тихое, что только ее уши могли его услышать.

Щеки майтеры Мята уже горели; она стояла и изучала паству. Безусловно, не меньше половины из них были ворами; она спросила себя, в безопасности ли образы богов.

Она поднялась по ступенькам к амбиону, остро осознавая шепот голосов, наполнивший мантейон, и ровный барабанный стук дождя по крыше; в первый раз с ранней весны пахнущий свежестью дождь пробивался через божьи ворота и брызгал на почерневшую верхушку алтаря – хотя все равно капало меньше, чем раньше.

«Молпа, – взмолилась она, – Чудотворная Молпа, дай мне голос, хотя бы раз».

– Некоторые… – Глубокий вздох. – Некоторые из вас не знают меня…

Мало кто смотрел на нее, и было очевидно, что и они не расслышали ее слова. Какой стыд, ведь галантный капитан, показавший ей свой меч, мог быть сейчас здесь!

«Пожалуйста, Киприда! Саблезубая Сфингс, великая богиня войны…»

Внутри, под ребрами, что-то странно вспухло; через сознание проносился круговорот звуков, которые она никогда не слышала, и образов, которые никогда не видела: громыхали копыта кавалерии, гремели огромные пушки, устрашающе ревели львы Сфингс, серебряными голосами пели трубы, резко, как гремучая змея, трещала жужжалка. Женщина с окровавленной повязкой на голове выравнивала ряды солдат: «Стройся! Стройся! А сейчас вперед! Вперед! За мной!»

Широким жестом маленькая майтера Мята вытащила меч, который не могла увидеть даже сама.

– Дру…зья! – Ее голос сломался посреди слова.

«Громче, девочка! Пусть эти стропила затрясутся!»

– Друзья, некоторые из вас не знают, кто я такая. Я – майтера Мята, сивилла этого мантейона. – Она окинула взглядом паству и увидела, как майтера Мрамор молча аплодирует; несколько сотен голосов мгновенно утихли.

– Законы Капитула разрешают сивиллам устраивать жертвоприношения, если авгура нет на месте. К сожалению, именно это произошло сегодня в нашем мантейоне. Мы понимаем, что мало кто из вас захочет остаться. Есть другой мантейон, на Шляпной улице, который, я уверена, любят все боги; там святой авгур готовится к жертвоприношению. По направлению к рынку, и поворот налево. Недалеко.

Она какое-то время с надеждой ждала, слушая тараторящий дождь, но никто из примерно пяти сотен тех, кому посчастливилось сесть, не встал, и никто из нескольких сотен стоявших в проходах не повернулся и не ушел.

– Прошлой ночью патера Шелк не вернулся домой. Как многие из вас знают, сюда приходили гвардейцы, чтобы арестовать его.

Злой шепот слушателей напоминал рычание какого-то огромного зверя.

– Это произошло вчера, когда Добрая Киприда, у которой мы всегда будем в долгу, удостоила нас чести во второй раз появиться в нашем Окне. Мы все уверенны, что это была глупая ошибка. Но пока патера Шелк не вернулся, можем только предполагать, что его арестовали. Патера Росомаха, достойный авгур, которого Его Святейшество Пролокьютор послал на помощь патере Шелку, ушел из мантейона рано утром, надеясь, без сомнения, освободить его.

Майтера Мята замолчала, хотя ее пальцы продолжали нервно исследовать тесаный камень древнего амбиона, и посмотрела вниз на внимательно слушавших прихожан, сидевших на полу перед самой ближней скамьей, и на пестрый занавес смотрящих лиц, наполнявших арку нартекса[3]3
  Нартекс (притвор) – входное помещение, примыкавшее обычно к западной стороне христианского храма. Нартекс предназначался для лиц, не имевших права входить внутрь главного помещения для молящихся.


[Закрыть].

– Таким образом, обязанность принести жертву перешла к майтере Мрамор и мне. Сегодня у нас есть дюжины жертв. В том числе абсолютно белый бык для Великого Паса; такую жертву нечасто можно увидеть даже в Великом мантейоне. – Она опять замолчала, чтобы прислушаться к дождю и мельком взглянуть на алтарь.

Прежде чем мы начнем, я сообщу вам несколько новостей, особенно тем из вас, кто оказывал честь богам не только сегодня, но и в сцилладень каждой недели в течение многих лет. Многие из вас будут опечалены тем, что я скажу вам, но все-таки это радостные новости.

Наша любимая майтера Роза вознеслась к богам, которым она служила всю свою долгую жизнь. По причинам, которые мы считаем вескими и пристойными, мы решили не показывать ее смертные останки. Это ее гроб стоит здесь, перед алтарем.

Мы можем быть уверены, что бессмертные боги знают о ее образцовой набожности. Я слышала разговоры о том, что она была самой старой биохимической женщиной в четверти, и, вполне возможно, это правда. Она принадлежала к последнему из тех удачливых поколений, для которых еще оставались протезирующие устройства, устройства, принципы работы которых уже не понимают самые умные люди нашего поколения. Они хорошо поддерживали ее жизнь, и она смогла пережить детей многих из тех, кого она учила детьми, но они не могли поддерживать ее вечно. Да она и не хотела этого. Вчера они, в конце концов, отказали, и наша возлюбленная сив освободилась от страданий, которые старость принесла ей, и тяжелого труда, который оставался ее единственным утешением.

Некоторые из тех, кто стоял в приделах, открыли окна; ветер приносил в них слабые струйки дождя. Ураган прошел, решила майтера Мята, или почти прошел.

– Так что наше утреннее жертвоприношение – не просто дар, который мы предлагаем бессмертным богам каждый сцилладень, если у нас есть жертва. Это последняя жертва нашей дорогой майтеры Роза, и я имею в виду не белого быка или других животных снаружи, но ее саму, ее смертное тело.

Жертвоприношения состоят из двух этапов. Во время первого мы посылаем дар. Во время второго мы разделываем тушу и раздаем еду. Таким образом, моя дорогая сив и я отваживаются надеяться, что вы не будете шокированы, когда я скажу вам, что моя дорогая сив взяла себе несколько из тех чудесных устройств, которые поддерживали нашу любимую майтеру Роза. Даже если бы мы собирались забыть ее – хотя, уверяю вас, мы не собирались, – мы никогда не сможем этого сделать. Эти устройства будут напоминать нам об ее жизни и службе. Хотя я знаю, что ее душа уже идет по Ослепительному Пути, я всегда буду чувствовать, что кое-что из нее живет в моей сив.

«Сейчас или никогда».

– Мы очень рады тому, что столько человек пришло почтить ее; так и нужно, вы должны быть здесь. Но есть еще так много человек снаружи, мужчин, женщин и детей, которые тоже почтили бы ее, если бы могли, но не сумели найти место в нашем мантейоне. Мне стыдно, перед ней и перед богами.

Есть средство – и некоторые из вас должны, безусловно, знать его, – которое применяется в таких случаях. Мы можем, временно, перенести гроб, алтарь и само Священное Окно на улицу.

«И тогда они потеряют свои драгоценные места». Она наполовину ожидала бунта, но ничего не произошло.

Она уже собиралась сказать «Я предлагаю…», но вовремя спохватилась; решение было ее, и ответственность за его выполнение тоже лежит на ней.

– Вот это мы сегодня и сделаем. – Толстый, переплетенный в кожу том Хресмологических Писаний лежал на амбионе перед ней; она взяла его в руки.

– Рог? Рог, ты здесь?

Он махнул рукой, а потом встал, чтобы она могла увидеть его.

– Рог был одним из учеников майтеры. Рог, я хочу, чтобы ты выбрал пятерых мальчиков, которые помогут тебе с гробом. Но Алтарь и Священное Окно намного тяжелее, как мне кажется. Нам нужны добровольцы, чтобы передвинуть их.

Внезапно ее посетило вдохновение:

– Только, пожалуйста, очень сильные мужчины. Двадцать или тридцать самых сильных мужчин, пожалуйста, выйдите вперед. Моя сив и я будем руководить вами.

Толпа едва не захлестнула ее. Спустя полминуты алтарь уже плыл в волнующемся потоке рук и ладоней, подпрыгивая и покачиваясь, как ящик в озере; человеческий поток перенес его через придел и вынес за дверь.

Со Священным Окном было намного труднее, но не из-за того, что оно было тяжелее: трехсотлетние скобы, прижимавшие его к полу санктуария, полностью проржавели, и пришлось потратить много сил, чтобы разомкнуть их. Священные кабели, выходившие из Окна, тоже вынесли за дверь; временами по ним пробегал потрескивающий фиолетовый огонь, подтверждавший постоянное присутствие божественности.

– Ты сделала все замечательно, сив. Просто замечательно! – Майтера Мрамор, выйдя из мантейона вслед за майтерой Мята, положила ей руку на плечо. – Вынести все наружу для выездного жертвоприношения! Как ты додумалась до этого?

– Не знаю. Просто они были на улице, большинство из них, а мы – внутри. И мы не могли позволить им войти внутрь, как мы обычно делаем. Кроме того, – майтера Мята озорно улыбнулась, – подумай о крови, сив. Нам бы потребовались дни, чтобы отчистить от нее мантейон.

Поскольку жертвенных животных собралось слишком много, чтобы запереть их в маленьком саду майтеры Мрамор, жертвователям было очень твердо сказано держать животных при себе до тех пор, пока не придет их время; в результате Солнечная улица походила на загон для продажи животных на рынке.

«Сколько бы их здесь было, – спросила себя майтера Мята, – если бы не пошел дождь?» Она пожала плечами. Как бы то ни было, жарясь под горячим солнцем Солнечной улицы, жертвы и их дарители выглядели мокрыми, но радостными.

– Тебе нужно на что-то встать, – предупредила ее майтера Мрамор. – Иначе они никогда не услышат тебя.

– А почему не на ступеньки? – спросила майтера Мята.

– Друзья… – Ее собственным ушам голос показался слабее, чем обычно на открытом воздухе; она попыталась вообразить себя скорее трубачом, чем трубой. – Друзья! Я не буду повторять то, что сказала внутри. Это последнее жертвоприношение майтеры Роза. Она, я уверена, знает, что вы сделали для нее, и рада этому.

Сейчас моя сив и ее помощники разожгут на алтаре священный огонь. Сегодня нам понадобится очень большой…

Они разразились одобрительными криками, удивив ее.

– Сегодня нам понадобится очень большой огонь, а некоторые поленья еще не высохли. Но пусть в этот полдень все небо будет нашими божьими вратами и даст нам доступ к солнечному огню лорда Паса.

Неровная цепочка маленьких девочек, похожих на ярко окрашенных муравьев, уже начала передавать куски расколотого кедра на алтарь, где майтера Мрамор разбивала их на маленькие кусочки.

– Патера Шелк обычно советовался с Писаниями, прежде чем совершить жертвоприношение. Давайте последуем его примеру. – Майтера Мята взяла книгу и открыла ее в случайном месте.

– «Кем бы мы ни были, мы суть немного плоти, дыхание и управляющая часть. Презри плоть, словно ты умираешь; это только кровь, кости и сеть, паутина нервов и вен. Взгляни и на дыхание, вот что это такое: воздух, и никогда тот же самый, каждое мгновение он выходит наружу и втягивается внутрь. Третье – управляющая часть. Больше не давай поработить эту часть, больше не давай вести себя на ниточках, как марионетку. Больше не жалуйся на свою судьбу и не уклоняйся от будущего»[4]4
  Измененная цитата из «Размышлений» Марка Аврелия (книга II, 2).


[Закрыть].

– Патера Шелк часто говорил нам, что каждый абзац в Писаниях имеет по меньшей мере два значения. – Слова уже выскользнули из горла, когда она сообразила, что видит только одно. Ее сознание лихорадочно принялось искать второе.

– Первое, похоже, настолько ясно, что я буду чувствовать себя глупо, объясняя его, хотя это мой долг. Я уверена, что все вы уже увидели его. Часть, две части, которые упомянул хрезмолог, это именно то, что погибло в нашей дорогой майтере Роза. Мы не должны забывать, что это низменные части, которые ни она, ни мы не имеем причины ценить. Самая лучшая часть, любимая богами и теми из нас, кто знал ее, никогда не погибнет. Значит, это послание для тех, кто скорбит по ней. Для моей дорогой сив и, особенно, для меня.

«Помогите! Гиеракс, Киприда, Сфингс, пожалуйста, помогите!»

Она мысленно коснулась меча офицера, который приходил арестовать Шелка; ее ладонь страстно захотела схватить его, и что-то глубоко внутри нее, до этого мгновения решительно отвергаемое, внимательно оглядело толпу.

– Я вижу человека с мечом. – На самом деле она не видела, но здесь должны быть дюжины таких людей. – Прекрасное оружие. Вы можете выйти вперед, сэр? Ссудить мне ваш меч? Он нужен мне только на мгновение.

Нарядный головорез, который, видимо, решил, что она обращается к нему, проложил себе дорогу через толпу и дал ей охотничий меч, почти наверняка украденный, с раковинообразной гардой, навершием в виде головы оленя и широким обоюдоострым клинком.

– Спасибо. – Она взяла меч и подняла его вверх, отполированная сталь ослепительно сверкнула под горячими лучами солнца. – Сегодня гиераксдень, день, подходящий для заключительных погребальных обрядов. Мне кажется, можно считать мерилом отношения богов к майтере Роза именно то, что тень смерти застила ее глаза в тарсдень и ее последнее жертвоприношение происходит в гиераксдень. Но что о нас? Разве Писания не говорят и о нас? Разве гиераксдень не для нас, как и для майтеры? Мы знаем, что для нас. Мы знаем, что боги ничего не делают просто так.

– Видите этот меч? – Через нее говорило отвергнутое «я», и она сама – маленькая майтера Мята, которая много лет считала себя только майтерой Мята – слушала себя с таким же изумлением, как и толпа, не зная, что она скажет в следующее мгновение. – Вы носите такие же, многие из вас. И ножи, и иглометы, и маленькие свинцовые дубинки, которые никто не видит, но которые так сильно бьют. И только сам Гиеракс знает, что еще. Но готовы ли вы платить цену?

Она взмахнула мечом над головой. Среди жертв был белый жеребец; блеск клинка или какая-то нотка в ее голосе заставила его встать на дыбы и забить копытами по воздуху; захваченный врасплох даритель вскочил на ноги.

– Потому что цена – смерть! Не спустя тридцать-сорок лет, а сейчас! Сегодня! И эти строчки говорят, что я не должна съеживаться от страха ни перед кем! Я не раба, не корова, которую ведут к мяснику. Причините мне зло, причините зло богам, и вы умрете. Потому что я не боюсь ни смерти, ни вас.

Рев толпы, казалось, сотряс окрестности.

– Друзья, вот что сказали нам Писания, сказали у этого мантейона. Это и есть второе значение. – Майтера Мята вернула меч владельцу. – Спасибо вам, сэр. Замечательное оружие.

Он поклонился:

– Оно ваше, майтера, в любое время, когда понадобится вам, вместе с твердой рукой, которая держит его.

Майтера Мрамор, стоявшая у самого алтаря, подняла в воздух неглубокую чашу из полированной меди, фокусируя солнечный свет, и от расщепленного кедра поднялся завиток дыма. Пока майтера Мята глядела на него, появились первые бледные, почти невидимые языки пламени. Придерживая длинную юбку, она спустилась по ступенькам к Священному Окну и протянула к нему руки:

– О вы, все боги, примите в жертву эту святую сивиллу. Хотя наши сердца рвутся от горя, мы, родственники и ее друзья, мы довольны. Но мы просим, поговорите с нами, расскажите нам о тех временах, которые придут, как ее, так и наших. Что мы будем делать? Ваш самый легкий намек стал бы драгоценнейшим откровением.

В голове майтеры Мята не было ни одной мысли – драматическая пауза, пока она не вспомнила смысл, хотя и не каноническую формулировку оставшейся части формулы; освященные Капитулом слова полностью испарились из памяти.