Текст книги "Кальде Длинного Солнца"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– Триумф Шелк! – каркнул Орев с кроватного столбика.

– Я тоже пойду, – объявила Гиацинт.

– Кальде, вы должны понять, никому не надо сдаваться. Просто Вайрон вернется к Хартии, то есть к кальде – вам – и Аюнтамьенто.

Узик тяжеловесно повернулся к Квезалю:

– Ваше Святейшество, разве не Сцилла потребовала от нас ввести именно эту систему управления?

– Так оно и есть, сын мой, и мое глубочайшее желание – увидеть, как она будет восстановлена.

– Если мы проедем через город в этом поплавке, – сказал Шелк, – многие из тех, кто увидит нас, догадаются, что я ранен. – И в долю секунды сообразил добавить: – Генералиссимус.

– Но мы даже не будем пытаться скрыть это, кальде. Вы будете играть роль героя в этой битве! Я должен сказать Геккону, чтобы он подготовил для вас маленькую речь.

Узик сделал два шага назад.

– Теперь кто-то должен позаботиться обо всем этом, и, боюсь, на это не способен никто, кроме меня. Прошу прощения, миледи. – Он поклонился. – Прошу прощения, кальде. Я вскоре вернусь. Прошу прощения, Ваше Святейшество.

– Плох муж? – поинтересовался Орев.

Шелк покачал головой:

– Тот, кто покончит с убийствами и ненавистью, не может быть злом, даже если действует ради собственной выгоды. Мы слишком нуждаемся в таких людях, чтобы дать богам осудить их. Меченос, я отсылал тебя прошлой ночью в то же самое время, что и Его Высокопреосвященство. Ты немедленно ушел?

Старый учитель фехтования залился краской.

– Сказал ли ты немедленно, парень?

– Не думаю. Если я это и сделал, то не помню.

– Парень, я принес тебе эту штуку, помнишь? – Он прыгнул в самый далекий угол комнаты и помахал окантованной серебром тростью. – Ценная! – Он парировал удар невидимого противника. – Полезная! Думаешь, я бы дал им оставить ее в том саду?

– Ты шел за нами, когда мы несли его сюда, верно? – спросила Гиацинт. – Я видела, как ты наблюдал за нами от подножия лестницы, но я не знала, что ты, как крыса, можешь быть везде.

– Я понимаю, – Шелк почти незаметно кивнул. – Его Высокопреосвященство ушел сразу же, насколько я понимаю. Я сказал ему найти вас, Ваше Святейшество, если он сможет. Он смог?

– Нет, – сказал Квезаль. Он, спотыкаясь, добрался до обитого красным бархатом кресла и сел, положив посох на колени. – Это важно, патера-кальде?

– Скорее всего, нет. Я пытаюсь привести в порядок мысли, вот и все. – Указательный палец Шелка уже задумчиво описывал круги по заросшей бородой щеке. – К этому времени Его Высокопреосвященство уже мог добраться до майтеры Мята – генерала Мята, должен я сказать. Вполне возможно, что они уже начали работать над перемирием. Я надеюсь на это, и их работа могла бы помочь. Мукор, в любом случае, доберется до нее; и когда генерал Мята услышит сообщение Мукор, она нападет на Палатин, надеясь спасти меня – я должен был это предвидеть. Прошлой ночью я плохо соображал, иначе я никогда бы не сказал ей, где нахожусь.

– Мукор? – спросила Гиацинт. – Ты имеешь в виду шизанутую дочь Крови? Она была здесь?

– В некотором смысле. – Шелк обнаружил, что, когда пристально глядит на желтые бокалы и шоколадного цвета виолончели, танцующие по ковру, он может говорить с Гиацинт не задыхаясь и даже обдумывать, иногда, свои слова.

– Я встретил ее ночью фэадня и говорил с ней в оранжерее еще до того, как ты нашла меня. Если смогу, я расскажу тебе о ней позже… там все ужасно и весьма запутанно. Но, самое главное, она согласилась передать мое послание генералу Мята, и сделала это. Когда я, раньше, говорил с полковником Узиком, его бригада была в резерве; сейчас, когда началась атака, ее перебросили на Палатин, как подкрепление.

Гиацинт кивнула:

– Так он и сказал мне перед тем, как мы разбудили тебя. Он сказал, что нам очень повезло: советник Лори приказал ему послать кого-нибудь, чтобы убить тебя, но он пришел сам и привел с собой врача.

– Я оперировал вас вчера, кальде, – сказал Шелку хирург, – но не думаю, что вы меня помните. Вы были при смерти. – Он был лысеющим человеком, с лошадиным лицом и глазами, покрасневшими от бессонницы и усталости, на мятой зеленой тунике отчетливо виднелись пятна крови.

– Вы слишком мало спали, доктор.

– Четыре часа. Я бы не стал спать так много, но руки начали трястись. У нас больше тысячи раненых.

Гиацинт села на кровать рядом с Шелком.

– Ровно столько времени было и у нас – четыре часа, я имею в виду. Наверно, я выгляжу как ведьма.

Он сделал ошибку, пытаясь проверить это, и обнаружил, что его глаза отказываются покидать ее лицо.

– Ты – самая прекрасная женщина на Витке, – сказал он. Ее рука нашла его руку, но она легким наклоном головы показала на Квезаля.

Квезаль дремал – или так казалось – в своем красном кресле; но тут он поднял голову, словно она произнесла его имя.

– Есть ли у тебя зеркало, дитя мое? В таких апартаментах обязано быть зеркало.

– В гардеробной есть стекло, Ваше Святейшество. Если вы захотите, оно покажет вам ваше отражение. – Гиацинт укусила полную нижнюю губу. – Только сначала я должна там переодеться. Мне кажется, что Уззи через минуту вернется с речью для патеры и одной из этих штук – с ухом.

Квезаль с трудом поднялся, помогая себе посохом, и сердце Шелка устремилось к нему. Как он слаб!

– У меня было четыре часа, чтобы поспать, Ваше Святейшество, у Гиацинт даже меньше, я боюсь, и у доктора примерно столько же; но я не верю, что вы, Ваше Святейшество, вообще спали.

– Людям в моем возрасте не надо много спать, патера-кальде, но я бы хотел зеркало. У меня заболевание кожи. Вы слишком хорошо воспитаны, чтобы сделать мне замечание, но я его делаю сам себе. Я ношу с собой помаду и краску, как женщина, и гримирую лицо, как только получаю возможность.

– В бальнеуме, Ваше Святейшество. – Гиацинт тоже встала. – Там тоже есть зеркало, и я переоденусь, пока вы там.

Квезаль заковылял в бальнеум. Гиацинт подождала, держа руку на задвижке, явно рисуясь, но так грациозно, что Шелк мог бы простить ей намного более худшие поступки.

– Вы, мужчины, думаете, что женщине нужно много времени, чтобы одеться, но сегодня утром я оденусь за пять минут. Не уходите без меня.

– Мы не пойдем, – пообещал Шелк, и не дышал, пока за ней не закрылась дверь будуара.

– Плох вещь, – пробормотал Орев со столбика.

Меченос продемонстрировал Шелку трость с серебряной окантовкой.

– Вот теперь я могу показать тебе ее, парень! Скромная? Соответствующая? Авгур не может носить меч, верно? Но ты можешь носить трость! Разве в первый раз ты пришел ко мне не с тростью, а?

– Плох вещь! – Орев прыгнул на плечо Шелку.

– Да, тогда у меня была трость, но сейчас ее нет. Боюсь, я ее сломал.

– Эту не сломаешь! Смотри! – Меченос что-то сделал, и рукоятка трости отделилась от коричневого деревянного древка, обнажив прямой и узкий обоюдоострый клинок. – Поворот, и они разошлись! Попробуй!

– Я бы, скорее, предпочел свести их вместе. – Шелк взял у него трость; она казалась тяжелее обычной, но легче меча. – Плохая вещь, как и сказал Орев.

– Никель и сталь! И хром! Чистая правда! Может парировать азот! Веришь в это?

Шелк пожал плечами:

– Да, наверное. Когда-то у меня был азот, и он не смог прорезать стальную дверь.

Слово азот напомнило ему о позолоченном игломете Гиацинт; он поспешно сунул руку в карман.

– Вот он. Я должен вернуть его ей. Я боялся, что он каким-то образом исчез, хотя и не мог себе представить, кто мог взять его, за исключением самой Гиацинт. – Он положил игломет на простыню персикового цвета.

– Я отдал тебе большой, парень. Он еще у тебя?

Шелк покачал головой, и Меченос начал рыскать по комнате, открывая шкафы и проверяя полки.

– Эта трость может пригодиться, согласен, – сказал ему Шелк, – но игломет мне точно не нужен.

Меченос вихрем пронесся по комнате, оказался перед ним и протянул игломет.

– Собираешься установить мир, а?

– Надеюсь, мастер Меченос, и это в точности…

– А что, если им не понравится способ, которым ты собираешься установить его, парень? Бери!

– Вот, пожалуйста, кальде. – В комнату ворвался Узик, державший в руках лист бумаги и черный предмет, больше похожий на отлитый из пластика цветок, чем на настоящее ухо. – Я включу его прежде, чем передам вам, и вам останется только говорить в него. Понимаете? Мои громкоговорители повторят все, что вы скажете, и все вас услышат. Вот ваша речь.

Он протянул Шелку лист бумаги.

– Сначала прочитайте ее, так будет лучше. Вставьте свои мысли, если хотите. Однако я бы не стал слишком далеко удаляться от текста.

Слова ползли по листу, словно муравьи, некоторые несли значение в своих черных челюстях, большинство – нет.

«Повстанческие силы. Гражданская гвардия. Бунтовщики. Комиссары и Аюнтамьенто. Армия. Стражи Аламбреры. Повстанцы и Гвардия. Мир».

Наконец-то это слово. Мир.

– Хорошо. – Шелк дал листу упасть на колени.

Узик что-то крикнул кому-то во внешней комнате, подождал ответа, который пришел очень быстро, прочистил горло и поднес ухо к губам.

– Говорит генералиссимус Узик из гвардии кальде. Слушайте меня все сражающиеся и, особенно, мятежники. Вы сражались, потому что хотели сделать патеру Шелка кальде, но кальде Шелк с нами. Он с гвардией, потому что знает, что мы с ним. Теперь вы, солдаты. Ваш долг – повиноваться нашему кальде. Он сидит здесь рядом со мной. Слушайте его приказы.

Шелку отчаянно хотелось оказаться за своим старым выщербленным амбионом; он говорил, а его руки слепо искали амбион, шелестя бумагой.

– Мои товарищи-граждане! Генералиссимус Узик сказал вам чистую правду. Разве мы не… – Слова, казалось, были склонны прятаться за его трясущимися пальцами. – Разве мы, каждый из нас, не жители Вайрона? Мой друг, гражданин! В этот исторический день… – почерк расплылся, и следующая строчка началась с наполовину бессмысленной фразы.

– Нашему городу грозит страшная опасность, – сказал он. – Я думаю, что опасность грозит всему Витку, хотя и не уверен.

Он кашлянул и сплюнул на ковер запекшуюся кровь.

– Пожалуйста, извините меня. Меня ранили. Но это не имеет значения, потому что я не собираюсь умирать. Как и вы, если послушаете меня.

Он, слабо, услышал собственные слова, которые эхом отзывались в ночи за стенами Горностая: «Послушаете меня». Громкоговорители, о которых говорил Узик, рты с громоподобными голосами, каким-то образом слышали его и каким-то образом повторяли его мысли.

Дверь в бальнеум открылась. Квезаль, появившийся в дверном проеме, ободряюще кивнул, и Орев вернулся на свой пост на кроватном столбике.

– Невозможно восставать против самих себя, – сказал Шелк. – Значит, нет никакого восстания. Нет бунта, и вы не бунтовщики. Да, мы можем сражаться друг против друга, и мы именно это и делали. Это было необходимо, но время необходимости уже прошло. Опять есть кальде – я ваш кальде. Нам был нужен дождь, и дождь пошел.

Он замолчал и посмотрел на богатые дымно-серые шторы.

– Мастер Меченос, не могли бы вы открыть это окно, пожалуйста? Спасибо.

Он глубоко и немного болезненно вдохнул холодный мокрый воздух.

– Мы получили дождь, и, насколько я могу судить о погоде, получим больше. Давайте же получим мир – это подарок, который мы можем сделать сами себе, и намного более ценный, чем дождь. Давайте получим мир.

(Что сказал тот капитан в гостинице миллион лет назад?)

– Многие из вас голодны. Мы планируем купить еду на деньги города и продать ее вам намного дешевле. Но не отдадим даром, потому что всегда есть люди, которые растранжирят все, что достается бесплатно. Но очень дешево, так что даже нищие смогут купить ее. Моя гвардия освободит из ям заключенных. Утром генералиссимус Узик, Его Святейшество Пролокьютор и я отправимся в Аламбреру, и я отдам приказ. С этого мгновения все заключенные помилованы – я помиловал их. Они будут голодны и слабы, так что, пожалуйста, разделите с ними вашу еду.

Он вспомнил свой голод, голод в доме авгура, и еще более страшный голод под землей, грызущий голод, который превратился во что-то вроде болезни к тому времени, когда Мамелта нашла в подземной башне странную дымящуюся еду.

– В этом году у нас был плохой урожай, – сказал он. – Давайте молиться, каждый из нас, чтобы в следующем году он был лучше. Я часто молился об этом, и буду молиться снова; но если мы хотим иметь достаточно еды до конца жизни, нам нужна вода для наших полей в то время, когда дождя нет.

– Под нашим городом находятся древние туннели. Некоторые из вас подтвердят это, потому что они попадали в них, когда копали фундамент. Эти туннели достигают озера Лимна – я знаю это, потому что был там. Если мы сможем построить водозабор из озера – а я уверен, что сможем, – мы будем использовать туннели, чтобы доставлять воду на фермы. Тогда у нас будет полно дешевой еды, и надолго. – Он хотел сказать «пока не придет время оставить виток», но проглотил слова и замолчал, глядя на серые шторы, волнуемые легким ветром, и слушая свой голос через открытое окно.

– Если вы сражались за меня, больше не используйте ваше оружие, если на вас не нападут. Если вы из гвардии, вспомните, что вы клялись подчиняться приказам ваших офицеров. – (Он не был в этом уверен, но это было настолько вероятно, что он не побоялся это утверждать.) – И, в конечном счете, генералиссимусу Узику, который командует как гвардией, так и Армией. И вы уже слышали, что он сказал. Он за мир. Как и я. – Узик указал на себя, потом на ухо, и Шелк добавил: – Вы еще услышите его, очень скоро.

Он чувствовал, что тенеподъем должен был наступить – и действительно, время пришло, настал час первого света, время для утренней молитвы Фелксиопе; тем не менее, город за серыми шторами еще оставался в полутьме.

– Тем же из вас, кто лоялен Аюнтамьенто, я могу сказать следующее. Во-первых, вы сражаетесь – и умираете, многие из вас – за орган, который нет необходимости защищать. Ни я, ни генералиссимус Узик, ни генерал Мята не собираются уничтожать его. Так почему бы не быть миру? Помогите нам заключить мир!

И второе. Аюнтамьенто было создано нашей Хартией. Если бы не Хартия, оно бы не имело право существовать, и не существовало бы. Наша Хартия гарантирует вам – вам, народ Вайрона, а не только чиновникам – право выбрать нового кальде, если должность вакантна. И тогда Аюнтамьенто подчинится тому кальде, которого вы выбрали. Мне не нужно говорить вам, что наша Хартия исходит от бессмертных богов. Вы все это знаете. Генералиссимус Узик и я спросили совета у Его Святейшества Пролокьютора по вопросу кальде и Аюнтамьенто. Он здесь, с нами, и, если я неправильно информировал вас, он, я уверен, поправит меня.

Квезаль, левой рукой, взял ухо; правая начертила дрожащий знак сложения.

– Благословляю вас Самым Священным именем Паса, Отца Богов, а также Милостивой Ехидны, его супруги, и их Сыновей и Дочерей, сегодня и навсегда, и именем их старшей дочери, Сциллы, Покровительницы…

Он говорил и говорил, но Шелк уже забыл о нем; открылась дверь гардеробной, и через нее вошла Гиацинт, изумительно выглядевшая в текучем платье из розового шелка.

– Стекло в гардеробной только что сказало мне, что Аюнтамьенто предложило десять тысяч тому, кто тебя убьет, – тихо сказала она, – и еще по две тысячи за Уззи и Его Святейшество. Я подумала, что ты должен знать.

Шелк кивнул и поблагодарил ее.

– Этого и надо было ожидать, – пробормотал Узик.

– Задумайтесь, дети мои, – продолжал Квезаль, – насколько больно видеть Жгучей Сцилле, как сыновья и дочери основанного ей города вырывают глаза друг другу. Она дала нам все, что требуется для жизни. И, самое главное, нашу Хартию, основу мира и справедливости. Если мы желаем заслужить милость богини, нам нужно только вернуться к ее Хартии. Если мы желаем мир, который мы потеряли, нам тоже нужно только вернуться к ее Хартии. Я знаю, что мы желаем справедливости. Я сам ее желаю, ведь Великий Пас посеял в груди каждого человека желание справедливости. Даже худшие из нас желают жить в святости. Возможно, что есть несколько неблагодарных, которые не хотят, но их очень мало. Мы желаем всего этого, и мы можем получить все это, и совсем просто. Давайте вернемся к нашей Хартии. Это именно то, чего желают боги. Давайте примем помазанного авгура, патеру-кальде Шелка. И этого желают боги. Чтобы соответствовать поддержанной Сциллой Хартии, мы должны иметь кальде, и даже самые малые дети знают, на кого пал выбор. Если у вас есть хотя бы малейшие сомнения в этом, дети мои, я прошу вас проконсультироваться у помазанного авгура, на чьем попечении вы находитесь. Такой есть, как вы знаете, в каждом районе. Или вы можете спросить первого, которого увидите, или любую святую сивиллу. Они расскажут вам, что путь долга совсем не труден, но прост и гладок.

Квезаль на мгновение замолчал, сделав выдох с легким шипением.

– А теперь, дети мои, самый болезненный предмет. Сейчас до меня дошла весть, что демоны в человеческом облике хотят уничтожить нас. Изрыгая ложь и злобу, они обещают за нашу кровь деньги, которых у них нет и которые они не заплатят. Не верьте их лжи, которая оскорбляет богов. Тот, кто убивает за деньги хорошего человека, – хуже демона, а тот, кто убивает за деньги, которые он никогда не увидит, – глупец. Хуже, чем глупец, полный придурок.

Узик протянул к уху руку, но Квезаль покачал головой:

– Дети мои, скоро тенеподъем. Новый день. Пускай это будет день мира. Давайте встанем вместе. Встанем рядом с богами и их Хартией, рядом с кальде, которого они выбрали для нас. А сейчас я хочу проститься с вами, но вскоре надеюсь встретиться лицом к лицу и благословить вас за мир, который вы дали нашему городу. Но мне кажется, что генералиссимус Узик хочет опять поговорить с вами.

Узик прочистил горло:

– Это генералиссимус. Немедленно прекратить все операции против мятежников. Каждый офицер несет ответственность за выполнение моего приказа и за все действия его подчиненных и солдат, если они последуют. Кальде Шелк и Его Святейшество отправляются в город на одном из наших поплавков. Я ожидаю, что каждый офицер, каждый рядовой и каждый солдат продемонстрирует при встрече с ними лояльность и дисциплину. Мой кальде, вам есть что добавить?

– Да, есть. – Шелк наклонился вперед и заговорил прямо в ухо: – Пожалуйста, прекратите сражаться. Как я уже сказал, это было необходимо, но стало бессмысленно. Майтера Мята, остановите их, если можете. Генерал Мята, пожалуйста, остановите их. Мир у нас в руках – с того мгновения, как мы примем это, мы все победили.

Шелк выпрямился, наслаждаясь чудом уха. Он подумал, что оно действительно похоже на черный цветок, цветок, который расцветает ночью; и, потому что он расцвел, скоро наступит тенеподъем, даже если ночь кажется такой же темной, как всегда.

– Мы будем с вами через несколько минут, – добавил он уху. – Мы прилетим на поплавке, о котором говорил генералиссимус Узик. Пожалуйста, не стреляйте в нас. И, безусловно, мы не будем стрелять в вас. Ни один из нас. – Он повернулся к Узику за подтверждением, и тот энергично кивнул.

– Даже если вы выстрелите в меня. Я буду стоять, если смогу, так что вы сможете меня увидеть. – Он замолчал. «Что еще сказать?»

Ослабленные, как отдаленный гром уходящей грозы, его слова вернулись к нему через окно:

– Сможете меня увидеть.

– Те, кто сражались за Вайрон, получат награду, независимо от стороны, на которой они сражались. Майтера Мрамор, если ты можешь слышать меня, подойди к поплавку, пожалуйста. Ты мне срочно нужна, так что, пожалуйста, подойди. Гагарка и Синель, вы тоже. – Быть может, Киприда вселилась в Гиацинт, сделав ее неотразимой? Может ли она обладать двумя женщинами одновременно? На мгновение он представил себе, как задает этот вопрос своим преподавателям в схоле. Он подумал, что должен закончить речь, воззвав к богам; но истрепанные временем почтительные обращения застряли в горле.

– А пока я не увижу вас, – наконец сказал он, – пожалуйста, молитесь за меня… за наш город и за всех нас. Молитесь Доброй Киприде, которая и есть любовь. И, особенно, молитесь Внешнему, потому что он тот самый бог, чье время пришло, и я – та помощь, которую он послал нам.

Он разрешил руке, которая держала ухо, упасть, и Узик забрал ухо у него.

– За что мы все его благодарим, – сказал Узик.

– Атас, – пробормотал Орев.

После этого никто не говорил. Хотя в спальне находились и Узик, и его хирург, и Меченос, и Квезаль, она казалась пустой. Над Палатином повисла тишина. Не кричали уличные торговцы, рекламируя свои товары; не говорили ружья.

Мир.

Мир здесь, по крайней мере; для тех, кто находился на Палатине и вокруг него, наступил мир. Это казалось невероятным: сотни – нет, тысячи – перестали сражаться только потому, что он, Шелк, сказал им перестать.

Он почувствовал себя лучше; возможно, мир, как переливание крови, заставляет почувствовать себя лучше. Он стал сильнее, но еще недостаточно силен. Хирург влил в него кровь – много крови, – пока он спал, и этот сон был чем-то похож на кому, потому что даже игла хирурга не разбудила его. Чья-то кровь – чья-то жизнь – разрешила ему жить, хотя прошлой ночью он был уверен, что умрет этой. Ясно, что предчувствия, рожденные слабостью, не сбылись; он должен это запомнить. При помощи друзей человек может творить свою судьбу.