Текст книги "Кальде Длинного Солнца"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Глава девятая
Победа

Меченос, как выяснилось, побывал во Дворце и принес одну из прекрасных сутан Прилипалы. Она удивительно хорошо подошла Шелку, хотя ее мягкая ткань намекала на мрачную роскошь, которую он нашел отвратительной.

– Без нее люди не узнают тебя, парень, – сказал Меченос. Шелк, тряхнув головой, спросил себя, смогут ли они узнать его в этом.

Вернулся Узик.

– Я приказал установить побольше ламп на ваш поплавок, кальде. И флаг на антенну. Большинство ламп будут направлены на вас, две – на флаг. – Не ожидая ответа, он спросил хирурга: – Он готов?

– Он не может долго ходить, – сказал хирург.

– Я обойду весь город, если понадобится, – сказал им Шелк.

– Он должен полежать, пока не придет время идти, – заявила Гиацинт, и он, чтобы угодить ей, так и сделал.

Прошло не больше полминуты, или так показалось, а Меченос и хирург уже положили его на носилки. Гиацинт шла рядом с ним, как и тогда, когда официанты вынесли его из оранжереи, и ему показалось, что вместе с ней идет сад его мамы; с другой стороны шел сыпавший благословениями Квезаль, чья сутана из темно-красного бархата отдавала холодной ветреной темноте смешанные запахи ладана и чего-то еще. Для его уха фру-фру-фру юбки Гиацинт и виш-шиш сутаны Квезаля звучали громче, чем хлопанье флага Узика. Труперы, щелкая каблуками, отдавали честь. Один встал на колени ради благословения Квезаля.

– Было бы лучше, – сказал Узик, – если бы вы, кальде, сумели сами сесть в поплавок. Вы в состоянии?

Он мог, конечно, и встал с носилок, помогая себе тростью Меченоса. Вдали раздался ружейный залп; за ним последовал слабый крик, неразборчивый и нереальный.

– Муж бой, – прокомментировал Орев.

– Некоторые, – сказал ему Шелк. – Вот почему мы идем.

Из входного люка сочился слабый свет; хирург, уже сидевший внутри, помог ему войти.

– У Крови был открытый поплавок, – припомнил Шелк. – И там был прозрачный купол – через его верхушку можно было видеть почти так же хорошо, как через воздух, – и, когда купол опускали, в поплавке можно было стоять.

– В этом тоже можно стоять, вот здесь, – сказал хирург. Он провел Шелка на место. – Видите? Здесь вы прямо под турелью.

Выпрямившись, Шелк кивнул:

– Я ехал в одном из таких вчера – и сидел снаружи, когда дождь прекратился. Но там было меньше места, чем в этом. – Потому что большую часть места занимали трупы, в том числе тело доктора Журавля.

– Мы выгрузили очень много боеприпасов, кальде, – сказал ему трупер, управлявший поплавком.

Шелк едва не кивнул опять, хотя трупер не мог видеть его голову. Он нашел лесенку, которую помнил, – похожую на паутину штуковину из тонких металлических стержней, – и осторожно, но уверенно, взобрался к открытому люку на верхушке турели.

– Плох вещь, – нервно сообщил ему Орев. – Вещь блеск.

– Ты имеешь в виду эту жужжалку? – Шелк улыбнулся, к собственному удивлению. Жужжалка была матово-черная, из открытой казенной части смотрела блестящая сталь. – Они не будут стрелять из этого по нам, Орев. Я надеюсь, что они вообще не будут стрелять ни в кого.

Снизу прилетел голос хирурга:

– Кальде, там есть сидение для стрелка и штуки, в которые вы можете поставить ноги.

– Стремена. – А это голос Узика, без сомнения.

Шелк забросил себя на кожаное сидение, едва не выпустив трость Меченоса. Вокруг поплавка виднелись конные офицеры; полная рота труперов стояла по стойке вольно на улице за ним. Слуга, впустивший его в гостиницу Горностая, смотрел на все это со своего поста у двери; Шелк махнул ему тростью, и тот махнул в ответ, его улыбка сверкнула белым пятном в темноте.

«Опять собирается дождь, – подумал Шелк. – Не думаю, что у нас было такое темное утро с весны».

У его локтя поднялась голова Квезаля.

– Я собираюсь побыть рядом с вами, патера-кальде. Они нашли ящик, на котором я могу стоять.

Шелк сказал так твердо, как только мог:

– Я не могу сидеть, пока Ваше Святейшество стоит.

В передней части поплавка открылся люк; оттуда высунулись голова и плечи Узика – он говорил с кем-то внутри.

Квезаль коснулся руки Шелка холодными сухими пальцами, в которых, казалось, не было костей.

– Вы ранены, патера-кальде, и более слабы, чем думаете. Продолжайте сидеть. Я так хочу. – Его голова поднялась до уровня головы Шелка.

– Как желает Ваше Святейшество. – Держась обеими руками за край люка, Шелк приподнял тело, непривычно не желающее сотрудничать. На какое-то мгновение ему показалось, что движение потребовало непомерных усилий; сердце билось как сумасшедшее, руки тряслись; потом одна нога нашла уголок ящика, на котором стоял Квезаль, и он сумел приподняться и сесть на комингс открытого люка турели.

– Место стрелка остается для Вашего Святейшества, – сказал он.

Поплавок поднялся в воздух и заскользил вперед. Голос Узика, более громкий, чем рев моторов, достигал, казалось, любой улицы в городе:

– Народ Вайрона! Наш новый кальде идет к вам, как и обещал. Рядом с ним находится Его Святейшество Пролокьютор, который подтвердил, что кальде Шелк завоевал милость всех богов. Приветствуйте его! Следуйте за ним!

Искрящийся белый свет вспыхнул слева и справа, меньше чем в ярде от Шелка, почти ослепив его.

– Дев идти! – воскликнул Орев.

Черный гражданский поплавок вклинился между их поплавком и труперами и теперь расталкивал конных офицеров. Впереди, рядом с водителем, стояла Гиацинт; пока Шелк, открыв рот, глядел на нее, она переступила через то, что, наверно, было низким невидимым барьером, и шагнула на полированный круглый нос.

– Твоя палка! – крикнула она.

Шелк крепко взялся за рукоятку, наклонился настолько далеко, насколько осмелился, и протянул ей трость; гражданский поплавок все приближался, пока его капот не коснулся задней части поплавка, на котором ехал он.

И Гиацинт прыгнула, розовая юбка билась вокруг ее босых ног, поднимаемая вверх воздуходувками. Какое-то мгновение он был уверен, что она упадет. Но она ухватилась за трость и твердо встала на наклонной задней палубе поплавка, триумфально махнув конным офицерам, большинство из которых махнуло ей в ответ или отдало честь. Поплавок, в котором она ехала, повернулся и исчез в полумраке за их огнями, но Шелк успел узнать водителя, того самого, который в ночь фэадня привез его домой.

Гиацинт озорно усмехнулась:

– Ты выглядишь так, как будто увидел привидение. Не ожидал такой компании, а?

– Я думал, что ты внутри. Я не должен был… прости, Гиацинт. Мне ужасно жаль.

– Ты должен был. – Он приложил ухо к ее губам, чтобы услышать ее, она куснула его и поцеловала. – Уззи отослал меня. Не говори ему, что я здесь.

Потерявшись в ее чудесном лице, Шелк мог только вздохнуть.

Квезаль поднял посох, давая благословение, хотя Шелк не мог видеть никого, кроме конных офицеров, за ярким светом, окружавшим их троих. Рев поплавка стал тише; изредка поплавок со скрипом покачивался, заставляя предположить, что в это мгновение его днище скреблось о булыжники.

– Ты сказала, что возьмешь поплавок, – сказал Шелк Гиацинт, – и я подумал, что ты, просто, ну, позаимствуешь его.

– Я не умею управлять им. – Сидя, она подвинулась ближе, держась за комингс люка турели. – А ты? Но водитель – мой друг, и я дала ему немного денег.

Они завернули за угол, и бесчисленные глотки приветствовали их из темноты за ослепляющим светом.

– Мы идем за Шелком! – крикнул кто-то.

Брошенная хризантема задела его щеку, и он махнул рукой в ответ.

– Да здравствует кальде! – крикнул другой голос. Разразилась буря оваций, и Гиацинт махнула и улыбнулась, как если бы сама была кальде, вызвав новую вспышку.

– Куда мы едем? Уззи сказал тебе?

– В Аламбреру. – Шелку приходилось кричать, чтобы его услышали. – Мы освободим заключенных. Потом Хузгадо.

Баррикада Лианы – нагромождение ящиков и всякой мебели – была разомкнута, чтобы дать им пройти.

За его спиной Квезаль призывал Девятку:

– Именем Чудотворной Молпы, вы благословлены. Именем Мрачного Тартара…

«Все эти несчастные люди доверяют богам, – подумал Шелк, – и поэтому они сделали меня своим предводителем. Тем не менее, я чувствую, что вообще не могу доверять никаким богам, даже Внешнему».

– Только дурак может, патера-кальде, – небрежно сказал Квезаль, как будто они болтали за ланчем.

Шелк недоуменно поглядел на него.

– Разве я не говорил вам, как делал все, чтобы помешать теофаниям? Те, кого мы называем богами, не более, чем призраки. Сильные призраки, но только потому, что обладали этой силой при жизни.

– Я… – Шелк сглотнул. – Я не сознавал, что говорю вслух, Ваше Святейшество; моя мысль совершенно неуместна.

Орев опасливо пошевелился на его плече.

– Нет, не говорили, патера-кальде. Я видел ваше лицо, и у меня большой опыт. Не глядите на меня или на вашу юную женщину. Глядите на людей. Машите им. Смотрите прямо перед собой. Улыбайтесь.

Оба замахали, и Шелк попытался улыбнуться. Его глаза уже приспособились к яркому свету, и он замечал впереди себя, за конными офицерами, расплывающиеся фигуры, многие из которых махали ему карабинами, как он махал тростью.

– Ехидна сказала нам, что Пас мертв, – рискнул сказать он сквозь зубы. – Вы, Ваше Святейшество, подтвердили это.

– Да, мертв, и уже давно, – согласился Квезаль, – кем бы он ни был, бедолага. Убит собственной семьей, что было неизбежно. – Он ловко поймал букет. – Благословляю вас, дети мои. Благословляю, благословляю… Пусть Великий Пас и бессмертные боги улыбаются вам и всему, чем вы владеете, всегда!

– Шелк кальде! Да здравствует Шелк!

– Нас приветствует весь город! – счастливо сказала ему Гиацинт.

Он кивнул, чувствуя, что его улыбка становится теплой и настоящей.

– Поглядите на них, патера-кальде. Это их мгновение. Ради этого они проливали кровь.

– Мир! – крикнул Шелк толпе теней, махая тростью. – Мир!

– Мир! – подтвердил Орев и, взмахнув крыльями, перепрыгнул на голову Шелка. День наконец-то разгорелся, решил Шелк, несмотря на черное грозовое облако, нависшее над городом. Как кстати, что тенеподъем должен начаться именно сейчас – мир и солнечный свет вместе! Смеющаяся женщина махнула ему веточкой вечнозеленого дерева, символом жизни. Он помахал в ответ и улыбнулся, встретившись с ней взглядом, и она, казалось, от радости едва не упала в обморок.

– Только не начинай кидать цветы самому себе, – сказала Гиацинт с притворной серьезностью. – Очень скоро они будут проклинать тебя.

– Тогда давай наслаждаться, пока можем. – При виде женщины с веточкой, он вспомнил одну из десяти тысяч картин, которые Внешний показал ему: герой едет верхом через какой-то чужеземный город, а ликующая толпа машет ему большими веерообразными листьями. Убьют ли Ехидна и ее дети Внешнего? Во внезапной вспышке озарения он почувствовал, что они уже пытались.

– Смотри! Это Орхидея машет рукой из своего дома.

Луч, направленный на флаг, ясно высветил ее, высунувшуюся из окна второго этажа, того самого, из которого Киприда позвала его; она наклонилась так сильно, что могла в любой момент упасть. Значит, они летят по Ламповой улице; Аламбрера уже недалеко.

Пока Гиацинт посылала Орхидее воздушный поцелуй, что-то прожужжало мимо уха Шелка и, как гонг, ударилось в переднюю палубу. Пронзительный вой и раскатистый взрыв, за которыми последовал треск жужжалок. Кто-то прокричал кому-то, что нужно спуститься, и кто-то внутри поплавка схватил Шелка за сломанную щиколотку и потянул.

Он посмотрел вверх, где нечто новое и громадное заполнило все небо, хотя и не было облаком. Еще один вой, более громкий и становящийся еще пронзительнее, и Ламповая улица взорвалась перед ним, усыпав пылью лицо и бросив что-то твердое в голову.

– Быстрее! – крикнул Узик и нырнул вниз, захлопнув за собой передний люк.

– Патера-кальде, внутрь!

Вместо этого он схватил Гиацинт в руки, уронив трость в поплавок, который уже мчался по Ламповой улице, разбрасывая людей, как солому. Она закричала.

Вот и Тюремная улица, над которой нависла неодолимая стена Аламбреры. В воздухе перед ней висел одинокий трупер с крыльями – женщина-трупер, судя по выпирающей груди, – которая наводила карабин. Шелк, все еще держа Гиацинт, соскользнул с комингса и упал на человека внизу.

Они растянулись на полу поплавка: клубок рук и ног, как жуки, сметенные в кувшин. Кто-то наступил ему на плечо и залез на паукообразный трап. Люк турели с грохотом закрылся.

– Быстрее, сержант! – рявкнул Узик из передней части поплавка.

– Мы получаем вектор, сэр.

Шелк попытался сделать все сразу: извиниться, натянуть юбку Гиацинт (о которой сама Гиацинт, похоже, не заботилась ни на картбит) на ее округлые бедра и встать в пространстве, в котором он не смог бы даже распрямиться. Не получилось ничего.

Что-то, как молотом, ударило по поплавку, превратив его ровное покачивание во что-то другое: он покатился и нырнул, потом опять выровнялся, напрягшийся мотор ревел как раненый бык. Клуб маслянистого черного дыма, воняющего рыбой, просочился в отсек.

– Быстрее! – заорал Узик.

Как бы отвечая на его крик, пулемет на турели заговорил, стук, который длился и длился, как будто стрелок намеривался убить весь город.

Протиснувшись мимо Меченоса и хирурга, Шелк посмотрел через плечо Узика. На стекле перед тем танцевали огненные красные буквы: «НЕДОПУСТИМЫЙ ВЕКТОР».

Что-то хлопнуло по скошенной передней палубе над их головами, и грохот мотора достиг оглушающего крещендо; Шелк почувствовал, как их бросило назад.

Внезапно их движение изменилось.

Поплавок больше не раскачивался и не мчался. Шум мотора ослабел настолько, что стала слышна пронзительная песня воздуходувок. Потом он превратился в мучительный визг и растаял. На панели управления вспыхнул красный свет.

Во второй раз за все время в поплавке Шелк почувствовал, что по-настоящему плывет – то самое странное ощущение, которое он испытал в движущейся комнате, когда ехал в ней вместе с Мамелтой.

Гиацинт за его спиной открыла рот от удивления. Со стороны Узика в воздух поднялся странный предмет, лениво совершивший четверть оборота едва ли не в пяди от его носа, прежде чем Шелк узнал его. Большой игломет, похожий на тот, который заткнут за его пояс; он выскочил как поплавок, никем не подталкиваемый, из кобуры Узика.

– Смотри! Смотри! Они поднимают нас! – Гиацинт уставилась в стекло, ее полные груди прижались к его спине.

Шелк выудил игломет Узика из воздуха и вернул в кобуру. Опять поглядев в стекло, он увидел расползающийся узор из изломанных линий, там и здесь освещенный багровыми искорками. Шелк решил, что узор выглядит как город в небоземлях, хотя казался намного ближе. Заинтригованный, он открыл собачку люка над сидением Узика и откинул крышку. Едва он закончил, как обе его ноги оторвались от пола; он попытался схватиться за собачку, но промахнулся всего на полпальца, и стал выплывать наружу, как игломет Узика, пока кто-то внутри не поймал его за ногу.

Перед ним расстилался тот самый безграничный узор, часть которого он видел в стекле: сумеречный небогород, окруженный коричневыми, сожженными солнцем полями и жавшимися друг к другу деревушками; и, с одной стороны, серебряное зеркало, закрепленное вьющейся серовато-коричневой лентой. Пока Шелк глядел, разинув рот, Орев взлетел с его плеча и исчез в полумраке.

– Мы летим. – Недоверие и смятение превратили слова во вздох, который улетел вместе с черной птицей. Шелк кашлянул, сплюнув запекшуюся кровь, и попытался снова: – Мы летим вверх ногами. Я вижу Вайрон и озеро, и даже дорогу к озеру.

– Взгляните назад, патера-кальде, – сказал Квезаль изнутри поплавка.

Они были уже ближе, совсем близко к огромному темному животу штуки, заслонившей небо. Под ней на кабелях, казавшихся не толще паутинок, свисала конструкция, похожая на лодку со многими короткими веслами; Шелк судорожно вздохнул и выдохнул, прежде чем сообразил, что «весла» – стволы пушек, и еще полминуты протекло, прежде чем он различил кроваво-красный треугольник на его днище.

– Ваше Святейшество…

– Вы не понимаете, почему они не стреляют в нас. – Квезаль тряхнул головой. – Мне кажется, что они еще не заметили нас. Ветер заставляет их держать воздушный корабль параллельно солнцу, так что они видят внизу темный город. И сейчас мы, с их точки зрения, мало чем отличаемся от узкой полоски. Но мы поворачиваемся, и вскоре они увидят нас во всей красе прямо под собой. Давайте нырнем внутрь и закроем люк.

Сейчас стекло показывало озеро Лимну. Глядя на его берег, протянувшийся от одного края стекла до другого, Шелк подумал об игломете Узика; казалось, что поплавок кувыркается по небу так же неторопливо.

– Ты совсем не боишься, а? – прошептала вцепившаяся в него Гиацинт. – Мы действительно ужасно высоко? – Она дрожала, как в лихорадке.

– Конечно, боюсь; и я ужасно испугался, когда оказался снаружи. – Он оценил свое эмоциональное состояние. – Я все еще очень испуган, но когда думаю о том, что происходит – и как возможно это объяснить, не прибегая к понятию «чудо», – я забываю о страхе. – Глядя в стекло, он попытался описать себе воздушный корабль.

– Что-то тащит нас вверх, парень! Так она сказала! Думаешь, мы можем это перерезать?

– Нечего перерезать, мастер Меченос. Если бы было, то, мне кажется, они бы знали, где мы, и расстреляли бы нас. Тут что-то другое. Кстати, это вы схватили меня за ногу? Спасибо.

Меченос покачал головой и показал на хирурга.

– Спасибо, – повторил Шелк. – Большое спасибо, доктор. – Он ухватился за плечо водителя: – Ты сказал, что мы получаем вектор. Что в точности это означает?

– Сообщение, которое получаешь, если плывешь слишком быстро на север или на юг, мой кальде. Тогда надо замедлиться. Предполагается, что это сделает монитор, если не сделаешь ты, но, почему-то, это не сработало.

– Понимаю, – кивнул Шелк, ободряюще, как он надеялся. – А почему поплавок должен был замедлиться?

– Когда поплавок слишком быстро движется на север, – вмешался Узик, – ты чувствуешь себя так, как будто кто-то сыпет на тебя песок. Это может тебе повредить, и заставляет всех в поплавке реагировать слишком медленно. А когда слишком быстро движется на юг, у тебя начинает кружиться голова. И чувствуешь себя так, как будто плывешь.

– Вы знаете форму Витка, патера-кальде? – едва слышно спросил Квезаль.

– Витка? Конечно. Цилиндр, Ваше Святейшество.

– Мы на внешней стороне цилиндра, патера-кальде, или на внутренней?

– Мы внутри, Ваше Святейшество. Иначе мы бы свалились с него.

– В точности. И что прижимает нас к поверхности? Что заставляет книгу падать, если вы ее уроните?

– Я не могу вспомнить название, Ваше Святейшество, – сказал Шелк, – но это та же сила, которая держит камень в праще перед тем, как его бросят.

Гиацинт уже не цеплялась за него, и сейчас ее рука нашла его ладонь, и он сжал ее.

– Пока мальчик раскручивает пращу, камень в ней не может выпасть. Виток поворачивается – это я понимаю! Если бы камень был… э… мышью, и эта мышь побежала бы в направлении вращения, она бы держалась на месте более надежно, как если бы пращу крутили быстрее. Но если бы мышь побежала в другую сторону, получилось бы так, как будто пращу крутят недостаточно быстро. И она бы упала.

– Стрелок! – Узик уставился на стекло. – Наведи пулемет. – Тот снял с предохранителя свою жужжалку, и красный треугольник опять появился в поле зрения.

– Тривигаунт, – выдохнула Гиацинт. – Сфингс не разрешает им изображать людей. Этот знак находится на их флаге.

* * *

Какое-то мгновение Гагарка стоял, не в состоянии вспомнить, где он или почему он пришел сюда. Упал ли он с крыши? Соленая кровь из разбитых губ струйкой текла в рот. Мимо него пронесся человек с руками и ногами не толще прутика и лицом бородатого черепа. Потом еще один, и еще.

– Не бойся, – прошептал слепой бог. – Будь храбрым и действуй разумно, и я защищу тебя. – Он взял Гагарку за руку, но не как Гиацинт, которая несколько минут назад вложила свою ладонь в руку Шелка, а как более старший и опытный человек берет руку молодого в мгновение кризиса.

– Все пучком, – сказал ему Гагарка. – Я не боюсь, только вроде как растерялся.

Рука слепого бога хорошо лежала в его, большой и сильной, с длинными крепкими пальцами; он никак не мог вспомнить имя слепого бога, и это его тревожило.

– Я Тартар и твой друг. Расскажи мне все, что видишь. Можешь вслух или мысленно, как хочешь.

– В центре стены я вижу большую дымящуюся дыру, – сообщил Гагарка. – Раньше ее не было, я уверен. Вокруг меня еще несколько мертвяков, помимо тех, которых замочили патера и я. И еще один трупер, вроде бы дохлый. Это баба. Ее крылья сломались, могет быть, когда она ударилась о землю. Все коричневое: крылья, и бриджи, и что-то вроде повязки на буферах.

– Коричневое?

Гагарка наклонился ближе.

– Не совсем. Желто-коричневое, скорее. Цвет грязи. Сюда идет Синель.

– Очень хорошо. Утешь ее, Гагарка, мой ночемолец. Этот дирижабль, он все еще над головой?

– Точняк, – сказал Гагарка, подразумевая своим тоном, что богу не требуется обучать его таким элементарным вещам. – Куда он денется. – Синель бросилась ему в объятия.

– Все пучком, Сиськи, – сказал он ей. – Все будет в ажуре. Увидишь. Тартар – мой кореш, – и, обращаясь к самому Тартару, добавил: – Там поплавок прыгунов, он падает в яму, только медленно, и стреляет. И вообще, в небе куча всего. Могет быть, пара сотен труперов, таких же, как та мертвая баба рядом со мной.

Слепой бог тихонько потянул его за руку.

– Мы пришли сюда из более маленькой ямы, Гагарка. Если ты не видишь путь наружу, лучше всего вернуться в туннели. Есть и другие выходы, я знаю их все.

– Погоди чуток. Я потерял мой клинок. Ага, вижу его. – Отпустив Синель, Гагарка прыгнул вперед, поднял тесак из лужи и вытер клинок о тунику.

– Гагарка, сын мой…

Он прогнал Наковальню тесаком:

– Патера, давай обратно в туннель, пока тебя не замочили. Так говорит Тартар, и он прав.

Сейчас поплавок спускался быстрее, почти так, словно падал. Глядя на него, Гагарка почувствовал, что он движется не прямо вниз, не так, как падают другие вещи. До последнего мгновения он, казалось, мог выпрямиться; но все-таки приземлился на бок и закувыркался.

Крошечное черное пятнышко, падавшее с намного большей высоты и намного быстрее, почти казалось стрелой к тому времени, когда достигло разрушенной стены Аламбреры, которая опять взорвалась, выбросив из себя пламя и дым. На этот раз от стены отлетели огромные куски коркамня, большие, как коттеджи. Гагарка подумал, что в жизни не видел ничего более прекрасного.

– Здесь Шелк! – гордо объявил Орев, опускаясь ему на плечо. – Птица принес! – В упавшем поплавке открылся люк.

– Тесак! – крикнула Синель. – Пошли! Мы идем обратно в туннель.

Гагарка махнул рукой, призывая ее к молчанию. Стена Аламбреры получила смертельный удар. Пока он смотрел на нее, трещины пробежали до ее основания, чтобы затем, как по волшебству, снова появиться на стенах ямы. Раздалось рычание, более низкое, чем любой гром. Стены Аламбреры и ямы с ревом рухнули; земля, на которой он пытался устоять, затряслась как в лихорадке. Пол-ямы исчезло под осыпью из камней, земли и разбитых плит. Кашляя от пыли, Гагарка попятился.

– Дыра ломать, – сообщил Орев.

Гагарка опять посмотрел на перевернутый поплавок – оттуда выбралось несколько мужчин и стройная женщина в розовом; пулемет на турели, неестественно скошенный, но направленный в небо, стрелял очередями по летающим труперам.

– Забери женщину, – сказал ему слепой бог. – Ты должен защитить ее. Женщина – жизненно важна. Этот – нет.

Он поискал глазами Синель, но она исчезла. Несколько скелетоподобных фигур исчезало в дыре, через которую он и она вошли в яму. Люди из поплавка последовали за ними; через тучи пыли он разглядел белобородого человека в грязно-черном и более высокого в зеленой тунике.

– Здесь Шелк! – Орев кружил над обеими бегущими фигурами.

Гагарка догнал их, когда они уже спускались по спиральной тропе; Шелк быстро хромал, опираясь на трость, женщина в розовом помогала ему. Гагарка схватил ее за волосы.

– Прости, патера, но я должен это сделать.

Рука Шелка метнулась к поясу, но Гагарка был быстрее – толчок в грудь, и Шелк покатился в более маленькую яму.

– Слушай! – крикнул слепой бог позади Гагарки; он прислушался, и услышал нарастающий вой следующей бомбы за секунду до того, как земля вздрогнула.

* * *

Шелк смотрел на умирающее тело авгура с радостью и сожалением. В конце концов, это – был – он сам. Квезаль и другой авгур, поменьше и помоложе, стояли на коленях подле него; рядом с ними стояли женщина в сутане авгура и еще один человек, почти такой же старый, как Квезаль.

В воздухе качались четки, раз за разом рисуя знак сложения:

– Я приношу тебе, патера Шелк, сын мой, прощение всех богов. Вспомни слова Паса…

Это было хорошо; и когда все кончится, он сможет уйти. Куда? Не имеет значения. Куда захочет. Наконец-то он свободен, и хотя он будет скучать по своей старой клетке, свобода – самое лучшее. Он взглянул через потолок из коркамня наверх и увидел только землю, но он знал, что над ней весь Виток и открытое небо.

– Умоляю тебя простить нас, живых, – сказал маленький авгур и опять начертил знак сложения; теперь, когда у него была возможность подумать об этом, Шелк понял, что этот символ никогда не принадлежал Пасу. Знак сложения – просто крест; он помнил, как майтера рисовала его на классной доске, когда он был мальчиком и учил арифметику. Символ Паса – не крест, а полый крест. Он потянулся к тому, который висел у него на шее, но тот исчез.

Более старый авгур:

– Я говорю от имени Великого Паса, Божественной Ехидны, Жгучей Сциллы.

Более молодой авгур:

– От имени Удивительной Молпы, Мрачного Тартара, Высочайшего Гиеракса, Заботливой Фелксиопы, Жестокой Фэа и Могучей Сфингс.

Более старый авгур:

– И также от имени всех младших богов.

Коркамень уступил место земле, а земля – более ясному и чистому воздуху, чем он когда-либо вдыхал. Гиацинт останется с Гагаркой; спутанная масса камней и сломанного коркамня зашевелилась и скользнула в сторону, открыв шарящую стальную руку. Он, радуясь, взлетел вверх.

Воздушный корабль Тривигаунта был коричневым жуком, бесконечно далеким, а Ослепительный Путь находился совсем рядом, но Шелк знал, что тот не может быть его конечным назначением. Он вгляделся в Путь и обнаружил, что это дорога из мишуры, спускающаяся в виток не больше яйца. Где же бессловесные звери? Духи других мертвых? Там! Двое мужчин и две женщины. Он мигнул, всмотрелся и мигнул опять.

– О, Шелк! Мой сын. Сынок! – Она была в его объятьях, он в ее, их слезы смешивались, слезы радости.

– Мама!

– Шелк, мой сын!

Его Виток был грязным и вонючим, бесплодным и предательским; этот был всем – радостью и любовью, свободой и чистотой.

– Ты должен вернуться обратно, Шелк. Он послал нас сказать тебе это.

– Ты должен, парень. – Мужской голос, по сравнению с которым голос Лемура казался пародией. Поглядев вверх, он увидел резное коричневое лицо из шкафа матери.

– Мы – твои родители. – Высокий синеглазый мужчина. – Твои отцы и матери.

Вторая женщина ничего не сказала, но ее глаза выдавали правду.

– Ты была моей мамой, – сказал он. – Я понимаю.

Он посмотрел вниз, на свою замечательную маму.

– Ты всегда будешь моей мамой. Всегда!

– Мы будем ждать тебя, Шелк, мой сын. Мы все. Помни.

* * *

Что-то обмахивало его лицо.

Он открыл глаза. Рядом с ним сидел Квезаль, его длинная бескровная рука раскачивалась регулярно и без усилий, как маятник.

– Добрый полдень, патера-кальде. По меньшей мере, мне кажется, что сейчас может быть полдень.

Он лежал на земле и глядел на потолок из коркамня. Боль ударила в шею; голова, обе руки, обе ноги, нижняя часть торса, все они болели – и каждая часть по-своему.

– Лежите спокойно. Хотел бы я дать вам воды. Как вы себя чувствуете?

– Вернулся обратно в свою грязную клетку. – Он вспомнил, слишком поздно, что забыл добавить Ваше Святейшество. – Раньше я вообще не знал, что это клетка.

Квезаль надавил ему на плечо.

– Пока не садитесь, патера-кальде. Я собираюсь задать вам вопрос, но не воспринимайте его как какую-то проверку. Это только обсуждение. Согласны?

– Да, Ваше Святейшество, – он кивнул, хотя кивок потребовал огромных усилий.

– Вот мой вопрос. И мы об этом только говорим. Если я помогу вам, вы сможете идти?

– Мне кажется, что да, Ваше Святейшество.

– Вы говорите очень слабым голосом. Я проверил вас и не нашел сломанных костей. Мы, все четверо, сидели рядом с вами, но…

– Мы упали, верно? Мы летели на поплавке гражданской гвардии, кружили над городом. Мне это приснилось?

Квезаль покачал головой.

– Вы, я и Гиацинт. Полковник Узик и Орев. И…

– Да, патера-кальде?

– Трупер – два трупера – и старый учитель фехтования, которого кто-то представил мне. Я не могу вспомнить его имя, но, может быть, он мне тоже приснился. Слишком неправдоподобно.

– Он на некотором расстоянии от нас, в туннеле, патера-кальде. У нас неприятности с заключенными, которых вы освободили.

– Гиацинт? – Шелк попытался сесть.

Квезаль, положив обе руки на плечи, удержал его.

– Лежите спокойно, или я ничего не расскажу вам.

– Гиацинт? Ради… ради всех богов! Я должен знать!

– Мне они не нравятся, патера-кальде. Как и вам. Почему кто-то из нас должен говорить кому-нибудь что-нибудь ради них? Я не знаю. Хотел бы я знать. Она может быть мертвой. Не могу сказать.

– Расскажите мне, что случилось, пожалуйста.

Безволосая голова Квезаля медленно качнулась из стороны в сторону.

– Было бы лучше, патера-кальде, если бы вы рассказали мне. Вы были очень близко к смерти. Мне нужно понять, что вы забыли.

– В этих туннелях есть вода. Я уже был в них, Ваше Святейшество. В некоторых местах ее очень много.

– Этот не из таких. Если вы настолько пришли в себя, чтобы понять, насколько вы больны, и сдержите обещание, я достану вам немного. Вы помните, как благословляли толпу вместе со мной? Расскажите мне об этом.

– Мы пытались принести мир – мир для Вайрона. Кровь купил его… нет, Мускус, но Мускус – только орудие Крови.

– Купил город, патера-кальде?

Рот Шелка открылся и закрылся вновь.

– Что такое, патера-кальде?

– Да, Ваше Святейшество, купил. Он, и другие вроде него. Я не думал об этом, пока вы не спросили. Меня сбили с толку разные вещи.

– Что за вещи, патера-кальде?

– Мир и спасение моего мантейона. Внешний попросил меня спасти его, а потом разразилось восстание, и я решил, что спасу его только в том случае, если смогу установить мир, потому что люди сделали меня кальде, и я спасу его, восстановив закон. – Несколько секунд Шелк лежал молча, с полузакрытыми глазами. – Кровь – такие люди, как Кровь – украли город, каждую его часть, за исключением Капитула, а Капитул сопротивлялся только потому, что вы были его главой, Ваше Святейшество. Когда вы уйдете…