Текст книги "Озеро Длинного Солнца"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Майтера Мрамор заботливо посмотрела на него.

– Никто не мог ожидать, что тебе придется все это делать, патера.

– И прошлым вечером, когда, если так можно выразиться, я только начал становиться на ноги, произошло еще много всякого. И вот сегодня Киприда удостоила нас посещением – первый мантейон в Вайроне за двадцать лет. Если…

– Это совершенно удивительно, – прервала его майтера Мрамор. – Я все еще пытаюсь приспособиться к нему, если ты понимаешь, о чем я говорю, пытаюсь интегрировать его в мои рабочие параметры. Но это лишь… ну, патера, например, эта покупка у Кабачка. Я видела лозунг «Восстановить Хартию!», намалеванный на стене дома. И теперь еще это, в нашем мантейоне. Будь осторожен!

– Буду, – пообещал Шелк. – Как я пытаюсь объяснить, я опять восстановил мое внутреннее спокойствие. Я сделал то, что, как ты сказала, ты пыталась сделать – включил все события в мои рабочие как-бы-ты-ни-назвала-их, мой способ мышления. Пока мы ехали в катафалке, у меня было время все обдумать и сравнить свои впечатления с тем, что я прочитал в Писаниях. Ты помнишь абзац, который начинается так: «Высшая природа, которая управляет всем, скоро изменит все вещи, которые вы видите, и из их субстанции создаст другие вещи, для того чтобы виток мог всегда оставаться новым»?

Учитывая наше последнее жертвоприношение, это означает, что Элодея, конечно, опять возродится, травой и цветами. И, тем не менее, дома этот абзац поразил меня до глубины души; его как будто написали именно для того, чтобы я прочитал его сегодня. Хотел бы я, чтобы мог учить других людей таким идеям, которые произвели бы на них хотя бы половину того впечатления, которое этот абзац произвел на меня. Читая, я осознал, что та мирная жизнь, которую я представлял себе, та жизнь, которая, как я надеялся, будет продолжаться без препятствий и почти без событий до того времени, когда я состарюсь, – не больше, чем текущее состояние дел в бесконечном потоке состояний. Мой последний год в схоле, например…

– Когда я постучала, ты ведь вроде сказал, что эти куски мяса для меня, патера? Ты имел в виду, что они избавят меня от работы по приготовлению главного блюда, и я буду тебе очень признательна. Они великолепно пахнут. Я чувствую, что майтера Роза и майтера Мята получат от них огромное удовольствие.

Шелк вздохнул.

– Ты хочешь мне сказать, что пришло время перевернуть их, верно?

– Нет, патера. Пришло время положить их на тарелку. Ты уже переворачивал их.

Он заковылял к плите. Пока он разговаривал с Лисенком и майтерой Мрамор, Орев расправился с мясом для кошек; остатки были разбросаны по столу, вдобавок к тем, что валялись на полу. Нижние стороны жаркого были аппетитно коричнево-золотые. Шелк положил их на самое большое блюдо из буфета, накрыл чистой салфеткой и протянул майтере Мрамор, по-прежнему стоявшей по другую сторону порога.

– Спасибо тебе большое, патера. – Она заглянула под салфетку. – О, нет! Разве они не великолепны! Надеюсь, что ты сохранил для себя по меньшей мере три куска.

Шелк покачал головой:

– Я ел жаркое прошлым вечером, когда Гагарка пригласил меня поужинать вместе, и сейчас мясо меня действительно не волнует.

Она слегка поклонилась ему:

– Я должна поторопиться, прежде чем они остынут.

– Майтера?

Он захромал за ней по посыпанной гравием дорожке, ведущей в киновию. Тень уже полностью закрыла горящую линию солнца; ночной воздух, неподвижный, сухой и горячий, напоминал больного лихорадкой на пороге смерти.

– Что, патера?

– Ты сказала, что это мясо великолепно пахнет. То, что ты готовишь… эта еда, она действительно хорошо пахнет для тебя, майтера? Ведь ты не можешь ее есть.

– Но я могу готовить ее, и готовлю, – спокойно напомнила ему она, – так что, естественно, я знаю, когда что-то хорошо пахнет.

– Я думал только о майтере Роза, и это было моей ошибкой. Мне следовало приготовить нечто, способное порадовать всех вас троих. – Шелк на мгновение замолчал, лихорадочно и безуспешно подбирая слова, которые подошли бы к ситуации. – Я ужасно извиняюсь и попытаюсь компенсировать свою ошибку.

– Мне действительно понравилось, патера. Возможность порадовать моих сив хорошей едой доставит мне большое удовольствие. А теперь вернись в дом, где ты сможешь сесть. Я не в силах видеть, как ты страдаешь.

Он заколебался. Ему хотелось сказать больше, но он только кивнул и повернул назад. Поворот, похоже, изогнул щиколотку под наспех наложенной повязкой, и оттуда ударила такая резкая боль, что он едва не закричал. Сморщившись, он схватился за беседку, потом за вовремя подвернувшуюся ветку маленькой груши.

Раздался далекий стук.

Он бы остановился послушать, если бы уже не стоял. Еще один стук, чуть громче, и безусловно слева, со стороны Солнечной улицы. Парадная дверь дома авгура выходила на Солнечную улицу – у киновии вообще не было двери на Солнечную улицу.

Ему бы следовало прокричать посетителям, чтобы они подождали, но он молчал, пораженный удивлением. Тень (очень бледная, потому что огоньки были почти темными) бесшумно порхнула мимо занавеса его спальни. Кто-то там наверху собирался ответить на стук – кто-то, по крайней мере так казалось, кто следил за тем, как он хромает по дорожке за майтерой Мрамор.

Все выходившие на сад окна дома были открыты. Через них он услышал быстрый перестук ног по покоробленным ступенькам; потом, без сомнения, поднялся засов на двери на Солнечную улицу и заскрипели петли открывающейся двери; послышался приглушенный шепот голосов – ругающихся голосов, или так они звучали.

Почему-то щиколотка почти перестала болеть. Он открыл дверь селлариума – так тихо, как только мог, – но они оба немедленно повернулись к нему, один улыбаясь, другая – сияя.

– Вот и он, – объявила Синель. – Можешь сам сказать ему все, что хочешь.

Мускус зарычал и отпихнул ее в сторону. Мягко, как кот, он пересек селлариум и уселся на стул Шелка.

Шелк прочистил горло:

– Хотя мне не хочется выглядеть негостеприимным, я прошу вас обоих объяснить, что вы здесь делаете.

Мускус фыркнул; Синель пыталась выглядеть скромной, почти удачно.

– Я не… я действительно не могла топать так далеко за катафалком. Только не в этих ненадежных туфлях. И Орхидея не сказала, что мы должны идти до могилы. Она только сказала, что мы должны прийти на ритуал Элодеи, и я пришла. А некоторые вообще не пришли.

– Продолжай, – сказал Шелк.

– И все, что ты мне сказал, я тоже сделала. Я имею в виду молиться, и я помолилась.

– Женщины не должны входить в дом авгура, – резко сказал Шелк. Мускус занял его стул, и Шелк из принципа отказывался взять один из других. – Прошу меня простить, я сейчас. – Котелок с водой, стоявший на плите, яростно кипел. Шелк добавил в топку хорошую щепку, нашел в углу трость Крови и вернулся в селлариум.

– Это ты сейчас так говоришь, – сказала Синель. – Дескать, мне не полагается быть здесь, но я-то об этом не знала. Я хотела поговорить с тобой в мантейоне, когда ты ставил крышку на гроб, но, похоже, это было не самое лучшее время и не самое лучшее место, с этой твоей хэм, глядящей на нас. Я хотела подождать тебя там, но ты так и не вернулся. И через пару часов я пошла в сад, чтобы попить воды, и нашла этот милый маленький дом. Я немного поиграла с твоей домашней птичкой, а потом… Ну, боюсь, легла и отрубилась.

Шелк кивнул, наполовину себе.

– Я знаю, что ты принимаешь ржавчину и иногда любишь выпить. Вчера, во время экзорцизма, ты сказала, что у тебя хорошая память и что ты не выпила ни капли. А сегодня?

– Я не приносила бутылку на похороны Элодеи!

Мускус хихикнул. Он вынул нож и стал подравнивать им ногти.

– Возможно, нет, – уступил Шелк. – И если бы ты принесла, я бы увидел, если только бутылка не была очень маленькой. Но ты принесла деньги, и поблизости есть добрая дюжина мест, где можно купить пиво, бренди или все, что ты захочешь.

– Сколько Орхидея дала тебе? – спросил Мускус.

– Спроси ее. Она знает тебя и, без сомнения, боится, как и большинство ее женщин. Я уверен, что она скажет тебе.

– Много, так я слышал. Много цветов и куча жертв, хватит, чтобы неделю кормить всех богов в Главном Компьютере. Очень много. Ты и эта шлюха, лежавшая в твоей кровати, чесали насос; для этого она и пришла к тебе, ты, поц.

Пальцы Синель пробежали по платью:

– Посмотри на меня, я при параде. Разве нет?

Шелк стукнул тростью по полу.

– Какая-то чушь! Замолчите, оба. Синель, ты сказала, что хочешь поговорить со мной. Сегодня в полдень я пытался поговорить с тобой в мантейоне, но ты не отвечала.

Она, по своему обыкновению, с полуулыбкой посмотрела на его ноги, как если бы его стоптанные черные ботинки чем-то рассмешили ее; и его внезапно посетило предчувствие, что он может узнать ее слишком хорошо.

– Объяснись, – сказал он, – или немедленно уходи.

– В тот момент я не могла трепаться с тобой, патера. Я должна была подумать о том, что делать! Вот почему я ждала. Я должна искупить вину, типа того, как сказал Мускус. Только я и поговорить с тобой хочу, когда мы будем одни.

– Понимаю. А ты, Мускус? Ты тоже хочешь поговорить со мной наедине? Предупреждаю, у меня есть несколько очень острых вещей для разговора с тобой.

Лицо Мускуса выразило удивление; на мгновение кончик его ножа замер над ногтем.

– Я могу сказать при ней. Меня послал Кровь.

– Как я и предполагал, – кивнул Шелк.

– Сколько он тебе дал? Четыре недели? Собака тявкнула что-то в этом роде?

– Да, четыре недели, – опять кивнул Шелк, – и в конце я должен отдать ему значительную сумму; после чего мы обсудим остальное.

Мускус встал, так же гибко, как звери, которых Мукор назвала рысями. Нож он держал горизонтально, и его кончик был направлен в грудь Шелка, что заставило того вспомнить предостережение, которое он прочитал во внутренностях барана Гагарки.

– Нет, так не катит, больше нет. У тебя есть неделя на все. Одна неделя!

– Бедный Шелк? – каркнул Орев с верхушки пыльного древнего шкафа, стоявшего за лестницей.

– У нас договор, – сказал Шелк.

– Хочешь посмотреть, чего стоит твой гребаный договор? – Мускус плюнул на пол перед Шелком. – У тебя есть неделя. Может быть. Потом мы придем.

– Плох муж.

Длинный нож сверкнул в воздухе и вонзился, дрожа, в деревянную стену над шкафом. Орев с ужасом пронзительно каркнул, черное перо спланировало на пол.

– Ты взял эту дерьмовую птицу, – прошептал Мускус, – подражая мне, чтобы сделать нас корешами, а? Протри глаза, придурок! Твою сраную птицу я даже на корм соколу не дам, и, если хочешь ее сохранить, научи ее держать клюв на замке.

– Если ты собираешься бросать в нее ножи, тебе лучше научиться попадать, – усмехнулась Синель. – Промахи не впечатляют.

Мускус взмахнул рукой, но Шелк успел перехватить удар.

– Не будь ребенком!

Мускус плюнул ему в лицо, и резная рукоятка трости, как кувалда каменщика, резко и сильно ударила Мускуса в подбородок. Голова Мускуса откинулась назад; он покачнулся, зашатался и упал, сломав маленький стол.

– Ах! – вскрикнула Синель, с напряженным лицом и горящими глазами.

Мускус все еще лежал на полу – пара секунд, которые показались очень долгими; наконец его глаза открылись, хотя еще какое-то мгновение он смотрел ничего не видящим взглядом. Потом сел.

Шелк поднял трость.

– Если у тебя есть игломет, самое время достать его.

Мускус сердито поглядел на него и покачал головой.

– Хорошо. Итак, что ты хотел мне передать? Что у меня есть неделя на то, чтобы заплатить Крови двадцать шесть тысяч? – Свободной рукой Шелк достал платок и вытер с лица плевок Мускуса.

– Или меньше, – проскрипел Мускус, едва разжав губы.

Шелк опустил трость и оперся на нее.

– Что-то еще?

– Нет. – Мускус с трудом встал на ноги, опираясь рукой о стену.

– Тогда у меня есть для тебя пара слов. Сегодня были похороны Элодеи. Ты знал ее, естественно, и вы оба работали на Кровь, прямо или косвенно. Ты знал, что она умерла. Но ты не пришел на ритуал и не принес животное для жертвоприношения. Когда ее могилу засыпали землей, я спросил Орхидею, получила ли она соболезнование от тебя или Крови. Она очень резко сказала, что нет. Будешь отрицать?

Мускус ничего не ответил, хотя его взгляд метнулся к двери на Солнечную улицу.

– Ты что-то послал или что-то сказал ей? И пока не пытайся уйти. Не советую.

Мускус встретил взгляд Шелка.

– Возможно, ты считаешь, что Кровь сказал или сделал что-то от имени вас обоих. И что именно?

Мускус покачал головой, блеклый свет огоньков селлариума сверкнул на его намасленных волосах.

– Очень хорошо. Ты – один из нашей расы, расы людей. Ты уклонился от исполнения человеческого долга, и я был обязан напомнить тебе об этом, научить тебя, как действует человек в таких случаях, если ты этого не знал. И, предупреждаю тебя, в следующий раз лекция будет не такой простой. – Шелк прошел мимо Мускуса к двери, выходящей на Солнечную улицу, и открыл ее. – Иди с миром.

Мускус вышел, не сказав ни слова и не оглянувшись, и Шелк закрыл за ним дверь. Ставя засов на место, он почувствовал, как Синель быстро поцеловала его в затылок.

– Не делай этого! – запротестовал он.

– Я давно хотела послюнявить тебя, но ты не дашь поцеловать тебя в губы. Кстати, у него есть игломет.

– Я так и подозревал. И у меня, тоже. Быть может, ты сядешь, пожалуйста? Моя щиколотка болит, но я не могу сесть, пока ты стоишь.

Синель уселась на жесткий деревянный стул, на котором сидел Рог прошлым вечером, и Шелк с благодарностью опустился на свое обычное сидение. Повязка Журавля стала ощутимо холодной; он снял ее и высек ею сидение.

– Я пытался делать это почаще, – заметил он, – но, похоже, разницы никакой. Наверно, эта штука должна стать холодной и только потом ее опять можно разогреть.

Синель кивнула.

– Ты сказала, что хочешь поговорить со мной. Могу ли я сначала задать вопрос тебе?

– Спросить-то ты можешь, – ответила она. – Но я не знаю, сумею ли я тебе ответить. Чо ты хочешь узнать?

– Тогда, в мантейоне, когда я ставил крышку на гроб Элодеи, ты внезапно сказала, что эта женщина была шпионкой, и отказалась отвечать, когда я спросил, что это значит. А несколько минут назад одна из наших сивилл предупредила меня, что я в опасности, потому что кто-то в нашей четверти пытается впутать меня в политику. Если я действительно совершил погребальный ритуал над шпионкой и это станет известно, риск значительно увеличивается, и, таким образом…

– Я этого не говорила, патера. Элодея не была шпионкой. Я говорила о себе, как будто я была кем-то другим. Плохая привычка.

– О себе?

Она решительно кивнула:

– Секи, патера, до меня не сразу дошло, что происходит и что я делаю. И вот, когда я сидела во время заупокойной службы, меня ударило, как молнией. И это действительно трудно объяснить.

Шелк поставил повязку на место.

– Ты шпионишь на наш город? На Вайрон? И не пытайся увиливать или кривить душой, пожалуйста, дочь моя. Это исключительно серьезное дело.

Синель уставилась на его ботинки.

После долгого мгновения тишины Орев высунул голову над краем древнего шкафа:

– Муж уйти?

– Да, он ушел, – сказала Синель. – Но он могет вернуться, так что ты должен быть на стреме.

Ночная клушица вскинула голову, ухватилась клювом за головку ножа Мускуса и попыталась вытащить его; потом уселась на рукоятку и стала отталкиваться от деревянной стенки розовой лапкой. Синель наблюдала за ней, очевидно пораженная, хотя, подумал Шелк, не исключено, просто обрадованная отсрочкой разговора. Он прочистил горло:

– Я сказал, что хочу задать тебе один вопрос, а уже спросил несколько, поэтому я извиняюсь. Ты хотела моего совета, и я сказал или, по меньшей мере, подразумевал, что ты его получишь. О чем бы ты хотела поговорить?

– Об этом самом, – сказала она, поворачиваясь от занятой птицы к Шелку. – У меня действительно неприятности, как ты и сказал. Я не знаю, насколько ты в этом увяз, но я по самое немогу. Если гвардейцы узнают, что я делаю, меня, скорее всего, кончат. Прежде всего мне нужна хаза, в которой я могла бы остаться и где он не найдет меня, потому что, если найдет, я увязну еще глубже. Я не знаю, где могу остаться, но сегодня вечером я не собираюсь возвращаться к Орхидее.

– Он? – На мгновение Шелк закрыл глаза; вновь открыв их, он спросил: – Доктор Журавль?

Глаза Синель расширились:

– Да. Откуда ты знаешь?

– Я не знаю. Просто догадка, и теперь я могу радоваться, потому что угадал. Но я не знал.

– И ты догадался только потому, что он приходил в мою комнату вчера, когда мы с тобой толковали?

Шелк кивнул:

– Да, но есть и другие причины. Он дал тебе кинжал, как ты сказала вчера. И он осматривает тебя самой первой из всех женщин Орхидеи и иногда дает ржавчину. Он, скорее всего, делает тебе одолжение, проверяя тебя раньше всех, чтобы ты могла поскорее выйти в город; ты намекнула на это вчера, когда я об этом спросил. Но достаточно ясно, что он делает так для того, чтобы получить от тебя что-то ценное, и как раз информация – одна из возможностей.

Шелк на мгновение замолчал и потер щеку.

– И потом, он скрыл, что кинжал был с тобой, когда ты повстречала Элодею. Большинство женщин, которые носят оружие, носят его по ночам, или мне так говорили; но Кровь, по меньшей мере, ожидал, что ты вернешься к Орхидее к ужину. И позже ты сама сказала мне, что собираешься вернуться вечером к Орхидее и очень тяжело работать.

– Поверь мне, патера: женщинам вроде меня, которые выходят наружу во время ночьстороны, необходимо оружие.

– Я верю. Но ты не собиралась находиться наружи после наступления темноты, так что оружие нужно было тебе для защиты от другой опасности, или ты так думала. Так что догадка о том, что мужчина, который дал тебе кинжал, и является тем человеком, который послал тебя в опасное место, кажется вполне обоснованной. Не хочешь ли сказать, куда собиралась пойти?

– Забрать… Нет. Не сейчас. – Она наклонилась вперед, искренне и глубоко встревоженная, и в это мгновение он бы поклялся, что она забыла о собственной красоте. – Все это не так. Я хочу сказать, что да, ты все сказал верно, но все это не так, на самом деле все совсем иначе. Можно подумать, что я из другого города. Но я уроженка Вайрона, как и ты. Я родилась здесь и когда-то продавала жеруху на рынке; тогда я была не намного выше стула, на который ты положил свою ногу.

Шелк кивнул, спрашивая себя, понимает ли она, как ему хочется коснуться ее.

– Я верю тебе, дочь моя. Но если ты хочешь, чтобы я узнал правду, ты должна рассказать ее мне. Как все это случилось с тобой?

– Журавль был другом, как я и сказала тебе вчера. Он был очень клевым и дарил мне всякие вещи, хотя и не должен был. Ты помнишь букет синели? Маленький подарок, но очень клевый. Большинство из девушек любят его, и иногда я ложусь с ним бесплатно. И его штука очень подходит для больших девушек. Он вроде как подсмеивается над этим.

– Он очень переживает из-за своего роста, – сказал Шелк. – Он сам сказал мне об этом при нашей первой встрече. Может быть, высокая женщина заставляет его чувствовать себя выше. Продолжай.

– В общем, он все время был с нами, когда я переехала в заведение Орхидеи. Он не сказал, дескать, я хочу, чтобы ты шпионила на меня, продала свой город, и я дам тебе мундир. Пару месяцев назад мы болтали в большом зале, четверо или пятеро из нас, и Журавль тоже был там. Все шутили, что он делает, когда осматривает нас. Ну, во время проверки. Ты знаешь, что это такое?

– Нет, – устало согласился Шелк, – хотя я легко могу вообразить.

– Кто-то случайно упомянул, дескать, даже комиссар бывает здесь, и тут Журавль присвистнул и спросил, кто заполучил его. Я сказала, что я, и он захотел узнать, большие ли чаевые он мне дает. А потом, позже, когда он осматривал меня, он захотел узнать, не упоминал ли комиссар кальде.

Брови Шелка поднялись:

– Кальде?

– Вот так и я себя почувствовала, патера. Я сказала, что нет, потому что кальде давно мертв. Журавль сказал, да, конечно мертв. Но когда мы закончили и я одевалась, он сказал, что, если этот комиссар – или кто-нибудь еще – когда-нибудь заговорит о кальде или Хартии, почему бы мне не рассказать об этом ему, и если он заговорит о советниках, тоже. Ну, комиссар кое-что сказал о советниках…

– И что же? – спросил Шелк.

– Что он ездил на озеро и видел пару из них, Долгопята и Лори. Я воскликнула «о!» и «а!», чтобы показать, какое впечатление это произвело на меня, но не подумала, что это было шибко важно. Журавль тоже вроде как поразился, когда я сказала ему. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Конечно.

– Потом я оделась и пошла в коридор, а он вышел из комнаты Фиалки и передал мне сложенную бумажку. Сунул прямо сюда, понимаешь, патера. Когда я осталась одна, я ее вытащила и посмотрела, и это был чек на пять карт, подписанный каким-то парнем, о котором я никогда не слышала. Я еще подумала, что это не есть хорошо, но все равно захотела его обналичить, пошла в фиск, и там мне дали пять карт. Никто не спросил, кто ты или как он у тебя оказался, просто положили пять карт на стойку. – Синель замолчала, ожидая его реакции. – И, как ты думаешь, насколько часто я урывала пять карт, а, патера?

Шелк пожал плечами:

– С того времени, как ты приняла комиссара, раз в месяц, наверно.

– Не считая этого случая, я получила их дважды за всю жизнь, лилия! Быки выкладывают по десять битов, чтобы войти к Орхидее и поглазеть на шлюх, и потом он платит мне карту, которую я должна поделить с Орхидеей, если это не кто-нибудь вроде комиссара. Этот получает все бесплатно, потому что никто не хочет неприятностей. Получает самое лучшее, и надо все время говорить ему, насколько он хорош, и все равно он, обычно, не дает тебе ничего. Но от тех, кто платит, я получаю карту. За всю ночь, если они захотят. Так что, если первый не дает, я делаю полкарты за всю ночь.

– Я знаю людей, – сказал Шелк, – которые не делают полкарты и за неделю тяжелой работы.

– Наверняка. И почему, ты думаешь, мы этим занимаемся? Так что в хорошую неделю, с подарками, я могу сделать четыре-пять карт. Может быть, шесть. Зато в следующую неделю три или две за все время. И вот я получила так много, как будто сделала хорошую неделю, и только за то, что передала Журавлю слова комиссара. Настоящая конфетка! Ты собираешься сказать мне, что я должна была знать, но тогда я вообще не подумала об этом, лилия. – Синель опять замолчала, как если бы предвидела обвинение.

– Вот как это началось, – пробормотал Шелк. – А что было дальше, дочь моя?

– С того времени я передала ему шесть-восемь разговоров и отнесла кое-что парочке людей, во время деньстороны. И если комиссар или какой-нибудь полковник – кто-то вроде них, сечешь – приходят ко мне, я действительно веду себя очень мило и не требую с них подарков или чаевых, как другие девушки. Поэтому они всегда спрашивают обо мне, если меня нет поблизости.

Ночная клушица беспокойно зашевелилась на верхушке древнего шкафа, ее голова вопросительно вздернулась, и длинный багровый клюв наполовину открылся.

– И только тогда, когда я увидела Элодею на льду, я задумалась. – Синель пододвинула свой стул поближе к Шелку и понизила голос: – Ты должен отдать Крови двадцать шесть штук за твой мантейон? Так сказал Мускус. – Голова Шелка наклонилась на ширину пальца. – Тогда все в порядке. Почему бы мне и тебе не получить их от Журавля, патера?

– Муж здесь, – предостерег их Орев. – За окно. – Синель со страхом посмотрела на него. – Здесь, счас, – настойчиво каркнул Орев. – Нет стук.